т дороги. За несколько сот метров до магистрального шоссе Валентин остановил машину, Тарас выпрыгнул и во мгновения ока сменил табличку с номером. Старую тут же с такой силой воткнул в землю, что скрылась полностью. Дмитрий видел как он топнул каблуком, вгоняя поглубже, Валентин нетерпеливо покрикивал, в руке Тараса блеснул пузырек, Дмитрий видел короткую струю аэрозоли, что вырвалась словно из широкой ладони. - Я думал, - сказал он, - у вас таблички термитные... Поднес спичку, тут же сгорит дотла. Бесследно. Тарас рыкнул: - Не умничай. Умнее тебя а тюрьме сидят! - А что? - не понял Дмитрий. - Бесследно, - передразнил Тарас раздраженно. - Так и дадут казенное добро переводить! На операцию отпускают со скрипом... Машина снова дернулась, на этот раз выкатили и понеслись хоть и с превышением скорости, но кто ее не превышает, а на дальше на повороте им даже помигали фарами, предупреждая о близком посте ГАИ. Запах от Тараса мигом выветрился, но там в лесу, где осталась табличка, ни одна собака не возьмет след и не отыщет ее. Осталось только сменить рубашку Тарасу, но, похоже, Валентин это уже предусмотрел... Тарас расположился на заднем сидении, руки раскинул на спинку сидения. Мокрые волосы быстро подсыхали, ссадины скрылись под эластичным кремом, а рубашку в придорожном магазинчике с гордым названием "Супермаркет" подобрали под расцветке точно такую же. Правда, не по размеру, но короткие рукава Тарас закатал выше локтей, а ворот расстегнул по пояса, выставив ветерку волосатую грудь. Дмитрий сидел рядом с Валентином, тот надменно и неотрывно смотрел вперед, руки уверенно лежали на оплетенной баранке руля. - Какая муха тебя укусила? - спросил Валентин брезгливо. Тарас буркнул: - Не знаю. Просто не знаю... Обрыдло все, понимаешь? В стране такое, а это... Когда дерьмо поверху плавает, то ни черта, кроме дерьма, и не видно. Откуда у них такие мотоциклы? У одного знаешь какой харлей?.. Семьдесят тысяч долларов отдай и не пикни!.. А на нем такое чмо сидение трет, что завтра точно расшибет всмятку! - Сидение? - Харлей, дурень! - Ничего, - утешил Валентин, - папочка другой купит. Еще круче. - Круче не бывает, - огрызнулся Тарас. - Было бы круче, это чмо на нем бы красовалось. Валентин сказал, глядя прямо перед собой: - Уже не покрасуется. Что с тобой творится, Тарас? Двоим сломал руки, ладно. Но одного просадил монтировкой насквозь. Никакая "скорая" уже не спасет. Тарас сказал без сожаления: - В самом деле? Гм, надо ж было как-то обороняться. Он же мог той монтировкой прическу испортить! Не знаю, Валентин, что со мной. Но если не пошлют на что-то нужное стране, я сам выйду на улицы и буду наводить порядок, как умею. Валентин фыркнул: - Ломать руки рокерам?.. Или переводить старушек через дорогу? Дмитрий со злостью поглядывал на аристократический профиль лейтенанта. Ветер трепал волосы, лохматил длинные ресницы, Валентин опускал веки, но выглядело, что щурится высокомерно и нагло. Сказать бы, мелькнуло у Дмитрия, что он совсем недавно как раз и наводил порядки, как умел, не дожидаясь действий правительства. На каждого мерзавца, застреленного по контракту, убирал пару бандитов с другой стороны, а то и третьей, стремясь стравить этих пауков. Они в самом деле тут же начинали свои тайные войны, и опять у него увеличивался фронт работ. Тарас прорычал со злобой: - Я пойду в вольные охотники! Буду их убивать, пока самого не убьют. Я не могу из года в год бить по чучелам, когда юсовцы окружили нас со всех сторон, когда уже закидывают десанты в Москву! Валентин поинтересовался: - Кого их? Рокеров? Ты всерьез считаешь, что они и есть основная угроза России? Тарас огрызнулся: - А что, члены правительства, вот так на харлеях? Кого достану, кого и бью. Да и вообще... К черту, мне эти тонкости политики! Одно я знаю: это моя страна! Хорошая или плохая, но моя. И буду защищать! Даже с продажным правительством, депутатами-идиотами, тупыми генералами и пьяным вдрабадан народом!.. У них там, за океаном, элитные войска не сокращают. Напротив, еще как напротив!.. Глава 12 Караульный опять же вручную открыл ворота, никаких сервомоторов, Валентин загнал джип в гараж, Тарас вылез первым, Дмитрий заметил, что сержант старается не прихрамывать, а когда ступает на правую ногу, слегка задерживает дыхание. - Мы как раз к ужину, - заявил он бодро. Валентин фыркнул с отвращением: - Куда в тебя столько влезает? В столовой народу не больше половины, похоже, не только их отпустили на выходные. Кому-то явно разрешается даже с ночевкой... Надо запомнить, подумал Дмитрий. Надо запомнить. Тарас жизнерадостно махнул девушке в столовой: - Привет! Нам на троих, Валентин сейчас явится. - Так долго машину сдает? - поинтересовался Дмитрий. - Да нет... Отчет. Понимаешь, мы обязаны обо всем докладывать. Дмитрий насторожился: - Неужели обо всем расскажет? Это же подсудное дело. Тарас повел плечом, поморщился: - Вряд ли все... Меньше знаешь, меньше виноват. С подноса на их стол перекочевали глубокие тарелки с украинским борщом, бифштексами, Тарас умолк и с урчанием придвинул обеими руками тарелку. Дмитрий ел вяло, это Тарасу надо восстанавливать силы и заживлять травмы, Валентин так и вовсе не вставал с сидения, где он сейчас, кому и что именно докладывает... На подходе к красному уголку еще издали услышали громкие голоса. В большой комнате, где стоял телевизор с большим экраном, парни орали друг на друга, Дмитрий видел красные от злости лица, выпученные глаза. По экрану мелькали кадры с чернобородыми молодцами. Рукава закачаны, в пятнистой форме, через плечо у каждого автомат, спина прямая. Вскрикивали женщины, голос за кадром возбужденно бубнил о противоправных действиях, на которые однако нельзя отвечать другими противоправными действиями, ибо что допустимо бандитам, непозволительно стране с такой высокой культурой, которая дала Пушкина, Толстого и Достоевского... Тарас прорычал: - Если при мне кто-то скажет о Достоевском, убью гада. - Не любишь Достоевского? - спросил Дмитрий шепотом. - Да я не знаю, кто это, - огрызнулся Тарас. - Только знаю, что как только о Достоевском, так сразу же какая-то мразь, педерасты, нихренанеделанье! Один из спецназовцев оглянулся, заорал: - Тарас пришел!.. Тарас, скажи им!.. Да все то же: наших захватили в этой гребаной Чечне!.. Как овец взяли, повязали, только что не поимели! А может, и поимели для смеху, наши все равно не признаются!.. Троих олухов! - Наших? - изумился Тарас. - У кого это такая вязаловка выросла? - Да нет, наших... в смысле, русских. Простых портяночников. Второй, в которой Дмитрий узнал Макса, бросил раздраженно: - Сами виноваты. Они были на посту! Почему сразу стрельбу не открыли?.. Это ж не в Москве, а на границе. Сзади послышались шаги. Валентин вошел вслед за Тарасом и Дмитрием, обменивался рукопожатиями, хлопками по спине, Дмитрий следил за ним уголком глаза. Валентин выглядит чуть более оживленным, чем по приезде, глаза лихорадочно блестят, на щеках красные пятна. Тарас плюхнулся в кресло, ему подвинули цилиндрик пива. К удивлению спецназовцев, Тарас подвигал складками на лбу, брезгливо отодвинул. Тому, кто час назад нахлебался свежайшего, на консервированное смотреть противно. - А что скажет новенький? - вдруг спросил кто-то. Дмитрий узнал голос Валентина, тихий и вкрадчивый. Головы начали поворачиваться в сторону стажера, который всегда старается тихой мышкой держаться в уголке. Тарас встрепенулся: - А в самом деле, что думаешь ты? Кто виноват? Дмитрий насторожился, но на него смотрели десятки пар глаз, он перевел дух, сказал медленно: - Виноваты те, кто правят нами. А кто правит? Кого сотни лет стараются вытолкать из страны, но не получается... - Это он о ком? - спросил кто-то. - О жидах, - пояснил кто-то авторитетно. - Во всем виноваты жиды, это ж известно! - Я как-то заглянул в хронологию, - продолжил Дмитрий слегка волнуясь, - там я такое увидел... В 1129-м году евреев изгнали из Англии, в 1132-м изгнали из Франции, в 1134-м - из Испании, в 1137-м - из Португалии, в 1150-м из Германии, в 1159-м - из Чехии, в 1203-м - из Сирии, в 1207-м - из Персии... Словом, куда ни глянь, отовсюду изгоняли, только из России - ни разу. Там, в этой хронологии подавалось как несправедливость к евреям, а я тогда подумал, что не могли ж все сговориться! Значит, дело не в нехороших нациях, а что-то в самих евреях не то? Он видел как Валентин морщит лоб, наконец переспросил с недоверием: - А ты уверен, что из Испании изгнали именно в 1134-м? - А при чем тут точная дата? - огрызнулся Дмитрий. - Где-то в это время, я не запоминал точно. Так о-о-очень длинный столбик изгнаний из разных стран. Если очень надо, освежи. Хотя ты можешь и так знать... Валентин насторожился: - Это почему же? - Да так, - ответил Дмитрий нагло. - У меня такое чувство. Расовое или национальное, как хочешь. В комнате настала мертвая тишина. Валентин медленно поднялся. Дмитрий тоже встал, принял боевую стойку. Их разделяла комната, но ее можно одолеть одним прыжком. Некоторое время они мерили друг друга взглядами. Дмитрий чувствовал боевую ярость, в нем бродила злая мощь, вздувала мускулы, требовала выхода. Он сделал приглашающие жест: - Ну давай же!.. Это не доллары менять. Посмотрим, стоят ли чего евреи в прямой схватке? Валентин медленно и страшно бледнел. Его руки согнулись, тело напряглось, в этот момент Тарас звучно ударил его по плечу: - Валька, перестань. Ты что, такой же малек?.. Ему можно, он еще зеленый, а ты даже подумать не моги. Валентин с трудом оторвал взгляд от новичка, что осмелился бросить вызов ему, ветерану "каскадеров", шумно выдохнул, сел и демонстративно повернулся к телевизору. Тарас сказал громко, стараясь разрядить напряжение: - А я пойду давить этих жидов на хрен, - сказал он вдруг. - Если наше руководство сопит в тряпочку, то мы имеем право брать закон в свои руки. А что, не так? Он покосился на Валентина, заранее ощетинился, ожидал колкости или иронии, но тот ответил неожиданно мирно: - Конечно, имеет. Тарас громко ахнул: - Вот видите? Даже это... этого проняло. Достало! У него тоже, видать, остались... э-э... остатки зачатков души. Может быть, даже русской души, хотя я тоже, глядя на его рожу... Валентин вскинул одну бровь, смотрел с иронией, а когда Тарас на мгновение умолк, сказал очень мирно и вкрадчиво: - Давай сперва прикинем. Хоть мы не генштабисты, но все-таки последствия просчитываем? Тем более, что нам всегда большая самостоятельная дадена. - Прикинем, - согласился Тарас. - Вот я вырежу пару их семей. Они поднимают вой, газетчики раструбят количество жертв... прибрешут, понятно, и уже завтра они побегут в Шереметьево с чемоданами. Пусть даже в тех чемоданах будет битком набито долларами, я даже отнимать не стану. А может, правда, и стану... - Побегут? - Побегут, - ответил Тарас свирепо. Валентин обвел задумчивым взглядом комнату, полную этих злых парней, взгляд остановится на крепко сбитом спецназовце, рыжеволосом как ирландец и сложенным как англичанин со старых карикатур. Тот сидел с отрешенным видом, глядел не в телевизор, а мимо. - Костя!.. Костя, очнись. Ты слышал, о чем здесь речь? Парень лениво повернулся: - Что? А, так об этом каждый день говорят. Старые раны если не болят, то чешутся. - Ты что-нибудь скажешь? Дмитрий видел как спецназовцы умолкают, все взгляды обратились к этому парню, которого он раньше не замечал вовсе. Тот видел, что все взоры скрестились на нем, сказал мягким убеждающим голосом, таким же рыжим, как он сам: - Ну, ребята, вряд ли вам такое интересно... Не касаясь технических тем, я хотел бы обратить ваше внимание вот на что. Само по себе умерщвление пяти, двадцати или пятидесяти евреев столь же эффективно, как истребление тараканов с помощью молотка: ну, отложат тараканы чуть больше яичек... Ну-ну, Тарасик, не вскидывайся! И не надо на меня зверем. Я ж не говорю, что этого не надо делать вообще. Напротив, делать надо, но вся проблема выглядит несколько иначе. Тарас сказал раздраженно: - Ты кота за это место не дергай, не дергай! Говори по-человечьи. - Одни и те же действия, - продолжил Костя так же мягко и почти вкрадчиво, - или очень похожие, могут вызвать совершенно разную реакцию в обществе... как российском, так и еврейском. Все зависит от того, как преподнести. Вы не подумали, что им самим выгодно симулировать погром? Причем с настоящими трупами! Ну, представьте себе, допустим, наш славный "День десантника". Если не получится - предпраздничный день. Идеально - вечер субботы. Поздним вечером, по московскому каналу проходит первое сообщение о том, что банда пьяных ребят в краповых беретах устроила погром в доме на окраине Москвы, где в коммуналке проживает мирная еврейская семья. А что, евреи не живут в коммуналках? Есть такие чудаки, что живут... Крупным планом: бедная полуразвалившаяся пятиэтажка. Крупным планом: жуткий разгром внутри. Подробно: лужи крови на полу. Очень крупно: кроватка, в которой лежал еврейский ребенок, голову которого разбили о стену. Долго, подробно: пятно на старых обоях (обои непременно веселенького цвета, но старые и отклеивающиеся), голос комментатора - "...кровь и кусочки мозга..." Ночью по НТВ - экстренный выпуск новостной программы. Женщина, закутанная в черный платок, "единственная оставшаяся в живых", захлебываясь от рыданий, рассказывает, как убивали ее мужа: "он работал на стройке, вчера получил немного денег, пришел такой счастливый, мы хотели сегодня устроить маленький праздник..." - тут начинает выть в голос, ее успокаивают, и все по новой, обязательно с многократными повторениями, обязательно с бытовыми деталями: "...тут они выломали дверь, я спряталась в ванную комнату, я слышала, как они его били, один из них орал, что так будут убивать всех евреев... он просил их отпустить его, но те только больше зверели... мучали его так долго... аааааа!" (снова рыдания). "Потом выволокли меня и .... ааааа!!!" Голос ведущего: "Мы пропускаем эту часть рассказа. Зато подробно, с обсасыванием деталей - сцена убийства ребенка. На следующий день вся сволочь начинает гудеть, как растревоженный улей. Выступление Антифашистского комитета. Выступление Равинната, в котором прямо заявляется, что этот погром - только начало, а затем следует ожидать всероссийскую резню. Запоздалое выступление Алексия II, осуждающего погромщиков. Вдохновенная речь Старохатской на митинге ДС, в котором призывает имперцев в порядке мести "поступить так же" с любой сотней семей российских специалистов за рубежом: "...это единственный способ научить русско-советское зверье быть людьми!!!" Запоздалое выступление чинов из МВД, которые распишутся в полной неспособности найти и наказать погромщиков (что неудивительно из-за отсутствия таковых). Алина Баннер немедленно обвинит руководство МВД в том, что оно "...разумеется, не собирается искать русских бандитов, устроивших маленький акт геноцида прямо под нашими окнами. Но вина лежит не только на них, но и на всех нас. Ползучая язва ненависти к "лицам еврейской национальности" поразила наше больное, разлагающееся, люмпенизированное общество..." [речь еще на два часа, содержание известно]. Выступление представителей партии ДВР. Публикация в газетах пространных заявлений никому не известных аналитиков, предрекающих страшные акты мщения со стороны "мирового сообщества", включая чуть ли не ядерный удар по Москве. Начинают приходить вести из Израиля. Их вице-премьер... забыл фамилию... ну, которого сняли за его людоедские проповеди, клянется на Библии, что за каждую каплю крови невинноубиенного еврейского младенца лично вырежет русскую семью военнослужащих в соседней Палестине (все начинают судорожно подсчитывать, сколько там этой самой крови во младенце - в любом случае получается много.) В центре Иерусалима - многотысячный митинг, режут баранов, клянутся на Библии, призывают правительство к немедленному началу войны с русскими. Понятно, что они выступят как мальчики, за которых тут же вступится НАТО. После двух дней массированной обработки все население России со сведенными от ужаса животами ждет реакции самого правительства Израиля. Выступает премьер. Выступление неожиданно мягкое: он просит население Израиля воздержаться от мести всем русским, и требует от правительства России всего лишь найти виновных и передать их в руки мирового правосудия. Российской правительство униженно оправдывается. Правозащитные организации воют во весь голос. Представитель Эстонии в Европарламенте ставит вопрос об исключении России из всех евроструктур. Российские представители умудряются не довести дело до голосования ценой негласных, но очень болезненных уступок по действительно важным вопросам. Фондовый рынок опять лихорадит. Демиан Драгерман в "Итогах" пишет язвительную статью о финансовых потерях, понесенных Россией из-за "черной субботы" (к тому времени случившееся будет называться какой-нибудь специально подобранной кличкой а-ля "кровавое воскресенье"). РНЕ открещивается от происшедшего, что вызывает разочарование его сторонников и откровенные насмешки противников ("...руспатриот Баркашов по обыкновению поспешил отказаться от тех, кто всерьез воспринял его призывы..." - Светлана Трещеткина). Ну, вам надо что-то еще объяснять? Он оглядел притихших десантников. Тарас едва не вытирал слезы. Костя умолк, кивнул Валентину, предлагая тому закончить, но тот выступил ладони, возвращая честь закончить тому, кто так блестяще обрисовать будущее терактов в Москве. Костя кивнул: - Как результат: русские "от можа и до можа" чувствуют себя облитыми дерьмом; евреи получают негласную индульгенцию на устройство любых безобразий еще на полгодика. Именно в подобное дерьмо можно вляпаться, если заранее не подумать о символическом оформлении собственных действий. Поэтому обработка общественного мнения должна предшествовать любым силовым акциям, а возможность "перехвата" - заранее нейтрализована. Еще не ясно? Тарас всхлипывал и вытирал слезы, а Макс сказал сожалеюще: - Да, скоро потеряем Костю... - Убьют? - Или убьют - чересчур умный, или заберут в Генштаб, а там загрызут бездари. Все одно ему хана. Так что в долг давать не стоит. Разве что до получки, да и то риск... Дверь распахнулась, в светлом проеме возникла темная фигура. Широкая, с угрожающе растопыренными руками: - Дмитрий Човен! Дмитрий вскочил: - Здесь! - К полковнику, - велел темный человек. Лицо разглядеть не удавалось, но по голосу это был один из старичков. - Немедленно, стажер! Дмитрий ринулся к выходу, а оставшиеся переглянулись. Стажерами называли только в одном-единственном случае. Глава 13 Не отрывая глаз от экрана, Ермаков неумело двигал мышью по коврику. Дмитрий усмехнулся от двери, затем увидел, что мышь не просто трехкнопочная, а еще и с какими-то кнопками и рычажками. - Сержант Човен прибыл! - доложил Дмитрий. Ермаков повернул голову. Дмитрий ощутил невольную дрожь по всему телу. Глаза полковника, серые как поверхность железа, смотрели холодно и безразлично, но появилось ощущение, что нечто забралось вовнутрь и шарит по кишкам. - Рвемся в бой, да?.. - спросил Ермаков холодновато. - А что-то умеем? Дмитрий ответил как можно спокойнее: - Я воевал и до этого подразделения. - Спецподразделения, - поправил полковник. - Я тоже был в спецподразделениях, - усмехнулся Дмитрий. Он чувствовал, что сейчас наглость почему-то уместна. Полковник оглядел его с головы до ног, словно решал: доверить ли ему судьбу вселенной или же только одной планеты Земли. - На завтра есть возможность прогуляться по городу. У Дмитрия вырвалось: - Я готов. Полковник поморщился: - Не воображай невесть что. Так, размяться разве что. Да и пусть на тебя посмотрят твои будущие напарники. День клонился к вечеру, солнце сползает к горизонту, но воздух накален, как в печи. Старушки по обыкновению на лавочке у подъезда, на детской площадке визжит и гоняет цветной мячик детвора. Старик поливает цветы под балконом, не мог дождаться вечера. К подъезду подошел, обливаясь потом, грузный почтальон с тяжелой сумкой. Та перекашивала его плечо так, что перекосилось и красное от жары лицо, уже в крупных капельках пота. Неодобрительно покачал головой, обнаружив дверь с домофоном. Попытался нажать чей-то номер, но по ступенькам уже поднимался один из жильцов, сказал благожелательно: - Не надо, у меня ключ. - Ой, спасибо... - Неудобство для вас, - посочувствовал жилец. - Все правильно, в нашем доме мы тоже поставили... Пискнуло, дверь дрогнула, объясняя, что магнитный замок уже не держит. Почтальон кивнул жильцу с благодарностью, лицо усталое, а огромная сумка вжимала его в пол, расплющивала. В подъезде он со вздохом, перекосившись, поставил сумку, на пол, что тут же расползлась, бесстыдно выпятив наряду с пачками газет и яркий номер "Плейбоя", запаянный в пленку. Пока он со вздохом вытирал лоб, жилец нажал кнопку лифта, в шахте скрипнуло, а по длинной как гусеница лампе запрыгал вниз огонек. Почтальон подтащил сумку к крайнему ящику, три ряда шагов на пять, не меньше. Дверца лифта распахнулась, жилец шагнул вовнутрь, пошарил по стене, отыскивая свою кнопку наощупь, темно, дверь мягко закрылась, и лифт медленно пошел наверх. Почтальон проводил его взглядом, сказал негромко в пустоту: - Открываю. Неспешно, искоса поглядывая как огонек движется наверх, а в другой шахте лифт молчит, он вернулся к входной двери, нажал широкую кнопку. Слегка запищало, он приоткрыл дверь. Из глубины двора к подъезду подкатила неприметная "шестерка". Двое мужчин вышли неспешно, но как-то без лишних движений сразу оказались у двери. Почтальон отступил, пропуская. Писк оборвался, дверь закрылась. Второй лифт пришел быстро, загрузились, а пока поднимался на седьмой этаж, все трое уже держали в руках черные шапочки, а почтальон сдвинул в сторону газеты, под которыми блеснул металл. И хотя в таком лифте нет телекамер или подслушивающих устройств, все трое не переговаривались, все распределено заранее. Двери открылись, трое вышли все так же по-кошачьи неслышно, не делая лишних движений. Скользнули по коридору с двери с нужным номером. Почтальон ухмыльнулся, дверь не просто железная, а просто сейфовая, с мощным набором замков, ни один медвежатник не справится... быстро. - Но я не медвежатник, - сказал он шепотом. Руки замелькали, а металл, похожий на хирургический, только не блестящий, а матовый, дабы не привлекал внимания блеском, словно прилип к двери. Двое прислушивались, один нажал нетерпеливо прищелкивать языком, но тут массивная дверь отошла от косяка, впечатление было такое, что неведомый инструмент раздвинул всю дверную коробку. Почтальон потянул на себя, там вторая дверь, ее выбили толчком, двое вбежали, мгновенно оценивая габариты трехкомнатной квартиры, расстановку мебели, хотя и понятно, что этот профессионализм сейчас ни к чему... Почтальон аккуратно закрыл дверь, пошел следом за двумя, но остановился в коридоре. В большой комнате слышались выстрелы, визг тормозов, истошные женские крики. Двое подростков сидели перед компом, на экране мелькали фигурки, с неба сыпались фигуры в зеленых масхалатах, а двое подростков неистово щелкали по клавиатуре и дергали мышами. Русские солдаты метались тупыми толпами, игроки самозабвенно палили из автоматов и даже гранатометов, русские истошно орали, их разрывало в кровавые клочья, слышались фразы на ломаном русском "На нас напали!", "Откуда они?", "Мы погибли!" Дмитрий подошел неслышно, ткнул пальцем в кнопку на колонке. Звуки выстрелов стали громче. Подростки оглянулись, один торопливо отъехал вместе с креслом, колеса бесшумные, такое тянет не меньше, чем на полтыщи баксов, второй смотрел расширенными в ужасе глазами: - Кто... вы? - Дюки Нюкены, - ответил Дмитрий, он зловеще улыбнулся. - Кто из вас хозяин квартиры? Парнишка, что остался, черноволосый и даже в кресле вытянутый как вопросительный знак, спросил бледно: - Что вы хотите? Отстранив Дмитрия, Тарас взял его за руку. В огромной лапе спецназовца это выглядело как тростинка на лопате, сжал, посмотрел в побледневшее лицо, а потом хладнокровно не меняя выражения лица, резко изогнул кисть. Послышался хруст, легкий треск. Подросток отчаянно закричал. Валентин деловито сделал звук громче. Вопли убиваемых русских, напротив, стали тише, бравые автоматчики встретили русских наяву. - Ты хозяин? - спросил Тарас. - Д-да... мой отец... - А это кто? - М-м-мой друг... Отпустите!.. Не убивайте!.. Мой отец даст любой выкуп! Все еще держал его руку, Тарас кивнул на модем: - Ты знаешь, почему мы здесь? - Конечно!.. Отпусти... - Зачем? - За бабками!.. Ой, больно! - Ах, за бабками... Тарас со злым лицом неуловимо быстро двинул локтем. Обломки кости прорвали плоть и высунулись наружу. Кровь потекла тонкой струйкой на пол. Подросток закатил глаза, бледный от ужаса как смерть. Второй внезапно вскрикнул дурным голосом, щеки вздулись, покраснел, из горла выметнулась как из брандспойта дурно пахнущая струя. Валентин брезгливо отстранился. Тарас потер окровавленными концами костей один о другой. Подросток очнулся, вскричал: - Не убивайте!.. Что хотите... - Ты знаешь, зачем мы пришли? - Нет!... Что хотите! Только не убивайте. Валентин сказал негромко: - Он в самом деле не понимает. Дмитрий отстранил Тараса: - Дай я. Кто не понимает, тому надо объяснять доходчиво. Слушай ты, сволочь! Слушай внимательно. Ты! Ходишь в Интернет. Заходишь на чужие сайты. Под псевдонимами... их называете никами, гадишь... пишешь то, что писал на заборах... оскорбляешь людей... подписываешься чужими именами... Вспомнил? Он ударил его по лицу, не отпуская сломанную руку. Голова подростка дернулась, словно мяч, по которой с размаха ударили ногой. Из разбитых губ брызнула кровь. - Ой! - вскрикнул он. - Не бейте!.. Я больше не буду! Дмитрий ощутил как тяжелая кровь словно волна прибоя ударила в череп. В глазах покраснело. Из горла вырвался звериный хрип: - Думал, не найдут? Следы путали... Через прокси-сервера заходили!... Анонимайзеры... По ночам, чтоб утром логи успели стереть!.. Думали, гении?.. Любого гада можно найти!.. Была бы охота... Его трясло, он чувствовал, что Валентин и даже Тарас посматривают с удивлением. Тарас хлопнул сзади по плечу, взял из его рук жертву, больно защемив волосы. У несчастного глаза полезли на лоб, а Тарас спросил почти ласково: - Это и есть та штука, которой ты гадил? - Это... это комп... - Этот? - переспросил Тарас для верности. Парнишка не успел раскрыть рот, как чужак с силой ткнул его лицом в компьютер. Парнишка закричал, Тарас поднял за волосы, взглянул в разбитое лицо, улыбнулся и снова ударил еще сильнее. Жестяная коробка окрасилась кровью. - Отпустите!.. Я не буду больше... - А за то, что уже сделал? - спросил Тарас. - Отвечать надо, сволочь, и за прошлое... Он сжал волосы еще сильнее, вся кожа стянулась в кулак, огляделся и с силой метнул его головой вперед в монитор. Раздался мощный хлопок. Парнишка истерически закричал. Тарас снова ухватил за волосы, вытащил. Из залитого кровью лица густо торчали острые стекла. Дмитрий часто дышал, пытаясь взять себя в руки, не понимая, что на него нашло, всегда бывал собран и даже холодноват, без всякой же дрожи посылал пулю за километр в лоб жертве, и так же без дрожи из калаша расстреливал в упор вместе с телохранителями! Тарас рычал, таскал гаденыша по всей квартире, тыкал разбитой мордой во все, что встречалось на пути, разбивал ею стеклянные дверцы шкафов, попытался разбить коробку электрогриля, оставив ее политой кровью и с парой белых комочков выбитых зубов, напоследок примерился и мощно швырнул головой в экран телевизора. Раздался мощный хлопок. Гаденыш тонко завизжал и умолк. Запахло горелым мясом. Он завис головой в черной коробке, стоял на коленях и бессильно уронив руки. Тарас обернулся ко второму: - Ну, будешь говорить? От его улыбки завизжала бы в страхе акула. Тот бледный, дрожащий, почти мертвый от страха, смотрел выпученными глазами, его трясло так крупно, что губы шлепали как у пса, что отряхивается после купанья. - Ты все видел? - спросил Тарас. Подросток судорожно кивнул. Тарас поинтересовался: - Понял, за что? Кивок снова, но Тарас спросил неумолимо: - За что? - Он кого-то, - прошептали бледные губы, - обидел из крути... Тарас почти лениво ударил его тыльной стороной ладони. Губы лопнули, а щеку раскровянило твердыми как копыта костяшками суставов. Подросток не осмелился даже утереть кровь, смотрел умоляюще. - Неверно, - ответил Тарас. - В Интернете никогда не угадаешь, кого обидел. Понял? Ты можешь погадить на сайте безобидной старушки, а она окажется одноклассницей бабушке вожака долгопрудненцев или генералу ФСБ. И тот и другой одинаково помогут, понял?.. Повтори, что понял? Окровавленные губы прошептали: - Что опасно... - Верно. Что опасно? - Опасно задевать... - Тоже верно. Кого опасно задевать? Разбитые губы шевелились так долго, что Тарас снова приготовился садануть, но на этот раз уже так, чтобы мозги расплескались по стене, начали в самом деле злить эти мелкие пакостники, но гаденыш наконец выдавил из себя: - Всех опасно... Тарас кивнул: - То и оно. А не опасно - быть вежливым. За вежливость еще никого не били. Запомни! И другим перескажи. И скажи всем, что отыскать анонимщика в Интернете намного проще, чем телефонного террориста. А теперь... Черноволосый ревел, его трясло, от него запахло мерзко, стало видно как модные светлые брюки потемнели, намокли и потяжелели. - Ах, - протянул Тарас, - так ты что-то плохо меня слушаешь... Он ударил по лицу снова, на этот раз отпустив руку. Подросток рухнул на пол, а Тарас наступил на пальцы другой руку сапогом, услыхал вопль, хруст тонких косточек, улыбнулся так, как могла бы улыбаться сама смерть. - Какой ты красивый, - проговорил он почти с нежностью. - Эх... И богатенький! Ишь какие штуки вам накупили! Рыжий, дай-ка мне вот ту монтировку. - Это не монтировка, - ответил Дмитрий. - Все равно дай! Подросток смотрел расширенными от ужаса глазами, а Дмитрий замахнулся, стальной прут мелькнул и с силой опустился точно на разбитые губы. Брызнула кровь, зубы с хрустом провалились в рот, пара осколков вылетела и покатилась бело-красными комочками по полу. Красная пелена спала с глаз Дмитрия. Он почти с сочувствием смотрел на распластанного сынка хозяина квартиры. Тот скорчился на полу, правая рука с открытым переломом, все-таки зверь этот Тарас, на левой раздроблены пальцы, на полу лужа из разбитого рта, комочки выбитых зубов... Валентин на прощание перехватил ножом телефонный провод, бросил на пол и наступил на коробочку сотового. Дмитрий и Тарас, что мобильный телефон заметил, но пренебрег такой мелочью, уже ждали у двери. Валентин, оглянувшись, предупредил: - Полчаса - ни звука. Иначе найдем снова. Хоть в Мексике. От его холодного шипящего голоса стало страшнее, чем от оскаленной пасти Тараса. Обратно спустились так же спокойно, как и заехали. Почтальон выбросил в лифте униформу, из подъезда вышли трое парней в просторных джинсах и рубашках, а вывернутая наизнанку сумка почтальона превратилась в яркозеленый туристический рюкзак. В машине Тарас в недоумении понюхал пальцы, подозрительно посмотрел по сторонам: - Никто в дерьмо не вступил? Валентин хохотнул: - Это ты его тряс, когда он в штаты наложил!.. И лужа растеклась там... под вами. Тарас брезгливо потер ладонь о колено Дмитрия, сказал с тоской, словно провыл по-волчьи: - Каким дерьмом занимается, каким дерьмом... А ты чо так взъярился? Я вообще-то думал, что ты вроде рака в темной воде. - Это еще что такое? - Ну, сонное, - объяснил Тарас. - Ты не припадочный, случаем?.. А не случаем? То спал-спал, а то скакнул, как рыба на сковородке!.. Только что пену не пустил. Валентин вел машину, смотрел вслед, но когда заговорил, Дмитрий чувствовал, что слова обращены по его адресу: - Черт... Теперь он мне будет сниться. - Кто? - спросил Тарас любознательно. - Да этот... мелкий пакостник. Глаза такие испуганные! Как говорится, наказание неадекватно проступку. Тарас фыркнул, а Дмитрий ответил как бы в пространство, тоже отвечая не Валентину, а Тарасу, которому впрочем, все и так ясно, врагов надо бить, давить и не пущать: - Тарас, сейчас в Интернет каждый день впервые заходят тысячи новичков. Начинают шарить во всем сайтам. Среди них немало тех, кто бьет стекла в павильонах, вспарывает кресла в электричках, срывает телефонные трубки в автоматах... В Интернете вообще хмелеют от безнаказанности нагадить всем и каждому, прячась под псевдонимами. А про этот случай... ну, последствия нашего визита!.. вся эта репортерская дрянь раззвонит по всему миру! Покажут наши зверства, даже добавят. Валентин фыркнул неприязненно, глаза сканировали впереди дорогу: - Да что там добавлять? Калека останется калекой. - Зато другие не станут, - ответил Дмитрий так же в пространство. - Других мы уберегли, считай. Будут заходить в Интернет на цыпочках. Раскланиваться со всеми! Тарас расстегнул рубашку на груди, ветер вскудрявил густую поросль, внезапно спросил: - А что такое Интернет? Дмитрий присвистнул в великом изумлении: - А ты не знаешь? - Да слышал краем уха... Можно подумать, ты знаешь! - У меня хороший комп с подключением... Вернее, я думал, что хороший, пока эти два чудовища не увидел. Черт, ты же их так уродовал, что я решил... решил даже, что и к тебе на сайт кто-то заходил и послал тебя на хрен двадцатью способами. Да еще и тебя голого смонтировал с растопыренными ягодицами под ишаком... Губы Валентина чуть дрогнули, Тарас нахмурился: - Ну-ну, придержи язык. Я не знаю что такое Интернет, но этот Интернет в троллейбусах сидения выпарывает! И стекла бьет. Даже на остановке, где сам ж от дождя прячется. Но тот Интернет найти труднее. А здесь, как говорит наш полковник, все оставляет следы. Валентин покачал головой: - Жестоко мы его. Чересчур. - Жестко, - согласился Тарас. - Но не выслеживать их всех, а потом к каждому вот так? Лучше прижечь язвочку, а то потом на ампутацию! - Гм. - проговорил Валентин, - Язвочку жалко. Тарас жизнерадостно захохотал, а Дмитрий мстительно подумал, что Валентин, несмотря на его аристократический вид и манеры лорда, наверняка и от компа шарахается, как от вредной причуды технофилов. А то и облучиться боится. Тупой, хоть и знает как держать вилку. А Тарас неожиданно сказал в спину Валентину: - Ничего, Валя... Нас еще призовут на настоящее! - Когда? - спросил Валентин скептически. Тарас ответил очень серьезно, настолько серьезно, что Дмитрий посмотрел на него с удивлением, будто на месте боевого десантника вдруг оказался другой человек: - Россия сосредотачивается, Валентин. Мы им такое унижение не простим. Глава 14 На телефонные звонки Дмитрий не отвечал, и Филипп, полный недобрых предчувствий, позвонил Славе. Вдвоем прошлись сперва по Тверской, а когда свернули в Козицкий, сразу заметили каких-то личностей, что чересчур часто шастали по двору. Да и чужие машины во дворе, а здесь уже всех знают как облупленных. В машинах кто просто сидел и слушал радио, кто читал газету. И хотя машины далеко, к тому же поставлены так, чтобы никому не мешать, но по тому, как не давали себя "запирать" было ясно, что готовы в каждую минуту сорваться с места. Слава бесцельно прохаживался по двору, заглянул в мусорный ящик и даже поковырялся: в Москве полно бездомных интеллигентного вида и не только бездомных, что не гнушаются заглядывать в мусорные баки, а Филипп бодро вбежал в подъезд, поднялся на этаж Дмитрия. Все цело, дверь не отжимали, ни царапины, коврик на месте. Если бы отжимали домкратом, не говоря о выламывании, следы бы остались, а так, похоже, дверь последний раз открывали и закрывали ключом. Или же очень хорошо выбранной отмычкой. Славка смотрел по сторонам, пока Филипп выходил из подъезда, и только когда они оказались рядом, спросил жадным шепотом: - Ну что? - Исчез, - ответил Филипп жестко. - Просто исчез. - Будем заявлять в милицию? - Смеешься? Им бы только бабок беспомощных штрафовать... Слава повесил голову, их участковый был известен тем, что сшибал взятки всюду, где только мог, и с кого только мог, а при его должности и умишке двухнедельной лягушки мог обирать только беспомощных старух, торгующих редиской у станции метро. Улица медленно двигалась навстречу, покачиваясь из стороны в стороны, совсем рядом, за бордюром шуршали шинами роскошные иномарки, толстые и сытые люди мчались прожигать жизнь, красивые женщины уютно балдели на задних сидениях, их ждали накрытые столы в ресторанах и расстеленные постели в задних комнатах... ну, или кого на роялях, если уж так надо с вывертами, а здесь холодно и зябко, в животах пусто, а в сердцах ненависть, что требует прямо сейчас выхватить пистолет и стрелять вот в этих, богатых, сытых, преуспевающих... На перекрестке потоптались, чувствуя себя внезапно осиротевшими. Отсюда раньше сворачивали к Дмитрию, подолгу сидели в его уютном комнатке и разговаривали о России. А куда теперь? Слава поднял зябко поводил плечами, несмотря на прокаленный воздух, а Филипп сказал тяжело: - Пойдем ко мне. - Пойдем, - согласился Слава мертвым голосом. - Купить по дороге что-нибудь? Под всеобъемлющем "что-нибудь" в России всегда подразумевается только одно, конкретное, но Филипп покачал головой: - Сейчас нам бы по чашке кофе. - Горячего, - согласился Слава. - И покрепче. Город казался чужим и враждебным. Хотя до Филиппа рукой подать, чуть ли не в соседнем доме, но они походили кругами, вдруг за ними хвост, чуть согрелись, но по-прежнему избегали смотреть на белые лица друг друга. Уже от метро "Тверская" прошлось буквально проталкиваться в узком проходе между стеной и вылезшими на тротуар роскошными иномарками. И хотя от метро до Козицкого переулка только один квартал, оба разогрелись от злости и унижения, а в тесном Козицком между зданием Елисеевского и ювелирного все те же иномарки, что прижались одна к другой как хрупкие яйца в простой авоське, протискиваться можно только по одному, да еще по проезжей части, где то и дело проползают эти тупорылые подводные лодки с темными стеклами и бронированными дверьми. Измучившись, они прошли мимо дома Филиппа, не поворачивая голов, дворами прошли к корпусу Дмитрия, тоже останавливаясь и оглядываясь, словно решали, не вернуться ли за бутылкой? Затем между мусоркой и гаражами пробрались обратной дорогой в Козицкий, где дом под номером двенадцать раскинулся на десяток корпусов, протиснулись между бесконечных иномарок к седьмому, наконец-то первый подъезд, Филипп открыл магнитным ключом, а пока открывал, на него и Славу холодно и бесцеремонно смотрели с разных сторон две телекамеры с мощной оптикой: кто-то из новых жильцов подъезда был то ли чересчур подозрителен, то ли чересчур любопытен. Крыльцо выложено мраморными плитами, глупо и кричаще, к тому же зимой на этом скользком мраморе каждый из жильцов гроха