асть, горячий воздух тут же высушил рот, хлынул в глотку как растопленное олово. Не помня себя он судорожно молотил крыльями, мимо стремительно неслась пурпурная стена, затем сменилась синим, он сообразил, что быстрее стрелы выметнулся из расщелины и взлетел чуть ли не на версту над песками. Расщелина с высоты походила на толстую раскормленную змею. Голова и хвост, истончаясь, исчезали в барханах, он сложил крылья, страшновато падать головой вниз, но пересилил себя и растопырился только за десяток саженей от песчаных гор. Одежда на прежнем месте, он ударился о горячий песок, застонал, кожа как ошпаренная, закашлялся, мог бы запихивать эту драгоценность и не в самую глотку, поднялся в личине человека, сразу чувствуя себя измученным и совсем старым, так лет уже на сорок, а то и сорок пять. Жемчужина лежала, полузарывшись в песок. Не сводя с нее угрюмого взгляда, он торопливо подобрал одежду, все-таки злое солнце не так сжигает кожу, а когда снова взял в руки, из-за края расщелины вылетел, тяжело хлопая натянутыми крыльями, летучий зверек. -- Ты... -- прохрипел он, задыхаясь от усталости, -- уже снова... зачем... птицей прекрасен... Олег буркнул, не поворачивая головы: -- Мне надо было захлопнуть трещину чуть раньше. -- Эх ты... ты всего лишь человек! -- Это точно, -- согласился Олег невесело. -- Ты мог бы остаться птицей... Или не мог? Олег обшаривал небо в поисках Змея, Руха или любой летающей твари. Сейчас мог бы заставить опуститься и ковер-самолет, а хозяина сковырнуть: ведь заботится ж о счастье для всех людей, но синее небо было пустым, а на перелет в вихре не осталось даже капли магической мощи. -- Я многое не могу, -- ответил он трезво. -- Многое.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *  Глава 36 Сверху это был зеленый мир с редкими синими пятнами, в которых отражалось небо, с коричневыми проплешинами глины или черными пятнами пожарищ. Иногда эти черные полосы лесных пожаров пролегали на сотни и сотни верст, но при его полете на широкой спине Змея даже они выглядели безобидными. Когда показалась степь Хакамы, он напряг зрение, беспокоясь, что просмотрит башню волшебницы. Это с седла коня, пусть даже самого рослого, башня, надвигаясь, просто подавляет, а со спины этого невзрачного серого Змея ее можно просмотреть, как со спины того же коня не всегда заметишь мелкий камешек. Крылья Змея внезапно встали к ветру под острым углом. Голова и шея наклонились, он начал медленно приближаться к земле в стремительном полете. Хвост задрался, Олег уже скатился бы по спине на шею, если бы навстречу на давила плотная стена встречного ветра. Похоже, Змей чувствовал беспокойство седока, шел так низко, что Олег отчетливо видел стада сайгаков, диких коней с короткими гривками, даже мог рассмотреть выглядывающих из норок сусликов. Башня вычленилась резко и неожиданно, словно раньше скрывалась за радужной водяной пылью. Олег вздрогнул, а чуткий, как конь, Змей тут же повернул крылья так, что ветер засвистел и завыл, скручиваясь за его толстыми растопыренными пальцами, между которыми кожистые перепонки надувало как паруса. Земля приближалась стремительно, Олег напрягся, первый толчок подбросил так, что опустился уже на другую пластину, с острыми шипами, взвыл сквозь стиснутые зубы. Лапы мощно стучали по сухой земле, по обе стороны словно взвились по облачку прошлогодних сосновых иголок. Змей пробежал еще с полверсты, крылья на ходу стянул на спину. Олег оглянулся, рассерженные муравьи, которых смело крыльями, остались далеко позади, а эти вроде бы не слишком потревожены, хлопнул Змея по холке: -- Свободен! Огромная туша словно вросла в землю, бока часто и с костяным скрипом выпирались и опадали. Рогатая голова повернулась к человеку. Пасть распахнулась, за двумя рядами страшных зубов пламенело адово жерло. -- Свободен! -- крикнул Олег дрогнувшим голо-сом. -- Лети в гнездо, в нору... или куда ты летел! Он попятился, а когда отвернулся и побежал к башне, затылок сверлил тяжелый взгляд чудовищного зверя. Как он, такой могучий, подчинился козявке, словно какая-то корова или бык... Впрочем, коровы тоже могли бы любого человека на рога, но дают себя теребить даже детям... Башня раздвинулась, вблизи не такая невесомая, знакомое основание из тяжелых каменных глыб, ворота все так же распахнуты, здесь красные струи муравьев сливаются в шуршащую реку, тащат добычу, соломинки, почти у каждого брюшко раза в три толще, чем у тех, кто выскакивает навстречу. Олег присмотрелся, зябко повел плечами. Муравьи, что выбегают из замка-башни, не только со сморщенными брюшками, но и словно растерявшие пурпур, поблекшие, вялые, не в пример тем, что азартно вливаются потоками в ворота: горячие, впитавшие лучи солнца, красные как маки, с раздутыми брюшками настолько, что жесткие пластинки хитина раздвинулись, обнажая прозрачную пленку, в которой не то земляной мед, не то диковинные тайные зелья из глубин... А что пурпур теряют... то не капельки ли магии собирают и относят этой Хакаме? В воротах ноги сами сделали гигантский прыжок, ибо сзади угрожающе нахлынула целая волна маленьких чудищ с блестящими жвалами. Оттолкнулся и в два прыжка оказался у лестницы, а красные шелестящие потоки все с тем же неумолчным шелестом вливались в широкие щели в полу. По лестнице он поднимался на этот раз бегом, прыгал через три ступени, мог бы и через четыре, но страшновато оказываться слишком близко к краю, перил нет, лестница, как винт с узкими лезвиями, уходит вверх, вверх, вверх... На вершине все залито солнцем, серые плиты нагрелись, воздух дрожит. Хакама в красном платье раскладывала на широком, как огород, столе мелкие листочки. Настолько мелкие, что их могли принести только муравьи. На Олега подняла глаза, брови чуть приподнялись. -- Я видела, ты прилетел на Змее. Он поклонился: -- Только потому муравьи меня и не тронули? -- Потому, -- согласилась она. Глаза ее смеялись. -- А первый раз -- из любопытства... Скорее даже из-за твоего мужественного спутника. Кстати, где он?.. А сейчас -- из-за этого крупного чудовища с крыльями. Я знаю немногих колдунов, которые в силах подчинить себе Змея. Ведь у них мозг размером с моего муравья... -- У колдунов? Она засмеялась весело и беззаботно: -- Бывает, что и у колдунов. Олег поклонился снова: -- Великая Хакама, я не хочу тратить зря твое время. Да и великая война на носу... Я добыл то, что ты велела. Она вскинула брови так, что они убежали на макушку. Коричневые глаза распахнулись и стали круглыми, как два блюдца. Олег запустил руку в мешок, простой мешок из шкуры, пошарил на дне и в складках, будто ловил убегающую мышь, с будничным лицом что-то ухватил. Замерев, она смотрела, как рука этого лесного человека появляется из мешка, мышцы толстые, боевые браслеты в царапинах, а еще не воин, вдруг блеснуло чисто и радостно, свет шел с ладони, чистые лучи пронизывали даже пальцы, что придерживали Жемчужину, розовый свет живой плоти бросал призрачные движущиеся блики на стены. Ее голос изломался: -- Как?.. Невероятно!.. Ведь никто-никто... -- Теперь уже кто-то, -- сказал он серым от усталости голосом. -- Но как ты мог?.. Самые могучие маги, самые знающие чародеи... Он признался: -- Если честно, просто повезло. Даже не отводя изумленных глаз от блистающей Жемчужины, она видела его честное лицо, чересчур чистое для колдуна. Только везением можно объяснить такое, когда никто из могучих и умелых не смог, а простак из Леса пришел и взял, случайно выбрав время, когда стража либо спит, либо перепилась, ловушки сломались, а огнедышащие звери улетели на сезонное спаривание. -- Ты счастливец, -- сказала она убежденно. Он протянул ладонь, на которой блистал и рассыпал радостные лучи Свет Первых Дней Творения: -- На, раз тебе это нужно. Мне главное, что нас теперь двое! У тебя есть мудрость, понимание... а у меня... ну, хотя бы везение! Это уже что-то. Кого бы еще привлечь, как думаешь? И как? Она вздрогнула, с величайшей бережностью приняла в обе ладони величайшую драгоценность. Свет упал на ее лицо снизу, оно внезапно показалось Олегу намного старше, жестче, словно вырезанное из темного камня, а в зрачках заблистали багровые огоньки. Глаза как впились в Жемчужину, так и не отрывали взора. -- Что? О чем ты?.. Ах да, двое. -- Ты же обещала, -- напомнил он. -- Ах да... -- повторила она совсем рассеянно. -- Мы должны как-то объединить магов, -- напомнил он. -- Хотя бы самых сильнейших. Она кивнула: -- Да-да, помню... У тебя была такая странная идея... -- Ее надо осуществить, -- напомнил он. -- Ты обещала. По спине прошел холодок дурного предчувствия. В роскошном помещении словно повеяло северным ветерком, а под сводами жалко пискнуло. Ее глаза наконец обернулись в его сторону. Брови были все еще вздернуты, хорошенький ротик приот-крылся в удивлении, но глаза медленно теряли восторг юной девушки, суровели. Пухлые губы чуть отвердели, с обеих сторон проявились жесткие складки. -- Ты счастливец, -- повторила она. Голос ее менялся от удивленно-восторженного к холодному, расчетливому, от которого у него по спине пробежали мурашки. -- Но тебе повезло настолько крупно, что ты исчерпал везение на сто лет вперед. Он пробормотал: -- Я не думаю, что столько можно прожить... Ее веки чуть дрогнули, но голос качнулся лишь самую малость: -- Ты конечно же столько не проживешь. Уже потому, что решился на такую глупость. -- Это не глупость, -- возразил он. -- Это совсем не глупость... -- Но сродни глупости? -- Может быть, -- согласился он. -- На многое замахнуться -- это всегда сродни глупости. Так вот, ты обещала... Она покачала головой, не сводя с него насмешливого взгляда: -- И ты поверил обещаниям женщины?.. Да ты еще глупее, чем я думала. Виски начало покалывать, словно изнутри били крохотными копьями. Жар пошел из груди, тяжелая кровь наполнила шею, первая тяжелая волна ударила в голову с силой тарана, разбивающего городские ворота. -- Ты обещала, -- повторил он изменившимся голосом. Она смотрела с любопытством: -- Ого, птенчик начинает сердиться... Дело вовсе не в твоей мощи. Тебе повезло добыть Жемчужину Желаний, потому что никто не ожидал подобной дерзости от какого-то лесного бродяги, понял? А что касается силы... то даже если ты силен... в чем я все еще сомневаюсь, если ты очень силен, повторяю, то что сила против искусства?.. Даже если ты умеешь подчинять себе Змеев... Он прохрипел, глядя в ее невинное личико: -- Но ты тогда сказала... Колоксаю... что будешь с нами... Ее тонкие брови взлетели вверх. -- А ты при чем? -- Мы были... вместе... -- Ну и что? Я обещала ему. Он поник головой, неожиданно вырвалось: -- Скажи... только правду!.. Если бы Колоксай был со мной... ты бы пошла с нами? Она уже кивнула, но глаза волхва были такие умоляющие, непонимающие, что она едва ли впервые в жизни вдруг ощутила потребность сказать в самом деле правду, хотя не видела острой необходимости. Или же не посчитала его достойным лжи. -- Нет, конечно. Но тогда бы я нашла другую причину. Я так... вот тебе мой ответ. А теперь... Она щелкнула пальцами. Лицо ее стало жестоким. В следующий миг страшный порыв ветра сбил его с ног, Олег успел увидеть, что несет прямо на каменную стену, сжался в смертельном страхе, не успевая ни Слово Защиты, ни даже найти такое слово... но в последний миг стена исчезла, сверкнул свет, пахнуло горячим... Он упал на горячий песок, сухой и накаленный. В ярком синем небе полыхал яростный оранжевый диск. Воздух сухой, горячий, и Олег, поднявшись на колени, потрясенно увидел пологую гору оранжевого песка, вершинка которой словно бы дымилась -- ветерок срывал песчинки, тем самым передвигая всю песчаную гору. Песчаная гора загораживала весь мир, и, оглянувшись, он увидел сотни и тысячи этих песчаных гор, одинаковых, округленных, похожих на застывшие волны золотого океана. От них несло сухим жаром, он чувствовал всей кожей, что на сотни верст нет ни родника, ни оазиса, ни живой души... Глаз ухватил мимолетное движение, у подножия бархана как легкая тень пронесся муравей-бегунок, с поднятым кверху брюшком, чтобы не так накалило на солнце, весь оранжевый, как и песок, на ходу подхватил не то щепочку, не то что-то живое, унесся такой быстрый, что глаз не успевал следить за его движениями. -- Пески, -- произнес Олег вслух, заставляя разжаться челюсти, заставляя двигаться, шевелиться, чтобы не лопнуть от ярости, злости, разочарования, что его так обманули, унизили, насмеялись. Голова раскалывалась от жара, горячая кровь победно хлынула в мозг, пальцы сами метнулись к голове, сжали, удерживая, чтобы не разлетелась, как спелая тыква под копытами скачущих коней. Раскаленный воздух ворвался в легкие как кипящая смола. Олег задохнулся, ощутил, что сейчас умрет, сгорит в своей ярости, такой недостойной мудреца, присущей только диким воинам... В глазах багровый свет сменился темным. Он ощутил резкую боль, словно в глазные яблоки воткнули по ножу. Колени подогнулись, сбоку навалилось горячее, сыпучее. Гаснущим сознанием он понял, что скатился к подножию бархана. Глава 37 Он замерзал в снегу, кожу сек северный ветер, колючие снежинки... нет, даже мелкие острые льдинки больно впивались в лицо, кололи щеки, замораживали губы. Затем он услышал стон, хриплый и нечеловеческий. Поток колючего льда разом оборвался. Но тело тряхнуло, выгнуло дугой. Стон повторился, его стон, затем он услышал голоса, с трудом поднял тяжелые веки. Высоко-высоко расплывались огромные лица, он видел выпученные глаза, огромные зубы. Когда зрение прочистилось, он рассмотрел восторженные лица подростков, загорелые, похожие на головешки после пожарища, остроносые, с черными как воронье крыло волосами. В руках крупной девчушки было ведро, с него еще капало, Олег кое-как сообразил, что его поливали холодной водой. Голоса донеслись ближе, в поле зрения появились морщинистые суровые лица. Он кое-как сел, огляделся. Он был в тени огромного дерева, больше похожего на гигантский стебель травы, еще с десяток подобных бурьянин шелестели огромными узорными, как у папоротника, листьями в десятке шагов, но за их стволами страшно блистали расплавленным золотом все те же бескрайние пески, пески, оранжевые барханы, сейчас уже подсвеченные красным, ибо солнце склоняется к закату. -- Спасибо, -- пробормотал он. Из горла вырвался только жалкий сип, но люди закивали, на лицах появились улыбки. Это было похоже словно кора старого дерева задвигалась, Олег почти услышал, как трутся и шелестят сухие чешуйки. Его руки упирались в мокрый холодный песок. От пальм спешили еще два подростка с полными ведрами, с краев срывались прозрачные капли. Мужчина вскинул руки, подростки остановились, глаза горели любопытством. Мужчина прикрикнул, и они нехотя повернули к пальмам. Там в тени лежали мохнатые звери, Олег поморгал, глаза наконец сошлись, он разглядел неподвижных верблюдов. Мужчина всматривался пытливо, Олег угадал хозяина каравана, а то и главу племени, увидел, как сухие руки раздвинулись в приглашающем жесте: -- Мир тебе, чужеземец с красными, как огонь, волосами. Старые люди говорят, что встреча с таким человеком предвещает большую беду. Когда мы наткнулись на тебя... уже умирающего, кто-то сказал, что не следует вмешиваться в волю небес. Олег прошептал: -- И почему же вы... -- Но другой мудрец, -- сказал мужчина, пояснил с иронической усмешкой, -- у нас все мудрецы... сказал, что небо именно нам нарочито послало испытание. Мы должны выбрать: идти ли своей прежней дорогой, хоть и бедной, но спокойной, или же рискнуть пройти через беду. Ибо беда ломает слабого, а сильного только очищает от коросты, делает крепче, показывает его себе и другим, каков он на самом деле... Олег зябко повел плечами: -- Спасибо. Но разве вы рисковали? На моем месте даже злой дух отблагодарил бы спасителей. Мужчина сказал серьезно: -- Не все подарки стоит принимать. Если ты способен подняться, мы ждем тебя у нашего костра. Если нет, тебе принесут еду. Олег с трудом поднялся, только сейчас чувствуя, что воздух все такой же горячий, а от песков веет сухим жаром, как из открытых дверей кузницы. Похоже, ему на голову вылили половину родника, а в небе образовалось не одно облако из кипящей на нем воды. У костра сидели пятеро. Все сухощавые, как один, жара и сухие ветры вытопили жир до последней капли, черные, как обгоревшие головешки, с длинными ногами, придававшими всем печальный вид. Олега встретили сдержанными кивками. Он сел на свободное место. Сбоку появилась рука с небольшим кувшином. Прохладная жидкость приятно обожгла горло, он чувствовал, как оживает гортань, пищевод, в животе разлился приятный холодок. -- Спасибо, -- сказал он дрогнувшим голосом. -- В самом деле спасибо... Вы спасли меня не только от смерти... но, может быть, и от чего-то... худшего. Он чувствовал, что говорит путано, но хозяин каравана спокойно кивнул: -- Да, для настоящих людей нет ничего хуже смерти, а для настоящих мужчин... есть много такого, что страшнее и гаже. -- Спасибо, -- прошептал Олег, в горле стоял ком, он глотал и не смог проглотить. -- Спасибо... Меня предали те, кому верил, меня бросили на смерть те, для кого сделал все, что от меня требовали... И сейчас меня спасли те, для кого я должен принести беду... Его слушали внимательно. Олег чувствовал на себе осторожные ощупывающие взоры. Хозяин сказал со вздохом: -- Ты молод, но говоришь достойно и мудро, как человек, проживший долгую жизнь и познавший добро и зло. Тем более нам горько, что беда должна прийти от тебя, ибо это значило бы, что если ты достоин и чист, то мы -- недостойны и погрязли... Второй, подумав, сказал медленно: -- Или же ты -- ложный пророк. Тому дано будет говорить настолько близко к правде, что люди пойдут за ним, а он уведет с дороги Истины... Олег помотал головой, сказал поспешно: -- Нет-нет, в пророки я не гожусь. Ни рылом не вышел, ни годами. Мне только перевести дух, понять... почему я других считал дураками, а сам дурак куда больше... и тогда, может быть, я смогу сдвинуться хоть в какую-то сторону. Как он понял чуть позже, это был не караван, а целое племя. Народ, как они назвали себя с достоинством. Он с удивлением и завистью смотрел на этих бедных и одетых в тряпки людей, что, в отличие от его родного племени, постоянно двигаются через весь белый свет. Если невры не выходили из Леса, да не просто Леса, а из своего пятнышка, именуемого Светлолесьем, ни шагу в сторону Чернолесья, Темного Леса, Чужой Стороны за Ручьем, то эти остаются на месте лишь для короткого отдыха, ужинают под звездным небом, спорят и доискиваются, почему небо куполом, а не плоское, куда уходит солнце на ночь, сколько джиннов поместится на кончике волоска верблюда, нимало не заботясь, что можно бы остановиться в какой-нибудь цветущей долине, еще не заселенной, поставить добротные домики, разбить сады и огороды, копать, сеять, собирать, чинить, шить, тачать... Правда, тогда уже некогда будет посмотреть на небо. Будут жить богаче, зажиточнее, но о смысле бытия уже думать не будут, а больше о том, как отелится корова, не ударят ли заморозки по яблоням, пора отвести козу к соседскому козлу, прополоть огород, поставить курятник на столбы, а то лиса повадилась таскать цыплят... Нет, сказал себе почти вслух и понял, что наткнулся на одно из правил, что останутся в нем если не навсегда, то очень надолго, для них, может быть, и хорошо бы осесть на землю, как все, но для рода человеческого это будет потеря. Пусть народы идут разными путями! Они тоже ищут истину. А чем больше нас пойдет ее искать... Он попытался предложить им золото, драгоценности, трудно ли натаскать для таких людей, но старейшины племени качали головами, благодарили, снова качали, да он и сам видел, что не примут ценности другого мира. Не из гордости, а просто куда ценнее выяснить, был ли пупок у первого человека, -- у первой женщины, понятно, был, но стерся, -- сколько же все-таки джиннов уместится на кончике волоска верблюда и сможет ли всемогущий Творец создать такой камень, который не в состоянии поднять? -- Спасибо, -- сказал он с неловкостью. -- Я возвращу вам долг так, как вы хотите. Я все понял! Потом они видели, как этот человек, стоя на вершине золотого бархана, вскинул к небу руки, песок закружило, взвился страшный вихрь, здесь именуемый самумом, старики тут же заговорили, что все же пески дают приют злому духу, но самум унесся, забрав с собой весь бархан, а на его месте обнажилась голая земля, где тут же появилось и начало расплываться мокрое пятно. -- Если это злой дух, -- сказал старейшина в затруднении, -- то зачем ему было открывать новый родник? Крупные красные, как алая заря, облака висят все на том же небе, яркие птицы в саду с золотыми яблоками верещат во все луженые глотки, в ушах трещит, по дорожкам, посыпанным золотым песком, прыгают заморские зверьки. Деревья расступились, открылось ровное зеленое поле, а на той стороне высился блистающий дворец из белого камня, настолько чистый, что казался игрушкой, вытесанной из одного куска белоснежного мрамора. Едва Олег вышел на поле, дорожки, странно, нет, как от дворца понеслись всадники. В руках блеснули узкие длинные клинки. Олег не остановился, хотя сердце екнуло, а ноги стали ватными. Ни один не станет рубить безоружного одинокого человека раньше, чем узнает, кто он и зачем идет. А в его случае, как еще и попал в сад, куда комар не мог пролететь незамеченным... но все-таки ноги с каждым шагом тяжелее, а спина сама начинает горбиться, будто так нарастает черепаший панцирь. Всадники, их пятеро, взяли его в кольцо. Двое держали в руках луки. Один вскричал гневно: -- Что за невежа осмелился... Второй толкнул его под локоть, что-то горячо зашептал. Всадник смотрел вытаращенными глазами, потом поспешно спрыгнул и уже на земле поклонился: -- Прости, не признали друга нашего правителя... будущего правителя... князя Колоксая! Олег сдержанно кивнул, не признаваться же, какое неслыханное облегчение ощутил, когда мечи опустились обратно в ножны. Похоже, Колоксай все еще не заменил местную стражу своими людьми, что удивительно. -- Ведите, -- велел он коротко. И добавил: -- Надеюсь, он в добром здравии. Он чувствовал неслыханное облегчение. Оставляя Колоксая одного, шел на риск, ибо Миш явно не смирится с участью, захочет избавиться от непрошеного жениха и мужа. Будь он рядом, уберег бы, но оставив Колоксая одного... И только смутное предчувствие, что Колоксай выживет, что свадьбе быть, заставило его пойти на сделку с царицей. Старший дружинник сам подал своего коня, сам повел в поводу. Остальные почтительно держались по бокам и чуточку позади. Кони фыркали, настороженно прядали ушами, чувствуя некоторое напряжение. Даже стук копыт по дороге показался Олегу недобрым. Старший сказал услужливо: -- Князь велел, что буде ты, великий герой, объ-явишься в его краях, немедленно просить к нему, соскучился, дескать! -- Я пришел, -- сообщил Олег. -- Почему зовете царя князем? Старший опасливо посмотрел на всадников, те смотрели вдаль и делали вид, что родились глухими. -- Он царь в своей стране, -- ответил старший, приглушив голос. -- Но здесь... пока что князь, да и то по милости нашей хозяйки. Подготовка к свадьбе закончена, завтра все свершится, вот тогда-то... возможно, он и будет зваться царем. У Олега вырвалось невольно: -- Подготовка к свадьбе! Сколько же времени прошло? Старший долго считал, смотрел в небо, морщил лоб, загибал пальцы, наконец сообщил с глубоким удовлетворением: -- Да уже неделя почти! -- Неделя, -- повторил Олег потрясенно. Его тряхнуло, ибо за эти дни прожил целую жизнь. -- Всего-то неделя? Старший взглянул с недоумением: -- Неделя... Что-то стряслось? Олег погладил встревоженного коня по шее, пробормотал: -- Да нет. Ничего особенного. Если не считать, добавил про себя, что исколесил... правда, не на колесах, весь белый свет, двигал горами на севере, разрывал земную плоть на юге, был в сердце западных лесов, замерзал в краю вечных льдов! Если исколесил... э-э-э... искрылил, искрыластил гряду горных хребтов и бескрайнюю степь. На стене блестели железные шапки двух стражей. Один крикнул хриплым от пьянства голосом, ворота без скрипа медленно и величаво растворились. Прямоугольник входа показался темным на фоне яркого света там, во дворе, и когда кони проехали под аркой, всадники попали в сверкающее великолепие, ибо все пространство двора было вымощено плитами из белого мрамора. Солнце дробилось в изгибах стен дворца, надстройках, переходах на уровне второго и третьего поверха, отблески падали вниз, здесь вспыхивали с новой силой. Старший посматривал на Олега с усмешкой, неделю назад плиты были из простого гранита, но человек в звериной шкуре лишь сдвинул тяжелыми глыбами плеч: -- Слишком слепит. Отвыкнете видеть дичь в лесу. Старший сказал разочарованно: -- Так эти ж в лес не ходють... Да и где тут лес? Олег соскочил с коня, в голосе было презрение: -- Вот-вот, что за страна, даже леса нет! Он пошел вперед, а за спиной старший тихонько бурчал, что леса вообще-то есть, но далеко, у них не какая-то там дикая земля, у них царство, до которого всем остальным как до Края Земли, здесь даже по ночам не всегда слышно, как в лесу голодные волки воють... Колоксай, все такой же красавец великан с золотыми волосами до плеч, бросился навстречу, распахивая огромные руки: -- Наставник!.. Учитель! На них смотрели с недоумением. Красноголовый не выглядел умудренным старцем, да и вообще на старца не тянул, а с виду оба по возрасту близки. Конечно, Колоксай так много пролил крови за свой короткий срок, что захмелел, и в душе проснулась жажда к тому, что достигается не мечом, чего железом вообще не добыть. Олег вытерпел бурные объятия, красавец витязь скачет и прыгает вокруг, как щенок, сдавил в ответ, отстранился: -- Ладно, всего обслюнявил. Так ты все еще в женихах? -- Все еще, -- ответил Колоксай со вздохом. Теперь Олег видел глубокие линии на лице, складки на лбу, даже морщинки, что мужчины привыкли не замечать друг у друга. Глаза слегка запали, нос заострился, а скулы обозленно выдвинулись вперед, вызывающе натягивая кожу. Не сумев вывернуться от вопрошающего взора Олега, он сказал неохотно: -- Это у нас, простых... тяп-ляп и вся свадьба. А то еще, если умыкнешь, то и вовсе... Здесь же пока все не освятят, не побрызгают, не сошьют особые платья, не созовут родню со всех концов света... Видишь, к свадьбе даже двор перепахали! Он говорил быстро, оправдываясь, обоим же ясно, что невеста идет под венец по принуждению, нехорошо, только Колоксай все еще уверен, что стерпится -- слюбится, что она еще не почувствовала, как он смел, отважен, нежен, добр, как умеет развеселить, как он будет любить и на руках носить, терпеть любые ее капризы! -- А когда свадьба? -- Да завтра уже, завтра, -- почти выкрикнул Колоксай. -- Как я ждал этого дня! Олег кивнул: -- Тогда я вовремя. -- Еще как вовремя, -- просиял Колоксай. -- Ты будешь по мою праву руку! Главным боярином. Хоть один из моих краев! -- Да-да, -- согласился Олег, хотя насчет одних краев -- это если понимать как от Края и до Края, но странное недоброе чувство билось в груди и холодило кровь, что в самом деле в день свадьбы побыть бы вблизи отважного влюбленного дурака. -- Интересно, какие здесь свадебные ритуалы... Гм, я видел и весьма... весьма необычные. Колоксай отмахнулся: -- Да зачем мне необычные? Мне бы сгрести ее и... Свадьба -- это множество оберток, а мне бы добраться до жемчужинки внутри! Пойдем, я сам отве-ду тебя в палаты близь моих, а по дороге... а потом и за пирком в твою честь поведаешь, где был, о чем мыслил! -- А ты, -- спросил Олег с недоверием, -- так и сидел здесь, свадьбу ждал? -- Точно, -- согласился Колоксай. -- Пару раз только отлучился. -- Куда? -- Да так, -- отмахнулся Колоксай. -- Тюринцев смирил, багнюков примучил, воеводу Гнилозуба из полона освободил... Да это было просто! Ну, еще отыскал в пещере чудище трехголовое, прибил, сокровища достал, народу раздал в возмещение убытков... Это все рядом! Тут хоть и сад с этими золотыми, но за оградой Змей на Змее, кощеи стаями, нежить, навьи... Кто хочет славы, только за ворота выйди! Олег прикусил язык. С героем что-то происходило. Неделю тому он еще доказывал, что Змея прибить -- подвиг из подвигов, а сейчас в глазах странное ожидание чего-то еще ярче, что ждет в той, другой жизни, что ждет его за свадьбой. -- Да, -- согласился он с неловкостью, -- пустячки... Но что ж тогда, по-твоему, народ называет жизнью, полной подвигов? Колоксай в затруднении пожал плечами. Он сам чувствовал, что с ним что-то происходит... начинает происходить, но чтобы это осмыслить сразу и полно, надо в пещеры, а какая свадьба в пещере? -- Это хорошо, -- сказал Олег с великим облегчением, -- что ты это... освобождал, завоевывал... э-э... примучивал к дани. Это хорошо. Колоксай смотрел с удивлением. Темны движения души мудреца, а мысль их непонятна вовсе. Во всяком случае, он говорит о чем-то другом, а не о завоеваниях или подвигах. Глава 38 В окно падал рассеянный бледный свет. Медный лик луны, изъеденный пятнами, смотрел через решетку мертвыми колдовскими глазами. Узкий луч высвечивал плотно подогнанные дубовые половицы. Олег неслышно подошел к окну. Железные прутья толщиной в палец, каждый кован искусно, лепестки из металла, набухшие почки... Многое сумел передать умелец кузнец, жаль, что за пару лет все равно все изойдет ржавчиной. Ну, пусть не за пару, но все же... По спине прошла волна холодка, хотя он знал, что сзади дверь закрыта да еще и подперта. А если бы и распахнулась, изнутри повалит теплый дух человеческого жилья, разогретых тел челяди, что спят вповалку внизу. Колоксай, как он уже знал, в своих палатах спит с мечом у изголовья. Не дурак, понимает, что слишком многие хотят избавиться от чужака, но в открытом поединке мало кто рискнет сойтись грудь в грудь. А вот прокрасться в опочивальню с острым ножом в зубах... -- Какие поединки, -- пробормотал он, -- какие мечи... Здесь правит женщина. Значит, и ответ должен быть женским... Без железа. А то и без крови вовсе... Хотя за последнее я бы голову не положил. Даже палец... Смутная угроза шла от темного приземистого здания далеко за садом. Он чувствовал тяжелые волны, что катятся неспешно, одна за другой. Высокие настолько, что накрывают дома и даже весь дворец. Только птицы... а сейчас жуки и летучие мыши носятся поверх незримого половодья чар. Уже заалел на востоке небосвод, но понять угрозу не мог. С каждым часом, а теперь с каждым мгновением там накапливалось нечто враждебное, огромное, наливалось злой мощью. В отчаянии он перебрал все, что знал, но душа съежилась от стыда за такую скудость. Он чувствовал унижение, словно на глазах всего люда облили помоями да еще и хохочут, указывая пальцами. Ну, не обучен хитросплетениям заклятий, когда одним уколом иглы можно перетряхнуть устои государства, сменить одно племя другим, когда умело сказанное заклятие поменяет в груди человека сердце на селезенку, и тот внезапно рухнет как подрубленное дерево на глазах изумленных соседей... Громко пропел петух, в ответ заорали, перекрикивая, во всех дворах. Перекличка прокатилась по всему граду, где-то замычала разбуженная корова. С заднего двора послышался скрип колодезного ворота. Внезапно он ощутил, как унижение уже давно перерождается в нечто злое, оскорбленная душа пытается разогнуться, стряхнуть помои, а еще лучше -- смыть эти помои кровью того, кто обрушил на него всю эту бадью. -- Перестань, -- сказал он себе, морщась. -- Не пристало волхву вести себя как задиристый мальчишка или как... просто человек. Не пристало! И я не стану... В слабом рассвете он видел над домиком колышущееся как студень облачко. Прозрачное, так дрожит нагретый воздух, в нем любят толктись безобидные комарики, прозванные толкунцами, но этот воздух не поднимается, словно вокруг дома незримый шар из бычьего пузыря... Он словно ощутил в груди злое жжение. Плечи раздвинулись, он чувствовал, как от гнева перехватило дыхание. Несколько мгновений боролся, затем вдруг как молния блеснула мысль: а почему нет? Пока он добивается, чтобы никому пальчик не прищемить, власть захватывают, как говорил Мрак, просто сильные... даже не столько сильные, как уверенные, наглые, идущие к цели напролом, наступая другим не только на ноги, но и на головы. -- Да черт с тобой, -- вырвалось у него обозленное. -- Мог бы остаться поселянином, пас бы коров, никто бы... Он чувствовал, что оправдывается, а в груди затрещало, незримая рука начала выдирать внутренности. Боль, тянущая пустота, а под ногами дрогнуло, раздался сухой треск, грохот. На том месте, где виднелся домик, взвился столб огня, побежал как огненная ящерица с высоким пламенным гребнем по извилистой линии. Дом исчез, на его месте зияла страшная трещина. С десяток саженей вширь, в длину не угадать, концы уходят, постепенно сужаясь, за пределы сада. Треск умолк, только земля еще вздрагивала. Стали слышны отчаянные крики, плач, мычание испуганного скота. Зато тяжелое давящее ощущение беды исчезло, словно это не он только что... да ладно, тот напросился. За садом взвились струи темного дыма. Медленно поднялся темный столб и за садом. Олег, натужившись, медленно свел края трещин вместе. Воздух наполнен гарью и дымом, когда же узнает, что горит в недрах... Края соприкоснулись, затрещало, снова грохот, гул, что прокатился под ногами. Когда утихло, за садом огонь разгорелся сильнее, а крики оттуда доносились хоть и далекие, но страх звучал в каждом вопле. Через двор промчался человек: -- Пожар!.. Пожар! Олег крикнул: -- Что горит? -- Летние палаты царицы!.. Все туда с ведрами! Олег проводил его долгим взглядом, двор качался, а перед глазами плыло. В теле была такая слабость, что на ощупь отыскал край лавки, опустился как куль с отрубями. Можно бы попробовать дождь, но по всему телу вскакивают волдыри, когда вспомнит, как вместо дождя то рыба с небес, то жабы, то вовсе раки и тина... Дверь вылетела с петель, снесенная мощным ударом. Колоксай выскочил как ярый тур, в глазах ярость и отвага, голый до пояса, мышцы блестят, весь в буграх мускулов, руки развел в стороны, как для схватки. -- Олег?.. Что там? -- Тряпки горят, -- ответил Олег слабым голосом. -- Видать, девки-рукодельницы лучину обронили... Из-за деревьев вздымался уже не только черный дым, но и языки багрового огня. Колоксай не сводил взгляда с зарева. -- Да нет, что за грохот был? Земля тряслась, как перепуганный конь. -- А, это, -- протянул он слабым голосом. -- Это все, видать, их новый колдун. Они все пробуют новые заклятия, вот и... допробовался. Земля расторглась, а сам он с домом, челядью, собакой... я видел собаку, добрая была, хорошая, всегда хвостом виляла и никогда не гавкала! А теперь это в диковину, всяк норовит ухватить, грызануть, цапнуть или хотя бы обгавкать... За садом багровые языки медленно скрывались в черном дыме. Высокий столб, в котором уносились и снопы искр, все еще упирался в голубеющее небо. Колоксай спросил с беспокойством: -- Так, говоришь, сами управятся? -- Сами, -- утешил Олег. -- Не жениховское это дело! -- Чертов колдун, -- вырвалось у Колоксая, -- сколько зла натворил. -- А сколько еще собирался, -- добавил Олег, потому что насчет натворенного зла не был уверен. Может быть, это первая гадость, которую собирался делать, но, как говорят старые люди, чего не следует делать, не делай даже в мыслях. -- Не простынешь?.. Ночи здесь свежие, а утром так и вовсе по росе... Будешь сопли размазывать в венчание. Что про такого жениха скажут? Он говорил, чувствуя, что повторяет манеру Мрака, но если у того получалось грубовато-мужественно, то у него какое-то натужное, нарочитое. Странно, иной дурак за словом в карман не лезет, сыплет шуточками направо и налево, все складно и к месту, а он, вроде бы умный, тужится-тужится, а выдаст такое, что самому неловко... Но лучше так, иначе пришлось бы сказать такое, что и на голову не налезет вовсе. Утром обширный двор кипел, как наваристый борщ, всеми красками, был полон повозками, конными. А пахло там как от борща: сильно и в такой смеси, что свербило в носу. Гостей подхватывали под белы руки, препровождали в палаты, коней и повозки спешно уводили, ибо в распахнутые настежь ворота с песнями и веселыми воплями нескончаемо въезжали князья, бояре, воеводы, прославленные герои, силачи, богатыри, владетели соседних княжеств, независимых, но дружественных, а также их богатая свита. Самых знатных размещали в главном дворце, остальных расселяли в домиках прислуги, что по роскоши превосходили княжеские терема иных государей. В конюшнях было тесно, коней запоздавших гостей разводили по боярским дворам. Колоксай, наткнувшись в тереме на волхва, поразился: -- Ты чего мокрый, как мышь под дождем? -- Да так, -- ответил Олег. Добавил с чувством: -- Глядя на тебя, вижу... Только в петле дотащат на женитьбу. Да и то... либо петля долой, либо голова оторвется. Колоксай счастливо расхохотался: -- Ты просто не встретил настоящую! -- Пусть везет и дальше, -- ответил Олег, плюнул через плечо, потрогал обереги. -- Когда же наконец... -- Думаешь, я не жду? -- ответил Колоксай с чувством. -- Сейчас всех гостей расставят в зале, здесь соблюдают места строго, это не наша простая Артания... В голосе витязя впервые прозвучала нотка горечи. Глаза посерьезнели, но сказать ничего не успел: пришли парадно одетые слуги, увели на переодевание. Свадьба осталась в памяти Олега как тяжелое и нелепое представление. Ни один человек не думал то, что говорил, ни один не делал то, что хотел, но все улыбались, говорили, двигались, раскланивались, смеялись звонко и весело, столы ломились от невероятных яств, в золотых кубках, больших и совсем крохотных, подавали лучшие вина. Палаты постепенно наполнялись как запахами кушаний, так и ароматами от женских притираний, травяных настоев и душистых мазей. Вдоль всех стен полыхали смоляные факелы. От них шли густые запахи ароматных масел. Свет был чист и ярок, но сколько Олег ни присматривался, все, как один, горели, не сгорая. Он не ощутил магии, как ни вострил уши. Магия, просто тонкая и умелая, а он в состоянии ощутить только магию простого деревенского колдуна, который сам ушел от него недалеко. А то и не ушел... Где-то к полночи царица, наконец, изволила подняться. Изнемогающий Колоксай вскочил под крики гостей так поспешно, что едва не опрокинул стол. Послышались смешки, по столу застучали кубками. Никто не крикнул здравицу, но недобрых взоров было брошено вслед