столько, что, если бы взгляды царапали, от Колоксая остался окровавленный скелет. Для челяди стола, понятно, никто не ставил, и Олег просто смиренно пристроился в уголке, стараясь как можно меньше привлекать внимание. Сейчас он просто хотел незаметно оберегать Колоксая, но начинал чувствовать, что в личине незаметного человека жить вообще-то проще. Всяк мужчина ненавидит того, кто выше ростом и шире в плечах, любая женщина втайне желает окриветь всем красивым девушкам, но если он вот так в волчьей шкуре, да не за царским столом, то вражды нет, всяк чувствует превосходство и даже готов чем-то помочь по мелочи. Или хотя бы не вредить. Зато Колоксая ненавидят как все мужчины, чувствуя себя обманутыми, так и женщины с детьми: их царевна досталась какому-то чужаку! Первую половину ночи он простоял у окна, прислушиваясь и принюхиваясь, но ближе к утру, когда сон особенно крепок, а любой страж теряет бдительность, выбрался через окно, прополз по крышам, а там с терема на крышу строения для челяди, конюшни, оружейной для охраны ворот, наконец соскочил на землю уже в саду. Воздух свеж, сапоги сразу заблестели от росы. В правом противно чавкало, подошва слегка отстала. Любопытные пальцы уже пробуют высовываться, надо не забыть... С веток срывались холодные капли. Ежась, он осмотрел сад, а затем, перебегая от тени к тени, луна вон какая, вернулся во двор. Главный двор весь залит лунным светом, не схоронишься, перевел дух и прокрался на задний, где и так тесно от пристроек. С Колоксая причитается, мелькнула мысль. Придется его... Не успел додумать, мимо неслышно скользнула тень. Привыкшие глаза рассмотрели приземистого человека, что подошел, крадучись, к стене, потрогал каменную кладку. Олег уже начал протягивать руку, как вдруг из темноты появился еще один, более рослый, тоже двигался бесшумно, как летучая мышь. Волосы на загривке приподнялись, такого с ним еще не было, чтобы не уловил чужой запах. Тем более двух здоровых мужчин. Явно прикрыты волшбой, и кто знает, что у них там еще... Первый ухватился за крохотные выступы, повис на кончиках пальцев, явно примериваясь. Второй тихонько шепнул: -- Ну как? -- Щели глубокие, -- ответил первый негромко, -- подняться легче легкого. -- Там на окне решетка... -- А что нам решетка? По стене распласталась тень второго, похожая на огромного темного паука, а первый подтянулся выше. Сердце раскачивало Олега, он прыгнул, руки метнулись сразу к двоим. Сдернул, упал под их тяжелыми телами, кулаки его били в мягкое, вминаясь как в разогретый на солнце воск, дважды или трижды костяшки ожгло болью, он слышал хруст, но бил до тех пор, пока чужие пальцы перестали хвататься за его одежду. На земле распластались два тела. Темная лужа расползалась медленно, но когда сомкнулась с тенью от кустов, Олег попятился, отступил за угол. Задний двор наполовину в темноте, Олег поколебался, но рисковать не стал, поднялся по задней лестнице для прислуги, наскоро смыл кровь с ладоней. Пальцы дрожали, все случилось чересчур быстро и жестоко. Эти двое не просто пришли убить Колоксая. Они пришли издалека, явно наняты кем-то в спешке, ибо знают, из каких плит стены. Хуже всего, из-за чего он так спешил, оба прикрыты колдовством, кто бы прошел незамеченным через двор, полный стражи? Сердце колотилось бурно. Просто повезло, что оказался в тени, не заметили, не отвели глаз, как всем остальным. И еще повезло, что даже не попытался против магии магией, что он может, пень лесной, а вот против молодецкого удара, который он хоть и презирает, однако... однако... Миш явилась в пиршественный зал заметно побледневшая, с вымученной улыбкой. Глаза чуть запали, а покусанные губы припухли и потемнели. Гуляки радостно заорали, поднялись дружно, кубки взлетели над головами во вскинутых руках. За царицей по лестнице сходил неспешно Колоксай. Его щеки тоже слегка потеряли цвет, но глаза сияли, а грудь гордо выдавалась вперед, словно готов был взлететь на плетень и закричать победное "кукареку". Бояре поспешно расступились, царицу подхватили под руки, проводили к ее трону. Колоксай опустился в кресло рядом, богато украшенное, с высокой спинкой, не царское, однако именно Колоксай теперь выглядел царем и повелителем, и это ощутили все за пиршественными столами. Олег, держась за спинами, неслышно приблизился. К Миш склонился грузный воевода. До слуха Олега донеслось: -- Под вашими окнами, пресветлая княжна... э-э... княгиня, нашли два растерзанных тела. Миш вскинула красиво изогнутые брови: -- Чьи? -- Двое мужчин. Она слушала несколько отстраненно, ибо рядом устраивался в своем кресле Колоксай, все видели, что отныне он здесь князь, царь. И -- единственный, кто будет отдавать приказы, повелевать и править. -- Семьям осиротевших помочь, -- наконец проговорила она. -- Скотом, рабочими руками. Воевода сказал осторожно: -- Да только как узнать, кто там осиротел... -- Как это? -- Похоже, не наши они вовсе. А были бы и на-ши, то этот неведомый зверь так их... что не только мать родная, но и волхв не узнает. Только и видно, что оба крепкие, рослые, но растерзаны раньше, чем успели вспикнуть. Иначе там бы и кровь этого чудовища... Она смотрела удивленно: -- Откуда здесь звери? Да еще неведомые? Воевода выглядел несчастным: -- Ты права, пресветлая... э-э... Тем более, что звериных следов не найдено. То ли сразу улетели, то ли обернулись кем, но двое мужчин забиты так, словно по ним долго били бревном. У одного рука выдернута из плеча!.. Странно, не изгрызена. -- Спугнули, -- предположила она. -- Надеюсь, -- сказал он, бодрясь. -- Мои стражи всю ночь ходили вокруг дворца, как коты вокруг кувшина со сметаной. Все прислушивались... э-э... не стрясется ли что-то. Звезды предрекали беду. Олег уловил несколько подозрительных взглядов. Во всем теле была смертельная усталость, ноги казались чугунными. Медленно выбравшись во двор на свежий воздух, постоял, оглушенный гамом, шумом, яркими красками. Грудь жадно вбирала утренний воздух, но в голове была тяжесть, а в груди тянущая пустота. Его толкнули, слуги торопливо несли широкие подносы с грудами жареного мяса. Кто-то выругался, Олег тряхнул головой, в ушах непрерывный шум нарастал. Глаза слипаются, без сна уже двое суток! Да и до этого от сна обрывал жалкие клочья. Он неслышно отступал, пока не оказался в коридоре. Отосплюсь, а там вместе с Колоксаем... Глава 39 Колоксай обвел глазами палату. Раньше он сразу выхватывал цепким взором рослую, как ни прячь, фигуру красноголового волхва. Среди пышных одеяний он выделяется как крик в ночи, как ястреб среди воробьев, но по дурости, свойственной мудрецам, упорно носит на голом теле волчовку, уверенный, что так в ней незаметнее. За столами шло непрерывное веселье, все ели и пили так, словно в своих землях голодают, от пестроты и ярких цветов сворачивало скулы, но серого пятнышка нигде не было. Незаметный служка приблизился к царице слева, она приняла из его рук небольшой медный с прозеленью кувшин. Пахнуло тиной. Царица наполнила большой золотой кубок, с улыбкой протянула Колоксаю: -- Теперь тебе пора и, как говорят у вас в Артании, похмелиться. Колоксай коснулся кубка, их пальцы встретились: -- Полагаешь, мое похмелье будет горьким? Загадочная улыбка тронула ее искусанные губы: -- Чем слаще пир, тем горше похмелье. Он принял кубок, его синие как небо глаза пронзительно заглянули в ее темные как бездны, а голос прозвучал тихо и со странной нежностью: -- Из твоих рук я приму и чашу с ядом. Она вздрогнула, напряглась, в глазах метнулся страх и колебание, но Колоксай уже встал с кубком в руке, рослый и широкий, брызжущий весельем, белозубый, сказал сильным мужественным голосом, от которого по жилам мужчин пробежала дрожь, словно услышали призывный рев боевого рога: -- А теперь поднимем заздравные чаши!.. И сдвинем во славу тех, для которых живем, за которых отдаем жизни, за которых принимаем удары, но шрамами гордимся! За столами мужчины медленно поднимались, одни с охоткой, бездумно, другие с натугой, уже не смея перечить этого свирепому воителю, по глазам видно, что и здесь зажмет все в железный кулак, не даст почивать на боку. Колоксай обвел палату орлиным взором. Круглые глаза хищно всматривались в гостей, и все эти удельные князья, независимые, поспешно вздергивали кубки. Вино плескало через края, но они ловили его взгляд, улыбаться начинали уже иначе, уже как подданные, верные государю. По всей палате от края до края прокатилась волна голосов: -- За красоту!.. -- За наших женщин... -- За них, проклятых... -- Пьем до дна, как пьем... Колоксай с победной усмешкой поднес кубок к губам, глаза его напоследок стрельнули по залу, и все поспешно припали к своим чашам. Миш внезапно ухватила его за локоть: -- Не пей! Он вскинул брови, синие глаза с такой открытой влюбленностью смотрели ей в рот, что она ощутила желание тут же прибить этого мужествен-ного дурака, такого бесцеремонного, наглого и красивого. -- Что случилось? -- удивился он. -- Ты, -- прошептала она, -- ты... уже вчера выпил достаточно. Тебе станет плохо... -- Не станет, -- сказал он уверенно. -- ...От этого вина, -- добавила она с усилием. Его взгляд был острее кинжала, но голос прозвучал так же нежно: -- Что я буду за князь... да что вообще за мужчина, если, провозгласив тост, сам не пью?.. Да еще не за каких-то богов или царей, а за женщин? Его кадык мерно задвигался, она почти видела, как вино переливается из огромного кубка в его тело, расходится, смешиваясь с кровью. В ее глазах страх перешел в ужас, который никто не заметил, каждый занят своей чашей, а Колоксай уже с натугой сделал последний глоток, вскинул над головой золотой кубок: -- За наших женщин! По всей палате прокатилось: -- За женщин... -- За всех женщин... -- За красоту, ради которой... Колоксай вздрогнул, пальцы на кубке судорожно сжались. Все услышали скрежет сминаемого металла. Затем пальцы разжались, кубок замедленно выпал, ударился о колено, отскочил и покатился по каменным плитам, звякая тонко и плачуще, подпрыгивая, наконец завертелся вокруг своей оси. Побледневший Колоксай ухватился за живот, его согнуло, было видно, с каким усилием он заставил себя выпрямиться, даже выдавил бледную улыбку. Лицо его стало усталым, словно после трехдневной битвы. Пальцы поползли вверх, Миш видела, как кончики с силой вдавились в левую сторону груди, словно пытались остановить прыгающее сердце. Воевода подпрыгнул, глаза стали круглыми: -- Колоксай!.. Эй-эй!.. Где чертов лекарь?.. Что с мужем нашей царицы? Колоксай зло оскалил зубы, со вчерашнего дня он уже не только муж их царицы, но отныне он... Дыхание вырывалось с хрипами, грудь ходила часто, нагнетая воздух в отравленную грудь. Царица медленно поднялась, лицо ее было белее снега. Воевода посмотрел на нее, на Колоксая, в глазах мелькнула злость, заорал мощно, перекрывая шум и гам: -- Лекаря!.. Лекаря, а то я... Подхватил Колоксая, похлопывая по широкой спине, словно тот просто поперхнулся, но воевода, похоже, другого лечения просто не знал. На лице старого воина был страх, что, если этот воитель помрет, тогда не будет победных походов в соседние земли, не будут гореть чужие хаты, не приведут богатый полон, не вытопчут хлебные поля гнусных соседей! Придворный лекарь, несмотря на седую бороду до пояса, примчался как мальчишка, упал на колени, быстро ощупал лоб Колоксая, заглянул в рот, отшатнулся: -- Да там все черно!.. Неужто отравлен?.. Данько, быстро князю рвотное! Один из молодых гридней бегом сорвался с места, следом побежали добровольные помощники. Дружинники подхватили Колоксая под руки, встащили обратно на трон. Витязь задыхался, его синие глаза побелели от боли. Миш знаком велела нести мужа за ней, а сама почти бегом метнулась из палаты. Во дворе на свежем воздухе герою стало чуть легче. Ветер слизывал крупные капли пота, синие жилы напряглись на висках, распухли. Всем было видно, как толчками по ним двигается кровь, а синие вены потемнели, стали похожими на пиявок, что насосались крови. Гридня со рвотным все не было, хотя слуги метались в его поисках, как муравьи за сбежавшим тараканом. Колоксай лежал на спине, глаза смотрели в синее небо, снова ставши ярко-синими, но теперь в них просто отражалось безоблачное небо. Миш стояла, заломив руки, в ногах Колоксая. Он попробовал ей улыбнуться, губы уже почернели. Она вскрикнула тонким птичьим голосом, в глазах заблестели слезы: -- Керкодуба отыскать, быстро!.. Он знает все яды. -- Но Керкодуб вчера уехал в соседнее княжество, -- напомнили ей торопливо. -- Ты сама изволила отослать... -- Вернуть! -- вскрикнула она с отчаянием в голо-се. -- Вернуть!!! Олег очнулся как от удара. Вздрогнул, вскочил, кулаки сжаты, перед глазами еще скачут призрачные кони, в голове затухающий лязг железа, крики, стоны, ржание, треск горящих домов. Когда зрение очистилось, он обнаружил, что стоит в готовности к схватке в каморке для прислуги. В единственное окошко бьет солнечный свет, а крики из-за окна в самом деле звучат так, словно идет резня. По телу прошла холодная волна. Стены пронеслись мимо, грохнула, ударившись о стену, дверь. Он вылетел во двор, залитый ярким солнцем так, что словно вбежал прямо в солнце. На той стороне двора толпился народ, празднично одетые гости. Вокруг носились челядины, стражи воинственно хлопали по рукоятям мечей и злобно озирались, но Олег ощутил, что воздух пропитан страхом и безнадежностью. Гости распахивались, как колосья перед бегущим через житное поле кабаном. В середине круга лежал на спине Колоксай, Миш стояла на коленях, ее ладони бережно придерживали ему голову. -- Что с ним? -- спросил он и тут же осекся. Колоксай с трудом раздвинул запекшиеся губы, лицо стало желтым, а глаза запали как у смертельно больного: -- Похоже, что... я... добрался... Сквозь толпу протолкались гридни, в середке тащили щуплого старика, плешивого, с длинной бородой, заткнутой за пояс. Его стоптанные сапоги почти не касались мраморных плит. -- Лекарь, -- заговорили в толпе гостей, -- главный над травниками... При виде распластанного, как рыба на столе, человека он оживился, с неожиданной силой отпихнулся от дюжих рук, упал на колени и прильнул ухом к груди Колоксая. Олег видел, как розовое старческое лицо стало серьезным, брови взлетели на середину лба. -- Что там? -- рыкнул воевода. -- Тихо! На воеводу зашикали со всех сторон, толкали, только Миш стояла на коленях недвижимая, бледная, с закушенной губой. Олег в странном озарении понял и ощутил ее боль, раздвоение, страх и жалость, желание повернуть время вспять, сделать свершенное несвершенным, запоздалое раскаяние. Лекарь медленно поднял голову. Глаза стали удивленными и обиженными. -- Этот яд... этот яд я не знаю! Воевода рыкнул громче: -- Как такое может быть? Ты же знаешь все! -- Я тоже так думал, -- пробормотал лекарь. -- Но... Он замялся, на лбу появились глубокие морщины. -- Что? -- заорал воевода. Он схватил колдуна за воротник, потряс люто. -- Говори быстрее!.. Он уже умирает! Олег опустился на колени, его пальцы осторожно пробежали по лицу Колоксая, ощупали шею, грудь. Везде он чувствовал смертельный холод, нечеловеческий холод. Это был не просто холод умирающего, остывающего тела, в нем чувствовалась странная мощь, злая и нечеловеческая, которую останавливать не человеку. В сердце остро кольнуло, он задохнулся, едва вышептал: -- Это не яд... -- Я ж говорил, -- вскрикнул лекарь обрадованно, но тут же ахнул: -- Но тогда что это? -- Вода, -- ответил Олег обреченно. -- Я чую, как она разливается по его телу... Вода, просто вода... но это вода из подземного царства мертвых! Затуманенные глаза Колоксая с трудом отыскали лицо волхва. Красноголовый смотрел с болью, словно его самого замораживала единственная на свете вода, которую нельзя ни вскипятить, ни даже нагреть. -- Но как же, -- донесся прерывающийся шепот, -- ты же... мудрый... обещал... потомство... Олег стиснул челюсти. Его трясло, словно на лютом морозе стоял голым, а еще и обливали водой из колодца. По телу пробегали ледяные струи, просачивались под кожу, морозили сердце. Непослушными губами прошептал раздавленно: -- Ничего не понимаю... Разве что ты успел... -- Что?.. А-а-а... -- Голос Колоксая прерывался, по бледному лицу катились крупные капли. -- Как говорится... я трижды взошел на ее ложе... хотя, если правду, я с него и не слезал... Толпа, судя по вскрикам, росла, в тесный круг волнами опускались тяжелые запахи жареного мяса, печеного лука, рыбы, пахучих трав. Лекарь кивнул воеводе, тот знаком велел оттеснить толпу. Миш закрыла глаза, бледное лицо пошло желтыми пятнами. Ее ладони бережно поддерживали голову Колоксая, золотые волосы разметались и закрыли ей руки до локтей. Лекарь проговорил безнадежным голосом: -- Был только один на свете человек, который знал, как... не лечить, вылечить это нельзя, но тра-вами да настоями можно было отсрочить на неделю-другую. А если такой вот здоровяк, то и на месяц... Воевода зло буркнул: -- Что месяц! Месяца мне мало. Хотя бы до зимы. Олег сказал быстро: -- Говори, говори! Только бы сейчас спасти, а за месяц многое можно свершить. -- Этот колдун, -- ответил лекарь невесело, -- умер пять лет назад. Единственное, если кому успел передать свое умение, это своей дочери. Но ее нет среди колдунов, нет среди волшебников, нет среди чародеев. Когда-то ее пытались отыскать даже среди аводников или акудников, но... Миш крикнула зло: -- Но что-то о ней известно? -- Не успеем, -- ответил колдун тоскливо. -- Она хорошенькая, но мало ли на свете хорошеньких? Среднего роста, с волосами цвета спелой пшеницы, а таких большинство, у нее синие глаза, а у кого не синие?.. Имя ее какое-то птичье... Олег, который слушал как никогда жадно, выпалил: -- Не Зимородок случайно? Лекарь подпрыгнул: -- Да! Ты тоже о ней слышал? Олег быстро оглянулся на умирающего. С витязя стащили доспехи, сняли сапоги, он лежал обнаженный до пояса, прекрасный и могучий, только лицо смертельно-бледное, на лбу и щеках блестели крупные бисеринки пота. Синие как небо глаза стали белыми от боли. -- Жди меня, -- бросил Олег. -- Не вздумай околеть! Все смотрели с недоумением, когда этот человек с зелеными глазами колдуна быстро растолкал народ, но побежал не к коням, а в пустой угол двора. Там возник вихрь, пошел по кругу, все быстрее и быстрее, завертелся, стал почти непрозрачным. В него втянуло сухие листья, кто-то вскрикнул, потеряв шапку. Внезапно вихрь опал на землю, разом растеряв силы. Листья и ветки сыпались с сухим шелестом, выросла горка, а сверху плюхнулась шапка с красным верхом. На белоснежной плите осталось выжженное страшным верчением пятно, поднимался черный дымок, а сама плита оплавилась в середке. Люди тупо смотрели вверх, у всех отвисли челюсти. Наконец воевода проговорил осевшим голосом: -- Вот это волхв... Это ж может вот так и к моей жене... Нет, лучше к жене Кобылки, а потом обратно, никто не увидит... Кобылка, самый большой ревнивец в боярской дружине, нахмурился, пощупал рукоять большого ножа на поясе. Воевода, сопя от жалости, наклонился над Колоксаем: -- Твой друг оказался сильнее, чем мы думали. -- Он... мудр, -- прохрипел Колоксай. -- Что в мудрости, -- ответил за воеводу лекарь. -- Он силен!.. Потерпи, не сдавайся мертвой воде. Такие люди если говорят, что скоро вернутся... -- Таких не остановит даже Ящер, -- добавил воевода. Он опустил ладонь на раскаленный лоб Колоксая, озабоченно покачал головой. При таком жаре он испекал на углях костра рябчиков, однако грудь витязя была холоднее глыбы льда. -- Потерпи. Если он мужчина, то вернется. Даже если ничего не получится. -- У него получится, -- сказал лекарь, но в его голосе было меньше уверенности, чем хотелось са-мому. Глава 40 Олег, рискуя сломать шею, а то и разбиться всмятку, опустился прямо во дворе самого богатого терема. Тот стоял в самой середке городка, здесь должен обитать правитель, и когда ударился пятками о землю, упал, то тут же, несмотря на страшную слабость и тупую боль в голове, подхватился и, хромая, не обращая внимания на острую боль в лодыжке, бросился к крыльцу. С дороги метнулась визжащая девка. Глаза ополо-умевшие, в глазах ужаса больше, чем при виде волчьей стаи. На ступеньках он сшиб двух молодых мужиков, что вышли то ли помочиться с крыльца, как принято в этом племени, то ли поплескаться у колодца в большом широком корыте. В сенях его попытался задержать ничего не подозревающий гридень, Олег на ходу пихнул его ладонью, промчался вверх по лестнице на второй поверх. Сзади были стук, грохот, падение тяжелого тела, ругань, но он уже промчался по коридору, толчком распахнул дверь, из-под которой весенними ручейками вытекали самые свежие и легкие запахи. Запомнил с той встречи, когда Зимородок догнала их возле ворот своего городка. В палате сидели за вышивками три молодые хорошенькие девки, почти подростки. Смех оборвался, глаза округлились, но смотрели еще без страха, только с любопытством на могучего парня, что ворвался так неожиданно. -- Где Зимородок? -- крикнул Олег. Дыхание вырывалось из груди с хрипами, он поперхнулся, закашлялся. Девушки смотрели все еще с открытыми ртами, наконец самая быстрая промямлила: -- Это... а... это... боярыню, да? -- Да, -- бросил Олег торопливо. -- Где она? -- Боярыня-то? -- повторила девушка замедленно. Он вскинула брови, подвигала, изображая глубокие размышления. -- Боярыни здесь нету... -- Вижу, -- бросил Олег резко. -- Где она сейчас? -- Боярыня-то? -- Быстрее ответствуй, -- прорычал он люто. -- Где она? Девка обомлела от свирепого лица, начала расстегивать платье, торопливо потащила через голову: -- Да нет ее, не скоро вернется!.. Пользуйся, аспид. Чтоб ты подавилси... Ее пышное белое тело было сочным и мягким с виду, кук у личинки майского жука, что три года не видит солнечного света. Олег захрипел от ярости, девка торопливо изготовилась, понятно, от чего мужики хрипят, а Олег, с перекрытым красной пеленой ярости взором, отступил по ступенькам на ощупь. Он промчался на простом деревенском коне, не до вихрей или Змеев, внутри тряслась и жалко дребезжала каждая жилка, вихрь уже не получится, не удержишь в кулаке, самого размажет по незримым стенам, к тому же надо хоть каплю силы накопить на обратно. Ступеньки дробно простучали под его сапогами, перила разлетелись вдрызг, ибо к конюшне метнулся напрямую. Из ворот долговязый мальчишка тащил упирающегося коня. Рядом с конем шел гридень, похлопывал и поглаживал, поправлял потничек под узорным седлом. Олег на бегу отпихнул, вспрыгнул в седло, развернул коня. Когда простучал стук копыт, сзади разозленно заорали, вроде даже звонко щелкнула тетива. Дорожка вилась как слепая змея, дважды делала петли, как заяц, убегающий от лисы. Олег свирепел, здесь живут очень уж неторопливо, коня посылал через кусты, рискуя сломать шею себе и животному, а когда за гаем показался легкий теремок, огороженный частоколом из свежеоструганных кольев, не стал искать ворота. Конь задрожал, но послушно ринулся напрямую. Во дворе с истошным криком метнулись во все стороны куры. Стадо свиней с визгом бросилось к хлеву, а челядины застыли с распахнутыми ртами: красноголовый всадник появился словно с небес. Конь грянулся копытами, с трудом удержался, остановился, дико вращая глазами. На широком резном крыльце три молодые женщины пряли шерсть. Олег с огромным облегчением узнал в одной ту золотоволоску, что бежала за конем Колоксая, хваталась за стремя, брызгая на конский бок горючими слезами. Он соскочил, в несколько широких шагов пересек двор. Женщины смотрели блестящими любопытными глазами. На лицах было больше изумления, чем страха. Он вскочил на крыльцо, глаза впились в лицо золотоволоски: -- Зимородок?.. Колоксай умирает от яда! Девчонки ахнули, Зимородок напряглась, от лица отхлынула кровь, а голос задрожал: -- Что... что с ним стряслось? -- Отравлен! -- крикнул он. -- Ты знаешь зелья от ядов? -- Если знать какое, -- ответила она невольно, ее пальцы нервно перебирали шерсть. -- Если ты знаешь... -- Мертвая вода, -- сказал он с дрожью в голосе. -- Вода из царства мертвых! Она побледнела, проговорила медленно, закусив губу: -- Против мертвой воды нет отворота. -- Не лечения, -- поправился он быстро. -- Хотя бы замедлить чуть! Я не сказал другим, но вода тянет в свой подземный мир, а с нею борется только солнце. Но как только скроется за краем земли... Она прошептала: -- Я попробую... Отец оставил мне маленькую баклажку... Говорил, что там зелье, против которого бессилен любой яд. Правда, мертвая вода -- не яд, но... Кто отравил? Он сказал со злостью: -- Женщина! Женщина, которой он доверился. Зимородок смотрела расширенными глазами, лицо стало белее снега. Олег ожидал, что она с криком бросится торопить его мчаться быстрее к ее любимому, спасать, тем более что докажет свою любовь и преданность, ведь цену той женщины он уже видит... но она вдруг ответила похолодевшим голосом: -- Та, ради которой он бросил меня? -- Он не бросал тебя ради женщины, -- ответил Олег искренне. -- Он ее тогда не знал вовсе. Она медленно покачала головой: -- А сейчас он лежит там. Терзается в муках... -- Да! -- И вспоминает, -- сказала она с нажимом в голосе. -- Вспоминает, кого оставил! И теперь видит, что потерял... Олег торопливо согласился: -- Да-да! Теперь видит. Поспешим! Теперь понимает, какая ты ценность для него и чего стоят все женщины мира в сравнении с тобой. И опять она, против ожидания, не бросилась ему на шею, не завизжала в радости, что Колоксай ее любит... или полюбит снова, и в страхе, что может не успеть, надо лететь, нестись, мчаться к ее умирающему мужу... Медленно, очень медленно она отступила на шаг. Олег не верил своим глазам, когда она покачала головой: -- Он бросил меня. Он предал меня и мою любовь. -- Зимородок! -- воскликнул Олег в страхе и непонимании. -- Что ты говоришь?.. Он же там мучается! Страшный яд отравил ему кровь, выжигает мозг, терзает внутренности!.. Сто тысяч распинаемых преступников не чувствовали того, что переносит он сейчас! На ее лице отражалась борьба чувств, но это дрались торжество и ненависть, и не было в ее глазах ни раскаяния, ни жалости. -- А я не терзалась? -- спросила она сдавленно. -- А меня не распинали мои страхи? Разве он не распял мою любовь?.. Нет, волхв, я не пойду с тобой. Он чувствовал, как в ее тонком хрупком теле звенят от напряжения невидимые струны, а голос натянут так, что порвется, если вздрогнет. Он вскрикнул в ужасе: -- Он умирает!.. Ты понимаешь? -- Понимаю, -- ответила таким голосом, что у него по спине побежали мурашки. -- Его никто не заставлял бросать меня!.. А теперь он не достанется ей тоже. Как и мне. Он всмотрелся, отступил на шаг. Страх и ярость начали подниматься в его груди, он давил недостойные волхва чувства, а когда она гордо задрала подбородок, вызывающе и дерзко, он уже знал, что это всего лишь, чтобы не выронить слезы. -- Зимородок! -- Сила на моей стороне, -- сказала она жестоко. -- Я не поеду! А ты... убирайся, пока цел. Он стиснул зубы с такой силой, что заломило в висках. Глаза застлало пеленой гнева. Как охотно все прибегают к силе, даже вот такие нежные и хрупкие знают, что сила решает все! -- Сила решает не все, -- сказал он. -- Но если признаешь только силу, то поедешь со мной, даже если мне для этого придется разорить твой город! Поедешь, даже если смету с лица земли весь этот край! Поедешь... Ее глаза гордо блеснули, он уловил недоверие, но Колоксай терзается от нечеловеческой боли, и он, сцепив зубы, сказал Слово Огня и простер руку в сторону города. Слепящий столб вырвался из его ладони. Деревья с треском вспыхнули, на землю медленно падали горящие вершины. Воздух стал горячим, пропитался гарью и копотью. На внезапно возникшем черном просторе торчали обугленные пни, а в воздухе кружил черный пепел. Далеко на том краю внезапно возникшей просеки блеснуло солнце над полем, еще дальше оранжево блестели стены города. Край вспыхнул, там поднялся столб черного дыма, и даже отсюда были видны багровые языки пламени. -- Я чуть промахнулся, -- проговорил он мстительно. Все тело вздрагивало, словно он не истощил силы в вихре, а, напротив, вобрал в себя, и теперь его раздирает накопленная мощь. Он чувствовал странную жажду рушить, ломать, крушить и даже на миг пожалел, что в самом деле только задел выступ городской стены, а не ударил в самую середину. Она вскрикнула, а он снова поднял руку, чуть сместил в сторону, и она по его сузившимся нечеловечески зеленым глазам поняла, что сейчас огненный таран пробьет стену леса и ворвется в ее город... -- Нет! -- закричала она. -- Не смей! -- Я посмею, -- пообещал он. Губы его вздрагивали, он едва удерживал сладостное чувство, с которым вымолвит прекрасное слово, а потом огонь, пламя до облаков, крики жалких людишек, треск горящих кровель... -- Я сделаю все, что хочешь, -- взмолилась она. -- Поедешь со мной, -- сказал он. -- Да-да, -- сказала она угасшим голосом. Судя по ее глазам, которые воровато отвела в сторону, она что-то замыслила. -- Как скажешь! -- И вылечишь Колоксая! На этот раз она запнулась, даже выпрямилась гордо, на губах явно вертелся отказ, но ее синие глаза встретились с его безумным взором, в которых было наслаждение и сладостное предвкушение, с которым уничтожит целый город. Она сказала погасшим голосом: -- Я это сделаю. -- Тогда летим, -- велел он. И добавил в приступе внезапной подозрительности: -- Если он умрет, то, клянусь, умрешь и ты. Ее взгляд стал гордым и высокомерным. -- Ты что-то медлишь. Олег выкрикнул Слово Вихря с такой яростью, что их смело, как сухие листья сильным ветром. Деревья затрещали, верхушки сламывало, сорванные ветки понеслись было за страшным вихреворотом, но, обессилев, упали на землю в сотне шагов от леса. Вихрь трепал их в жестоких ладонях, рвал одежду, волосы. Голова трещала от свиста, воя, странного треска, словно проламывались сквозь стены из сосулек. Олег слышал в свисте вихря стон. Зимородок закрыла лицо ладонями, бледная и трепещущая. Олег усилием воли приглушил боль в позвоночнике, ухватил девушку, она прижалась к нему как к толстому дереву, губа закушена, дрожит, но когда свист начал стихать, она уперлась ему в грудь кулаками, отстранилась. -- Ты в самом деле чародей? -- А ты надеялась, что мы не успеем до захода солнца? -- Ты угадал, проклятый... Голос ее был тонок, тонул в реве вихря, Олег сделал вид, что не слышит, напряженно всматривался, а когда зеленые пятна сменились оранжевыми, повел вихрь вниз, весь собранный как перед прыжком с моста в холодную воду. Незримые руки щипали за волосы, затем рев затих, а еще через мгновение их пятки ударились в рыхлый песок. Зимородок от неожиданности присела, но мощная рука человека, оказавшегося чародеем, не дала позорно завалиться на спину, бессовестно задирая юбку на потеху множества молодых и немолодых мужчин. Воины, опомнившись от неожиданности, подскочили с двух сторон. Олег ощутил сильные, но дрожащие руки, с облегчением повис, почти теряя сознание от нечеловеческой слабости. Зимородок хлопала глазами, ошеломленная внезапным и быстрым перемещением из сурового мрачного леса в мир раскаленного песка, раскаленного синего неба, горячего, как из печи, воздуха. Колоксай уже лежал на ложе, что вынесли для него на свежий воздух. Возле изголовья немолодые воины, гремя железом, шуршали приглушенными голосами. Воевода держал героя за руку, а Миш уже исчезла, словно знала о прибытии Зимородка. Колоксай был настолько желт, нос заострился, глаза ввалились во-внутрь черепа, сухая кожа обтянула череп настолько туго, что Олег с дрожью представил себе, какими будут кости этого человека... Зимородок вскрикнула. Олег не успел сжать пальцы, как она выдернула руку. Все видели, как золотоволосая девушка подбежала к ложу, колени ее подломились, она рухнула на колени, головка ее нежно опустилась на грудь героя, все еще широкую и могучую, хотя кости угрожали прорвать кожу и истончившиеся мышцы. Все ждали, не решаясь сказать слово или сделать движение. Зимородок с усилием приподняла голову, руки ее все еще обхватывали грудь Колоксая. -- Это не яд, -- проговорила она, щеки ее покрыл смертельный холод, но в глазах была решимость. -- Я все еще надеялась... Но это в самом деле вода из мира мертвых! -- Но как... -- Она где-то могла пробиться на поверхность. Или кто-то знал, где копать. Быстрее принесите березовой коры... лучше со столетней березы, лист папоротника и ветку омелы! Старенький лекарь пугливо потрогал Олега за локоть: -- Мне чуется, что мы не успеваем... А солнце почему-то двигается к закату быстрее, чем обычно. Слышно было, как заскрипели сотни доспехов. Воеводы, бояре и дружинники поворачивались посмотреть на заходящее солнце. Оно уже почти коснулось темного края земли. Зимородок бросила быстро: -- Ты прав, мудрый. Солнце вливает в него силы, потому он жив... Но когда эти лучи прервутся, длинные руки мира мертвых... Но мы успеем. Воевода за их спинами прорычал: -- Черт... мы должны успеть!.. Такой воин, такой воин!.. А кулаки, а плечи... Глава 41 Воины с криками бежали обратно, одни несли пучки свежесодранной бересты, как хорошо, что березы растут по всему белому свету, другие прижимали к груди листья папоротника, Олег успел смутно подивиться, где нашли в пустыне, а двое, с поцарапанными лицами, примчались и бросили к ногам Зимородка ветки омелы. Всадники носились взад-вперед на конях, воздух трещал от топота, крика, всполошенных воплей. Омелы натаскали едва ли не целый воз, а бересту таскали пока с молодых берез, столетней пока не отыскали. Вода в котле вскипела, но Зимородок велела толочь листья и веточки в ступке. Губы Колоксая двигались, Зимородок опустилась возле него на колени. Олег напряг слух, с пересохших губ Колоксая сорвалось: -- Все равно... все равно... я люблю... Зимородок счастливо улыбнулась, ее тонкие пальцы гладили его безжизненную ладонь: -- Потерпи еще чуть... Сейчас ты будешь здоров и силен, как прежде. Его губы двигались, кадык дергался. После паузы он прохрипел: -- Все равно люблю... и буду вечно любить тебя, Миш... Зимородок отшатнулась, словно ей плюнули в глаза. Брови ее сомкнулись, она остановившимся взором смотрела в бледное лицо. Воины замерли, чуя неладное. Олег сжался, предчувствие беды стало таким неминучим, что едва не вскрикнул, а под левым ребром возникла тупая боль. Он положил ей на плечо руку, и Зимородок поднялась, двигаясь как кукла, которую ведут чужие руки. Олег в самом деле отвел к воинам, что толкли смесь, в ступке чавкало, выбрызгивала зеленая слизь. Краем глаза он все время видел огромный красный диск, что наполовину погрузился за темный край, багровые лучи еще питают жизнь Колоксая, но солнце опускается так же быстро, как яичный желток сползает по горячей сковороде... Ей подали приготовленный кубок. Она быстрыми движениями переложила слизь в кубок, ее пальцы ловко сняли с шеи крохотную серебряную баклажку. Олег часто дышал, молча указал на заходящее солнце. Баклажка была полна, воины затаив дыхание смотрели, как выплеснулась струйка удивительно чистой воды, в сумерках возникло чистое ровное свечение. Когда струйка ударила в кубок, оттуда вырвался клуб дыма. Блеснул огонь, все потрясенно увидели, как кубок заполнился красным, как кровь, зельем. Красный край солнца опускался стремительно. Зимородок направилась к ложу. Ее глаза не отрывались от распластанного беспомощного мужа. Олег шел рядом, в груди был такой страх, что он, неожиданно для самого себя, напомнил: -- Если он умрет, то умрешь и ты... От нее пошла такая ледяная волна презрения, что он съежился и втянул голову в плечи, чувствуя себя полнейшим ничтожеством. А Зимородок сказала чистым ясным голосом: -- Колоксай!.. Колоксай, узри меня! Тяжелые веки, красные и распухшие, приподнялись с таким усилием, словно герой голыми руками поднимал решетку на городских воротах. Олег вздрогнул, ибо глаза были красные, обезумевшие от боли, незрячие. Синий безгубый рот дернулся, из почерневшего рта выползло медленное, как улитка: -- Миш, я все равно люблю... Зимородок споткнулась. Олег, который смотрел на Колоксая, не успел на крохотный миг, рука метнулась перехватить кубок, но Зимородок резко дернула его книзу, разжала пальцы. Из падающего кубка выплеснулась широкая струя, мигом вошла в горячий песок, а пустой кубок подкатился к ложу Колоксая и там замер. Олег вскрикнул: -- Ты... ты это нарочно! Она молча указала глазами на виднокрай. Красный горбик медленно шел вниз, оставался лишь самый краешек. В великой печали Олег присел рядом с Колоксаем на ложе, опустил ладонь на раскаленный, как болванка на огне, лоб. Из черного, как уголь, рта рвались хрипы, желтое лицо дергалось, кровь текла изо рта и стекала на грудь. С другой стороны встал воевода, собственноручно, никому не доверяя, вытирал куском чистого холста ему рот. Олег чувствовал, как холодеет тело богатыря. -- Бу... будет... ли... -- прохрипел Колоксай. Олег кивнул, голос был полон печали: -- Будут. Черт, неужто не увидишь?.. Хоть ты провел одну ночь, однако родишь... у тебя родятся три сына, три богатыря, равных которым еще не было на всем белом свете... Колоксай улыбнулся, глаза смотрели на Олега с любовью и надеждой. В этот миг тени слились и покрыли весь мир. Выждав чуть, Олег ласково провел ладонью по неподвижному лицу, надвинул веки, но губ не коснулся, пусть герой войдет и в вирий с радостной улыбкой победителя. Бояре столпились возле ложа. Воевода всхлипнул, не стыдясь слез. Колоксай упорно смотрел в темнеющее небо. Олег с великой печалью в груди прошел мимо Зимородка, но она неожиданно ухватила его за руку: -- Ты сказал, что убьешь меня. Ну? Гордая и прекрасная, она смотрела гордо и надменно. Синие глаза блеснули горькой насмешкой. -- Тварь, -- сказал Олег с отвращением. -- Ты дал слово, -- напомнила она с вызовом. -- Я сказал, -- возразил он, -- что если он умрет, то и ты умрешь. Он умер, теперь и ты умрешь... когда-нибудь. Я не говорил, что убью тебя. Она расхохоталась громко и жестоко, совсем не похожая на прежнюю хрупкую и нежную девушку. -- Лицемер!.. И дурак. Как ты мог подумать, что меня испугают твои угрозы? Смотри же! В ее руке блеснул спрятанный в рукаве узкий длинный кинжал. Лицо ее стало светлым и прекрасным. Глаза сияли как утренние звезды. Олег прыгнул, пытаясь перехватить руку с ножом, но лезвие уже сместилось, он увидел сверкающую дугу, что оборвалась внезапно и