л на балюстраду и задыхался от боли более мучительной, чем смерть под плетьми. КОЛДУНЫ И ВОИНЫ Степь неслась навстречу, проскакивала внизу под мелькающими копытами коня. Трег пригнулся к шее своего любимца, и они мчались вперед, оба сильные и молодые, а жгучее солнце одинаково нещадно жгло обоих. У Трега из одежды только набедренная повязка да широкий пояс, на котором висит тяжелый Меч, его широкая мускулистая спина стала совсем коричневой. Конь под ним тоже коричневый, гнедой, и они в скачке выглядят одним существом. Копыта сухо стучали по каменистой безводной почве, но вдруг в неуловимый миг воздух пустыни наполнился ароматом цветов, вместо выжженной солнцем пустыни под копытами коня оказалась мягкая трава! Трег настороженно огляделся по сторонам, пустил коня шагом. Старые воины говорили, что здесь начинаются владения ведаров, исконных врагов племени Трега. Сочная трава, яркие бабочки, ручей -- откуда это в пустыне? Работа ведаров, которые не умеют вести простую и суровую жизнь! Он заметил впереди большую серую скалу. Конь послушно понесся прямо к ней, а Трег уже присматривался к темному входу в пещеру. Конь шагал осторожно, густая трава глушила шаги, и Трег спрыгнул на землю совсем рядом со входом. Из пещеры тянуло прохладой. Трег знал, что ведары умеют любой зной превращать в холод, а среди зимы поддерживают невидимый огонь, ибо колдовская власть у них велика... Он вытащил из ножен Меч, благоговейно поцеловал его лезвие. Отступив на шаг, ударил рукоятью Меча о камень, прислушался, ударил еще раз и поспешно отступил за выступ. Через мгновение из пещеры поспешно вышел высокий костистый человек. Он остановился, замигал от яркого солнечного света, и Трег успел рассмотреть врага. Крепкий, широкогрудый, лицо суровое, а глаза острые и недоверчивые. Такому бы воином быть, а не подлым ведаром.... Трег изготовился к удару, но воины не бьют в спину, хотя ведаров, которые не ведают благородства, можно убивать в спину как зверей, не предупреждая... Ведар все еще стоял, не двигаясь с места. Ладонь он приложил козырьком к глазам, и Трег знал, что ведар сейчас видит на сотни полетов стрелы. Видит сквозь стены, скалы, деревья, не видит лишь того, что делается за спиной. -- Хей! -- позвал Трег. Ведар мгновенно обернулся. Трег прыгнул вперед, с боевым кличем взмахнул Мечом. Ведар мгновенно выхватил из-за пазухи амулет, вскинул над головой. Трег успел увидеть, что мир странно изменился. Разом исчез ветерок, пропали все звуки. Деревья так и остались согнутыми в одну сторону, как их склонил ветер. Даже птицы замерли в небе, словно прибитые к голубой тверди невидимыми стрелами! Меч Трега распорол воздух, обрушился на голову ведара. Последнее, что увидел Трег на лице ведара, это был не страх, не ярость, а безмерное удивление. Мощь ведара не остановила владельца Меча! Из-за городской башни выплыла небольшая тучка. Алалалц покосился на отполированные камни, что грудами лежали у стен дворца Верховного Ведара. Пожалуй, лучше держаться от них подальше. Это Вапру нравится, когда внезапно обдает холодом, но историк вообще со странностями... Нужно бы ограду поставить, а то малые дети вечно ползают по камням, накопителям энергии. Еще неизвестно, не влияют ли на неокрепшие организмы силы накопителей. Работы Ку его не убеждают: одно дело взрослые, другое -- дети... Облачко приближалось, росло. Среди валунов коротко блеснуло: раз, другой. Тучка съежилась, растаяла. Один из камней потемнел, чуть вырос в размерах. "И все-таки мало,-- подумал Алалалц неудовлетворенно.-- Древние брали энергию даже из звезд. Научимся ли мы?" Он осторожно потрогал под рубашкой холодную, как ящерица, продолговатую спираль, размером чуть больше пальца. Странно, от тела совсем не нагрелась! Дети их раньше часто находили в развалинах древних городов... Находили, играли с ними, бездумно перепортили... Эта спираль, возможно, последняя... Что это? Чему служит? Не потерять бы... Эту загадку, подумал он горько, ведарам наверняка не разгадать. Правда, он может заставить ее вспыхнуть дивным огнем, это уже известно по предыдущим находкам, но вряд ли древние владыки мира изготовили ее только для этого. К тому же, вспыхнув, она исчезнет безвозвратно. -- Алалалц! -- послышался далекий голос.-- Все собрались, ждем только тебя. -- Иду! -- крикнул он поспешно. -- В ценральном зале... -- Вижу, иду! Во всех залах дворца было прохладно. Алалалц, войдя в центральный, уважительно взглянул на Верховного Ведара, который умел усилием воли поддерживать прохладу при любой жаре в таком огромнейшем дворце: старик силен, смена отыщется не скоро... Ведары расположились на слитках металла под стенами, а в центре зала с пыхтением возился над стеклянным усилителем воли ведаров, цветным шаром, Джуданг, помощник Верховного. Алалалц тихонько отыскал местечко в уголке, присел на корточки. -- Прошу всех сохранять разум,-- сказал Джуданг. Ведары замерли, перешептываться перестали. Джуданг сказал страшные слова, которые произносили только в самых тяжелых и опасных случаях. Он сильно исхудал, побледнел, глаза запали. -- Предварительные данные таковы,-- сказал Джуданг еле слышно,-- что нашей Познанности приходит конец. Во дворце стояла мертвая тишина. За окном сверкнула молния при ясном небе, послышался далекий гул: кто-то из сидящих в зале на миг ослабил волевой контроль. -- Этого не может быть,-- прошептал Вапр. -- Почему? -- Мы сохраняем мир... Алалалц тоже застыл, потрясенный, но он быстрее других понял, что самое худшее из зол уже надвигается. Мир Познанности вполне может рухнуть под натиском варварских племен! Ведь на нынешней ступени Познанности они находят в пустынях остатки величественных городов, что пали под натиском варваров еще десять тысяч лет назад, а сейчас варвары все чаще подступают к городам ведаров, берут штурмом, жгут, убивают людей... -- Показывай,-- велел Верховный. -- Окраины мира? -- Нет, грядущее нашего мира. Стеклянный шар в руках Джуданга заблестел, прямо в воздухе возникло слабое изображение жалких хижин, землянок, полуголых людей в невыделанных звериных шкурах... Джуданг закрыл глаза, сосредоточился, изображение стало ярче. Бедное селение, в середине площади блестит вымазанный кровью столб, под ним белеют груды костей и черепов. Неподалеку группа воинов упражняется с оружием. -- Это и есть будущие властители мира,-- проговорил Джуданг, не открывая глаз.-- Так будет по всей земле. Уже скоро. Алалалц старался дышать медленнее, сохраняя невозмутимость разума от натиска эмоций. Неужели забудутся сокровенные приемы овладения материей и человек уподобится дикому зверю? Джуданг открыл глаза, положил обе ладони на шар сверху. Изображение заколыхалось, растворилось, но тут же в воздухе поплыли призрачные картины дворцов. Непривычные, колоссальные, сверкающие белым мрамором, с широкими лестницами и разноцветными фонтанами. Над крышами проносятся летательные машины. Или гигантские птицы? -- А это что? -- спросил кто-то из ведаров. -- Так будет еще через десять тысяч лет,-- ответил Джуданг. Алалалц с облегчением перевел дыхание, ведары возбужденно заговорили. -- Как уцелели ведары? -- спросил Верховный нетерпеливо. -- Это не ведары,-- ответил Джуданг. Глубокая скорбь слышалась в его голосе.-- От нас не останется даже легенд. -- Но как же... -- Познанность будет разрушена вся. Пройдут десять тысяч лет мрака, невежества, жестокости, суеверий!.. Потом варвары начнут искать собственные пути подчинения окружающего мира материи... Как когда-то случилось и с нами. Верховный подался вперед, спросил то, что у каждого стучало в голове: -- Выше они будут нас по уровню Познанности или нет? -- Ответить невозможно,-- сказал Джуданг с неохотой.-- Варвары, что придут нам на смену, пойдут настолько другим путем, что сравнивать просто нельзя. Один из ведаров, техник Фыцва, спросил недоверчиво: -- На чем основана их мощь? -- На магии слова,-- ответил Джуданг. В зале повисло недоумевающее молчание, и Джуданг поспешил пояснить: -- Они каким-то образом нашли магию в словах! Я долго наблюдал за ними через этот шар и определил у них заклинания, проклятия, заговоры... Не знаю, как это срабатывает, но власти над материей они добьются, как и мы. А вместо ведаров у них будут маги, колдуны, заклинатели, певцы, подбиратели слов, слагатели заговоров... -- Сколько же путей у человека вверх! -- воскликнул Фыцва пораженно.-- Но как часто человек стремится вниз... Алалалц прислушался. В окно с улицы донеслась музыка, высокий детский голос затянул песню. Мимо дворца шли бродячие музыканты. Джуданг страдальчески опустил руки. Спросил глухо: -- Слышите? Послушайте, о чем поют! Алалалц первым понял, что это старая песня о славном герое Керте, который убивал драконов, освобождал пленников, разорял города злобных врагов... Эту песню любили исполнять певцы, ибо в ней было все, что требовалось простому народу: героизм, пылкая любовь, риск, безумная отвага и крепкая мужская дружба... -- О нас не поют,-- сказал Джуданг. -- Живем неинтересно,-- сказал Ку горько, но поправился: -- Внешне неинтересно. Многим ли понятно приключение мысли? Для них мы -- зануды. Редкостные зануды. Другое дело -- жечь, убивать, насиловать. Вдруг в зал вбежал юноша, остановился недалеко от входа, не решаясь подойти ближе: -- В город вошел воин! -- Почему не остановили? -- спросил Верховный свирепо. -- Не могли. Он вышиб городские ворота и теперь разрушает дома, убивает жителей. Говорят, среди варваров родился новый могучий герой!.. Он вышел в поход в поисках воинской славы. Верховный тяжело поднялся, обвел горящим взором ведаров: -- Нам противна любая жестокость, но если нет другого выхода... Кто пойдет и обезвредит дикаря? Юноша сказал напряженно, прежде чем кто-либо поднялся: -- Этот герой... убил Ширага! Ведары вскочили в тревоге. Шираг, могучий ведар, жил за городом, где усилием воли воздвиг скалу с пещерой. Ему служили дикие звери, а пустыня вокруг его жилища стала садом на целый полет стрелы. Никто не знал, сколько ему лет, он умел продлевать жизнь на столетия, оставаясь в теле зрелого мужа. Но если даже могучий Шираг пал от меча простого воина, пусть даже легендарного героя... -- Говорят,-- закончил юноша тихо,-- у воина ведарский Меч. Сверху вдруг посыпалась снежная крупа, перешла в мелкий дождик и так же исчезла. Было холодно и жутко. -- От Меча защиты нет,-- сказал Вапр обречено. -- Как Меч попал к воину? -- спросил Верховный резко. Юноша закрыл глаза, заговорил монотонно: -- Пожар... пожар... кровь... Горит дворец, трупы... Женщин и детей уводят в рабство... Горит Сокровищница ведаров... -- Сокровищница ведаров! -- воскликнуло в ужасе несколько голосов. -- Они разграбили ее,-- сказал Верховный глухо.-- Проклятые меднолобые! Там хранилась скатерть, что накормила бы все их племя, там находилось Зеркало Познанности, Сосуд Проникновений, Подводный Дом... Они все сожгли, взяли только ведарский Меч... Алалалц пробирался через толпу ведаров к Верховному. Над городом нависла смертельная угроза, воинственному варвару с ведарским Мечом в руке противопоставить просто нечего! Издали донесся гул, грохот. На востоке разгоралось зарево пожара. Ветер дул оттуда, скоро огонь будет и здесь. -- Я пойду навстречу,-- сказал Алалалц. -- Бессмысленно,-- бросил Верховный резко. -- У нас нет другого выхода,-- ответил Алалалц тихо.-- Может быть, задержу хоть на время. Он пошел в сторону пожара. Там слышались крики, навстречу бежали люди. Один мужчина обеими руками держался за окровавленную голову, его обогнала молодая женщина, что прижимала к груди ребенка. Алалалц содрогнулся, встретившись с ее обезумевшими глазами. Платье на ней было разорвано до пояса, на оголенном плече сочилась кровью глубокая царапина. Они встретились на городской площади. Трег шел пешим. Его руки алели, по локоть залитые кровью. Он был свеж, быстр и шел крупными шагами легко, потрясая длинным Мечом. Самое жуткое для Алалалца -- варвар улыбался. Заметив Алалалца, Трег насторожился, пошел на ведара, убавив шаг и зорко присматриваясь к противнику. Ноги варвара ступали бесшумно, крадущаяся походка напоминала движения гигантской кошки. Ведарский Меч зловеще покачивался в мускулистой руке, кровь капала с лезвия. -- Погоди,-- взмолился Алалалц торопливо. Голос его жалко дрогнул.-- Кто ты? Зачем убиваешь? -- Я Трег из рода Большого Медведя,-- ответил воин гордо.-- Я пришел освободить ваш народ из гнусного рабства! -- У нас нет рабства,-- запротестовал Алалалц. Однако воин, не вступая в переговоры, прыгнул на него с поднятым Мечом. Сверкнула сталь. Алалалц, торопливо отступив, отчаянным усилием воздвиг между собой и варваром массивную стену. Глыбы были тяжелые, от них повеяло надежностью... Трах!!! Стена разлетелась вдребезги. Камни исчезли, еще не коснувшись земли. Трег задержал Меч, которым бешено вращал над головой. Встретившись взглядом с отчаянными глазами Алалалца, недобро оскалился: -- Не удалось твое подлое ведарство? -- Погоди! -- вскрикнул Алалалц отчаянно. Он ощутил холод смерти, и голос его задрожал: -- Скажи, чего ты хочешь? Я могу дать тебе сундуки золота, табун лошадей, дорогие ковры... Говори, что ты хочешь? Только не губи, не губи мир, не губи нашу Познанность! Трег засмеялся. Жалкий трус и мелкий человечишка! Да понимаешь ли цену голубому небу, чистому полю и ночным кострам? Что знаешь о доблести, мужестве, воинских подвигах? Человек, даже герой, не вечен, но слава его бессмертна! -- Кому ты предлагаешь? -- сказал он надменно.-- Вещи приходят и уходят, доблесть человеческая остается. -- Да, вещи не главное,-- согласился Алалалц торопливо,-- главное -- это... Трег шагнул вперед, глядя на ведара исподлобья. -- Для чего же рождаются герои,-- прервал он, не слушая, его голос гремел, как боевая труба,-- как не для таких вот схваток с нашими извечными врагами -- высоколобыми ведарами? Он взмахнул Мечом. Алалалц в страшной тоске напрягся и вдруг разом расслабил всего себя, снял Контроль. В черепе изнутри ударило раскаленным камнем, перед глазами на миг вспыхнул ослепительный свет, тело пронзила боль. Меч растворился в воздухе. Трег, не удержавшись на ногах, упал под ноги Алалалцу, но тут же вскочил, дико озираясь. Города не было. Даже вымощенная камнем городская площадь исчезла, и они стояли посреди голой пустыни. Горячий ветер бросил в лицо горсть песка, вдали пронесся черный смерч. Над головой жарко пылало яростное солнце. Укрыться от него было негде. Далеко виднелись люди. Много людей. Даже непривычно, что в городе находилось столько людей. -- Где мой Меч? -- воскликнул Трег в страхе. -- Твоего Меча нет,-- ответил Алалалц хрипло, перегибаясь в поясе от страшного горя.-- Чтобы от него избавиться, пришлось уничтожить все, основанное на ведарстве. Трег растерянно оглядывался. На зубах хрустел песок, жгучее солнце палило обнаженные плечи. Внезапно он даже покачнулся от свирепой ослепляющей злости. Могучи ведары, но никакой силе не сломить доблести человеческой! Лучше умереть со славой, чем отступить и покрыть себя позором. -- Ты не вырвешь у меня победу,-- сказал он, дрожа от ненависти. -- Какую победу? -- устало возразил Алалалц, глядя на изготовившегося для прыжка варвара. Он чувствовал чудовищную несправедливость, ужасающую беспомощность положения. Мирный исследователь тайн мира, познаватель природы человека в поединке с профессиональным убийцей.-- Разве ты не видишь, во что мы превратили мир? -- Не в роскоши счастье,-- заявил Трег твердо. Алалалц дернулся в сторону, но был сбит с ног, жестко ударился спиной. Воин, поднявшись с земли, снова прыгнул и прижал его к земле. Он был твердый, как гранит, и тяжелый, словно каменная гора. Руки у него были крепкие, будто корни столетнего дуба. Алалалц отчаянно барахтался. Его тошнило от крепкого запаха потного немытого тела. Он был распростерт, и сильные пальцы вцепились ему в горло. В ребро больно впилось холодное, твердое. Алалалц нечеловеческим усилием рванулся, откатился в сторону и поднялся на колени, оставив в руках варвара клочок материи. Трег вскочил на ноги легко, как барс. Он упивался схваткой. Ведар слаб, слаб, слаб! Алалалц, всхлипывая от боли и страха, выхватил спираль, торопливо мазнул пальцем по внутренней стороне. Коротко и люто вспыхнул мертвенно-бледный свет, в который мгновенно превратилась спираль. Пучок слепящего света пронзил варвара, блеснул вдали. В небе над самым горизонтом возникла зловещая лиловая дыра, словно небесная твердь была пробита, и страшный луч теперь крушил все, что там, за небом... Трег, ухватившись за грудь, рухнул на колени. От него несло горелым мясом. Кровь из пробитой или прожженной насквозь груди хлестала ручьем. Он поднял искаженное болью лицо: -- Почему... осталось? -- Это не ведарство,-- ответил Алалалц, поднимаясь на ноги. Он уже не чувствовал ненависти к невежественному варвару. -- Это оружие,-- прохрипел Трег. Он упал лицом вниз, кровь хлынула изо рта. -- Нет,-- ответил Алалалц горько,-- но мы не узнаем, что это. Теперь уже никогда... Как и вы не узнаете, что в книгах, из которых устраивали костры. Он переступил через труп и тяжело поволокся обратно. Вместо домов громоздились камни. В голой пустыне группками и поодиночке стояли жители. Они смотрели свирепо. Алалалц слышал проклятия. Вдруг кто-то налетел на него сзади. Он обернулся, схватил Иасту. -- Жив! -- Глаза ее сияли.-- Ты осмелился на поединок с воином и... победил? Значит, ты -- Победитель воинов! Ты -- герой! -- Я ведар,-- сухо возразил он. -- Ты воин,-- запротестовала она живо.-- Ведары старые и скучные, а ты молодой и сильный. Даже сейчас, когда ваша мощь ушла, ты все такой же молодой и красивый! Он шел безучастно. Девушка что-то говорила, советовала, убеждала. Очнулся он далеко за чертой города в чахлой рощице. Тихо шелестел ручеек. Деревца и ручеек были настоящими. С горечью подумал, что ведарам понадобится много времени, чтобы отойти от шока. Да и потом жители города долго будут восстанавливать жилища, а сокровища библиотек тем временем погибнут безвозвратно... -- Отдыхай,-- слышался рядом звонкий голосок Иасты.-- Я искупаюсь и приду к тебе! Улыбнулась ему преданно и побежала вверх по ручью. Алалалц опустился на сухую землю. Крохотный ручеек бежал совсем рядом. Задыхаясь от горечи, Алалалц вдруг ощутил, что в просветленном болью мозгу раскрываются неведомые тайники. Сейчас, невыносимо страдая от горя за предстоящую гибель Познанности, ощутил, что способен проникать мысленным взором в будущее и без Усилителя. Он снова увидел сверкающие дворцы, безмятежных мудрецов, огромные библиотеки. Странный мир, но это победивший мир! Победивший варварство, невежество, дикость. Мир власти над силами природы! Он проникал в будущее все дальше, горечь уходила. Да, ведарам конец, но не конец попыткам человека разгадать тайны мироздания. И вдруг... Проклятые тупоголовые воины! Как к ним опять попало мощное оружие? На глазах потрясенного Алалалца огромный континент погрузился в океан. Маги погибли до единого, но не спаслись и воины. Огромные волны пронеслись через океан, сметая с островов народы, обрушиваясь на берега континентов и стирая с лица земли прибрежные государства. Уцелели только невежественные пастухи высоко в горах... И не скоро до них долетят отголоски слухов о гибели страны магов -- Атлантиды... Когда Иаста вернулась, Алалалц бился головой о землю и рыдал. -- Милый, милый, успокойся! Повелитель мой, успокойся! -- До каких пор,-- услышала она сквозь рыдания, поспешно опустилась на землю, прижала его голову к своей груди,-- до каких пор нас будут... Почему мы такие? Что отыскать в человеке, чтобы остановить безумство? Где третий путь? Без него Познанности не выжить... Один разум, даже самый мощный, не осилит меднолобых, ибо разум -- тоже всего-навсего сила... -- Успокойся, милый, успокойся,-- она в испуге убаюкивала его голову и ласкала, как ребенка.-- Теперь все будет хорошо. Мы заживем в хижине, будем просто жить. Но ему не было хорошо. После гибели Атлантиды -- он видел! -- в мире уцелеют дикие племена в горах. А раз люди не погибнут все до единого -- такого абсолютного оружия еще, к счастью, не создали,-- они спустятся снова к морю и устремятся к Познанности, теперь он это знал с отчаянностью и надеждой. И только одна слабая надежда теплилась в душе. Пусть поют и слагают легенды о меднолобых: ведары и те, кто придет им на смену, не тщеславны. Но только бы не дали меднолобым зачарованных Мечей снова! САНИТАРНЫЕ ВРАЧИ -- Лена, а вы знаете, кто больше всего страдает сердечно-сосудистыми заболеваниями? Кто чаще всего скопытивается от инфаркта? -- Нет,-- ответила она. -- Мы, санитарные врачи. Елена, элегантно откинувшись на спинку сиденья, с любопытством посматривала на Шушмакова. Суровый, насупленный, с желтым нездоровым лицом, особенно неподвижным на фоне проскальзывающего за стеклом пейзажа, он смотрел прямо перед собой, большие кисти рук застыли на баранке автомашины, чуть-чуть двигаясь из стороны в сторону, и загородное шоссе неслось навстречу с огромной скоростью. Нервный, поняла она. Как там от инфаркта, неизвестно, а язву желудка наживет быстро. Или уже нажил, вон какой желтый, злой. Шушмаков мастерски обогнал гигантский рефрижератор, прибавил скорость. -- Я санитарным врачом четвертый год,-- сказал он.-- Всего четвертый, а уже сердце побаливает, по ночам засыпать боюсь: могу не проснуться. Вы только что из института, наших проблем не знаете... Таким ядом пропитываешься, мухи на три метра от тебя дохнут! Кстати, вы знаете, что есть специальное постановление, дающее заключению врача обязательную силу? -- Конечно,-- ответила она,-- мы проходили перед распределением. Она чуть придвинулась к нему, чтобы полюбоваться в зеркало своими огромными блестящими глазами. Вчера подруги водили к новому парикмахеру. Там и брови подправили -- блеск! -- Так вот, Лена, пока доберемся, впереди еще проселочная, поделюсь горьким опытом... В нашей зоне по пальцам пересчитаете случаи, когда мы, санитарные врачи, добились хоть чего-то. Вот сейчас катим мимо завода -- видите слева? -- там шесть мартеновских печей. Впечатляет, не так ли? -- Впечатляет,-- согласилась она, рассматривая в зеркало красиво загнутые ресницы. -- Так вот,-- свирепо сказал Шушмаков,-- ни на одну из них санитарный врач акта приемки не подписал! -- Да ну? -- сказала она, понимая, что нужно что-то сказать.-- А что там стряслось? -- А то, что ни на одной из них нет газоочистки. Не построили сразу, не поставили и после. Поэтому санитарный врач ни одну из них не принял. И что же? Пустили без него, работают... А санитарника преспокойно сняли: слишком много ходил, стучал кулаком, орал, ссорился, скандалил, добивался, протестовал... Он говорил с такой горечью, что она даже отстранилась, удивленно пробежала взглядом по его лицу. Псих, определенно псих... И с ним работать? Ни разу не улыбнулся, комплимента не сказал!.. А у нее облегающая блузка с глубоким вырезом и стройные ноги: хоть сейчас на рекламу! Он все время задевает, можно сказать даже -- трогает пальцами, когда хватается за рукоять переключения скоростей, но внимания не обращает совсем-совсем. Обидно... Шушмаков изредка посматривал вверх: нет ли патрульных вертолетов, и тут же лихо обгонял редкие машины, в большинстве -- тяжелые грузовики. Почему-то быстро темнело небо. Елена удивленно поднесла к глазам часы. Шушмаков перехватил ее взгляд, недобро оскалился и кивнул за окно. Справа быстро наползала, подминая под себя горизонт, темно-синяя туча. В глубине темного месива сверкали молнии. Туча катила быстро, тяжелая, страшная своей беззвучностью. -- Успеем доехать? -- спросила она. -- Вряд ли... Здесь близко, но не успеем. Впереди по шоссе стремительно зарябило, будто с самолета врезали из пулеметов; по асфальту сразу понеслись потоки. "Дворники" бегали по ветровому стеклу, но воду сбрасывать не успевали. Шушмаков снизил скорость до предела; ехал медленно: оба всматривались в стену воды перед машиной. Он зажег фары, но тьма продолжала сгущаться. Машина влетела в лавину дождя, крыша загрохотала, о стекло ударялись фонтаны, вода отпрыгивала от асфальта выше мотора. Туча над головой страшно треснула, будто твердое небо разломилось. Прямо перед машиной вспыхнул едкий свет, похожий на блеск электросварки. На миг ослепленные глаза уткнулись в зеленовато-серую стену воды, тут же на крышу словно обрушилась железная балка и раздался удар -- страшный, уничтожающий. Шушмаков раскрывал и закрывал рот, но Елена слышала только сотрясающие удары и непрерывный мощный шум падающей воды. Машина ползла сквозь смесь воды, грохота и удушающего блеска и росчерков молний, мимо замерших на дороге легковушек и грузовиков. Горели фары. Раскаты грома уже воспринимались как тупые удары по голове. Небо гремело, шипело, грохотало, ломалось, рассыпалось на куски. Шушмаков осторожно отстранил прижавшуюся к нему женщину. Елена дрожала от холода и беспомощности, ощутив себя песчинкой, где и железная коробка машины -- не защита... Вода залила асфальт, и Шушмаков осторожно вырулил к обочине. Свет фар пробивался сквозь падающую воду всего на пару шагов; тут легко угодить в кювет или в какую-нибудь яму. Рядом с колесами, переполнив кювет, мчалась бурая вода, несла ветки, щепки, сор. Подавленная и уничтоженная, обхватив себя за плечи, Елена вжалась в сиденье. Шушмаков сидел деловито, не делая попыток успокоить или согреть ее. В городе сидишь в надежной каменной коробке, сверху -- этажи, квартиры, снизу -- то же самое, напротив -- такой же каменный дом, всюду асфальт, камень... И грохота нет: телевизор, магнитофон, проигрыватель, приемник -- всегда что-нибудь да работает. А здесь ужас! Машина -- жестянка, кажется, пронесется вихрь, и перевернет ее. Вдруг быстро посветлело; еще мгновение -- и стена падающей воды разом исчезла. На востоке уже во всю мощь горело ярко-синее небо, а туча, сжавшись и побледнев, бегом уходила на запад. Елене показалось, что гроза длилась по крайней мере час, но, взглянув на часы, поразилась, что прошло всего четыре минуты. Четыре минуты! Шушмаков вырулил на дорогу. На этот раз вел машину осторожнее, медленнее. Чисто вымытое шоссе сияло, как зеркало, но теперь часто темнели выбоины, которых перед дождем не было. Шушмаков открыл боковые окна. Ворвался воздух, чистый и ясный, ароматный, пить бы его, как пили доброе сказочное вино, возвращающее молодость. Шушмаков кивнул туда, где вода в кювете неслась чуть ли не с той же быстротой, как и машина, все еще выплескиваясь на асфальт: -- Матушка-природа намекнула нам, неразумным, на свою мощь... Напомнила! -- Безобразие какое! -- ответила Елена. Она ежилась, поджимала ноги.-- Хорошо хоть в машине... Ракеты запускаем, спутники, а с климатом совладать не можем! Чтобы таких безобразий не было! Шушмаков покосился, впервые сказал усмешливо: -- Это вы верно сказали: ракеты запускаем, атомные электростанции вовсю пашут, а вот климат -- эх! Погоду не можем даже угадывать, не то что корректировать... А она с нашей цивилизацией что хочет, то и вытворяет. Дождик не умеем ни вызвать, ни предотвратить. А что говорить о вулканах, цунами, тайфунах... Едва прогнозировать учимся... Она удивленно и с неодобрением вскинула брови, сказала холодновато: -- Вы словно бы рады этому... -- Может, и рад... Хорошо, что не умеем, а то бы натворили! Вообще бы зарезали. А так природа еще постоит за себя. Только вот не понимаем ее предостережений... -- Этот ливень -- предостережение? -- А как же! Нам поучительный урок! Шоссе медленно и с наслаждением выгибало блестящую спину, словно потягивалось, и когда машина выпрыгнула на вершину, вдали показались высокие рыжие здания, закругленные купола доменных печей. Елена взглянула на часы. Ехали почти час: от города, далековато. Со стороны завода в их сторону низко над землей двигалось огромное бурое облако. Оно быстро разрасталось в размерах, и Шушмаков поспешно закрыл окна. -- Что случилось? -- не поняла Елена. -- Кислородная продувка... Самая стандартная продувка стали кислородом, но без газоочистки. Завод автоматизирован полностью, считается, что пыль здесь никому не вредит. Облако приближалось, принимало угрожающие размеры. Неприродное, даже противоестественное ощущалось в его плотных формах, жутком цвете. Вынырнуло солнце, и облако осветилось железным цветом: недобрым, тяжелым. -- Пылинки из труб,-- объяснил Шушмаков,-- микроскопические. Ветер несет их куда захочет. И когда он прет на город, то окна лучше не открывать. Да что окна! Они через плотно закрытые форточки проникают в комнату!.. Сколько раз бывал здесь, запрещал продувку! Ходил вкупе с представителями заводского комитета, с милицией даже. Не слушают! Глухие, как природа. Не знаю, самому уходить или подождать, пока выставят? -- А что, могут? Шушмаков повернул руль, машина ухнула с шоссе на дорогу к заводу. -- А вы думаете? Если бы придирался по санитарии к директору пивной точки -- другое дело! Всякий поддержит. А директора крупного металлургического завода только тронь! По всем инстанциям затаскают. На втык, на ковер, а потом еще и выгонят, если станешь артачиться по-прежнему. Они уже приближались к заводу. Шушмаков не глядя ткнул пальцем в левое окно: -- Какие трубы? По закону и по проекту должны быть? Елена ответила послушно: -- Стометровыми, я помню. -- Вот-вот! -- А здесь? -- поинтересовалась она вяло. -- Ха, похожи они на стометровые? Он спрашивал требовательно, и Елена послушно измерила их взглядом. -- Метров тридцать пять, наверное,-- в голосе ее была неуверенность. -- Двадцать метров,-- поправил Шушмаков горько.-- Всего лишь двадцать! Он остановил машину перед воротами. Елена заглянула напоследок в зеркало, кокетливо улыбнулась и только тогда оставила уютное сиденье. Шушмаков нетерпеливо ждал, хмурился, и она, задабривая, спросила: -- А как же положение, что любое изменение технологии должно быть одобрено санитарной инспекцией? Шушмаков взглянул на нее так, словно она вдруг встала на уши: -- О каком изменении технологии речь? Хотя бы законы выполняли... Свои же проекты! Видите эти трубы? Посмотрите еще раз и увидите наши с вами права. Елена ощутила, что слюна во рту густеет, на зубах поскрипывает. Она неловко сплюнула под ноги. Комок слюны был бурый. -- Да, запыленность выше допустимых норм,-- кивнула она примирительно. Он зло оглянулся на нее. Лицо у него пожесточело еще больше. Нет, она так переживать не станет. Не такой уж он и старый, а как старик. Для нее цвет лица важнее, чем проблемы... -- Иногда мне кажется,-- бросил он желчно,-- что наши должности существуют только для отчета в ООН. Ну, там тоже есть комиссии по охране окружающей среды. А на самом деле мы должны лишь получать зарплату, сидеть и сопеть в две дырочки! -- Ну что вы,-- сказала она, а в голове мелькнуло пораженное: это же всякий первокурсник знает! Потому и ломятся, на это должность, ибо платят как раз за то, что работать не надо. Боже, какие наивные люди старшего поколения! А еще хотят, чтобы мы у них чему-то учились... В проходной они сунули удостоверения в регистрирующий блок. Через две-три секунды вспыхнуло: "Идите". За дверью открылся заводской двор. На пустом пространстве -- три одиноких корпуса. Во дворе тихо: ни машин, ни людей. -- Дело даже не в засорении воздушного бассейна,-- сказал Шушмаков с болью.-- Хуже!.. Река рядом мертвая. Такие сточные воды, что я и не знаю... Не только рыбу и раков отравили, а саму воду убили. Все убивают! А отходы -- вот уж яд, так яд! -- закапывают тут же во дворе. Вроде бы хорошо, что зарывают, но под почвой родниковые воды -- кровь земли... А кровь расходится по артериям, опять же попадает в родники, ручьи, речки, озера... Они медленно шли вдоль корпуса. Елена заметила, что Шушмаков все посматривает по сторонам. -- Кого-то ищете? -- Да,-- ответил он неохотно.-- Сегодня должен пожаловать директор. Он-то нам и нужен. Не с автоматами же говорить! -- А где его искать? -- Давайте заглянем в операторскую. В операторской было пусто. Елена уважительно и со страхом смотрела на огромные ЭВМ, что руководили технологическими операциями. Тысячи экранов, сотни тысяч сигнальных лампочек, циферблатов, десятки пультов... Как хорошо, что не пошла в математический, хотя там вовсе недобор! Не оказалось директора и в первом корпусе. Елена натерла ногу, прихрамывала, плелась сзади, злясь на требовательного старшего санитарного врача. -- Его может не оказаться и во втором,-- сказал Шушмаков угрюмо.-- Если не будет в конвертерном, пойдем в разливочный. На счастье Елены, едва вошли в цех, вдали увидели плотную фигуру. Шушмаков было ринулся, но Елена заохала, прислонилась к воротам, и Шушмаков замахал руками, подзывая директора. Седой, располневший, но с моложавым лицом, директор бодро приблизился, галантно поцеловал Елене пальчики. Шушмаков и рта не раскрыл, как директор бросил задиристо: -- Не придирайтесь, таков проект. Так строили, так приняли. Думаете, заводчане главнее всех: будут реконструировать? Он заговорщицки подмигнул Елене. У нее на душе потеплело. Вот человек! И к тому же внимательный мужчина. Не то, что этот... Шушмаков спросил жестко: -- А что вы скажете насчет катализаторов? -- При чем тут катализаторы? -- удивился директор.-- Послушайте, да у нас дама устала! Пойдемте ко мне, там кабинет по старому образцу... Коньячок на примочку отыщется. Он изысканно подхватил Елену под руку. Шушмаков продолжал обвинять, но голос его прозвучал неубедительно: -- Когда вы только начали их применять, все было кое-как в норме, даже сброс в реку не превышал санитарных норм. А теперь? Директор осторожно пожал плечами, так, чтобы не отодвинуть Елену, что тесно прижималась к его локтю при ходьбе.. -- Катализаторы... С ними прогрессивней! А прогресс в технике, как ни прискорбно, приносит и некоторые неприятности. Шум, газы, излучения... Шушмаков запустил им в спины: -- Какой же это прогресс, если он приносит людям неприятности? Директор шагал, не оглядываясь. Получалось, что санитарный врач бежал за ним как щенок. Шушмаков понял невыгодность своего положения, догнал, пошел рядом. -- Завод нельзя остановить,-- сказал директор.-- Он наше бытие, наш металл, без него остановятся все другие заводы. -- Ой, не скажите! Вас накажет природа. -- Это поэзия! -- Поэзия нередко угадывает точнее, чем компьютеры! Они вошли в домик заводоуправления, который даже не успел постареть: завод на полную автоматизацию перевели совсем недавно. Директор распахнул дверь в большой кабинет, запустевший, мрачноватый без хозяина. Он не соврал: в шкафу в самом деле отыскалась запыленная початая бутылка коньяка. Быстро и умело сделал примочку Елене на пятку, вопросительно взглянул на Шушмаков: -- Хотите по рюмочке? -- С отравителями не пью,-- отрезал Шушмаков. -- Я отравитель? Ну уж вы, батенька, загнули... -- Да, вы отравитель, а я тоже вместе с вами! Все мы на Земле, от бактерий до слонов, связаны единой тонкой нитью... Все! Понимаете? Мы все дети природы. Дети единого солнца. Воздух, вода, растения, даже камни, на которых стоит завод,-- все это часть единого организма. Если мы с вами чувствуем, что камни могут сдвинуться, то они уже сдвигаются, и это перебои в нашем с вами сердце... Мы должны заботиться обо всем нашем гигантском организме! Завод тоже наше тело, часть нашего тела. Как нельзя заботиться только о голове или только о желудке, так не можем ограничиваться только собой, ибо вся Земля,-- это тоже мы... Голос Шушмаков упал до шепота. Он сидел, покачиваясь на стуле, уставший, посеревший. Елена и директор видели, что его губы шевелятся, он что-то шептал, но уже совсем тихо. Директор легонько массировал Елене пятку и с улыбкой посматривал на упавшего духом санитарного врача. Назад Шушмаков вел машину молча. Елена загадочно улыбалась. Мир прекрасен, солнце светит вовсю, небо чистое, ясное, ветер посвистывал в открытые окна. Шушмаков замолчал с того момента, как увидел, что директор растирает Елене больную пятку, а его не слушают. Что ж, к голосу совести обращаться бесполезно. К голосу разума -- тоже, их разум направлен только на удовлетворение сиюминутных желаний. Обращаться нужно в суд, обращаться к закону, еще лучше к закону природы, чтобы он защитил... Вдруг машину тряхнуло. Шушмаков едва удержал руль, поспешно ткнув ногой в тормоза. Елена капризно вскрикнула. Ему показалось, что дорога задвигалась взад-вперед. Шушмаков резко дожал тормоз, машина завизжала и остановилась. Они сидели, оцепенев, не понимая, почему их сковало страхом. И тут шоссе под ними легонько качнулось. Оба оглянулись. На месте завода поднималось желто-коричневое облако пыли. Они уже видели такое, но это облако поднималось от самой земли... В глубине пылевого сгустка блеснули отсветы немыслимо яркого, плазменного огня, донесся глухой рокот, словно прорычал большой спокойный зверь. Облако под ударами ветра медленно рассеивалось. Шушмаков привстал, он не верил глазам. Исчезли гигантские корпуса, пропали высокие трубы, а там, где был завод, зиял кратер. Прямые стены пропасти шли вниз, и там, в глубине сине-фиолетового дыма, еще вспыхивали багровые огоньки, что-то трещало, лопалось, оттуда несло жаром. Шушмаков выскочил из машины. Он думал, что это ему показалось, но края провала, легонько подрагивая, тянулись друг другу навстречу. Вниз сыпались камешки, края гигантской ямы продолжали сближаться. Шушмаков ухватился за машину, чтобы не упасть: почва чуть-чуть подергивалась, приподнималась и опускалась. Стягиваются, стягиваются края раны! Края сомкнулись с силой, сжались, наверх выдавило холмик, который тут же рассыпался раскаленными камнями. Это было как рубец, как шрам на теле ныне выздоровевшего существа. Шушмаков тряс головой, думая, что у него переутомление, головокружение, он не верил своим глазам. Елена стояла с той стороны машины бледная, с расширенными от ужаса глазами. -- Землетрясение,-- сказал Шушмаков хрипло. И добавил: -- Я не вижу других разрушений... Но фундамент завода... Завода нет... Лена стояла, пошатываясь, готовая потерять сознание от ужаса. -- Марш в машину! -- велел он жестко.-- У нас еще три неблагополучных объекта. Мы должны сегодня объехать все три. Будем рисковать жизнью, чтобы спасти их... Она молча и торопливо повиновалась. Он был терпелив с нею, но теперь она знала, что любое терпение не беспредельно. БЕЗОПАСНОСТЬ ВТОРЖЕНИЯ Сквозь темные провалы и звездные вихри, через разорванное полотно пространства