и гравитационные ямы -- впервые корабль добрался к звезде, что столетие не давала покоя астрономам и астронавигаторам. В главной рубке сгрудились все члены экипажа. Капитан нависал над пультом, его длинные пальцы прыгали по клавишам. -- Идем на планету,-- сообщил он хмуро.-- Выжидать смешно. Нас они засекли давно. Может, даже карманы наши просмотрели и книги прочли в корабельной библиотеке... Если захотели... -- А как нас встретят там? -- А это от нас не зависит,-- ответил капитан подчеркнуто бесстрастно.-- Они могут, если хотят, и мысли наши прочесть. Идем с чистым сердцем, идем к старшим Братьям, что еще? Заранее признаем, что готовы учиться. Корабль рванулся через пространство, крошечный диск планеты быстро вырос, заполнил экран. На двенадцати обзорных экранах угрожающе быстро выросли циклопические сооружения, замелькали призрачные дворцы, созданные словно из лунного света По зеленой траве прыгало зверье и носились стрекозы, сканирующий луч поймал мрачные исполинские заводы под землей, что тянулись по всей толще базальта, ныряли в магму бог знает до какой глубины, огромные плавучие города, яркие как попугаи, покрывали океан... -- Да-а,-- сказал штурман ошеломленно,-- они смогли бы нашу Землю взять в два счета! Внезапный удар из космоса каким-нибудь своим сверхоружием, и -- земляне кверху лапками. -- Не болтай глупости,-- бросил капитан сердито.-- Лучше за посадкой следи, а то у тебя руки трясутся. Экипаж рассыпался по грузовому отсеку, подготавливая вездеход. Вскоре пол вздрогнул, донесся затихающий рев двигателей. -- Сели,-- сказал штурман с нервным смешком.-- Ну, здравствуй, сверхцивилизация!.. Здравствуйте, звездники... Они все рассматривали панораму окрестностей, переданную зондом, лишь капитан часто смотрел на часы, хмурился. Справа километрах в двух темнеют многоугольные башни, слева в три ряда горбятся прижатые к земле массивные сооружения, дальше тоже тянутся постройки, вышки, словом -- корабль опустился в густонаселенном районе... -- Что скажет психолог? -- спросил он отрывисто.-- Два часа с момента посадки, а нас не замечают. Психолог, красивая и всегда элегантная Марина, ответила осторожно: -- Я бы расценила это как вариант: "Добро пожаловать, будьте как дома". Оскорбительного любопытства не проявляют, свобода действий нам дана. Капитан мгновение раздумывал, затем сказал честно: -- Я бы предпочел оскорбительную опеку... По крайней мере, ни за что не отвечаешь. А так над каждым шагом трясись!.. Дураком выглядеть ох как не хочется. Тебе что, ты красивая... Ладно. Вездеход готов? Группа "А" -- на выход! Поведу лично! Штурман побледнел, сказал заикаясь: -- Но как же... Вести должен я. Капитану нельзя покидать корабль! -- Это на диких планетах,-- огрызнулся капитан.-- Здесь мы на виду, как голенькие. В их власти полностью. Штурман опечаленно следил за вездеходом, что съезжал по пандусу на поверхность планеты. Капитан повернулся на сидении, придирчиво оглядывая свой отряд. Не считая его самого и механика, что вел машину, в вездеходе тряслись еще двое: Максимов и Даша. Максимов -- мозг корабля, как считают многие. Если в головах обоих ксенобиологов поселилась Даша, корабельный медик, если механик изнурял себя телостроительством, зачем-то накачивая сверхмускулатуру, если Леонов и Даниленко самозабвенно резались в шахматы, то Максимова не интересовали ни женщины, ни игры, ни мускулы -- только философские проблемы, отвлеченные истины и дальнейшее прогнозирование. Над этой страстью можно было бы иронизировать, но он не раз с легкостью решал труднейшие задачи, перед которыми становились в тупик специалисты корабля. А вот проблемы, через которые он продирался сам, даже корабельным психологам оказались не по зубам, и более того, в задачах, над которыми он ломал голову, им не удавалось даже понять условия. Однажды он огорошил штурмана: -- Спят ли ангелы?.. Не знаешь? А какого они пола? Не гыгыкай, над этим ломали головы лучшие мудрецы Европы сотни лет... Какого возраста Адам был при сотворении? Или вопрос попроще: может ли всемогущий Бог создать камень, который не смог бы поднять? -- Что за чепуха,-- отмахнулся штурман.-- Это же схоласты занимались!.. Вздор, не более. -- Верно,-- согласился Максимов.-- Но зато, на какую высоту вознесли логику, какой уровень абстрактного мышления! Таков был Максимов, который сидел сейчас на заднем сидении. Даша -- это редкостная интуиция, умение строить догадки... Правда, гипотезы, а тем более теорию, развивать не умеет -- багажа недостает,-- но это блистательно делает Максимов. Было и еще обстоятельство, посему капитан ее все-таки взял. Очень красивой женщине всегда трудно отказать, особенно когда она смотрит умоляюще, а ее громадные глаза медленно наполняются слезами... Правда, в последнее время она держится возле Максимова, даже сейчас сидит слишком уж близко, а вездеход трясет не так уж сильно, чтобы прижиматься... Совсем не трясет. Он нахмурился, стал смотреть на дорогу. Механик, опытный десантник, ведет машину, побелев от напряжения, но достаточно уверенно. В нем капитан уверен всегда. Башни Золотого Города, как они назвали для себя скопление сверкающих зданий, приближались, вырастали. В голубом небе часто возникали летательные аппараты: иногда стремительные, возникающие из ниоткуда, иногда лениво ползущие как дирижабли, величавые и толстые. Колеса вездехода скрежетнули по твердому, и механик поспешно выпустил мягкие колеса. Рядом сверкала твердая дорога, где часто проносились квадратные, непроницаемые для взгляда машины, похожие на слитки металла. В вездеходе затаили дыхание. Капитан зачем-то затянул пояс потуже, выпятил и без того широкую грудь, голос его грянул как удар молота по наковальне: -- Вперед! Раз прут как ни в чем ни бывало, значит -- не столкнешься. Они знают, что делают. Механик осторожно вывел машину на край дороги. Сверкающие слитки все так же неслись мимо. Вездеход потихоньку двинулся в путь, а механизмы звездников по-прежнему неслись с той же скоростью, оставив обочину. Дома, если это дома, расступились, дорога ринулась вдоль этих невысоких зданий. Машины звездников сновали молниеносно. Даша вскрикнула, когда одна неожиданно прыгнула в воздух и тут же исчезла в синем небе. Дальше еще несколько машин унеслись вверх, а одна взвилась на высоту пятого этажа, прилипла к стене и во мгновение ока растворилась, оставив быстро исчезающий силуэт. -- Гони,-- повторил капитан. На его скулах заиграли желваки.-- Они доверяют нам. Как равным! Не по мощи, конечно, а по достоинству, что ли... Что ж, неужто признаемся, что они ошиблись, мы на самом деле беспомощные слепые котята? -- Но методом проб и ошибок... -- Может, иначе нельзя? -- спросила Даша неуверенно. -- Не думаю,-- отрубил капитан, не оборачиваясь.-- Останови! Механик включил тормоз. Капитан откинул люк, легко выпрыгнул. Широкий ремень плотно обжимал в поясе, во всем теле играло грозное веселье. Готов ко всем неожиданностям! Оставшиеся в машине напряженно наблюдали, как капитан вышел на дорогу и поднял руку перед приближающимся квадратным слитком. Они охнули в один голос, когда этот сверкающий металлом монолит на полной скорости остановился прямо перед капитаном, в лице которого, однако, не дрогнул не один мускул. В тот же миг слиток стал прозрачным, верхняя половина исчезла совсем, открыв двух звездников. Крупнее землян, настоящие гиганты, они были залиты золотым светом, и сами казались золотыми, а их лица -- высоколобые, с огромными глазами, за которыми угадывался мощный мозг, повернулись к капитану, что как чугунная статуя торчал у них на дороге. Даша затаила дыхание, и даже Максимов скорчился в шоке, ибо за долю секунды понял, что те знают много, умеют много, понимают много, а ему даже за сотню жизней не подняться до их интеллектуальной мощи... -- Приветствую вас,-- сказал капитан ровно, и Максимов возненавидел его за бесстрастность, с которой он смел разговаривать с богами.-- Не подскажете, как проехать... ну, скажем, в библиотеку или любое другое хранилище информации, полезное нам? Ближайший к нему звездник улыбнулся светло и сказал красивым голосом, в котором не было и малейшей неправильности в звуках: -- Прямо и направо. Там башня с... э... круглостью на выси. Я понятно говорю? Сиреневой круглостью. Второй тоже улыбнулся и добавил: -- Возлифтите сразу на самый подкрыш. Он перевел взгляд на панель управления, и послушная машина мгновенно исчезла. Капитан машинально поднял голову, но в небе плыли облака, в северной части вспыхивали разноцветные знаки... Запрыгнув в машину, он велел буднично: -- Поехали. Прямо и направо. К этой, сиреневой круглости. Механик вздрогнул, руки метнулись к рычагам. Навстречу понеслась дорога, в герметично закрытой кабине стало жарко. -- Как они, а? -- сказал механик сдавленно.-- Только взглянули на нас и -- враз по-нашему! Вот она -- сверхцивилизация, вот они -- звездники... Звездники относились доброжелательно, на вопросы отвечали, в хранилищах научили пользоваться аппаратурой для считывания информации. Сами же, однако, ничего не навязывали, по-прежнему оставляя свободу выбора и действий. Максимов держался на лошадиных дозах тонизатора. Он хаотично перебирал все, начиная от древних книг до записей на атомном уровне. Даша охотно взяла на себя роль няньки, которая подает обед прямо к экрану информария. Капитан хмурился, наконец махнул на них рукой и покинул здание. Штурман, которому он наконец разрешил покинуть корабль, пригнал скоростной вертолет, и они вдвоем прыгали из города в город, с континента на континент. Толку от этого все равно не было, понять в технике звездников, все равно как и в общественном устройстве, удавалось мало, но теперь даже капитан при всей своей тревоге за экипаж, убедился, что от них ничего не скрывают, и лишь свои мозги виной, что не вмещают сверх того, что могут вместить. Еще к своему безграничному удивлению удалось выяснить, что на планете целых шесть государств со своим устройством. Правда, так и не удалось выяснить, что за устройства и где границы государств: везде принимали одинаково, везде улыбались, везде разрешали пользоваться хранилищами информации. Через неделю капитан выпустил еще две группы исследователей. Теперь штурман вернулся в опустевший корабль и оттуда поддерживал со всеми видеосвязь. Максимов похудел, глаза его ввалились, но он пел за работой, и Даша никогда не видела его таким счастливым. Капитан был единственным, кто даже не пытался проникнуть в сокровищницы знаний. Он взял на себя охрану, как он определил свои функции, и целыми днями слонялся вокруг информариев, где трудились земляне, присматривался к всегда приветливым звездникам. Высокий, мускулистый, в черном облегающем комбинезоне, с каменным лицом и холодными глазами, он и раньше вызвал неприязнь постоянными требованиями соблюдать дисциплину, порядок, субординацию. Если штурман и механик принимали это как должное, то остальные, непрофессионалы, чувствовали раздражение. У Даши капитан сначала вызывал двойственное чувство. С одной стороны импонировала суровая решительность, непреклонность, с другой стороны -- отталкивал узколобый педантизм в соблюдении правил внутрикорабельной жизни. Когда же в экспедиции появился блистательный Максимов с его абсолютным неприятием дисциплины, она окончательно сделал выбор и с капитаном с тех пор здоровалась подчеркнуто вежливо и предельно холодно. В работе пронеслась еще неделя. Максимов перешел в дальний информарий, где накапливались труды по философии, этике, механик почти неотлучно находился при вездеходе, наотрез отказавшись знакомиться с транспортом звездников, "чтобы не расстраиваться зазря", и капитан выбрал момент, чтобы подняться в отдел техники, где Даша напряженно изучала планы и таблицы, диаграммы, пытаясь ухватить хотя бы общие принципы работы механизмов звездников. Зал был огромный, пустой, экраны и считывающие механизмы стояли только под стенами. Даша торопливо просматривала каталог, все больше углубляясь в историю, в надежде найти аналогию с земными устройствами, капитан прохаживался взад-вперед, искоса посматривая на девушку. В этот момент никто не видел его лица, и он мог позволить себе выглядеть не таким твердым и суровым. Вдруг в коридоре послышался тяжелый топот. Капитан напрягся, мгновенно оказался возле Даши. В зал вбежали золотые гиганты, вспыхнуло сияние. Но лица звездников были как грозовые тучи, глаза метали молнии. В руках мелькали металлические прутья, обломки труб. Капитан инстинктивно закрыл собой Дашу, рука легла на рукоять бластера. Глаза у Даши были круглые от страха, как два блюдца. -- Что им нужно? Мимо пронесся золотокожий гигант. Пахнуло теплом, земляне ощутили покалывание в теле, но тут в зале грохнуло, а гигант на бегу ударил железным ломом прямо по экрану информария. Гулко и страшно ухнуло, посыпались осколки. За черным провалом блеснули сиреневые кристаллы. По всему залу гремело, взрывалось. Золотые гиганты остервенело крушили аппаратуру, рвали провода, ломали приборы, под ногами жутко хрустели кристаллы. Кто-то с наслаждением всаживал из короткой трубочки атомные пули в компьютеры, экраны, аппаратуру, там ахало, плазменно-белые вспышки озаряли зал, по стенам метались черные тени, на пол рушились обломки немыслимо сложных приборов, брызгала цветная жидкость, страшно кричали квазиживые механизмы... Капитан с силой придавил Дашу лицом к своей груди, не давая ей повернуть голову. Мускулы его окаменели, ныли, сжавшись от абсолютной беспомощности, но гиганты не обращали на них внимания, рушили механизмы, стреляли, ломали, уничтожали, кто-то зло оттолкнул их, но, видимо, этим спасал их, ибо тут же на это место с грохотом и лязгом обрушилась целая стена из крохотных экранов, металлических конструкций, на полу вспыхнули и рассыпались зеленой пылью детали... -- Что это? -- простонала Даша. -- Тихо-тихо, успокойся. Все потом. -- Почему они? -- Да замолчи же! Пахло горелым железом. В зале вспыхивало багровым. Двое гигантов прошли мимо землян к выходу. Грохот утихал, звездники бросали орудия уничтожения, переговаривались, медленно покидали разрушенный информарий. Мимо прошел гигант -- прекрасный, горячеглазый. Он все еще сжимал железный прут, болтался по ветру разорванный рукав. Даша перехватила его взгляд, спросила отчаянно: -- Что случилось? Звездник на миг остановился, окинул обоих взглядом. Его губы неохотно разжались: -- Не поймете... Мы -- лишь придатки машин. Они нас... поработили. Даша вскрикнула: -- Они? Вас? -- Да. -- Но это же вы их рушили... Гигант, уже уходя, оглянулся, глаза его были глубокие и грустные: -- Еще не поймете. Не буквально рабство, как у вас, а... вам, наверное, еще трудно понять. Он ушел, в зале было мертво. Под ногами хрустело, помещение усыпали осколки. В стенах зияли дыры, кое-где свисали оплавленные конструкции. Вечером капитан устроил экстренное совещание. Максимов, Даша, механик присутствовали лично, остальные -- на экранах. Капитан нетерпеливо дождался, пока все отрапортуют о готовности докладывать, и сказал резко: -- Внимание!.. Объявляю чрезвычайное положение. На планете свирепствует жесточайшая... война. Он сказал это резко, с нажимом, но все смотрели непонимающе. Механик прервал молчание: -- Капитан, я правильно понял? Война? -- Да. -- Но кто... установил? -- Я,-- ответил капитан. Заметив недоверие на лицах, повысил голос.-- Вы занимаетесь своими делами, исследованиями, а я -- безопасностью корабля и... вашей безопасностью. Так что за свои выводы отвечаю. -- Капитан,-- вскричал механик, ощутив угрозу пребыванию на планете,-- нигде нет никакой войны!.. Все радушны, все занимаются своими делами! Наши группы побывали во всех регионах планеты, и спокойно везде. Капитан холодно взглянул на него, перевел взгляд на экраны, где возбужденно жестикулировали ученые. -- Повторяю,-- сказал он медленно,-- война жестокая. Вовлечены все ресурсы... Если мы не видим обмена ядерными ударами, то это ничего не значит. Кто из вас знает, как воюют сверхцивилизации? На миг воцарилась тишина, лишь Максимов выпрямился в кресле, возразил: -- Война -- дикость, высокий разум на нее не способен. Я не верю. -- Ваше дело,-- сказал капитан холодно.-- Но от вездеходов больше, чем на сотню шагов, не отходить. Возможно экстренное возвращение на корабль. Максимов вскочил как подброшенный катапультой, лицо его побагровело: -- Вы... вы не смеете такое приказывать! Вы не специалист, вам не понять как многое мы только-только начинаем понимать... Капитан сказал жестко, как припечатал: -- Не вам возражать. Кто испортил компьютер в вездеходе? Подозреваю, что намеренно. Максимов огрызнулся: -- Ваши кибернетические игрушки -- помеха на пути культуры! Я сумел понять истинный путь, где машинам нет места... Капитан остановил на нем долгий испытующий взгляд: -- Ладно,-- сказал он наконец.-- С вами разберемся на Земле. Сейчас же совещание окончено. За нарушения приказа буду от работы отстранять. Он выключил экраны, и Максимов тут же вскочил, ринулся к выходу. Даша бросилась за ним. Ее волосы рассыпались по плечам, сделав ее похожей на миниатюрную копию звездницы. -- Готовь вездеход,-- сказал капитан. Механик вышел вслед за Дашей, а капитан, подумав, вызвал группу Макивчука: -- Что у вас? Вспыхнул экран. Неземная красота города выбила дух, и капитан подумал потрясенно, что никогда не привыкнет, и на Земле будет тосковать о таком совершенстве... Он нахмурился, дал увеличение. Улицы приблизились, и он сразу понял, что здесь что-то ошибочно. Город явно брошен, хотя люди встречаются часто. Одни лежат, где попало, другие сидят, кое-кто бесцельно двигается, иногда даже мелькнет летательный аппарат, но вот один врезался в стену, хотя скорость черепашья, грянул взрыв, на каменной стене осталось красное пятно, а к земле медленно полетели обломки... -- Макивчук,-- резко спросил капитан,-- что происходит? Голос Макивчука злой, усталый, заполнил помещение: -- Началось два-три дня назад. Эпидемия, что ли? Бросали все, застывали, на все им наплевать... Мы только наблюдали, а сегодня не утерпели, когда начали умирать -- взяли одного, выспросили без всякой деликатности... Оказывается, возникла философская теория, что в мире нет ничего, кроме твоего сознания. А все остальное, дескать, иллюзия! Тут каждый теперь считает себя центром мира, пупом вселенной, единственной реальностью. Все остальное, мол, только мерещится. Представляете? Даже свои руки-ноги кажутся, а на самом деле их нет! Голос Макивчука дрогнул, сорвался: -- Представляю,-- сказал капитан мрачно.-- Чего ж тогда с миражами церемониться? -- Вот-вот и я о том же! Сами они пусть. А ежели нас за миражи сочтут? -- Не попадайся под ноги,-- посоветовал капитан. Он выключил связь, пристегнул бластер. Максимов и Даша уже сидели на заднем сидении, механик вопросительно оглянулся. -- Гони в нижнюю часть,-- велел капитан.-- Хочу увидеть, что еще сделали с силовыми установками. Максимов долго молчал, затем сухо попросил высадить его возле красочного парка, там как раз вокруг цветочной клумбы собирались люди. Капитан заколебался, но место выглядело донельзя мирным, жители с любопытством рассматривали быстро сменяющиеся картины на небе, да и Максимов держался оскорбительно вежливо, всем видом намекая на трусость капитана, и тот велел механику: -- Останови. За Максимовым, не спрашивая разрешения, выпрыгнула Даша. Уже на земле она обернулась и сказала подчеркнуто вежливо: -- Капитан не будет возражать, если я помогу доктору Максимову в его исследованиях. -- Не возражаю,-- ответил капитан с усилием. Механик тронул машину, двое остались позади. Капитан заставил себя смотреть вперед, механик деликатно помалкивал. Максимов уловил какой-то смысл в символах, которые появлялись на небе, и весь ушел в расшифровку. Когда Даша попыталась напомнить о своем существовании, он резко оборвал ее. Да и понятно, что вовсе возненавидит, если она оторвет его еще хоть раз, когда он едва-едва начинает понимать ход мыслей жителей могучего звездного мира... Она сперва держалась в стороне, потом вышла на улицу. От сверкающей красоты в который раз перехватило дыхание. Не скоро такое будет на Земле, немало смениться поколений, да и то -- если у каждого поколения вкус будет улучшаться сразу на порядок... Сквозь низкое огромное окно она видела комнату, хотя это могло быть цехом, мастерской или еще чем-то, а сердце сжималось от тоски: слишком прекрасно, не скоро так будет на Земле... Вдруг в помещение как ветер влетела женщина, вся в золотом, светлая, и Даша сжалась от неловкости, ощутив себя безобразной мартышкой. Женщина сдернула со стены картину, и Даша с изумлением, затем с ужасом увидела, как эта женщина, вся -- одухотворенная красота, зло рванула полотно, с хрустом разбила раму, затем лихорадочно стала доставать с полок древние богато украшенные книги. Она люто вырывала страницы, и пол был усеян хрупкими быстро тающими листочками, так же ожесточенно срывала со стен и колонн украшения, разбивала хрупкие каменные кружева, от ее рук грохнулась на пол и разлетелась на куски статуэтка. Даша вздрогнула, огляделась. На улицу высыпала толпа звездников. Всеми владело грозное веселье. Со смехом, шуточками, кое-где и с грозными возгласами они начали сбивать со стен барельефы, ломать старинные статуи, швырять камни в окна, где блестели разукрашенные стекла. Неподалеку глухо бухнуло, дрогнула земля. Вокруг сброшенного с постамента памятника человеку в древней одежде прыгали люди, били по нему прутьями, и после каждого удара часть статуи исчезала бесследно... Справа загрохотало. Группа звездников выволокла на площадь громадный компьютер, Даша не успела поразиться, что при такой сверхтехнике тащат волоком, но тут компьютер уже был водружен на постамент. Подошла молодая женщина и бросила к подножью охапку цветов. Никто не тронул Дашу, когда она шла по улице, никто не остановил, и она смогла видеть с какой скоростью распространяется эпидемия внезапного техницизма, техномании, как без сопротивления берет верх над всеми другими сторонами человеческой деятельности. Древние храмы разрушались или переоборудовались под склады, музеи искусств превращались в лаборатории, но самым чудовищным было то, что звездники проделывали это со страстью, радостно, вдохновенно, словно истину жизни узрели лишь теперь. Она нажала кнопку вызова: -- Вызываю корабль,-- сказала она торопливо.-- Наблюдаю внезапную вспышку сайонтизма. Техника подавляет все остальные стороны деятельности... -- Продолжайте наблюдение,-- сказал штурман.-- Странности, Даша, не только в вашем регионе. На соседнем материке -- наоборот, взрыв антисайонтизма! Громят машины, поголовно ударились в искусство. Наблюдайте, для общей картины фактов еще недостаточно. Она не успела отключиться, как в наушниках щелкнуло, и далекий голос крикнул с нотками отчаяния: -- Вызываю корабль! Наблюдается внезапный и неконтролируемый всплеск антинауки, контркультуртрегерства, взрыв антифункцонализма... Она выключила связь, постояла на площади и пошла обратно. Голова шла кругом, а от отчаяния и бессилия перехватило горло. Конечно, питекантропам не понять людей ХХ века, но и питекантропы, возможно, смогли бы определить, что такой человек, скажем, болен или ранен... Или не могли бы? В скверике неподалеку от информария, где остался Максимов, собралась группа звездников. Все внимательно слушали высокого мужчину, что проворно вскочил на возвышение и заговорил быстро, не давая себя остановить или прервать: -- Величайшая истина состоит в том, что перед лицом Ничто, которое делает человеческую жизнь абсурдной, бессмысленной, прорыв одного индивидуума к другому, подлинное общение между ними невозможно! Экстаз может объединить человека с другими, но ведь это экстаз разрушения, мятежа, рожденного отчаянием абсурдного человека... Вдруг рядом с Дашей, словно из сгустка черного вихря, вынырнул капитан. Он молниеносно выхватил бластер. Прежде чем Даша успела схватить за руку, блеснула короткая плазменная вспышка. Оратор пошатнулся, в груди его насквозь зияла дыра, в которую свободно прошел бы кулак. Капитан толкнул Дашу, выводя из ступора, и в следующее мгновение она уже неслась за ним, тщетно пытаясь вырвать руку. -- Зачем? -- крикнула она на бегу. -- Диверсант,-- ответил капитан зло. -- Какой же он диверсант... -- Самый настоящий! Прибавь ходу, как бы не погнались... Лучше бы он бомбы метал, пусть даже атомные. Он ворвался в информарий, волоча за собой полузадохнувшуюся от неистового бега девушку. -- Я больше не могу,-- всхлипнула она. -- Да? -- сказал он.-- А вот Максимов на вызов что-то не отвечает... Неведомая сила подхватила Дашу и понесла вверх по лестнице, вышибла ее телом невесомые двери. Капитан бежал следом, улыбка его была горькой. Максимов сидел посреди зала прямо на полу, сгорбившись и скрестив ноги. Он даже не повел глазами в их сторону, и Даша с ужасом увидела, что они пустые, как у новорожденного или идиота. Рот его был приоткрыт, из уголка текла слюна. -- Коля! -- вскрикнула Даша. Она бросилась ему на шею, заглянула в лицо. Голова Максимова болталась, лицо оставалось бессмысленным. Капитан, все еще держа бластер наготове, с беспокойством оглянулся. -- Как бы не зацапали,-- сказал он с беспокойством.-- Надо уходить. -- Что с Максимовым? -- Узнаем на корабле,-- бросил капитан коротко. Он швырнул Максимова на плечо, ринулся к выходу. Даша бежала сзади, придерживая свесившуюся голову Максимова. На улице они вскочили в вездеход, где уже ждал обеспокоенный механик. -- Полный ход! -- яростно велел капитан. Он наглухо задраил люк, и машина понеслась к кораблю. Механик едва успевал объезжать звездников, что потеряли или намеренно отказались от защитных силовых полей и теперь бесцельно выходили, иные даже ложились на проезжей части. Попадались руины, дважды дорогу преграждали разрушенные механизмы, но капитан смотрел вперед, челюсти его были сжаты, и вездеход на скорости проламывался сквозь преграды. Медики встретили их у трапа корабля, тут же утащили Максимова. Капитан сунул бластер в кобуру, лишь когда двойная крышка люка закрылась, сам пересчитал землян. -- Всем в рубку! -- он взглянул вслед медикам и поправился.-- Нет, в медотсек. Максимова распластали на столе, хирург, бегло просмотрев данные диагноза, тут же вкатил ему лошадиную дозу тонизатора. По телу Максимова прошла судорога, он задышал чаще, глаза подернулись пленкой. Психолог взял другой шприц, всадил в вену и нажал на поршень. Лицо Максимова оставалось мертвенно бледным, но губы чуть дрогнули, он прошептал: -- Философские бомбы... сенсуалистский удар... Остановите... Психолог поспешно взял другой шприц, но капитан остановил: -- Довольно. Что из него выжмешь?.. Сами разберемся. Даша взглянула в великом изумлении: -- Без него? Капитан люто сказал: -- Да, без него! Он и так сказал достаточно, даже если сам еще не понял. Не ясно? Сверхцивилизации не дерутся дубинками, будь они деревянными или атомными -- для них разница невелика. Дубинка -- оружие дикарей, но даже у нас удачным словом ранишь больше, чем камнем... Они стояли вдоль стен, выжидающе смотрели на него. -- С техникой у них в порядке,-- продолжал он.-- Ни одна сторона не может рвануть другую, а самой уцелеть. Остается ударить по самому человеку... Вот это победа, так победа! Ведь цель войны -- покорить противника? Унизить его? Доказать свое превосходство. Вот они и ударили... Механик кашлянул, прочистил горло и сказал: -- Другая сторона ответила тем же. -- Да. -- Так как же идет война? -- спросил недоумевающе один из ученых. Капитан узнал одного из наиболее заносчивых, не упускавших случая обвинить его в пришибеевщине.-- Должны же быть обмены ударами... термоядерными и аннигиляционными! Капитан вскочил, он был бледен как смерть. От экрана падал слабый свет, и капитан казался болезненно зеленым. Голос у него странно изломался, словно мышцы перехватило острой болью: -- Когда на Земле приручили коней, то в мечтах на Луну летали на крылатых конях... Александр Великий летал туда же на орлах, Ганс Пфааль Эдгара По добрался уже на воздушном шаре, а Жюль Верн отправил своих героев на Луну внутри пушечного снаряда... А когда пришла пора ракет, то простаки решили, что это и есть ключ во вселенной. Мы же видим, что ракеты остались в окололунном пространстве, до звезд добираемся только по силовым полям Вселенной... Не понятно? Они дерутся идеями! Находят или создают какую-нибудь вредненькую философскую идею, например, антисайонтизм, умело принаряжают, забрасывают в лагерь... не cкажу, противника, это грубо, а в лагерь людей, избравших другой путь развития общества. Тогда-то пораженные ею и начинают крушить собственную технику, собственные ядерные бомбы, если они еще есть... Эти в отместку наносят ответный удар: запускают, скажем, через спутник в рамках культурного обмена философскую систему, например, что весь мир -- иллюзия в сознании единственно сущего объекта... -- Солипсизм,-- пораженно вскрикнула за его спиной Даша. -- Что? -- не понял капитан. -- Солипсизм,-- повторила Даша убито.-- Было такое в средние века на Земле... -- Свои знания,-- вырвалось у капитана,-- полученные от нашего дорогого Максимова, приберегайте. Здесь война не землян. Я тоже могу подобрать аналоги гедонизму, луддизму, иррационализму и прочим учениям, которые в умелых руках уже стали бомбами, снарядами, орудиями массового поражения! Да только все не так просто... Но понять кое-что можно. Например, город Золотого Кристалла погиб, как только там клюнули на удочку, что через откровение можно постичь более сложные истины, чем через знания. Улицы усеяны... -- Трупами? -- ахнул кто-то. Капитан не смог затушить презрение в голосе: -- Можно сказать и так... Если сидят в пыли посреди улиц, отказавшись от достижений науки и культуры, пытаются достичь некого сверхзнания путем мистического соединения с Мировым Разумом, то они мертвы для общества. Кстати, Максимов тоже на этого червяка клюнул. Так что вам, Даша, лучше знать: солипсизм это, агностицизм, буддизм или экзистенциализм... Но лечить будем нашими допотопными средствами, не обессудьте. Все ошеломленно молчали. Капитан вытер пот, сказал с горьким смешком: -- Какое там порабощение Земли? Мы все еще предпочитаем развлекательные книжки, по телевизору -- концерты и боевики, сложных проблем шарахаемся... От умных разговоров нас либо в сон клонит, дибо на похабные анекдоты тянет. Уцелели же здесь? Один Максимов ранен. Так что если какую опасную философию запустить по всемирному телевидению, то абсолютное большинство наших достойных граждан тут же переключит канал на хоккей или футбол... Нет, друзья, нашу Землю им не покорить! ПИГМАЛИОН -- Любимая,-- шептал он в смертельной тоске.-- Любимая... Слезы застилали глаза. Стало трудно дышать, он прижался лицом к холодному мраморному пьедесталу. Галатея стояла над ним прекрасная, холодная, недоступная. Его сотрясало отчаяние. Он вскинул голову, жадно всматривался в сказочно совершенное лицо, отказываясь верить, что эту красоту создал именно он, именно он сумел взлет души и тоску по недосягаемому воплотить в этот камень! И вдруг ощутил, что ее лодыжка в его ладони чуть шевельнулась. Дрогнули пальцы правой ноги, пробежала почти незаметная волна жизни по левой. Мрамор стал мягче, теплее... Он смотрел сумасшедшими глазами, как статуя оживает, как, сохраняя мраморную белизну, шевельнулись руки, мучительно медленно пошли вниз, опустились к бедрам. Девушка начала поворачивать голову, ее ресницы дрогнули. Ее взгляд пробежал по мастерской, задержался на миг на неотесанных глыбах мрамора, заскользил дальше, пока не остановился на нем -- скульпторе. Ее губы медленно наливались алым. Наконец она раздвинула их, и Пигмалион услышал голос: -- Где я? Он молчал, потрясенный. Слаще и удивительнее не слыхал голоса, уже это могло бы отобрать у него дар речи. Она легко спрыгнула с пьедестала. Он напрягся в невольном ожидании тяжелого удара глыбы мрамора о пол, но ее шаги оказались мягкими, неслышными. Она двигалась легко и грациозно. -- Где я? -- повторила она.-- Ответь, создавший меня! Пигмалион прокашлялся, прочищая горло, сказал хриплым голосом, который самому показался грубым, как неотесанный камень: -- Ты у меня в мастерской... Я скульптор Пигмалион, а тебя я назвал Галатеей. Боги тебе, моему лучшему творению, даровали жизнь. Она легко и светло улыбнулась, сказала замедленно, как бы с удивлением прислушиваясь к своим словам: -- Слава тебе, творец! Ты творец? -- Я только скульптор,-- сказал он растерянно. -- Ты -- творец,-- возразила она серьезно. -- Галатея,-- сказал он, делая к ней шаг,-- ты поспоришь красотой с богинями. Даже не знаю, как мне это удалось! Я очень люблю тебя. -- И я люблю тебя,-- ответила она. Он протянул к ней руки, она шагнула навстречу, прижалась к нему, такая нежная, что у него помутилось в голове, а сердце едва не выпрыгнуло. Счастье разрывало ему грудь, и странным было чувство, когда он чуть не разгневался на нее за то, что она подставила губы для поцелуя ему, такому несовершенному, грубому, неуклюжему! С этого дня Пигмалион зажил как в сладком тумане. Так, судя по хвалебным гимнам, ощущают себя только боги на Олимпе... По ночам, когда она засыпала, он подолгу смотрел ей в лицо, всякий раз изумляясь, что ему выпало такое счастье, что может смотреть на нее, дышать одним воздухом с ней, слышать ее мерное дыхание... Галатея оказалась и хорошей помощницей. Готовила по его вкусу, а немного погодя ознакомилась с работой скульптора и ранним утром, когда Пигмалион еще крепко спал, ходила далеко к реке за глиной. Инструменты Пигмалиона теперь всегда были в полном порядке, очищены от глины, вымыты. Впервые за много лет одежда его оказалась заштопана, а вскоре Галатея сшила ему красивые одеяния, на которые с завистью посматривали городские щеголи. Когда о ней пошла молва, к нему под разными предлогами стали заглядывать приятели, заходили даже отцы города. К их любезностям и ухаживаниям Галатея отнеслась холодно, восторги пропускала мимо ушей, а когда Пигмалиону частые посещения начали мешать работать, она сумела всех вежливо отвадить. Пигмалион теперь работал в мастерской исступленно, словно стремился наверстать потерянное время медового месяца. Если работа над новыми скульптурами не клеилась, уходил, подолгу бродил по ту сторону городских стен, лазил по крутым скалам и забирался в густые рощи, спускался в овраги, домой возвращался поздно. Однажды она очень долго ждала его, тщательно приготовила все на утро, разогрела и поставила на стол любимые кушанья скульптора, ее создателя. Однако его все не было, и она снова и снова убирала мастерскую, которая и так сияла непривычной чистотой, заботливо перепроверила инструменты. Когда зажглись первые звезды, она набросила покрывало на голову -- иначе мужчины пойдут толпой следом, шушукаясь как женщины и обсуждая ее красоту,-- закрыла двери мастерской и бесшумно выскользнула на улицу. С городской стены видно далеко, и Галатея обошла по ней вокруг всего города, но Пигмалиона так нигде и не увидела. Усталые ноги послушно спустили ее вниз на площадь, где она прошла мимо опустевшей на ночь школы математиков, аллеи логиков и бассейна философов. Оставалась харчевня, что на краю площади, оттуда дорога ведет в порт, там часто пируют пьяные моряки и бродячие солдаты, харчевня пользуется дурной славой, и философы постоянно требуют от властей, чтобы ее закрыли. Галатея осторожно заглянула в приоткрытую дверь. В лицо пахнуло запахами жареного мяса, кислого вина, острых специй. В грязном темном зале с низким потолком сидели за длинными, грубо сколоченными столами люди. Трое обросших грязью и небритых солдат шумно веселились за отдельным столом, орали, хвастались, обнимались, требовали еще вина. Возле двери за двумя сдвинутыми столами расположились пятеро крестьян, а ближе к жарко пылающему очагу ерзала на лавке спиной ко входу раскрасневшаяся женщина. Когда она игриво оглядывалась на солдат, Галатея рассмотрела с отвращением, что лицо женщины густо и неумело нарумянено, и что в глубоком вырезе платья кожа в тонких морщинках. Рядом с ней сидел, раскачиваясь в такт песне и обнимая женщину за плечи, тоже спиной к Галатее, широкоплечий мужчина с кубком вина в руке. Галатея еще не видела его лица, но сердце застучало тревожно. Мужчина сделал большой глоток, заглянул в кубок, крякнул и допил остальное. Женщина взвизгнула, когда он лихо швырнул его оземь. Примчался хозяин харчевни. Мужчина выкрикнул пьяно: -- Еще вина, только хорошего! А ту бурду, что покупаешь в соседних селах, вылей свиньям в корыто! Крестьяне глухо заворчали. Один из них поднялся, угрюмо смерил взглядом Пигмалиона, сказал тяжелым, как гром, голосом: -- Это наше вино. Оно впитало все лучи солнца, начиная с ранней весны и кончая поздней осенью. Это благословение небес! Если же ты, скотина, еще раз посмеешь сказать о нем непочтительно, я вобью в твою лживую глотку твои гнилые зубы вместе с этими словами! Пигмалион вскочил. Женщина ухватилась за полу его хитона, но скульптор оттолкнул ее, шагнул к обидчику: -- Что за ворона здесь каркает? -- Это ты ворона,-- ответил крестьянин зло,-- но я научу тебя говорить с людьми! Он замахнулся. Сам рослый, жилистый, с длинными мускулистыми руками, Пигмалион легко увернулся, отбил второй удар и вдруг быстро и страшно ударил сам. Крестьянин содрогнулся, словно налетевший на скалу корабль, переломился в поясе и рухнул плашмя так, что деревянный пол задрожал. Солдаты оглянулись, одобрительно ударили рукоятями мечей в щиты. Пигмалион вернулся к очагу, снова обнял гетеру, что уже услужливо протягивала ритон с вином, искательно заглядывала в глаза. Крестьяне подняли поверженного, усадили за стол, но тот все падал со скамьи, и лужа крови растекалась по выскобленным доскам. Галатея в нерешительности стояла у двери. То бралась за ручку, то отпускала, а в щель был виден этот странный мир, этот безумный мир; видела она и безумие своего создателя, а как поступить -- не знала. Веселье то вспыхивало, то угасало, солдаты заревели походную песню, стучали по столу огромные глиняные кружки, между столов заскользила юная девушка, она убирала пустую посуду, и Галатея с ужасом наблюдала, как ее создатель, не выпуская плеча женщины, повернул смеющееся лицо к девушке, попытался обнять другой рукой за бедра. Девушка увернулась, и скульптор едва не упал, глаза его блеснули ст