умать, пусть волхв думает, у него от думанья силы прибавляется. Он услышал знакомый запах. В сотне шагов по трещине, что выглядела свежей, бежали муравьи. Проскакивали по одному-два, головы и спины блестели, будто Мрак их любовно чистил подобно своей секире, надолго скрывались в щелях. Сверху спускались с раздутыми брюшками, шатались от усталости, но бежали споро, наверх карабкались едва ли быстрее Таргитая. -- Кони, -- сказал Таргитай, тяжело дыша. -- Хоть и мелкие... Зато шестиногие, а лапы с крючками. А что с сяжками, так еще лучше... Держаться можно. Олег бы ахнул, проползла в голове такая же полуживая, вернее полумертвая, как он сам, мысль. Без волшебства и чар, вот так сесть и сказать: вези! Мол, и для тебя, мураш, мир спасаем. Так что помоги нам, а мы поможем тебе. Я почти родня, тоже пахну кислыми щами: на всякий случай даже потерся о муравьиную тропку, собрал на себя все шарики муравьиной кислоты. Вывозился, как свиненок, -- все, чтобы быть своим. Муравей и под Таргитаем попер, как кабан через поле, хотя лупил когтями по самой что ни есть отвесной стене. Хорошо быть муравьем, подумал Таргитай грустно. Не выбирает щели, а когти вон зацепляются так, что и втроем повисни на нем, не отцепится. А в случае чего, жвалами ухватится, вон какие! С такими полмира можно пройти, всяк дорогу уступит... А зачем мне, подумал внезапно, чтоб дорогу уступали? Я сам любому уступлю. Не из страха -- из вежества. Таргитай отдышался, неуверенно отнял от холки муравья одну руку, вроде бы не свалился, тихонько убрал и другую. Наклоняться пришлось так близко, что едва не терся носом о блестящую спину. Но удержался, хотя натруженные ноги тут же протестующе заныли -- цеплялся только ими. Мрак, высвободив руки, ухватился бы за секиру, Олег щупал бы и перещупывал обереги или Алатырь-камень, но рука Таргитая сама скользнула за пазуху. Дудочка, горячая и мокрая от пота, с готовностью юркнула в ладонь. Только на муравье еще не дудел, успел подумать он, а изголодавшиеся пальцы уже поднесли ее ко рту. За последние дни не то что играть, пощупать некогда -- побьют. До конца света семь, а теперь оказывается, вообще три дня, а он на дуде? Когда мир рушится, дудки должны молчать. Но как объяснить умным и сильным, что ежели замолчат дудки, заквакают жабы? Он играл, почти не заботясь, что усталые ноги потихоньку ослабевают хватку, что муравей несется, как стрела, делает рывки. Сбивался с лада, иной раз дыхание перехватывало так, что вместо мелодии из дудочки вырывался кошачий визг, но упорно и счастливо складывал новую песню. Правда, складывал еще раньше в голове, сейчас же прилаживал, обтесывал, любовно подгонял, как венцы в срубе. Запах эелени стал таким мощным, что казался Таргитаю зеленым, как нависающее над ним небо. Зеленый отсвет падал даже на спину, муравья. Таргитай сам себе казался зеленым, как лягушка. Очень редко ныряли в щели, перебирались через гребни. Муравьи спрямили дорогу, их челюсти и когти прорубили в гребнях узкие глубокие ущелья, а поскольку муравьев так высоко взбиралось совсем мало, то Таргитаю часто приходилось поднимать ноги. Проносились, почти задевая боками за стены! Иногда листья опускались так близко к стволу, что Таргитай видел странные существа, иногда различал грозные лица. Однажды за ним увязалась гигантская бабочка с женским лицом, от нее шел сладкий зовущий запах. Таргитай от удивления отнял от губ трубочку, бабочка захлопала крыльями чаще, ушла в сторону и пропала. Муравей выбежал на ветку, похожую на широкую проселочную дорогу, бодро понесся, стуча когтями. Впереди зеленели необъятные поля, редкие муравьи доили огромных зеленых чудищ, тыкая в них сяжками. К ним спешил и муравей Таргитая. Таргитай поспешно соскочил. -- Мог бы и выше довезти!.. Я ж тебе на дудке играл. Муравей умчался, словно не слыша. Или в самом деле неслышал. Олег что-то говорил о полной глухоте муравьев. Назад к стволу заспешил бегом, уши горели от стыда. Олег и Мрак не дали бы себя завезти в сторону. Хотя Мрак уже стоит на пороге подземного мира, если еще не вошел, Олег вообще творит что-то немыслимое, лишь ему опять досталось самое легкм: подойти и спросить! А он и это еще не сделал... Таргитай пошел карабкаться, чувствуя, как быстро наливаются тяжестью усталые ноги. Уже распухли, суставы трещат, сапоги разбиты, подошвой чувствует каждую соринку. Внезапно ощутил, что в самом деле остался один. Муравьи были последними, никто выше их не забирался. Ни зверей, ни птиц, даже под ногами не чувствовалось знакомого дрожания: древесные черви остались далеко внизу. Остановился передохнул, тут же ощутил,. что замерзает. Воздух был холодный, а из-под ног тянуло еще большим холодом. Подземные соки, что рекой поднимаются к кроне, текут совсем близко. -- Спасибо, мураш, -- крикнул он запоздало. -- Вы самые лучшие звери на свете! Лучше вас только Мрак и Олег... да и то не всегда. Подтянув перевязь с Мечом, потащился наверх, заставляя себя перебарывать усталость и боль во всем теле. Ущелья давно перешли в трещины, а теперь вовсе измельчились. Таргитай наконец ощутил, что карабкается по стволу дерева, что до вершинки уже осталось рукой подать. Верст пять с гаком, если по прямой, как ворона летит. А так как он не ворона и не ворон, вроде Аристея, даже не Олег в пернатой личине, то ему не меньше десяти с гаком. Да в гаке столько же. Сверху грянул злой голос, в котором не было ничего человеческого: -- Стой, чужак! Таргитай испуганно поднял голову. Почти касаясь его головы когтями на задних лапах, на уступе стояло странное серо-коричневое существо. В два человеческих роста, поперек себя шире, с длинными передними лапами. Глаза недобро смотрели из глубоких ямок. От незнакомца веяло такой мощью, что Таргитай едва ли не впервые ощутил страх. Страж Дерева был как нарост -- явно и секирой не взять. А чародейский Меч щедро льет только людскую кровь. -- Прости, -- сказал Таргитай вежливо, -- но я очень спешу. Он сделал движение обойти, но Страж непостижимо легко сдвинулся, снова загородил путь. Таргитай с неохотой потащил из ножен Меч, не представляя, как сражаться, стоя на крохотном уступчике. -- Погодь! Это тебе надо с Мраком. Он такие встречи сам ищет. -- Дальше нельзя, -- сказал тем же нечеловеческим голосом, который Таргитай наконец определил как деревянный. -- Я Страж Великой Поляны. Дальше никто из смертных не поднимался. -- Значит, бывали тут и до нас люди. -- вздохнул Таргитай с облегчением. -- Все-таки посторонись, зашибить могу. Потом мучаюсь, но что теое с моих мук? Вашу Поляну не трону, знавал поляны и поболее. Я пройду наверх, как уже проходил разные земли. Я везде старался проходить по-доброму. Он чувствовал, что говорит зло, с вызовом. Тут мир спасать надо, а этот загородил дорогу, еще и пальцами шевелит! Мудрый Олег говорил, что лучший способ учиться -- просто подражать более умному и удачливому. Сейчас же стоит быть похожим на Мрака, это легче, чем на Олега. -- Ты... не пройдешь. Страж опустил руку на плечо Таргитая. Меч в руке Таргитая сам по себе не шелохнулся, и Таргитай, перехватив рукоять обеими руками, с усилием ударил рассыпающим искры лезвием. Его едва не сбросило с уступа. Над головой треснуло, мимо него пролетела срубленная кисть. Ни крови, ни плоти на обрубленном, только светло-зеленое внутри да сок... -- Ничо, -- утешил он торопливо, -- ты ж деревянный... Не так больно... и отрастет... Не давая Стражу опомниться, вскочил выше, отпихнул. Тот все же надвигался, угрожающе размахивая уцелевшей рукой. Таргитай погрозил обнаженным Мечом, торопливо подпрыгнул, полез. Вдогонку раздалось скрипучее: -- Старшие Стражи тебя уничтожат. -- Со Старшими легше спознаться, -- пробормотал Таргитай. -- Они не драчливые, я не драчливый... Еще лучше -- Главные. Или -- Наиглавнейшие. Тем и объяснять не надо, сами бы все поняли. Он поднялся еще на выступ. Усталые ноги кое-как пронесли по крутому подъему. Сзади донесся скрипучий крик, сверху ответили голоса. Таргитай поднял голову, плечи сами зябко передернулись. Вдоль всего гребня его ждали десятка три Стражей. Каждый вдвое массивнее, чем он, с четырьмя руками. Явно Старшие. С этими уже так не повоюешь. Таргитай одной рукой взялся за Меч. Отвращение к драке заполнило сердце. Он отдернул руку, словно ожегся. -- Ребята... Ну за что нам губить друг друга? Стражи стояли недвижимо. Таргитай вздрагивал, чуял, что в недвижимости этих нелюдей скрывается больше угрозы, чем если бы орали, плевались и потрясали оружием. Самый крупный проговорил медленно: -- Ты -- герой... Ты -- дерись... -- Да разве я похож на героями -- спросил Таргитай с тихим отчаянием. -- Мне только и нужно, что пройти к Роду. Спросить его, затем уйти. -- С дудочкой... -- Мы знаем твой Меч... Это Меч бога войны... -- Ну и что... -- Ты должен воевать. -- Мало ли что у нас есть? -- возразил Таргитай. -- У меня и дуда есть. Хошь, покажу? Он торопливо выудил сопилку. чувствовал себя глупо, добро -- друзья не видят, засмеяли бы. Стражи молча смотрели, как чужак прижал дудку ко рту, оттуда полились сиплые звуки. Дыхание сбилось, но кое-как выровнял, сам краем глаза следил за Стражами. Таргитай похолодел, заметив на острых когтях блестящие капельки. Если отравлено, то никакая магия не спасет. Супротив мощи Прадуба даже боги, как говорит Олег, бессильны. Потому что Прадуб сам бог. Бог всех деревьев на свете. Снова выровнялся, заиграл другую. Стражи не двигались. Сперва играл с натугой, потом уже не помнил себя, песня пошла как бы сама собой. Уже не он играл и пел, а что-то в нем играло и пело, а он только раскрывал рот, давал выход тому, что рождалось внутри, в нем, но в то же время как будто и не в нем. Играл, наверное, долго. В горле пересохло, а пальцы перестали гнуться. Стражи не двигались, но что-то в них изменилось. Таргитай с сожалением сунул дудочку за пазуху. -- Я и говорю, зачем нам драться? Старший покачал головой. -- Но ты -- с Мечом. -- И с дудочкой, -- возразил Таргитай. -- Это важнее! -- Важнее... -- Для меня важнее, -- настаивал Таргитай. -- Разве не видно, что я вовсе не герой с Мечом? Стражи переглядывались. Медленно возник приглушенный говор, похожий на скрип рассохшихся деревьев. Старший сказал медленно: -- Но дальше -- вирий. -- А мне туда! -- Никто туда не проходил. -- Это с Мечом не проходили! С Мечом, понимаешь? -- И с секирой, -- добавил старший Страж. -- И с палицей... И с луком... И с ножами... Таргитай сказал поспешно: -- Я знаю, люди придумали много оружия. Но я только с дудочкой. Стражи молчали еще дольше. Скрипело все сильнее, вокруг Стражей собралось темное облачко. Старший повторил нерешительно: -- С дудочкой... -- Дудочкой, -- прошелестело по всему ряду Стражей. -- Он идет с дудочкой... дудочкой... Таргитай смотрел с отчаянием. Время не шло -- летело, как выпущенная могучей рукой Мрака стрела. Вдруг Старший неуловимо быстро отодвинулся. -- Иди. Таргитай с подозрением переводил взгляд с одного на другого. Старший повернулся к нему спиной, воздел длинные крючковатые лапы. -- Незримые!.. Да позволено ему будет подняться выше. С ним идет сила, неведомая нам. Таргитай шагнул опасливо, руки впервые дергались к рукояти Меча. Мрак бы уже рубился! Проще сразу за рукоять секиры. Лишь бы потом не мучило, а его не мучает: он всего лишь дает сдачи. Почти всегда еще раньше, чем его тронут. Он прошел, почти коснувшись их массивных тел. Меч не спасет, слишком близко! Да и против этих Стражей его колдовской Меч всего лишь меч. А меч не секира -- не расколешь даже сучковатую колоду. Внезапно впереди произошло почти неуловимое движение. Темно-зеленая стена, на которую он намеревался карабкаться, раздробилась на четыре гигантские, в три человеческих роста фигуры, казалось, целиком из зубов и когтей. Те неспешно растворились в воздухе. Незримые, к которым обращался Старший Страж! Их невзяли бы ни Меч, ни вся мощь Жезла: Прадуб сам древнейший из богов, своих детей защитил надежно. -- Хитрый Олег, -- сказал Таргитай с дрожью в голосе. -- Знал! Когда львиная шкура не помогает -- одевай лисью. А где и в лисьей не пройти -- там бедный зайчик прошмыгнет... Он карабкался дальше, вздрагивая, как самый бедный из зайчиков. Из стен неслышно выходили серые стражи-гиганты. Не только, оказывается, умели, как Мрак или Олег, менять личины, но и становились вовсе невидимыми, когда хотели. Как жуки или бабочки, которых не обнаружишь на серой коре, пока не наступишь. -- Уже близко, -- твердил он себе пересохшими губами. -- Видно же... Блеск стал таким сильным, что темная зелень превратилась в светло-зеленую, нежную как полупрозрачные крылья кузнечика. Ровный мощный свет озарял вершину, но дальше была пугающая чернота. Без звезд, без туч -- чернота, словно выше была только та пустота, в которой возникло Яйцо. Ствол был таким тонким, что приходилось вскарабкиваться, обхватывая его обеими руками. Пальцы рук начали соприкасаться, когда Таргитай едва не ткнулся макушкой в... каменную секиру! Та висела на ремне, зацепленном за наплыв в коре. Таргитай таращил глаза с таким изумлением, что едва не разжал пальцы. Секира была знакома, чересчур знакома. Длинная прямая рукоять, чуть изогнутая на конце и с утолщением, дабы потные пальцы не соскользнули, камень подобран умело, скол делал мастер, почти и затачивать не пришлось. Дыра в камне для держака высверлена точно, секирище не соскользнет: в торец вбиты тонкие пластинки обсидиана. Для прочности узкий ремешок намертво скрепляет дерево и камень, даже бороздки пропилены в дереве и камне, чтобы держалось крепче. Точно такое же, подумал он потрясенно, было у него, когда их... когда они покинули родную деревню. Но откуда здесь секира невров? Был здесь кто-то из людей, тогда Страж брешет, как деревянный, или же прохожий охотник повесил на молодой дубок свою секиру, забыл о ней, а дубок все рос да рос... Но тогда когда это было? -- Тайна великая, -- прошептал он. -- Надо сказать Олегу... Тот до всего доискается. Олег поймет и нам скажет... Он заставил непослушное тело двигаться выше. Сияние становилось ослепляющим. Все потонуло в блеске, Таргитай различал только гигантского сокола. Оперение было не просто белым или белоснежным -- белизны такой чистоты просто не существовало на свете, который именовался белым. Это был свет первых мгновений творения, чистейший первозданный свет! Таргитай смотрел не щурясь. Сияние, в котором все тонуло, не ослепляло. Сокол был как из застывшего света, только немигающие глаза горели багровым огнем. Таргитай с трепетом понял, что Сокол, вот так не мигая, сидит уже тысячи лет. -- Челом бью, великий Род, -- выговорил Таргитай. Чувствовал, что к богу богов надо бы как-то почтительнее, но все одно, как не обратись, будет недостаточно. Перед ним -- Прародитель, Отец Всего Сущего! Сокол недвижимо глядел вдаль. Радостный свет выжигал даже намек на тень, но и на фоне слепящего света Сокол был как пылающий факел в ночи. Таргитай сказал громче: -- Великий Род, твой мир в страшной опасности!!! Голова Сокола с огромным усилием -- явно не двигался тысячелетиями -- повернулась к нему. Пурпурные глаза, где блистал огонь, взглянули устало. Прозвучал слабый надтреснутый голос, голос умирающего старика: -- Кто ты? -- Человек, -- ответил Таргитай торопливо, сердце его сжалось. -- Последнее твое творение, мудрый! Сокол так долго смотрел не двигаясь, что Таргитай почувствовал себя забытым. Что для бога богов сотня-другая лет? А тут и семь, то бишь три дня, срок всей жизни. Наконец тот же слабый голос почти прошептал: -- Все-таки пришел человек... слабейшее из творений. Почему... не боги? -- Род, -- сказал Таргитай торопливо, -- помоги! И своему миру. Ты ж все можешь! -- По...мочь?.. В чем? -- Изгони Зло. Побей Темные Силы. Тебе ж Ящера прибить легче, чем корове слепня. Пурпурные глаза Сокола потускнели. -- Опять? Прибить, уничтожить, смести... Это уже было... много раз... Таргитай заговорил с дрожью, ему что, но решалась судьба всего людства: -- Мы -- твои дети! Ты создал нас последними! А разве последние -- не самые любимые? Голос прозвучал еще тише: -- Вы последние... последняя... надежда... Если и вы... -- Но почему? -- закричал Таргитай во весь голос. -- Почему? -- Рушить очень просто... Когда нет надежды... надо рушить... Я не могу создать лучше, чем сотворил... Но мир должен быть лучше... -- Каким? -- закричал Таргитай, срывая голос. -- Не знаю... Я много раз перекраивал мир. Были ходячие горы и живые океаны, был мир пылающей земли, был расплавленного железа... Когда все получалось плохо, я, устав, сотворил богов... Оказалось намного лучше, я воспрял духом. Они должны были продлить мое дело. Сами перестроить, улучшить, добавить украсить... -- Они сделали? -- Боги вечные дети. Им хватит мощи для себя. Я дал им вечную жизнь, вот они и... не спешат. Он опять молчал так долго, что Таргитай не выдержал: -- Что? Красные немигающие глаза снова остановились на нем. -- Ты еще здесь, человек... Вы, люди, последний вздох этого умирающего мира... Последняя, угасающая надежда... Младшие боги, которые живут один миг... Таргитай закричал, срывая голос: -- Но как мы, такие малые, сможем сделать то, что не можешь ты? Плечи Сокола обвисли, словно бог богов не мог больше нести тяжесть всего мира. -- Не ведаю... Вы -- последние... Если не вы... больше некому.. конец... Багровые глаза погасли. Сокол застыл, снова превратившись в глыбу окаменевшего света. Таргитай в великом горе отступил на шаг. Сердце прыгало, как заяц, а в животе лежала льдина. Жизнь как кощуна: чем дальше, чем страшнее. Сделать то, за что не берутся даже боги? Да что боги -- сам Род не в силах? А еще успеть в три дня? Род блистал, но это был блеск огромного айсберга в лучах солнца. Мир был холоден и жесток. Таргитай отступил еще. Под пяткой уже чувствовалась пустота. Он согнулся, как от резкой боли в животе. -- Миром правят боги, -- прошептал раздавленно. -- Одни добрые, другие злые, третьи... третьим все одно. Но любой сильнее нас во сто крат. Мы бессильны даже со всей-всей магией! Сокол молчал. Таргитай без сил повернулся, деревянные ноги были как две колоды. Руки мертво хватались за выступы. К счастью, спускаться все же легше, иначе бы сразу... Бессмертные боги не перемрут, оставив мир людям, и не перебьют друг друга. Но даже исчезли бы боги -- что могут люди? Глава 9 Вокруг Олега бушевал яростный вихрь. Волосы встали дыбом, сухо потрескивали. Даже волчья шерсть встопорщилась, по кончикам прыгали искорки. Щелкали, будто кто давил вшей. Магический кокон с трудом выдерживал удары. Через скорлупу пробивался свист, треск, непрестанный скрежет, будто он ломился сквозь гору, а не несся сквозь пустой воздух. Серое за магическим коконом исчезло почти мгновенно. Блеснул яркий зеленый свет -- вынесло за пределы ствола, но не успел перевести дух, мол, уже под кроной Прадуба, как исчезло и зеленое. Он мчался во сто крат быстрее выпущенной рукой Мрака стрелы! Даже сквозь полупрозрачную скорлупу кокона было страшно видеть ровную серую полосу внизу. Такое зрел только однажды: скакал на обезумевшем коне, свесившись с седла от стрел киммеров, едва не вспахивая носом землю... Тогда перед глазами точно так же сливалось в серую дымную полосу. Воздух внутри кокона превратился в кисель, загустел. Олег чувствовал себя мухой, попавшей в клейкий сок березы. Зато в лицо не дул яростный ветер, что терзал на летящем ковре, Змее, Рухе. Пожалуй, на такой скорости ветер срывал бы не только слюни, но и куски мяса. Внезапно он ощутил едва заметное изменение. Быстро вскинул к лицу кулак. На мизинце было серое кольцо, настолько незаметное, что не вспоминал с момента находки. И не замечал: руки редко бывали другого цвета. Но сейчас колечко начало нагреваться само по себе! Сердце застучало чаще. Горячая кровь ударила в голову. До этого мчался сквозь пространство холодный и рассудительный: что понятно, то не страшно... ладно, пусть страшно, но тот страх легко побороть, а неожиданное... или мало ожидаемое, так как втайне надеялся, может поднять волосы дыбом на затылке и шерсть по всей спине. Кольцо начало наливаться темно-вишневым цветом. Так меняет цвет железо в горне, но палец не жгло, тепло шло странно живое, словно к нему прижался сытым боком сонный котенок. Внезапно ногам стало холоднее. Олег поспешно повторил заклятие, волосы встали дыбом: мог вывалиться из магического кокона! Хорошо, что никто из друзей не спросил даже, куда именно пойдет искать Первоскорлупу. Даже сейчас все еще не знает, в ту ли сторону? Впрочем, куда бы ни пошел, обязательно упрешься, если верить старым волхвам, в Край Света. Но это если верить им. Уже не раз убеждался, что древние, несмотря на расхожую мудрость, что в старину-де были умнее, на самом деле знали не так уж много. Да и то, что знали, нуждается в поправках. Внезапно, как ножом в грудь, ударило встречным ветром. Магический кокон раздулся и с треском лопнул. Олега бросило словно на каменную стену. От страшного удара захрустели кости. Он ощутил соленую кровь во рту. Но страшнее боли было осознание, что он ударился просто о... воздух! В панике попытался укутаться в кокон снова, но боль путала мысли, острый ветер раздирал рот и забивал легкие. Ветер сменился, свирепо дул уже снизу, с каждым мгновением сильнее. В желудке ощутил пугающую пустоту, сердце замерло. Он понял, что стремительно падает вниз. Прикрыв ладонями глаза, заставил себя посмотреть навстречу стремительно приближающейся земле. Его несло по крутой дуге на серо-зеленую массу, что прямо на глазах начала распадаться на зеленые холмы, те разрослись, обозначились крохотные деревья. В страхе закрыл глаза. На заклинания нет времени, жизнь короче заклятия, судорожно напрягся. Рвущий ноздри воздух донес запах земляники. Он зажмурился плотнее, ожидая страшного удара оземь, его люто тряхнуло, смяло, он закувыркался, с великим усилием замахал руками... с перепонками между пальцами... Нет, уже не руками -- встречный ветер едва не выламывал из плечей суставы длинных крыльев. Он расправил сперва наполовину, перебарывая встречное давление урагана, наконец распахнул крылья полностью. Перед вытаращенными глазами промелькнуло зеленое. В ноздри ударило запахом зелени, затем по лицу больно хлестнуло, а на зубах захрустело. Он с великим трудом начал подниматься по широкой дуге. Крылья ныли. Во рту был гадостный вкус. Он с великим облегчением выплюнул грязный комок. Хорошо, Мрак не видел, как он на лету жрал траву. До сих пор вспоминает, как он зайца прибил... Олега передернуло: представил, что запоздал бы хоть на крохотнейший миг на выходе из крутой дуги... Не верхушки трав бы сжевал! В плечах было горячо от боли. Он распростал крылья, чувствуя, как тяжко напрягать жилы. Парил, поднимаясь на теплых токах от земли. Когда внизу деревья снова стали крохотными, воздух уже не подпирал снизу. Пришлось скользить, как по ледяной горки, выискивать теплые потоки. От усталости и жгучей боли мутилось в голове. Не лучше ли взять да помереть? За что так мучиться? Боромир рек однажды, что без боли нет жизни. У кого не болит душа, тот вообще не человек. Душа либо болит, либо ее нет. Если так, то он человек, с какого боку ни тронь. И душа стонет, и тело плачет. Олег начал от усталости падать, крылья почти не держали. В гремящей от боли голове. мелькнула странная как холодная молния мысль, что у богов, если он думает верно, души не должно быть вовсе... Замерзающие губы снова и снова повторили заклинание. Он падал, падал, крылья сложил. Надо успеть распахнуть у земли, а пока сберечь силы. Но успеть распахнуть вовремя, а то и крылья не удержат... Крохотные деревья проплывали в двух-трех верстах внизу. Олег без сил лежал на спине Змея. Пальцы побелели, вцепившись в крупные чешуйки. И часу не пролежал на земле, как с неба упал скованный заклятием Змей, и Олег, постанывая от боли и беспомощности, с третьей попытки вскарабкался на горбатую спину. Теперь вжимался между плитами, пронизывающий ветер грозил сбросить на землю. Магический кокон больше не сотворить, слишком мало сил. И так даже от простого заклятия слабость во всем теле, звон в ушах. От мощного -- кровь из десен, перед глазами меркнет свет. Он пощупал Посох Мощи. Алатырь-камень едва светится, все такой же теплый, словно живой. Земля проплывает далеко внизу медленно, нехотя. После стремительного броска в магическом коконе полет на Змее кажется улиточным, да и страха перед высотой нет. После того как ощутил, а главное -- понял, что воздух не пустой, а вроде воды, только намного жиже, в нем тоже есть на что опираться, страх хоть и не ушел весь, но подчинился пониманию. А для волхва понимание что секира в руках такого бойца, как Мрак. Когда навстречу поплыли пухлые облака, Змей с разгона врезался в вязкий туман, похожий на молоко из-под больной коровы, рыкнул зло, судорожно захлопал крыльями. Их вынесло наверх, поджатые к пузу лапы Змея почти задевали белое поле. Над облачным покровом было холодно, как зимой на дереве в ветреную погоду. Змей взвыл, сложил крылья и камнем рухнул сквозь белое месиво из разреженной воды, молока и снега. Олегу показалось, что крылатый сарай даже глаза закрыл, только бы не видеть такой мерзости. Олег терпеливо удерживал тошноту. Внезапно белая пелена скользнула вверх, а далекая земля пошла стремительно вырастать в размерах. Олег постучал предостерегающе по толстой шее Змея, кожистая пленка на глазах зверя оставалась опущенной. Уже обозначились кусты, Олег поспешно ударил Посохом между ушей Змея. Тот вскрикнул, распластал крылья, их едва не вывернуло встречным ветром, а Олега прижало к спине с такой силой, словно такой же Змей обрушился на спину, а вся кровь отхлынула в то место, которым все, окромя волхвов, мыслят вместо головы. -- Дурная жаба с крыльями, -- пробормотал Олег зло. Он вспомнил Мрака, тот всегда так называл Змея. Каково сейчас оборотню? Ежели уцелел... Ему выпало самое трудное. Пойти ему или Тарху, то и головы сложить, и дела не сделать... А Мраку все одно на роду написана близкая гибель... Он ощутил вину: так холодно рассуждает о близкой смерти друга, но, с другой стороны, всем им не выйти живыми из этого похода. Не говоря о том, что весь белый свет погаснет через три дня! Холодок пробежал по спине. Олег спешно отогнал жуткое видение конца света. Успеть бы до гибели хоть ударить по Злу со всей дури! Или хотя бы плюнуть в глаза. Змей снизился настолько, что земля мелькала, как под копытами скачущего коня. Когда впереди в облаке желтой пыли возник табун коней, крупноголовых и с короткими как иглы ежей гривами, Змей опустился еще. Кусты и трава от бешеного лета слились в одну зеленую мерцающую полосу. -- Давай, жабка, -- прошептал Олег. Глаза слезились от свирепого встречного ветра, а губы норовило развернуть, как рану от секиры Мрака. -- Давай, зелененькая... Времени с воробьиный скок... Ежели Мрак уже спустился по дуплу, а за ним не заржавеет... Змей на лету ухватил самого рослого коня, поднялся на сотню саженей и разжал когти. Бедное животное с высоты кувыркнулось трижды, донесся глухой удар. На земле осталось пятно распластанной окровавленной туши. Змей даже не сделал круг, упал на жертву. Олег со вздохом развязал мешок. Сухари и ломоть мяса -- казацкая еда, как говаривал тот вожак молодого королевства, Конан. Змей под ним жадно чавкал и торопливо рвал тушу, брызгал кровью, словно боялся, что волхв слезет и съест все. -- Я ж не Таргитай, -- объяснил Олег. -- Это с ним не садись за один стол... Но ты не очень. Большая сыть брюху вредит. Нам еще ехать и ехать. Он как в воду глядел: осоловевший Змей пытался лечь соснуть, а когда Олег озлобленно бил сапогом в раздутое как у жабы брюхо, Змей выгибался и подставлял бока, уже искусанные крупными, с жука-рогача, змееблохами. Пришлось ухватиться за Посох. Нет Таргитая, подумал с облегчением. Тот прикрывал бы ладонями глаза от вспышек жалящих молний, жалел бедного Змея, у него все бедные, обижать нельзя даже лягушек... Зато сейчас, когда повеление подтвердил властью, подпрыгнул и затрепыхал крыльями, как молодой воробей. Под белесым брюхом сразу замелькала земля. Еще как замелькала! Лес сменился кустарником с проплешинами голой земли. Те разрослись и заняли все пространство, полностью вытеснив пятна зелени. Земля потянулась безжизненная, голая, рыжая как распавшееся железо, цвета руды. Последние норки зверьков исчезли, мир стал безжизненным и безрадостным. Небо темнело. Олег сперва решил, что собираются тучи. Когда чутье заставило вскинуть глаза, то вздрогнул и втянул голову в плечи. Над ним нависал, постепенно снижаясь, свод из полупрозрачного камня. В толще мелькали сгустки, искры. Змей дрожал всем телом и летел, как испуганная утка: вытянувшись всем телом и суматошно ляпая крыльями. Воздух сгустился и застыл, такой же мертвый и враждебный, как земля и небо. Олег ощутил странный холод, словно над затылком пронеслась исполинская ладонь изо льда, инстинктивно пригнулся. -- Небесные великаны? -- прошептал он. -- Вниз, жабка... Быстрее вниз... Змея тряхнуло, он побежал, выставив крылья парусами и гася сумасшедший бег о плотную стену воздуха. Олега сбросило, больно ударился, земля и небо трижды менялись местами. Олег вжимался в землю, рука ледяного великана Имира вот-вот прихлопнет, как муху, он и его страшные братья живут именно здесь, на Краю Света... Великаны не являлись, Олег перевернулся на спину и встрахе обнаружил, что над ним совсем близко нависает грозное небо. От хрустальной тверди тянуло могильным холодом. Хляби небесные, вспомнил он в суеверном ужасе. Только бы выдержали! Он здесь зажат в угол, зальет, как муравья в половодье. В десятке шагов бессильно распластался Змей. Одно из крыльев как подмял, так и не выправил. Встопорщенным гребнем касался небесной тверди. Олег осторожно выставил перед собой сжатый кулак. Кольцо из серого металла изредка поблескивало, бесстрастное и равнодушное, как всегда. -- А ежели почудилось? -- прошептал он в страхе и бессилии. -- Ежели кольцо только для красы?.. Нет, какие бы волхвы ни были: древние или нынешние, мудрые или... так себе, но для волхвов главное -- польза... Мы -- не прибитые таргитаи... Он вспомнил про бездну веков, отделяющую его от Великой Битвы Волхвов, передернулся. Колечко могло утратить магическую мощь, могло повредиться в схватке, равной которой свет не видывал. Ноги едва держали. Олег заставил себя двигаться, опираясь на Посох, навстречу страшной полоске. Там мертвое сине-зеленое небо смыкалось с такой же мертвой землей, багровой, как запекшаяся кровь. Змей едва виднелся позади, когда волосы опять словно бы коснулась невидимая рука. Олег вскинул Посох, над головой звякнуло! Да, тот упирался в твердое. Если идти дальше, то лишь покорно склонив голову, затем -- ползти на четвереньках... Внезапно послышалось хлопанье крыльев. В безжизненной пустыне, мертвой и унылой, возникла и быстро росла темная точка. Олег настороженно наблюдал, как превратилась в пятнышко, приблизилась, задевая свод... Это оказался крупный ворон. Упал на землю, клюв разинут, как будто готовится каркнуть, но дышит так, что Олег ощутил горячее дыхание. -- Да...леко... Как ты сумел... -- Сумел, -- ответил Олег, все еще настороженный. Подумал про себя, что за спиной Мрака он -- волхов, а Таргитай -- дудошник, а без Мрака, наверное, и Таргитай вынужден настораживаться, сперва хвататься за нож, потом говорить "здрасьте". -- Аристей? Ворон поглядел на него одним глазом, поворачивая голову, затем другим. -- А что, встречал еще подобного мне? -- Ну, мы прошли еще не весь мир... -- И что? -- Многое еще можно встретить, думаю. -- Сам видишь, не очень. Только раз-другой взмахнешь крылами, как головой в стену! Полетишь в другую -- расшибаешься снова. Мурашки страха побежали по спине Олега. -- И... часто ты так? -- Ну, -- протянул ворон, уже справившись с дыханием, -- мудрому разве надо часто... К тому же мир стремительно расширяется. Раньше дня хватало, чтобы облететь весь. Потом за неделю не успевал... А теперь и вовсе... Люди виноваты. Лезут во все стороны, не сидится, вот мир и раздвигается... Скажи, ты хоть знаешь, что отсель тебе уже не выбраться? Олег запоздало услышал скрип земли под лапами убегающего Змея. Захлопали крылья, донесся раздраженный вскрик: крылатый зверь едва не сломал гребень о небесную твердь. -- Я же велел остаться! -- вскрикнул Олег в ужасе. -- Здесь чары не действуют, -- сообщил ворон. -- Погляди, что зришь окрест. В багровой земле белели крапинки. Олега снова обдало холодом. Древние герои тоже добирались, пусть даже мир тогда был с овчинку. Кости рассыпались в прах, вмялись в землю. -- И чего идут, -- прокаркал ворон. -- Такова природа людская?.. На гибель идут. Только бы не сидеть дома. -- А ты чего прилетел? -- Ну... прилетел не я. Прилетает человек. Потому и прилетаю, что от ворона одна личина. Был бы вороном -- стал бы перья трепать! Олег сказал с непонятным даже для себя раздражением: -- Тогда почему весь в перьях? Ворон задумчиво поскреб когтистой лапой голову. Перья отвратительно поскрипывали. -- А что не так?.. Я мудрый, понимаешь? А мудрому все одно в каком обличье. Мне перед девками не красоваться. -- Разве что перед воронами, -- буркнул Олег. Он напряженно рассматривал Край. Небесная плита лежала на плите земной плотно, без зазора. Медленно пошел, пригибаясь вдоль Края, вчувствываясь, вглядываясь. Ворон скакал следом, тоже присматривался, но не к Краю -- к Олегу. -- Эх, не разумеешь... Не дорос. Не знаешь других радостей, окромя радости рабов. Олег насторожился. Его упрекали не в отсутствии отваги, что простительно волхву, а в незнании. -- Что за радости рабов? -- Тоже обычные радости. Раб мечтает наесться до отвала да затащить жену хозяина в кусты. А ночами грезит, как всех баб... -- Ну, об этом не только рабы. -- Только! Такой человек лишь с виду свободный. Человек рождается рабом, никуда не деться. Освободиться может только сам... да и то ежели начнет грезить о чем-то, что вы рабских радостей. -- Ну-ну? -- Да хотя бы та же власть. Хотя ее добиваются, чтобы опять же нажраться и поиметь всех баб в своем королевстве, но затем видят, что сама власть дает счастья больше, чем жратва и бабы... Олег покачал головой. -- Власти тоже не надо давать распускать руки. Мы уже видели одну такую власть... Ежели ты мудрый, скажи: в чем власть над властью? Ворон переступил с лапы на лапу. Вид был озадаченный, снова посмотрел на волхва то одним глазом, то другим. -- Не понял. Выше власти... уже ничего. По моему разумению. Олег покачал головой. -- Должна быть. -- Откуда знаешь? -- Должна быть, -- повторил Олег упрямо. -- Хоть мы из Лесу, но мир познать стараемся. Суть жизни. Должно быть нечто выше! Власть над властью! Ворон шумно поскреб лапой за ухом. Перья скрипели, будто ножом скоблил по сковороде. -- Больно сложно речешь. А мудрость не бывает сложной. -- Когда к ней привыкают, -- согласился Олег. Олег находит у Края Мира высохший труп. Мужчина был, судя по всему, высок и силен, кости широкие, руки длинные. Рядом ним лежал мешок. Олег не обратил бы внимания, но ткань давно истлела, и едва прикрытая уцелевшими лоскутками тускло блестел горка золотых монет. Из нее торчали диковинные короны, рукояти двух кинжалов, за которые и браться трудно из-за крупных алмазов н рукоятях, шкатулки и скрыньки из чистого золота. - А ты-то чего сюда забрел? - прошептал Олег. Едва заметные черточки на тусклом своде задержали взор, Олег к своему удивлению понял, что понимает чужие знаки. "Я прошел весь белый свет, - гласила надпись чертами и резами, - я собрал обманом много... очень много. Но как вернусь назад?" - Ну, плюнули бы в глаза, - ответил Олег сумрачно. -- Ну побили бы... Отдал бы украденное, повинился бы. Глядишь, и простили бы. Повинную голову меч не сечет... Гм, а секут, как говорит Мрак, другое место. И ,уже забыв о несчастном, что неправдой прошел мир, а назад не решился, потащился к самому краю, уже пригибая голову. Он ногой раздвинул горку золота: - Кто твои наследники, не знаю... Да и вряд ли они сюда доберутся. Так что по закону я могу пользоваться тем, что осталось после тебя. Да только зачем мне мягкий металл? На коленях он подобрался к самому краю. Хрустальный купол опускался полого, холодный и на ощупь гладкий. Внутри толщи бродили неясные тени, сплетались размытыми кольцами, расплывались серым туманом. Под ногами уже не земля -- плотный камень, а то и такой же хрусталь, только темнее. Олег стиснул пальцы в кулак. Кольцо тихонько звякнуло и замигало, словно задуваемая ветром свеча. Олег поспешно вытянул руку. Блеск разросся. Когда пальцы почти коснулись края, где смыкались небесная и земная горы, из кольца полыхнула слепяще-белая молния. Ослепленный Олег отшатнулся. Никогда не видел такого чистого света. Свет первого дня Творения! Таргитая бы сюда, мелькнула дикая мысль. Какую бы песню сложил! Сзади шумно завозился ворон. Он почти топтался на плечах Олега. -- Никогда бы не поверил... -- Чему? -- Что оно вот так... Сила сбереглась. -- Пока живем -- надеемся. -- Да и ты откуда знал? У Олега от слабости кружилась голова. Во рту стало горячо и солоно. Он поспешно выплюнул теплое, Покон запрещает глотать свою же кровь, прохрипел почти с ненавистью: -- Потому что люди и в старые времена -- люди! Как могли сюда не добраться? Как могли волхвы не попробовать... Ворон шумно поскреб лапой за ухом. -- Гм, впрочем, тогда мир был намного теснее... -- Ты чего летел за мной? -- спросил Олег зло. -- Мир погибнет через три дня. Тебе ж все одно! Ворон переступил с лапы на лапу. В круглых глазах было такое выражение, словно и сам удивлялся. -- По дури, чего ж еще?.. О вас троих уже говорят. Ты вроде бы вовсе самый могучий колдун на свете. Не умелый, этого не говорят, а именно могучий. Громко щелкнуло, будто в костре раскололся от жара накаленный камень. На стыке небесной и земной тверди возникла трещина. В узкую щелочку потянуло ледяным холодом. Олег поспешно вставил острый конец Посоха, с силой нажал. Алатырь-камень стал горячим под пальцами. По древку побежали, как змейки, золотистые струйки. Из щели дуло смертным холодом. В кромешной тьме проплывали странные тени. Олег ощутил, как кровь превращается в мелкие льдинки. По ту сторону белого света... Ничто, хаос! Там нет времени, нет дня или ночи... Там ничего нет! Сцепив зубы, нажал сильнее. Когда край неба приподнялся до колен, рывком ухватился обеими руками. Под пальцами холодно и мертво, словно держал стеклянную гору. Мышцы застонали, Олег услышал тихий треск, словно рвались мелкие жилы. Под ногами щелкнуло. Он со страхом увидел, как от подошв в разные стороны разбегаются мелкие трещины. Сзади что-то предостерегающе каркал черный вор