стол! Как раз кашка поспела. Олег покосился на Таргитая, тот вроде бы еще в корчму не просится, хотя, может быть, просто не пришло в голову, что там место всем тихим и безответным, а Мрак уже по-хозяйски перешагнул лавку, сел, положив локти на стол, спросил понимающе: -- Обижают? -- Еще как, -- вздохнула она. Быстро сняла с мисника три тарелки, поглядела на гостей оценивающе, без сожаления поставила их обратно и вытащила большие миски. Да и то в ее глазах мелькнуло сожаление, что в доме не найдется трех тазиков. -- Уж он и огород помогал соседям вскопать... и забор им чинил, денег дал на свадьбу ихней дочери... надо сказать, такую уродину никто бы не взял, если бы не доброе приданое... Так нет же, все им не так! Олег и Таргитай вежливо сели, с наслаждением вдыхали запах горячей каши. Баба сняла крышку, ароматный пар вырвался душистым облаком, ударил в ноздри. Олег засопел, а Таргитай шумно сглотнул слюну. Дверь скрипнула. Олег застыл с ложкой во рту, Мрак хмыкнул, только Таргитай во все глаза рассматривал странное существо. Оно возникло на пороге неожиданно, хотя такому обрубку лежать бы под крыльцом: голова почти квадратная, громадная, тельце худое, с огромным вздутым животом, ножки кривые. Хозяйка сказала торопливо: -- Это наш сынок! -- А, -- сказал Мрак, он продолжал мерно зачерпывать кашу, но глаза не отрывались от уродливого дитяти. Тот перехватил взгляд чудного человека, зло оскалился. У Олега по коже побежали мурашки: зубы у ребенка были острые и совсем не человечьи, а как у большой хищной рыбы. -- Это он трубу ломал, -- узнал Таргитай. -- Он! -- Больно буйный, -- заметил Мрак равнодушно. Баба посмотрела пугливо, затравлено, словно зверек из темного угла, но голос незнакомца был ровный, без осуждения. Да и вид у него такой, что скажи, будто сам в детстве был тихим, можно привязывать камень к ногам и бросать в реку. Она проговорила нерешительно: -- Да, люди жалуются... -- На такого малого? -- удивился Мрак. -- Да им что, -- вздохнула она еще горестнее. -- Не понимают, дите малое... Оно ж еще не понимает, что хорошо, а что делать нельзя. Да и вообще он... Она замялась, Мрак бухнул: -- Что? -- Немтырь он, -- вздохнула женщина. -- Не говорит, хотя уже пятый годок пошел... Судя по виду Мрака, он явно усомнился, что дите малое, если вон какие булыжники летели с грохотом, сам видел, как малое дите швыряло даже за забор, явно метило в чужих собак. -- Люди злые, -- согласился он, -- только своих детей хвалят. -- Это точно, -- согласилась она с живостью, -- чего только от них не наслушаешься! И вежественные, и тихие, и старших чтут... А я вижу, какие они вежественные, если вчера вон камнями нищего гнали от своего дома! Щеки порозовели, она словно распрямилась, равнодушие гостя к ее ребенку совсем не испугало и не огорчило, а совсем наоборот, она перевела дух с облегчением, но Олег, в отличие от оборотня, смотрел с интересом, всматривался в непомерно большую голову, широкий рот, толстый живот. Когда ребенок сморщил ему устрашающую гримасу, зубы показались чересчур длинными и острыми, а клики размером с волчьи. -- Он тихий, -- сказала женщина и ему торопливо. -- Это он так... улыбается. -- Тихий, -- повторил Мрак с неодобрением. -- Что за мужчина из тихого ребенка? Я в детстве, помню, чуть деревню не спалил... А раз тихий, то либо в баклушечники, а то и во что-нибудь еще хуже... в волхвы, к примеру. -- Ну, он не всегда тихий, -- призналась она с усилием, -- он застенчив... и, бывает, шалит... Но мы всем соседям сразу платим сколько запросят, если он что у них испортит или сломает. Мрак кивнул: -- Дети -- есть дети. Мы на сеновале ляжем. Я заметил, там еще сенца осталось малость. А вон по улице телега, полная сена, катит к вашему двору... Для вас? -- Нет, для козы, -- пояснила женщина. -- Мы сами, знаете ли, хозяйством почти перестали заниматься. Ребенок не то, что слишком шалит, но за ним нужен глаз да глаз, вот и запустили двор... Но как-то еще живем. Мрак посмотрел на широкую ляду, что прикрывала лаз в погреб, прикинул его размеры, кивнул, жить так все же можно. Запасов там явно на две-три зимы, да и теперь, судя по столу, живут не совсем уж нищенски. -- Эй, малыш, -- позвал он повелительно, -- а ну-ка иди сюда. Мальчонка поглядел исподлобья. Злые волчьи глаза блеснули злобой. Верхняя губа приподнялась, показывая острый клык. Мрак согнал улыбку с лица, его губа справа приподнялась, показав клык в три раза длиннее, а из горла едва слышно донеслось низкое рычание. Женщина отшатнулась, а мальчишка застыл, глаза уставились в темное лицо странного человека. Мрак поманил пальцем, мальчонка послушно подошел. -- Ты что же это, мерзавец, -- сказал Мрак внятно, -- трубу разломал?.. Твои отец и мать уже не маленькие, чтобы всякий раз на крышу лазить!.. Сегодня же чтоб починил!.. Сам. И больше не ломай. Тебе что, мало соседских труб? Да и те по ночам можно только, чтоб никто не видел. Так даже интереснее... Но это я так, к слову. Ты мне другое скажи: есть дорога отсюда к Верховному Упырю? Мальчонка смотрел, вытаращив глаза. Это было страшно, когда из-под массивных надбровных дуг, похожих на медвежьи, глаза блестели уже не из глубоких щелей, а выпучились как у совы. Женщина снова сказала жалко, но в голосе был уже упрек: -- Я ж сказала, он не говорит. Немтырем уродился... Мрак в упор смотрел на мальчонку: -- Так ты и этого даже не знаешь?.. Да, в самом деле дурачок. Мальчишка смотрел с ненавистью, лицо страшно побагровело. Синие губы с трудом шевельнулись, слова вышли квакающие, почти нечеловеческие: -- Зачем... Великий Упырь... Никто не смеет... -- Да мы все смеем, -- отмахнулся Мрак. -- Тебе ж тоже нельзя трубу ломать, и никто не смеет такое непотребство чинить, но ты-то полез на крышу?.. Вот и мы лезем. Так как, говоришь?.. Ты квакай, квакай. Потом и вовсе расквакаешься по-человечьи. Привычка нужна. Вон как твоя маманя обрадовалась, сейчас заревет... Чего радуется, дура-баба? Завтра пожалеет, да уже не замолчишь, не замолчишь... А Таргитай, чувствуя себя сытым, вышел во двор, сел на крылечке. Рядом бы коту греться на солнышке, но во дворе такое запустение, что любой кот сбежит, коты -- звери домовитые, это собака за хозяином в огонь и в воду, а коту на хозяина плевать с высокого дерева, ему хозяйство важнее, но какое хозяйство во дворе, где бурьян до пояса? И такой густой, плотный, под его широкими стеблями непонятно что и завелось... Забора нет, на и зачем, если во дворе ни козы, ни поросят, ни даже кур или гусей? К заборчику, что отделял их двор от соседского, подошел длинноволосый мужик, пугливо огляделся по сторонам, украдкой поманил его пальцем. Заинтересованный Таргитай не поленился встать, спрятал дудочку. Мужик наблюдал за его приближением настороженно, вздыхал и переступал с ноги на ногу, словно еще не решил, сказать что-то важное, или бежать без оглядки. -- Ты того, -- сказал он негромко, почти шепотом, -- гость, да?.. Недоброе место выбрали для ночлега. -- А что не так? -- Ребенок у них подменыш, -- прошептал мужик совсем тихо. Таргитай смотрел, ждал продолжения, но мужик уже умолк, полагая, что и так сказал много, даже лишнее, и Таргитай наконец спросил тупо: -- И что? -- Как что? -- удивился мужик. -- Ты что же, не знаешь, что есть подменыш? -- Не знаю, -- признался Таргитай. -- Это Олег у нас все знает, ему так надо, он у нас волхв. А я дурак, мне можно не знать. Я и так живу, незнаемый. -- Эх, -- сказал мужик с жалостью. Он оглядел Таргитая с головы до ног, задержал взор на его честном румяном лице с пухлыми девичьими губами, глаза чистые, невинные. -- Да, ты совсем не для волхвов... Подменыш -- это когда ребенка еще в колыбельке подменят... понял? Ну, те подменят, понял?.. Лесные, горные, болотные, водяные... У нас лес рядом, так что чаще всего те, лесные, своих уродов нам подбрасывают, а наших воруют! Таргитай спросил тупо: -- Зачем? -- Как зачем? -- изумился мужик. -- У них уроды, а наши дети -- сам понимаешь... Ихние так и растут тупыми, как валенки, разговаривать не умеют... а какой и пытается, все одно не выходит. А наши у них, понятно, и работают, и племя их гадкое обихаживают. Так что держите уши на макушке. Как бы порчу не навел! А еще лучше, удирали бы вовсе от такого соседства. -- Бедные, -- искренне пожалел Таргитай. -- Сами виноваты, -- заявил сосед убежденно. -- Либо баба спала, отвернувшись рылом от дитяти, либо красную ленточку на ручку не повязала... На жатве, говорят, оставляла колыбель под стогом... Не только мавки или полевки, простой волк мог бы украсть ребенка! Да и колыбельку, говорят, не окуривала травами, порог переступала когда правой, а когда левой, не плевалась, когда по небу хвостатая звезда... Таргитай сказал жалостливо: -- Теперь уж ничего не поделаешь. Не убивать же... -- Зачем? -- удивился мужик. -- Надо заставить их забрать этого гаденыша! Это ж просто. Нужно просто-напросто высечь березовым прутом на пороге хаты... но сперва тем же прутом хорошо выпороть жабу... чем толще, тем лучше. Да, и прут чтоб толще, и жаба. Если не найдут порог в собственной хате, то можно еще сечь на меже, на перекрестке, даже на развилке дорог, как вот у нас прямо за околицей!.. Так нет же, не решаются!.. Конечно, пороть может не каждый, а либо пастух, либо волхв, либо мальчонка, рожденный во грехе, но у нас, говорят, почти каждый третий во грехе, а если на самом деле, то безгрешного и отыскать трудно... Зато те, не наши, сразу бы забрали своего, а человечонка вернули бы! Конечно, возвращенный долго болеет, а то и помирает, но все же это свой, нашенский! И похоронить можно рядом со своими!!!.. А теперь живи с такими по соседству! Я бы убежал, да уже привык к этой реке, березам на околице... А так бы и золото их гадкое не удержало бы. Таргитай вспомнил, что их запасы из вирия Мрак почти все отдал Лиске с Корой, в мешке золота скоро не останется, поинтересовался: -- А что, они вам золото дают? Мужик сказал уже неприязненно: -- А как же иначе? Ихний гаденыш то плетень наш повалит, то курицу задушит, то свиней выпустит... на волю, говорит. Вот и возмещают! Он уже отступал, явно терзаясь своей откровенностью с дураком, по роже видно, а Таргитай крикнул вдогонку: -- А у них откуда берется? Наш старший говорит, что они на работящих не больно похожи... Мужик крикнул почти от крыльца: -- А их змееныш приносит!.. Навроде в благодарность, что не удавили, а все еще нянчатся. Глава 21 Таргитай почесал голову, но ничего путного не приходило, но продолжал драть ногтями голову, хоть и нет умных мыслей, но приятно, просто приятно, и, почесывая сперва голову, потом спину, затем бока, медленно побрел обратно. Дверь неспешно отворилась, навстречу вышел Олег. Прищурился, внимательно рассматривал небо. Там в свете заходящего солнца грозно встали исполинские фигуры трех ратников, все в остроконечных шлемах, толстые, слегка размытые, но их видно было так четко, что Таргитай осмелился указать на них Олегу. Волхв всмотрелся, наморщил лоб: -- Да, ты прав, завтра с утра дождь... Но малый, скоро кончится. -- А эти, -- он указал пальцем, -- эти, которые с мечами? Олег скользнул равнодушным взором по тучам, перевел взгляд на дорогу впереди: -- А что с мечами?.. Как говорит Мрак, когда встретим, тогда и решим. -- Да нет, -- возразил Таргитай, -- я говорю о вон тех! Олег проследил за пальцем Таргитая, с недоумением перевел взор на его раскрасневшееся лицо. Зеленые глаза волхва были внимательными, серьезными. -- О ком? -- Вон о тех! Разве не видишь? Олег снова долго и добросовестно всматривался в облака. Вздохнул, пожал плечами: -- Нет. -- Ну вон же... Вон головы, шлем.. Один стал еще крупнее... Голова, правда, съехала в сторону... зато у коня выросли рога... ага, еще и крылья... Олег покачал головой: -- Тарх, тебе мерещится. Наверное, от твоего собачьего воя, который зовешь песнями. Там ничего нет. Одни облака. Таргитай попытался объяснить: -- Так я ж и говорю про облака! -- Ты говорил про воинов, -- нахмурился Олег. -- Да, но про облачных!.. Трое таких огромных, все в крови... Облака неспешно двигались, подсвеченные снизу багровым солнцем, замирали в преддверии ночи, когда засыпает и таскающий их за собой ветер. Никаких огромных воинов, никаких хвостатых звезд, радуги, круга вокруг солнца или сияния, что можно бы заметить и как-то объяснить... -- Свихнулся, -- сказал он с жалостью. -- Ладно, на ночь дам отвару из полыни. Я сумел отвар сгустить так, что теперь это просто кашица... Не просто горькая, а кишки вывернет!.. Сразу любая дурь уйдет. Мрак переговорил с подменышем, малец в самом деле кое-что сказал, а визжащая от счастья баба лезла со счастливыми слезами, слюнявила, хватала ребенка на руки и прижимала к груди, а то кидалась целовать руки Мраку, называя чудотворцем, волхвом-лекарем. Олег ревниво сопел, наконец лег на лавку под окном, отвернулся. Мрак вскоре услышал тихий сап. Волхв из Олега, конечно, могучий, но пока не растерял умения засыпать как простой лесоруб. Правда, его лицо и во сне оставалось напряженным, встревоженным. Он что-то шептал, дергался, Мрак на всякий случай подул в лицо, а то шепнет во сне что-нибудь, либо дождь из жаб, либо болото посреди села... Может быть, какая-то из баб и довела народ до белого каления, что всех замачивают в реке, люди зазря и щепку не передвинут, а тут таких камней натаскали... Таргитай вернулся чем-то озабоченный, вертел головой по сторонам, даже спросил Мрака, не видел ли тот уродливого детеныша, Мрак отмахнулся, Таргитай улегся с видом человека, который во второй раз спас, или собирался спасти, если не все человечество, то хотя бы друзей, о чем-то предупредив, от чего-то предостерегши. Мрак не спал долго, а когда веки отяжелели, начали смыкаться, его зоркие волчьи глаза увидели вроде бы какую-то неясную тень над лавкой, где раскинулся Таргитай. Там стоял маленький босой старик с длинной седой бородой, медленно водил руками над лицом дударя. Таргитай спал, посапывал, иногда дергал носом и двигал бровями, но лицо оставалось спокойным, зато лоб старика покрылся крупными каплями пота, а руки уже дрожали. Паскуда, подумал Мрак мстительно, сейчас я тебя схвачу. Ишь, вздумал поганые сны насылать, тварь ночная. Шуточки тебе, а дударь утром не сможет и свой мешок нести... Он услышал стон, остановился. Стонал не Тарх, а баечник. Мрак хорошо расслышал злость и отчаяние в голосе хозяина ночных снов. Так его, Тарх, подумал Мрак злорадно. Спи себе. Твою дурь никакими страшными снами не прошибить. Тебе везде и со всеми хорошо. Этот лопнет, пока к тебе достучится. Он же не знает, что ты по своей дури никогда ничего не боишься. Утром, когда встали, печь уже гудела, как горн в кузнице. Раскрасневшаяся хозяйка открывала и захлопывала широкие заслонки, воздух был уже теплый, пропитанный запахами поджаренной гречневой каши, печеной речной рыбы, а когда Мрак плеснул в лицо студеной воды из кадки, за спиной загремело, застучало, в спину шибанул такой мощный запах печеной рыбы. что он обернулся как ужаленный. Хозяйка, покраснев от напряжения, ставила на стол огромный поднос с запеченными в сметане карасями, толстыми, как поросята, каждый в коричневой корочке, Мрак ощутил во рту хруст, даже вкус нежнейшего мяса. На лавках зашебаршилось, Олег и Таргитай подхватились наперегонки, в глазах еще отголосок тревожных снов, но руки щупают невидимую рыбу. -- А?.. Что?.. Где?.. -- Спите, спите, -- кровожадно посоветовал Мрак. Он сел за стол, даже не набросив на плечи волчовку. Могучие плечи поблескивали матово и грозно в полумраке комнатки с единственным окошком. Со двора раздавались тупые удары железа по дереву. Возле забора тощий мужик старательно бил поленом с застрявшим в нем топором о колоду, но топор завяз крепко, а мужик явно не их тех, кто, крякнув, молодецки выдернет топор просто силой рук. -- Мужик твой? -- спросил он. -- Он, -- вздохнула хозяйка. -- Поддабривается. Вчера на бровях приполз... Уже ночью. Сейчас будет и дрова колоть, и посуду мыть, даже бурьян начнет щипать, как соседская коза... -- До вечера? -- поинтересовался Мрак. -- До вечера, -- согласилась хозяйка. -- Это ничо, -- утешил Мрак, -- главное, чтобы человек был... м-м-м-м... что за чудо, а не рыба!.. хороший. Таргитай и Олег, толкаясь локтями, устремились за стол. Коричневая горка была вся в трещинках, откуда выбивались острые, как ножи, струйки горячих запахов. Горка подрагивала, а когда Мрак хватал рыбину за рыбиной, обнажилась еще более горячие, просто огненные, а одуряющие запахи били с силой боевого молота. Когда с подноса так же быстро исчезли последние караси, хозяйка открыла вторую заслонку, и по комнате растекся густой пряный аромат жареного гуся. Таргитай счастливо завизжал, даже Олег сдержанно улыбнулся, но глаза оставались серьезными. Что-то не заметил во дворе гусей, а чтобы купить у соседей, надо иметь за что. После гуся на столе появился кувшин с холодным квасом, а когда и тот опустел, хозяйка сказала тихо, с печалью: -- Спасибо вам. -- За что? -- удивился Мрак. -- За тепло, за ласку. А больше всего, что сына вылечили! Заговорил мой птенчичек... Олег поморщился, из Мрака лекарь, как из его... он даже в мыслях не стал подыскивать сравнение, а сам Мрак отмахнулся с небрежностью величайшего из лекарей: -- Да пустяки, ничего трудного. Это тебе спасибо. И твоему мужику. -- Нет, вам поклон, что не погнушались нашим ребенком. Все говорят, что подменыш, чего только не плетут, какие только гадости... Мрак пробасил уверенно: -- Плюньте. Плюньте и разотрите. Какой же он подменыш, когда он выкапаный в отца? Да и на тебя похож. Вон губы точно, не ошибешься. А Олег, который дотоле на ребенка посматривал с брезгливостью, добавил умудрено: -- А подменыш или не подменыш -- разве в этом дело? Он ваш ребенок, вот и все. Мне он не нравится, верно. Но мне они все не нравятся. Я бы их всех передавил. Орут, носятся, что-то требуют, все ломают, пристают... Они все такие! Только одни ломают втихую, а этот... сидя на крыше, у всех на виду. Стукнула дверь, на пороге появился хозяин. Сгорбленный, рубаха как на пугале, под глазом здоровенный кровоподтек. Впрочем, можно сослаться на щепку, ударила по морде, пока дрова колол, гостеприимство являл. Правда, колол явно ночью, уже опухнуть успело. -- Доброго здоровья, -- поприветствовался он. -- Как почивалось? -- Спасибо, -- поблагодарил Мрак. -- Мы хорошо отдохнули, а сейчас дорога будет легка. Он поднялся, Олег вскочил с готовностью, только опузыревший Таргитай сопел и жалостливо осматривал стол, не столько потому, что хотел есть, а когда ешь, то вроде при деле, не надо идти, бежать, прыгать, торопиться, слышать злые окрики... Мрак с извиняющейся улыбкой кивнул на Таргитая: -- Это у нас бог. Он сказал спокойным, даже равнодушным голосом, и хозяин решил, что ослышался: -- Мох? -- Бог, -- поправил Мрак. -- Хотя если подумать... Хозяин смотрел на все глаза, все еще не верил. Таргитай с задумчивым видом ковырялся в носу, его палец так выпячивал крылья, что кожа белела и едва не прорывалась, палец ввинчивался с усилием, взрыхляя запасы, твердые сверху, клейкие и тягучие под коркой, вытаскивал с торжеством, долго и внимательно рассматривал с таким довольным видом, словно отыскал залежи целебной горной смолы, бережно вытирал палец и снова принимался чистить многочисленные пещеры. -- Это ваш бог? Мрак кивнул: -- Точно. Это наш бог. Эй, Тарх, почисть котел, уважь хозяев на дорожку. Вон сколько копоти налипло. Таргитай поспешно вытер пальцы, торопливо ухватил котел. Голос Мрака не зря грозен. В самом деле надо хоть в чем-то хозяевам вежество показать, ведь даже не заплатили за хлеб-соль, а также рыбу с гусем и ночлег. А на котле копоти набралось с палец толщиной. Хозяйка тоже вытаращила глаза: -- Это бог? -- А что? -- удивился Мрак. -- Не боги горшки обжигают. Они, вишь, котлы чистят. У кого бог кровавый, жертв требует, а наш бог смирнее теленка. Им хоть полы мой. Мужик помялся, сказал нерешительно: -- А может это и хорошо, что у вас такой бог... Олег торопливо собирал свой походный мешок, Мрак осмотрел секиру и сунул в петлю на перевязи, Таргитай все еще чистил котел, оттирал, но прислушивался, ибо когда оба двинутся к выходу, то котел можно бросить и недочищенным. Мужик, не отходя от порога, мялся, поглядывал на жену. Она пожала плечами, отвернулась, оставляя его решать какую-то задачу самому. Он боязливо посматривал на огромных невров, наконец решился, подошел ближе: -- У вас, я вижу, длинный путь... -- Неблизкий, -- согласился Мрак. Хозяин сказал еще тише: -- И еще я вижу, что люди вы... гордые. Никому не кланяетесь, спины держите прямо. Потому я боюсь обидеть вас, но я ж чую, что с пропитанием у вас прохудилось. Я мог бы дать в долг несколько золотых монет... Мрак с готовностью протянул руку, а Олег спросил непонимающе: -- А как же отдадим? Мы этой дорогой вряд ли вернемся... Мужик закряхтел в неловкости, вроде бы все понятно, но гости какие-то странные, но третий из них, самый молодой и золотоволосый, с виду не самый умный, сказал красноволосому с удивлением: -- Олег, но это же совсем просто!.. Мы отдадим кому-то по дороге, пусть даже в чужих землях, отдадим тому, кто нуждается, тот отдаст другому, и так золотая монетка... пусть даже уже не монетка, вернется сюда! Олег все еще двигал морщинками на лбу, старался понять речь дурака. Как всегда старался все понять, а Мрак уже принял горсть золотых, ссыпал в калитку, а одну подбросил. Сверкая в воздухе, она остановилась в высшей точке, потом понеслась вниз. Мрак подставил ладонь, но быстрые пальцы Олега перехватили чуть раньше. Зеленые глаза зажглись любопытством, а рыжие брови поползли вверх. -- Это ж из какого царства? -- А кто его знает, -- ответил хозяин с неловкостью. -- Да это я так, раньше такой странной чеканки не видел. Хозяин потупился: -- Нам все равно из какого кургана... Лишь бы помогало добрым людям. Мрак хлопнул его по плечу: -- Спасибо. Наш певец прав: добро, запущенное однажды, рано или поздно вернется. Даже, если обойдет весь свет. -- Не в этой жизни, так в другой, -- добавил Олег вполголоса. Он поклонился хозяевам, отступили, со двора пахнул свежий влажный воздух. Ночью прошел мелкий дождик, крупные капли еще покачивались на широких листьях чертополоха. Солнце тускло просматривалось сквозь тучи, но на юге синело чистое, отмытое небо. Таргитай и Олег, поклонившись хозяевам, пошли к калитке, а в двух полетах стрелы темнел мрачный и дремучий лес. Над деревьями взлетали стаи черных ворон, верхушки раскачивались, словно по лесу катился огромный валун. Мрак задрал голову, прищурился от проглянувшего сквозь тучку солнца. Труба была на месте, булыжники торчали из глины хоть и грубо, но потолстевшая труба стояла крепенькая, от ветра не свалился. Он улыбнулся и, прежде чем догнать изгоев, помахал рукой. Распустили своего упыренка, а ребенок должон крепкую отцовскую длань чувствовать. А какая строгость от мужика, что из корчмы не вылезает, а потом с поджатым хвостом по дому суетится, топор на ноги роняет? Зато если дитенку не вытирать ежечасно нос, а вручить полезное дело, то будет горд и счастлив, да еще попросит. Глава 22 Село стояло непривычно тихое. Женщин не видать, то ли перетопили вчера, то ли уцелевшие маются животами, наглотавшись воды, На отшибе застыла в одиночестве странная избушка, нижними венцами вросшая в землю. От остальных домов ее отделяла полоса дикой травы, явно не топтали люди, не ел скот, даже не касалась коса. -- Странная изба, -- заметил Олег. -- Везде бурьян, ногу не поставить, а дымок из трубы идет... настоящей трубы, а не из дыры в крыше. -- Там живет баба Рюха, -- ответил Мрак значительно. -- Откуда знаешь? -- Пока вы спали, я с упыренком беседовал. Олег озадаченно оглядывался, пока избушка не скрылась за поворотом: -- Баба Рюха?.. Гм... О бабе-Ляхе слыхал, с бабой-Ягой общался, бабу Рогу видел, белую бабу и лешую бабу знаю... -- А с дикой бабой сам мечтает повидаться, -- бросил Мрак насмешливо. -- Зато бабу Сечко боится... Эх, Олег! Смири свои волховячьи порывы. Вот когда все переделаем, тогда и... Олег шумно вздохнул. Счастье так близко, так возможно, ан нет: то мир надо спасать, то человечество... Село осталось позади, впереди темнел лес, а сбоку дороги земля шла холмиками, одинаковыми, на многих росла либо рябина, либо калина, а где березки и терновники, и Олег сразу видел, кто погиб своей смертью, кто наглой, кто умер от болезни, кто похоронен рядом с любимым, где закопаны байстрюки... Мрак присмотрелся: -- Таргитай, чего над тобой все мухи вьются? Таргитай неожиданно понял, обиделся: -- Ты сам это самое... -- Да нет, -- сказал Мрак, защищаясь, -- это я так, забочусь. Вонь, правда, знакомая, но это может быть не от тебя, ты прав... а от твоих портков. -- Грубый ты, Мрак. Ты сам зря всю ночь с упыренком... Вон какой бледный, невыспаный. -- Горе только рака красит. А я не рак. Таргитай посмотрел задумчиво: -- А знаешь, если смотреть вот отсюда... Нет, лучше отсюда. У тебя кожа как у рака! -- Что, -- сказал Мрак с горделивым удовольствием, -- такая прочная? -- Нет, серая, -- ответил Таргитай простодушно. -- А когда ты мылся?.. Ага, помню, мы ж совсем недавно под дождь попали! Мне снилось что-то смешное, когда вы с упыренком общались. Я спал на лавке у окна, а вы там на завалинке... Я чуть животик не надорвал! Только ты говорил непонятно, а он еще непонятнее, а ты отвечал и вовсе непонятно... Олег, не знаешь, о чем они так? Олег всматривался в деревья, что вырастали, на стволах всюду либо лечебная чага, либо целебные наросты, либо горькие, но лечащие листья, и от Таргитая отмахнулся, как от назойливой мухи: -- Какая-нибудь пакость. Что-нибудь вроде повязки, что сползает как-то странно... Он прибавил шаг, не желая разговаривать, Таргитай с недоумением повернулся к Мраку: -- Чего это он? Какая-то повязка... Мрак вздохнул: -- Да так... Сам не рад. Он упорный, как баран в новых яслях. Будет колотиться... Хорошо, если только лоб разобьет, а если вдруг поймет? Или хуже того: решит, что понял? Сам начнет... тогда хоть топись, хоть вешайся: это ж будет занудятина хуже, чем он сам. Еще за десяток саженей от деревьев ощутили прохладу из глубин леса, а когда вступили в тень, плечи сами приподнялись, грудь жадно хватила свежего воздуха, настоянного на смолистых шишках, горьких травах, пахнущей смоле. Олег приостановился, глаза пытливо уперлись в оборотня: -- И что тебе сказал упыренок? Мрак ухмыльнулся: -- Сказал... как раз для тебя. Придется помахать крылышками. Он не сбавил шага, даже наддал, изгоям пришлось почти бежать следом. Таргитай сказал радостно: -- Я люблю, когда Олег летает! Он такой противный, такой страшный, такой уродливый, что просто... красивый. Не, даже прекрасный. Мрак хмыкнул: -- Как это? -- Это... -- Таргитай начал было объяснять суть прекрасного, но Олег зло прервал: -- Мрак, не отвлекайся на дурня. А то и в тебе уже что-то эдакое... Что сказал подменыш? -- В лесу буянит чертов дятел. Да не просто, а с зеленой головой. Если знаешь, что это такое, скажи. Олег впал в такую задумчивость, что дважды натыкался на деревья. Наконец догнал обоих, сказал нерешительно: -- Я слыхивал от Боромира, что в старину был такой дятел, что если клюнет какое дерево, то оно сразу засыхает... Голова зеленая, такого заметить в лесу труднее. Я думал, что их уже не осталось. -- На нашу голову все остается. Таргитай снова вмешался: -- А при чем тут дятел, если нам нужны упыри? -- Если деревья сохнут, -- сказал Олег с неохотой, -- то и болота высыхают. Значит, я должен сверху высматривать этого дятла? Деревья расступились, пахнуло бодрящей сыростью. Небольшая лесная речушка пробиралась через дремучий лес, проскальзывала под упавшими стволами, что устроились просто по-царски: комель с торчащими корнями на одном берегу, вершинка на другом, одни ветви смотрят в небо, другие взбивают пену в быстрых струях. За пару сот саженей речка сумела разлиться на просторе, но еще дальше ее снова стиснуло в узких берегах, а деревья опускали ветви в воду с обеих сторон, почти перегородив от берега до берега. -- Малый привал, -- распорядился Мрак. -- Я пока пройдусь вдоль берега. Что-то тревожно мне... -- Тогда может я? -- предложил Таргитай. -- Мне ничего не тревожно. -- Тебе спинку потрудить не хочется, -- уличил Мрак. -- Олег, ты последи, а то он бог, ты -- волхв, а свиней кому пасти, оборотню?.. Так я вам напасу! -- Прослежу, -- пообещал Олег зловеще. -- Он еще и огонь разведет! Потому что боги к огню ближе, чем волхвы. И мясо разогреет, потому что еда -- дело священное. Уходя, Мрак слышал, как волхв перечислял бедному богу его обязанности. Выходило, что бог должен делать все на свете, но скорее всего, Олег просто страшился, что Таргитай быстро управится с хворостом и достанет из-за пазухи родимую. Говорит, новую песню сложил, жаждет побахвалиться, а для него, человека рассудка, любые песни, что подло обращаются напрямую к глупому, но сильному сердцу, минуя мудрую голову -- верх предательства и коварства. Берег был пологим, река с этой стороны превратилась почти в болото, заросла кувшинками, на полет стрелы от берега воду покрывала зеленая ряска, крохотные зеленые листочки усеяли воду так густо, что воды почти не видать, только если какая рыба вскинется за комаром, поверхность чуть колыхнется, и видно, что под зеленью все же вода. Широкие мясистые листья кувшинок лежали величаво, недвижимо, как приклеенные, почти на каждом по крупной лягушке. Огромные, с раздутыми боками, все дремали под косыми лучами, одна вяло стрекотнула, устыдилась и поплотнее прижалась белым брюхом к зеленому ворсистому листу, от которого так хорошо пахнет влагой. Мрак уже решил вернуться, как вдруг за явором шагах в десяти почудилось движение. Замедлил шаг, пошел неслышно, готовый как к схватке, так и... к лютой схватке. По ту сторона явора, прислонившись к стволу, сидела молодая девушка, почти подросток. Длинные светлые волосы, перехваченные лентой, падали на обнаженную спину, а на голове пламенел венок из ярко-красных цветов. Ее длинные стройные ноги по щиколотку прятались в цветке кувшинки, огромном, как собачья миска, даже как корытце для свиненка. На нее и край болота падала густая тень, листья двигались, и по воде и берегу словно бы двигались солнечные кружева. На стук подошв она оглянулась, вздрогнула. Ее огромные зеленые, как у Олега, глаза расширились. На миг Мраку почудилось, что бросится в теплую воду, распугивая жаб, но в следующее мгновение она бледно улыбнулась: -- Как ты меня напугал... Мир зашатался перед глазами Мрака. В груди стало жарко и больно, а сердце то колотилось, как козел о ясли, то замирало, как муха на морозе. Он чувствовал свои холодеющие губы, с трудом произнес: -- Почему ты... Голос его прервался. Она ответила уже увереннее, страх ушел из ее глаз: -- Твое лицо мне смутно знакомо... Кто ты? -- Ты знаешь, кто я, -- прошептал Мрак. -- Не знаю... -- ответила она жалобно. -- Как в тумане помню, что меня схватили какие-то люди... Я бежала, заблудилась, попала в это болото... Дай мне руку, помоги выбраться. Он подошел вплотную, она взглянула снизу вверх, испуганно и доверчиво, протянула длинную нежную руку. Под тонкой нежной кожей билась голубая жилка. От нежности и жалости у него остро кольнуло в груди. Понимая, что делает огромную глупость, он протянул ей руку. Она замедленно вложила свою узкую ладонь в его широкую пятерню, тут же ее пальцы сомкнулись, он успел удивиться нечеловеческой силе, и тут же его с силой потащили в воду. Другой рукой он ухватился за явор. В ее зеленых глазах мелькнуло удивление, она напряглась, пальцы держали крепко, несколько мгновений боролись молча, явор начал слегка вздрагивать. Внезапно Мрак ощутил, что ее пальцы слабеют, пытаются выскользнуть. Он сжал сильнее сам, напрягся. Жилы трещали, явор трещал и сгибался, но Мрак чувствовал, как пересиливает, перетягивает, вот она уже поднялась, вот он ее тянет, почти вытягивает, ее ноги уже вытянулись в струнку... вот, наконец, показались ее щиколотки. Он стиснул челюсти, потянул так, что в глазах стало темно, а в ушах зазвенело. Кувшинка заколыхалась, наверх пошли ее ступни: широкие, желто-зеленые, с перепонками между пальцев. Она задыхалась, лицо стало бледным до синевы, Мрак тащил, чувствуя, что едва не разрывает ее надвое, и наконец увидел длинные зеленые пальцы, что крепко держали ее за щиколотки, но уже расцеплялись, их ждало нещадное губительное солнце, жгло, как раскаленное железо жжет плоть... Он дернул из последних сил. Зеленые пальцы разжались, с шумом и плеском ушли под воду, а он выдернул ее к себе на берег. На самом деле она оказалась не тяжелее ребенка, и от рывка с такой силой ударилась о его твердую грудь, что дыхание вылетело со стоном, а волосы закрыли ей лицо и холодными прядями заструились по его обнаженной груди. Мрак наконец отпустил явор, схватил ее за волосы, оттянул голову, заглядывая в лицо. Испуганные глаза были чистого зеленого цвета, брови сошлись на переносице, изогнутые, как луки, а в его кулаке был настоящий шелк волос, ни намека на водоросли. -- Это он велел мне, -- сказала она торопливо. -- Хозяин этого болота... А ему велел какой-то колдун из племени людей. -- Да, конечно, -- ответил он. Взгляд его, на миг задерживаясь на ее вздернутой груди, все время опускался на ступни с перепонками. Не будь их, ее не отличить от молодой красивой селянки. -- Я все понимаю. Иди... Он разжал руки. Она вздрогнула, красивые брови взлетели, а зеленые глаза распахнулись во всю ширь так, что у него заболело сердце. -- Куда? -- Обратно, -- вымолвил он устало. -- Под корягу. Или где ты живешь? -- Ты... отпускаешь? -- Иди, -- повторил он. Она отступила, не спуская с него недоверчивых глаз, а когда ее ноги коснулись воды, в глазах вспыхнула радость, она упала навзничь, все еще не отрывая от него взгляда. Вода с шумом пошла брызгами, в полупрозрачной воде мелькнул ее гибкий силуэт, на миг исчезла, затем на середине болота поднялся водяной столбик, вода опала, и водяница, все такая же ослепительно красивая, крикнула срывающимся голосом: -- Я не знаю... не знаю, почему ты отпустил... у тебя злое, жестокое лицо... но я навеки... Только назови мое имя... я услышу, приду... Он махнул рукой и пошел прочь от болота, ноги волочил, будто к ним подвесили скалы. В спину прозвучал ее затихающий крик: -- Меня зовут Белая Лилия, я из рода Щеров... Деревья сомкнулись за его спиной, впереди пошла земля суше, запахи стали чище, он угрюмо раздумывал над странностью этого существа, что назвало ему свое имя, тем самым передав ему власть над нею. Всякий, кто знает тайное имя, волен вызывать и приказывать. Потому старики стараются опасных зверей не называть вовсе, вон бера зовут либо медведем, либо косолапым, а то и вовсе топтыгиным, каждый волхв учит детей, чтобы не поминали вслух черта, а то придет... -- Добраться бы до тебя, сволочь, -- прорычал он во внезапном гневе. -- Ишь, даже водяницу заставил... Олег и Таргитай жарили на палочках мясо, но Мрак уловил и сочный запах жареной рыбы. Олег, ухмыляясь, показал на крупных карасей, толстых и уже покрытых коричневой коркой, из-под которой выглядывало нежное белое мясо. Улыбка сбежала с его лица, когда увидел глаза Мрака: -- Стряслось что? -- Пустяки, -- отмахнулся Мрак. -- Тарх сказал бы, что на тебе лица нет... но волхв должен быть точен в словах. Лицо на тебе висит, только это уже не лицо, а... совсем не лицо. Кого загрыз? Мрак тяжело опустился возле огня: -- Надо бы. Как думаешь, кто нас не оставляет: тот проклятый воевода со своим колдуном, или же урюпинцы, за своего Змея мстятся? -- А тебе есть разница? Мрак удивился глупому вопросу, да еще от волхва: -- Конечно. -- Какая? -- Не знаю, -- буркнул Мрак. -- Но разница есть. Один колдун дурной, но сильный, а другой не силен, зато искусен. Есть разница? -- А ты поверил, -- сказал Олег с ласковым отеческим упреком. -- Какой ты простой, Мрак! Простой и доверчивый... Ладно, время дорого. Я пройдусь над лесом. А ты, Тарх, налови еще рыбки... В глазах Мрака что-то мелькнуло, он уже сделал движение, словно хотел остановить Таргитая, мол, ножки замочит, но пересилил себя, сказал угрюмо: -- Я поищу снизу. Все будем искать! Даже Таргитай поищет... в золе у костра. Начали! Время, в самом деле, дороже не бывает. Таргитай не успел спросить, как это искать в золе, он не такой уж и золушник, хотя покопаться в золе, конечно же, здорово, за что его звали то попелюшником, то золушником... но Мрак уже в личине огромного волка скакнул за деревья и пропал, Олег почти одновременно с Мраком взмыл в воздух. Пришлось торопливо собирать хворост, ждать лучше всего у костра. Даже если Мрак ничего не задерет, хотя скорее небо падет на землю, то можно разогреть мясо, захваченное из семьи подменыша. Хозяйка переложила ломти пахучими травами, завернула в чистую тряпицу, для нее Мрак так и останется великим лекарем... Глава 23 Олег судорожно бил крыльями о землю, так ему казалось, но та прогибалась подобно воде, и наконец понял, что колотит о воздух, а тот стал плотным, потому что лупит со страху так, что лес со всем миром будто рухнул в пропасть, виднокрай необъятно раздвигается, просто страшно, спиной чувствует сырь облаков, сдуру да со страху сейчас расшибет голову о небесную твердь... Он растопырил крылья, тут же качнуло и повело в сторону, там слегка подхватило, снизу жмет теплый воздух, словно от пожара, можно держаться вот так, просто растопырившись, надо только не соскальзывать с вершины этого теплого столба, тогда не только удержится на месте, но даже можно полегоньку подниматься вверх, пока сам воздух не остынет... Крылья ныли, сдуру расшиб о воздух. Мышцы, что от плеч, скулят от боли и усталости. Если честно, то перетрудил со страху, страшась упасть на землю с высоты. Летал бы чаще, уже привык бы. Далеко на севере показались светящиеся точки. Он присмотрелся, невероятное птичье зрение странным образом приблизило далеких птиц, их цветные крылья, поджатые к брюху красные, как у цапель, лапы. Шеи длинные, оранжевые и блестящие, словно покрытые золотыми перьями, а на красивых лебединых головах ярко горят пурпуром гребни, покрупнее петушиных, от них идет ровный мощный свет, играет на перьях... Неужто анки, подумал он неверяще. Род создал их на заре мироздания, потом они стали вредить людям, и Род истребил, но часть уцелела, перебралась на дикий тогда север, прижилась, только теперь прячутся, как от Рода, так от его людей... Облака двигались на север, но когда поднялся еще выше, там был слой странно тонких, как блины, облаками даже не назвать, неспешно идут совсем в обратную сторону. Воздух зимний, все тело начало застывать, мышцы свело судорогой. Мир перевернулся, облака и далекая земля поменялись местами, потом еще раз и