перестали огонь прятать в ямы... А где они? Воин всхрапнул, круглые глаза завращались, как раскаленные мельничьи жернова. Таргитаю показалось, что тот снова ударит, щека до сих пор горит, но тот странно качнулся под порывом ветра, а голос стал глуше: -- Близко... Его снова качнуло. Таргитай дернулся, волосы встали дыбом, ибо сквозь воина ясно светили слабые звездочки. Не такие яркие, как вне силуэта, но все же просвечивают, а воин сопротивляется, чтобы не дать утреннему ветру себя развеять. -- Я все сделаю, -- заверил Таргитай торопливо, с виноватой жалостью. -- Вот увидишь! -- Я все вижу, -- предупредил воин. Он не дал себя разорвать ветру, последним усилием собрался в узкий клинок и молча ушел в щель между камнями. Там на миг задымилось, а когда дымок развеялся, Таргитай осторожно потрогал еще горячую, словно туда упал уголек, плиту. Здорово же он меня, мелькнуло в голове. Щека горит, а рука должна быть невесомой... Ничего не пойму. Это Олег бы объяснил. Он попятился в темноту, повернулся, чтобы не видеть огня, пусть глаза привыкают, неслышно отступил еще и еще, стараясь уловить шорох или чужой запах. Везде тихо, но это значит, что либо враги умеют хорошо прятать свое присутствие, либо он без Мрака и Олега ни на что не годен. Надо бы разбудить их, но Мрак ясно велел дать им выспаться, а если разбудит зря, то прибьет, как жука на дереве. Плохо, что костер сдуру разожгли прямо у входа в грот. Он отсюда узрит, кто ползет, прижимаясь пузом к земле, но его тоже могут заметить на фоне звездного неба, стоит только самим припасть к земле. Каменная плита скоро кончилась, дальше пошла мокрая земля, а когда присел, пальцы коснулись перемолотых, будто проскакал табун, стеблей. Мрак что-то говорил о гордости и достоинстве, о прямой мужской спине, и потому Таргитай не стал ложиться и подкрадываться к врагу ползком по мокрой земле, а то и вовсе по лужам, а пошел во весь рост, с прямой спиной, разведенными плечами и недрогнувшим взором. Огонек, который заметил издали, вырос в костер. Таргитай различал мечущиеся красные фигуры людей, множество, костер не костер, а кострище, на нем словно бы собирались жарить целиком туров, и желудок сразу беспокойно заворочался, напоминая, что не ел уже так давно, так давно, что уже и не упомнит, ел ли вообще хоть когда-нибудь. Судя по коням, отряд пришел из южных земель, только там такие тонконогие и поджарые, да и сами воины смуглые больше, чем прожарят солнечные лучи, все черноволосые, в темноте вовсе почти плешивые, и только когда в костер подбрасывали новую охапку, Таргитай вздрагивал от вида длинных черных волос, грязных и слипшихся в сосульки, и потому похожих на множество мелких шевелящихся змей. Он тут же вспомнил жуткие рассказы о красивых женщинах далеких стран, у которых вместо волос растут живые змеи. У самого по спине скользнула холодная змея толщиной с руку. Мрак прав, ему больно, даже когда палец прищемит, а когда ящерица грызанула за палец, он орал вовсе не от счастья, палец распух, три дня дергало и нарывало... Здесь же змеи, а если и не змеи, то все равно противно. Он подошел потихоньку, дивясь, что нет охраны, никакой местный таргитай с черными волосами не бдит, все только суетятся, устраиваясь на ночлег, расседлывают коней, развязывают тюки с походными одеялами. В багровый круг света вошел крупный воин с седыми волосами, лицо испещрено не то шрамами, не то морщинами, челюсть выдвинута вперед, а глаза быстро пробежали вокруг: -- Еще не разобрались?.. Что за воины пошли! Вот в мое время... Вы, трое, следите за костром, надо изжарить оленей... А вы... Ирнак, возьми с десяток воинов, сходи к той скале. Свяжи их, сколько бы их там ни было... Грузный воин в доспехе, огромный и медлительный, угрюмо пробасил: -- Зачем мне десять?.. Если наш бог Манянь усыпил их, то я зарежу и сам. -- Дурак! В прошлый раз всего двое странников тащили на себе столько, что нашим пришлось впятером нагрузиться мешками... А чужаков надо принести сюда, на жертвенный камень великому Маняню! Великан посмотрел в темноту, посопел: -- Манянь если кого усыпит, то усыпит!.. Не копыхнутся. Давай сперва расположимся, обустроимся, а потом уже и чужаков зарежем... Не понимаю, почему такому великому властителю, как Кичастый, важна смерть этих жалких троих в звериных шкурах? Вождь пожал плечами: -- Нам какое дело? Он заплатит так, что мы сумеем вооружить большое войско. И отвоюем свои земли у проклятых санкинов!.. А всего-то сделать, это уничтожить троих лесных людей! -- Похоже, он побаивается их, если напустил на них мару, да еще и помог нам призвать нашего древнего бога Маняня! Вождь угрюмо кивнул: -- Вот и хорошо. Мы восстановим древнюю славу своего народа якгенов! Мы создадим государство якгенов, перед которым будут трепетать все царства, королевства и империи. Но сначала надо сделать первый шаг -- раздавить этих троих насекомых. Так что возьми крепких воинов и шагай! Гигант кивнул, взмахов длани позвал кого-то из темноты, но Таргитая уже что-то кусало за ноги, явно в темноте встал в муравейник, а еще Олег говорил, что даже умный может встать в муравейник, но только Таргитай в нем останется, и он поспешно выступил из темноты, с трудом сдерживаясь, чтобы не запустить пятерню в портки и не почесать в развилке. Глава 38 Все замерли, когда рослый незнакомец, так внезапно выступивший из тьмы, сказал чистым ясным голосом: -- Зачем посылать их так далеко? Воины схватились за копья. Таргитай оказался окруженным нацеленными в него остриями. Вождь быстро посмотрел в темноту. По его знаку трое воинов тут же отодвинулись и пропали, явно ищут с кем он пришел. -- Ты кто, дерзкий? Таргитай сперва подумал, что спрашивают не его, даже оглянулся, он-то никогда не был дерзким, но вождь смотрел бешеными глазами, и Таргитай ответил вежественно: -- Насекомое. Которое пришло само. Воины зароптали. Их темноты выныривали еще и еще, ему в грудь, в бока смотрели уже десятки острых жал. -- Ты пришел оттуда?.. -- спросил вождь напряженно. -- Почему ты не спишь? Признаваться, что его разбудили, дав по морде, не хотелось даже чужаку, а уж Мраку тем более не признается. -- Наверное, -- предположил он, -- твой бог не такой сильный, как наши баечники. Воины негодующе зашумели. Баечники у любого народа считаются самими низшими, даже сарайники главнее. Блистающие в лунном свете острия приблизились к его груди, уперлись в бока. Вождь раздулся в размерах, так выпятил грудь, набрав воздуха: -- Сильнее моего бога нет на свете! -- Но где же он? -- спросил Таргитай. Он недоумевающе оглядывался по сторонам. Вождь, покраснев от гнева, в лунном свете это выглядело, как будто он потемнел, закричал: -- Ты... дикий человек!... Наш бог явится, когда вот на этот жертвенный камень прольется твоя горячая кровь!.. Когда брызги крови щедро оросят... Он замахнулся кривым мечом. Таргитай непроизвольно отшатнулся, мгновенно выбросив вперед руку. Кулак наткнулся на зубы вождя, тот выронил меч и повалился навзничь прямо на жертвенный камень. Из-под вождя внезапно пошел пар, земля слегка вздрогнула, Таргитай услышал довольное рычание и лишь тогда понял, что вождь барахтается на жертвенном камне, а кулак разбил ему лицо, вбил зубы в глотку, а крови натекло столько, словно зарезали кабана. И все потому, что тот от злости так налился дурной кровью, что вот даже не ударил, толкнул только, а у этого прямо красные фонтаны из ушей... Грозный рев стал громче, вождь с трудом поднялся, бросился на чужака. Воины чуть расступились, давая место для поединка своего вожака с этим лесным человеком. Таргитай, уже осердившись, встретил его новым ударом в лицо. Хряснуло, а вождь отлетел, снова упал на жертвенный камень навзничь, руки и ноги дробно дергались, но сам не шевелился, словно сломал спину. Земля дрогнула сильнее, рев стал оглушающим. Внезапно из темноты выступила огромная страшная фигура в полтора человеческих роста, широкая и в странной блестящей под луной чешуе. На голове тускло мерцали рога, но пасть была полна зубов. Ноги вызванного бога были короткие, толстые, как бревна. Таргитай видел, как люди в копьями подались назад, падали на колени, вскидывали ладони кверху, что-то бормотали. Бог взмахнул длинной лапой над жертвенным камнем. Таргитай отступил на шаг, вытерся от горячих капель, упавших на щеку, а зверобог ухватил покалеченного вождя за ноги, рванул в разные стороны. Таргитай содрогнулся от страшного крика жертвы. Зверобог жадно пожирал несчастного, в громадной пасти хрустели кости, он поедал его вместе с одеждой и доспехом. -- Какой ты бог? -- удивился Таргитай. -- Ты просто волк. Зверобог, сунул в пасть ногу вожака, протянул свободную лапу к Таргитаю. Тот ударил по ней кулаком. Ощущение было такое, что ударил по отесанному бревну, да еще обожженному для крепости. Но лапа дрогнула, а зверобог взревел в оскорблении, выронил из пасти последний кусок мяса жертвы, протянул обе лапы к Таргитаю. Таргитай подумал, стал так, как становился Мрак, грудь вперед, плечи напряжены, показал в улыбке за неимением клыков белые ровные зубы и сказал сурово и мужественно: -- Хочешь крови? Ты ее получишь. Даже больше, чем ожидаешь. Он обхватил обеими руками чудовище, с силой сжал. Снова было ощущение, что обнимает могучий ствол дерева, если бы не странная рыбья чешуя, тут же страшные лапы сомкнулись у него на спине. Чудовище сжало его так, что захрустели кости, и потемнело в глазах. -- Даже больше, -- повторил он сквозь зубы, -- даже больше... И все же могучие лапы чудовища давили с такой силой, что ребра трещали и, похоже, лопались. Боль стегала, как пастух кнутом, в глазах стало темно. В ушах гремели водопады крови, шум превращался в рев. В последнем усилии сам сжал из последних сил, тут же руки ослабели, но вроде бы чуть ослабела и хватка противника. Снова набрал воздуха, напрягся и, не обращая внимания на боль в сломанных ребрах, сдавил изо всех сил. Едкий пот заливал глаза, но успел увидеть вытаращенные глаза воинов. Их бог все еще не сокрушил чужака! И еще Таргитай ощутил, что хватка чужого бога ослабла, он снова хватил воздух полной грудью. Он чувствовал, как вздуваются бугры мышц спины, отвердела грудь, а руки превратились в тугие корни старого дерева. В глазах стало темно уже от своих усилий, а в висках стучали не молотки, а били тяжелые молоты подручных кузнеца. Сверху заливало тяжелое, как деготь, зловонное дыхание. По щеке потекло горячее и липкое, то ли пот, то ли слюни чудовищного бога. Прямо в ухо хрипело, булькало, уже совсем не победный рык, не торжествующий рев, а хрип старого злого зверя... -- А тебя заставлю... -- простонал он, вспоминая слова мужественного Мрака, -- заставлю рылом хрен копать... Сил не было, ноги подгибались, но слова Мрака словно добавили мощи, но и зверобог тоже нашел в себе силы сдавить из последних сил, Таргитай едва не закричал, но снова вспомнил Мрака, как тот умеет разозлиться, вспомнил ярко горящие хатки полян, распятого на двери своего дома Степана, замученных женщин, и пусть этот не знает полян, но он тоже из тех, такой же... Он был как в горячем тумане, но в руках трещало, его грудь чувствовала, как та каменная плита, к которой прижат, дала трещину, разваливается на валуны, а те крошатся, рассыпаются в щебень, песок, пыль... Пальцы его разомкнулись, выпуская непомерно тяжелое тело. Рогатый зверь рухнул, чешуйчатые лапы звонко, как железные, ударились о камни, заскреблись и медленно застыли. Таргитай, чувствуя, что теперь не отобьется и от хомяка, дрожащей ладонью смахнул липкий пот с глаз. Воины разом опустились на колени. Лица их даже в красном пламени выглядели странно белыми, а руки и вовсе стали тонкими, как прутики ивы со снятой корой. -- Идите, -- прохрипел он, -- и... живите мирно. Они пали ниц, стукались головами оземь. Он видел только сгорбленные спины, такие одинаковые и похожие на могильные холмики. От этой мысли стало совсем печально. -- Идите, -- он хотел махнуть рукой, но не смог вскинуть это тяжелое бревно, что заменяло руку. -- И лучше... землю пахать... но живыми... чем мертвыми якгенами... Повернувшись к ним спиной, с тоской посмотрел на черную стену, что острым краем уперлась в звездное небо. Похоже, так высоко и в таком красивом месте в самом деле похоронили великого героя. А от великого и по морде получить не слишком зазорно. Любишь кататься, люби и саночки возить, смысл он понял, когда карабкался по крутому склону. Когда спускался, то одна нога была еще возле костра, а вторая уже внизу, слушал вождя и этого тупого гиганта, а теперь шел, карабкался, наконец уже полз, хрипя и цепляясь скрюченными пальцами за камни, а огонек его костра приближался так медленно, словно на самом деле потихоньку пятился. -- Дурак, -- сказал ему Таргитай с мукой. -- Нашел, когда играться! Последние шаги он почти прополз на брюхе. Костер погас, угли подернулись серым пеплом, но земля под костром и рядом еще оставалась теплой. Скрюченные пальцы едва подхватили хворостину, кое-как бросил, почти промахнулся, но кончиком задел угли, там вспыхнуло, багровый огонек побежал по сухой веточке. Мрак замычал, вздрогнул. Глаза распахнулись сразу, он сел, ладонь нащупала рукоять секиры. Глаза подозрительно пробежали по окрестностям, остановились на Таргитае: -- Что расселся, лодырь! Костер затух! -- Я счас, счас, -- прохрипел Таргитай. Горло словно все еще сжимали невидимые пальцы. -- Разгорается... -- Совсем в черт-те что превращаешься, -- сказал Мрак. Он пихнул Олега. -- Проснись, портки нашлись! Олег вздрогнул, сел с закрытыми глазами, одновременно щупая портки. А когда разомкнул слипшиеся со сна ресницы, в глазах был страх: -- Я заснул, словно в тьму рухнул. -- Я тоже, -- проворчал Мрак. -- Давно со мной такого не было. А Тарх так вовсе чуть не сгорел! Олег покосился на угли, в которых почти не осталось жизни, подвигал ногой единственную горящую веточку: -- Да, здесь он первый... Таргитай пытался что-то сказать, но ребра даже при вздохе задевали друг друга так, что от боли сыпались искры из глаз, куда еще оправдываться. Мрак присматривался к Олегу, поинтересовался: -- На тебе что, воду ночью возили? Волхв словно не спал всю ночь, глаза красные, лицо вытянулось, плечи жалко обвисли. Он походил на тряпку под долгим дождем. -- Стряслось что? -- спросил Мрак недружелюбно. -- Мрак... -- ответил Олег перехваченным горлом. -- Я понял, что не могу. Я просто... не могу... -- Что? -- насторожился Мрак. -- Магия кончилась? Олег помотал головой: -- Мрак, мы просто не имеем права... Кто мы? Ты хоть понимаешь, кто мы? Трое из Леса! Трое невежественных дикарей. Из дремучего Леса. Мы и так зашли слишком далеко. Каганат разнесли в щепки, умно ли? А с магами?.. Потом с богами... Ты хоть понимаешь, что умнее и умелее нас не только мудрецы, но и... почти все люди на свете?.. Я уж молчу про дубов, про упырей! Он в отчаянии раскачивался всем телом. Таргитай подгреб колени к груди, сберегая тепло. Мрак развел руками: -- Ты прав... Мы только что из Леса. И сразу узрели, что есть и сильнее нас... вроде Святогора, Горыни... Есть и мудрее -- тех вовсе не счесть, есть всякие удивительные люди и звери. Но одного не пойму... Почему самые отважные бьются как бараны в чистом поле друг с другом, удалью-де меряются, а на троне сидит дерьмо, ест и пьет от пуза, а мудрецы ему грязь с сапог слизывают? Почему боги, если они столь могучи, такие же бараны: ждут, когда все кончится?.. Олег прошептал: -- Вот-вот... И ты говоришь. Если даже они не шевелятся, то не с нашими мордами мир спасать. -- Видим одно, -- согласился Мрак. -- Но зачем Тарх в ливень выскочил под дождь, ты забился в угол и спал, а я притащил оленя? Таргитай с его мечом сильнее нас обоих, ты с магией мощнее всех на свете... но жрете мясо, которое добыл я, простой и даже очень простой. Таргитай обидчиво задержал кусок мяса у рта, поколебался, надо бы положить обратно, но пахнет так вкусно, да и Мрак просто дразнится, и он решил простить грубого оборотня. Олег отвел глаза, не хотел спорить или не знал как, но ответил глухим упрямым голосом: -- Нет, я не пойду дальше. Я просто не могу... Мрак сказал настойчиво: -- Олег, ты еще не понял? Так уж устроен этот мир. Правят не самые умные. Не самые справедливые. Почему? Да потому, что оглядываются, ищут еще умнее и справедливее, им-де совестно занимать место не по праву. А тем временем приходит уверенное в себе хамло, садится на трон... а народец по лени и тупости всегда готов поклониться тому, что сидит важно и топает ножкой. Олег молчал, но Мрак видел, что его доводы отскакивают, как от стены горох. -- Нет, -- ответил Олег твердо, и Мрак по его тону понял, что решение волхва окончательное, спорить бесполезно. -- Я остаюсь. Здесь. Надолго! Буду искать истину, буду стараться осмыслить бытие, понять мир... понять, куда идем, зачем идем... зачем все это!!! Мясо жарили порознь, каждый свои куски, ели молча, не глядя друг на друга. Таргитай даже побросал кости в огонь, и никто не указал, что если уж приносить огню жертву за хорошо прожаренное мясо, за тепло, за высушенную одежду, то надо бросить мясо. Все равно оставят половину туши. Мрак задержал полуобглоданную кость у рта. Глаза уставились на поляну, заросшую травой. Из леса вышли волки. Сперва показался крупный вожак, голова с проседью, но сам еще в полной волчьей мощи, зато знающий, умелый, повидавший. Волки за ним шли неспешно, уверенные как в своей силе, так и в своем вожаке. Тот двинулся через открытое пространство, часть леса темнела за полверсты, на людей покосился предостерегающе, показал длинные клыки, но не рыкнул, шел дальше, желтые глаза смотрели загадочно и пристально, словно видели только им зримую добычу. -- Где-то скоро война, -- заметил Мрак. -- Откуда знаешь? -- поинтересовался Таргитай. -- Волки заранее чуют. И заранее собираются поближе к полю боя. Он отшвырнул кость, ухватил другой кус, горячий и капающий соком, впился зубами. Однако коричневые глаза провожали стаю долгим задумчивым взором. И голос оборотня был невеселым: -- Я бы сказал, что они идут в сторону Долины Битвы Волхвов. Глава 39 Таргитай завалил остатки костра влажным дерном, притоптал для надежности. Мешки заняли свои места за плечами. Мрак оглянулся: -- Ничего не забыли? Пошли. Олег тащился несчастный, подавленный, поникший настолько, словно из него вытащили все кости или, по крайней мере, становой хребет. Мрак пропустил Таргитая вперед, пошел рядом с волхвом. Тот идет нехотя, все еще не согласен куда-то идти, что-то делать, ибо если сидишь, то хоть не творишь добра, но не творишь и зла, а с их силой можно всю землю поставить задницей кверху. -- Ты хочешь построить все по разуму? Олег!.. Ты не замечешь, какой ты весь правильный, что просто... занудный. А теперь и весь мир хочешь сделать занудным? Олег поморщился: -- Занудный, не занудный -- это слова, что ничего не значат. Для одного занудный, для другого -- нет. Не казался же я, скажем, занудным Лиске? А вот конь больше муравья для каждого. Хоть царь, хоть нищий, хоть мужчина, хоть женщина -- всякий тебе скажет, что муравей мельче. И так скажут, будь это утром, вечером, ночью, днем. И в жару, и в холод. Сытые и голодные. Веселые и злые... Так же скажут вон про те горы. Мрак сощурился: -- Про коня и муравья -- да. А какой конь больше: твой или Таргитаев? -- Мрак... Если сразу не определишь, то их можно померить. Я за то, чтобы люди жили по каким-то меркам! Чтобы это не выходило за рамки. За грани. За черту, ибо за чертой, как ты знаешь, одна чертовщина, а переступивших черту мы зовем чертями или преступниками. Мрак все еще в недоверии качал головой: -- Коней можно померить... А как измерить песню? Отвагу? Трусость? Любовь?.. Нет, Олег, не хотел бы я жить в твоем мире. -- А я в твоем, -- огрызнулся Олег. Таргитай прислушивался, умерил шаг, сказал неожиданно: -- А я тоже знаю про муравья! Такое, что про муравья... и эту... как ее?.. ну, эту... -- Стрекозу, -- подсказал Олег. -- Во-во, -- обрадовался Таргитай. -- Про стрекозу и муравья. Боромир как-то рассказывал. Что-то слишком мудрое, я не понял, но память у меня как у лося, как-то запомнил, потому что красиво, хоть и непонятно, собирался в песню... Олег поморщился, а Мрак заинтересованно попросил: -- Расскажи!.. Песни -- они чем глупее, тем лучше сердце задевают. -- Да бред это все, -- отмахнулся Олег, -- Он такое расскажет! На самом деле, все проще пареной репы. Однажды муравей тащил зерно, а стрекоза в синем небе кувыркалась, трещала крыльями... Я бы сказал, что она все пела, как Таргитай, но стрекоза никогда не поет, а Таргитая как раз замолчать не заставлю... Так вот, муравей видел, как стрекоза сядет то на один цветок, напьется сока, то перелетит на другой, там тоже напьется и наестся сладкой пыльцы, а потом вовсе спать улеглась в чашечке цветка. Он спросил ее: "Что же ты делаешь, Таргитай... то бишь, стрекоза? Как можно жить просто так, не иметь цели ни близкой, ни далекой, ни вообще какой-то?" -- Ну-ну? -- Стрекоза ответила, что она счастлива такой жизнью. Ее цель -- не иметь никаких целей. А как бы муравей ни старался, ему не убедить ее, что его жизнь более правильная, чем ее, полная наслаждений. Муравей развел сяжками, ведь в самом деле он не знает ее удел, как она не знает удела муравьев. У них разные цели, разные судьбы. Но вот однажды он заполз в мясную лавку, где как раз разделывали мясо. Сел вниз в уголочке и стал ждать, когда упадет самая маленькая косточка или кусочек мяса. А в окошко залетела стрекоза. Не долго думая, села на мясную тушу, лизнула кровь... И в это время мясник обрушил огромный топор, разрубил тушу, а попутно рассек пополам и стрекозу. Ее тело упало под ноги муравью. Он сказал ей: "Привет! Твой отрезок подошел к концу, а у меня начинается следующий"... и потащил разрубленное тело в муравейник со словами: "Ты считала меня занудой, но теперь видно..." Он замолчал, крупная коряга разлучила, а когда снова сошлись, Мрак спросил нетерпеливо: -- Но? -- Что? -- удивился Олег. Они слова разбежались, пропуская куст терна, теперь и Таргитай уже ломился рядом с Мраком, его синие глаза смотрели с обидой. -- Олег, ты не закончил! -- Разве? -- удивился Олег. -- А мне чудится, я сказал яснее ясного... Мрак подергал носом, вскинул руку. Невры послушно остановились. Он постоял, вслушиваясь, широкое некрасивое лицо стало каменным, потом кустистые брови поползли вверх. Изгоям почудилось, что по ту сторону густого орешника звучит чистый девичий или детский голосок, распевающий беззаботную песенку. Приблизились на цыпочках, уши на макушке, в самом деле высокий голос распевает что-то задорное, веселое. Мрак хмыкнул и, быстрый на решения, одним могучим прыжком перелетел через зеленые ветки, исчез. Таргитай самоотверженно бросился следом, кусты затрещали, словно ломился могучий тур. Олег юркнул за ним в пролом, они выбежали на открытое место, замерли. В трех десятках шагов над убитым оленем склонилась женщина. Возле нее на корточках сидел Мрак, что-то спрашивал, переводя взгляд с оленя на охотницу. Ее золотые волосы были убраны под капюшон, только на лоб свисали пряди, глаза были голубые, почти синие, смешливые, а лицо веселое и смеющееся. Она сошла бы за сестру Таргитая, если бы у него были сестры. Олег подошел осторожно, придержал Таргитая, что пер напролом, глотая голодные слюни. Мрак покосился на них, бросил охотнице: -- А это... это двое моих спутников. Прости, что оборвали твою песенку. -- Пустяки, -- ответила женщина звонким почти детским голосом. -- Вас трое? -- Да, в кустах никто не прячется, -- успокоил Мрак. -- Так говоришь, живешь неподалеку... Нет, ты кого так режешь? Олень -- благородный зверь, разделывать надо с почтением... Гляди. Он отобрал нож, быстро и хищно распанахал тушу на большие куски. Женщина смотрела с интересом, без страха, Олегу почудилась в синих глазах затаенная насмешка. По крайней мере, она разделывала изящнее. -- У меня есть соль, -- сказала она. -- Есть горькие травы. Если сумете развести костер... Таргитай подхватился, он уже почти лег, сказал торопливо: -- Я сейчас, сейчас!.. Эти прут, им хоть бы что, а у меня брюхо к спине прилипло. Даже присохло. Поедим, полежим... Она снова рассмеялась, веселая и насмешливая. Мрак пожал плечами, не голоден, но ради общества почему не посидеть у костра? Олег, вкладывая свою долю, срезал длинные прутья, очистил от коры, мясо нанизал тонкими ровными ломтиками. В узелке Сиринги, так она назвалась, кроме соли нашлись высушенные травы, ломкие настолько, что рассыпались в пыль, но когда ими посыпали мясо, невры заурчали как голодные звери: мясо стало настолько восхитительным, хоть и странно жгло рот, что проглатывали, почти не разжевывая, как волки, завалившие большого жирного оленя. Сиринга наблюдала за ними с хитренькой усмешкой. Она насытилась быстро, поклевала как птичка первой, деликатно показав, что мясо не отравлено, затем к удивлению невров вытащила из заплечного мешка странную доску с натянутыми на ней волосами разной толщины: от конского до тончайшего шелкового. Олег уже видел такие, рассказывал и Таргитаю, теперь дударь раскрыл рот и ошалело смотрел, как девушка покрутила колышки, натягивая каждый волос, тронула раз-другой, и в воздухе зазвенели странные звуки, от которых защемило внутри, а сердца застучали чаще. -- Святое Небо, -- выдохнул Мрак. -- Что это? Она радушно улыбнулась: -- У вас такого не знают? -- Откуда? -- изумился Мрак. -- В лесу родились, пням молились... Да и везде, где были, народ прост, как дрозд. Если поет и пляшет, то лишь два притопа, три прихлопа. А это... я даже не знаю! -- Тогда слушайте, -- сказала она горделиво. Олег смотрел, как она вскинула носик, лицо стало строгим, даже чуточку надменным. Сперва только перебирала эти волшебные нити, воздух наполнился прекрасными звуками, нежными и трепетными, потом очень тихо добавился ее голос, такой же чистый, светлый, пошли набирать силу вместе, сплетаясь и помогая друг другу. Олег в первые мгновения еще держался, пытался настроить себя на подозрительный лад: откуда в лесу такие инструменты, почему не выказала ни капельки страха, все-таки у них, надо признать, рожи зверские, одежка драная, забыли, когда и мылись, несет как от коней после тяжкой работы... но она играла и пела так, он не мог подобрать слова, что вся подозрительность постепенно улетучилась, как клочья сырого тумана под утренним солнцем. В вечернем воздухе долго дрожал, мучительно медленно замирая, чистый, как родник, звук, Сиринга уже молчала, а когда натянутые нити застыли, она ослабила колышки, спрятала волшебный инструмент в заплечный мешок. -- Ну что, -- сказала она деловито, -- пойдем? Мрак подхватил одной рукой мешок с мясом оленя, секиру -- другой, ответил за всех: -- Мы уже идем! Олег попытался сказать, что они не собирались никуда заходить, что им надо в Долину Битвы Волхвов, но язык не поворачивался протестовать, когда Мрак и Таргитай влюбленно заглядывали этой золотоволоске в глаза, едва не пританцовывали, готовы нести не только ее мешок, но и ее тоже, едва не отпихивают друг друга... -- Если только не надолго, -- предупредил он. Сиринга оглянулась, брови ее удивленно взлетели: -- А что, я вас тащу силой? -- Да нет, -- смешался Олег. -- Смотрите, -- предостерегла она насмешливо, -- вас трудно будет выгнать из нашего дворца! У нас много красивых женщин. Есть и очень красивые. Олег в замешательстве отвел глаза. Неужто есть еще красивее, подумал в замешательстве. Сверкает, как драгоценный камешек, быстрая и гибкая, как зверек, умненькая, глаза понимающие, словно видит его насквозь, грязного и пропотевшего, с такими же пропотевшими мыслями... Деревья мчались навстречу, разбегались, выпрыгивали сбоку, Таргитай на ходу ушиб палец, поднял крик, но не отставал, стыдно отстать от женщины, а та неслась как молодой олень, ловко перепрыгивала валежины, даже перескакивала невысокие выворотни и ямы, невры разогрелись, но держались ровно, с дыхания не сбились, и Сиринга, наконец, начала оглядываться с удивлением, сама пунцовая, как маков цвет, волосы выбились из-под капюшона, их трепало по ветру, и Таргитай еще дважды влипал в деревья, засмотревшись на диковатую девичью красу. Наконец, она приотстала, невры обгонять не стали, не с женщиной же состязаться, а Сиринга проговорила с трудом: -- Никто... никто еще... не догонял меня! -- Все когда-то бывает в первый раз, -- утешил Мрак. Он нисколько не сбился с дыхания, Сиринга смотрела на него как на великое чудо. Оба изгоя тоже дышали ровно, хоть и глубоко. Было видно, что так могут бегать хоть до поздней ночи, словно они не люди, а олени. Лес кончился, а дальше, как брошенный вперед с размаха зеленый ковер, простерлась равнина. Невры заворожено смотрели на чудо впереди: сверкающий оранжевым сказочный дворец на вершине огромного холма. Крыши и башенки горят как расплавленное золото, глазам смотреть больно, снежно-белые стены гордо вздымаются ввысь, словно не хотят ничего иметь общего с серой землей, из которой выросли. Забор вокруг исполинского дворца не настолько высок, чтобы спрятать его сверкающую красоту, да и зачем, если шапка свалится, когда посмотришь на высоченные стены дворца! Дорога вела к воротам, по краям две башни, над воротами навес, чтобы в непогоду дождаться, когда позовут старших, переговорят, решат на каких условиях впустить. Сами ворота из толстых досок, почти распиленных пополам бревен, окованы широкими железными полосами. В правой створке видна узкая дверца... -- Здорово, -- восхитился Мрак. -- Это же надо! -- Что-то не так? -- поинтересовалась Сиринга лукаво. -- Наоборот, -- сказал Мрак с чувством. -- Каким волшебством такое сотворили средь дикого леса? Он с упреком обернулся к Олегу, мол, учись. Это не горы трясти. Строить потруднее, чем ломать. Сиринга сказала все с той же беспечностью: -- Если бы волшебством!.. Здорово бы. А так все строили сами. Сперва холм насыпали... -- И холм? -- Да, здесь была равнина, заросшая лесом. Сперва выкорчевали лес... немало!... потом утаптывали землю, а на холм брали вон оттуда, там сейчас озеро образовалось, рыбы полно, утки, гуси плавают... А когда холм насыпали и тоже утоптали, только тогда построили там дворец... Она замедлила шаг, на лицо ее набежала тень. Мрак спросил сочувствующе: -- Трудно было? Камня вблизи нет, я вижу. -- Возили издалека, -- согласилась она. -- Но это не при мне. Я была еще маленькая, когда здесь все закончили, украсили, начали выходить в лес на охоту. Они приблизились к крепости на расстоянии броска дротика. Мраку сперва почудилось негромкое пение, оглянулся на Таргитая, увидел его заблестевшие глаза. Этот услышал еще раньше... В окнах башенок над воротами показались лица. Мрак приготовился долго объяснять, что они с миром, грабить и ломать мебель не будут, но тяжелая стена ворот со скрипом медленно пошла вверх. Внизу в каменном полу зияли квадратные дыры, а когда Олег задрал голову, нижний край ворот зловеще блеснул металлическими штырями. Ворота без нужды поднялись на высоту, при которой внизу проехали бы всадники, не склоняя копий. Слышнее стало пение, теперь Мрак уловил и ту волшебную игру на досках с натянутыми жилами. -- Беспечно живете, -- заметил он с осуждением. Сиринга наморщила носик: -- А чего страшиться? Это наш лес. Знаем вдоль и поперек. К тому ж видели, что вы со мной. -- Мы могли тебя принудить, -- предположил Мрак. Она не ответила, синие глаза сверкнули лукаво. Вечно настороженный Олег подумал, что им показали не все. Так ведут себя не от беспечности, а от осознания силы. Таргитай вертел головой так старательно, что стукнулся о каменную стену. Сверху раздался звонкий смех, веселый и беззаботный, как будто из мешка на пол высыпали крохотные серебряные колокольчики. Он вскинул голову, с башенки свесились три прелестные головки, все золотоволосые, одна другой краше, глаза огромные, хитрые. Одна девчонка сморщила нос и показала ему язык, все трое снова расхохотались весело и беззаботно. Друзья уже стояли за воротами, озирались. Таргитай догнал, под ногами непривычные для этого леса каменные плиты, широкие и тяжелые, но они уже не в лесу, а в огромном дворе, впереди дворец, яркий, как мотылек весной. Отсюда видны три двери, мимо прошмыгнула сгорбленная челядница, под стеной широкие лавки, словно там собираются полузгать семечки, глядя как на середине двора борются на потеху молодые парни. Во дворе два десятка невольников, все мужчины, крутили исполинское колесо. Ось была из бревна в два обхвата, конец уходил в землю, на другом весело трепетал синий прапорец. Два места у колеса пустовало, там болтались толстые цепи. Надсмотрщик подошел просто так, но раз уж пришел, кнут опустился на спину того, кто в этот момент тяжело проходил мимо. Обнаженная спина, вся в мышцах от чудовищных усилий, вздрогнула, кожа на лопатке лопнула, потекла алая струйка. Надсмотрщик пару раз взмахнул кнутом, этих достал не так удачно, сунул кнут за пояс и удалился. Странно, ни один не прикован, хотя пустых цепей болталось достаточно. Мрак кивнул на невольников: -- Воры? Сиринга отмахнулась: -- Если бы только! А то всяких хватает. -- Что так? -- Лес, -- ответила она неопределенно. -- В лесу что только не встретишь. Нас, к примеру, подумал Олег, но уже не настороженно, а с веселой усмешкой. Если не прикованы, значит могут бежать. А раз не бегут, то либо свою вину настолько чуют, либо на свободе у них жизнь еще страшнее и гаже. Глава 40 Сиринга отворила переднюю дверь, пахнуло ароматным воздухом, словно там хранились связки степных трав, и все трое за нею вслед вошли в огромный зал, но не строгий, а беспечно веселый, яркий, с картинками из цветного стекла на стенах. Олег осмотрелся, впереди должен быть трон или дорогое место для сидения, откуда их будут расспрашивать, но Сиринга снова беспечно отмахнулась: -- Мы так привыкли жить в лесу, что давно растеряли все привычки кому где стоять, что говорить, как кланяться... Вот Родничок вас отведет в свободную комнату, можете смыть пыль и грязь, а за это время накроют стол. -- Стол -- это хорошо, -- сказал Таргитай убеждено. Он потер ладони и облизнулся. Рядом с Сирингой стояла миниатюрная, ладно сложенная молодая женщина, улыбалась и с интересом рассматривала Таргитая. Ее оценивающий взгляд бесстыдно раздевал его, ощупывал мышцы, одобрительно похлопывал по выпуклым пластинам груди и по плоскому животу, трогал его золотые волосы, длинные и шелковистые. -- У нас будет хороший стол, -- подтвердила она. -- Одна из немногих радостей здесь в лесу -- это готовить. -- А я могу много съесть, -- сказал Таргитай радостно, -- чтобы вы могли снова готовить, готовить, готовить... Комнатка, которую им указали, была не велика, но со столом, двумя лавками, в углу бочка с холодной водой, ковшик на табуретке, вышитый рушник на вбитом в стенку колышке. -- А когда обед? -- крикнул Таргитай в спину Родничку. Она оглянулась, красиво изогнувшись, в глазах был смех, но ответила преувеличенно серьезно: -- Не успеешь помыться. -- Да я могу и так... -- Помыться! -- велела она категорически. -- На обеде будет присутствовать сама Алконост! А от вас слишком уж пахнет. Мрак потянул носом: -- Не то слово. Прет, это точнее. А если еще вернее, то воняет! Вот Олег любит подбирать точные слова, так слово смрад будет ближе, а если еще точнее... Олег сказал поспешно: -- Мрак, не надо! Ты же знаешь, со словами надо осторожно... А то крыша рухнет, или земля треснет. Родничок остановилась, глаза стали круглые: -- Так вы, кроме того, что грязные, еще и чародеи? -- Еще какие, -- заверил Мрак. -- Друг друга боимся. Родничок недоверчиво улыбалась, верила и не верила, что огромные мужчины гуторят так серьезно. Олег с бесстрастным лицом плескался у бочки. Как все мужчины, мыться не любил, но эту необходимость молча признавал в отличие от Таргитая, что разнылся, мол, совсем недавно попали под дождь, чего этим девкам еще надо... Мрак толкнул Олега: -- Он еще не заметил, что тут одни девки. -- Мойся, Тарх, -- посоветовал Олег, -- слышишь, что говорит Мрак? А Мрак сперва сказал, потом размыслился, на лбу появились морщины, двигал бровями, словно одевал через голову перевязь с секирой: -- А в самом деле... Только и увидели мужиков, что у того колеса. Олег, а чего все везде крутят колеса? И у киммеров, и у этих... как их... ну, что с рогами? -- Есть еще каменоломни, -- ответил Олег суховато. -- Просто с помощью колес можно открывать и закрывать ворота, черпать воду, поднимать на стену глыбы... Ты в самом деле хочешь знать устройство колеса? -- Нет-нет, -- заверил Мрак поспешно. -- А то еще стану на тебя похожим. Он даже отодвинулся, словно мудрое занудство волхва могло перескочить как блоха на его простую мужественную натуру и прогрызть в ней дыры. Родничок появилась, когда Таргитай отряхивался как пес, круто разворачиваясь из стороны в сторону, и серебристые брызги с его золотых волос летели веером. Мокрые, но освежившиеся, Мрак и Олег деловито осматривали каменную кладку, на хрупкую маленькую женщину оглянулись с радостным ожиданием, но она заметила, как оба непроизвольно встали так, что со спины не ударить, а их руки достанут ее, не мешая друг другу. Она сладко улыбнулась им, с дикарями надо ласково, хлопнула в ладоши. Откуда-то заиграла музыка, тихая и кроткая, Олег замер, страшась пропустить хоть звук, Мрак слушал и вертел головой, отыскивая невидимых музыкантов. Таргитай повесил голову, это не его простая дудка, здесь умеют играть. По-настоящему умеют, а не просто сопеть, недаром же его дудку еще зовут просто сопилкой. -- Обед ждет, -- напомнила Родничок. Мраку почудилось сочувствие в ее глазах. Для них эта музыка привычна, подумал он со смятением. В какой же красоте купаются... Может, потому и забрались в лес, чтобы не якшаться с такими грубыми и грязными, как они трое? Зал был освещен ярко и празднично, а в середине стоял огромный длинный стол. Невры остановились на пороге, великолепие ударило в глаза, как вспышка молнии. Стол уставлен не богато, но обильно: мясо, птица, рыба, множество узкогорлых кувшинов, но невры во все глаза таращились на красивых женщин, что сидели за столом. Четыре сидения были пустыми. Одно было настоящим троном, богато украшенным серебром и золотом, с высокой резной спинкой, закругленными подлокотниками. Мрак сказал со злым восхищением: -- Одни бабы... -- Здорово, -- выдохнул Таргитай. А Олег обеспокоено прошептал: -- Это и тревожит. -- Что ты трясешься, трус поганый? -- ответил Мрак тоже шепотом. Он тоже улыбался, раскланивался, что было удивительнее, чем если бы начали кланяться эти стены. Олег сел последним, осматривался настороженно. Предчувствие беды не покидало. Когда они сели, свободным остался только трон. Женщины откровенно рассматривали гостей, переговаривались с ухмылками. Никто не притронулся к еде, и когда Таргитай потянулся за лакомым куском гуся, его треснули с двух сторон: Мрак по затыл