ку, а Олег по руке. Мрак указал глазами наверх. Вдоль стены на высоте в два человеческих роста, почти под сводами, тянулась огороженная площадка. Там стояли ярко одетые женщины, все как на подбор молодые, красивые. Почти половина держала в руках те странные доски с натянутыми жилами, трое женщин пели чистыми прекрасными голосами, а кто-то и просто глазел на зал. -- Хоть не луки в руках, -- сказал Олег, но голос был уже легок, волхв явно не ожидал подвоха. Внезапно пение зазвучало громче, торжественнее. Самая яркая из дверей распахнулась. За столом женщины разом встали, и к удивлению Олега, они с Мраком тоже поднялись, словно их кто подтолкнул. Только Таргитай замешкался, глаза его все еще не отрывались от жирного гуся, но поднялся тоже, синие глаза расширились, когда в зал вошла стройная гибкая девушка, а вовсе не строгая повелительница, ее золотые волосы свободно рассыпались по плечам, падали на спину. На лбу горел золотой обруч с красным камнем, придерживая волосы, глаза настолько синие, что подумалось, не сестры ли здесь все, очень уж одинаковые... но эта, которую так приветствуют, самая красивая... да, самая красивая на свете. Девушка, ей не больше семнадцати весен, грациозно села на трон. Таргитаю показалось, что она с трудом заставляет себя двигаться медленно и величаво, слишком уж живое лицо, живые веселые глаза. -- Итак, -- сказала она звонким голосом, чистым и ясным, как утреннее небо. -- У нас гости... Я -- Алконост, как вы уж наверняка знаете, а кто вы?.. Вы кушайте, кушайте!.. Я просто не могу дождаться конца обеда, чтобы расспрашивать как принято... -- После баньки, -- хихикнула одна из женщин. -- И чесания спинки, -- добавила другая ехидно. -- И пяток... Алконост сказала строго, но не выдержала и рассмеялась: -- Вы что из меня бабу-ягу делаете?.. Я что, такая старая? Справа сидела Сиринга, она подмигнула неврам и сказала сладеньким голоском, словно бы испугавшись до полусмерти: -- Нет-нет! Ты молодая, молодая баба-яга! Царица расхохоталась так звонко, весело, что опровергать и спорить было бы дуростью, лучше посмотреть, и все всем станет ясно. Таргитай сказал с энтузиазмом: -- Да, лучше поговорить за столом!.. Только и того, что посидим дольше! А рассказывать любит Олег, он у нас умный. Женщины захихикали, Олег ткнул дурака кулаком в бок, но это заметили, захихикали сильнее. Мрак ел с удовольствием, с хрустом перегрызал кости. Разгрызенное не бросал на середину стола, как обычно, а складывал возле своей миски, что было высшим знаком уважения и сдержанности. К концу обеда его миску с трех сторон огораживал высокий неприступный вал, и когда служанка хотела положить ему на блюдо птицу, ей пришлось проситься зайти в его крепость. К удивлению и радости Таргитая оттаял даже вечно всего страшащийся Олег. Вскоре уже перебивал Мрака, рассказывал кто они и откуда, что делали, чем занимались, и выходило, что выше их на свете нет героев, что им все нипочем, что и сейчас идут перевернуть мир и сделать все по справедливости, то есть, так, как удобно им самим и всяким там людям, что ленятся задницы -- простите за грубое слово, -- поднять с печей, но все же люди лучше, по крайней мере, всяких там жаб, упырей или леших... Алконост слушала с улыбкой, женщины хихикали громче. Таргитай, наконец, сообразил, что им не верят, всякий мужчина старается распустить перед женщинами петушиный хвост, вертится и надувает грудь, потряхивает красным гребешком. А Олег продолжал торопливо: -- А когда мы проголодаемся в лесу, то и здесь все для нас просто!.. Либо Мрак перекинется волком и задерет молоденького кабанчика или олененка, либо я поднимусь в небо большой и грозной птицей, высмотрю что полакомее, ударю грудью и принесу в когтях... Это уже брешешь, подумал Таргитай невольно. Свою задницу едва таскаешь. Совсем не поверят... Женщины уже смеялись так, что еда выпадала изо рта. Алконост тоже смеялась, наконец выговорила сквозь смех: -- Но чтобы вот так, в волка... надо удачное сочетание планет... звезд?... Олег отмахнулся с беспечностью: -- Да ничего не надо. -- Но не всегда же получается, -- продолжила Алконост с улыбкой, женщины поддержали смехом. -- В самый нужный момент, когда нужно показать другим... ну, я хочу сказать, что встречала могучих магов, что каждый день двигают горами, заставляют бить источники, поворачивают реки вспять, одним движением бровей поднимают столы... но когда их просишь это сделать при людях, чтобы увидеть, им то расположение звезд не то, либо ветер не в ту сторону, либо еще что-то мешает... Женщины засмеялись громче. Олег удивился: -- Вы их называете магами? -- Да... -- Гм, мы их зовем иначе. -- Как? Олег развел руками: -- Если я скажу, то покраснеют и все кони в ваших конюшнях. Алконост сказала лукаво: -- Так что же все-таки мешает вам? Олег с недоумением посмотрел по сторонам: -- Да вроде бы... ничего, А что, должно что-то мешать? -- Обязательно, -- сказала Алконост со смехом. -- Обязательно! Олег развел руками: -- Что делать, мы совсем не такие. Женщины посмеивались уже тише, неспешно наполняли кубки, так же неспешно касались вина такими же красными полными губами. Их откровенно насмешливые взгляды были на Олеге. Похоже, он что-то начал понимать, изумился: -- Может быть, вам просто надо показать прямо сейчас? Чтобы не сомневались, что те ваши колдуны -- просто шахраи? Алконост развела руками: -- Если у вас получится... Олег с грохотом полез из-за стола. Красные волосы растрепались, он казался громадным среди и без того невысоких и ладно сложенных женщин, а когда встал посреди зала и вскинул руки, он был вовсе грозен и страшен. Но смех умолк, когда по настойчивым знакам Олега из-за стола поднялся Мрак. Высокий и широкий в плечах, он, в отличие от Олега, казался выкованным из железа, ни капли жира или дурного мяса, одни чудовищные мышцы, грудь широка и словно покрыта латами. На огромные руки, перевитые толстыми жилами, смотреть было страшновато. Они встали посреди зала, Олег сказал: -- Правда, мы наелись так, что пузо будет волочиться по плитам... Алконост стала было серьезной, когда волхв полез из-за стола, но сейчас снова улыбнулась: -- Понятно. Вам мешает то, что вы хорошо перекусили? -- Неплохо, -- согласился Олег. -- Заморили червячка. Когда вернемся в людские личины, поедим как следует. Как раз в охотку входить начали. Мрак, покажем? -- А чо нет? -- ответил Мрак беспечно. -- Давно уже... Забыл, как и бегается по-настоящему, а не этим... волк на трех ногах и то калека, а это, я на двух так и вовсе... Женщины посмеивались, смотрели поверх наполненных кубков. Мрак грянулся о каменные плиты, грубо стукнуло, все увидели нечто огромное, бешено выбирающееся из груды одежды, и в следующее мгновение оттуда выпрыгнул огромный волк, почти черный, весь налитый звериной мощью, пасть оскалена, в красной, как адова печь, пасти блестят острые зубы, длинные и страшные. В тот же миг рядом, расшвыривая одежду, выметнулась огромная уродливая птица. Крылья кожистые, как у летучей мыши, если можно представить летучую мышь размером с человека, на спине острый гребень, на не по-птичьи короткой шее хищная голова с распахнутым клювом, что больше похож на пасть: три ряда острейших зубов, глаза горят красным, словно внутри черепа раздуваются горящие угли... Еще красный гребень на голове, по которому Таргитай узнал бы Олега в любой стае ворон. У всех были распахнуты рты, а волк метнулся гигантским прыжком через широкий стол, птица мощно ударила крыльями по земле, подпрыгнула и поднялась в воздух. Женщины с визгом и душераздирающими криками падали на пол, заползали под столы, там верещали и вопили на все голоса, рыдали в ужасе. А страшный волк понесся по залу длинными прыжками, от избытка сил подпрыгивал высоко в воздух, но птаху не достал, та ширяла под самым потолком, а затем стремительно пронеслась над столами. Мощные взмахи валили кувшины, опрокидывали кубки, но женщин испугать больше уже было невозможно: плотно зажмурившись, сбились в кучи под столами и верещали так, что Таргитай сам завопил плачуще: -- Олег, Мрак!.. Хватит!.. У меня уже в ухах лящит! Алконост, бледная и похолодевшая, застыла в кресле как примороженная. Возможно, испугалась настолько, что не могла сползти под стол, губы тряслись, а смертельная бледность переползла на шею, стали видны голубые жилки. -- Мрак! -- заорал Таргитай. -- Олег!.. Хватит! Птица начала описывать круги над брошенной одеждой, но не опускалась, пока туда не вернулся ужасный волк. Волк пал на плиты, черная спина превратилась в такую же черную спину человека, еще горбатую, человек начал медленно расправляться, и тогда птица поспешно ударилась о землю, пока взоры самых смелых устремлены на волка, что превращается в голого мужика, быстро превратилась в прежнего волхва, который ухитрился как-то лежа натянуть портки и даже волчовку, встал и поклонился царице: -- Ну, как? Таргитай говорит, что мы даже красивые. Мрак оделся как можно быстрее, но до трусоватого волхва далеко, он накидывал на плечи волчовку, когда Алконост наконец сумела разомкнуть скованные страхом губы: -- Вы... вы в самом деле... -- В самом, -- подтвердил Олег. Он перешагнул лавку, справа сидел Таргитай, а слева было пусто до самого конца зала. Потер руки, жареное мясо, печеная птица, сочная рыба в сметане... Алконост остановившимися глазами смотрела, как оба лесных человека как ни в чем ни бывало сели за стол, их сильные руки с треском отрывали кабаньи ножки, хотя рядом ножи, ели быстро и жадно, тонкие косточки трещали под крепкими зубами и не возвращались, а крупные вылетали в виде зазубренных щепок, где не осталось ни капли сладкого мозга. Глава 41 Из-за края стола женские головки высовывались медленно, словно вырастали грибы. У всех в глазах ужас и готовность юркнуть обратно под стол. Трое урчали, трудясь над дичью, хорошо бабы готовят, травы горькие и острые добавили, и наелся вроде, а руки сами тянутся за новым куском. Алконост все еще приходила в себя, краска так медленно возвращалась на щеки, что вокруг миски Мрака снова вырос частокол из костей, а Таргитай в одиночку прикончил гуся, мелкий какой-то, начал метать в пасть жареных голубей. -- Вы в самом деле великие чародеи, -- выговорила Алконост, голос ее дрожал, -- никто из нас не ожидал... Таргитай ответил с набитым ртом: -- Я тоже не ожидал, что пойдут хвастать!.. Они такие... робкие. -- Робкие? -- переспросила Алконост. -- Еще какие! -- сказал Таргитай. -- Вот уже застеснялись, сопят в тряпочку. Ну, в скатерть... Правда, жрут все одно в три горла каждый. Мрак что-то проворчал, словно волк, у которого щенок пытается выдрать из пасти кость. Олег ел молча, но споро. Женщины сидели за столом смирные, как мыши. Алконост медленно подбирала слова, словно страшась рассердить страшных гостей, улыбалась светло: -- Нам часто встречались шахраи, что выдавали себя за чародеев. Но чтоб вот так... кушайте и этого кабана, сейчас принесут еще!.. Мрак возразил с набитым ртом: -- Я не чародей. Это вот этот рыжий -- чародей. -- Но ведь ты... -- Я невр, -- объяснил Мрак. -- Невр? -- Да. -- Но что это? Мрак в затруднении сжевал и кость, не заметил, только хрустом оглушил и женщин на той стороне стола. -- Человек. Человек леса! У нас все оборачиваются волками. Но это все, что мы умеем... К тому же это не чародейство. Алконост обратила ясные глаза на Олега. Страшные люди вели себя смирно, ели и пили, она заметно успокоилась. -- А ты, с красными, как огонь, волосами? -- Я тоже не чародей, -- признался Олег. -- Но иногда мне кое-что удается. Мрак прервал: -- Не слушай его, царица! Он чародей могучий, только еще не научился пользоваться силой. Сам недавно узнал о своей мощи. Алконост прислушалась, на верхней площадке пение стало громче. Она светло улыбнулась: -- Хорошо... Ты, который прикидываешься волком, будешь рыскать в лесу и приносить нам добычу. Если встретишь людей... что ж, загрызи, если их немного, а добычу принесешь. Таргитай, замерев, слушал эти страшные слова, не веря, что произносит их такая красивая и светлая женщина, похожая на веселую девчонку из их лесной деревушки. Перевел взгляд на Мрака, тот сейчас сказанет ей такое, что покраснеют не только кони, но и вся конюшня, но Мрак, продолжая жевать, только угрюмо кивнул. Алконост несколько мгновений смотрела на черноволосого чужака, словно ожидала и боялась возражений, не дождалась, перевела взор на Олега: -- А ты, умеющий превращаться в птицу... такую злобную и гадкую, будешь летать над нашими владениями. Если покажутся купцы, то сообщишь мне. Если один-два путника, пусть их перехватит и загрызет этот волк. Олег замедленно кивнул, его руки равномерно отрывали куски сочного мяса, отправляли в рот. Глаза становились сытыми, спокойными, страх ушел. Притворяются, внезапно понял Таргитай. Не хотят обидеть. А утром, когда отоспимся, просто спокойно уйдем, не сказав им дурного слова. Такие красивые... а что дурные и хотят слишком много, так все женщины дурные аж круглые и хотят чересчур много. -- А ты, -- спросила Алконост внезапно, -- что умеешь? Таргитай не сразу понял, что обращается к нему: -- Я? -- Да. У тебя золотые волосы и синие глаза, как у моих сестер, значит, ты должен уметь еще больше этих двух! Мрак хмыкнул, а Олег откровенно засмеялся. Алконост коротко посмотрела на них: -- Я что-то сказала смешное? В ее светлом голосе впервые проскользнула угроза. Мрак пояснил кротко: -- Не гневайся, великая царица. Это ведь Таргитай! -- И что же? -- Он ничего не умеет. Даже дров наколоть нельзя поручить, топор на ногу уронит. Она вскинула брови, красивое лицо стало надменным: -- Так зачем же таскаете с собой? Олег развел руками, сам не знал, он бы давно оставил в темном лесу, а Мрак пояснил снисходительно, словно сам удивляясь своей глупости: -- Он играет на дудке. Алконост недоверчиво смерила Таргитая холодноватым взглядом: -- А где же его дуда? Таргитай вытащил дудочку, показал и тотчас же, застеснявшись, спрятал обратно. После такого пения, как здесь, свой голос кажется грубым, как рев глупого медведя. Но глаза молодой царицы оставались настороженными. Она медленно, но властно протянула руку ладонью вверх: -- А ну-ка, дай мне дудку. Таргитаю страсть как не хотелось отдавать свою дудку в чужие руки, но отказать не посмел, он не грубый Мрак. Алконост приняла сопилку, посмотрела с недоверчивым удивлением, передала женщине рядом, та поспешно встала и ушла вместе с его дудочкой. Таргитай дернулся было следом, но Алконост молвила властно: -- Сиди. -- Она... вернет? -- Нет. -- Но это моя! -- Тебе дадут дудочку лучше, -- сказала Алконост строго. -- И даже покажут, как играть красиво. Таргитай сразу опустился обратно, поерзал, устраиваясь за столом надолго: -- Это хорошо бы! Я буду учиться. -- Тебе многому придется научиться, -- сказала Алконост многозначительно. Ему почудился злой умысел, но Мрак и Олег молчали, неспешно допивали вино. Алконост поднялась, властно хлопнула в ладоши: -- Все! Пир закончен. Отныне ты, волк, будешь делать то, что я сказала. А ты, нелепая птица -- свое. Принимайтесь за дело сейчас же. Мрак поднялся, вышел на середину зала и, к великому изумлению Таргитая, грянулся мощно, даже кости стукнули по камню, поднялся волком и тут же унесся огромными прыжками к выходу. Ему открыли дверь, он исчез. Почти одновременно ко своду взметнулась птица с красным гребнем, сделала круг и унеслась прочь... Алконост снова села, голос ее был полон брезгливости: -- Грязь, что осталась от этих зверей... собрать и сжечь. Им эта одежда больше не понадобится. Таргитай, предчувствуя нехорошее, опустил кость с лохмотьями мяса. Глаза его с мольбой поднялись на прекрасное лицо царицы. Она улыбнулась, показав ровные жемчужные зубки: -- Я помню, ты умеешь петь? -- Умею, -- ответил Таргитай. Он наблюдал за ней исподлобья, недоверчиво. -- Верни мою дудку. Женщины заволновались. Сиринга наклонилась к ее уху, торопливо зашептала, указывая глазами на Таргитая. Алконост улыбнулась Таргитаю светло и чисто, но в глазах была насмешка: -- Мы наслышаны о волшебных дудочках, свирелях. -- Что в ней волшебного, -- пробурчал Таргитай. Он опустил глаза, поковырял носком мраморный пол. -- Дудка как дудка... Женщины посмеивались уже раскованнее, указывали пальцами. Алконост проговорила задумчиво: -- Говорят, древние волхвы правили мечи, которые могут рубить сами... Слыхивала и о коврах-самолетах, шапках-невидимках и о других чудесных вещах. Были разговоры и о чудесных дудках, совсем простых с виду... Таргитай сказал с гордостью: -- Моя дудка совсем не древняя! Я сам ее вырезал. Он увидел, как на другом конце стола над его сопилкой склонялись золотоволосые головки, слышался мелодичный щебет, уже не обеспокоенный, дудка пошла по рукам, колыхаясь как по волнам, наконец Таргитай, как ни вытягивал шею, потерял ее из виду. Он ощутил болезненный укол, словно оторвалась важная ниточка в сердце. Алконост внимательно смотрела на его побледневшее лицо: -- Это дудка для тебя что-то да значит. А раз так, ты ее больше не увидишь. -- Зачем ты так? -- спросил Таргитай грустно. -- Потому что так! Потому, что изволю. А ты, ни на что не пригодный... будешь смотреть за нашими конями. Если хоть одной из нас не понравится, как работаешь, тебя приставят к колесу, что запирает врата. Таргитай смотрел глупо и растерянно. Женщины снова начали посмеиваться, впервые с того времени, как Мрак обратился в волка. Таргитай развел руками: -- Я не очень хорошо знаю коней... Алконост зло улыбнулась: -- Тем скорее окажешься у колеса! Но Мрак же послушался, мелькнуло к него в голове. И Олег... Значит, так надо. Оба не сказали, зачем прикидываются, просто случая не было... -- Хорошо, -- ответил он. -- Как скажешь, царица. Она вскинула высокие брови: -- Так чего же стоишь, растяпа? Он с трудом понял, что от него хотят, вылез из-за стола, пошел к выходу. Уже у самой двери услышал затухающие слова Алконост, значения которых не понял: -- Когда он не встал сразу, я уж начала было беспокоиться... И чей-то угодливый голосок: -- Кто из них устоит? Ноги сами понесли к раскрытым дверям конюшни. Коней любит, за ними ходить вовсе не зазорно, а если что делать надо, то подскажут Олег, он умный, или Мрак, тот смелый. А ему лучше сопеть в тряпочку, он что ни скажет, то невпопад, оба только сердятся... Кони довольно фыркали, он расчесывал гривы и хвосты, всем до единого заменил теплую воду на свежую ключевую, досыпал овса. Выбрал колючки, осмотрел копыта, проверил уши, нет ли клещей. Кони благодарно обнюхивали его руки и даже лизались как собаки. Лишь к полудню увидел, как огромный черный волк проскочил в прикрытые врата. В окровавленной пасти трепыхалась птица, какой Таргитай никогда не видел. Таргитай бросился наперерез, но Мрак словно не видел, а то и в самом деле не видел, не может же в самом деле быть таким... таким... К вечеру удалось увидеть пролетевшую над дворцом огромную страшную птицу с красным гребнем. В когтях что-то висело, даже шевелилось, но птица исчезла так быстро, что рассмотреть не успел. А когда пришла ночь, он потерянно улегся на охапке сена, поплакал немного, чувствуя себя совсем покинутым. За весь вечер ему бросили пару сухих лепешек, которыми хоть о землю бей, хоть под ножку стола подкладывай. Конечно, как всякий невр, он умеет обходиться без еды по несколько дней, но все ж после такого обеда... Остальные невольники, как и он, спали там же, где трудились. Лишь двух-трех он видел, когда те рано утром таскали бадьями воду наверх к женщинам, но затем и эти бедолаги отправлялись крутить колеса. Таргитай слышал треск, расщелкивание камешков, глухое постукивание массивных жерновов. Он заметил, что когда невольники возвращались из женских палат, у многих кровоточили спины, исхлестанные так, что кровь стекала по ногам. Снились ему поляны, хлев, стога сена, а когда открыл глаза, он в самом деле лежал на охапке сена. Удивленный, поднялся, огляделся, не сразу вспомнил, что Мрак и Олег что-то задумали, а ему пришлось ухаживать за конями, где, не дождавшись возвращения друзей, и заснул. -- Ну и ладно, -- сказал он с обидой. -- Ну и скрытничайте... Все-таки свежую воду в конюшню таскал с тяжелым сердцем. Прошло еще два дня, за все время Олега больше не видел, а Мрак пробегал мимо по двору, одним махом одолев все десять мраморных ступеней и пропадал внутри дворца. На душе стало так горько, что он сел прямо на охапку сена, поплакал чуть, пальцы сами по себе поискали дудочку за пазухой, не нашли. Мелькнула слабая мысль, что хорошо бы вырезать новую, нужно только отлучиться в лес, там орешник прямо у подножия холма, но чувствовал себя таким голодным и брошенным, что погрустил, потом вытер слезы, начал намурлыкивать новую песенку, что уже дня три вертелась в душе, толстая и бесформенная, как облако, из которого то блеснет золотая чешуйка золотой рыбки, то на миг покажется красная игла диковинного зверя, то мелькнет девичий платок... Он сам не помнил, как тихонько запел, стараясь никого не потревожить. Пел, не чувствуя под пальцами привычных дырочек, не чувствуя теплого дерева, но все же пел, потому что пелось как в радости, так и в горе, не поется только после сытого обеда, тогда вообще никто не поет, а только горланят, а сейчас горько, и он поет что-то горькое, невеселое... В сторонке глухо бухнуло. Когда он обернулся, там разгибался Мрак. Лицо перекосилось, спина закостенела, слишком долго бегал в волчьей личине. Оборотень был худ, черные волосы, слипшиеся от пота, висели грязными сосульками. На заострившемся лице глаза прятались под выступившими, как навесы скал, надбровными дугами, Таргитаю они показались двумя зверьками в глубоких норах. -- И ты при деле? -- сказал он сипло. -- Ну и хорошо... -- Мрак, -- прошептал Таргитай. -- Что мы делаем? -- Ты чистишь коней, -- ответил Мрак. -- Олег высматривает врагов, а я в лесу целыми днями... -- Нет, я хотел спросить, зачем? -- Как зачем? -- не понял Мрак. -- Ну да. Ты ловишь зверей, Олег летает... Зачем? -- Не говори дурости, -- прервал Мрак нетерпеливо. Он беспокойно оглянулся. -- Мы, наконец-то, получили то, к чему шли. -- Что? -- То, что нам хочется, -- объяснил Мрак. -- Ты все еще не понимаешь, что это и есть счастье! Счастье служить таким красивым, мудрым и благородным женщинам. Счастье подчиняться им. Счастье делать для их все, что они пожелают... и даже больше, если я смогу такое придумать, чтобы их обрадовать еще больше. -- Мрак! -- воскликнул Таргитай в страхе. -- Эх, не понимаешь, -- сказал Мрак сожалеюще. -- Служить -- это счастье!.. Это... это самое главное. А служить этой царице, лучшей из всего, что создано Родом, это вообще высшее, до чего мы смогли доползти! -- Мрак, что ты говоришь! -- Ты дурень, Таргитай, вот и не разумеешь. Как никогда не разумел ни умных речей, ни простых, ни даже дурацких. А раз не разумеешь, как не разумел, то просто поверь. И делай то же самое, что и мы. -- Но я не умею летать! -- взмолился Таргитай. -- И даже волком не могу... Мрак двинул плечами: -- Навоз убирать можешь? Вот и чисти конюшни. Глава 42 Да, он чистил конюшню, убирал перепрелое сено, соскребал грязь, а есть хотелось все сильнее, и наконец восхотелось так, что уже ни о чем больше не мог думать. Он отдирал с пола присохшие каштаны, когда отворилась дверь, вошли женщины, веселые и смеющиеся. Молодые и красивые, пахнущие настолько здорово, что Таргитай сразу ощутил себя в весеннем лесу, когда цветут молодые яблоньки, у них запах особенно нежный и чистый. Их было четверо, одна сразу отправилась за своим жеребцом, красавцем гнедым с огненными глазами, а трое ждали, рассматривали Таргитая. Он застыл, стоя на коленях и глядя на них снизу вверх. Одна засмеялась: -- Смотрите, он так и стоит с открытым ртом! -- Засмотрелся... А другая подошла к Таргитаю вплотную, сказала громко: -- Надо осчастливить раба! -- За его глупые глаза и раскрытый рот? -- Именно за раскрытый... Таргитай смотрел во все глаза, а она, поставив ногу ему на плечо, быстро задрала платье. Он ахнул, горячая струя, зловонная и мощная, совсем не девичья, ударила ему в лицо. Женщины хохотали, четвертая тем временем вывела коня, подруги оставили Таргитая, пошли хлопать жеребца по крупу, дергали за гриву, так и ушли, хозяйка жеребца уже сидела в седле, а Таргитай провожал их остановившимися глазами. С головы текло, волосы слиплись, от них мерзко пахло. Волчовка собралась сосульками, смердела. Даже в сапогах чавкало и хлюпало. От портков смердело, как из гнилого болота. Глотая слезы унижения и несправедливой обиды, он забрался в дальний угол, торопливо разделся и долго оттирал себя пучками душистого сена, оттирал одежду, а когда пришла ночь, прокрался к колодцу и так долго мылся ледяной водой, что весь покрылся пупырышками, Мрак бы не поверил, долго и старательно стирал и перестирывал, промыл несколько раз сапоги, как не делал и сам Мрак, а когда вернулся в конюшню, вычистил, набил в оба сапога на ночь пахучего сена, чтобы до утра вобрали вонь, а взамен пропитали лесными запахами. Есть хотелось так мучительно, что не то, что заснуть, не мог веки смежить, перед глазами то вставал накрытый стол с яствами, то представлялся жирный гусь на вертеле, прямо над раскаленными углями. Еще старый Боромир как-то говорил, что певец чем голоднее, тем лучше поет, а сытый и довольный -- не только не певец, не воин, и даже не волхв, но даже и человек только наполовину, а наполовину вовсе свинья лесная. Он чувствовал, что впервые жить не хочется вовсе. Еще одна из женщин пришла за конем, и хотя все было хорошо, конь в порядке и сыт, она просто ни за что отхлестала по щекам, а когда вскочила на коня, еще щелкнула по спине плетью. Таргитай долго смотрел вслед, губы дрожали, а на глазах стояли злые слезы. Вернувшись, выплакался, пожаловался коням, а потом тихонечко запел, остро жалея, что с ним нет его дудки. Песня шла плохо, без дудки совсем не то, но все же душу как-то освободил, стало чуть легче. В дальней стене скрипнуло, обозначился квадрат темного неба с яркими звездами. На пороге стоял, залитый светящимся ядом лунного света, человек. Таргитай поперхнулся, вскрикнул тихонько, еще не веря глазам: -- Олег!.. Олег? Человек сделал ему знак подойти, Таргитай побежал, сшибая углы конских ясель. Разбуженные кони недовольно фыркали, всхрапывали, лягались спросонья, крепкое дерево глухо стонало под крепкими копытами. В лунном свете Олег выглядел исхудавшим, изможденным. Когда Таргитай подбежал вплотную, он со страхом и жалостью понял, что Олег в самом деле настолько худ, что просто дивно, как сумел истощиться всего за три дня. Разве что не жрет, а носится под облаками с утра до вечера, а потом с вечера до утра. -- Олег, -- проговорил Таргитай со страхом. -- Ты у нас умный, скажи мне правду. Глаза Олега запали, как у Мрака, скулы заострились, едва не дырявя сухую кожу. Призрачный свет падал сверху, надбровные дуги блестели, а глазные впадины казались бездонными пещерами. -- Какую? Даже голос у него был сиплый, осевший, словно уже разучился говорить, а только каркал или скрежетал клювом. -- Что стряслось, Олег? Мне страшно. Лицо Олега было неподвижное, он с нетерпением оглянулся, поднял голову и коротко взглянул в звездное небо. Таргитай видел, что волхв едва удерживается, чтобы не обратиться в птицу и снова не взмыть в темное небо, носиться там, заметая звезды... -- Ты должен быть счастлив, -- сказал он твердо. -- Почему? -- Мрак счастлив, я тоже счастлив. А тебе для счастья всегда надо было меньше, чем нам. Таргитай уронил голову, прошептал потерянно: -- Но я почему-то не счастлив. Даже очень несчастлив. -- Дурак! -- Дурак, -- согласился Таргитай послушно. В глазах защипало, он вытер рукой слезы. -- Но я всегда был дураком! Но вы меня не бросали. Олег снова нетерпеливо оглянулся: -- И сейчас не бросили. Мы все трое служим великой и мудрой царице Алконост. -- Мудрой? -- вскрикнул Таргитай горестно. -- Почему мудрой? Олег зло оскалил зубы, на исхудавшем лице это выглядело страшно, а лунный свет высветил клыки, сделав их похожими на волчьи: -- Не просто мудрой, а самой мудрой! Тебе, дураку, не понять. Но остерегись так говорить о ней. Глаза его горели настоящим бешенством. Таргитай отшатнулся, показалось, что Олег вот-вот ударит. -- А мне что делать, Олег? -- Служить! -- отрезал Олег люто. -- Зачем? Огромный кулак мелькнул перед ним так быстро, что Таргитай сперва ощутил боль, затем горячее и соленое во рту, а лишь тогда сообразил, что это Олег ударил его зло и безжалостно. -- Запомни, -- приказал Олег холодно. -- Запомни! Второй раз повторять не буду. Просто убью. Запомни, что мы все трое живем лишь затем, чтобы служить Алконост. Это счастье -- служить ей! Счастье -- ловить каждое ее желание, угадывать даже и тут же бросаться выполнять. Понял? Таргитай вытер кровь с разбитой губы, прошептал: -- Понятно. -- Ни черта ты не понял, -- бросил Олег презрительно. -- Ты просто запомни! -- Запомню, -- пообещал Таргитай. -- Я все запомню. Олег повернулся спиной и пошел к выходу, уже начиная разбегаться для прыжка в воздух. На исхудавшей спине лопатки ходили, как лезвия широких топоров, едва не прорывая кожу. Он весь был перевит тугими жилами, под кожей не осталось уже и капли простого мяса. Внезапно Олег остановился, круто развернулся. Лицо его было в тени, но глаза блеснули красным, как у огромной летучей мыши: -- Таргитай! -- Я здесь, -- крикнул Таргитай из конюшни. Он высунулся, пальцы его бережно ощупывали разбитый рот, быстро напухающие губы. -- И еще одно, -- предупредил Олег люто. -- Если еще хоть раз заиграешь... или запоешь... я просто убью тебя. -- Олег! -- Убью, -- повторил Олег с неожиданной яростью. -- Просто убью. Без предупреждений. Он повернулся, пал на каменные плиты, Таргитай снова не увидел момент превращения, темно, но из бесформенной массы взметнулась та самая страшная птица с красным гребнем, теперь совсем темным. У Таргитая сердце оборвалось, в груди стало холодно и одиноко. Он сглотнул кровь, во рту все еще солоно, а губа лопнула, в глазах затуманилось, затем по щекам побежало горячее, попало на губы, защипало, снова соленое, и он понял, что горькие слезы смешиваются с кровью из разбитого рта. Почти не понимая, что делает, да и зачем понимать дураку, он потащился в конюшню, где добрые кони, ни один не лягнул, даже не обругал... Прошло еще два дня. Кормили все хуже, иной раз забывали бросить даже сухарик. Он терпел, иногда плакал втихомолку. Кони его жалели, а он, привязавшись к ним, всегда подсыпал свежий овес, менял воду, чистил и скреб, расчесывал гривы и хвосты. Иногда коней разбирали всех, а когда возвращали, от коней пахло потом и кровью. На седлах и попонах он тоже находил пятна крови, но женщины, судя по их песням, возвращались с этих грабежей все целые, а кровь явно была чужая. На сердце стало так тяжко, что руки в который раз пошарили за пазухой в поисках дудочки, но нащупали только ровные валики мускулов живота, что тоже стали мельче, исхудал. Он бы стерпел, если бы не настырное пение, что доносилось то из дворца, то со стены, то вовсе чуть ли не из леса. Но опустилось солнце, на темнеющем небе начали появляться звезды, словно выныривая из синевы, а сладкий напев не прерывался... ему же так хотелось есть, хоть обгорелую корочку хлеба, что спать не мог, хотя кони всхрапывали успокаивающе, чесались и сопели уютно... Напев начал рождаться сам по себе, он только мычал сперва и раскачивался, потом стали появляться слова, как эти звезды на небе, а потом слов стало много, хоть и меньше, чем звезд, мелочь не нужна. Таргитай оставил самые яркие, они вспыхивали и жгли ему душу, заставляли сердце биться чаще, а голодный желудок притих, устыдился, ведь на свете есть вещи важнее, чем набивать брюхо... Он встал, спина распрямилась, а голос сам зазвучал громче и сильнее. В ночи был шорох, быстрое движение воздуха, затем в двух шагах мелькнуло темное, оттуда разогнулся человек. Мрак был худ, ребра торчали, как прутья на остове корзины. Впадины ключиц запали, выглядели провалами. -- Великое... Не...бо, -- прорычал он, слова с трудом шли из горла, что почти стало волчьим. -- Ты как... поешь... как поешь! Таргитай покачал головой, ему хотелось броситься Мраку на шею, выплакаться, но обида, странная гордость нечто еще, чего не понимал, но что иногда просыпалось, властно держали на месте. Он пел, хотя знал, что поет не он, Таргитай, а то, что живет в нем, и оно тоже -- Таргитай, но когда он, этот простой Таргитай, просто живет, когда живет просто, того особого Таргитая не достать... Закрыв на короткий миг все звездное небо, мелькнула хищная крылатая тень. Мрак успел лишь повернуть голову, когда крылатый зверь ударился о камни, со стоном поднялся. У него ребра торчали еще сильнее, чем у Мрака. Глаза ввалились вовнутрь черепа, не видать, а голос проскрипел, словно шел из старого сухого дерева: -- Ты все-таки запел... Таргитай кивнул с гордостью, вскинул голову выше, ну и убивай, а песня шла из него, как неудержимо идет великая река к водопаду, где срывается в бездну широкой грохочущей стеной. -- Ты все-таки запел... -- проговорил Олег снова. Мрак потянул носом, завертелся на месте, будто пытался поймать собственный хвост. Олег медленно шагнул к Таргитаю. Его раскачивало, словно уже разучился ходить, руки растопырил, но воздух прогибался, не давая опоры коротким пальцам, где на этот раз не оказалось перепонок. От конюшни мелькнула тень. Мрак стоял, уже одетый в чужие тряпки, но с перевязью за спиной, откуда торчала рукоять секиры. Зло швырнул под ноги Олегу грязное тряпье: -- Одевайся. -- Оде... одеваться? -- переспросил Олег тупо. Мрак гаркнул: -- До тебя еще не дошло? -- Что... -- Дурак, -- сказал Мрак с горечью. -- И я дурак. Мы же были в путах! Они нас околдовали! Олег проговорил медленно: -- Я не ощутил колдовства. Его просто не было. Таргитай оборвал песнь на возмущенном вопле: -- Как не было? Вы ж от меня отказались!.. Как в могли? Ты сам, Олег, говорил, что я сокровище, какого еще поискать надо!.. Мрак потянул из-за плеча секиру. Жилистые руки с такой силой обхватили рукоять, что устрашенный Таргитай своими глазами увидел, как из под пальцев закапал сок. По-волчьи грубое лицо перекосила злая гримаса: -- Черт бы их побрал!.. Меня одурачили!.. Меня!.. Бабы! Олег тряхнул головой: -- Неужто... и меня? Мрак рыкнул: -- А ты что за прынц? -- Не принц... но... я волхв... меня одурачить трудно. -- Ученого дурака дурачить проще, -- прорычал Мрак. Его трясло, зубы лязгали, и лицо то начинало превращаться в волчью харю, то нехотя возвращалось в человечью. -- Мы уходим, аль как? Олег проговорил медленно: -- Уходим. Конечно же, уходим... Через дворец? -- А как же еще? -- прохрипел Мрак. Он захлебнулся слюной, закашлялся, добрый Таргитай стукнул по спине. Душа радостно ходила на ушах, он еще ничего не понял, но Олег совсем не убил, а Мрак уже предлагает здесь все бросить и уходить... -- Идем, -- ответил Олег сумрачно. -- Иначе стыдно будет смотреть в глаза даже козам. Таргитай раскрыл было рот для вопроса, причем тут козы, наконец-то можно поговорить, но оба одновременно метнулись к дверям дворца. Оттуда все еще неслись тихие нежные звуки, над крышами блистали яркие звезды, а россыпь звездной пыли протянулась от края неба до другого края. -- А я? -- крикнул Таргитай, но в ответ услышал только грохот, треск, из пролома блеснул оранжевый свет смоляных факелов, там мелькнули две страшные фигуры, исчезли, зато треск и грохот нарастали и ширились. Таргитай стряхнул с себя наваждение, бросился следом. Мрак и Олег что-то перепутали, собрались же уходить, женщин обижать, вообще-то, нехорошо, а уж красивых так и вовсе нельзя, боги обидятся, они их творили с особой любовью... Пролом зиял, как вход в жерло горящей печи. После ночи свет факелов казался немыслимо ярким, а когда ворвался в этот свет и нагретый воздух, пропитанный тяжелыми запахами горящего масла, ароматных деревьев, пахучих трав и масел, что так обожают женщины, то ноги сами понесли вслед Мраку и Олегу, которых все равно чуял по крепкому мужскому запаху, особенно густому после тяжелого трудового дня... Впереди от лестницы послышался жуткий нечеловеческий крик. Ему ответил звериный рев. Таргитай, похолодев, все ж не понял, Олегов клич или Мрака, в нем было столько ярости, злобы, лихости, что помчался со всех ног, спеша остановить, успокоить. На ступеньках было странное животное, разрубленное почти пополам. Ростом с человека, а вместо рук кожистые крылья, на концах крыльев торчат растопыренные пальцы, страшные, когтистые, хищно скрюченные. Он перепрыгнул с неловкостью, задев, а выше на площадке лежали сразу три, кровь подтекала снизу, расплывалась, сбегала по ступенькам. Два животных лежали вверх мордами, Таргитая передернуло от омерзения. Морды почти человеческие, уже человеческие, только с раскрытых в смертельной злобе пастях белеют острые зубы, глаза вытаращенные, странно лиловые... головы человечьи, шеи человечьи, разве что покрыты короткой редкой шерстью... Таргитай гадливо отвел взгляд и перепрыгнул пошире, сапоги резко пошли вперед, как на льду, он ощутил себя в воздухе, в следующее мгновение с размаха ударился спиной и затылком о мягкое, взлетели брызги теплой крови. Он в панике перевернулся, вывалявшись в крови весь, пальцы опустились на теплую плоть, странно знакомую, он взглянул и отдернул руку с такой быстротой, что едва не упал лицом в обвисшую, как коровий хвост, грудь этой полуженщины-полузверя. Рев Мрака раздавался наверху справа, но едва он сделал шаг в ту сторону, как ему ответил яростный крик Олега. Оттуда же слышались тяжелые удары, грохот, тонкий пронзительный визг. Он бросился направо, лучше уж с Мраком, как из бокового прохода выбежало трое этих отвратительных женщин. В их руках были острые кривые мечи, по всему коридору вдоль стен ярко горели светильники, распространяя запах благовонных масел, и свет блистал и преломлялся в заточенных лезвиях. Таргитай отступил, оглянулся, но нигде никакого оружия, если не считать собственных кулаков, красивых статуй и колонн, поддерживающих кровлю. -- Твари, -- закричал он, старясь разозлиться. -- Вы забрали мою дудочку! Он ухватился за колонну, в тело хлынула злая сила. Бревно затрещало, он выдрал его из углубления, с треском просела крыша, посыпался мусор, а он уже с усилием замахнулся, ударил... Женщин смело, как тараканов, а концом он ударил в стену, проломил, оттуда полезли мохнатые отвратительные старухи, визжащие и с оружием, некоторые пробовали взлететь, но в зале было тесн