что не станет звать его рексом, понятно, да и Тревор начнет избегать называть его высоким титулом, на что ему, Фарамунду, сейчас наплевать, сердце рвется от боли, когда представляет, как томится эта чистая пташка в когтях ястреба... В груди запекло, он снова ощутил в глазах слезы. Стараясь не допустить себя до рыданий, сказал громким, хоть и дрожащим голосом: - Вытряхните одежду. За обедом решим, что нам делать дальше. Похоже, мы отыскали, где Лютеция! А теперь... клянусь всеми силами, я не оставлю ее в чужих руках. Глава 16 Управляющий, оставшийся еще от Лаурса, усадил Тревора и Редьярда в общей трапезной за стол напротив Фарамунда. Рядом с вождем сидели Громыхало и Вехульд. Громыхало внимательно и с недоверием присматривался к Тревору, словно смотрелся в зеркало, такой же квадратный, угловатый, массивный, даже волосы у обоих как у диких кабанов щетина - густые и короткие. Унгардлик снова долго и жадно пил воду, не прикасаясь к вину или пиву, лишь тогда рухнул за стол. Худое лицо, изборожденное глубокими морщинами, посветлело, когда увидел жареное мясо, птицу, - Шесть суток во рту ни крошки, - признался он сиплым простуженным голосом. - С седел не слезали... У Савигорда три бурга, еще четыре города ему платят по коммендациям! К тому же он мог увезти Лютецию в одно из своих сел... Фарамунд выкрикнул зло: - Рассказывай все! Подробно. Пропустишь хоть слово... - Ее увез, - объяснял Унгардлик, - как говорят уцелевшие, бросив поперек седла, всадник на огромном белом жеребце. По описанию походит на Савигорда - второго такого гиганта поискать!.. Остальные с ним на черных конях, все с одинаковыми мечами и щитами. Вороные, как известно, самые быстрые кони на свете, а что у всех одинаковые мечи и щиты, это значит, что Савигорд бросил на похищение Лютеции свою отборную дружину! - А остальные его люди? - Либо полегли, пока брали крепость, либо на подхвате... Когда мы пустились было в погоню, только их и рубили!.. Значит, Савигорд оставил их как заграждение. А его конный отряд несся, как птицы... Мы их преследовали трое суток, потом потеряли след. Тревор ел быстро, жадно, но иногда словно забывал жевать, глаза невидяще устремлялись в пространство, снова спохватывался, мясо исчезало, словно сухой кустарник при лесном пожаре, а кости трещали на острых зубах и вылетали, как из камнедробилки, мелкими сухими осколками. Редьярд насыщался неспешно, стараясь не выказывать голода. - Если мы знаем, где бург Савигорда... - начал он осторожно, но Унгардлик прервал: - Я же говорил, у него три бурга! К тому же следы вели вообще в сторону, как говорят, его военного лагеря. У него пятьсот воинов, все прошли с ним через десяток сражений. - Всего пятьсот, - процедил Фарамунд с ненавистью. - Всего лишь! Громыхало поинтересовался: - Что будем делать, рекс? Поднимать людей? Унгардлик осушил кубок с вином, поднялся, его поддержали под руки, с трудом вылез из-за стола, а из зала вышел, придерживаясь за стенку. Слуги подали на стол только что запеченное в тесте оленье мясо, поставили кувшины с вином. Тревор кивнул одобрительно, ему наполнили кубок первому. Он вытащил из-за пояса громадный нож, умело вырезал часть бока с ребрами, ухватил обеими руками. - Там настоящие леса, - пробурчал он. - Деревья в три обхвата, завал на завале, валежины, ямы... Даже не знаю, как пройдут с конями?.. Хорошо мясо готовят, только корочку можно подрумянить больше... А еще там болота на каждом шагу. Такие топи, я вам скажу! Если не местные черти им дорогу показывают, то кто? - Надо было собак пустить по следу, - сказал Редьярд недружелюбно. - По болоту? - Ну, не везде же там болота... - Если и есть тропки, то лишь черти их знают! Во дворе прозвучал крик. Фарамунд оказался у окна раньше, чем кто-то успел подняться из-за стола. Посреди двора на свежем коне гарцевал всадник. Конь хрипел и пытался встать на дыбы. Фарамунд с удивлением узнал Унгардлика. Мальчишки торопливо расседлывали другого коня, а незнакомый молодой воин в сильнейшей усталости рухнул на ступеньки крыльца. Похоже, перекусив и вылакав кувшин вина, жилистый Унгардлик сразу ожил, а усталость с него словно ветром сдуло. Сейчас он орал, размахивал руками, привлекая к себе внимание: - Рекс!.. Рекс!.. С юга идет большой римский отряд!.. - К нам? - крикнул Громыхало. - К тому городу, что мы у них отобрали! К Люнеусу! За спиной Фарамунда громыхали лавки. Все вскакивали, звенело оружие. Внизу ржали кони, их бегом выводили из конюшни, воины торопливо взнуздывали, вскакивали в седла. Унгардлик счастливо кричал: - С собой ведут огромное стадо и агромадный обоз!.. Тревор цыкнул: - Чего ликуешь, дурень? Это же римляне... - Ну и что? - вскричал Унгардлик. - Ну и что? Фарамунд сидел за столом в оцепенении, ладони сжимали виски. Громыхало обернулся, в глазах понимание, потрогал за плечо: - Рекс!.. Рекс!.. Ты нам нужен. - К демонам, - ругнулся Фарамунд - Лютеция... Только Лютеция! Да пусть провалится в преисподнюю весь мир, если в нем нет Лютеции!.. Я отправляюсь на поиски. Вели собрать небольшой отряд. Выеду немедленно Громыхало крякнул, развел руками, снова крякнул, уже громче, наконец пробасил тяжело: - Все верно. Мужчина должен идти за своей женщиной, куда бы ее ни увезли. Идти и спасать, даже если потребуется разрушить чьи-то державы! - Вот я и... Громыхало повысил голос: - Но ты завоевал Люнеус для Лютеции!.. Мы ж треть войска положили, забыл?.. Море крови было пролито, ручье покраснели и вздулись!.. И вот теперь этот город у нас отберут? И Лютеция, твоя Лютеция его не получит! Фарамунд ощутил, словно по голове ударили огромным молотом. В глазах потемнело, а в черепе раздался звон. Он вскочил так резко, что перед глазами заплясали черные мухи. - Коня!.. Где мой конь? Из темноты донесся хмурый голос: - Седлают. Когда он выскочил на крыльцо, со двора уже неслись в сторону распахнутых ворот всадники. Впереди развевался золотистый плащ Унгардлика, во дворе в седлах оставались только Громыхало и Вехульд. Он вдел ногу в стремя, в голове мелькнула злая мысль: ну и что, как сказал Унгардлик? Римлян не раз били. А смятение Тревора - это просто память о прежних римлянах, некогда непобедимых... Громыхало и Вехульд повернулись к Фарамунду. Тот бросил коротко: - Выступаем наперехват. Дадим бой. Вехульд набрал в грудь воздуха, так что плечи поднялись выше ушей, раздулся, а когда приложил к губам рог, свирепый рев прокатился ко всему лесу, будоража нервы, заставляя волосы вставать дыбом. Когда последние всадники покидали бург, из распахнутых ворот конюшни выметнулся на низкорослой рыжей лошадке странный всадник. В мужской одежде Клотильду легко приняли бы за молодого воина, но ее черные как ночь волосы развевались по ветру, только на лбу она прихватила их металлическим обручем, Лихо гикнув, она понеслась вслед уходящему войску. Реку они одолели, не останавливаясь. Унгардлик указал удобное место для брода, но после дождей воды прибыло, в двух местах ноги не достигали дна, их сносило по течению, но, к счастью, там намыло песчаную косу, что вела до самого берега. Осторожные переплыли реку вместе с конем, а кто-то на плоту или на пустом бурдюке, наполненном воздухом. Вскоре уже все войско отряхивалось на другом берегу. Фарамунд взобрался на самое высокое место, быстро с седла оглядел окрестности. В небе разгорается чистый ясный свет, но внизу верхушки деревьев торчат из такого плотного тумана, что все, кажется, засыпано толстым слоем снега. Низины утонули в тумане, все ярки, овраги, кое-где туман покрыл деревья целиком, кое-где торчали зеленые верхушки. - Отлично, - сказал он с облегчением. - По крайней мере, они не увернутся от боя. - Римляне редко избегали боя, - заметил Громыхало. - Вот и хорошо, - сказал Фарамунд. - Что хорошего? - Настоящий противник - хорошо. - Римляне? - удивился Громыхало. - Да. Громыхало посматривал озадаченно. Фарамунд и сам не понимал, почему в нем такая уверенность, что именно Рим, ведь в этих землях римские гарнизоны уже ничего не значат, власти не имеют, а сама столица блистательной империи где-то за теплыми морями, в сказочных краях, на землях, где никогда не выпадает снег, а летом не бывает засухи и недорода. - И еще, - наказал Фарамунд, - следи, чтобы легата... или кто там будет главным, брали живым. И всех, кто окажется с ним - монахов, купцов. Их либо выменяем на своих, либо продадим. Но сперва узнаем новости... Вдруг кто из них слышал, куда увезли Лютецию? Лицо его страшно исказилось. Громыхало услышал, как в мертвой тишине скрипнули зубы. Безумные глаза рекса смотрели сквозь стену деревьев. Громыхало, как воочию, увидел в них пламя пожаров, реки крови, обезглавленные тела, свисающие с веток трупы, острые колья, на которых корчатся виновные в похищении. Вехульд тихонько спросил у Громыхало: - Неужели он надеется отыскать ее? Когда весь мир сдвинулся с места, когда народы сегодня на другом месте, чем были вчера, а где завтра окажутся - сами не знают? Когда старые города исчезают, как прошлогодний снег, а новые вырастают на месте лесов и болот?.. Да и те переходят из рук в руки? - Надеется, - вздохнул Громыхало. Вехульд тоже вздохнул. Оба смотрели туда, где Фарамунд осматривал захваченных коней. - Я бы предпочел, - сказал Вехульд, - чтобы наш рекс... ну, не слишком гонял нас в поисках бабы. Громыхало кивнул: - Я тоже. Вехульд помолчал, спросил: - Так, может... скажем? - Что? - Ну, наше пожелание, - ответил Вехульд осторожно. Он помнил, что Громыхало все же правая рука рекса. - В поисках бабы мы все рискуем головами, но что обретаем? Я готов рисковать ради золота, славы, власти. Но ради бабы? Громыхало почесал затылок, посмотрел снова в сторону неукротимого рекса. - Ты прав, - ответил он. - И я прав, что тоже не хочу искать его бабу... А рекс не прав! Но только что-то такое шевелится... - Что? - Да вот как собака, чую, а сказать трудно. Мы все слышали, да и знаем, что Рим всегда прав. У него даже люди такие есть, юристами называются. Знатоки по праву. Они и другим помогают поступать только правильно. Потому и такую империю отгрохали! Вехульд насторожился: - К чему ты клонишь? Громыхало сплюнул себе под ноги, растер сапогом. - Да вот только почему мы их бьем? Почему римская мощь тает, как снег в теплой весенней воде? Почему их города стоят пусты? Почему римская армия состоит из франков, готов, герулов, лангобардов, но только не римлян? Где эти римляне, которые всегда правы? Вехульд вытаращил глаза: - А при чем тут римляне? - Я лучше пойду с неправым Фарамундом, - ответил Громыхало. Вехульд помолчал, сказал негромко: - Но наш разговор между нами? - Конечно, - заверил Громыхало. - Понимаешь, я ведь на твоей стороне всей головой с ее мозгами, если они есть. Но вот сердце... или то, что выше и головы и сердца... оно говорит, что прав все-таки Фарамунд... - Но не понимаешь, как прав? - Не понимаю, - признался Громыхало. - Просто чую. Вехульд снова помолчал, потом невесело улыбнулся: - Наверное, я тоже дурак. Ладно, поможем ему добыть свою женщину. А на золото - плевать! Честь дороже. Дорога долго плелась по опушке леса, затем нехотя свернула, пошла пробираться через чащу. Дорогу здесь проложили недавно, явно же не поселяне, чувствовалась рука чуть ли не римлянина: дорога шла ровно, по сторонам спиленные деревья, все сгнившие до половины, явно спилены в один день. По обе стороны тянулась настолько плотная зеленая стена кустарника, что можно было спрятать целое войско. Фарамунд велел лучникам схорониться за поворотом, а остальные привычно попрятались за корягами, выворотнями, укрылись за кустами. Птичий щебет затих, что выдавало расположение засады, но люди сидели неподвижно, и снова над головами зачирикали птахи, а белки и прочая мелочь начали носиться взад-вперед, роняя на плечи и сгорбленные спины вышелушенные шишки. По лесу пронесся тоскливый волчий вой. Все насторожились, Громыхало каркнул вороном. Через некоторое время увидели, как по дороге бегом мчится лохматый человек, дикий и заросший настолько, что его можно было принять за худого облезлого медведя. Фарамунд приподнялся, поманил: - Эй, давай сюда! Что увидел? Оборванец сказал торопливо: - Уф, бежал как заяц!.. А чего торопился? Идут строем, а впереди пускают в лес человек по десять. Из местных, что им служат. Так что они сразу вас обнаружат... Громыхало буркнул: - Это последнее, что они увидят. - Но вам-то не они нужны? А римляне будут готовы... Да они и так готовы. Фарамунд стиснул челюсти. Он уже видел, что римляне в их знаменитом строю просто неуязвимы. Отряд в полста человек вроде бы невелик, но римляне дерутся так, словно дерется один человек, наделенный силой пятидесяти, а в схватке с людьми такой выучки можно положить целое войско. Туман впереди вроде бы чуть поредел. Стало видно не на длину копья, а на бросок тяжелого дротика. Фарамунду все время казалось, что в тумане двигаются фигуры. Напряженные до ломоты глаза видели то всадников на конях, то чудовищных зверей, то страшных толстых баб, словно бы вылепленных из снега. Внезапно порыв ветра донес какой-то звук, но еще раньше Фарамунд ощутил легкое движение под ногами. Земля начала мерно вздрагивать. Он со страхом и восхищением понял, что римляне даже здесь, в диких чужих краях, не растеряли это удивительное свойство римлян: шагать как один человек! - Приготовиться, - велел он хриплым голосом. - Не дать опомниться... Хотя сам сознавал, что этих застать врасплох просто невозможно. Рядом Громыхало поплевал на ладони и поудобнее перехватил молот. Вехульд двигал мечом взад-вперед, проверяя, как ходит в ножнах, потом опомнился и застыл, держа его перед собой острием вперед. Оба видели, как менялось лицо рекса: сперва отвердели скулы, лицо потемнело и стало похоже на морду разъяренного волка. Даже верхняя губа приподнялась, показывая острые клыки. Уши дрогнули и слегка отодвинулись, шея напряглась, а от нее жилы пошли вспучиваться по груди, плечам, и даже друзьям стало страшно, когда человек на глазах превращается в безумца, наделенного богами нечеловеческой силой. Из-за поворота выдвинулось бронированная стена шагающих легионеров. Стена деревьев осталась далеко слева, а другая на целый полет стрелы справа, здесь же ровная как доска земля вздрагивает от мерного топота, суровые лица угрюмы, покрыты грязью из пота и пыли, но шлемы блестят ярко, так же сверкают медные панцири, наконечники длинных копий, что несут в правой руке, блестят и на металлических полосках щитов, что у каждого висит на левом локте. - Убивай! - заорал Фарамунд. Конь, оскорбленный прикосновением шпор, ринулся вперед, как брошенный пращей камень. За спиной грохотали копыта. Фарамунд чувствовал, что натиск молниеносен, место выбрал правильно, все сделал верно... ...но римляне мгновенно остановились, передние три ряда разом уперли древка копий в землю, присели, укрывшись за щитами, справа и слева тоже развернулись, готовые точно так же встретить неожиданное нападение с боков. Только тыл был открыт, но там двигались тяжело груженые телеги, которые сопровождала толпа воинов без копий, но зато прекрасно вооруженных для схватки лицом к лицу. Фарамунд на полном скаку метнул дротик. В третьем ряду легионер завалился навзничь, пронзенный почти насквозь. Остальные держали копья настолько крепко, словно те торчали из надвигающейся скалы. В то же время, когда одни копья удерживали нападающих, другие слегка оттягивались назад, а затем били со страшной силой коротко и зло, оставляя глубокие рваные раны. Над лесом стоял страшный крик, ругань, вопли, но кричали только франки, римляне сражались в холодном презрительном молчании. Они даже словно не сражались, а только удерживали нападающих на месте. Короткие движения копий напоминали движения кожи коня, что время от времени дергается, брезгливо сгоняя надоедливую муху. Громыхало вздыбил коня, сразу два острия вонзились бедному зверю в грудь, третье метнулось к лицу старого воина, но он со словами "Вот спасибо!" ухватился за копье, что помогло ему не свалиться с падающего коня. Копье он выдернул, отшвырнул, а сам, схватившись за молот, пошел с грохотом бить по щитам, разбивая их в щепы. Вехульд затрясся, глаза стали безумными. В уголках рта выступила пена. Вены и жилы страшно напряглись, он с поднятым мечом ринулся прямо на стену щитов. Рядом с Фарамундом падали пронзенные копьями. Он в ярости рубил огромным мечом выставленные копья, крушил, ревел как зверь. На него со страхом и изумлением смотрели застывшие одинаковые лица, но это был все тот же один человек с множеством лиц, и Фарамунд ощутил, как стыд начинает вытеснять священную ярость. Он отступил на шаг, огляделся. Унгардлик бросил свой отряд слева, Вехульд вышел из боя и с горсткой отважных зашел справа, но их и там встретил лес копий. Римлян в пять раз меньше, но пока не видно, чтобы хоть кто-то из них погиб, хотя явно же гибли, он сам убивал, начиная с броска дротика... - Убивай! - закричал он страшно. Второй натиск римляне отбили все так же легко. Они начали пятиться, а телеги, как заметил Фарамунд, остановились и выстроились кругом. Если римляне отступят за них, то оттуда уже не выбить, а они своими длинными копьями перебьют их как кур... - Убивай!!! - заорал Фарамунд. - Боги смотрят на нас! Раздались яростные крики: - Убивай! - Убить всех! - Праотцы смотрят! - Не опозорим... Римляне отступали тоже шаг в шаг, молчаливые, суровые, плечо в плечо. Строй слегка колыхался, но не ломался. Некоторые из людей Фарамунда начали обстреливать из луков, однако железные наконечники лишь щелкали о шлемы, втыкались в щиты, но ни один из римлян не охнул, не завалился навзничь. Перед Фарамундом вырастали все новые копья, он рубил, расшибал щиты, во все стороны летели осколки древесной щепы и железные полоски, но римляне все так же спокойно отступали перед его яростным натиском, почти не замечая его ярости, его бешенства, а он не видел, чтобы кто-то падал от его меча. Задний ряд вплотную приблизился к телегам. Там уже ждали возчики с длинными копьями в руках, готовые бить с высоты телег. Рядом с Фарамундом Рикигур визжал как поросенок, его перекосило, он трясся, затем вдруг схватил убитого воина, с которым столько пили и грабили вместе, швырнул на лес копий, тут же подхватил тело еще одного сраженного и швырнул следом, а затем и сам метнулся за павшими друзьями. Лес копий вонзился в тело первого, их пригнуло к земле, еще пара копий ударила в летящее тело второго, тоже опустились, а следом метнулся ревущий, как разъяренный медведь, Рикигур. Фарамунд то ли от бешенства, то ли увидел удачную щель, но поднял коня на дыбы и бросил следом за Рикигуром. Оба пошли расширять щель страшными взмахами не по-римски длинных мечей. Следом ворвались Громыхало, Фюстель и Шамич, он слышал их крики, ругань, в голове гремело от грохота железа по железу. В лицо плеснуло теплым, он ощутил соленое, потом плеснуло еще и еще. Он не знал: своя или чужая кровь, им владело священное безумие, посылаемое богами лучшим из воинов, они не чувствуют ран, а умирают на поле боя только от усталости. Даже сейчас на лицах римлян не было страха, только угрюмая обреченность. Их копья изрубили, а короткие римские мечи бесполезны против длинных мечей франков, закаленных, превращенных из сырого железа в прочную сталь. С высоких седел Фарамунд, Громыхало, Вехульд, Унгардлик и все, кто вломился в брешь, беспощадно рубили головы. Закаленная сталь рассекала шлемы, как будто те были из глины. Из леса высыпали новые воины, на этот раз подоспели пешие. В римлян полетели камни из пращ, многие разом метнули дротики, на телегах с криками падали последние защитники. Прижатые к телегам, не успевая повернуться и вскарабкаться на них, римляне защищались с мрачным упорством. Ни один не пал на колени, не молил о пощаде. То ли римская стойкость, то ли полное равнодушие к жизни, но озверелый Фарамунд рубил и крушил, уже не понимая, с людьми ли сражается, или же неведомая сила оживила лесные пни, нечувствительные к боли. Солнце выглянуло неожиданно. Мечи и шлемы заблестели ярко, слепя глаза. Фарамунд заорал: - Сами боги подают знак!.. Не давай уйти! - Руби! - пронесся клич. - Руби всех!.. Чтоб ни один не ушел! Когда последние легионеры пали, защитники телег почти не сопротивлялись. Напрасно Фарамунд, спохватившись, кричал, чтобы брали в плен. Рассвирепевшие франки, на глазах которых гибли друзья, перебили всех, а потом еще бегали с окровавленными ножами, перехватывали горло каждому, кого считали только раненым. А самых сильных и доблестных легионеров, вокруг которых трупов их товарищей было больше всего, разрезали на части, а окровавленные куски разбросали по кустам на поживу лесному зверю. Глава 17 Фарамунд с тремя воинами погнался за убегающими, вдруг да там кто-то из тех, кто знает о Лютеции. Их легкие кони настигли без труда, сперва порубили пеших, затем настигли франков-федератов, убегающих на тяжелых римских конях. Эти убегали так же молча, как молча дрались и умирали легионеры, пригибались к конским шеям, прятали лица в развевающихся лицах. Фарамунд рассекал мечом спины, затылки, несся дальше, и лишь когда под ударом упал последний, со злым недоумением огляделся по сторонам. Конь пробежал немного, волоча упавшего, остановился. Брюхо было в мыле, с удил капала пена. Никто не ушел, а кто успел скакнуть в кусты, и пытается уйти пешком через заросли, того изловят лесные молодцы. Здесь же ни одного из тех, кто поднимался выше казармы, да и то не легионерской, а вспомогательных отрядов.... Возвращались все еще злые, не насытившие сердца местью. Между деревьями трупы лежали уже голые, многие изрубленные в припадках ярости уже после смерти. Над телами роились крупные зеленые мухи. Двое волков, рыча, выдергивали кишки из распоротого или прогрызенного живота. Фарамунд вскричал в гневе: - Так неужто ни одного не взяли? - Ни одного, - ответил Громыхало с сожалением. - Эх, - сказал Фарамунд со злостью, - я же говорил! - Не утерпели, - сказал Громыхало, - а жаль... Я бы хотел хоть парочку повесить сам... На дереве хорошо вешать! Так, чтобы стоял на пальчиках. Ветка пружинит, тянет вверх, глаза выпучены, морды красные, пена изо рта... Стоят на цыпочках, будто взлететь пытаются, ха-ха! Люди все еще раздевали убитых, доспехи складывали на одну телегу, и так полную разными товарами почти доверху, одежду и сапоги - на другую. Своих убитых оттащили в сторону, но их оказалось так много, что полдня только копать могилу. - Души их уже на небесах, - сказал Фарамунд, - а тела... Кто из мужчин обращает внимание на одежду? Главное - сберечь в чистоте свой меч, а не ножны. Громыхало согласился восхищенно: - Хорошо сказано, рекс! Душа - это меч, а тело - всего лишь ножны - А, покинув ножны, - заключил Фарамунд, - душа свершит еще более великие дела! Он дал сигнал двигаться, римские кони послушно потащили тележки, как вдруг донесся чистый звонкий голос: - Рекс, неужто оставите этого поганца? Он же смеется над нами! На пригорке на своей рыжей лошадке сидела Клотильда. Фарамунд проследил за нею взглядом. Служанка, задрав голову, грозила небу кулаком. В двух шагах гордо вздымалась исполинская сосна. Присмотревшись, заметил, как на самой верхушке среди редких ветвей мелькнула нога в римской сандалии. Фарамунд спросил быстро: - Кто там? Клотильда сказала негодующе: - Да парнишка с ними был! Когда начали рубить последних, он выскользнул, сиганул на это дерево! Фарамунд окинул взглядом высокий гладкий ствол, совершенно без сучьев, как у всякой сосны, выросшей в густом лесу, когда первые ветви начинают расти на самой вершинке. - Зачем тебе этот парнишка? - У тебя других вообще нет, - отпарировала Клотильда, словно разговаривала не с могущественным рексом, а с парнем из соседнего дома. - К тому же... он не воин. А такие всегда больше знают. Фарамунд ощутил, что в груди тревожно екнуло. - Ты права, девка... Как он туда взобрался?.. Силен! Стрелами не пробовали? - Ловит! Еще и смеется, гад. Фарамунд бросил отчетливо: - Срубить. Несколько человек с готовностью взялись за топоры. Видимо, это были неудачливые стрелки, ибо стук топоров пошел частый, дерево начало вздрагивать от ударов. Фарамунд выждал, сделал знак приостановиться, крикнул в тишине: - Эй, на дереве! Слезай. После паузы из-за веток прозвучало: - Зачем? - Рухнет, придавит, - объяснил Фарамунд. - Меня смерть не страшит, - последовал гордый ответ. - Не смерть, - объяснил Фарамунд безжалостно. - Тебя придавит, ты останешься калекой. Будешь ползать в пыли дорог с перебитыми ногами и сломанной спиной. Ответа не было, топоры застучали с удвоенной силой. Затем с высоты прозвучало: - А если слезу? - Может быть, убьем сразу, - объяснил Фарамунд. - Может быть, сперва сами искалечим, изувечим, натешимся, а потом убьем. Но... может быть, ты останешься цел и невредим. После паузы, когда один из воинов, не дождавшись решения, уже врубился острым лезвием в ствол, сверху прозвучало: - Рискну. А внизу, не выпуская топоров из рук, попятились, встали в круг. С дерева быстро спускался молодой парень, худощавый, в драной полотняной рубашке и кожаных штанах. Вехульд ухватил его за шиворот раньше, чем подошвы коснулись земли. Правая щека парнишки была в потеках смолы, туда налипли чешуйки, делая щеку похожей на спину толстой змеи, а в волосах, тоже тронутых сосновой смолой, торчали зеленые иголки и перья. Фарамунд спросил нетерпеливо: - Ты служишь римлянам? Морда у тебя смышленая. Если ты уже знаешь, кто я, то догадайся, что я ищу. Не ответишь... Он кивнул Вехульду. Тот пригнул парня, заставив опуститься на колени, ухватил за волосы и пригнул голову к земле. Парень слышал, как вжикнул меч, покидая ножны. - Ты хочешь отыскать похитителей Лютеции, - торопливо прокричал он. - А я знаю, куда ее повезли... Вехульд отпустил его волосы, не дожидаясь знака от рекса. Парень вскинул голову. Глаза живые, отметил Фарамунд, хитрые. От страха быстро переходит к надежде. До самой последней минуты не верит, что с ним что-то случится. Даже когда меч снесет голову, все еще будет думать, что удастся вывернуться... - Что-то слишком много знаешь, - сказал Фарамунд медленно. Сердце колотилось, он нарочито растягивал слова, чтобы не дать побежать впереди мыслей, прыгая и сшибая друг друга. - Слишком... За спиной бухнул Громыхало: - Рекс, надо ехать. Если римляне узнают, что мы перехватили обоз... Они такие! То спят-спят, то начинают шевелиться. - Езжайте, - велел Фарамунд. - Я догоню. Он осекся, ибо телеги уже тянулись по дороге. Громыхало не сомневался в решении рекса, хорошие военачальники получились, не заглядывают в рот, делают сами все, что нужно, молодцы. Многие переоделись сразу, сбросили лохмотья, щеголяли в блестящих римских панцирях. На головах дорогие римские шлемы, что закрывают уши и даже щеки, только мечи разбойники оставили свои: настоящие, длинные, из хорошей закаленной стали. Он кивком велел Вехульду сесть на коня, а пленнику сказал как можно небрежнее, хотя сердце колотилось, а жар опалил щеки: - Встань. И рассказывай все, что знаешь. Парень сказал с жаром: - О, Господин! С великой радостью!.. Итак, вначале была Тьма, а Дух Божий носился над водами. Потом Господь сказал: да будет свет... Фарамунд дернулся: - Ты о чем? - Ты же велел: с самого начала, - торопливо сказал парень. - Но если хочешь, это могу пропустить, а начну сразу от Адама и Евы... Фарамунд ощетинился: - Ты кем был у римлян? - Господин, такого слова нет на нашем языке. Но я был тем, кто имеет право говорить в глаза правду самому цезарю... Фарамунд поморщился: - Понятно, шутом. Ладно, шут, ты только не забывай, что сейчас мне не до веселья. Даже будь в твоей шкуре лучший поэт вселенной, я тебя повешу через минуту, если не скажешь, откуда знаешь, кто я и что ищу. Шут снова рухнул на колени: - О, господин!.. О тебе уже пошел слух. А римляне потому и владыки мира, что у них есть карты. И они знают, в каком месте на карте о чем говорят, чего добиваются, на чем местного вождя можно купить или поймать! Уже ширится слух, что ты завоевываешь бурги для своей женщины. Ее похитил твой соперник, ты ее разыскиваешь... Я знаю только, что ты был близок, очень близок! Ты, в своей неизреченной премудрости, свойственной юным народам, выбрал единственно верный путь. Если бы не наш обоз, ты бы во-о-о-н на той дороге перехватил отряд Настиона, что перевозил ее из полевого лагеря в крепость. Фарамунд вскрикнул, как раненый в самое сердце огромный зверь: - Она была так близко? - Рядом, - ответил шут сочувствующе. - Я видел с телеги, как там поднялась пыль, когда вы напали на этот несчастный обоз. Они улепетывали со всех ног! Еще бы... - Почему? - спросил Фарамунд жадно. - Их было не больше десятка воинов, - объяснил шут. - Они сопровождают повозку, в которой и везли Лютецию. Я видел ее в лагере дважды! - Скажи, - вырвалось у Фарамунда, - как она выглядит? - Она, в самом деле, рождена для небес, - сказал шут почтительно. - В ней есть та царственность, что приходит только с породой. Неужели Господь, в самом деле, и людей выводит так же, как человек выводит породы собак?.. Ее спина всегда прямая, и когда она смотрит на своих похитителей, то выглядит так, словно это они у нее в плену. - Да, - сказал Фарамунд жадно, - это она... - Стерегут ее два брата-великана: Корнуган и Настион. Это не люди, а вовсе чудовищные башни, закованные в железо. Это франки, что служат римлянам... вернее, указывают им разные услуги. Доспехи им сковали на заказ, а мечи у них... прости рекс, не короче твоих, а ростом и силой оба превосходят всех сущих на земле. На месте битвы трупы жадно расклевывало воронье, волки рычали и дрались за лакомые внутренности. Трупы уже почернели, распухли, над поляной стоял звон от множества крупных навозных мух. Со всех сторон сходились жуки и муравьи, а подземные зверьки начали подрывать вокруг трупов землю, спеша опустить в глубины, где будут лакомиться без помех. На той дороге, куда указал шут, они легко нашли отпечатки подков двух огромных коней. Под великанами и кони оказались великанскими, Фарамунд измерил ладонью ширину копыт, представил себе размер коня, мурашки пробежали по коже. На богатырских конях и люди не простые, не простые... - Вперед, - сказал он сквозь зубы. - Вперед, пока эти звери не спрятались где-нибудь в укрепленном месте. - Рекс, откуда здесь укрепления? - Откуда и наше, - бросил он. - На этих землях быстро растут не только грибы. - Я знаю, - заверил Вехульд. - Дальше только настолько дикие леса, что нет ни клочка свободной земли. А вырубить такой лес, чтобы построить крепость, сил человеческих не хватит! - А выжечь? - Среди таких болот? - фыркнул Вехульд. - Сейчас жара. - Сгорит только мох, - предположил Вехульд. - Да еще кусты... Но деревья стоят! Думаешь, не было здесь пожаров? - Ладно, но должны быть люди, деревни... Вехульд подумал, согласился: - Верно. Но если им кто и окажет помощь, то что нам несколько поселян? Там могут быть одни землянки. На ночлег остановились в сотне шагов от дороги. Костер развели в яме под прикрытием широкого выворотня. Дым рассеивался среди листьев, даже с дороги не заметить, разве что чуткие ноздри уловят запах гари. Коней стреножили и пустили пастись на соседней поляне, Вехульд, не доверяя рядовым воинам, остался сторожить первым. Кроны смыкались плотно, а когда костер погас, все погрузилось во тьму, словно мир оказался в мешке с угольной пылью. Ветви не пропускали лунный свет, Фарамунд погрузился в сон, страшась, что прозевает утро. Однако проснулся он первым. Из полумрака смутно проступали очертания огромных стволов, над головой что-то робко чирикнуло. Деревья становились выпуклее, объемнее, рассвет все-таки проник под плотную крону. - Пора, - сказал он с жадным нетерпением. - Вехульд, не спишь? Вели седлать коней! Трое суток они гнались за похитителями. На четвертый день золу на месте костра застали еще горячей. Фарамунд в отчаянии пришпоривал измученного коня, но тот лишь хрипел, мотал головой, морда в пене, а брюхо в мыле. - Привал, - прокричал сзади Вехульд. - Иначе... иначе завтра уже ни на что не будем годны! Между деревьями словно натянули золотую паутину. Верхушки деревьев сверкали. Хотя закатное солнце еще не налилось пурпуром, но белки превратились в огненные комки и шмыгали по стволам, как клочья пожара. Люди спешно расседлали коней, вытирали им мокрые бока. Во всем лесу от вершинок до корней внезапно наступила тишина. Звери и птицы спешно устраивались на ночь, зная, как быстро в лесу наступает темнота. А рано утром они мчались на конях до полудня, а потом Унгардлик, который взял на себя роль проводника, резко натянул повод: - Всем стоять!.. Дальше придется пешком. - Почему? - спросил Фарамунд зло. Из кустов высунулся молодой воин, совсем безусый, глаза расширенные от счастья: - Они остановились на привал! Среди бела дня!.. Вы наткнетесь, спугнете... Фарамунд молча соскочил на землю. Вехульд быстро оглядел воинов, кого-то придется обидеть, оставить с лошадьми. - Пятеро будут следовать за нами в отдалении, - велел он. - С конями... Верно, рекс? Фарамунд поддернул перевязь, чтобы рукоять меча была поближе к ладони. - Верно, верно. Унгардлик, веди! Унгардлик кивнул юноше, вдвоем скрылись в зарослях, даже ветки не колыхнулись. Фарамунд метнулся следом, сердце стучало громче, чем стук подкованных коней. Тропки уже давно не было. Унгардлик то появлялся, то исчезал. А когда он прилег за огромным вывороченным пнем и уже не двигался, только дважды нетерпеливо оглянулся на Фарамунда, у того сердце внезапно оборвалось. За деревьями на расчищенном пространстве виднелись крыши пяти землянок. Яркое солнце заливало всю гигантскую поляну золотыми лучами, воздух был чист и светел, очень медленно проплыл серебристый комочек паутины. Фарамунд даже разглядел такого же серебристого паучка с золотыми пятнышками на спине. Несколько человек сидели у костра, трое расположились в сторонке, точили мечи, протирали их тряпками. Еще двое осматривали коней, поднимали им ноги, щупали копыта. Фарамунд наконец вычленил взглядом того гиганта, о котором Унгардлик говорил с таким страхом. Спокойный, тот сидел неподвижно под толстенным дубом. В таких же серых, как кора дуба, латах, потертых, но настолько толстых, что и лезвие топора увязнет, как в самом дубе. Огромная, как котел, голова, лицо серое, корявое, словно тоже покрытое корой. Веки опустил, руки скрещены на могучей груди, спиной прислонился к дереву. Похоже, дремлет. Длинные грязные волосы падают на плечи, шеи не видать, но кто бы сомневался, что толстая, как дерево. А что силен и огромен - не заметить трудно. Когда орел дремлет на ветке, все равно видно, что у него есть крылья... - Корнуган, - прошептал Унгардлик рядом, - бастард... - Что за бастард? - Говорят, Корнуган и Настион - братья по отцу самому Савигорду. Их отец, как все мы, греб все, что только шевелилось... а что не шевелилось - тоже. Видишь, какие чудища рождаются!.. Савигорд им доверяет водить отряды. С другой стороны неслышно подполз Вехульд. Фарамунд прошептал: - Ты берешь тех, что с конями... А ты, Унгардлик, отрежешь дорогу бегущим... - Почему я? - удивился Вехульд. - А кто же? - Да так... Мужичье с топорами. - Не привередничай, - строго сказал Фарамунд. - Надо, чтобы никто не ушел. Понял? - Да, я потом... можно? - Нельзя, - отрубил Фарамунд. - Рикигур... Ты где? Бери пять человек, отсечешь от леса. Справа, судя по всему, река, так что туда пусть бегут, возьмешь прямо в воде. Людей выбирай сам. - А ты, рекс? - Я беру Корнугана, - ответил Фарамунд яростно. - Я убью его! - Всегда себе самое лучшее, - вздохнул Вехульд. Фарамунд раздвинул кусты, сердце уже бухало яростно и часто, выхватил меч, бросился через поляну и только когда его заметили, проревел люто: - Лютеция! Федераты вскакивали с такой поспешностью, что один влетел в костер, а другой упал навзничь через колоду. Справа и слева от Фарамунда метнули дротики. Сам он несся как тур, рычал как волк. В длинном прыжке перелетел костер, на лету рассек голову крупного белобрысого мужика, сшиб второго. Меч в его руке срубил еще и еще, а вокруг с криками метались люди, он видел оскаленные рты, слышал крики ужаса и злости. Меч в его руке с треском рубил человеческую плоть, крушил черепа, на руки и в лицо брызгало теплой кровью. Гигант, что сидел под деревом, поднялся неспешно, но меч сразу же холодно блеснул в правой руке, левая скользнула в ременные петли широкого щита. Он сделал шаг, преграждая дорогу самому опасному, как он считал, и Фарамунд поспешно остановился. Корнуган не сделал ни одного лишнего движения, что говорит о воинском опыте, а то, что он выбрал себе в противники именно его, рекса, тоже выдает опыт и смекалку... Мечи сшиблись, звон, полетели искры. Фарамунд рубился быстро, гиганты всегда уступают в скорости, меч в его то и дело опережал движения гиганта, но тот дрался умело, скупыми движениями парировал удары, наступал, Фарамунд ощутил, что отступает, а под ноги попадается всякая дрянь, стоит же хотя бы пошатнуться... На широком лице Корнугана появилась злая усмешка. Голова как валун, глаза упрятаны под нависающими костями, такими толстыми, что молотом не разбить, а огромные, как бревна, руки умело подставляют щит, взмахивают мечом, снова щит, меч, а он отступает, отступает, под подошвами скользит грязь... Фарамунд вперил взгляд через плечо гиганта, крикнул нетерпеливо: - Да бей же! Корнуган, как ужаленный, повернулся, моментально прикрываясь щитом, а лезвие меча Фарамунда почти сразу пошло вперед, вонзилось в левый бок. Корнуган, не обнаружив никого за спиной, так же быстро повернулся, но опоздал: Фарамунд нажал, руку дернуло, он чувствовал, как неохотно раздвинулись толстые ребра, затем толчок, он поспешно отскочил, меч выдернул с огромным усилием. Гигант тяжело шагнул за ним, из широкой раны струей хлестала кровь. Глаза широко раскрылись: - Ты... Это подло!.. Не по правилам... Дыхание с таким усилием вырывалось из груди Фарамунда, что он сам едва услышал свои слова: - Пошел в ад!.. Правила... Ты вдвое сильнее... Я только уравнял... силы... Корнуган замахнулся, Фарамунд отскочил. Несколько мгновений гигант пытался сразить его, даже отбросил щит, Фарамунд отступал, уворачивался, а когда заметил, что Корнугана уже шатает от потери крови, быстро шагнул навстречу, принял его меч на щит, а сам коротко и страшно ударил горизонтально. Хрястнули кости, огромная голова скатилась с плеч. Из обрубка шеи брызнули пузырящиеся струи горячей крови. Тело замедленно рухнуло навзничь, а Фарамунд прислонился спиной к дереву, жадно хватал широко раскрытым ртом воздух. На поляне шел кровавый жестокий бой. Франки с воплями торопливо рубили тех, кто успел схвати