мимо. Я найду повод, если хочешь. -- Хочу! Повод нашелся только через два дня. Те двое новых этериотов пока не было вхожи во внутренние покои, несли стражу снаружи. А при огромности дворца для Анны и Елены это значило пуститься в долгое путешествие. К тому же приходилось делать вид, что просто прогуливаются вблизи дворца, подставляют лицо солнцу. Елена держалась беспечно, в то время как Анна никогда еще не чувствовала себя такой скованной. Выйти на прогулку только для того, чтобы посмотреть на нового стража? Да сколько их охраняет дворец? Лучшие из лучших, самые отважные, умелые и статные, ибо в стражу отбирают с красивыми лицами и телами! Он стоял у одного из многих входов -- высокий, красивый, с бритой головой, откуда свисал черный до синевы чуб. В левом ухе блистала серьга с красным камнем. В остальном он не отличался от других этериотов ни дорогими доспехами, ни ростом, ни шириной плечей. А Владимир, едва заметил, как отворилась бесшумно и легко дверь, выпрямил спину и стиснул рукоять меча. Сердце сбилось с ритма: в приторный запах благовоний ворвался неуловимо тонкий свежий аромат. Он не знал был ли это аромат цветов или чего-то еще, но все чувства уже узнали, сердце застучало чаще. Всего однажды он слышал этот запах... Но как он мог тогда его учуять, находясь за десяток шагов, окруженный потными солдатами? Она вышла все такая же чистая и неземная, только теперь ей было лет пятнадцать, если не больше, она превратилась из семилетней девочки в рослую девушку, но лицо почти не изменилось, осталось чистым и открытым, разве что чуть удлинилось. Большие понимающие глаза скользнули по Олафу и остановились на Владимире. -- Как зовут тебя, этериот? Голос ее чистый и нежный, прозвучал в его ушах музыкой, но Владимир успел заметить в нем и смущение, и властность, и легкую насмешку над ним и собой, что вдруг решила заговорить с простым дворцовым воином. -- Вла... -- прохрипел он внезапно перехваченным горлом,-- Владимир... -- Ты откуда, Владимир? Она стояла перед ним смущенная, на щеках выступил румянец. Ее подруга быстро зыркала по сторонам черными глазами, она была веселая и бойкая, как лисичка. -- Я прибыл из далекой северной страны... принцесса,-- ответил он, с трудом совладав с голосом. -- Да-да, северной,-- повторила она,-- а... что ты ищешь здесь? Ее подруга, оторвалась наконец от созерцания великолепного Олафа, подсказала игривым голоском: -- Как все мужественные воины Севера!.. Чести и славы. А заодно -- денег. Анна смотрела в лицо Владимира: -- Это верно? Он знал, что нельзя ему отвечать так, но с губ сорвалось само собой, как уже случилось в прошлый раз: -- Нет. Я прибыл... потому что хотел видеть тебя. Румянец на щеках Анны стал ярче. Но она не отвела взгляд, и Владимир внезапно понял, что она именно этого ответа и ждала. Неужто она узнала в нем того запуганного и озверевшего подростка, который с мечом и ножом готовился защищать себя от ее телохранителей? -- Зачем? -- спросила она тихо. -- Не знаю,-- ответил он так же тихо.-- Что-то сильнее меня... толкнуло. Взяло и повело. Но зато теперь я дышу с тобой одним воздухом, хожу по тому же камню. И я чувствую себя на небесах! Подруга Анны слушала, раскрыв рот. Олаф округлил глаза, в них был восторг. Друг говорит так, будто умелый скальд нанизывает слова песни о любви. И в самом деле сердце бьется чаще, грудь наполняется сладкой печалью, а в глазах щиплют слезы. За поворотом глухо застучали подошвы. Появились двое палатинов, ведомые начальником охраны этого крыла. Ровным шагов приблизились, остановились как железные статуи перед Олафом и Владимиром. Те отступили, освобождая места, отсалютовали. Анна сказала с повелительной ноткой: -- Теперь вы свободны? Прекрасно. Проводите нас до фонтана. А ее подруга сказала томным голосом: -- А то нам нельзя без охраны... Мы ж такие нежные, лакомые, спелые... Голосок ее был звонким как колокольчик. Владимир дышал тяжело, будто тащил на гору воз сена. Олаф подмигнул за их прямыми спинами, поднял большой палец кверху в жесте гладиатора-победителя... Он уже плотоядно присматривался к подруге принцессы. Она строила ему глазки, кокетничала, показывала язык и тут же напускала на себя строгий и даже надменный вид. По Олафу видно было, что ему все как с гуся вода, уже знает женские штучки знатных ромеек. Пусть даже пока по рассказам более бывалых этериотов. Миновав два зала, они вышли в летний сад. Владимир и Олаф с каменными лицами следовали за девушками, встречные сановники тем кланялись, что-то восклицали, осыпали лестью. Владимир заметил цепкие взгляды, которыми ощупывали его люди дворца. Здесь не остаются незамеченными даже такие знаки внимания. -- Ты славянин? -- спросила Анна на ходу. Она чуть повернула голову, рассматривая его юное, но уже такое суровое лицо. Его темные глаза смотрели вперед, избегая ее взгляда. Лицо было неподвижно, но Анна ощутила в нем намного больше напряжения, чем должно быть при встрече стража с дочерью базилевса. Напряжения и какой-то странной боли. -- Я -- русич. Голос его был сильный, но сдавленный, словно молодой этериот накрепко зажал себя в кулаке. Ее опалило волной тепла. В голосе стража жара было больше, чем в лаве огнедышащего Везувия. Она почувствовала, как тяжелая кровь прилила к щекам, растеклась по лицу, опустилась на шею, белизну которой придворные льстецы сравнивали с мрамором. Из увитой виноградом беседки выходили сановники, склонялись в поклонах. Анна милостиво наклоняла голову, в это время чувствуя на себе горящий взгляд молодого варвара из северной страны. Елена чему-то хихикнула, и Анна, чувствуя на себе взгляды придворных, заставила непослушные ноги двигаться быстрее. Фонтан со легким мелодичным свистом разбрасывал серебристые струи. Мельчайшая водяная пыль висела в воздухе, ее несло невесомым облачком наискось через сад. Листья блестели, усеянные мелкими жемчужными капельками. Разгоряченное лицо с жадностью приняло мелкие капельки. Анна наконец-то перевела дыхание, робко скосила глаза. Елена чуть приотстала и вовсю весело щебетала, а могучий золотоволосый воин, забыла его имя, отвечал густым сильным голосом. Зато этериот с черными бровями, почти сросшимися на переносице, шел молча, с недвижимым лицом и устремленным вдаль взором. -- Все,-- донесся голосок Елены, внезапно ставший строгим.-- Мы у фонтана! Можете идти. Анна хотела возразить, но подруга незаметно ткнула ее локтем, указала глазами. В дальнем конце аллеи показалась пурпурная мантия. Ее царственный брат Василий в сопровождении придворных вышел на прогулку. -- Да,-- сказала Анна милостиво, ее голос даже не дрогнул, чему удивилась сама,-- мы вас отпускаем. Елена подхватила ее под руку, увлекая навстречу базилевсу, крикнула через плечо задорно: -- Не упивайтесь как хрюшки! Завтра вам тоже придется охранять нашу невинность! Владимир не нашелся, что ответить, а Олаф сказал очень встревоженным и одновременно намекающим голосом: -- Вы уж постарайтесь ее сохранить до завтра! Но завтра не удалось ни увидеться, ни поговорить. Остаток дня Анна жила ожиданием, однако следующие дни на том месте сменялись другие этериоты. Пришлось подавить досаду, ждать еще почти неделю. Когда он появился снова, теперь уже в длинном коридоре, сам похожий на одну из статуй древних богов Эллады, Анна ощутила, как опять жаркая кровь прилила к щекам. Она долго выжидала за портьерой, выравнивала дыхание, придавала себе надменный и безучастный вид. Он стоял такой же мужественный и собранный, словно скрученная в тугой узел черная молния. Анне стояло большого труда пройти мимо, затем, словно только заметив его и вспомнив что-то, остановилась, наморщила лобик: -- А, это ты, славянин... Голос его был чересчур ровным: -- Я не славянин, я русич... но если дочь базилевса изволит, то я стану хоть чертом. Она чуть улыбнулась: -- И погубишь свою бессмертную душу? Его темные глаза смотрели на нее по-варварски алчно: -- По твоему слову -- да. Она поняла, что он не шутит и не льстит, это испугало. Он смотрел на нее с мрачным восторгом. Его темные глаза как два лесных озера манили погрузиться в их таинственную глубину. -- Да-да, припоминаю,-- сказала она поспешно,-- Твое отечество где-то на севере... Там викинги, драккары... верно? Легкая улыбка тронула его резко очерченные губы: -- По Днепру. Там славянские земли... были, а теперь они наши, русские. И сами славяне -- данники русов. Она с непониманием смотрела в его гордое мужественное лицо. Потом медленно наклонила голову. Голос ее был ровным, словно разговаривала с историком: -- Германское племя франков вторглось в Галлию, покорило ее, и теперь Галлию называют Францией... Другое германское племя англов захватило Британию, и теперь ее все чаще именуют Англией. У вас тоже так, да? Он кивнул. Голос его был таким же ровным, чересчур ровным: -- Если древний мир хочет еще жить, он должен давать отростки. Наш народ устремлен к будущему. Да и зачем оглядываться? Наши вожди вели племя через леса и пустыни, степи и горы, в памяти волхвов сохранились предания о дивных странах и странных зверях. Но племя, посидев на месте, снималось и уходило снова и снова, влекомое смутной мечтой о несбыточном. -- Несбыточном? -- Моему народу нужна была свежая трава для наших коней и будущее для наших детей. Но русы -- потомки богов, у нас осталась тоска по потерянному раю. Потому уходили с хороших земель даже без видимой причины. Мой прадед, он был великим героем, привел русов в эти славянские земли!.. Он чувствовал, что говорит не то. Перед ним нежнейшая девушка, столь чистая и светлая, что лишь по недосмотру богов попала на землю, ей место только в вирии, но если спрашивает, то он будет отвечать и отвечать, только бы удержать ее еще хоть на миг. Анна не могла оторвать взор от его мужественного лица. Варвар красив как титан, которые в древние времена сражались с олимпийскими богами. И нетрудно поверить, что в нем течет кровь богов. В нем и сейчас под внешней невозмутимостью кипит неистовство, свойственное лишь молодым и сильным народам. От него веет жаром, иначе почему ей так трудно дышать? Она перехватила взгляд одного евнуха, другого, кивнула милостиво: -- Мне понравился твой рассказ. Благодарю! Его черные, как терн, глаза ощутимо жгли ей спину. Тяжелое тепло начало разливаться от лопаток и пошло опускаться ниже, а ноги стали ватными и едва двигались. По дороге свернула, отыскала библиотеку. Два историка услужливо бросились подбирать ей книги, она отослала их прочь. Ужаснулась, вдруг заметят ее повышенный интерес к северным границам империи, к племенам славянским? Больше всего записей про славянский мир, естественно, было о Болгарии. Империя вела с ней тяжелую войну. Раньше на тех землях жили славянские племена, империя с ними была в мирных отношениях, покупала зерно, шкуры, мед. Но однажды с Волги явился конный народ кочевников-тюрков именуемых болгарами. Вел их хан Аспарух. Они вторглись в южные славянские земли, покорили жителей, основали свое царство, названное Болгарией. Злые и воинственные, на конях ели и спали, они тут же начали совершать набеги на границы империи. Та ответила сокрушительными ударами, тогда болгаре применили новую тактику. Из покоренных славян они создали многочисленное пешее войско, сами не слезали с коней, и война приняла затяжной характер. Болгаре -- смуглокожие и черноглазые, резко отличались от белокожих и золотоволосых славян с их голубыми глазами, но в постоянных битвах и общих тревогах все перемешалось, и вот в Болгарии, как отмечают все посольства, уже нет покоренных и покорителей... И нет болгар и славян, все именуют себя по имени победителей болгарами. Не так ли случилось в тех землях, откуда явился этот черноволосый герой? Славян империя знает давно, но о народе руссов записей не так уж и много... Она лихорадочно перебирала толстые фолианты, разворачивала манускрипты. С другой стороны, не так уж и мало, ибо почти в каждом историческом труде о древних временах встречаются упоминания о страшном народе рос или рус, где все мужчины -- великаны, женщины обладают необыкновенной красотой, а обычаи дикие и странные. Но общей истории этого народа нет, ибо он то появляется, то исчезает с глаз историков, часто меняя не только земли, но даже материки, появляясь то в Азии, то в Европе, то вообще уходя в неведомые земли... Она ощутила, как заныла спина. Одновременно в пустом желудке жалобно квакнуло. Библиотекарь, что заглядывал в ее комнату уже много раз, решился напомнить: -- Дочери базилевса стоить только повелеть... ей все принесут прямо в покои! Если бы я знала, что мне нужно, подумала она устало. А вслух бросила надменно, как и ожидают от избалованной порфиророжденной: -- Во дворце так скучно... Я просто утоляла любопытство! Глава 30 Выходные дни внезапно отменили. Префект устроил смотр гвардии, зачем-то раздал пригоршни золотых монет. Олаф потрясенно прикинул, что только для дворцовой стражи было роздано не меньше, чем семьсот фунтов золота! Этериоты ревели от счастья и славили великодушного префекта. И когда рано утром было сообщено, что базилевсы Василий и Константин обнаружили заговор против своих божественных персон, этериоты говорили между собой, что почаще бы случались такие заговоры. Еще с месяц было не до отдыха, выходных дней. Из провинций вызывали по делам крупных сановников, полководцев, правителей провинций. Их награждали, потом они исчезали в нижних этажах подземной тюрьмы. На другой день рыбы уже растаскивали их кости на дне Золотой бухты. Их даже не пытали, не допрашивали. Шла будничная резня, обычная при любой смене правителей или чистке ближайшего окружения базилевсов. Своих палачей не хватало, на это время брали мясников из тюрем и боен всего города. Этериотам платили вдвойне, а за выходные дни они получали еще и наградные деньги. Ветераны объясняли новичкам, что на их верность уже не полагаются. Значит, претендент -- кто бы он ни был -- мог сам раздать золота не меньше. Так уже бывало не раз, так пришел к власти и предыдущий базилевс Иоанн Цимихсий, зарезавший императора в его спальне, так пришли нынешние, отравившие Цимихсия... Олафа поражало такое отсутствие чести и преданности. Если он, норманн, поступил на службу к вождю, то он останется ему верен до конца. Либо погибнет с ним, либо победит. А надо будет -- уйдет с ним в изгнание. Даже дикие печенеги верны кодексу чести до конца. А эти... Неужели они считают всех предателями? Вепрь смеялся: -- Не всех... Только потершихся здесь. А вы двое еще свеженькие, чистые! На таких дураках мир держится. -- А ты? -- спросил Олаф с горечью. Вепрь хмыкнул: -- Давай я тебя самого спрошу. Только не сейчас, а хотя бы через год. Даже полгода! Для Владимира этот месяц был мучительным. Он видел только прибывающих чиновников. Из дворца никто не выходил, все словно растворялись в бесчисленных анфиладах залов, в запутанных переходах, уединенных комнатах, в башенках. А потом все незаметно стихло, служба потекла как обычно. Из разговоров он узнал, что семьи братьев-базилевсов были тайно вывезены в загородную резиденцию. Даже управитель дворца не знает, когда вернутся. Служба текла настолько гладко, что Олаф, чтобы как-то разукрасить жизнь, ухитрялся влезать в десятки ссор, схваток, затевал дуэли. За ним нужен был глаз да глаз на улицах и площадях, он обошел все публичные дома, побывал в постелях высокопоставленных женщин, не раз бывал на волосок от гибели от ножа наемного убийцы. Но такая жизнь показалась бы разве что для ромеев бурной и опасной. Олафу, привыкшему к лязгу мечей и запаху крови, день без драки казался скучным, да и Владимиру сытая жизнь во дворце казалась серой, а дни тянулись как клейкий сок за прилипшим жуком. Однажды он как обычно нес службу во внутренних покоях на втором этаже. Было тихо, воздух был пропитан запахами теплого горящего масла, благовониями. Владимир предпочел бы открыть все окна, но базилевс Василий панически боялся сквозняков. Владимир стоял неподвижно, так велел устав дворцовой службы. По ту сторону двери, огромной, как городские ворота, высился закованный в пышные доспехи Олаф. Лицо его было открыто, глаза сонные и отсутствующие. Железо на нем блистало. Время тянулось будто жук, с трудом вылезающий из разогретой живицы. Владимир чувствовал как перед глазами начинает двоиться, а по телу побежали сладкие мурашки. Еще малость, и заснет как конь, стоя. -- Как тебе наш новый начальник стражи? -- спросил он. -- По-моему, дурак,-- ответил Олаф, не задумываясь. -- Так он же за твоей спиной стоит! -- Так я это в хорошем смысле слова,-- нашелся Олаф.-- Ты же знаешь, как я его уважаю и чту. И все знают. Он опасливо оглянулся, но мимо проходили только два патриция. Явно слышали, скалят зубы. Мерзавцы. И вдруг Владимир ощутил изменение в мире. Солнце в дальние окна вдруг заблистало ярче. Он с потрясающей четкостью рассмотрел мельчайший узор на портьерах, что висели на противоположной стене. Сердце застучало чаще, он непроизвольно сделал глубокий вздох, и воздух показался совсем другим. Снизу на лестнице раздавались приближающиеся голоса. Сдержанно звякало железо, этериоты кого-то сопровождали. Олаф выпрямился, глаза его приготовились встретить пристальный взор базилевса, но Владимир уже знал кто поднимается в окружении стражи на второй этаж! Он знал как собака, оставшаяся дома, что издали чует возвращение хозяина, чуял как лесная птаха чует приближающийся рассвет, ощущал всей душой и всем сердцем! Над ступеньками показались пышные перья на блестящих шлемах, затем суровые лица дворцовой стражи, наконец поднялась ее чистая головка с незатейливой прической. Владимир стоял в нише, недвижимый, как статуя, похожий на многочисленные статуи, свезенные в Новый Рим со всего мира, но чистые глаза принцессы мгновенно нашли его, будто она заранее знала, где он окажется в момент ее возвращения... Он вскинул руку в салюте, колени дрогнули. Он снова ощутил странное желание опуститься на колени. В душе творилось невообразимое, он чувствовал, как бешено стучит сердце, горячая кровь шумит в ушах так мощно, что заглушает звон доспехов. Он не становился на колени даже перед богами! -- Здравствуй, Вольдемар,-- сказала она, снова называя его на норманский манер, как его постоянно звал Олаф.-- Я рада, что ты... верен империи! Он коротко кивнул, но его глаза сказали ей ясно, кому он верен. Она в коротком замешательстве отвела взор, кивнула Олафу, тот ответил широчайшей улыбкой, и прошествовала по направлению к внутренним покоям. Вепрь, он вел стражей, одобрительно кивнул Владимиру. Он любил, когда его людей замечали царственные особы. Это оценка и его работы. А Олаф скосил глаза вослед, прошептал заговорщицки: -- Как думаешь, Елена с нею? -- Ну, раньше они были неразлучны... -- Хотя бы Елена оказалась в стороне! Владимир понял, покачал головой: -- Она из тех, кто в политику не влезает. -- Думаешь? -- оживился Олаф. -- Ей хватает интриг и заговоров в другой сфере. Как и тайн. Олаф гордо выпятил грудь, потер ладони. А Владимир еще что-то отвечал другу, но сам не помнил что говорил. Перед глазами стояло сияющее лицо принцессы, в ушах звучал ее нежный голос. Голос Олафа донессся как будто из далекой страны: -- Она смотрит только на тебя. С чего бы? Владимир сказал с болью: -- А зачем? Мы с тобой песчинки. Сколько нам осталось? У солдат жизнь коротка. А тут еще ходи и оглядывайся... Варяжко убит, трое на корабле сгинули -- даже дурак поймет, что мы ускользнули. А Ярополк не последний дурак. Сколько смогу продержаться живым? Я не хочу, чтобы она плакала над моим телом. Долго молчали. Олаф заговорил так тихо, что Владимир вынужденно повернулся к нему: -- Ты ищещь смысл, а какой смысл в любви? Если есть, в чем сомневаюсь, то это не тот смысл, который выводит на берег... Любят не умом, а сердцем, кровью, плотью, кожей, печенью! Смысл в любви наверняка есть, но он глубже, чем дно океана, и выше, чем залетает орел, а уж упрятан надежнее, чем в самом сердце горного хребта. Не нам его искать, а нам лишь следовать за ним, или трусливо попятиться. Но кто любит, тот знает, что он обладает этим высшим смыслом, хоть и не может его назвать, как не может заговорить умный пес, что все-все понимает. Владимир прошептал: -- Боги... Ты настоящий скальд! -- Я? -- Ты хоть слышал, что говорил? Или через тебя говорили боги? Чуть измененный голос Олафа ответил из темноты: -- Скальды говорят, что когда человек любит, он сам подобен богу. Видишь, я только заговорил о любви, и то во мне уже зазвучала божественная струна... Он захохотал весело и беспечно. Владимир вздохнул с облегчением. Олаф снова Олаф, могучий и всегда готовый к схваткам викинг. А приступы умности проходят так же быстро, как у Терибула припадки падучей. Глава 31 В бою важен не только меч, но и кто у тебя за спиной или бьется плечо-в-плечо. Вепрь, ветеран многих войн, пары составлял умело. А в случае с новыми варварами все было ясно: раз так сдружились в дороге, то в бою прикроют друг друга, один не бросит другого раненым, везде поможет и выручит. Сегодня Владимир и Олаф дежурили порознь, одному и то делать нечего в пустом ночном коридоре, но и тут Вепрь ухитрился поставить их так, что могли пересвистываться с поверха на поверх, а когда сходились к лестнице, то и видели друг друга. Дворец был погружен в полутьму. Даже светильники горели только один из четырех, воздух был тяжел, настоян на дурмянящих ароматах, что хоть и отбивают запах навоза, но голова от них тупеет, а ноздри вообще перестают чуять запахи. Изредка проскальзывала какая-нибудь тень, Владимир уже привык, что женщины по ночам бегают в солдатские бараки, дважды проскальзывали слуги из свиты императора, всякий раз злобно огрызаясь, когда он требовал показать лица. Мысли текли вяло и сладко. Он уже стал сильным и знатным, ему улыбались самые красивые женщины, клянялись короли, а он -- могущественный повелитель Севера -- повелел трепещущему от ужаса императору Царьградской империи отдать ему в жены прекрасную принцессу Анну... А не то пойдет на Царьград и возьмет Анну вместе с Царьградом, всей империей, землями, скотом и людьми... Едва слышные шаги вытряхнули из гладких грез. Снизу поднимались трое. Все в темных плащах с глубоко надвинутыми на глаза капюшонами, рослые и широкие. Оружия не видно, но Владимир звериным чутьем понял, что люди очень опасны, и что под плащами есть и мечи, и добротные доспехи. Он раскрыл рот, чтобы крикнуть тревогу, но то ли стыд удержал, то ли опасение, что это могут оказаться дворцовые слуги -- а кто еще может быть в это время? -- и трое молча бросились на него, а мечи разом заблистали в слабом свете светильников. Владимир прижался к стене. Его меч будто сам прыгнул навстречу. Зазвенело железо, он дрался яростно, сцепив зубы и задержав дыхание. Они рубили по нему торопливо и мешая друг другу, а он выбрал миг и достал одного самым кончиком лезвия по шее, получил сильный удар в плечо, там занемело от боли, отодвинулся по стене, в то место сразу со звоном ударили два меча. В ответ быстро и точно кольнул как копьем еще одного. Тот взвыл и отступил, опустив меч. С его губ впервые сорвалось крепое слово. Владимир вздрогнул, впервые услышав что-то кроме звона мечей и надсадного дыхания, едва успел отдернуть голову, лезвие чужого меча задело плечо. Со звоном слетела чешуйка доспеха. Снизу, громко стуча сапогами и уже не таясь, бежали еще двое. Оба торопливо вытаскивали из-под плащей короткие мечи. Владимир отступил в угол, его меч вздрагивал и звенел от яростных ударов, он не успевал следить за врагами, а руки сами дергались, отражали удары, щит трещал, он сам не мог бы сказать как и с кем дерется, годы упражнений заставили тело двигаться само, и он бился, в глазах потемнело, он чувствовал соленое во рту, когда вдруг сверху прогремел страшный крик: -- Один!.. Что это? Владимир шатался под ударами, колени подгибались, в голове гудело. Смутно видел, как сверху метнулась темная тень. Что-то хрустнуло, кто-то вскрикнул. Он отбросил щит, а его меч врубился в плечо нападавшего. Тот отшатнулся, Владимир судорожно повернулся к другому, и тут ощутил, что остался только один враг, да и тот перехватил меч в левую руку. -- Умри! -- прошипел Владимир с ненавистью. Его меч обрушился с такой мощью, что перерубил подставленный меч противника и снес половину головы. Олаф поднялся, пошатываясь, сжал и расжал пальцы. Человек под ним остался лежать с неестественно вывернутой шеей. -- Что за люди? -- спросил он. -- А я знаю? -- огрызнулся Владимир. В дальнем конце коридора выскочили стражи с факелами. Полыхнул тревожный красный свет, кто-то заорал истошно: "Император! Спасайте императора!". Двери приоткрывались, кое-кто выглядывал пугливо, другие выскакивали сразу, наполняли помещение воплями, суматохой. Владимир и Олаф стояли с обнаженными мечами. Начальник ночной стражи примчался с белым, как мел, лицом. Его трясло, а губы прыгали, будто по ним били пальцем: -- Кто? Что? Куда? Владимир промолчал, он ощупывал себя, проверял целы ли кости, или же погнутыми доспехами не отделался, Олаф же ответил бодро: -- Они!.. Это!.. Туды! -- Кто эти люди? Начальник стражи наклонился, свирепо ухватил одного за плечи, потряс. Голова несчастного болталась, из разрубленного плеча хлестала кровь как из быка на бойне. Он пытался что-то сказать, но с губ сорвался хрип, и глаза закатились под верхние веки. Начальник стражи ухватил другого, а его воины переворачивали остальных, пока Олаф не обронил: -- Уже не скажут. -- Неужто всех?.. -- Похоже. Начальник стражи зло повернулся к Владимиру. Олаф развел руками: -- Предупреждать надо. Мы бы попросили остаться, чайку бы, слово по слову, мордой по столу... Челядь пыталась убрать трупы, но начальник стражи велел не трогать до прибытия Вепря. Тот прибежал разъяренный, всклокоченный, но в полном вооружении, свирепый и готовый к бою. Владимир с трудом выдержал его злой взгляд. Вепрь и раньше ему не очень-то доверял, выпрямился, превозмогая боль в правой руке. Вепрь долго и люто смотрел на Владимира, перевел горящий взор на Олафа. Тот сразу перестал улыбаться, выпрямился. -- Что на этот раз? -- потребовал Вепрь. -- Да вот эти люди... -- начал объяснять Владимир, но его прервал властный голос: -- Погоди, этериот. Здесь слишком много ушей. Иные укоротить бы... Толпа распахивалась перед Терибулом как шелковый занавес. Одни попятились, другие спрятались за спины, а третьи исчезли вовсе. Терибул бросил из уголка рта: -- Вепрь, займись тут. А я поговорю с этериотами. Втроем прошли в покои Терибула на поверх ниже. В коридорах уже было полно стражи, блестели доспехи, железо звякало, грубые голоса как конский топот прорезались сквозь женские испуганные вскрики. Перед ними расступались как вспуганные куры даже ветераны. Владимир ловил на себе удивленно-уважительные взоры. Закрыв за собой дверь, Терибул кивком отослал слуг, повернулся к этериотам. Глаза его были острые как два стилета: -- Что они сказали? Владимир развел руками, а Олаф браво ответил: -- За нас говорили мечи. Терибул поморщился: -- Кто их первым увидел? -- Я,-- ответил Владимир. -- Что они говорили? -- Они бросились молча,-- ответил Владимир честно.-- Да и потом... больше хрюкали. Иногда -- мычали. Терибул смотрел пристально, будто хотел впиться во внутренности, выгрызть упрятанное глубоко. В лице проступила затаенная жестокость. Владимир чувствовал смертельный холод. Если обмолвиться, что один выругался на росском языке, то это может быть смертным приговором ему и даже Олафу. -- А ты,-- спросил Терибул у довольного викинга,-- что слышал ты? Олаф метнул быстрый взор на Владимира. Тот затаил дыхание, викинг мог услышать, но Олаф показал красивые зубы в чистой открытой усмешке: -- Мой друг поразил четверых!.. Я успел только одного. Да и то... без крови. Терибул поморщился: -- Сломал спину. Тоже подох раньше, чем успели спросить. Вы чересчур сильны, варвары! И бесхитростны как младенцы. Захватить бы хоть одного, да с каленым железом поспрашивать... Но вы хороши в охране, ничего не скажу. Сейчас каждый видит, что я был прав, когда порекомендовал вас в охрану внутренних покоев. Не забывайте, вас рекомендовал я! Но любой из римлян... или тех, кто за годы стал римлянином, научился бы думать по-римски, не добивал бы хоть одного. Владимир ответил виновато: -- Мы не добивали. Терибул отмахнулся раздраженно: -- Знаю-знаю. У каждого из четверых только по одной ране. Ранке, как бы вы сказали. Прямо -- царапинке! Увы, смертельной. А один вовсе... без крови, как говорит этот довольный дурак. Олаф вытянулся, но по лицу было видно как обиделся. Терибул прошелся по комнате. Этериоты следили за шагами всемогущего царедворца, затаив дыхание. Терибул морщился, сжимал кулаки, хмыкал, наконец так резко обернулся, что оба вздрогнули. -- Идите. В любом случае вы показали себя достойно. А что не очень думали, когда рубили, то так и лучше. Умные воины -- уже не воины. Когда за ними закрылась дверь, Олаф шепнул одними губами: -- Чего это он? -- Забудь,-- посоветовал Владимир.-- Сам дурак. -- Да нет, мой отец тоже примерно такое же рек. Умные, дескать, опасны... -- Забудь,-- отмахнулся Владимир снова. Олаф внезапно хлопнул себя по лбу: -- А что тот, которому ты разрубил шею, пищал? -- Ш-ш-ш-ш,-- сказал Владимир испуганно. Олаф едва не подпрыгнул, довольный. Значит, тут еще сложнее, чем показалось вначале. А его друг знает больше, чем сказал этому разряженному болвану, сам дурак, и как здорово, что они вдвоем уже окунулись во что-то чисто ромески подлое с ночными убийствами и кинжалами из-под полы! Другой мир, где могут нападать впятером на одного, где косой взгляд или неверный изгиб губ может привести к быстрой и нещадной гибели, где один удар меча может привести на вершину такой славы, откуда крохотные земли родного Севера не рассмотришь и в кулак! -- Нам повезло,-- сказал Олаф счастливо.-- Что я видел дома кроме холодных скал и морского прибоя? Да еще одинаковых девок с морской водой в жилах вместо крови? А здесь шагу не ступить, чтобы кому-то не дать в морду! -- И получить,-- буркнул Владимир. -- И получить,-- согласился Олаф.-- Но жить можно, когда на один отвечаешь тремя! Как говорят здешние христиане: на удар надо отвечать сторицей! Мол, подставляют правую щеку, лупи так, чтобы из ушей брызнуло... Когда вернулись на свои места, трупы уже унесли, кровь замыли. Даже ковровую дорожку постелили новую, а на стенах спешно вешали другие гобелены: на прежние попали капли крови. Народу суетилось как муравьев, распоряжался Вепрь -- свирепо и громогласно. На варваров зыркнул исподлобья, Олафа остановил и велел стать в трех шагах от Владимира. -- Вам до смены еще полчаса,-- прорычал он.-- Но ты стой здесь! Скоро Божественный изволит выйти. Не бегать же ему по этажам за вами, ежели изволит вас заметить? -- Базилевс уже знает? -- спросил Олаф живо. -- Сейчас его одевают и причесывают,-- буркнул Вепрь.-- Когда начнут обувать, то расскажут новости. Спины прямее, мерзавцы! Глава 32 От стен тянуло холодом, а каменные плиты пола давали о себе знать сыростью через мягкие подошвы сапог. До смены оставалось рукой подать, но Владимир и Олаф понимали, что Вепрь оставил их не зря: пусть все видят, что для его воинов -- обычное дело зарубить пятерых и остаться целыми. В огромном дворце уже запылали очаги, вспыхнули все лампадки и светильники, но воздух все еще оставался промозглым, сырым. Владимир и Олаф вслушивались и всматривались, и когда внизу показались закованные в доспехи огромные воины, подтянулись, выпрямились. За латниками поднимались шестеро таких же исполинского роста спафариев, личных телохранителей базилевса. Они были чудовищно огромны, тяжелы как быки, злобные и недоверчивые, подозрительные, всюду высматривающие опасность для священной особы императоров. Приотстав шага на четыре, по ступенькам поднимались двое в пурпурных хламидах. Только базилевсы могли носить их, это и были базилевсы Василий и Константин. Оба с одинаково бледными лицами, сероглазые, Василий чуть выше и пошире в плечах, но оба чересчур хрупкие, словно родились и жили в подземельях дворца, не видя солнца, не чувствуя на коже движения воздуха. Константин лишь скользнул взглядом по двум этериотам, а Василий чуть замедлил шаг. В его взгляде проскользнул вялый интерес. Оба дворцовых стража отличались друг от друга как день и ночь: один смуглолицый и с волосами черными, как вороново крыло, с яростным лицом с резкими чертами, прямым носом с горбинкой, другой -- белокожий и с золотыми волосами, глаза синие, как небо, но что роднит их, так это мужская стать, непоколебимая уверенность, гордая стойка, звериная мощь, что лучится из их могучих тел, словно жар из раскаленного горна! -- Новенькие,-- кивнул он.-- Терибул отзывается о вас хорошо... Терибул, вклинившись сзади как узкий топор, что-то прошептал, и базилевсы так же неспешно остановились. Их взоры снова скользнули по могучим фигурам этериотов. Терибул отступил, снова поклонился. Его быстрые глаза перебегали со спин базилевсов на замерших стражей. Наконец в почтительной священной тишине Константин величественно наклонил голову: -- Благодарю вас, этериоты. Вы двое сумели не только защитить наши жизни, но вдвоем перебили всех пятерых заговорщиков! Владимир чувствовал устремленные на него взоры сановников, начальника стражи, командующих армий, казначеев и великого множества царедворных вельмож. -- Это было нетрудно,-- сказал Олаф с сильным акцентом северянина,-- даже если бы их было пять раз по пять! А Владимир сильным звучным голосом добавил: -- Да, это было нетрудно. Ибо у нас был самый опытный наставник в военном деле -- Вепрь! Он повернул голову, и все взоры упали на главного начальника дворцовой стражи. Вепрь, что с напряжением вслушивался в речи, вздрогнул, выпрямился, все еще с распахнутым от неожиданности ртом. Василий милостиво улыбнулся: -- Мне это приятно слышать от воинов Севера. -- Он нам как отец родной,-- добавил Олаф льстиво. -- Отрадно, отрадно,-- сказал базилевс со сладким довольством. Он кивнул Константину, тот ответил легким наклоном головы. Сановники наперебой совали Владимиру и Олафу золотые монеты, кольца, дорогие перстни, громко восхваляли их отвагу, стараясь быть замеченными базилевсом, Базилевсы неспешно, в божественном спокойствии, прошествовали дальше, а вельможи, понимая властелинов правильно, все еще одаривали наемников, похлопывали по плечам и одобрительно улыбались. Если базилевс обратил внимание на этих двух, то их вскоре переведут либо в личную охрану, либо в ипасписты. И то и другое открывает дорогу наверх, с такими людьми надо общаться. Даже если они пока что простые наемники. За базилевсами и сановниками шли снова спафарии, следом -- целое стадо евнухов, холодных и равнодушных, и только за ними на расстоянии пяти-шести шагов двигались родственники базилевсов. Олаф покосился на Владимира. Хольмградец вдруг стал еще выше ростом, грудь выдалась как у бойцовского петуха, а глазами он пожирал сестру базилевсов, хрустел ее косточками и проглатывал без остатка. Бледное лицо порозовело. Анна была в диадеме. Черные волосы, осыпанные золотой пудрой, что еще больше придавало ей сходство с богинями, лежали крупными волнами. Нежное белое личико внезапно тронул румянец. Она опустила ресницы, и тень от них закрыла половину лица. Яркий, как розы из сада, рот казался детским, но пухлые губы выглядели сочными, как спелые вишни. Она кивнула Олафу, по Владимиру лишь скользнула мимолетным взглядом. Всего миг ощущал прикосновение ее взгляда, но сердце забухало как молот у руках подручных Людоты. Завтра, сказала она одними глазами. Завтра увидимся тоже. Хотя бы вот так, мимоходом. Он не сразу ощутил как резко похолодал воздух. Вепрь, который тоже оказался в центре внимания: кто-то подарил ему весь кошель, перестал улыыбаться, едва прошли последние слуги базилевса. А когда свита удалилась за пределы слышимости, он медленно повернулся к Владимиру и Олафу. На страшном изуродованном шрамами лице не осталось и тени улыбки. Глаза стали холодными, как две льдинки. -- Отец родной, значит? -- проговорил он медленно.-- Отец, значит... -- Отец,-- подтвердил Олаф истово. Он вытятил грудь и ел глазами грозного начальника стражи.-- Которого мы все любим, как мать... мать... Вепрь прорычал: -- Знаю, какую мать. Просто обожаете!.. Черт бы вас побрал. Под арест бы обоих... а то и в колодки, что было бы только справедливо... Этериоты затаили дыхание. Вепрь вперился во Владимира налитыми кровью глазами, будто хотел прожечь дыры: -- Есть одна странность. -- Какая? -- спросил Владимир, насторожившись. -- Всяк во дворце знает, где покои базилевса. Как всяк знает, где покои принцессы Анны. Но эти пятеро, сумев незамеченными проникнуть в святая святых, пренебрегая высокородными, стремились поразить именно тебя, мерзавец. Могли бы проникнуть даже в покои базилевса и... о, Небо!.. могли бы поразить Царственных и Божественных. Но почему-то бросились мимо их покоев как раз на тебя. Олаф захохотал звонко и раскатисто: -- Здесь ворона на вороне, еще и вороной погоняет! Обознались спьяну. Местные, видать. Дерьмо им есть, а не вино пить. Вепрь прорычал: -- Здесь три светильника. Слепой увидит. Да и с вашими-то рожами спутать вас с базилевсами? Здесь что-то не то... Черт, никто не поверит, что пятеро убийц получили большие деньги, чтобы убить не базилевса, а стража, который его охраняет. Но это именно так! Владимир пожал плечами: -- Олаф прав. Люди в Царьграде какие-то странные. Я тут встретил одного, кто никогда не жмакал жену, но убил друга, который это сделал. Олаф расхохотался, и даже Вепрь улыбнулся, но глаза оставались серьезными. И Владимир понял, что придется придумать что-то весомее, чем байку про глупых греков. Вепрь прорычал: -- Если бы кинулись на Олафа, я бы понял -- обесчещенные мужья... Ну, не сами, а сложились и наняли от каждого обесчещенного десятка по одному умельцу ножа и топора. Или проигравшиеся в кости сделали то же самое. Но почему напали на тебя, Вольдемар? Владимир быстро взглянул на довольного, как слон, Олафа: -- Как отцу родному скажу! Прямо в глаза: честно и прямо, будто христианин на исповеди -- не знаю. Наверное, спутали с Олафом. Он такие безобразия творил в городе, что у народа могло в глазах помутиться. А когда начал еще и коней менять... Вепрь отшатнулся с неподдельным отвращением: -- Еще и коней? Для каких нужд? -- Вовсе не для греческих,-- заверил Владимир горячо.-- Мы ж простые, из Леса да из Скал. Греческое к нам не больно липнет. Он все еще хочет научиться ездить верхом. Вот и подбирает для себя коня с широкой спиной и толстым задом. Все подбирает, подбирает. Полгорода уже перебрал. И коней тоже... нет, коней еще нет, но торговцы лошадьми на него тоже в обиде. Наверное, за жен, дочерей, племянниц, служанок... Я же и цыпленку уступаю дорогу. У меня молоко на гол