выглядят страшновато. -- Тебя бы в христиане,-- сказал он с отвращением.-- Те тоже... У них любой пост -- победа духа над плотью... Но я не понял другое. Нож бросили в меня! Какого дьявола бросился закрывать своей волосатой грудью? Олаф прорычал с отвращением: -- Думаешь, ты мне так уж дорог? Или я тебя ценю хоть чуть выше драной кошки? Бред. Просто не хотел, чтобы проклятым грекам хоть что-то удалось. -- Все равно спасибо,-- буркнул Владимир с неловкостью. -- Все в долг,-- ответил Олаф деловито.-- А ты думал? Мы ж в торгашеской империи. Еще и проценты сдеру. Вепрь, выстроив на заднем дворе манипулу, залез на большой камень и орал оттуда: -- Вам доверена большая честь, мерзавцы! Впервые из Священного Палатия отправляют когорту в главное войско. Наши стратеги хотят показать остальным, как умеют воевать настоящие воины! Если осрамите меня, свиньи безрогие, я из вас кишки выпущу. Но вы должны вернуться живыми! Я не хочу снова возиться с желторотыми неумехами... Эй ты! Чего горбишься? Забыл, как должен стоять этериот? Хмурый легионер нехотя выпрямился: -- У меня живот болит. -- Много пьешь? -- гаркнул Вепрь. -- Много,-- ответил этериот безнадежно.-- Все равно не помогает. -- Ничего,-- сказал Вепрь бодро,-- ты отправляешься в место, где все хвори снимет как рукой. Вы должны будете захватить крохотный остров... Только помните, что там водятся ядовитые гадюки, под листьями прячутся скорпионы и каракурты. Грибы не жрать -- ядовиты, воду не лакать -- в ней холера и прочая дрянь... Этериот перебил вежливо, но с недоумением: -- А на кой... гм... завоевывать такой остров? Вепрь рявкнул: -- Молчи, дурень. Или ты усомнился в мудрости Божественного? По-твоему, Господь по-мудрости потопил человечество, хотя грешивших наверняка было меньше, чем невиновных? То-то. Эй, Мордоклюв, ты стоял на причале и должен был видеть, как погиб сенатор. Если скажешь, что не видел, то значит отлучался к шлюхам! Мордоклюв, толстый и хищноносый воин, пробурчал: -- Я стоял на своем месте... Сенатор шел по причалу и видел, как какой-то бродяга хочет утопиться. Он сказал ему: "Не спеши, давай обсудим, увидим стоит ли вообще прощаться с жизнью". После этого они сели и беседовали почти до обеда. Что-то о политике, налогах, жизни, я всего не слушал. -- Ну? И какое это отношение имеет к его гибели? -- А потом они встали и, держась за руки, вместе спрыгнули в воду. Владимир подошел сбоку, сзади нельзя -- зашибет, сказал со всевозможной почтительностью: -- Мне тут пришла весточка от земляка... Он живет неподалеку, полдня на коне верхом. Вепрь зыркнул настороженно, у него всегда появлялось это выражение, когда смотрел на Владимира. Тот вытянулся, ел глазами. Вепрь с натугой похлопал по плечу: -- Хочешь навестить? Давно пора взять пару деньков на отдых!.. Ты да твой дикий викинг давно не брали ни отпуска, ни даже выходных. Ладно, навести земляка... Да и вообще поразвлекайся, а то к тебе, честно говоря, уже присматриваються, если понимаешь о чем говорю. Владимир насторожился, хотя голос держал беспечным: -- Что в этом плохого? Вепрь понизил голос: -- Даже из этериотов слишком короткий путь... в Золотой Зал! Ты выглядишь чересчур нацеленным. Никто не знает, что у тебя на уме. Может быть, и не думаешь о высоком, но тут подозревают всех... Последние слова прозвучали откровенной угрозой. Холодные мурашки побежали по спине Владимира. В подземных тюрьмах бесследно исчезают и самые знатные сановники империи. Оттуда только один путь -- на дно Золотой бухты с привязанным к ногам камнем. А уж о страже, даже знатном, и воробей не чирикнет. -- Я просто копил деньги,-- объяснил он торопливо.-- Я ведь надеюсь вернуться к себе на Русь богатым! Вепрь кивнул. На этот крючок попадаются все. Приходят в империю молодые, сильные и отважные, надеются скопить денег и вернуться, но блеск империи завораживает даже самых стойких. Годы уходят, десятилетия, а они все откладывают возвращение. Даже собрав огромные богатства, что будут делать с ними в диком краю? Он снова хлопнул Владимира по плечу: -- Езжай!.. Заодно выберешь место... ха-ха!.. откуда будешь брать Новый Рим. Он отвернулся, похохатывая. Легионеры снова подтянулись, выпятили груди. Владимир отступил на шег, кивнул Олафу. Оба торопливо отошли подальше: -- Он всегда так шутит? -- А может он и не шутил,-- ответил Олаф безразлично.-- Все знают, что эти стены падут под натиском русов. Как пали под натиском наших викингов Неаполь и Сицилия, так вы захватите эту громадину. Владимир с деланным безразличием пожал плечами. Кто не знает, что славяне постоянно приходят на земли империи, вторгаются целыми племенами. Иные уходят с богатой добычей, оставив разоренную и опустошенную землю, другие на богатых землях остаются. Империя с ними поступает осторожно, не трогает, не теснит налогами, ибо эти славяне, ослепленные блеском древней империи, охотно идут на службу, будь это в войско или на строительные работы, вливают свежую кровь в дряхлеющие вены империи. К тому же размножаются быстро, приплод здоровый, совсем не похожий на подданных империи, которым не помогают даже суровые наказания за безбрачие. Славяне уже заселили Фракию, Эпир, Македонию, Фессалию, весь Пелопонес. Иные быстро потеряли свой язык и обычаи, другие сохранили своих богов, но даже эти охотно идут на службу, поднимаются до высших высот, командуют армиями, флотом, казной, следят за порядком в Константинополе. Империя, сильная раздорами среди славянских племен, умела не только натравливать одно племя на другое, но и отправляла сильные войска из самого Константинополя, разбивала, приучала к мощи империи. Но эти времена прошли, потому приходится нанимать хазар, печенегов, дабы сдерживали напор славян... Но вот под страшным ударом Святослава, великого кагана русов, рухнуло ранее непобедимое хазарское царство. Путь на Константинополь был открыт. Теперь все в империи знали, что часы Константинополя сочтены. Следующий удар каган русов обрушит на империю! Правда, неистовый Святослав пал, но у него остались три сына. И осталась могучая держава, что крепнет день ото дня, в то время как империя медленно теряет силы. Служа наемником, узнаешь многое. Даже не побывав в Риме, хотя мог бы, он уже знал, как в не такие уж и давние времена германцы постепенно вторгались в Рим, служили наемниками, занимали высшие посты. Понял, что точно так получается сейчас и со славянами. В Царьграде это понимают лучше него. И даже могут видеть когда случится неизбежное, и даже какое племя ворвется в Константинополь. Императоры уже не надеются спасти империю. Они просто пытаются оттянуть неизбежное падение! Против обыкновения слова Вепря не вылетели из другого уха, застряли. Конь ступал бодро, воздух был свежий, голова ясной, а мысль сверкала острая, как отточенное лезвие дамасской сабли. Итак, была могучая Римская империя -- светоч мира, самая сильная, самая блистательная и самая лучшая из всех стран и народов. Она своим блеском привлекала иные народы, которые то воевали с нею, то поступали к ней на службу. Нередко -- целыми племенами. На Западе это были германцы, на востоке -- славяне. Дальше. Германцы вливались в римскую армию с великой охотой и радостью, ибо всякий молодой воин мечтает служить у как можно более знатного и могучего вождя, а где еще более великий вождь, чем римский император? Служили охотно, воевали отважно, поднимались по ступенькам карьеры, начинали командовать такими силами, что в родных племенах не смогли бы и вообразить такую мощь. Постепенно почти вся римская армия превратилась в армию германцев. Римляне к тому времени вовсе утратили воинственный дух, как и дух строителей, инженеров, а защиту своей родины охотно передоверили германцам. И те защищали ее честно. Когда какое-либо германское племя нападало на границы Рима, то защищали ее не только армия, римская армия германцев, но и целые племена дружественно настроенных германцев. Так же в точности до мельчайших черточек случилось и на востоке. Греческие политики, чиновники и сборщики налогов постоянно жаловались на славянизацию восточной части Римской империи. Пелопонес ославянился настолько, что там возникли целые города славян со своим укладом, не говоря уже о бесчисленных селах. Их было настолько много, что жителям не было необходимости даже знать греческий язык. Вскоре все население Пелопонеса говорило на смеси языков местного населения со славянским, что привело к образованию нового языка, названного новогреческим. Эти новогреки уже не понимают языка чистых греков, не могут читать старые книги греческих авторов. Трудности управления огромной империей привели тому, что пришлось создать две столицы с двумя императорами: в Риме и Константинополе. А эмблему империи -- орла, начали изображать с двумя головами, т. е., тело империи едино, но у нее две головы, одна зорко смотрит на Восток, другая -- на Запад. Если совсем коротко, то, чтобы не запутаться, итог таков: Рим, несмотря на защиту германцев, все-таки пал. Взял его и разрушил Аларих, который был из тех германских вождей, что не шел на службу великой империи. Восточная часть империи еще держится, но в ней повторяется все как в зеркале. Славяне составляют значительную часть как населения, так и армии. Во главе эскадр, армий, префектур, имперского суда -- стоят славяне. Более того, славяне то и дело становятся императорами! И не самыми худшими. Достаточно вспомнить того же Юстиниана, бывшего бедного паренька Управду, который сумел даже выбить из Западной части империи германцев, освободил от них Рим, снова воссоединил исполинскую империю в одной руке!.. Но и здесь опасность идет не от этих славян, ибо они защищают Константинополь лучше местных греко-ромеев -- это уже их город! -- а от тех, кто все еще не идет на службу, как не шел Аларих. Чуть ли не единственное такое племя -- русы. Они усиливают натиск год от года. Ими не удается манипулировать как хазарами или печенегами. Они усиливаются на глазах, и в Константинополе даже простой народ уже знает обреченно: гибель их царственному граду и всей империи придет именно от русов... Конь внезапно заржал, пошел галопом. Ветер засвистел в ушах, плащ за спиной раздулся и затрепетал по ветру. Владимир чувствовал, как лихорадочно бьется сердце. Кто будет тот воитель, который возьмет на копье гордый Константинополь? У себя в комнатке, у каждого ипасписта было свое помещение, он снова в задумчивости достал письмо. Писал русский купец Могута, ссылался на родню в Новгороде, которую Владимир знал, подробно рассказывал о спрятанном поблизости сокровище. Олаф, который беззастенчиво читал через плечо друга, хрюкнул с неудовольствием: -- Старые сказки... Я наслушался столько о закопанных сокровищах! Ерунда все это. -- Ну, горшки с монетами прячут не только в Свионии,-- возразил Владимир. Он в задумчивости почесал нос.-- У нас есть три свободных дня до возвращения Терибула. Олаф сел, сказал с достоинством: -- В этом письме ничего не говорится обо мне! Владимир пожал плечами: -- Могли предположить, что дикий свеон читать не умеет... и тем более, что он не станет подглядывать в чужие письма. Олаф налился тяжелой кровью, прорычал угрожающе: -- Это я дикий? Это я, сын конунга, почти год мну царьградских девок, и все еще неграмотный? Владимир походил по комнате, шаги все убыстрялись, пока не ощутил, что вот-вот начнет бросаться на стены. Повернулся резко: -- Едем? Олаф вытянул ноги на лавку, шпоры оставляли глубокие царапины на полированной поверхности. -- Нет,-- ответил он твердо.-- Ни за какие мешки золота! Даже за все золото мира. Вечером меня ждет кувшин вина и сладкотелая Елена. Я буду валяться в постели, нежнее которой не бывает, буду мять своими грубыми лапами нежное тело, слышать сладкие стоны. А ты хочешь, чтобы я все это покинул и поехал в холодную ночь, проверять бабьи сказки? Владимир подумал, кивнул: -- Ты прав. Забудем об этом. Рано утром, еще не все звезды исчезли со светлеющего неба, они уже выехали за ворота Царьграда. Стремя к стремени, на отдохнувших конях. Воздух был чист и свеж, чувствовалось близкое море. Солнце еще только поднималось, накаляя мир там, на востоке, а здесь над остывшей за ночь землей нависало такое же холодное синее небо. Ехали молча, Владимир подумал смятенно, что даже ради простой прогулки стоило выехать за ворота Царьграда. Он, как прибыл и нанялся на службу, даже самого Царьграда толком не видел. За вечер весь не обойдешь, а дня три кряду подряд еще не выпадало. Сейчас же перед ним начала открываться та часть Римской империи, которую лишь представлял смутно, но не видел! Страна выглядела созданной богами для себя и своих семей. Потом боги ушли, а может и не все ушли, и эти сказочные края первыми захватили проклятые и хитрые ромеи. А волхвы еще говорят, что Славия, где народились все славянские племена -- это упавший из вирия кусок самой плодородной и богатой земли! И что арии, они же славяне, и есть люди небес, ибо вышли из ария-вирия. Хорошо так говорить, кто дальше своего огорода не ездил! Поглядели бы на эти земли, прикусили бы языки... Или сказали бы другое, внезапно пришла мысль. Они, люди небес, а живут в северных краях, где зима длится полгода, а здесь гадкие ромешки владеют такими землями! Надоть отнять... Олаф ехал нахмуренный, мрачно зыркал по сторонам. Его тоже одолевали мысли. Знать бы какие, подумал Владимир. Раньше отважный викинг не очень-то задумывался. Кони прошли по узкой дорожке вдоль ручья, поднялись на пологий холм. Олаф вскрикнул от восторга, а Владимир задержал дыхание. Это в самом деле страна богов! В открывшейся долине ярко и сочно зеленела оливковая роща, виднелись крыши крохотных домиков. Между деревьями на веревках сушилось белье. В лужах лежали буйволы. Но на другой стороне долины поднимались белоснежные колонны древних дворцов! Их размеры были огромны, а камень прекрасен и удивителен... Кони весело сбежали с холма, Олаф пустил своего через заросли, чтобы увидеть древние развалины вблизи. Сохранились остатки стен, величественные толстые колонны, мраморные полы с удивительными рисунками. Солнце играло на цветных изразцах, на остатках стен сохранились даже куски фресок. Сердце Владимира стучало учащенно, а дыхание вырывалось хрипло и мощно, как в битве. Неведомые чувства распирали грудь, он смотрел во все глаза и чувствовал, как наворачиваются слезы. Здесь жили боги и герои, но какие злые силы погубили этот мир? Впереди слышались тяжелые удары. Они выехали из-за торчащего обломка стены, Олаф внезапно выругался. Два бедно одетых селянина усердно били молотами по лежащей на земле статуе из белоснежного мрамора. У Владимира дух захватило от неземной красоты: женщина и в мраморе сохранила черты, от которых защемило сердце. Олаф рявкнул зло, ладонь звучно хлопнула по рукояти меча: -- Что творите, сволочи? Оба крестьянина отшатнулись, со страхом смотрели на огромных воинов, закованных в доспехи императорской гвардии. Оба были в лохмотьях, истощенные, с желтой болезненной кожей. Один простер умоляюще руки: -- Благородные воины!.. Это же мрамор!.. Мы его разбиваем, толчем и пережигаем в известь... А известь продаем. Владимир с тоской указал Олафу на другой конец развалин. Там слышались удары. Такой же несчастный оборванец разбивал другую статую. -- Вы красоту рушите! -- прорычал Олаф. Глаза его налились кровью.-- Да я вас всех! Он выдернул огромный меч, каких в ромейской стране даже не видели. Селяне попадали на задницы. Один заверещал как заяц: -- Это же языческие боги!.. А святая церковь велит уничтожать все языческое. Мы делаем еще и богоугодное дело! -- Безумные,-- сказал Владимир. Рот его наполнился горечью, словно он жевал полынь.-- Или я безумен? Олаф рычал и порывался рубить и крушить, Владимир удержал. Здесь когда-то обитал древний и прекрасный народ, ибо только прекрасный душой и телом мог создать красоту во всем: от жилища, в котором жил, спал и принимал гостей, до исполинских общественных зданий. Но что стряслось с ним, ибо эти невежественные дикари не вышли из-под земли как ночные чудища, они те же греки!.. Почему одичали? Почему, глядя на прекраснейшие статуи, при взгляде на которые захватывает дух, хочется петь и плакать одновременно, они видят только пригодный для извести камень? Они ехали до вечера и еще дважды видели развалины прекрасных дворцов, уже наполовину погребенные песком. Среди торчащих прямо из земли мраморных глыб с изумительнейшими барельефами, паслись козы, оставляли россыпь горошка. Лохматый пес гонял кролика. -- Мир не погиб,-- сказал Владимир наконец.-- Он начинается заново... Из этих невежественных людей боги когда-то создадут такой же прекрасный народ... -- Если создадут,-- фыркнул Олаф, он был мрачен как туча.-- Не понимаю, зачем всякий раз создавать заново? Оставили бы ту красоту, добавляли бы понемножку... Каков бы мир был сейчас, а? Владимир пожал плечами: -- Возможно, в их земли приехали двое из северных земель, позавидовали, вернулись и набрали войско из злых и голодных... Олаф задумался, внезапно рассмеялся: -- Ты прав. После нашего налета остались бы вот такие руины. А то и их бы разнесли в пыль! В старину мои предки, говорят, были вовсе звери... Ладно, я тревожусь только, почему твой купец не выкопал все золото сам? Почему предложил тебе, пусть даже за долю? Не знаю, ответил Владимир про себя тревожно. Наверное, взять его очень непросто. И рискнуть могут только самые отчаянные... или отчаявшиеся. А есть ли более отчаявшийся человек, чем изгнанный князь, который все поставил на кон: и жизнь, и честь и даже любовь -- дабы вернуться и отомстить? Глава 39 Они ехали неспешно, держась в тени оливковых деревьев, когда впереди послышался конский топот. Олаф сразу насторожился, кони неслись отчаянно, словно догоняли кого-то или же уходили от погони. Донеслось ржание, затем выкрики. На дорогу впереди выметнулась повозка, запряженная четверкой горячих коней. У Олафа глаза вспыхнули, он теперь начал разбираться в конях, и загорелись еще ярче, когда разглядел повозку: в серебре и золоте, украшенную от дышла до спиц колес! На облучке отчаянно размахивал кнутом седобородый мужчина. Кони неслись в пене, дико вращали налитыми кровью глазами. В окошко повозки выглянуло бледное личико. -- Женщина,-- выдохнул Олаф,-- я всегда мечтал спасти женщину... молодую и красивую! -- И богатую,-- добавил Владимир.-- Ну, тогда я поехал один? Олаф, не слушая, выхватил меч и помчался наперерез. За повозкой неслись, быстро настигая, шестеро мужчин с саблями в руках. Без доспехов, двое вовсе голые до пояса, только на головах цветные тряпки, грязные и оборванные как все в этой стране, если не считать тех, кто сидит наверху. -- Водан! -- вскричал Олаф страшным голосом. Викинг был похож на разъяренного бога войны, но всадники не сбавили бешеного бега, только двое чуть подали коней в его сторону. Владимир быстро выхватил лук, торопливо набросил и натянул тетиву, пальцы привычно выхватили стрелу. В проносящегося мимо всадника попасть непросто, хотя мог бы попытаться, но колени так же привычно удержали коня на месте, давая четверке проскочить мимо, затем пустил коня вдогонку. Теперь перед ним маячили четыре спины, и здесь не промахнулся бы даже неумелый. Олаф орал и сыпал руганью, рубил страшно, сам едва не падал с коня от богатырских ударов. Оба разбойника пытались достать его саблями, на их лицах были злоба и презрение к человеку, орудующему таким диким оружием, как меч. Меч -- это всего лишь символ власти, но драться удобнее хоть саблей, хоть топором, хоть шестопером... -- Получи! -- орал Олаф.-- Ну же, не убегай! Его великанский меч не однажды спас ему жизнь, потому что был на локоть длиннее сабель, но удары сыпались как град, с плеча слетела железная пластина, на груди сильный удар выбил целый ряд металлических бляшек Кончик сабли задел его кисть, алые капли брызнули на гриву коня. Олаф ревел как разъяренный медведь, в седле вертелся как вьюн, а удар, который обрушил на разбойника, был достоин сына конунга. Длинный меч достал в шею, прошел через грудь и выскользнул у пояса. Левая половина упала с коня, а на седле некоторое время еще сидело безголовое однорукое туловище, из которого брызгала кровь и лезли, шипя и вспучиваясь, сизые внутренности. Первый разбойник побелел, застыл, словно замороженный, таких ударов он еще не видывал. Олаф быстро развернулся и красиво ударил снова. Он жалел, что повозка унеслась, красивая и молодая не увидит, что второго он разрубил еще краше: до пояса так, что половинки упали по обе стороны коня, а лезвие меча скрежетнуло о седло, едва не разрубив и бедное животное. С окровавленным мечом он поскакал вдогонку за повозкой. Один разбойник с двумя стрелами в спине лежал поперек дороги, второго Олаф увидел на обочине, третий уже повернул коня и мчался прочь, из плеча торчало белое перо, а поводья он неловко держал в левой руке. Самым смышленым оказался четвертый: дал деру сразу, от него осталось только удаляющееся к оливковой роще облачко пыли. Повозка наконец остановилась. Кони едва не падали, захлебывались в желтой пене. Бока ходили ходуном, хрипели. Чернобородый возница повернулся к подоспевшему Владимиру. Глаза его со страхом и восторгом смотрел на могучего воина: -- Мы... благодарны!.. Кто вы, доблестные? Владимир коротко поклонился: -- Мы двое -- ипасписты. Наши боги вовремя вывели нас на эту дорогу. -- Ваши боги... Вы не христиане? -- чернобородый оглянулся на стук копыт. Забрызганный кровью Олаф был великолепен с огромным мечом в могучей руке.-- Гипербореи? Тогда все понятно. Наши гвардейцы не бросились бы так безрассудно на помощь... да и не сумели бы против шестерых... Меня зовут Калоир, я везу племянницу Хрихоспора... впрочем, вам это незачем знать... Дверца открылась, девушка ступила на подножку. Олаф тихонько ойкнул. Она была в самом деле молода и красива, к тому же, судя по одежде, богата. Настолько, что Владимир сразу ощутил что они оба одеты просто, покрыты грязью и пылью. -- Калоир,-- сказала девушка, в то время как ее глаза были на могучих воинах,-- объясни героям, как нас найти. И дай им денег. Чернобородый ухмыльнулся, полез за мешочком с деньгами. Олаф хмуро посмотрел на Владимира. Тот в ответ оскалил зубы. Калоир бросил мешочек Олафу. Олаф, всегда голодный на деньги Олаф, взвесил на руке, улыбнулся довольно, развязал, вытащил оттуда монетку, а мешочек бросил обратно Калоиру: -- Это на сдачу! Он тронул коня, гордо проехал вперед. Спина его была выпрямленной, сверкающие, как расплавленное золото,-- волосы красиво падали на широкие плечи. Владимир покосился на вытянутые лица Калоира и его повелительницы, пустил коня за Олафом. Сзади послышались восклицания. Владимир догнал, спросил насмешливо: -- Ну как тебе молодая и красивая? И богатая, как ты хотел! -- Даже чересчур,-- ответил Олаф зло.-- Нас за людей не считают! -- А разве мы люди? -- сказал Владимир.-- Мы -- наемники. Нанялись за деньги. Мне, к слову сказать, деньги очень нужны. -- И мне нужны,-- огрызнулся Олаф.-- За деньги я готов убить, зарезать, вбить в землю по уши... Даже закопать живьем. Но когда мне бросают как псу кость... У нас еще есть то, подумал Владимир, чего нет у ромеев. Они гордости не ведают, им поступок невежественного викинга кажется диким. Даже мне. Ведь я, наверное, взял бы... Или не взял? Хорошо, что деньги бросили Олафу! Они въехали в небольшой городок. Солнце еще висело над краем земли, воздух был горячий. Прохожих почти не было, появятся с заходом солнца. В такую жару сидят дома или собираются в харчевнях неспешно выпить кислого вина и посплетничать. Постоялый двор выглядел запущенным, как все в империи, но у коновязи стояли оседланные кони. В харчевне было с десяток столов, старых и пощербленных, стулья и лавки, даже два кресла, явно украдены из более богатого дома. Из открытой двери кухни несло запахи пригорелой каши и жареного мяса. Среди двух десятков местных крестьян, что расположились на весь вечер, не столько пьют и едят, сколько сплетничают и коротают время. Владимир заметил и двух-трех мужчин, что отличались от местных как одеждой, так и поведением. Олаф подозвал хозяина, велел: -- Принеси-ка нам... -- Пива,-- сказал Владимир быстро. И добавил укоризненно.-- Как быстро ты забываешь родные обычаи! Олаф оскорбленно дернулся: -- Вольдемар, вино я однажды и дома пробовал! А здесь его целые бочки! Хозяин кивнул благожелательно: -- Сорок бочек только в моем подвале. К тому же у меня лучшее вино в округе. -- Пива,-- сказал Владимир твердо. Олаф начал краснеть от гнева, и Владимир добавил быстро.-- А вино возьмем с собой на ночь. Здесь есть свободные комнаты? -- Для солдат базилевса у меня есть отличные покои,-- заверил хозяин. -- Подашь туда два кувшина лучшего вина,-- сказал Владимир.-- Но сейчас нам нужно пиво, мясо... найдешь гречневой каши? -- Гречневой? А что это? -- Ладно, давай что есть, а то начнем грызть стол. Хозяин покосился на белые и острые, как у волков, зубы варваров, слышно их по грубой речи, даже улыбаются по-волчьи, поклонился и отступил задом, словно боясь повернуться спиной. Пиво принесли настолько дрянное, что даже Владимир пожалел о своем заказе. Олаф рассматривал обитателей харчевни с явным намерением подраться. Владимир заставил себя отхлебнуть теплого пойла, ему было не по себе от пристального взгляда широкого в кости человека, черноусого и со сросшимися на переносице бровями. Он сидел близко к двери. За тем же столом были еще пятеро, но Владимиру показалось, что по крайней мере двое пришли с этим человеком, но виду не показывают. Человек опускал взор всякий раз, когда Владимир поворачивал к нему голову, не подозревая, что тот продолжает рассматривать его в полированном металлическом кувшине. -- Что-то никто не показывается,-- пробурчал Олаф.-- Ты уверен, что твой купец отыщет тебя именно здесь? -- Он так написал... Постой, сейчас что-то будет. В харчевню вошел еще один посетитель, высокий мускулистый мужчина в запыленном плаще. Под плащом позвякивало железо легкого доспеха. Он занял место за свободным столом, заказал вина и сыра. Черноусый сказал громко: -- Вот и явился предатель и вор!.. А вы говорили, что его совесть загрызет! Один за столом поддержал: -- Да, он мало похож на загрызенного... Мужчина в плаще медленно встал, лицо его побагровело. Широкими шагами он направился к говорившим. Владимир увидел, как за двумя столами сразу четверо напряглись, бросили ладони на пояса. У каждого висели тяжелые ножи. Олаф подобрал ноги под себя, насторожился. Не глядя друг на друга, оба уже разделили: двое под правой стеной -- забота Владимира, под левой -- Олафа. -- Ты, тварь низкорожденная,-- сказал тем временем мужчина в плаще четко и раздельно,-- если ты готов отвечать за свои слова, то обнажи оружие! Он отступил и выдернул из ножен длинный узкий меч с изогнутым лезвием. Черноусый поднялся неторопливо, так же неспешно потащил из ножен синеватое лезвие: -- Я готов. Наш городок только вздохнет... Он бросил по сторонам быстрые взгляды. Их мечи взвились в воздух, но еще до того как зазвенела сталь, Владимир и Олаф вскочили, развернулись спина к спине. Четверо, сидевшие по разные стороны харчевни, не бросились на помощь, как подумал сперва Владимир, в руках были метательные ножи! Владимир выхватил меч и с криком: "Слава императору!" бросился на своих, а Олаф, видя что не успевает, рывком поднял стол и швырнул в другую сторону. Послышался двойной стук: два ножа ударились о летящий на них дубовый стол, затем там был грохот, крики, стоны. Олаф с наслаждением прыгнул всем своим немалым весом сверху перевернутого стола. Из-под широкой столешницы донесся хрип и хруст костей. Двое с ножами в руках, посмотрели выпученными глазами на Владимира, мигом скользнули под стенами в разные стороны и выскочили -- один через кухню, где послышались проклятия и звон посуды, другой прыгнул в окно. -- Люди базилевса! -- крикнул кто-то. Схватка на мечах замерла. И для человека в плаще вовремя, ибо еще двое с саблями начали заходить с двух сторон. Сейчас же все четверо оглянулись на солдат императорской гвардии, в нерешительности опустили оружие. Владимир сказал строго: -- Именем императора!.. Прекратить, иначе продолжите в тюрьме. -- На плахе,-- поправил Олаф весело. Чернобородый с показной неохотой бросил меч в ножны: -- Мы ничем не нарушили законы Божественного императора. Человек в плаще люто оглянулся на ипаспистов, лицо его было перекошено злостью. Меч он все еще держал наготове, словно намеревался драться уже не только с тремя, но и с солдатами императора. Стоны и грохот привлекли его внимание, из-под стола выполз один, голова была в крови. Второго вытащили за ноги, был в беспамятстве. Глаза плащеносца расширились. Он с недоумением взглянул на довольного, как слон, Олафа, поколебался, кивнул с нерешительной благодарностью, убрал меч. Владимир кивком пригласил Олафа за собой. Вышли на крыльцо, оставив тяжелые запахи скверно приготовленной еды и плохого вина. Олаф зло сопел, Владимир внезапно засмеялся: -- Дралось десять человек! Мечи, сабли, швыряльные ножи... И ни одного убитого!.. Что с миром делается? Теперь я вижу, что Царьград падет с таким слабым народом. Олаф прорычал: -- Я знаю, почему паду я!.. Спасая того дурака, мне пришлось опрокинуть стол с моим пивом!.. Я не успел даже лизнуть! -- Видишь, как хорошо,-- сказал Владимир серьезно,-- что мы заказали пиво, а не хорошее вино? Олаф подозрительно нахмурился: -- Почему? -- Ты бы вовсе от горя помер! Олаф пожал плечами: -- Я бы не стал переворачивать стол. Они стояли на крыльце, прислушиваясь к конскому ржанию на конюшне, голосам во дворе, на улице. Ночь была ясная, звездная. Таких огромных и ярких звезд Владимир никогда не видел на своей северной родине. И небо не бывало таким угольно черным. Он вздохнул: -- Пойдем, Олаф. Ночью люди с таким как у тебя слабым здоровьем должны спать. -- Какие мы молодцы,-- пробормотал Олаф.-- Мы только проехали городские ворота, а уже успели обрести полдюжины врагов! Надеюсь, это еще не все... -- Не понравился этот с черными усами? Олаф зябко передернул печами: -- Он мне будет сниться!.. Надеюсь, я его больше никогда не увижу. Разве что в кошмаре. У него яд стекает с зубов по бороде, а глаза как острия стрел... -- Не поминай черта,-- посоветовал Владимир. -- Почему? -- А то придет. -- Я не верю ни в сон, ни в чох! Они вернулись через зал, где уже не осталось следов разгрома. Все ели и пили, позабыв про ссору. Владимир на ходу кивнул белому, как мрамор, хозяину: -- Не забудь, кувшин вина в нашу комнату! -- Два! -- крикнул Олаф. -- Два,-- кисло согласился Владимир. Они поднялись на второй этаж. Коридор был неширок, а в том конце стоял человек со сросшимися на переносице бровями. Рука Олафа дернулась к мечу. Черноусый протестующе выставил руки: -- Я с миром. У меня нет обиды, что вы вмешались! Вы проезжие, наших ссор не знаете. -- Но семеро на одного! -- сказал Олаф набычившись. Чернобровый кивнул: -- То надо броситься на защиту слабого. Понятно. Но он не слабый, в том вся задача. Я бы хотел обсудить с вами одно дело... Владимир кивнул Олафу, следи, сам отворил дверь, отступил в сторону. Они вошли, и он закрыл дверь за собой на засов. У этого странного гостя чересчур опасный эскорт. -- Меня зовут Филемут,-- сказал чернобровый.-- Я управляющий купца Могуты. Этот сорвиголова на самом деле вожак разбойников, только схватить его еще не удавалось. Но все в округе знают, что грабит честных торговцев он и его люди... Я не стал ждать, когда нам как баранам перережут горло и снимут шкуры. Я взял людей и пришел в харчевню, где он обыкновенно бывает! В дверь послышался стук. Владимир отодвинул засов, держа меч в руке. Мальчишка с двумя тяжелыми кувшинами в руках побелел при виде меча у своего горла. От троих нахмуренных мужчин веяло таким напряжением, что он едва не выронил кувшины. Олаф выругался с чувством: -- Клянусь Локи, я бы его убил! А заодно и спалил бы весь этот постоялый двор! -- И город,-- подсказал Владимир. -- И город,-- согласился Олаф,-- если здесь не оказалось бы больше винных складов. Надо же!.. Теперь буду верить и в сон, и в чох, и в попову грушу... Он торопливо налил вина в три большие кружки. Руки его тряслись. Владимир и Филемут сели за стол, Владимир все еще не спускал острого взгляда с чернобрового управляющего. -- Меня сбили с толку ваши плащи странников,-- сказал Филемут.-- Этериоты всегда ездят в полном своем блеске! К тому же вас двое, а я ждал одного... -- Ждал? -- спросил Владимир. Филемут кивнул: -- Судя по описанию, тебя. Это я отправлял письмо Могуты. Он же велел встретить и отвезти в имение. Но сегодня утром вид у него был... смущенный. Сказал, что зря тебя вызвал, что это лишь предание, в которое при свете дня сам не верит. И что нет данных где искать сокровище. Олаф торопливо осушил свою чашу, заорал понимающе: -- Я ж говорил!.. Если бы все так просто, он бы сам успел!.. А если копать так уж трудно, то у него есть и понадежнее ребята, чем ты! Он захохотал. Владимир пожал плечами: -- Мы проделали дальний путь. Филемут с готовностью достал мешочек. Судя по тому, как оттягивал руку, в нем было золото. -- Это не все сокровище,-- сказал он, улыбаясь,-- но здесь достаточно, чтобы проехать до Багдада и обратно. И останется, чтобы упоить всю казарму. Могута посылает это с извинениями. Олаф одобрительно хрюкнул. Владимир принял, взвесил на ладони: -- Все в порядке. Мы не в обиде. Филемут поднялся, улыбался с облегчением. Беседа с этериотами всегда чревата бедой: солдаты императора жестоки и своевольны. -- Слава базилевсу! -- Слава,-- буркнул Олаф. Когда он ушел, Владимир высунулся из окна, провожал взглядом. Темнело, Олаф зажег светильник. Владимир тут же отпрянул в тень. -- Шлюшек высматриваешь? -- Размечтался,-- буркнул Владимир. -- А кого? -- Смотрю, с какой стороны залезут к нам ночью. Олаф поперхнулся вином: -- Зачем? Отобрать деньги обратно? -- Нет, добавить еще,-- огрызнулся Владимир. Олаф в задумчивости почесал голову: -- А чего ж он сразу... А, чтобы удивить нас? Мы просыпаемся, а на столе вместо мешочка -- два! С ума рухнемся. Глава 40 Город постепенно успокаивался, огоньки светильников гасли как светлячки после спаривания. Простучали копыта запоздалого всадника, с пьяным криком вывалился последний гуляка, захрапел в канаве. Лениво взгавкивал вдалеке пес. Владимир вдвинул ножку табуретки в дверную ручку, подергал. Олаф сказал насмешливо: -- Всякий, кто захочет войти, должен стучать достаточно громко. А в окошко влетит разве что летучая мышь! -- У тебя в кувшине еще что-то осталось? -- Для тебя берег,-- сказал Олаф гордо. -- Хорошо. Ты все равно не заснешь, пока на дне не станет сухо как в пустыне, где Моисей сорок лет блудил в поисках выхода... Ты и сторожи первым. Я сменю. -- Добро,-- откликнулся Олаф радостно. Сильнее всего сон одолевает под утро, к тому же и кувшин остается в его полном распоряжении.-- Комар не пролетит, майский жук не прожужжит, муравль не проползет... Владимир лег, укрылся легким одеялом. Ночь была жаркая, но присутствие моря ощущалось cвежестью и волнами прохлады, их только к утрецу вытеснит настоянный на цветах теплый пряный воздух. На улице было темно и тихо. Олаф поставил кувшин рядом со своим ложем, чтобы совершать возлияние возлежа, как он сообщил, подобно римским цезарям, но вместо бульканья Владимир услышал храп. Похоже, в тесной комнате появился еще и конь, только храп был не отрывистый, а наростал как морской прибой, усиливался и поднимался по победного грохота, затем обрушивался на берег... а здесь на противоположную стену, распластывая по ней Владимира, превращался в львиный рык, затем резко обрывался, и наступала короткая пугающая тишина, какая бывает только перед надвигающейся грозой... Владимир нехотя поднялся, кончиками пальцев деликатно сдавил слабый огонек светильника. В полной темноте вернулся не к постели, а сел в угол, начал прислушиваться. За окном была полнейшая тишина. За дверью очень нескоро послышались тяжелые шаги. Кто-то ступал медленно, что-то бормотал. Шаги затихли перед дверью. Ручка дернулась, затем голос проревел ругательство, шаги сдвинулись дальше. Опять слышалось бормотание, ругань, наконец Владимир услышал, как со скрипом отворилась дверь в соседнюю комнату. Постоялец ввалился с шумом, пинком отправил дверь обратно. Та стукнулась так, что наверняка проснулись нервные женщины и богатые купцы даже в Царьграде. Слышно было как бурчит, сопит, ругается. Затем стена вздрогнула от удара. Сапог, понял Владимир. Он ждал, насторожившись, но второго удара не последовало. Постоялец сопел, кряхтел, потом начал стихать. Владимир, сжавшись в комок, ждал, наконец ощутил со злостью, что сейчас не выдержит, выбежит в коридор и ворвется к гуляке с криком: "Да бросай же, черт тебя забери, и второй сапог" Сердце колотилось бешено, нет хуже состояния, чем ожидание. Наконец пришла трезвая мысль, от которой стало даже стыдно: а вдруг это калека с одной ногой? Ворваться к такому -- грех на душу взять. Еще помрет несчастный с перепугу, если на пороге среди ночи возникнет разъяренный этериот, перекошенный в крике!.. Он начал успокаиваться, по телу пошло блаженное тепло. И тут в стену грохнуло так, что он подпрыгнул, ударился головой о полку для посуды. Гуляка наконец-то стащил и второй сапог, а со злости запустил так, будто собирался пробить стену вражеской крепости. Владимир пощупал шишку на голове, выругался. Завтра встретит этого дурака, даст по роже. Впрочем, запоздалый постоялец встряхнул, будто сам дал по роже, разозлил. А то уже засыпал... Завтра надо будет заплатить за его обед... И снова время тянулось как липкий сок. Владимир ждал, а когда за окном послышалось легкое царапанье, не стал уверять себя, что почудилось. Тот, кто карабкается к ним, мог бы придти и раньше. Скоро рассвет! В слабом свете серпика луны он увидел, как в окне появилась темная тень. Человек стоял на лестнице, всматривался и вслушивался очень внимательно. Владимир был сбоку в тени, Олаф тоже, но его можно было найти по храпу. Неизвестный наклонился вперед, Владимир уловил едва заметный кивок. Тот рассмотрел наконец спящего Олафа, руки бравого ипасписта все еще обнимали кувшин, второй кувшин лежал на боку у ног, ясно видимый в светлом квадрате луны. Неизвестный медленно перенес одну ногу, прислушался. Так же осторожно влез целиком, но к спящему Олафу не бросился, как надеялся Владимир, вообще от подоконника не отклеивался. Голова его медленно поворачивалась из стороны в сторону. Меня ищет, подумал Владимир тоскливо. Осторожный! Сзади послышались приглушенные голоса. Донесся негромкий треск перекладин, кто-то лез еще. С двумя или тремя справиться будет трудне