е, подумал Владимир. Даже имея на своей стороне внезапность. Они знают с кем имеют дело, а тут угадай чем вооружены, какое движение сделают следом... Хватит риска, подумал он зло. Надо наверняка. Он сильно ударил ногой по колену неизвестного, тут же схватил меч и обрушил удар наискось сверху. Даже, если у него под одеждой кольчуга... Он не был в кольчуге. Меч разрубил его до пояса. Владимир уперся ногой и выдернул меч. Вторая голова показалась над подоконником, острием меча, как наконечником копья, ударил в лицо. Послышался сдавленный крик, человек исчез. Снизу донесся удар о землю. Зашелестело, голоса зазвучали громче. Потом по стене заскрежетало, уносили лестницу, донесся удаляющийся топот. Владимир вытер меч, бросил в ножны. Олаф все еще сладко спал, храп был могучий, как северный прибой. Подумав, Владимир осторожно вынул из ножен меч Олафа, вымазал в крови и вложил рукоять в ладонь викинга. Отступил на цыпочках, вернулся к постели и лег. Сердце стучало часто, требовало работы, но усталость не помешала заснуть раньше, чем он продумал планы на завтра. От сна его пробудил громкий крик. Олаф стоял посреди комнаты и потрясал окровавленным мечом. Глаза викинга были выпучены как у большой морской рыбы. На полу в луже крови лежал разрубленный до пояса крупный мужчина в темной одежде. На поясе у него был длинный кинжал, на боку висела узкая сабля. Владимир подпрыгнул: -- Что? Что случилось? -- Ты погляди!.. Владимир широко раскрыл глаза: -- Ну ты и зверь... Хотя б меня разбудил!.. Это кого ж ты убил?.. -- Откуда я знаю? -- огрызнулся Олаф. Он был бледен, на лбу повисли капли пота, несмотря на холодное утро.-- Помню только, что он лежит в луже крови, а у меня в руке окровавленный меч!.. Боги, неужто я не только берсерк, но еще и лунатик? Владимир осуждающе покачал головой: -- Сколько ты осушил вина? Я ж говорил, только пиво!.. Похоже, что племяш хозяина... Наверняка приносил нам завтрак. Олаф побледнел еще больше. Капли сорвались с носа, побежали по груди. -- Или не племяш,-- засомневался Владимир. Олаф смотрел с надеждой. Владимир хлопнул себя по лбу, просиял: -- Точно не племяш!.. Я ж его вчера видел. Какой же это племяш, когда у того уши круглые? А у этого торчком, видишь? Это не племяш, это сын хозяина! Челюсть Олафа отвисла. Владимир покачал головой: -- Ты и в потемках применил свой знаменитый удар!.. Наискось до пояса!.. Об этом долго будут говорить в нашем отряде. Даже после того как тебя повесят за убийство знатного человека. Олаф отшвырнул меч, сел на ложе и закрыл лицо ладонями. Владимир покачал головой: -- Ладно. Посиди здесь, а я пойду попробую уладить. Не показывайся только из комнаты. -- Не сдвинусь с места,-- клятвенно заверил Олаф. -- И не пей,-- предупредил Владимир. Олаф как ядовитую змею ногой отшвырнул пустой кувшин. Внизу двое из городской стражи разговаривали с хозяином постоялого двора. Увидев Владимира, тот просиял и с готовностью ткнул в его сторону пальцем: -- Вот! Спросите у него самого. Старший повернулся к Владимиру. Это был немолодой воин, битый жизнью и повидавший ее со всех сторон. На Владимира посмотрел недружелюбно, как всегда смотрят на этериотов простые воины, мол, все им достается самое сладкое: жалованье высокое, а работы никакой! Но неприязнь не показал, голос держал ровным: -- Из вашего окна ночью выбросили обезглавленный труп. Отпираться бесполезно, это видело трое граждан, которым здесь доверяют. Владимир лихорадочно думал, наконец выпалил горячо: -- Что вы, кто станет отпираться? Наоборот, у нас в комнате вы найдете еще один труп! Стражи насторожились, зашли с двух сторон. Старший смотрел пристально: -- Я обязан вас арестовать в любом случае до выяснения. Но вы можете помочь признанием. За это вас повесят на самом высоком дереве. -- Вот спасибо,-- пробормотал Владимир.-- А если не признаемся? -- Тогда на низком,-- пояснил страж любезно,-- чтобы скрести землю ногами долго! -- Признаюсь,-- воскликнул Владимир.-- Двое грабителей влезли ночью и пытались нас зарезать! Мы едва сумели спасти свои жизни... -- Лишив жизни их самих,-- кивнул страж.-- Но здесь что-то не вяжется. На этом постоялом дворе есть богатые торговцы, знатные люди. Этериоты все ж не настолько богаты, чтобы так рисковать. А защищаются они лучше купцов... Он кивнул одному из стражей. Тот исчез, вскоре вернулся с расстроенным Олафом. -- Все верно,-- подтвердил страж.-- Там еще один труп и голова того, что выпал из их окна. Их крепко подхватили под локти. Владимир кивнул Олафу, чтобы не противился. Под взглядами зевак их препроводили в городскую тюрьму. Олаф зябко передергивал плечами. Глядя на его лицо, Владимир подумал, что отважного викинга волнует не столько тюрьма, сколько внезапный провал памяти. Их привели прямо к префекту городка. Тот выслушал стража, сказал, пристально глядя на ипаспистов: -- Как вы объясните, что напали именно на вас? Других не тронули! Там были и побогаче. Намного богаче. Владимир сказал лицемерно: -- Напились, наверное. Здесь жрут вино как свиньи, от вина все беды. Зря здесь не приняли веру Мухаммеда. Вот и перепутали окна. Олаф съежился, выглядел совсем несчастным. Префект кивнул: -- Перепутали окна? Но рядом богатых купцов не было. Разве что на другой стороне дома! -- Когда человек пьян,-- возразил Владимир, он бросил взгляд на жалобного друга,-- то с ним и не то еще может случиться! Верно, Олаф? Олаф вздрогнул, сказал жалким голосом: -- Да-да, всякое... Префект хлопнул ладонью по столу: -- К сожалению, я должен вас арестовать. До выяснения всех обстоятельств. Возможно, это были в самом деле неопытные грабители. Но здесь могло быть нечто иное... Вплоть до заговора против божественной особы базилевса! Олаф сидел, свесив голову едва ли не до колен. Владимир сказал быстро: -- Вы правы. Все надо выяснить. Я хочу помочь вам узнать как можно быстрее. Вы оставьте здесь моего друга, в залог, а я пойду в город и попытаюсь тоже что-то узнать. Получится у меня или не получится, к вечеру я вернусь. Префект смотрел пристально, в голосе было недоверие: -- А откуда я знаю, что ты не сбежишь? Владимир сделал вид, что обиделся: -- И оставлю друга? Не говоря уже о том, что ипасписты так не поступают, но он все равно отсюда вскоре выйдет... и что тогда мне скажет? Префект подумал, кивнул: -- Последнее меня убеждает больше, чем уверения в благородстве наемных воинов. Я позволю тебе отлучиться до захода солнца. Если не вернешься, то... это будет признанием вины. И тогда я брошу твоего друга в самый жуткий застенок! Олаф позеленел, пробормотал: -- А может быть, лучше посидишь ты, а я до вечера... -- Разоришь владельцев винных подвалов? -- закончил за него Владимир. Префект посмотрел на них внимательно, сказал со вздохом: -- Иди ты, черный... Сойдешь за грека. Да и яда в тебе больше. И хитрости. -- Это точно,-- согласился Олаф,-- и свинства! А уж коварства... Владимир отступил, поднял руку в прощании, предупредил: -- Лучше бы отпустить и его! Он жрет как крокодил. Он разорит империю! Олафа уже уводили два тюремщика. Один оглядел крупного викинга с головы до ног: -- Гм... Ну, разве что свиней нашего хозяина... Олаф простонал, лицо его позеленело. Владимир крикнул вдогонку: -- И старайся не храпеть, как ты умеешь. Стены здесь ветхие. -- Я буду тыкать его копьем под ребра,-- вызвался тюремщик услужливо.-- Я ему вовсе не дам спать. Глава 41 Он спросил у крестьян, собирающих плоды с деревьев, чей этот роскошный сад. Ему ответили, что это владения Могуты. Потом он встретил стадо коров, затем дорогу перегородило море овец -- и опять же это все принадлежало Могуте. А когда вдали появился и начал увеличиваться в размерах роскошный и огромный дом, Владимир уже не сомневался, кто его владелец. Роскошная вилла Могуты была обнесена невысоким забором. С седла был виден богатый сад. Широкие аллеи к дому были усажены по бокам цветами. Виднелся даже небольшой фонтан, вода из него бежала в овальный прудик, по краям выложенный мраморными плитами. Владимир, не слезая с седла, постучал рукоятью меча в ворота. Ему пришлось стучать трижды, прежде чем послышались шаркающие шаги. Однако в окошке показался не старик, а молодой крепкий парень, но с ленивым грубым лицом. -- Чего лупишь как баран в забор? -- сказал он раздраженно. -- Мне нужен Могута,-- ответил Владимир. -- Мало ли кому нужен,-- проворчал парень.-- Он никого не принимает. -- Сейчас? -- И сейчас, и вообще. Он сделал движение закрыть окошко, но Владимир молниеносно просунул руку, схватил за горло, с силой ударил лицом о ворота. Тот отшатнулся и упал, а Владимир, торопливо пошарив в поисках засова, нащупал продолговатую железку, потащил в сторону. Звякнуло, он послал коня корпусом вперед, створки распахнулись. Парень уже поднимался с земли. Он был еще крепче, чем Владимир определил через окошко, в глазах было обещание скорой смерти. Его рука метнулась к левому боку, к сабле. Владимир соскочил на землю, его кулак послал невежу снова на землю. Тот пытался подняться, Владимир ударил сапогом в лицо. Тот падал и снова делал попытки встать, но тяжелые сапоги били, переворачивали в сухую горячую пыль, опрокидывали снова и снова, пока тот не завалился навзничь и не остался так, разбросав руки. Кровь текла изо рта, ноздрей и даже из ушей. Владимир удовлетворенно бросил поводья на шею мраморной статуи, взбежал на крыльцо и ногой распахнул дверь. В коридоре попались служанки, с визгом разбежались. Он пошел быстро во внутренние покои. Из дверей по коридору выглядывали испуганные лица. Дальняя дверь была роскошнее других. Он отпихнул еще одного, дурень сунулся с вопросами, ногой распахнул дверь. В большой зале было влажно, в дальнем углу в полу был небольшой бассейн. Крупный мужчина возлежал на волнах лениво, забросив руки на мраморные края. Обнаженная юная девушка разминала ему голени, еще одна торопливо растирала в медной ступке ароматические зерна. На грохот двери оглянулись в испуге. Мужчина повернул голову, лицо было грозное, свирепое, раскрасневшееся от горячей воды. Лев и в старости лев, а шакал и в молодости шакал, подумал Владимир невольно. Могута стал ромеем больше, чем настоящие ромеи. Даже не ромеи, а римляне, что обожали возлежать на пирах и в римских банях в окружении толпы рабов и рабынь. -- Кто таков? -- спросил Могута люто. Голос его был под стать имени, в нем не осталось и следа от славянского выговора. -- Владимир, ипаспист,-- ответил Владимир холодно, а кто ты, позволивший рабам решать за тебя, что тебе делать? Могута смерил его все еще свирепым взглядом, но лицо смягчилось. Жестом отослал женщин, медленно поднялся из воды. Был он могуч, но живот отвисал уже чуть ли не коленей. Поймав насмешливый взор молодого воина, скривился: поживи с мое. Пузо будет поболее. Ежели вообще доживешь! Владимир швырнул ему полотенце. Могута небрежно вытерся. -- Как прошел? Почему эти лодыри не предупредили? -- Они не лодыри,-- возразил Владимир.-- Они очень старались меня не допустить. Могута вскинул брови. -- В самом деле? Но я сказал, что жду тебя с особым нетерпением. -- Они и ждали. -- Вот как? -- Могута,-- сказал Владимир.-- кто такой Филемут? -- Мой управляющий,-- ответил Могута настороженно.-- Работает как вол, имение содержит в порядке. Слуг зажал в кулак, а то больно разболтались, черти. Здесь ухо надо держать востро!.. Это у нас там все по совести, по чести, по отцовским заветам, а здесь всяк норовит обжулить, украсть... Филемут всем закрыл лазейки для воровства. Я его не раз проверял тайком! Работает на совесть. Ему просто нравится управлять людьми, гонять их как зайцев... Владимир мерно кивал в такт словам купца. Управляющим быть неплохо, но еще больше могло понравиться завладеть этой ванной-бассейном вместе с девками, имением и прочими мелочами. А если учесть, что на Филемута работают уже почти половина работников города... -- Вода больно горячая,-- сказал он предостерегающе.-- Смотри, как бы не утопнуть. Могута смотрел непонимающе, потом оскалил рот с остатками зубов. -- Я всем дал знать, что у меня три сына и две дочки. Хоть невеликое, но все же наследство! -- Если от него что-то останется,-- пробормотал Владимир. Он подумал, что вряд ли купца станут топить, тогда в самом деле имение и земли ускользнут из рук Филемута. Разве что Филемут сумеет их прибрать к рукам раньше, чем Могута перекинется кверху копытами.-- А на самом деле как? Глаза Могуты стали грустными. Даже голос стал хриплым, как от старой боли: -- На самом деле... только это пусть останется в этой комнате, я живу как старый пень на ветру. Владимир отвел глаза: -- Надеюсь, твои слуги по-росски не разумеют. Я пришел, Могута. Что ты хотел? Могута хлопнул в ладоши. Слуги быстро внесли широкий стол, накрыли, так же быстро исчезли. Могута жестом пригласил Владимира, сам сел напротив -- голый, все еще в каплях воды, прикрывшись лишь мохнатым полотенцем с петухами и синими волошками. -- Рассказов о кладах мы все наслышались,-- заговорил он.-- Когда люди совсем отчаятся... или же бездельники, то отправляются на поиски. Стоящие люди заняты делом. Ты тоже занят, как и я. Но с этим кладом случай особый! Я со своим другом, он был тогда другом, добыл... ну, скажем, добыл... -- Я же не спрашиваю как добыл,-- пришел на помощь Владимир,-- я спрашиваю: где закопано? Могута неспешно сдул пышную пену через край высокой чаши, отхлебнул холодного пива, зажмурился от наслаждения. -- Этого точно я не знаю,-- признался он нехотя.-- Мы разделились, когда за нами... погнались солдаты... спутали с кем-то, наверное... я уводил погоню, а мой соратник тем временем спрятал в скалах. Но я был удачливее от роду. Когда пришел на место встречи, он туда приполз, оставляя кровавый след... А сказать сумел только, что спрятал под сыном Описа! Он умолк, угрюмо тянул пиво. Лицо потемнело, он заново переживал удачи, погони, и внезапное поражение. Владимир выжидал, спросил: -- И это все? -- Все. Даже то, что он прошептал, булькая и захлебываясь кровью, могло быть бредом. Владимир отодвинулся от стола: -- Тогда он мог вовсе потерять деньги? -- Нет,-- покачал головой Могута.-- Он спрятал! А потом уже наткнулся на солдат. Я долго ломал голову, ездил по тем местам. Какой сын Описа? Какого Описа? Я расспросил всех стариков в городе, говорил с нищими, старухами, мальцами на улице... Меня самого начали считать умалишенным! Понимаешь, меня это задело. Мне всегда все удавалось, все получалось. А тут на тебе!.. Сейчас я и без тех монет и камешков не бедняк, можно бы жить да жить... но мужчины мы аль нет? У нас своя гордость. У меня эта заноза до сих пор вот где сидит! Владимир подумал, сказал осторожно: -- Дело не в кладе, значит? Могута развел руками в широком жесте: -- Это сейчас не в кладе. Разве я похож на нищего? А тогда мы рисковали головами за немалые деньги. Даже сейчас за них можно было бы нанять целое войско! Он остро взглянул на молодого парня в одежде ипасписта. Владимир ощутил дрожь. Могута знает о нем слишком многое. И что земляк, и что изгнанный князь, а теперь, оказывается, знает и о жажде вернуться и отомстить. И намекает, что с одним мечом в руке может мстить одинокий дружинник, но не князь. Знает настолько много, что начинаешь снова подумывать о длинных руках Ярополка... -- Добро,-- сказал Владимир, он старался не выказать напряжения.-- Что ждешь от меня? -- Что будешь удачливее меня,-- ответил Могута.-- Это раньше никого на свете не было удачливее... Увы, время идет. А за это получишь половину. Владимир смотрел остро: -- Половину? Не слишком ли щедро, если клад в самом деле велик? Могута отмахнулся: -- Если бы восхотел половину ты, я бы не дал и осьмой части. Но это предлагаю я сам, от щедрот своих. Да и, по чести говоря, очень уж хочется найти... Он замолчал, проглотив недосказанное. Если, мол, предложить этому новгородцу с жадными глазами меньше, тот может восхотеть себе все. Владимир однако понял, спросил в упор: -- А как ты узнаешь, что не заберу себе все? У нас нет свидетелей, нотариусов. Только мое слово. Да и вообще я могу сказать, что ничего не нашел! Могута натянуто усмехнулся, хотя глаза оставались тревожными: -- Если хочешь стать князем, то нельзя подличать... по мелочам. Честное имя тебе дороже, чем простолюдину. Князь нарушает слово, когда у соседа плохо лежит целое княжество, богатый город или римская корона... Ха-ха!.. Воровать надо редко и всегда по-крупному! Владимир кивнул: -- Принимаю. Я в отчаянном положении, сам видишь. И деньги мне нужны не для пьянок с голыми девками. Где примерно он закопал ваше... награбленное? Могута пропустил его слова мимо ушей, поднялся: -- Пойдем. В моей спальне есть карта. -- В спальне? -- На свете слишком много жаждущих не зарабатывать, а находить чужое. Потому ее никто не видел. Владимир спросил, глядя в глаза Могуте: -- Даже Филемут? Могута насторожился: -- А при чем тут Филемут? -- Мне показалось, что он управляет слишком многим,-- ответил Владимир.-- А хочет управлять еще большим. -- Ну-ну,-- поторопил Могута.-- Говори. Владимир рассказал. И про стычку на постоялом дворе, и про попытку ночных воров, и про то, как Филемут от имени хозяина отказался от встречи. -- Он так и сказал? -- Вот деньги,-- ответил Владимир.-- Узнаешь рисунок на калитке? Или это его? Могута надолго задумался. Владимир следил, как быстро меняется выражение лица Могуты от недоверия к сомнению, как мимолетно мелькнул гнев, сменился расчетливой осторожностью: -- Сейчас это всего лишь твое слово против его. Филемуту я тоже доверяю, он служит мне много лет. Пока что сделаем вид, что ничего не произошло. Я сам буду присматривать за ним и... своими людьми. Говоришь, они уже не мои, а его? А ты ищи сокровище. Я много слышал о тебе от новгородских купцов, даже от багдадских, от иудеев. Сказывают, ты так хитер, что в землю на сажень видишь! Если и ты не найдешь, то я даже не знаю... Тогда земля ромеев станет богаче на один клад! -- Я буду искать,-- сказал Владимир твердо.-- Но сейчас я должен вернуться. Мой друг Олаф, с которым я приехал, под замком в местной тюрьме... Могута пренебрежительно махнул рукой: -- Что-нибудь серьезное? Нет? Тогда оставь это мне. Я сейчас пошлю мальчишку к префекту. Тот мой друг, мы часто играем в кости. Да и вообще мы давние друзья. -- Гм,-- сказал Владимир, поднимаясь,-- если вместе добывали то, что потом закапывали... Могута засмеялся, в светлых глазах мелькнули разбойничьи огоньки: -- Чего не было, того не было, но кое-что другое было... На этот раз он взял колотушку, звучно ударил в большой медный гонг. Через несколько мгновений двери отворилась, ноздри Владимира жадно дрогнули под напором аппетитных запахов. Даже девушки держали перед собой подносы с жареной птицей. Следом мальчишки несли паштеты, печеную рыбу, зелень, специи. Владимир поклонился, прощаясь, но Могута удивился, указал на другой конец стола: -- Дорога тебе предстоит долгая. А набраться сил лучше всего только за столом. -- Благодарствую. Но у меня, как я уже говорил, друг в тюрьме. Могута шепнул несколько слов девушке, она кивнула и убежала с пустым подносом. -- Не волнуйся,-- бросил купец.-- Он будет на свободе раньше, чем ты сядешь на коня. -- Это меня и волнует,-- подхватился Владимир.-- Он может натворить... -- Садись! -- велел Могута властно. В глазах блистали те же насмешливые искры.-- Он будет свободен, но из тюрьмы его не отпустят. Не волнуйся! Я знаю, что ты приставлен к нему нянькой. Мы, купцы, все в этом мире иудеи. Знаем, где что творится, передаем вести дальше, принимаем иной раз каких-то рваных беглых и переправляем дальше, даже не зная кто они и зачем. Наша профессия держится больше на знании, где что происходит, чем на ценах и договорах! Так что знаем и о тебе... Они ели в молчании. Владимир подумал, что будет вспоминать этот обед всю жизнь. Могута в молодости брал от жизни все радости молодости -- скачка на горячем коне, звон мечей, выход из гавани навстречу буре, он срывался с высоких башен, догонял и убегал, теперь же нежится как базилевс в роскошных ваннах, а за накрытый стол не зазорно сажать даже римских императоров! Багровый шар, распухший от дневного зноя, давно просел за края земли, небо медленно темнело. Серебристый узкий серп луны медленно наливался пронзительным блеском. Когда Владимир въехал через распахнутые городские ворота, на улицах еще было много народу, даже больше, чем в полдень, когда зной загоняет всех в прохладные норы. Чувствуя вину, он погнал коня, распугивая прохожих, к городской тюрьме. Его впустили без расспросов, помогла одежда ипасписта. Правда, его пошли сопровождать два стража. Тюремщик, гремя ключами, отпирал одну дверь за другой. Они прошли три-четыре коридора, прежде чем открылся ряд одинаковых дверей с решетками на крохотных окошках. Тюремщик заглянул в одно, другое, хлопнул себя по лбу: -- Постой... Его ж увели еще днем! -- Куда увели? -- насторожился Владимир. -- Известно куда,-- ухмыльнулся тюремщик.-- Куда всегда уводят. Отсюда только два выхода: в пыточную камеру или на плаху. Иных -- вешают. Правда, раньше еще и на кол сажали, но прошлый правитель отменил... Владимир в страхе и гневе ухватился за рукоять меча. Вспомнился печальный взгляд викинга. Как чувствовал, что больше не увидятся. -- Где начальник тюрьмы? -- У себя... -- Веди! Бегом!!! Он понесся по коридорам, лестницам и переходам как ураган. Людей отшвыривало к стенам, едва не размазывая, на всем протяжении его бега. За ним оставался крик, проклятия, ругань, угрозы, гремело оружие. Он ворвался в покои начальника тюрьмы... и остановился как вкопанный. В роскошно убранном зале на широкой скамье с резной спинкой сидели двое. Очень красивая юная девушка, она смеялась и с преданным восторгом смотрела на Олафа. Тот, сытый и довольный, как кот у горшка сметаны, что-то важно рассказывал, показывал кулаками как кого-то изничтожал, давил, вбивал в землю по уши, а осчастливленный император заглядывает ему в рот. Оба с неудовольствием оглянулись на грохот. Владимир, хватая ртом воздух как рыба на берегу под жарким ромейским солнцем, прохрипел: -- Зараза... хаханьки ему... а тут... Олаф помахал ему рукой: -- Вольдемар!.. Феора, это мой друг, отважный герой Хольмграда. Девушка мило улыбнулась Владимиру. Она была выше среднего роста, хотя рядом с Олафом выглядела карманной, с прямыми сильными плечами, Олаф высился рядом с ней как скала. -- Здравствуйте, Вольдемар. Голос ее был музыкальный, женственный, но сильный. Взгляд ее карих глаз был чистый и смелый. Таких женщин Владимир встречал только в селах и маленьких городах, где у женщин больше свободы и где могут и вынуждены бывают за себя стоять, не ожидая помощи от городской стражи. За спиной Владимира появились вооруженные люди. Феора не успела рта раскрыть, как Олаф небрежным жестом отослал их прочь. Но что совсем сразило Владимира -- викинга послушались беспрекословно. А когда кивком Олаф развернул одного и заставил вернуться с подносом, где исходили паром жареные перепелки, Владимир ошалел вовсе. Светлокоричневая корочка еще шипела и пузырилась, сок сбегал на поднос желтыми душистыми струйками. -- Вольдемар, сейчас мы еще раз поужинаем!.. Владимир в удивлении покачал головой: -- Я уже наужинался на три дня вперед... Если не на год. Да и ты, судя по твоей роже, сегодня ужинал раз двенадцать... Тебя отпустили? -- На честное слово,-- сказал Олаф гордо.-- Слово викинга чего-то стоит! -- А здесь хотя бы знают, что викинги означают разбойников? -- Ну, не ипасписту же поверили? По-моему, стоит только посмотреть в мои честные глаза... -- Чтобы сразу ухватиться за карманы,-- возразил Владимир. Феора сказала укоризненно: -- Вы так жестоки к бедному Олафу! Он такой чувствительный... -- Он? -- ахнул Владимир.-- Разве что его шарахнуть бревном по голове! -- И такой предельно честный,-- продолжала она горячо,-- когда отец позвал его на обед, ваш друг отказался! Он сказал, что он обещал вас ждать в камере. Олаф скалил зубы, у хольмградца не часто бывал такой ошарашенный вид. Нижней челюстью прямо по полу щелкает, пыль сгребает. Правда, такую удивительную девушку даже в Константинополе не встретишь... -- Прощайся,-- сказал Владимир,-- нам пора ехать. -- В ночь? -- удивился Олаф. -- Луна светит,-- ответил Владимир хладнокровно. -- Ночью только ворье ездит! -- А знаю, чем можно заниматься ночью,-- сказал Владимир, бросив быстрый взгляд на Феору.-- Но если ты не поедешь, я еду один. Олаф запротестовал: -- Погоди! Ты не понимаешь. Я не освобожден. Я все еще в тюрьме. Мне разрешено только под честное слово покидать... на некоторое время свою камеру. Но я должен возвращаться! Пока ты не привезешь доказательств, что мы не разбойники. Владимир зло смотрел на взволнованного Олафа. Пока его не пускали к Могуте, пока он скакал под палящим солнцем, этот несчастный узник жрал в три горла жареных в масле перепелок, играл в кости с начальником тюрьмы, тискал его дочку, а теперь вдруг забоялся темноты? -- Я пошел,-- сказал он. -- Вольдемар! -- вскричал Олаф.-- Погоди, вот-вот вернется начальник тюрьмы! -- Когда это будет? -- Утром, конечно. -- А когда у него наступает утро? После обеда? Искомое могут найти раньше нас. Олаф насторожился. -- Те, кто лезли к нам ночью? -- Ты догадлив. Если начальник тюрьмы верит тебе на слово, то пусть поверит и в мое слово, что я верну тебя завтра. Олаф помялся: -- Понимаешь, Вольдемар... Я думаю, тебе лучше скажет милая Феора. Нет, лучше я сам. Моя честность и мои великие достоинства благородной души написаны на мне так крупно, что даже неграмотный прочтет сразу. Так мне сказали... ну, дали понять Феона и ее отец... А вот у тебя на лице написано такое, что даже черти разбегутся, чтобы не стать еще грешнее. Тебе нельзя доверить и старую бабушку на людной улице. -- Хватит,-- оборвал Владимир.-- Я еду один. Но тогда и найденное мы разделим с Могутой на двоих. Олаф со смехом вскинул обе руки: -- Договорились!.. Но я тоже не обязан с тобой делиться тем сокровищем, что отыскал сам. Верно? Он обнял за плечи Феору. Владимир помрачнел, его настоящее сокровище сейчас в императорском дворце. Положить на него вот так откровенно руку, значит положить на плаху голову... Глава 42 Конь его тащился нехотя, словно чувствовал неуверенность всадника. Владимир осматривал руины с тяжелым сердцем. Крохотная надежда, что заставила его принять предложение Могуты, трепетала как огонек на ветру. А ветер становится холоднее, свирепее. В рыбацкой деревушке, которую Могута указал как грань, за которую его соратник никак уже не мог выбраться с сокровищем, он накормил коня, купил хлеба и головку сыра. От вина отказался, как и от жирного барашка. Старый рыбак присматривался к нему подозрительно, а провожая за ворота, напутствовал неожиданно: -- Ты из постоянно ищущих... Пусть счастье тебе улыбнется раньше, чем под старость! -- А Могута здесь бывал? -- спросил Владимир, поддавшись внезапному желанию спросить именно это. Старик смотрел еще подозрительнее: -- А тебе зачем? Владимир молча бросил ему серебряную монету. Старик поймал ее с неожиданной ловкостью, оглядел. Беззубое лицо дрогнуло в неуверенной улыбке: -- Ты не похож на других... Никто не тратит деньги тогда, когда можно получить ответ из-под плети! -- Такие ответы ведут к пропасти. Старик кивнул: -- Да, под плетью отвечаешь то, что хотят, а не то, что есть на самом деле... Могута здесь не просто бывал. У него здесь осталась жена. Он всегда был в разъездах, однако тащил в семью каждый добытый ломоть хлеба... И хотя погиб, не успев обвенчаться с нею в церкви, для нас они так и остались семьей Могуты... Владимир ощутил, как его захлестывает знакомое возбуждение гончей, напавшей на след оленя... Старик отступил за порог, потянул на себя дверь, но Владимир сунул ногу в щель: -- Вот тебе еще монета. Мне начинают нравиться твои рассказы... Он в сопровождении Могуты приблизился ко входу в катакомбы. Щель была широка, четверка всадников проехала бы стремя в стремя. Скалы сужались, смыкались над головой, но синее небо еще проглядывало сквозь продырявленный, как сыр, свод. -- Здесь ломали камень больше тысячи лет,-- объяснил Могута,-- А потом здесь прятались христиане. Вся гора изъедена как сыр мышами. Вот-вот рухнет, тогда здесь будет пропасть. -- Почему пропасть? -- Вглубь изгрызли тоже чуть ли не до ада. Кони осторожно ступили под темный свод. Далее смутно виднелись стены из красного камня. Широкий ход с натертой колеей уходил в темноту. Молча оставили коней. Владимир натянул тетиву, передвинул колчан поудобнее. Могута хмыкнул: -- Ты бы видел, как глупо смотрится ипаспист с луком! -- Я не всегда буду ипаспистом... Могута высек огонь, факел в его руке загорелся желтым чадящим огоньком. Все чувства Владимира были обострены, в неподвижном воздухе он слышал не только шорохи лап бегающих ящериц и даже паучков, но и тяжелые запахи, будь то ароматы смолы или высохшего помета летучих мышей. Могута послушно остановился, когда Владимир сделал запрещающий жест, опустил факел к земле. Ипаспист исчез, протянулось несколько долгих мгновений. Наконец он появился чуть более возбужденный, с царапиной на лбу. Махнул, приглашая следовать за ним. Догнав, Могута шепнул: -- Что-то стряслось? -- Их было двое,-- сказал Владимир с досадой.-- Второго я сперва не заметил. -- Где они сейчас? Владимир раздраженно огрызнулся: -- Откуда я знаю? Христиане, как я слышал, попадают в свой рай. Как невинно убиенные. -- Разбойники не бывают невинно убиенные,-- успокоил Могута, затем по суровому лицу этериота увидел, что для того все равно кого резать: винного или невинного. Хмыкнул довольно.-- Ты хорош... Еще далеко? -- Дурни выставили охрану слишком близко к своему лагерю. -- В самом деле дурни,-- согласился Могута.-- Мы раньше никогда... -- Тихо! Издали доносились голоса, в воздухе стоял запах паленой шерсти, дерева и листьев. Продвинувшись еще чуть, увидели посреди огромной пещеры широкий костер. С полдюжины оборванцев сидели вокруг огня, еще двое спали на ворохе тряпья и шкур. Могута что-то пробурчал под нос, Владимир понял, что купец тоже узнал Филемута. Тот сидел угрюмый, слушал вертлявого черного, как головешка, мальчишку. Если у Могуты были сомнения насчет слов ипасписта, теперь рассеялись. Управитель сидел и беседовал с разбойниками, приговоренными властями к виселице. И не похоже было, чтобы склонял явиться с повинной. -- Не понимаю,-- шепнул Могута,-- что ему еще? Он же как сыр в масле катался!.. -- Некоторым этого мало,-- ответил Владимир сухо. -- Да, он таков не один,-- буркнул Могута, бросив на него быстрый взгляд. Филемут повернулся лицом к багровым языкам пламени. Владимиру почудилось, что он смотрит в лицо Филемута, как в свое собственное. Даже в сгорбленной фигуре управителя были сосредоточенность и нетерпение. Иным мало кататься как сыр в масле. И быть вторым. Вторым хоть после богатого и щедрого Могуты, хоть после... кого бы то ни было. -- Надо послать за городской стражей,-- предложил Могута. Он посмотрел на Владимира вопросительно. -- Надо ли? -- А ты уверен? -- В чем можно быть уверенным? Разве что остальные разбегутся, если не останется их вожака. Могута кивнул, Владимир молча удивился хладнокровию купца. Уже в годах, десятки лет живет в роскоши и неге. Но если готов вот так встретить выбегающих разбойников, то в молодости наверняка не одну глотку перерезал, не одну невинную душу удавил, пока купил эти земли и выстроил виллу с садами и банями! Он натянул тетиву, положил перед собой стрелы. Могута суетливо ерзал, потемнел, дыхание стало чаще. Владимир наложил стрелу на тетиву, тщательно прицелился. Держа кончик стрелы возле уха, правой рукой резко по-парфянски отодвинул лук, на миг задержал, точнее выбирая цель, задержал дыхание и отпустил оперенный кончик. В следующее мгновение он хватал стрелы и выпускал их вслед, уже не целясь. Когда первая стрела ударила в шею Филемута, в воздухе было уже три стрелы, а когда первый разбойник вскочил с криком, Владимир успел выпустить восемь стрел. Их оставалось четверо, когда с воплями бросились к выходу из пещеры. Владимир, отбросив лук, полез на глыбу. Слегка заскрипело, она сдвинулась и рухнула, потащив за собой мелочь. Первый разбойник успел прижаться к стене, второго глыба ударила в бок, смяла, еще один с криком боли упал и скорчился: острый обломок камня щелкнул по колену. Четвертый так ловко прыгал по катящимся обломкам, что проскочил к выходу. Могута с мечом хотел броситься вдогонку, Владимир удержал: -- Да черт с ним! Могута оглянулся, глаза блестели как у волка: -- Мы... мы сделали это!.. -- Хочешь посмотреть на Филемута? Оставшийся разбойник расширенными глазами смотрел на двух соскочивших с выступа крупных мужчин с мечами в руках. Владимир отмахнулся: -- Убирайся. Еще раз попадешься -- пеняй на себя. Разбойник исчез, бросив благодарный взгляд на Владимира. В глубине пещеры у костра корчились двое, третий лежал недвижимо. Могута ударом меча оборвал жизнь оборванца, остановился над Филемутом. Тот истекал кровью, из пробитой шеи била алая струя толщиной в палец. Глаза с ненавистью следили за хозяином. -- Как ты мог? -- спросил Могута горько. -- Как и ты,-- прохрипел Филемут. Владимир пошарил у Филемута за пазухой, вытащил бумаги, бросил в огонь. Тот заскрипел зубами, смотрел в бессильной ненависти на ипасписта. Могута повторил растерянно: -- Как ты мог? -- Я... много...-- прохрипел Филемут,-- о тебе знаю... Но ты никогда не узнаешь еще одно... Изо рта текла кровь, он захлебывался, но в глазах было злобное торжество. Владимир бросил холодно: -- Не ликуй. Он узнает. -- От... куда? -- Я скажу. -- Ты... сам... не уз... наешь... Владимир хмыкнул: -- Это о рыбацкой деревушке-то? Дурак ты. Он тронул Могуту за плечо: -- Пойдем. Все расписки сгорели. Как твои, так и те, что он писал от твоего имени. Сокровище твоего приятеля было его заветной мечтой, но он действовал еще и наверняка... Оставался шажок, чтобы присвоить твою виллу и земли, а тебя вышвырнуть как пса шелудивого... Теряешь хватку, Могута! Они пошли к выходу. Могута сгорбился, как-то внезапно ослабев. Ноги его загребали пыль. Слышали за спинами как Филемут в предсмертной судороге скреб ногтями землю, пытался перекатиться на бок, но лишь упал в костер. Могута съежился, когда вдогонку стегнул отчаянный предсмертный вопль, а ноздри уловили запах горящего мяса. Они поспешно вышли из пещеры. Владимир привел коней. Могута сумрачно взобрался в седло, на ипасписта старался не смотреть. Владимир сказал буднично: -- А теперь заедем по дороге к твоему сокровищу. Могута повел в его сторону налитым кровью глазом: -- Кто тебе сказал, где оно? -- Ты. -- Я? -- Под сыном Описа, помнишь? Могута пожал плечами, молчал, пока не приехали в развалины храма пеласгов. Не слезая с коня, смотрел, как Владимир прошелся вдоль едва различимых статуй, почти одинаковых, со стертыми ветром и дождями лицами и фигурами. Киркой взрыхлил землю, углубился на локоть. Потом кирка застучала о твердое. Могута смотрел равнодушно, здесь везде плиты, как и везде остатки языческих богов, уже давно объявленных демонами. Владимир опустился в яму, ухватился за край каменной плиты. Могута видел, как побагровело и напряглось лицо изгнанного князя. Жилы вздулись. Послышался чмокающий звук, пахнуло сыростью и могильным холодом. Затем Могута видел только спину. Владимир пыхтел и что-то тащил. Когда он с натугой поднялся, в руках был массивный ларец, больше похожий на сундук! Могута судорожно сглотнул, едва не поперхнувшись. Глаза полезли на лоб. Под напором великого изумления отступили даже горечь от предательства Филемута и осознание, что был на шаг от полного разорения. -- Оно? -- спросил Владимир. -- Точно!.. Тот самый... Но как ты... -- Ты же сам сказал, что под сыном Описа. Могута оглянулся на ряд статуй. От иных остались только пьедесталы. Этот сын Описа, кто бы он ни был, был странным четвероруким богом. Только это и удалось понять, лицо стерто, от плеча и правой ноги торчали культяшки. -- Я сто раз проезжал здесь!..-- проговорил он потрясенно. В голосе были злость, разочарование и унижение.-- Тысячи раз!.. Но откуда... Ничего не понимаю! Владимир опустил ларец на землю. Тот был в комьях земли, медные полосы позеленели. Могута тяжело слез, опустился на землю. К ларцу не притрагивался, только глаза выдавали нетерпение, а ноздри хищно трепетали. Руки его тряслись, он без нужды вытирал о кожаные штаны ладони. Владимир некоторое время молча смотрел на Могуту. Он тоже, как и купец, чувствовал странное разочарование. И тоже почему-то не торопился открыть крышку. -- Волхвы твердят,-- сказал он медленно,-- ежели не хочешь умереть от жажды, пей даже из лужи... Теперь знаю, что лишних знаний не бывает. Я мог бы и не запомнить, что Аполлон и Артемида пришли из наших земель, наших лесов... Так мне говорил один дряхлый волхв... Отец их -- гиперборей Опис! Могута подпрыгнул, глаза выпучились. Потом опомнился, покачал головой: -- Пусть даже так, хотя это удивительно... Но здесь этих Аполлонов сотни!.. Статуи, барельефы, горельефы... Почему ты искал под этим страшилищем? -- А наш Аполлон был четвероруким. Страшным и могучим! Таким он и пришел в Грецию. Уже потом отмыли, подстригли, приукрасили... И потихоньку стали изображать только с двумя руками. Могута развел руками в полном поражении. Злость в его глазах уступила место восхищению: -- Да, ты умен и хитер... Не знаю, кто бы еще сумел вот так. Я ведь уже нанимал других! Они не прошли дальше меня. А я искал годы! Уже Филемут после меня искал десяток лет... Он протянул руку к ларцу. Крышка приржавела, но замка в дужке не было. Владимир сказал остро: -- Ты даже не спросил, что значат последние слова Филемута! Стареешь, Могута. Могута задержал руку над крышкой ларца. Глаза расширились: -- Да... Слишком много свалилось на мои плечи сразу. И на мою голову. Я не становлюсь моложе. Что ты ему сказал... о рыбацкой деревне? -- Я не хотел, чтобы он умирал с улыбкой на своей поганой харе. Могута держал глазами лицо Владимира. Пальцы коснулись крышки ларца, но не открывал, все еще всматривался: -- Да, ты сумел ее погасить сразу... Что это было? Владимир с трудом оторвал взгляд от крышки ларца: -- Почему ты решил, что ты как трухлявый пень на ветру? Он помнил, что Могута насчет трухлявости не говорил, но удержаться и не кольнуть было трудно. Могута потемнел, провел кончиками пальцев по крышке, сметая комочки земли. Голос снова стал хриплым, как в прошлый раз: -- Это не твое дело. Когда погиб мой сын... -- Я это знаю,-- прервал Владимир без всякого почтения.-- Н