анные искорки: -- У него другой Господь... А тот велит: око за око! Юлия дернула за шелковый шнур. Появился гридень, поставил на стол амфору с вином. Блуд отрицательно покачал головой. Ярополк подал ему чашу, сам налил. Блуд кивнул, выпил. Юлия поджала губы. Их взаимная неприязнь была у всех на виду. Блуд со стуком поставил пустую чашу на стол: -- Княже, готовься уходить из Киева. Ярополк подскочил, едва не опрокинул стол. Глаза великого князя налились кровью: -- Что? -- Готовься уходить из Киева,-- повторил Блуд бестрепетно.-- В Киеве неспокойно. Город нам не удержать, если кияне станут на сторону этого новгородца. А они уже почти на его стороне. Если велишь, я пойду готовить людей. Ярополк рухнул на лавку, в отчаянии обхватил русую голову. Руки у него были крупные, ладони широкие, как у Святослава, только не такие темные от солнца как у его отца. -- Ку...да? -- В Родень,-- ответил Блуд с твердостью с голосе.-- Там соберем все силы. Свои и земские. Дождемся помощи от печенегов, они придут радо: ты им немало наших земель отдал! Туда и ромейские войска прибудут, хотя, по правде сказать, у меня нет на них надежды... -- У меня тоже,-- признался Ярополк.-- разве что на печенегов... Пошлю к ним гонцов еще. Не за меня, так за себя должны сражаться! То, что пожаловал я, Владимир отберет. Блуд кивнул: -- Только на них и надежда. Когда тонешь, и за змею схватишься, не токмо за печенега! Снова в его темных, как вода лесного болота, глазах промелькнули странные искорки, а в голосе Ярополку послышалась хорошо укрытая издевка. Ладно, сказал он себе угрюмо. Дайте только выбраться из этой междоусобной войны, я вам всем припомню кто как кланялся в трудные времена! Тавр тихонько проскользнул в шатер к Владимиру, кивнул успокаивающе гридням, что и здесь мерили его подозрительными взглядами, а руки держали на рукоятях ножей: -- Княже, проснись... Он легонько тронул Владимира за плечо. Тот поднял голову от стола, за которым спал сидя, затуманенные сном глаза сразу стали ясными, блестящими, как горючий камень: -- Есть вести? -- Блуд передал через Кременя, что Ярополк готов бежать из Киева. -- Куда? -- В Родень. -- Так-так... -- Блуд считает, что не стоит мешать ни бегству из Киева, ни входу в Родень. -- Сам не дурак, понимаю. А какие резоны привел он? -- Ярополк уйдет со старшей дружиной, а та будет драться за князя отчаянно! Вспомни, кто в твоем войске. А у Ярополка -- лучшие витязи земли Русской! Богатыри, с которыми победоносный Святослав ходил на хазар, болгар, ромеев. Этих, закаленных и прошедших огонь и воду, нам просто не одолеть в открытом бою. Владимир помрачнел, напрягся, голос дрогнул от сдерживаемой ярости: -- Да, у Ярополка -- витязи, у меня -- мужичье лапотное. Но тем выше будет наша победа! Победа во всей войне, а не в каком-то крохотном бою. Вели вывести отряды из лесов и оврагов вдоль Днепра. Скажи, что там делать нечего, перебрось ближе к Жидовским воротам. Вроде нахрапом брать будем. А Блуду передай, что теми оврагами вдоль берега дойдут хоть до Триполья, я препятствовать не буду. -- Сделаю, княже. -- Лазутчиков и дозорцев все же разошли! Вдруг да удобный случай напасть подвернется? И все решить разом? Тавр исчез. Владимир поднялся из-за стола, захрустел суставами. С плеч свалилась гора, он слышал, как грохотали тяжелые камни. Войдан лично отобрал дружинников, которые должны были охранять линию облоги в том месте, где должны были просочиться из осажденного Киева люди Ярополка. Затаившись, новгородцы наблюдали, как по ночам выходят из города темные фигуры, крадутся вдоль ручья, ныряют в овраг, долго пробираются в грязи и пыли, топча чертополох, проваливаются в сусличьи норы, выходят уже подле леса, сразу ныряют в чащу. У Войдана чесались руки: ударить, разгромить, разметать. Накапливаясь в лесу, люди Ярополка начинали чувствовать себя в безопасности. Вот тут бы и напасть, показать им, что не такие уж они и непобедимые, что выучка профессиональных солдат стоит больше, а уж он постарался из новгородского сброда отобрать самых способных и превратить их в единый боевой отряд. Пусть пока небольшой, но уже способный на равных сражаться со старшей дружиной, о которой ходит столько слухов и небылиц! А завтра его отряд будет намного больше. Коней дружинники Ярополка выводили умело, замотав им морды, чтоб ненароком не ржанули, копыта завязывали тряпками. Так и скользили темные и беззвучные, как призраки, уверенные, что обманули сонных и ленивых новгородцев. Войдан пытался угадать, когда же повезут черные сундуки Ярополка. Несметна казна великих киевских князей. В стольном граде накапливалась дань не только с окрестных племен, даже Царьград платил Руси ежегодную дань, начиная с походов доблестного Олега! Однажды провезли даже крытый возок. Княгиня Юлия, понял Войдан. Возок по большей части пронесли на руках дружинники Ярополка, даже обмотанные тряпками колеса могут застучать по колдобинам. Ее сопровождали рослые угрюмые воины. По тому как ехали, держали копья, Войдан понял, что сопровождать жену Ярополк отправил самых лучших воинов. -- Можно бы сорвать яблочко,-- сказал он Владимиру мечтательно.-- Из Киева просочилось несколько больших отрядов, а Ярополк еще там! Бери голыми руками. -- Яблоко, созрев, само упадет в наши ладони,-- ответил Владимир.-- Пусть уходит... Увидишь, что не из братской жалости я его отпускаю! В Царьграде я тоже кое-чему научился. Я не доблестный дуболом Святослав, не его гордые сыновья, у которых ума меньше, чем в сапогах, которые носят. Для меня победа тем блистательнее, чем меньше за нее уплачено! Кремень ломал голову, зачем его среди ночи тайно вызвал боярин Тавр. А когда увидел, как по лагерю пробирается, пряча лицо от света костров, Твердило, беглый холоп киевского купца Смарагда, вовсе растерялся. В шатре Тавра уже собралось восемь человек. Кремень быстро мазнул по ним взглядом, ничего снова не понял. Все слишком разные, даже из разных дружин, кто из пешего ополчения, а один вовсе из обоза. Только и того, что все либо изгои, либо беглые из Киева... Тавр вышел из заднего помещения, озабоченный, нахмуренный. Зыркнул из-под насупленных бровей, голос был холодный: -- Ну, робята, скоро войдем в Киев. Что скажете? Кремень видел понурившиеся головы. Покон велит, что беглых холопов надо вернуть хозяину. Здесь даже князь не защита. Особенно, ежели хочет ладить со знатными мужами города. -- Мы верим своему князю,-- сказал Кремень, видя, что остальные молчат.-- Он не даст нас в обиду. Тавр покачал головой: -- Самим тоже думать надо... Ладно, князь уже подумал. Часть бояр убежала с Ярополком в Родень. Другие остались в Киеве. Еще непонятно? Подберите каждый трех-четырех дружков, которым доверяете. Ваши бояре не должны уйти. Ясно? Но и в полон брать их нельзя. От его слов повеяло холодом. Кое-кто отвел взгляд, уставился в пол, но Кремень смотрел в лицо молодого боярина с надеждой. Тот протянул руку помощи. Нет, спасения! Ведь в полоне ни один боярин не останется, тут же откупится. Когда бояре дерутся, чубы трещат у простого люда. -- Сделаем,-- сказал он твердо.-- За всех говорю! Тавр сказал уже другим тоном, деловым, словно в лавке отмерял сукно: -- Под шумок отправьте в вирий побольше родовитых. Потом будет нельзя, смекаете? Наш князь сам будет рубить головы за грабежи. А в первый день в пылу брани можно зарубить и того, кто руки поднял. Только успейте как можно быстрее. Ищите в подполах, клетях, сараях, сеновалах. Если не отыщете их вы, потом они отыщут вас! Когда они уходили, вжимая головы в плечи, Тавр был уверен, что не останется даже жен и детей хозяйских. Изгои из-под земли достанут их с мечами и топорами в руках, чтобы те завтра не отыскали их с плетями и каленым железом. А раз так, то бесхозное имущество пополнит княжью казну. Теперь уже понятно, что -- великокняжескую! Утром в Киеве протрубили на городских воротах звонкие медные голоса. На стены высыпал киевский люд, много было баб и детишек. В стане новгородцев увидели, как медленно отворяются главные ворота. Выехали верховые, без оружия, стали по обочине дороги. Следом медленно вышла толпа старцев в белых одеждах, с белыми бородами и головами, будто осыпанные снегом. Владимир верхом двинулся навстречу. За ним мерно стучали копыта коней его воевод. Сердце билось мощно и радостно. Он едва не подпрыгивал в седле, с трудом сдерживал щенячью радость. На лице держал величавое благодушное выражение. Русский князь должен быть добр, ленив, туп и благостен, тогда он понятен и любим простым народом. Да и боярами тоже. Впереди толпы киян двигался старец, чье лицо Владимиру показалось знакомым. Он держал на вытянутых руках каравай хлеба на вышитом рушнике. Его поддерживали под локти еще двое седовласых. Вряд ли помоложе, зато им не приходилось держать тяжелый хлеб. Старик остановился перед восседающим на коне грозным князем, поклонился, дрожащими руками протянул каравай: -- Стольный град приветствует тебя,-- сказал он дребезжащим, но еще сильным голосом человека, который привык говорить для большого стечения народа.-- Прими от нас хлеб-соль! Будь милостив к городу и людям... Не разоряй город, где родился, не мсти людям, чья вина лишь в том, что живут в Киеве! Все ожидали, что Владимир нагнется и примет хлеб, но он неожиданно спрыгнул с коня, засмеялся: -- Разорять город, который я люблю больше всего на свете? Мстить людям, которые ждали меня? Ты шутишь, старик... либо совсем не знаешь меня, своего великого князя! Он бережно взял хлеб, отломил щепотку, обмакнул в соль, торжественно съел. Только сейчас ощутил, что голоден как волк, съел бы этот каравай в одиночку. За все дни осады почти не ел и не спал по-людски. Тавр принял у него каравай, а Владимир сказал торжественно: -- Этим хлебом клянусь, что городу не причиню вреда! Клянусь, что не обижу даже тех, кто шел в дружине Ярополка супротив меня! Былое быльем поросло. Он обнял старика, трижды расцеловал и вернулся к коню. Толпа радостно кричала вслед, он ехал высокий и стройный на белом жеребце, красный плащ трепетал за спиной. Легкий ветерок трепал его черные, как смоль, кудри. Булатные доспехи на груди разбрасывали веселые солнечные зайчики. Он был красив, молодой и уже опаленный солнцем и ветрами, со двумя шрамами на лице, веселый, с огнем в глазах, полный ярой жизни. Сердце едва не выпрыгивало, трепыхалось как пойманная птица. Вот оно, сердце мира! Отсюда правили всей древней Куявией, страной преданий, затем -- Киевской Русью. Здесь сидели великие князья, где их стол назывался уже не стол, а пре-стол, откуда раздавались прочие столы в других городах на кормление. Город разросся за эти годы. Хибарки да землянки остались только на Оболони, а по всему Подолу уже выросли добротные терема, дворища, большие дома с клетями и подклетями. Вдоль Почайны теперь тянулись тоже терема, сараи, и все сгрудилось так плотно, что улицы, огороженные высокими частоколами, стали совсем узкими. В предградье высились высокие и просторные каменные терема. Когда покидал Киев, тут был всего один каменный терем, княгини Ольги. Тот занимал весь двор и потому назывался дворцом, а теперь при Ярополке таких успели настроить видимо-невидимо, они спихивали хибарки простого люда еще ниже, забирали их места, плодились как муравьи. Он ощутил укол ревнивой зависти. К Ярополку из Германии наехали мастера, по их рисункам строят невиданные терема, по их наущению в красном углу вместо русских святынь ставят иконы с чужим богом. Чужим-то чужим, но если сделано или нарисовано красиво, но славянской душе устоять трудно... Улицы были пусты, только в окнах он видел испуганные белые лица. Они сразу исчезали, а большинство окон вовсе были закрыты как на ночь тяжелыми ставнями. Когда кони вынесли их на южный край, из-за высоких заборов неожиданно полетели стрелы, камни. Одна ударила Владимира по шлему, чуть ниже -- выбила бы глаз. Войдан закричал зло: -- Ляшский конец! Здесь живут одни латиняне! Впереди улица была перегорожена бревнами вперемешку с дубовыми лавками, столами. Кое-где торчали наспех вбитые в землю колья. Из-за укрытия по новгородцам били стрелами, там блистали наконечники копий, виднелись затаившиеся люди. -- Что будем делать? -- крикнул Войдан.-- Ты обещал не мстить... -- Это обещал я! -- крикнул Владимир. Войдан прикрылся щитом, заорал, перекрывая грохот камней по железному щиту: -- Варяги? -- Да! Пусти их вперед! Этот конец города ихний. Передай, что в полон никого не брать... Весь Ляшский конец града взять на копье! Новгородские конники дождались подхода варягов, пропустили вперед. Те, осатанев от долгого ждания, бросились на препятствие, врывались во дворы, в дома, рубили всех, кого встречали. Разбросав заслон, через два десятка саженей наткнулись на другой, еще выше, а защитников там было больше. Кияне, принявшие веру Христа по латинскому обряду, сражались так ожесточенно, что Владимир дрогнул при одной только мысли, что эта дерется одна улица, от силы две-три, а если бы он не расколол Киев, не столкнул бы стороны в драку между собой, не склонил Блуда и многих бояр на свою сторону, не переманил черный люд? Даже из окон домов летели стрелы. Из-за заборов метали дротики. Падал то один, то другой варяг, пораженный уже вроде бы после полной победы. Ингельд, на ходу утирая кровь с разбитой брови, пробежал мимо. С меча срывались капли крови. Владимир крикнул ему бешено: -- Жечь дома! Чтобы ни одна падаль не смогла укрыться! Убивать всех, чтобы и на племя не осталось! Ингельд оскалил зубы как волк, подозвал двух немолодых соратников, отдал приказы. Пока продвигались по дуге к центру, из окон на варягов и новгородцев швыряли горшки с цветами и нечистотами, бросали камни. Один из воинов рухнул под ноги коня Владимира. Ручка кувшинчика, сброшенного из окна светлицы, рассекла голову словно топором. Рядом воин вскинул лук, но заколебался. В окне виднелась девушка с золотой косой, красивая и разгневанная. Она что-то подтаскивала тяжелое. -- Что застыл? -- рявкнул Владимир.-- Стреляй! Воин вздрогнул, оттянул тетиву. Звонко щелкнуло, по воздуху чиркнула стрела. Девушка в окне вскинула руки, словно взметнулось облачко тумана под ударом злого северного ветра. Владимир, придерживая коня, оглянулся. Она лежала лицом на подоконнике, тугая коса свешивалась вниз, ветер уже расплетал золотые пряди. -- Красивая была,-- услышал он сожалеющий голос. -- Не иначе, дочь хозяина... -- А раз так,-- сказал Владимир в тон,-- дом разграбить и сжечь! Завтра убивать уже будет нельзя, город под моей защитой, но сейчас -- пока этот край города еще Ярополков,-- убивайте, убивайте, убивайте! Перед богами я за всех в ответе. Не только тех, кто с мечом, но и кто бросит враждебный взгляд, скажет дурное слово... Если не сумеете убить всех, то хотя бы убейте на Ляшской улице как можно больше. Сегодня можно все! Глава 13 Грохот двух десятков копыт гулко отдавался по городу. За Владимиром молча неслась его верная охрана, самые преданные, отобранные им самим. Он все поторапливал коня, наконец вихрем пронесся до самого детинца. Крепостица внутри города хранила молчание. Мост опущен, веет запустением, хотя бревна в два обхвата -- свежие, еще смола стекает, недавно перестилали, да и зубья наверху блещут янтарной чистотой. А пусто потому, что любая вещь без человека -- мертва. Жеребец бодро пошел через мост. Загрохотали копыта по деревянному настилу, дальше подковы пошли высекать искры по булыжной мостовой. Сзади не отставали дружинники, за ними -- воеводы новгородские. Те не могли сдержать торжествующих ухмылок. Покорился неприступный Киев! Покорился тем, кого еще вчера свысока называл лапотниками... Двор был пуст, в дальнем углу было маленькое требище. Белая сгорбленная фигура сидела одиноко на камне. Вместо вечного огня багровели угли, подернутые пеплом. Старый волхв неподвижным взором смотрел на жертвенный камень. -- Слава древним богам! -- сказал Владимир громко.-- Это они даровали нам победу. Отец, собери помощников. Работы будет много! Мы -- люди русские, сегодня же принесем богатые жертвы. Волхв с усилием поднял голову. Мертвенное желтое лицо, сморщенное как печеное яблоко, пробудилось к жизни. Он был стар настолько, что казался высохшим крылом летучей мыши, но голос прозвучал хоть и с усилием, но это был голос все еще сильного человека: -- Княже... Ты истинно русский князь... Храни веру отцов... Она не предаст... -- Только верой отцов мы крепки,-- заявил Владимир клятвенно.-- Я поклялся, что сразу же велю заложить огромное требище возле княжьего терема. Всех наших богов поставим, чтобы видели как чтим их и славим! -- Княже... -- А христиан, бахметцев и иудеев гнать! -- распорядился Владимир.-- Они у меня вот где сидят! Он ткнул себе в горло растопыренными пальцами, отведя большой палец в сторону, так что горло оказалось посредине. При этом ладонь вывернулась кверху. Из дружины никто ничего необычного не заметил, но глаза старого волхва расширились от изумления. Он попытался вскочить, сгорбленная спина не дала, и он повалился к копытам белого жеребца: -- Княже! -- Встань, отче,-- сказал Владимир ласково. -- Княже, ты пришел! Наконец-то пришел истинный князь... порядок... старый покон вернется... Владимир спрыгнул с коня, поднял старика. Тот трясся, разбрызгивал слезы пополам с соплями и слюнями. Подскочили гридни, Владимир бережно передал им старца. По измученному лицу волхва стекали слезы. Вот что значит запомнить условный знак Тайного Братства, подумал Владимир с удовлетворением. Старый волхв оказался одним из них... Ладно, ему все равно, кто какого толкования держится в отношении богов. Его дела -- земные. Обманул старика, но ведь на благо же... Тот помогал как мог, ковал победу за спиной Ярополка, сеял смуту среди защитников города, отвращал от князя-христианина! Белый жеребец бодро пронес вдоль ряда ухоженных домов, а впереди за широким двором показался огромный княжеский терем. Чертов Ярополк и его перестроил: два поверха из каменных глыб, где только и нашел такие, а еще два -- из толстых сосновых бревен, тщательно уложенных и подогнанных, так что муравей не проползет. Владимир ворвался во двор, пустой, хоть бегай с закрытыми глазами, галопом пронесся к широкому резному крыльцу. Крыльцо было поставлено недавно, раньше было много меньше и проще, но лавку Владимир узнал. На ней любила сиживать, принимая гостей и разбирая жалобы, княгиня Ольга, когда уже была в преклонных годах. Он спрыгнул прямо на крыльцо. Ступеньки испуганно скрипнули, в одном из окон мелькнуло белое от ужаса лицо. Дружинники догнали, загрохотали копыта, конская сбруя и оружие звенело негромко, но тревожно. -- Погодь, княже,-- сказал Войдан настойчиво.-- И ты, и я были в Царьграде, знаем, что тебя может ждать за этой дверью. -- Здесь не Царьград,-- усмехнулся Владимир.-- А Юлия уехала. -- Но остались ее челядницы. Это доброму долго учиться, а вот как отравленным кинжалом ткнуть, как ядовитый шип вогнать... Он бесцеремонно отстранил князя, теперь уже почти великого, первым шагнул через порог. Дружина Ярополка, загоняя коней, достигла Роденя и спешно втянулась в ворота крепости. Сзади звенели мечи, слышались отчаянные крики. Настигающие отряды Владимира рубили на возах бегущих вместе с Ярополком бояр и знатных мужей. Рубили даже тех, кто поднимал руки и просился в полон. Вел новгородцев воевода Тавр, а уж он верно постигал интересы князя. Знатные да родовитые не очень-то примут безродного сына рабыни в князья, да еще великие, так что поубавим этих родовитых... Другим отрядам, которыми командовал Войдан, велено было окружить Родень так, чтобы и мышь не проскользнула ни в ту, ни в другую сторону. Войдан достиг Роденя, когда через мост потянулись первые телеги тяжело груженного обоза. Пустив тучу стрел, конники настигли, порубили защитников, успели повернуть богатую добычу обратно, прежде чем из крепости выслали отряд. Добыча оказалась простой, но для защиты Роденя -- решающая. Все подводы огромного обоза были наполнены доверху мешками с мукой, зерном, везли также соль, две дюжины телег были с тушами забитых коров, телят, овец. Все-таки Ярополк успел дать знать из Киева, чтобы в окрестных селах собрали продовольствие и отправили в Родень. Не перехвати вовремя, осада затянулась бы... Владимир приехал, осмотрел, потер ладони: -- Боги нас любят! Теперь там попляшут. Родень -- не Киев. Этот городишко для меня что мед. Войдан молча повернул его в сторону крепости. Родень грозно высился на высокой горе над обрывистым Днепром. Город-крепость, первым принимавший удар степняков, всегда предупреждавший Киев об опасности. Грозный и суровый город, где в ближних непроходимых болотах лежит превосходная железная руда, где куют не только по всей Руси лучшие мечи и топоры, но их знают и в окрестных странах. -- Этот град взять не просто,-- сказал Войдан. -- Но Киев же взяли? Войдан хмуро посмотрел на развеселившегося князя. Молод и горяч, теперь как бы не понесся, закусив удила. -- В Киеве ты, княже, умело посеял рознь... А Родень -- это орешек. И скорлупа в нем не гнилая. Там только дружина Ярополка, а также бояре, что тебя ненавидят люто. Только надежные, смуту не посеешь. -- И не надо,-- сказал Владимир быстро.-- Каждое блюдо надо есть по новому. Хотя здесь, как мне кажется, и думать особо не придется. Харч перехватили? Посмотрим сколько продержатся на том, что и было в Родене! Войдан кивнул: -- Я воин, сам знаешь. Но когда город можно взять без крови -- сами боги радуются. -- Без нашей крови,-- уточнил Владимир. Войдан усмехнулся, пошел к своим отрядам. Едва не столкнулся с Панасом, тот почти бежал к великому князю: -- Княже! Уже завтра поутру будем готовы к приступу! -- Завтра и Ярополк уже будет готов,-- возразил Владимир. -- Но у нас еще не все войско подошло... Вдали на излучине Днепра, блестя оружием на солнце, показались новгородские ладьи. Ближе к берегу держались шеки, учаны. Весь Днепр выглядел перерезанным, разве что по воздуху ускользнет Ярополк! -- Бери этих людей,-- распорядился Владимир,-- рой укрепления вокруг крепости. Не давай отдыха, пока не нароют ям. Да чтоб с кольями, частоколом, ловушками. Ярополк поймет очень скоро, что его песенка спета. Вдруг да попробует сам вырваться, не дожидаясь осады? У него все еще дружина, а у меня... у меня черт-те что и сбоку пряжка. -- Понял,-- сказал Панас с готовностью. Владимир повернулся к верному Кремню: -- Похоже, нам все время удается задуманное... Не сглазить бы! Ярополк с высокой башни смотрел в тоске за стену города. Куда ни кинь взор, везде реют стяги новгородцев. Пешие полки стоят ровными рядами, будто готовы хоть сейчас в лютую сечу. Конники скапливаются на холмах, дабы набрать разгон для удара. Меж оврагами и в самих оврагах накапливаются воины попроще, у которых только топоры да рогатины. Весь Днепр перегорожен бусами да ладьями, глазам больно смотреть на блеск их наточенных мечей. Умело расположил войска сын рабыни, ничего не скажешь. Окопались, отгородились частоколом, спрятались за насыпным валом. Кольцо осады стянул так плотно, что даже вылазку не сделать. Едва дружина начнет выходить из крепости, как ударят со всех сторон, не дадут развернуться в боевой строй. Хорошо, если на плечах не ворвутся в город! Умело, очень умело повел войну проклятый оборотень! Даже лапотное войско, оказывается, стоит много, если им управлять с головой. Вроде бы все лучшие воеводы у него, как и отборное войско, где только сумел отыскать этих новых? Никогда не слыхивал о каком-то Войдане, Тавре, Панасе... Разве что Добрыня чего-то стоит, Святослав не зря держал его при себе, но как раз Добрыню этот байстрюк оставил в Новгороде! А эти новые -- все как один беспощадные и умелые, скорые на расправу, легкие на подъем... Сзади сдержанно звякнули доспехи. По тяжелым прихрамывающим шагам Ярополк узнал самого преданного человека, и заранее сделал неподвижным лицо, а на губы одел легкую улыбку. -- А, Варяжко! И все-таки душа захолодела, когда посмотрел в это кабанье лицо. Страшный удар срубил половину носа, широкие ноздри зияли страшно и кроваво. Со лба спускалось белое ущелье, видна кость, надбровная дуга разрублена до мозга, тяжелое лезвие разрубило лицо наискось, шрам истончился лишь у подбородка, но рядом бугрились багровые и сизые шрамы, вздутые как пеньковые канаты, лицо столь страшно, что и мужчин берет дрожь, а девки, раньше бегавшие за Варяжко, теперь с криком отворачиваются. Варяжко прохрипел сдавленным голосом: -- Княже... надо бы готовить людей к вылазке. -- Прорвемся ли? -- спросил Ярополк безнадежно.-- Половину дружины положим, пока пройдем первый ряд. А когда начнем частокол рубить да меж кольев как зайцы прыгать, нас голыми руками возьмут! Ну, не руками, а стрелами и дротиками закидают издали, не теряя людей. -- Иначе нам погибель! Еды всего на неделю. -- Урежь раздачу. -- Стоит ли? -- спросил Варяжко угрюмо.-- Новгородец все одно не уйдет. -- Я жду помощь,-- бросил Ярополк отрывисто. -- Откуда? -- От ромеев. Не мог же Царьград вот так просто забыть о нас? Я столько гонцов послал! В конце концов, наш договор чего-то стоит? Варяжко тяжело сдвинул плечами: -- Так-то оно так... Ярополк бросил на него гневный взгляд, сказал громче, распаляясь все больше: -- Ромеи опоздают, им далеко, так печенеги придут! Эти рядом. Я им пожаловал земли по Днепру. Они за это присягались нести службу! Варяжко повернулся к реке. Весь Днепр был покрыт ладьями новгородцев, люди кишели как муравьи. В голосе воеводы была безнадежность: -- Мир таков, что помогать берутся только сильному. Кто и без них бы одолел. Думаю, стоит Владимиру свистнуть, как те же печенеги объявятся под его знаменами! Да только не позовет! -- Почему? Хочет очистить, как заявил, земли и от печенегов? -- Нет, мы и так в его кулаке. Ярополк выкрикнул яростно: -- Но должна же быть... должна же быть даже у печенегов совесть, наконец... Честь! Или их нет? Нет верности слову? Варяжко сказал, как в погребальный колокол бухнул: -- Меж людьми, да и то не между всеми, бывает... И честь, и совесть, и верность. Все бывает. А вот между народами -- что-то не помню. Тут кулак властвует. И я пока не вижу, чем можно изменить мир. -- Я все-таки верю слову печенегов. Они никогда не нарушали! -- Это было раньше. -- А что изменилось? -- Пришел этот... Княже, я могу попытаться выбраться. Если хочешь, я доберусь до печенегов. Это наша последняя надежда... Ярополк покачал головой: -- Там кордоны, муха не пролетит! -- То муха,-- буркнул Варяжко.-- Они еще не встречались с настоящими воинами Святослава! Хан Куря отвел глаза. Было видно, что ответ ему давался с трудом, но он говорил, прижимая ладони к груди, разворачивая ладони и снова прижимая к сердцу: -- Великий посол кагана земли Русской, доблестного князя Ярополка, сына Святослава... Ты проделал трудный и опасный путь, выбираясь из осажденного Роденя... Да, я тоже слышал, что из него муха не вылетит незамеченной. Передай великому кагану мои слова. Весь народ печенегов не перестает благословлять его перед своими богами! Он дал нам земли слева от Днепра, научил пахать землю, сеять рожь и гречку, садить... или сажать овощи... И теперь наш народ -- впервые! -- вот уже несколько лет не знает голода. -- Правильное дело сотворили,-- сказал Варяжко. Он сидел на толстом ковре, неловко поджав под себя ноги. Рабыни подносили ему еду, Варяжко все еще насыщался, словно наверстывал за весь голодающий Родень. -- Правильно и... великое,-- согласился Куря.-- Мы потому и ходили в походы, что кочевников земля кормит хуже, а куда девать голодные рты? Вот и уходят возмужавшие дети, что растут как грибы, в дальние походы. Либо исчезнут там, либо вернутся с добычей, что позволит прокормиться до следующего набега. А земля кормит всех, ежели сойти с коня и взять в руки такую непривычную соху. Вот и нет нужды нам больше браться за сабли, грабить соседей. Варяжко насторожился: -- Но ты же клялся, что будешь защищать... Хан мягко улыбнулся: -- Я еще не сказал всего. У землепашца мужества должно быть больше, чем у кочевника. Тот может снять шатры и уйти, а землепашцу уйти некуда! Он должен драться. Будем драться и мы, защищая эти земли. Даже без договора. -- Тогда поднимай свою орду,-- велел Варяжко.-- Пусть седлают коней, пусть трубят в трубы! Незаконнорожденный посмел замахнуться на законную власть в стольном граде Киеве! Великий князь Ярополк, который пожаловал тебе и твоему племени эти земли, велит придти со своим войском. Он сейчас стоит в Родене, это близ Киева. А сам захватчик уже пирует в самом Киеве! Хан отвел глаза, но неприятного разговора не избежать, он посмотрел в глаза грозному посланцу Ярополка, сказал убеждающе: -- Я клялся стать на границах южной Руси и не пропускать сюда врагов русичей. И с той поры, как мы здесь осели, разве хоть один хазарин, куман или савир сделали набеги на русские города и веси? Что ты еще хочешь, посланец великого кагана земли Русской? Варяжко смотрел набычившись. Страшные сизые шрамы быстро наполнялись тяжелой кровью. Дыхание стало тяжелым, а в изрубленной некогда груди захрипело. -- Я хочу, дабы ты повел войска на помощь Ярополку! -- Ни один враг,-- сказал хан с неловкостью в голосе, но твердо,-- не напал на землю Русскую. Дерутся братья. Так в чем мудрость: не вмешиваться или сшибиться в жестокой сече? Если и другие отступятся, подобно мне, то братья останутся один на один. Кто из них победит, мне все равно. Победит уцелевшая русская земля, которой я отныне служу. Сыном которой я отныне стал со всем своим племенем... Нет, посланец великого кагана! Я хорошо помню, что присягал служить русской земле и ее народу. Пусть на меня обрушится гнев победившего, но клятвы я не нарушу... хотя я клялся своими богами, а здесь я и мой народ уже начинаем клясться русскими богами, говорить по-русски, давать своим детям русские имена. -- Он уничтожит тебя, этот лапотник, сын презренной рабыни! -- вскрикнул Варяжко.-- Он сотрет с лица земли все печенежское племя! Он -- лютый язычник, в отличие от доброго и милостивого Ярополка, коего осияла христианская вера, что учит прощать и любить! За пологом шатра раздались пронзительные звуки дудок, рожков и -- удивительное дело! -- сладкие звуки лютни. Донесся дробный топот женских ножек, игривые голоса. В шатер заглянули женские головки, пахнуло ароматом благовоний. Увидев по темным лицам хана и его гостя, что обоим не до развлечений, исчезли, а звуки стихли, словно обрубленные саблей. Хан сказал медленно: -- Прости, если сможешь. Я все-таки поступлю, как велит мне моя старость и мудрость моих старых родителей... Знаю, истинная мудрость редко бывает вознаграждена... здесь, на земле, но боги все видят. Как свои, так и чужие. Пусть будут моими судьями. Когда затихли шаги разъяренного Варяжко, неслышно отодвинулся полог. Из внутренних покоев шатра появилась старая жена Кури, что делила с ним все беды и радости. Она села рядом, прижавшись плечом. -- Он... уже не вернется? -- Разве я поступил неверно? -- ответил он вопросом на вопрос. Она кивнула: -- Да, новгородский князь Вольдемар не зря передал тебе через тайных людей столько злата. Ты верен... выгоде. В ее голосе была издевка, но он чувствовал в нем ласковое одобрение. -- Какой выгоде? Ее сухонькая рука ласково коснулась его седых волос: -- Говорят, новгородский князь хитер и прозорлив... но на этот раз зря истратил деньги. Ты ведь и так бы остался в стороне от междоусобной войны, верно? Глава 14 Страшно ржали кони в Родене. К концу недели, когда кончились харчи, пришлось резать лошадей. Рвались и бились одни, зачуяв смерть на острие ножей, в смертной тоске кричали другие, пока что избегнувшие той же участи. В бою погибнуть на полном скаку, или вот так, когда с посеревшим лицом к тебе подходит человек-друг, помертвевшими губами шепчет ласковые слова, а сам отводит глаза. И боевой друг-конь вдруг понимает, почему хозяин не смотрит в глаза, почему прячет за спиной острый нож... Ночью вартовые часто били тревогу. Чудилось, что новгородцы уже взбираются на башни, разбивают ворота. Впрочем, Владимир на самом деле велел тревожить защитников, изматывать ложными приступами. Для этого целый отряд в потемках скользил под стенами, нарочито позванивал оружием. Прошла еще неделя, вторая от начала осады. Под утро крупный отряд из Роденя пытался пробиться к воде, но был истреблен. Взятые в полон двое израненных дружинников сказали, что в крепости нет воды. Иссякает последний родник, войско страдает от жажды. Раненые мрут как мухи, здоровые страдают от жажды. Остатки еды отданы князю с женой и боярами, простой люд уже съел кошек и собак, ловят крыс, лошади остались только у великого князя. -- Что говорят о сдаче? -- допытывался Владимир. -- Не ведаем...-- прохрипел дружинник. Его утащили, за ним оставался кровавый след. Владимир повернулся к Роденю. Закатное солнце освещало зубчатые башни, те казались залитыми кровью. Еще через три дня утром к Владимиру вбежал Кремень. Лицо его расплывалось в довольной усмешке: -- Посольство из Роденя! Владимир всмотрелся в его довольное лицо: -- Чего ржешь? Никак сам Блуд пожаловал? -- Как в воду смотришь, княже. -- Зови. Кремень метнулся к двери. Он слегка прихрамывал, но в движениях оставался так же быстр как и до посылки его в Киев для переговоров с Блудом. И так же предан. Что-то шевельнулось в душе Владимира. Он бросил вдогонку: -- Когда приведешь, останешься. Твой знакомый, как-никак. Кремень обернулся, обезображенное шрамами лицо прояснилось: -- Спасибо, княже. Блуд вошел в сопровождении двух гридней Владимира. Повинуясь знаку князя, оба неслышно исчезли. Блуд вопросительно оглянулся на Кременя, посмотрел на князя. Владимир сказал весело: -- Это моя правая рука, старший гридень Кремень... Ничего без него не решаю! Ну, с чем пожаловал? Погодь малость, сейчас принесут поесть. Блуд с неудовольствием отвел взгляд от вспыхнувшего гордостью Кременя: -- Ярополк готов сдаться. Уже кошек и собак пожрали, воробьев и ворон бьем... -- Птичек-то пошто обижать? -- удивился Владимир насмешливо. -- Жрать-то надобно. -- Так сдавайтесь,-- ухмыльнулся Владимир.-- Будет вам жратаньки. Блуд сказал устало: -- На твою милость? -- А почему нет? -- На это не пойдут. Ни Ярополк, ни его дружина. Княже, с Ярополком дружина великого Святослава! Ее никто не побеждал, даже ромейский император Цимихсий заключил мир, снабдил продовольствием и с почетом проводил до самой границы! Тебе пока помогают боги... Владимир сказал грубо: -- Боги помогают сильным. А слабых да ленивых они прямо ненавидят. Только и ждут случая, чтобы зничтожить! Блуд покачал головой: -- Значит, не хочешь говорить о мире? Из двух дверей пошли рядами гридни, держа на широченных подносах, похожих на щиты для пеших, роскошные блюда. Комната наполнилась запахами жареного мяса, печеного и вареного, в широких супницах ставили густую наваристую уху, на широких подносах -- жареных лебедей, перепелов. Владимир улыбался, глядя на исхудавшего боярина. Как ни крепится, а голодный блеск в глазах говорит сам за себя... Ели в молчании. Владимир трапезовал неспешно, чтобы дать Блуду поесть вволю. Тот пробовал есть степенно, но вскоре хватал с подносов обеими руками, на зубах трещали кости, он глотал их тоже, а голодный блеск все не гас. Когда принесли хмельной мед, Владимир сказал сыто: -- Сам видишь, когда так едим и пьем, то на рожон лезть неохота. Это вам уже все одно. А мы сами хотим мира... Но мои условия мира могут вам показаться... твердоватыми, как это мясо. Блуд дышал тяжело, пояс распустил весь, еда едва не лезла из ушей. -- Не покажется, княже. Да и мясо вовсе не жесткое, зря винишь повара. Ярополк готов сдаться на твой суд. Просил лишь не зверствовать над его дружиной. Воины исполняли его волю. Да и Родень просит не разорять. Кремень сказал предостерегающе: -- Там есть такие, кого стоит повесить прямо на городских воротах! Владимир похлопал его по плечу, успокаивал, а Блуду сказал легко: -- Сам знаешь, эти условия приму. Зачем мстить дружине, если она станет моей? А Родень -- крепость, защита от Степи. Последний дурень я бы был, причини ей вред! А вас не дурень сюда загнал, так ведь? -- Не дурень,-- согласился Блуд. Он оглянулся по сторонам, сказал, понизив голос.-- Но тебе здорово помогли. Не так ли, княже? Владимир ухмыльнулся: -- Не ты один. Глаза Блуда из сытых и масляных стали острыми: -- То-то я чувствовал еще чью-то руку... -- И не одну, верно? -- А кто был... еще? Вместо ответа Владимир повернулся к Кременю: -- Кликни, чтобы теперь принесли и вина! Да хмельного меда не забудь еще кувшин. У воеводы пересохло горло, да и нам не мешает обмыть окончание войны. Кабанчика сожрали, теперь сожрем и Родень. Ярополк сидел в светлице, писал. Юлия держалась на лавочке у стены, прямая и неподвижная. Варяжко раздраженно метался из угла в угол, хромал сильнее, подволакивал ногу. -- Что ты замыслил, княже? -- спросил он яростно.-- На погибель идешь? Ярополк ответил сумрачно: -- Раз уж сумел пробраться и обратно, себе на погибель, то хоть теперь сядь, не мельтеши. -- На погибель! -- вскрикнул Варяжко. -- Другого выхода не вижу. -- Прорваться! -- И положить костьми половину дружины еще в воротах? Мы и тут опоздали. К тому же теперь все пешие... Далеко ли уйдем? Варяжко сказал громовым голосом: -- Воины для того и живут, для того рождаются, чтобы вот так со славой... Зато потом о нас... о таких, как мы, слагают песни! Ярополк взглянул хмуро, не ответил. Отточенное гусиное перо после паузы задвигалось снова. Юлия подала тоненький голосок от окна: -- Нет, Варяжко... Не надо быть таким... кровожадным. Воевода задохнулся, будто его ударили под дых. Глаза полезли на лоб: -- Кровожадным? Я? Княгиня, я -- воин Святослава! Для меня не пустой звук в словах: честь, слава, совесть, Отчизна. Изменил ли я им когда? Есть ли пятнышко на моей совести? Ярополк продолжал писать, ответил медленно, следя за листом пергамента: -- Не гоже класть головы... в безнадежной сече. Нам свои не жаль, но о людях, что идут за нами, заботиться надо. Верх одержала дикая полунощная сила. Язычники пришли и победно сидят под стенами... Что мы можем? Погибнуть героями? -- Да,-- ответил Варяжко пламенно.-- Но останемся жить в песнях! -- Христос учит смирению. Или ты язычник, Варяжко? -- Как можно,-- возмутился Варяжко,-- я принял святое крещение, едва узнал, что тебя крестили еще в колыбели! Но Владимиру я не верю. Он настоящий язычник! Он злобен и коварен. На христиан дышит злобой, знатных режет, как цыплят. Ради своих целей он кого угодно затопчет. Хоть братьев, хоть родителей! Юлия внезапно подала голосок: -- Ярополк, а ты не думаешь, что воевода прав? Именно так бы сделали даже в императорском дворце! -- Русь не Царьград,-- возразил Ярополк устало. -- Владимир там не