только бывал. Жил и воевал! -- Русь не Царьград,-- снова сказал Ярополк уже с нажимом.-- То, что там привычно, здесь кажется чудовищным. На Руси еще не было, чтобы брат убивал брата. Я предрекаю вам, что я останусь князем. Такова была воля отца нашего, великого Святослава. Нарушить ее не сможет даже его незаконнорожденный сын. Самое худшее, что он со мной может сделать -- это послать на княжение в дальний город подальше от Киева! Варяжко хмуро улыбнулся: -- Если бы так! На юг -- рукой подать до ромейской империи, на восток -- близко дружественные печенежские орды, на запад -- еще более дружественные германцы, их император Оттон... Ярополк нахмурился: -- Не будем загадывать. Все в руках божьих! -- Все в руках божьих,-- с надеждой повторили за ним Юлия и Варяжко. -- Все в наших руках,-- сказал Владимир с нажимом. Он с силой потер ладонями лицо, стряхивая остатки сна.-- А главное, в наших руках Ярополк и его верный пес Варяжко. -- И Юлия,-- хмыкнул Тавр. Владимир строго посмотрел на расшалившегося воеводу. Тот сделал постное лицо. -- Что Юлия... Это забава для нашей плоти. А Варяжко -- противник настоящий. Я не думал, что он выживет! Мы с Олафом его изрубили на куски. Чертова ведунья... Пока меня врачевала ее дочка, она сама спасала этого... -- Как думаешь поступить с ними, княже? -- Да,-- поддержал Тавра Войдан,-- особенно с Юлией? Кто-то откровенно заржал. Как с Юлией, это всем понятно. Да и с остальными, собственно, но важно услышать обрекающие слова из его уст. Чтобы именно он взял на себя грех, а они что, они -- простые исполнители! Он оглядел обращенные к нему лица. Смотрят уже внимательно, но без подобострастия. Усмешки спрятали. Он сумел приучить обращаться к нему как к равному, спорить, требовать, настаивать, смело отстаивать свое мнение. Только на людях должны обращаться к нему как к князю, выказывать почтение, а в своем кругу они -- малая дружина единомышленников, повязанных одной веревочкой. Большей частью такие же изгои, как и сам их князь, они потеряют все, если ради лести или улыбки на лице князя, уже без малого великого, утаят важное, хоть и горькое слово. -- Для того сейчас и собрались. Я не хочу ничего решать без вашего совета. Вы, новгородцы, моя единственная опора! Уйдете в свой Новгород, а я останусь один на один с Ярополком и его боярством... -- Сильно поределым,-- усмехнулся Тавр. Владимир бросил на него быстрый взгляд. Тавр улыбался, но за благостным выражением проскальзывал волчий оскал. Хилому боярину явно понравилось быть мясником на бойне знатного скота. -- Поределым,-- согласился Владимир,-- но все же опасным. Но на место павших встанут знатные из их же родни. Эти будут полыхать злобой вдвойне. И как к сыну рабыни, и как к убивцу их кровных. Так что Ярополк скоро обрастет сторонниками. И на этот раз возьмет верх еще в Киеве. Тавр сказал уже без улыбки: -- Удивляюсь тебе, княже! Он же лютый враг твой. Вот и поступай, как с врагом. В горнице стало тихо. Все отводили друг от друга глаза. Владимир молчал. Стойгнев сказал нерешительно: -- А если приставить к нему своих людей, когда сошлем княжить на край света? Тавр сказал презрением: -- Он тут же перережет им глотки. -- Мы его достанем хоть на краю света! Тавр покачал головой: -- Край света -- здесь. Понял? Владимир развел руками: -- Ни один рус не поднимал руки на своего князя. Это в поконе отцов, это вошло в нас с молоком матери. Тем более, на безоружного, беззащитного человека! Тавр хохотнул, ткнул кулаком в бок Войдана: -- Чего молчишь? Скажи слово! Взоры обратились на воеводу. Тот пожал плечами: -- Где ты видишь русов? А еще нам думать и думать, как от варягов избавиться. Вот варягам и поручи... Им все равно, кого и как. Я много дворов видывал, везде правители держат охрану из иноземцев. В Испании халифов окружает пятитысячная армия славян, которые ни бэ, ни мэ, ни кукареку по-ихнему. У мусульман те же славяне стоят вокруг трона с обнаженными ятаганами... Им не за кого держаться в чужой стране, только за правителя! Их тут же растерзают, если он вдруг помрет, потому и защищают... как вот мы тебя. Они любой приказ выполнят! Стойгнев непонимающе смотрел на Войдана. Вдруг лицо воеводы озарилось: -- А-а-а... ты хочешь, сказать, что варяги... -- Дурак,-- сказал Войдан беззлобно,-- я уже сказал. Стойгнев побагровел, похлопал ладонью по рукояти меча. Войдан ухмылялся. Отважный новгородский воевода для него не соперник в бою. -- Охрану дать из новгородцев,-- предложил Тавр,-- они люто ненавидят Ярополка, сбежать не дадут ни за какие пряники. Варягам поручать нельзя, могут за хорошие деньги перекинуться на его сторону. А потом, в Киеве, кровавое дело поручить варягам. Новгородцы не станут: заветы дедов, дело чести, ни один русский князь не пал от удара в спину... Владимир хлопнул ладонью по столу. Все повернули головы. -- Мы обязаны поступить,-- сказал он мертвым голосом, глаза блеснули темным огнем,-- как мужи, радеющие об Отечестве. Можно и стыд принять, и бесчестье... ежели за здравие Руси! Глава 15 Рано утром главные ворота Роденя распахнулись. Новгородцы, загодя облепившие валы, с сытым гоготом наблюдали, как из крепости выходили отощавшие как смерть воины с прапорами великого князя Ярополка. Уныло звеня оружием, они выстроились, потащились вперед. Там на свежесколоченном помосте сидел Владимир с новгородскими боярами. Тавр, Стойгнев, Войдан и наиболее близкие стояли ниже, им не нужны были показные почести. Не доходя до помоста, воины Ярополка склонили знамена. Копья, на которых развевались желто-голубые полотнища с трезубцем, оказались нацеленными прямо на Владимира. Он недовольно шевельнулся, но, прежде чем успел раскрыть рот, Стойгнев двумя прыжками оказался там, грубо схватил ближайшие знамена, выдернул из рук худых и бледных, как смерть, воинов, яростно швырнул оземь. -- Вот так! -- гаркнул он.-- На землю прапора этого ублюдка! Воин справа резко ударил острием своего знамени. Звериная ловкость и сила спасли Стойгнева от верной смерти. Он успел извернуться, принял широкий наконечник в бок. Удар был силен для такого обессилевшего человека, каким выглядел воин Ярополка. Острие вошло между пластинками доспеха, скользнуло по ребрам. Тут же древко хрустнуло в могучих ладонях воеводы. Он хотел ухватить обидчика за горло, но отшатнулся поневоле: с гнусным чмоканьем в левом глазу воина появилось белое оперение стрелы. В лицо Стойгнева брызнуло мокрым, он отшатнулся с гадливостью. Тут же еще две стрелы в силой ударили в грудь несчастного. Он упал на колени, все еще не выпуская знамени. К нему подскочил дружинник с топором, без нужды дважды рубанул по голове. За спиной Владимира лучники наложили новые стрелы на тетивы. Стойгнев пнул распростертого в крови воина, почти закрытого упавшим на него прапором, вернулся, зажимая рану, к Владимиру. Между пальцев просачивалась кровь. Владимир недовольно мотнул головой. Стойгнева утащили к лекарю, а дружинники новгородцев обнажили мечи. Воины Ярополка обреченно бросали знамена под ноги новгородцам. Лишь один остался стоять, как стоял. Его боевой прапор был склонен ровно настолько, чтобы багряное полотнище висело над самой землей, но не касалось ее. -- А ты что стоишь? -- спросил Тавр недобро. -- Это боевой прапор,-- ответил воин смертельно усталым голосом. Он был в полном доспехе, и сейчас, когда мотнул головой, забрало скользнуло вниз, клацнуло, укрыв нижнюю часть лица. На Владимира и новгородцев смотрели через узкую прорезь шолома голубые, как небо, глаза. Воин держал левой рукой щит чуть сбоку и слегка наклонив, готовый отбивать удар спереди и слева, а ноги едва заметно подогнул. Меч висел на поясе в ножнах, но в одно мгновение он мог его выхватить. Владимир оценил выучку воина. Тавр подал знак лучникам, но Владимир вскинул ладонь: -- Стоять! Кто ты, витязь, и почему ослушался? -- Это знамя Святослава,-- глухо донеслось в узкую прорезь шолома.-- Оно не склонилось даже перед императором ромеев, прославленным полководцем Цимисхием. Владимир вскочил. Темные глаза князя блеснули гневом: -- Так что же ты... Почему склонил? Сами боги не смеют склонить прапор, овеянный победами моего великого отца! Он сбежал вниз, пал на колено и благоговейно поцеловал край прапора. Воин стоял недвижимо. Замерли все, как новгородцы, так и дружинники Ярополка. Слышно было, как вдалеке фыркнула лошадь, а еще дальше плакала женщина. Когда Владимир поднялся, к прапору стали подходить Тавр, Войдан, Кремень, подошел даже Стойгнев с перевязанным боком, а затем остальные воеводы, бояре, знатные люди. Каждый падал на колено, истово целовал край прапора. Воины уже гомонили раскованно, вражда как-то сама-собой начала улетучиваться. Убитого незаметно унесли, а воин, что держал знамя Святослава, чуть выпрямил спину, но забрало по-прежнему держал опущенным. Тавр усмехнулся, отошел в сторону. Уж он-то, стоявший рядом, видел, что когда Владимир накричал на воина за недостаточное почтение к прапору Святослава, когда изображал неистовый гнев, на самом деле был холоден как змея перед броском на жертву. Глаза его бесстрастны, он дергает за ниточки души своих воинов и дружинников Ярополка, уши ловят каждое слово, а тело изображает возмущение, гнев и любовь к великому полководцу земли Русской! Не стань он князем, не было бы равного среди скоморохов! Молод, а повадками змея, прожившая сотни лет... Ярополку было оставлено пять гридней, челядь и домашние. Так передали от Владимира. А встречу их назначили в Киеве, в великокняжеском дворце. Варяжко хмурился, видел желание унизить Ярополка, принимая его как почетного пленника в его же дворце. Сам Ярополк стал молчалив, часто молился, чего раньше Варяжко за ним не замечал. Они покинули Родень в тот же день. Даже двигаясь без торопливости, с ними везли Юлию в повозке, та часто застревала, к вечеру достигли ворот Киева. Ярополк стал еще тише, нахлобучил на голову капюшон плаща. Варяжко подозревал, что великий князь земли Русской и хотел въехать в свой град впотьмах, чтобы не видеть осуждающих глаз киян. Варяжко ехал рядом мрачный, как грозовая туча. -- На смерть явились, княже,-- сказал он обреченно.-- Сами, как бараны. Новгородец уже наточил для нас ножи. -- Не болтай! В голосе Ярополка была боль. Варяжко оглянулся на закрытый возок, понизил голос: -- Охрана с нами невелика. Надо бежать, еще не поздно даже сейчас. Копыта застучали по брусчатке главной улицы. К ним подъехал, заслышав разговор, один из новгородских дружинников. Варяжко свирепо усмехнулся, сказал Ярополку громко: -- Я ж говорю, что все новгородцы -- дураки, лапотники! Отца на кошку променяли! Нет среди них людей, одно охвостье собачье... Новгородец метнул лютый взгляд, хлестнул коня и унесся к передним. Варяжко торопливо заговорил другим тоном: -- Я оберукий, знаешь. Когда выедем на перекресток, я соскочу, а ты хватай моего коня за повод и скачи на юг. Одвуконь намного опередишь погоню, а я тут посеку половину. Эти лапотники еще не знают, что такое воины Святослава! -- Погибнешь,-- сказал Ярополк тихо. -- Княже... Разве не зришь, что я давно ищу смерти? Гибель в бою почетна, а вот то, что мы без боя терпим одно поражение за другим, даже не знаю почему... Я не хочу умирать ни в постели, ни -- спаси небо! -- в новгородской петле. Ярополк покачал головой: -- Я не могу позволить, чтобы ты сгинул, спасая меня. А вдвоем не ускачем. К тому же с нами Юлия. -- Женщин не трогают,-- отмахнулся Варяжко.-- Война -- мужское дело. Вон перекресток! Приготовься. Хватаешь моего коня, а там поскачешь, на ходу пересаживаясь с одного на другого. Помни, я -- оберукий! Я задержу и пешим. Они приблизились к перекрестку. Дружинники новгородцев ехали впереди, свистели, улюлюкали, стучали кнутовищами в запертые ставни. Варяжко напрягся, готовился к прыжку, можно даже догнать ближайшего новгородца, сбить с коня, драться уже конным с двумя мечами в руках, что умели очень немногие. Ярополк сказал вдруг твердо: -- Нет! Примем то, что уготовила нам судьба. -- Не судьба -- Владимир! Когда достигли стен киевского детинца, там дружинники отгоняли толпу, что напирала, хотела протиснуться к ныне поверженному князю, коснуться его одежды. Варяжко заметил в толпе даже матерей, что поднимали над головами заспанных детей, показывали пленного князя-христианина. Слышался женский плач. У Варяжко сердце еще больше сжалось. Похоже, кияне уже ощутили звериный нрав новгородца. Мост к детинцу опустился сразу, Ярополка признали издали. Распахнулись ворота, но в свете факелов блеснули отточенные лезвия длинных копий. Варяжко вздрогнул, потянулся за мечом. Оставшиеся четверо дружинников сомкнулись вокруг князя, защищая своими телами. -- Кто такие? -- грянул сбоку сиплый голос. Из боковой двери вышел грузный воевода. С бритым подбородком и длинными висячими усами, он был похож на стареющего викинга, но ненавистный говор выдавал в нем новгородца. Неспешно оглядел их в головы до ног, нагло зевнул прямо в лицо Ярополку, замедленно повел дланью в сторону стражи: -- Это бывший князек киевский! Велено пропустить этого князишку. -- Эй, вы все останетесь здесь. А князишке велено идти в княжеский терем. Варяжко спросил сдавленным от ярости голосом: -- Приглашают? Воевода оглядел его с головы до ног, затем перевел свиные глазки на молчаливого Ярополка: -- Приглашают людев! А пленники -- не люди. Не скот, правда, но и не люди. А кто противится велениям великого князя киевского, Владимира Святославича, тому велено дурацкую голову долой. Ясно? Варяжко проговорил медленно: -- Куда уж яснее... Яснее не скажешь. Мне давно ясно, а теперь и князю... А ты, холуй, передай, что князь Ярополк без меня никуда не пойдет. Запомнил? -- Как это не пойдет? -- удивился воевода. -- А вот так,-- страшно сказал Варяжко и вытащил оба меча. Он был огромен и весь закован в броню. От взгляда воеводы не укрылось, что под широкими булатными пластинами проглядывает миланская кольчуга, ее не берут даже самострелы. А уж если эта башня взяла в обе руки по мечу, то свалить ее будет непросто. И своей кровью придется не просто побрызгать камни, а залить ею ямки. -- Ладно,-- решил он наконец.-- Стойте здесь... Я пошлю в терем, спросю как с вами быть. -- Спроси-спроси,-- сказал Варяжко зловеще. Ярополк молчал. Ждать пришлось долго, на стене появилась куча гогочущих новгородцев. Похабно острили, швыряли комья глины, некоторые даже плевали, а один попробовал помочиться, но промахнулся. Варяжко ярился, что еще больше разжигало новгородцев. Ярополк сидел как каменный, только побелел лицом. Губы беззвучно шевелились. Варяжко прислушался, ожидая услышать слова молитвы на чужом языке, но молодой князь шептал имя прекрасной Юлии. Наконец вернулся воевода. Нагло оскалил зубы в лицо Ярополку, дыхнув нечистым воздухом: -- Можете идти... вдвоем. Остальные пусть ждут во дворе. А вам уже подготовили... встречу! -- Спасибо и на этом,-- сказал Варяжко сдержанно. Оставив коней, дружинники пошли через двор, все так же закрывая князя своими телами. Варяжко держался на полшага сзади и сбоку Ярополка, готовый в любой миг закрыть собой. Двор зловеще пуст, таким пустым ни один княжеский двор не бывает, даже в полночь. Но видно, как в освещенных окнах мелькают быстрые тени... Слезы закипали в глазах Ярополка. Это ж его терем, оставшийся ему от бабки Ольги и отца Святослава! Здесь он играл, провел все детство, здесь жил, строил, женился. Каждый камешек помнит, каждое деревцо трогал руками. Сперва -- детскими, потом юнацкими, а совсем недавно под их сенью сидел с Юлией. Как там она, его голубка? Прибудет завтра... Каково ей будет увидеть уже ставший родным дом в руках жестокого пришельца с Севера? У крыльца их встретил целый отряд варягов. Хмурые, подозрительные лица, раскрасневшиеся от вина рожи. Новгородец явно отобрал для встречи самых лютых. -- Всем стоять! -- прогремел голос на ломанном русском языке.-- В терем проходят только двое! Остальные ждут здесь. Ярополк решительно пошел вверх по ступенькам. Варяжко двинулся следом, шепнул тихо: -- Добро, хоть мечи не забирают. Ему стало чуть легче, может быть, сердце зря сжимается в смертельной тревоге? Князь идет без страха, побледнел, но голову держит высоко. И шаг его тверд, не верит в позорный конец. Может быть и пронесет нелегкая... Их шаги гулко отдавались в пустом коридоре. Где-то скрипнула дверь, на миг высунулась голова, но исчезла так быстро, словно ее дернули на веревке. Странно, им не дали провожатого. Даже если Ярополк и знает, где их ждут... Внезапно из бесшумно распахнутой двери появился Блуд. Он выглядел усталым, но глаза его оживленно блестели. Приложив палец к губам, прошептал: -- Все обойдется... Только не поддавайтесь на ссоры! Вас унижают, но вы... не будьте унижены. -- Не будем,-- пообещал Ярополк холодно.-- Нас давно оскорбляют, но мы не оскорбляемся. А Варяжко с облегчением выдохнул запертый в груди воздух. Блуд, самый преданнейший из киевских бояр, и здесь продолжает верно служить своему князю! Блуд знает много. Если уж сказал, что их только стараются унизить, а беды не будет, то можно расцепить пальцы, сжатые на рукоятях мечей. Под стенами небольшой палаты сидели и пили вино прямо из амфор варяги, орали свои грубые песни. Мечи их лежали на полу, но Варяжко заметил, что мужики все на подбор. Многие со следами былых битв, доспех на каждом сидит плотно, подогнан как своя кожа, застегнут для боя. А что мечи и топоры на полу, так подхватить -- один миг... -- Сюда,-- сказал Блуд коротко. Варяжко узнал роскошные двери Золотой палаты, где великие князья киевские устраивали приемы почетных гостей, особо важных послов, давали пиры для самых дорогих и знатных. За дверью слышались веселые голоса, но сразу стихли, когда Блуд громко стукнул, толкнул створку. Ярополк переступил порог с поднятой головой. Блуд неожиданно толкнул его в спину, и князь, теряя достоинство, сделал два быстрых торопливых шага. Сзади яростно вскричал Варяжко, его Блуд толкнул в сторону, быстро захлопнул дверь. Загрохотал железный засов. Теперь Ярополк был отрезан от внешнего мира, что взорвался звоном мечей, страшным воплем Варяжко: "Измена! Спасайте князя!", топотом, криками, лязгом. Ярополк от двери смотрел на высокий трон. Там, на возвышении, сидел, положив руки на подлокотники, напряженный Владимир. Он старался улыбаться, но Ярополк чувствовал его страшное напряжение. Рядом с ним стояли незнакомые воеводы, их Ярополк видел со стен Роденя, а на лавках сидели варяги. Их топоры и мечи были при них. На миг у Ярополка мелькнула шальная мысль: крикнуть им, что он, великий князь Ярополк, даст им втрое больше, чем пообещал новгородец Владимир. Только пусть убьют пришельца с воеводами сейчас, как за дверью убивают верного Варяжко... но мысль покинула так же быстро, как и пришла. Киев уже в их руках, а это город богатый. Ярополк смотрел прямо в глаза Владимира. Тот пытался выдержать взгляд, но внезапно отвел, сказал хриплым сорванным голосом: -- Кончайте его. Ярополк увидел, как сбоку к нему двинулся широкий в плечах варяг. В одной руке он держал баранью ногу с остатками мяса, жевал на ходу, в другой руке был короткий меч. Ярополк невольно сдвинулся в сторону, но и оттуда уже шел другой: длиннорукий, обнаженный до пояса, с красными навыкате глазами. В обеих руках держал топор чудовищных размеров. -- Брат,-- сказал Ярополк неверяще. Внутри похолодело. Он уже чувствовал, как железо распарывает его плоть, входит во внутренности, из широкой раны лезут кишки, а ему от боли и вида крови страшно и все равно невозможно поверить в смерть... -- Кончайте,-- повторил Владимир быстрым голосом. Первый варяг с силой ударил его в левый бок острием меча. Ярополк услышал треск, лишь затем ощутил боль и холод проникшего в его тело железа. Острие достало сердце, варяг повернул меч, распарывая там внутри сердечные жилы, другой рукой уперся в плечо Ярополка и выдернул дымящееся горячей кровью лезвие. Из раны широкой струей хлынула кровь. Цвет ее был ярко-алый, с такой жизнь уходит в считанные мгновения. Ярополк держался на ногах. Его глаза не отрывались от лица человека, который задумал и осуществил братоубийство, незнанное на Руси. -- Кончайте же! -- вскрикнул Владимир -- Он уже мертв,-- ответил викинг угрюмо.-- Это мертвый конунг! Он толкнул Ярополка, но тот не упал, сделал шаг, устоял, медленно пошел через весь зал к престолу. Владимир побелел сильнее, вжался в спинку. Пальцы стиснули подлокотники, дерево заскрипело. Ярополк, оставляя за собой широкую струю крови, шел и смотрел ему в глаза. В его взгляде не было злобы или ненависти! Он смотрел... смотрел иначе. Тавр и Войдан выскочили вперед, но не решились остановить умирающего князя, а тот остановился прямо перед престолом. Владимир ощутил себя так, словно острие меча вошло ему самому в грудь. Этот трус и слюнтяй, любитель гонять голубей и сладко поесть, который не умел достойно жить и достойно пользоваться свалившимся на него великим княжением, сумеет умереть так, что среди дружины поползут слухи, начнутся разговоры... Но что за сила его ведет? Что держит на ногах? -- Великий Один,-- проговорил варяг с окровавленным мечом.-- Это будет великий воин в твоей дружине! Я диких быков убивал таким ударом. -- Герои смерти не имут,-- сказал кто-то. -- Его держит рука Перуна,-- сказал кто-то по-русски. Ярополк, бледный, как полотно, стоял в луже своей крови и смотрел, не отводя недоумевающего взора. Его рука поднялась, он вытянул палец и указал на Владимира: -- Ты... Кровь вся ушла, синие губы едва шевелились, гортань умерла, он в последнем диком усилии раздвинул рот, крикнул страшно: -- Проклинаю! Все, что принесешь на Русь! Он рухнул плашмя, так и не согнув коленей, не склонив голову. Викинг с топором наконец опомнился, обрушил страшное широкое лезвие. Послышался удар как в мясной лавке, где разрубают коровьи туши. Викинги у стен переглянулись, один вытолкнул засов, с мечами в руках выбежали в зал, где железо уже не звенело, а крики стали тише. Владимир поднялся, удерживая дрожь в ногах. Губы тряслись, он впервые не мог сделать лицо неподвижным. Вместо великого князя киевского Ярополка -- на полу куски свежего мяса. Можно похоронить, можно скормить свиньям. Отныне теперь на Руси великий князь -- Владимир! Не только великий князь, но и единственный князь. Престол уже оспаривать некому. Великая распря закончилась. Так почему нет радости? Глава 16 Он поскользнулся в крови, когда вышел, с проклятиями ухватился за дверь. Трупы лежали в страшных позах, кровью были забрызганы даже стены. Владимир наступил на отрубленную по локоть руку. Под стеной стоял Кремень, левой рукой зажимал правый бок. Кровь сочилась между пальцами, но пожелтевшее лицо сияло. -- Сколько? -- спросил Владимир отрывисто. -- Четверо убитых, трое раненых,-- ответил Кремень задыхающимся голосом.-- И еще один, которого как ни зови, но нашим звать не хочется... Владимир покосился на две половинки трупа. Блуд был рассечен надвое страшным ударом. Внутренности шипели и пузырились, выпуская воздух, в луже крови. -- Он свое сделал,-- сказал он хрипло.-- По крайней мере, ты дал ему быструю смерть. -- Не я,-- возразил Кремень с жалостью,-- Варяжко успел раньше. Под стеной сидел могучий дружинник, весь залитый кровью, даже лицо в крови. -- Княже,-- прохрипел он,-- четверо... это здесь... Других ты найдешь в коридоре... на лестнице... на крыльце... во дворе... -- Варяжко ушел? -- вскрикнул Владимир. -- Это не человек,-- прохрипел воин.-- Это сын Перуна. Тавр ходил среди убитых, переворачивал лицами кверху. Владимир крикнул зло: -- Выслать погоню! Пока он жив, война не кончена! -- Сделано,-- ответил Тавр.-- И еще я велел кричать везде, что за поимку Варяжко жалуешь прощение, освобождаешь от налогов до конца жизни и даешь серебряную гривну. -- Мог бы обещать две,-- сказал Владимир.-- Или даже золотую! -- Ну, я намеревался сдержать... -- За Варяжко я в самом деле отдам две золотых! -- Никуда не денется,-- сказал Тавр рассудительно.-- Теперь вся Русь под твоей рукой. Они вышли из терема. Сердце Владимира снова дрогнуло. Двор был залит кровью и завален трупами. Их оставалось без Ярополка и Варяжко четверо, но они показали, как могут сражаться дружинники Святослава. У дверей спальни гридни, что стояли на страже, преданно и хитро заулыбались. Владимир кивнул хмуро, не до баб, зря слюни распустили. Он толкнул дверь. Юлия стояла на лавке спиной к дверям, пыталась выглянуть в окошко. На стук обернулась, глаза испуганные, на щеках блестят мокрые дорожки слез. -- Здравствуй, Юлия,-- сказал Владимир. Он нарочито не назвал ее княгиней, и она сразу все поняла. Побледневшая, с дико расширенными глазами, прижала руки к груди: -- Что с Ярополком? -- Мой брат был чересчур отважен,-- ответил Владимир. -- Ты... ты убил его? -- Ярополк не убивал Олега,-- напомнил Владимир,-- но все же Олега затоптали в их мелкой ссоре. А сейчас была не ссора -- война. Она прошептала мертвеющими губами: -- Я хочу... видеть его... -- Не стоит,-- предостерег он.-- Был бой, его изрубили в куски. -- Я все равно... -- Как хочешь,-- он не стал спорить,-- но там лишь изрубленная туша в луже крови... Может быть, когда хотя бы приберутся? Он смотрел на нее, смертельно испуганную, но с гордо выпрямленной спиной, большеглазую и тоненькую, как камышинка, и неожиданно ощутил звериную радость. Разве не для того живет человек, чтобы сокрушать соперника, а его женщин грести под себя? Его взгляд стал оценивающим: -- Но тебе не придется долго лить слезы. -- Что... о чем ты? -- ее голос ломался как соломинка -- Я тебя возьму в наложницы. Правда, задница у тебя маловата, я люблю пользовать покрупнее и повыше... Гм... Зато вымя торчком, это я люблю. Может быть, если очень постараешься понравиться... и сумеешь... даже в жены. Она отшатнулась. На ее красивом лице проступило отвращение: -- Ты? У тебя руки по локоть в крови моего мужа! Владимир засмеялся. В чреслах потяжелело, налилось горячей кровью. Чувство ярой силы было таким сильным, что ноги сами двинулись к ней. Испуг на ее лице перешел в ужас. -- Да, но в этих руках -- ты. В ее расширенных глазах ужас перешел в панику. Похоже, только сейчас ощутила свое настоящее положение. Там дома -- утонченное коварство, яды, сладкие слова и удар кинжала в спину, у варваров -- честные глаза, грубая схватка грудь в грудь, верность слову и долгу. Но если среди этих мощных свирепых и полных мощи варварских племен уже дали ростки царьградские обычаи? Эта смесь может оказаться страшнее греческого огня! -- Раздевайся,-- велел он хищно.-- Хочу зреть твою наготу. Тавр поднимался по лестнице, искал князя, когда в дальнем конце коридора распахнулась дверь. Владимир вышел, на ходу застегивал пояс. Рубашка на груди была распахнута. Черные глаза хищно блестели. Тавр восхищенно покрутил головой: -- Уже успел? -- Это дело нехитрое. -- Хоть стоило портки снимать? Владимир пожал плечами: -- Теперь скажу, не стоило. Я всегда потом вижу, что не стоило... А когда внизу жжет, то это уже не я, а какая-то тварь в весеннем гоне! Юлия была хороша, кто спорит? Но не хуже и служанка, что некстати забежала в спальню... Тавр захохотал, в глазах были зависть и восхищение. А Владимир лишь отмахнулся: -- А насчет портков... я их не снимал. Чаще всего я даже сапог не снимаю. Слушай, быстро составь списки тех, кто наслал печенегов на моего отца! Смерть великого князя должна быть отмщена. -- Уже составил,-- ответил Тавр буднично. -- Молодец,-- вырвалось у Владимира.-- Ты впрямь на два шага вперед меня зришь! -- Ты просто забыл распорядиться,-- пояснил Тавр скромно.-- А сейчас, пока не поздно, убери из этого списка тех, кто... ну, кто может понадобиться. В списке было около десятка имен. Владимир быстро пробежал взглядом по подвешенным строкам: -- А где Осинник, Твердоглаз, Рыбарь? -- Они... с печенегами не общались вовсе. Владимир взглянул остро: -- Христиане? Народ поверит, что и эти с предавшими моего отца. А для нас важно нечто другое, верно? Тавр молча дописал троих, подумал, добавил еще пятерых от себя. Они тоже христиане, но главное -- владеют землями, угодьями, домами, складами, у них тысячи холопов. Но еще хуже того, с их мнением считаются как в Киеве, так и в соседних землях. Владимир снова взял лист, что-то вспомнив, одно имя решительно вычеркнул -- Волчий Хвост -- опытный воевода. Жаль его терять. Да и богатств за ним особых не числится. Тавр вскинул бесцветные брови: -- Но в Киеве все знают, что он был среди тех, кто не хотел возвращения Святослава. Пощадишь убийцу, что скажет народ? Владимир почесал лоб: -- Надо повернуть так, что я, прежде чем послать их на казнь, проверил всех вдоль и поперек... И выяснил, что воеводу оболгали. Тем самым покажем свой праведный суд! Как бы на него ни указывали пальцем, но ежели нет улик, то князь вынужден соблюдать справедливость! Тавр молча удалился, пряча усмешку и затаенное восхищение в глубине глаз. Князь даже перед ним говорил настолько искренне, взволнованно, с придыханием в голосе и блеском глаз, что даже он, Тавр, чуть было не поверил. И только когда молодой князь вычеркнул одного из убийц, мол, не терять же хорошего работника, увидел всю меру лицедейства. Чувствует ли сам Владимир, что у него не одно лицо, а несколько?  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  ...а наложниц у него было 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 300 на Берестове в сельце. И был он ненасытен в этом, приводя к себе замужних женщин и растляя девиц. В лето 6489 пошел Владимир на поляков и захватил города их Перемышль, Червен и другие города. В лето 6490 поднялись вятичи войною, и Владимир победил их вторично. "Начальная Русская Летопись" Глава 17 Утром другого дня бирючи созывали народ на публичную казнь. Око за око, зуб за зуб, кровь за кровь! Неутешный в горе сын явился отомстить за предательски убитого отца. Это народ понимал, и даже те, кто благоденствовал под княжением Ярополка, соглашались, что сын должен отомстить, ежели почтение к родителям имеет. На том Покон стоит, чтобы родителей чтить. Не будет мести за убитых родителей. Мир рухнет. На княжьем холме, рядом с храмом, всю ночь при свете факелов стучали топоры. Колья поставили тесно, поместилось всего семь, а для тех, кому не хватило пали, на краю примостили плаху. С утра народ, празднично одетый, с детьми собирался на площади. Приговоренных, связанных попарно и с веревками на шеях, привели, когда толпа запрудила площадь, выплескивалась даже в улочки. Стражи оттеснили, освобождая дорогу к помосту. Бояре, уже избитые до полусмерти, в клочьях окровавленной одежды, шли, шатаясь. Их подгоняли пинками, вонзали в спины и задницы острые копья. Для большинства казнили не убийц Святослава, им тот князь тоже ничего хорошего не сделал -- казнили толстых и богатых, казнили домовитых, кто помыкал ими. С охотой дотягивались через головы и плечи стражей, щипали, били, плевали, бросали комьями грязи и камнями. Бойкие разносчики уже сновали с лотками через плечо, торговали пирожками, горячими хлебцами. Какой-то купец спешно привез ящик с заморскими леденцами, сбывал по случаю зрелища по доходной цене. Бирючи с четырех концов помоста объявляли вину каждого, по одному подталкивали к плахе. Иные плакали и пытались вырваться. Народ улюлюкал, палач мерно взмахивал топором. Слышался хряск костей и глухой стук, когда острие вонзалось в дубовую колоду. Головы скатывались в загодя подставленную корзину, низ ее сразу подплыл кровью, темно-красные ручейки побежали под ноги толпе. Обезглавленные трупы сперва складывали на помосте, потом увидели, что помешают последнему действу, оставленному напоследок, на сладкое. Начали сваливать с помоста, там возникла толчея, на всякий случай обшаривали карманы казненных, стаскивали сапоги. Когда усталый палач показал, держа за волосы, на все четыре стороны последнюю голову, толпа взорвалась неистовыми воплями: -- Палю! Давай скорее остальных! На палю! Дружинники гнушались работой палачей, потому добровольные помощники из народа сами ставили лестницы, тащили упирающихся семерых, самых знатных и влиятельных, совсем недавно попиравших их свысока. Тащили, били, пинали, вымещали напоследок обиды. Ингельд позвал к себе Рольда, верного помощника, проверил нет ли кого поблизости: -- Сегодня вечером соберешь всех. Пусть никто не ночует в захваченных домах. Всякий, кто выпьет сегодня хоть каплю вина, будет наказан жестоко. Рольд смотрел с удивлением. -- Настал час,-- ответил Ингельд глухо.-- Думаешь, нам достаточно, что нас наняли как простых бондов? Нет, русы подзабыли с какой силой имеют дело! -- Захват? -- вскрикнул Рольд пораженно. Ингельд торопливо зажал рот могучему викингу, зашипел как разъяренная змея. Рольд виновато замолчал. -- И еще,-- велел Ингельд жестко.-- Никому ни слова. Пока не соберешь всех в большой гриднице, которую так опрометчиво дал мне в жилье конунг Вольдемар. Оттуда рукой подать до его терема! Рольд смотрел горящими глазами. Лицо его пылало, рука дергалась, пальцы хватались за рукоять меча. -- Сделаю, ярл! Если удастся, то это я буду твоим ярлом, а ты станешь великим конунгом всех этих земель! И все викинги будут в этой Гардарике, стране городов, настоящими ярлами! Он поспешно выбежал из гридницы. Ингельд вышел немного погодя, взял двух берсерков, сам пошел прочесывать узкие улочки города. Трудно остановить распоясавшихся викингов, ведь все богатства взятого города в их руках! И почти невозможно оторвать от грабежа и вернуть в тесную гридницу. Вечером на площадь со всех сторон начали стягиваться викинги. Многие гнали перед собой плененных мужчин и женщин, не столько для продажи, сколько для того, чтобы те несли на себе награбленное. Пленников брали в тех концах, которые оказали хоть малое сопротивлении при захвате города. Люди Ингельда, посвященные в тайну, силой заставляли отпускать рабов, хотя разъяренные викинги брызгали слюной и хватались за топоры. Выставив охрану у ворот, Ингельд велел никого не выпускать. Кто воспротивится, того рубить без жалости: они еще в походе, а в походе ярл властвует над отрядом как бог. Одновременно объясняли, что завтра утром весь город будет ихним. Так стоит ли брать добычу по малости? Завтра все люди этого богатейшего града станут их рабами, траллами, только безумный будет портить сегодня то, что утром получит по праву! Викинги разом повеселели, даже прокричали здравицу мудрому ярлу. Уже спокойнее Ингельд объяснил ситуацию. Каждый согласился, что такая удача выпадает не часто. Город не надо даже брать -- они уже в самом сердце. Даже детинец, внутренняя крепость, в их руках. Их здесь пять тысяч отважнейших воинов -- да в десять раз меньшие по числу отряды захватывали огромные и богатые города в Британии, Франции, Испании, Италии, Сицилии! Поздней ночью, когда в измученном грабежами городе затихли крики и звон железа -- почти все викинги уже были заперты в огромной усадьбе Ингельда, сам ярл Ингельд осторожно вышел на крыльцо. Небо было черное, звездное. Легкие тучки то прятали узкий серп луны, то открывали его сверкающее лезвие. Воздух был наполнен запахами браги и пота. Викинги тесными рядами заполняли весь огромный двор в ожидании приказа. Стояли, подпирая стены спинами, сидели тесными кружками вокруг поленьев, которые разжигать было не велено. Топоры и мечи держали у ног, многие уже загодя одели боевые доспехи. На сумрачных лицах было нетерпеливое ожидание. К Ингельду поспешил человек, закутанный в черный плащ. По могучей фигуре, которую не скроешь и в ночи, Ингельд узнал Рольда. Золотые волосы Рольда блестели в серебристом лунном свете. -- Все тихо,-- прошелестел его приглушенный голос,-- я сходил к княжескому терему, обошел вокруг и вернулся, никого не потревожив. Там пируют, охраны почти нет... Да и была бы, что могут против наших мечей и нашей ярости? -- Викинги? -- спросил Ингельд. -- Оповещены. -- А те, кого не удалось застать? -- Услышат шум боя, поймут сразу. -- Добро... Сколько здесь? -- В твоей усадьбе две тысячи, да еще три придут на зов от городских врат! Ингельд гордо улыбнулся. Киев, столица Гардарики, сам падал в жадные до кровавой сечи и богатой добычи руки викингов. Только раз им удалось овладеть им, когда Аскольд и Дир взяли город и стали в нем князьями. Правда, злые языки говорят, что кияне их сами пригласили на княжение. -- Пойдем, я объясню куда какие отряды вести. Нужно как можно скорее перебить бояр, воевод, знатных людей! Все -- быстро, стремительно. Для схваток не задерживаться, убивать всех по дороге, но в дома, даже самые богатые, не врываться! За грабежи прежде времени буду предавать смерти! Наша добыча -- весь город. Кто попытается грабить раньше времени, тот будет грабить не местных жителей, а своих же друзей! Викинги одобрительно зароптали, искоса бросали взгляды направо и налево. Это они понимали. Завтра утром можно поделить весь город, дома и людей вместе со скотом и богатствами. И хотя велик соблазн ворваться в богатый дом, убить мужчин, а женщин насиловать, срывая с них золотые кольца и серьги, но зачем это делать впопыхах, словно спешишь унести ноги? Ни один из викингов не спал. Ингельд заметил, что некоторые уже почти грызли края своих щитов, готовые впасть в священную ярость берсерков. Кое-кто точил меч, а когда Ингельд появился среди викингов, он услышал нетерпеливые голоса. -- Слушайте,-- сказал он негромко,-- и передавайте дальше, так как я не могу кричать, за стеной могут быть чужие уши. Конунг Вольдемар уверен, что я вас собрал здесь, чтобы не бесчинствовали в его городе. Он прав, но только наполовину! Я собрал вас здесь, чтобы вы не бесчинствовали... в своем городе! Одобрительный ропот и смех встретили его слова. Он вскинул руку, обрывая голоса: -- Я сам поведу малый отряд на княжий терем. А вы, все здесь опытные воины, разбейтесь на отряды для захвата боярских домов. Убивайте, убивайте и убивайте! Не останавливайтесь, если это женщина или ребенок. Киян слишком много, они сомнут нас числом, если не успеем за ночь срезать всю верхушку... Рольд, пойдем еще раз проверим дорогу к терему конунга Вольдемара! Из окон княжеского терема падали отблески факелов, на узорных занавесях метались черные силуэты. Доносились удалые песни: конунг Вольдемар праздновал победу. Дружинники великого князя, уже навеселе, радостными воплями приветствовали ярла и его помощника. Оба показали себя в боях, а отважных уважают везде. -- Я бы сохранил жизнь Вольдемару,-- сказал Ингельд с сожалением.-- Но он ведь дерется как разъяренный тур! Он перебьет половину моего отряда, если пытаться взять живым. -- Я тоже,-- вздохнул Рольд,-- его полюбили многие. Но ведь, не удавив