пчел, меду не достать? -- Увы. Но он должен погибнуть как викинг: с мечом в руке на пиру! -- Да, это будет достойная смерть. -- И пусть он попадет в небесную дружину Одина! Они обошли терем, прикидываясь пьяными, вернулись к крыльцу, где дверь была распахнута настежь. Ингвар посмотрел на пьяного боярина, что мочился прямо с крыльца, пока не свалился через перила и не захрапел в собственной луже. Мелькнула не такая уж и безумная мысль, что с Рольдом могли бы ворваться в терем, проложить кровавую дорогу до самого верха, где только сам конунг и его наиболее близкие... Вряд ли те смогли бы что-то противопоставить яростной мощи двух викингов-берсерков! -- Пойдем,-- сказал он сдавленно,-- пора выводить людей. Поделимся славой. Рольд лишь хмуро оскалил зубы. Он понимал своего ярла. Они возвращались к воротам, когда чуткое ухо Ингельда уловило ритмичный стук. Земля начала подрагивать. Луна выплыла из облаков, осветила темную площадь, где выпуклые булыжники блестели так, будто вся площадь была заполнена черепахами. С той стороны выходило пешее дружинное войско! Одинаковые остроконечные шлемы, с которых соскальзывают мечи и топоры, темный щит у левой стороны груди, меч на поясе... Передние ряды в кольчужных рубашках, что опускаются до колен, а дальше ноги защищают высокие сапоги из задних ног тура, такую кожу не всяким мечом просечешь! Впереди шагал тяжелый воевода со свисающими на грудь белыми усами. Отрок за ним вел коня. Воевода шагал тяжело, был он как обломок скалы, оставшейся еще с тех времен, когда по земле ходили только боги. Ингельд и Рольд, затаив дыхание, ждали, что будет дальше. Воеводу узнали, это был Панас. Он внезапно исчез из глаз еще при осаде Киева, когда стало известно, что Ярополк собирается бежать в Родень. Так вот куда он исчезал! Где-то набрал большое войско, явно конунг Вольдемар собирается спешно отвоевывать земли, утерянные братом! Воевода уже почти прошел всю площадь, когда вдруг вздрогнул, словно очнулся ото сна, хлопнул себя ладонью по лбу: -- Ба! А это чем не место? Чо мы в потемках будем искать постоя, тыкаться из угла в угол? Разобьем шатры прямо здесь, перед княжьим теремом! -- Аки печенеги поганые? -- спросил кто-то с сомнением. А другой голос неожиданно поддержал: -- Утром князь выглянет в окошко, мигом нас распределит! Через наши ряды к нему девок водить на потеху будет трудно... Раздался веселый смех. К воеводе подошли такие же суровые немолодые воины. Быстро посовещались, затем стройные ряды сломались, люди начали садиться там, где стояли. Умельцы быстро разводили костры. Голоса стали веселее, посыпались шуточки. Рольд дернул Ингельда за плащ: -- Откуда они? -- Сейчас не это важно,-- прошипел Ингельд яростно.-- Когда уберутся? О, Локи, они собираются здесь ждать князя. -- Лаптежники,-- отозвался и Рольд со злостью.-- Боятся его гнева! У нас бы ни один конунг не осмелился бы так поступать с вооруженными воинами. Неужели в самом деле будут дожидаться? Неожиданно явившееся войско с великой готовностью устраивались на ночь. Похоже, ночной поход надоел до чертиков, рады были провести ночь у костров в центре города. Из ворот терема вышли княжеские гридни, что-то выспросили у воеводы, а потом позеленевшие от ярости Ингельд и Рольд видели, как из подвалов княжьего и ближайших боярских теремов выкатывают бочки с вином, медом, несут окорока, вяленое и жареное. У костров прозвучал смех усталых людей. -- Может быть, упьются? -- предположил Рольд с надеждой. Ингельд покачал головой: -- Вина мало... Поскупился князь. Да и варту воевода выставил, будто все еще в чужом поле. У костров пошли песни, многие сняли шоломы, но мечи оставались на поясах, да и доспехов никто не снимал. Князь может разгневаться, велит убираться, некогда будет собирать вещи... -- Их пять-семь тысяч,-- сказал Рольд обреченно. -- И все как раз на дороге! -- Мы могли бы обойти... Ингельд сказал язвительно: -- А что толку? Даже если ворвемся в терем конунга, ему достаточно выпрыгнуть в окно на эту сторону. -- Что будем делать, ярл? Рольд выглядел не просто растерянным, он был раздавлен. Ингельд опустил на плечо юноши тяжелую ладонь: -- Мы в чужом краю. Надо научиться бить вовремя. Наша жизнь не обрывается сегодня. Седоусый воевода с двумя дружинниками, что двигались за ним неотступно, обошел площадь, отдавал приказы, затем ненадолго скрылся в малом походном шатре, что для него одного поставили прямо на площади. Два ряда воинов сидели вокруг, не выпуская оружия из рук. На их обветренных лицах была угрюмая уверенность старых воинов-наемников. -- Одна половина войска пирует,-- вдруг заметил Рольд,-- а другая держит уши на макушке! Этот воевода -- битый волк. Он исчез, Ингельд из укрытия продолжал рассматривать русское войско на ночном привале. Рольд вернулся скоро, дыхание было хриплым, словно с глыбой на плечах пробежал от истоков Днепра до устья: -- Они расставили варту! Во всех близких улицах! По всему центру. Куда бы мы не вышли, нас заметят. -- Проклятие! -- Ярл, неужели нам не удастся? -- Погоди, я поговорю с ними. Ингельд вышел из тени и неспешно направился к выходу на площадь. Рольд видел как быстро вскочили у костров, в руках появились мечи и топоры. Каждый ухватил, не глядя, широкий щит, укрыл левую сторону груди. Ноги подогнуты, лезвие меча смотрит вперед и чуть вниз -- чувствуется многолетняя выучка. -- Кто вы, воины? -- спросил Ингельд, и Рольд подивился умению, с каким ярл сумел вложить в голос и дружелюбие к сотоварищам по оружию, и высокомерие высокорожденного, и простое любопытство,-- Вы напугали нас! Этот терем, что за моей спиной, великий конунг Вольдемар пожаловал на постой мне. Для меня он велик, я его разделил со своими соратниками. К счастью, они спят мертвецки, а то бы решили, что на них идут приступом! Глаза его смеялись, но голос к концу стал обвиняющим. Один из воинов кивнул, ответил простуженным голосом, с трудом подбирая варяжские слова: -- Челом тебе, знатный варяг... А ты чего не спишь? -- Моя имя -- Ингельд,-- ответил ярл гордо.-- Когда простые воины не могут уже сражаться, я -- должен мочь! Когда они в изумлении смотрят на высокую стену, я показываю как взобраться под градом стрел и камней. А когда падают от усталости и спят, кому, как не мне, сторожить их сон? Воин хмыкнул, в глазах было уважение, а в голосе издевка: -- Нам бы такого воеводу... А то сам в шатре, а нас как собак на площадь... Только что не гавкаем. -- Мне бы хотелось поговорить с ним,-- бросил Ингельд. Он видел, что воин не желает распускать язык. А что так о своем воеводе без почтения, то за насмешкой звучит скрываемая любовь -- Ну, он уже отдыхает. Впрочем... Он пошел, не оглядываясь, а Ингельд, сделав первый шаг, краем глаза заметил, что еще двое молча поднялись и пошли сзади. Воевода в самом деле был матерым волком, а окружали его такие же вскормленные с конца копья люди. Воевода, уже раздетый, сидел на ворохе шкур и одеял. Молодой гридень с силой разминал ему ступни. Вены вздулись синими узлами, как бывает только у людей, живущих тяжелыми переходами. Молодая девка терла ему толстую шею крапивой. Воевода был красен как вареный рак. -- Челом тебе, воевода,-- сказал ярл бодро.-- Тебя приветствует Ингельд, зять конунга Олафа Кровавая Секира! Ты с войском расположился прямо перед моим теремом, напугав моих людей, и расставил стражу по всем окрестным улицам, словно хочешь напасть на нас! Лицо воеводы было страшно изуродовано шрамом, что тянулся наискось с виска через бровь, развалив щеку пополам, опускался через разрубленные губы на чисто выбритый подбородок. -- Челом и тебе,-- ответил он хриплым голосом,-- Кто провел жизнь в походах в чужих странах, тот и дома ставит караулы. Это спасало жизни моим людям в Хазарии, в землях ясов, касогов, булгар... -- Ты воин великого Святослава? -- догадался Ингельд. -- Я и у него был воеводой. Зовут меня Панас. -- Челом тебе, настоящий... Я был рад увидеть тебя. Расскажу в Свионии о знакомстве с тобой. Он поклонился и вышел. За порогом воины встретили настороженными взорами. Молча проводили ярла от шатра через всю площадь. Дальше Ингельд пошел один. Даже вздрогнул, когда рядом в тени неслышно возник Рольд. -- Ну что? -- Ничего... -- Они не уйдут? -- И спать не лягут,-- прошипел Ингельд в бессилии.-- За что боги отвернули от нас свои грозные лица? Разве мы не приносили кровавые жертвы? Не зарывали в землю кувшины и сундуки с золотом? -- Утром эти шипоголовые уйдут! -- напомнил Рольд. Ингельд провел дрожащей рукой по лицу. Его трясло, лицо было бледным как у мертвеца. Наконец он овладел собой: -- Ты прав, мой будущий верный ярл... А мы своего не упустим! -- Людей трудно держать еще сутки в узде,-- напомнил Рольд озабоченно.-- Хотя Киев того стоит! -- Объясни, что на площади люди самого Святослава Благородного. Они отважны как львы, но осторожны и хитры как лисы. Они видят на длину копья в землю, их не провести. А их к тому же втрое больше! Иди и ты спать, мой доблестный друг. -- А ты? Ингельд смотрел поверх головы Рольда. Голос был странным: -- Кому-то надо быть тоже не только львом, но и лисом. Или хотя бы умело носить лисью шкуру! Глава 18 В горницу быстро вошел Тавр. Владимир вздрогнул, вскинул голову. На щеке пламенел глубокий рубец от булатного браслета на запястьи. Минутка дремы, которую выкроил под утро, растянулась на час... -- Что еще? -- спросил он хрипло. В черных глазах метнулся страх, а пальцы потянулись в угол. Там, прислоненный к стене, стоял длинный меч в простых ножнах. -- Варяги,-- ответил Тавр. -- Бесчинствуют? -- Еще как! Грабят, жгут, убивают жителей, насилуют девок. Он тяжело опустился рядом на скамью. Лицо его было от усталости серым и обрюзглым. Владимир спросил настороженно: -- С моей дружиной еще не сталкивались? -- Нет. -- Это хорошо. -- Но киян грабят нещадно. Где пройдет варяг, там тянется кровавый след. Владимир буркнул равнодушно: -- Город только что взят. Как иначе? А что там с Панасом? -- Едва-едва успел. Как ты и велел, перебросил дружину верных тебе северян прямо к детинцу. Сейчас перекрыты все входы-выходы к твоему и десятку других боярских теремов. Хотя, думаю, тут ты остерегаешься зря... Владимир зыркнул очами, покраснел от гнева, но перевел дух, смолчал. Тавр с любопытством смотрел, как молодой князь умело смиряет свой необузданный нрав. -- Пора,-- сказал Владимир наконец,-- пора с варягами кончать. -- Как? -- Не так, как собираются они. -- Княже... Ты не чересчур подозрителен? -- А с какой стати Ингельд сегодня велел киян не трогать? Тавр хмыкнул: -- Так они и послушались! -- Больше половины почему-то послушались. И собрались на ночь в его тереме. Весь двор забили как сельди в бочке. А чем он сумел их сманить? Тавр внезапно стал серьезным: -- Если викинг отказывается от грабежа, то лишь для еще большего грабежа. Верно, сегодня ночью впервые не затевали драк, не напивались. Я проверил! Мои люди наблюдают за двором Ингельда с трех сторон. Владимир стиснул кулаки. В усталых глазах с красными белками блеснула злость: -- Я сам не красна девица, много во мне обид и ярости, но перед викингами я вовсе овечка! Это сила темная, звериная. Это волки зимой, у них сила туров, а драчливость псов! Ладно, боярин... Говорлив я стал к утру. Не к добру это. Где большая дружина? Тавр раздраженно дернул плечом: -- Со всем новгородским войском! Разбрелась по Предградью. Отдыхают от войны, бражничают. -- Эх! Не мужи... Где вы, витязи Святослава? А малая? Тавр хмуро улыбнулся: -- Малая на месте! До последнего человека. У Войдана один ответ: наотдыхаешься, мол, на том свете, где черное солнце светит. Да и людей подобрал таких, что как огненные змеи смертью дышат. -- Побольше бы таких... Да где взять? Тавр, из малой никого ни на шаг, а из большой собери всех, кого сможешь. Только тихо, общий сбор не объявляй. Нельзя, чтобы хоть кто-то заподозрил, что вот-вот бывшие союзники передерутся. -- А лучников? -- спросил Тавр. -- Само собой! Тавр улыбнулся: -- Уже велел расставить их по стенам. А лучших отбираю сейчас, дам самострелы и посажу на той стене. Оттуда весь двор как на ладони! Мышь не укроется. Владимир тяжело встал, едва не опрокинув стол, пошел к окну, зевая и почесывая волосатую грудь крепкими, как копыта, ногтями. В окно падал яркий солнечный луч, в нем танцевала мелкая пыль. -- Где? Что-то не зрю. -- В укрытиях. Ждут, когда подам знак. -- Ты подашь? -- усмехнулся Владимир. Черные глаза предостерегающе сузились. -- Княже,-- сказал Тавр очень серьезным голосом,-- настал самый грозный час! Ты знал, на что шел, призывая викингов. Теперь пришла пора платить! Наши союзники пострашнее Ярополка. Сегодня мы все висим на тонкой ниточке! Я хочу стоять с тобой рядом. -- А в петле рядышком не хошь? Тавр ответил твердым взглядом: -- Если ты повиснешь, мне ее не избежать. Владимир помрачнел: -- Мы каждый день висим... Переползаем как слепые кутята из одной беды в другую. А ежели прыгаем, то из огня в полымя... Впрочем, разве жизнь без риска лучше? Как у коровы, которую дергают за вымя все, кто хочет. Но и коров пущают под нож. Так не лучше ли идти навстречу? Ладно, зови ярла. -- Сейчас? Владимир усмехнулся: -- Я не хочу, чтобы у твоих лучников свело руки. Голова ярла была гордо вскинула, когда вошел в Золотую палату, глаза смотрели весело, пальцы правой руки лежали на рукояти меча. На возвышении, где располагался киевский стол, превысший стол, или проще -- престол, уже сидел Владимир. За спиной стояли воеводы, бояре, из боковых входов поспешно входили уцелевшие киевские бояре, бывшие сторонники Ярополка, одни так и не выехали из Киева, другие успели вернуться из Роденя. Теперь робко посматривали на гордых победой новгородцев, еще не зная, чего ждать от завоевателей, для чего званы. -- Приветствую тебя, конунг! -- сказал Ингельд весело. -- Приветствую и тебя, ярл. Сердце мое радуется, видя такого отважного воина, сильного и смелого, как Тор! Ингельд улыбнулся широко и открыто. Киевский конунг говорит то, что думает, это заметно. Он сам показал себя воином отважным и умелым, а ревнивые к чужой славе викинги сразу признали хольмградца равным и более чем равным. Такой конунг умеет ценить отвагу и в других. -- Благодарствую, конунг. Я счастлив служить человеку, который первым бросается в бой и последним из него выходит. Скажу по чести, уже даже в моей родной Свионии не каждый конунг так поступает! Я слушаю тебя, конунг. Владимир чуть подался вперед. Воеводы и бояре ловили каждое слово нового великого князя. Он сказал раздельно, держа глазами мужественное лицо ярла: -- Мы благодарим ярла, что помог нам взять киевский стол. Я распорядился сегодня же выдать плату на всех, считая и погибших. На Днепре уже стоят пригнанные для вас новые ладьи, взамен потонувших. Для уцелевших сейчас подвезли новые ветрила, весла, якоря. Грузят припасы на дорогу... Когда ярл намеревается вывести своих людей из города? Ингельд вздрогнул. Он знал, что хольмградский конунг должен будет рано или поздно задать этот вопрос, но он не должен был успеть это сделать! Собрать плату по две гривны с человека -- деньги огромные. Надо десятки сборщиков, да и то пройдет не меньше двух-трех недель... Откуда у него вдруг появились деньги? Так внезапно? В глазах конунга Вольдемара мелькнул огонек торжества, и ярл внезапно вспомнил неясные слухи про иудеев. Вольдемар, как говорили, делал все наоборот тому, что свершал его великий отец. Тот разгромил Хазарский каганат, где правили иудеи, а этот приютил их общину, тот иудеев развешивал на всех деревьях, а этот берет у них деньги... Так вот почему он сумел так быстро собрать плату! Ярость ударила в голову. Когда дошло время делить добычу, отважные викинги снова оказываются лишними! Он заставил себя сдержаться, заговорил нарочито медленно, загоняя гнев вовнутрь горящего сердца: -- Зачем спешишь, конунг? Мои люди еще не отдохнули. Покинем город, как только я смогу собрать их всех. Тавр громко удивился: -- Ничо себе отдых! Они ж без сна носятся по городу, вышибают двери, лезут в окна, взламывают подполы, распинают людей на воротах и заборах... Ингельд ответить не успел, вмешался Владимир. С напускным сочувствием сказал: -- Войдан, пошли глашатаев по городу. Пусть варяги соберутся на площади перед нашим теремом. Кстати, их же больше половины спят у тебя во дворе? -- Ну да,-- промямлил Ингельд. Он отвел взор, вдруг да конунг заподозрит почему они там спят.-- Это те, кого удалось остановить от грабежа... -- Благородно,-- согласился Владимир.-- Тавр, бери ключарей и немедля выдай им плату. Остальные деньги передашь ярлу. Он сам раздаст тем, кто сейчас так чудно отдыхает. Лицо Ингельда задергалось. Неудача с ночным захватом города выбила из седла. Он до утра не смыкал глаз, все надеялся, что дружина воеводы Панаса уйдет с площади. А тут конунг действует столь стремительно, что постоянно опережает на шаг, а то и на длину копья. -- Зачем ты спешишь, конунг? -- спросил он в растерянности. Владимир чувствовал, как по телу разлилось тепло, а страшное напряжение слегка отпустило. Враг дрогнул, сейчас самое время дожать. Викинги считаются только с грубой силой. -- Городу пора обрести покой,-- сказал он жестким голосом.-- Это мой город. Только я в нем могу казнить и миловать! Как и грабить. Твои воины, по обычаям нашим, должны покинуть город, как и было договорено... и остановиться, ежели хотят, по ту сторону городской стены. Лучше всего, за Боричевским взвозом, там удобные дома, если не хотите жить в ладьях. -- Княже,-- напомнил Тавр.-- Они собирались идти в Царьград к императору на службу! Владимир стиснул челюсти. Усилием воли, даже заметно побледнел, отогнал видение залитого южным солнцем золотого сада: фонтаны, цветы, а среди них... Чужим голосом, заметно осевшим, спросил:. -- Верно? Ингельд кивнул. Перемена в лице конунга не ускользнула от его взора. Не понимая ее причины, ответил осторожно: -- Да. Но сегодня мои воины должны отдохнуть. -- Только не в городе,-- отрезал Владимир. Он чувствовал боль и щем в груди, а в глазах защипало, словно могли брызнуть слезы, которых не знал с младенчества.-- Сейчас лето. А за городскими воротами тепло и вода близко. Вокруг Ингельда были хмурые, даже враждебные лица. Он мгновение колебался, потом коротко кивнул и вышел. Шаг его обрел уверенность. Владимир указал Тавру взглядом в его прямую спину, тот наклонил голову. Да, ярл принял решение. Какое, угадать нетрудно. Русичи проще коварных ромеев, но варяги еще проще русичей. Они как дети, их мысли и чувства видны сразу. На крыльце Ингельд остановился. Справа и слева, следя за каждым его движением встали рослые медведистые гридни. Ингельд покосился зло и презрительно. Правильному бою не обучены... Удар правым кулаком, локтем левой, и оба летят с крыльца с переломанными шеями, а третьего ногой в лицо, чтобы кости хрустнули. Затем уже с мечом в руке выстоит против всего двора, пока подбегут его люди от ворот. Он взял с собой на княжий двор как можно больше людей, сколько можно было взять, не вызывая подозрений, но выбрал самых лютых до крови, отобрал берсерков! -- Воины! -- сказал он громко и страшно. Его отборная группа, что стояла компактной массой среди ничего не подозревающих дружинников князя, мгновенно насторожилась, напряглась. Ингельд со свирепой радостью видел, как правые руки скользнули под плащи, где выпирали рукояти мечей. -- Воины! -- сказал он снова и уже набрал в грудь воздуха, чтобы прокричать яростный боевой клич, от которого кровь стынет в жилах, а мышцы становятся как вода, после чего его воины-звери пронесутся по двору как свирепый ветер, вздымая опавшие листья, затем короткий страшный бой ворвется в терем, где падут как спелые колосья воеводы и бояре Хольмграда, падет конунг Вольдемар, а Киев, полный злата и богатств, падет в их руки как спелый плод... ...но внезапно все стены вокруг огромного двора словно бы стали выше. Там разогнулись рослые мужчины, одновременно натягивая луки. У каждого на тетиве лежала длинная стрела с лебединым пером. Этими стрелами за сто шагов пробивают любые железные доспехи, а здесь до самого удаленного не больше тридцати! А стоят плотно, плечом к плечу, на каждого викинга нацелено по две стрелы. Из-за плечей выглядывают тулы, полные стрел. Ингельда окатила ледяная волна. Пальцы лучников подрагивали, он видел. Стоит одному не удержать шершавый хвост стрелы, тут же сорвутся и десятки других. А дружинники конунга Вольдемара словно бы готовились к этому дню давно. Разом отхлынули под защиту стен, в их руках появились мечи и топоры. А на стене напротив княжеского крыльца возникли трое с самострелами. Сердце Ингельда сжалось. От стрел арбалетов защиты еще не придумали, а все трое направили свои короткие булатные рыла в его грудь! -- Воины,-- сказал он с усилием, сам удивился каким серым и глухим стал его звонкий, как боевая труба, голос.-- сейчас нам выдадут нашу плату! А потом мы отправимся, как и собирались, в Царьград. Нам ждут дальние страны, заморские вина и богатства, достойные викингов! Самострелы чуть опустились, словно кивнули, но лучники все еще держали луки натянутыми. Викинги смотрели непонимающе, ловили каждый жест, искали затаенный смысл. Наконец послышался ропот, пока кто-то не заметил на стене стрелков. Ропот оборвался как обрубленный секирой. Ингельд медленно сошел с крыльца. Во всем теле была боль, словно его долго и нещадно избивали большой грязной дубиной. Гридни все еще держались рядом, а он по их движениям наконец-то начал замечать, что не такие уж увальни, какими стараются выглядеть. Нарочито напускают на себя вид простачков, пусть ярл поверит, пусть задерется в надежде на легкую победу! Владимир следил, как двор пустеет. Викинги плотной толпой вываливаются на улицу, на площадь. К ним подходят другие, еще пьяные от крови и насилия. Узнав в чем дело, кое-кто хватался за меч. Их усмиряли свои же, но теперь викинги видели, что лучники размещены не только на стенах княжеского терема, но и на крышах домов, перебегают по верху конюшен, сараев, а с арбалетами их намного больше, чем было у терема великого князя. Владимир кивком подозвал Тавра: -- Приготовь грамоту ромейским императорам! Шлем пожелания и все такое... потом сообщи про этих головорезов. Подай так, что это именно мы, зная, как отчаянно империя нуждается в наемниках, прямо от сердца оторвали нужных и самых лучших воинов... Все-таки мы связаны какими-то договорами о взаимопомощи! -- Мы? -- удивился Тавр. -- Ярополк что-то там договаривался,-- бросил Владимир досадливо.-- Но пусть ромеи думают, что мы подтверждаем договор. -- А мы подтверждаем? Владимир подумал, сдвинул плечами: -- Почему нет? Нам с ними делить нечего... пока. -- Все отпишу,-- пообещал Тавр. -- А потом обязательно добавь, чтобы после окончания срока службы не возвращал их через наши земли. Ромеи пусть жалуют в наши земли, они хоть подлые и хитрые, но законы чтут, а викинги -- что лютые звери... Тавр усмехнулся: -- Это будет труднее. То отрываем от сердца, то просим не возвращать... -- Сумеешь,-- отмахнулся Владимир.-- А ромейский базилевс, если хочет дружить с нами по-прежнему, сделает по-нашему. Ежели отпустит викингов этим путем, то напакостит не так уж и сильно, мы будем готовы, зато с нами дружбу потеряет, а врага обретет! -- И еще,-- хлопнул себя по лбу Тавр.-- послать бы вдоль всего пути викингов гонцов. Пусть города и веси будут настороже! Не захватили бы по дороге. Владимир ударил его по плечу: -- Сделай от моего имени. От имени нового великого князя! Радетельного и заботливого. Глава 19 Викинги грузились на ладьи и драккары. Стены города все еще были усеяны лучниками, в открытых воротах толпились вооруженные до зубов воины малой и большой дружины. Вдоль стен стояли на солнышке угрюмые воины воеводы Панаса. Викинги скрипели зубами. Ворота распахнуты настежь! Город еще можно было бы взять, как брали подобные по всей Западной Европе, если бы удалось захватить врасплох. Но сюда стянуты почти все силы русов. Сейчас их можно взять голыми руками, если ворваться через северные ворота. Но и к тем воротам незаметно не перебросить отряды в обход. Русы заметят, следят за каждым шагом, тут же пошлют через город по прямой столько воинов, сколько надобно... Уже каждому понятно, что не случайно воевода Панас разместил тогда целое войско перед воротами их терема и на площади. Не случайно и сейчас усиленная стража бдит за всеми перекрестками улиц, лучники торчат на стенах, а отборная дружина обливается потом под жарким солнцем прямо перед воротами. Но все делают вид, что ничего не случилось. Расстаются боевые друзья, викингам завидуют вслух, желают удачи, богатств. Викинги хмуро огрызались. Русичам притворствовать легче, а викинги в проигрыше, у них лица темнее туч. -- Попытаем счастья в Царьграде,-- говорил Ингельд, голос его звучал натужно, глаза за одну ночь ввалились, под ними повисли желтые круги.-- Ромейский двор богат, а трудности там велики... Бунты, претенденты на престол, натиск болгар... А ромеи воевать любят чужими руками! Викинги хриплыми голосами отвечали, но в их лицах ярл читал свое сокрушительное поражение. Викинг не боится быть убитым в бою. Кто падет с мечом в руке, уходит в небесную дружину Одина. Но сейчас они чувствовали себя так, словно их выпороли и вдобавок вытерли о них ноги. -- Ромеи вообще не умеют воевать! -- выкрикнул Ингельд, стремясь поднять дух.-- Ромейские мужчины слабы как женщины! Викинги одобрительно кричали хриплыми испитыми голосами. Но дружинники начали почему-то хмуриться, некоторые словно бы искали кого-то глазами. Наконец их ряды раздвинулись, вперед вышел смуглокожий дружинник с кудрявой бородкой. Он был выше среднего роста, неплохо сложен, в легком пластинчатом доспехе. Темные, как спелые маслины, глаза взглянули с затаенной ненавистью. -- Я ромей,-- произнес он негромко, но услышали даже викинги на драккаре. Ингельд с высоты своего громадного роста уставился насмешливо, словно увидел говорящего осла: -- Ты? Надо же! Уж не хочешь сказать, что я не прав? -- Хочу. -- Значит, я лжец? -- продолжал допытываться Ингельд. Голос был веселым, почти радостным. Наконец-то нашел на кого выплеснуть ярость. Рассечь человеческую плоть, чтобы кровь брызнула на губы, ощутить ее соленый вкус на губах! -- Лжец, и самый подлейший,-- ровным голосом сказал дружинник, назвавшийся ромеем,-- но ты еще можешь взять свои слова обратно. Ингельд все еще забавлялся: -- А если нет? -- Тогда я вобью твои лживые слова в твою лживую глотку! Вместе с зубами. Среди дружинников послышался довольный ропот, а на кораблях наступило молчание. Усмешка покинула лицо Ингельда. Он оскалил зубы так страшно, что сам ощутил как вокруг него повеяло смертью. -- Ты,-- сказал он лязгающим голосом,-- плевка не стоишь... Ладонь упала на рукоять меча. Он успел вытащить его до половины, но кулак дружинника мелькнул с такой быстротой, что все увидели только смазанное движение. Сухо стукнуло. Ингельд стоял как стоял, только глаза внезапно остекленели. Викинги потрясенно застыли. Их ярла словно поразило молнией! Привыкли, что мощный удар сбивает человека оземь, а тот вскакивает и, размазывая по лицу кровь, снова бросается в бой. А здесь лишь вздрогнул, но уже в беспамятстве! Наконец колени ярла подогнулись, он опустился на землю там, где стоял. Двое викингов бросились к упавшему. Ингельд завалился на бок, его подхватили, держали под руки. Изо рта потекла красная струйка. Он тряхнул головой, затуманенные глаза прочистились. Плюнул на подставленную ладонь соратника, и в красной пене блеснули два белоснежных обломка. Кто-то из дружинников взревел от восторга: Никита сделал, что обещал! Ингельд медленно поднялся, ноги расставил, смотрел на дерзкого. Глаза ярла налились кровью. -- На смерть,-- прохрипел он. Дружинник медленно потащил из ножен длинный узкий меч. На синеватом харалуге блистали узоры восточных кузнецов. Его меч был явно легче, но выглядел даже опаснее огромного меча викинга. -- Я готов,-- ответил он холодно. Дружинников легко раздвинул Войдан. Все взоры невольно уперлись в воеводу. От него исходила власть, уверенность в себе и в умении повелевать людьми. Густые кустистые брови оглядели схватку с неодобрением: -- Я мог бы запретить... и должен был бы! Но ты, Никита, зазря считаешь, что у тебя здесь не родина, никто не вступится за друга... Любой готов сразиться за тебя, ибо ты хоть и ромей, но уже русич. Думаю, это лучше мне. Я десять лет служил в Царьграде, оромеился малость сам... Эй, ярл! Я встану за Никиту. Да и для тебя это достойнее, чем драться с простым дружинником. Ингельд процедил сквозь зубы: -- Что такое: ярл, конунг, базилевс? Прежде всего мы -- мужчины. -- И то верно,-- пробурчал Войдан уважительно.-- Даже базилевс не каждый мужчина... Но у нас, на Руси, есть древний обычай. Всяк может встать заместо вызываемого на бой. Дружинники одобрительно загудели. Ярл Ингельд был страшен в бою, знали, видели сами. А слава Войдана, если уцелеет, подпрыгнет еще выше. Выйти вместо своего дружинника! Вот уж истинно отец. -- Так поступают трусы,-- сказал Ингельд яростно. Он уже полностью овладел собой, а жизненной силы в нем было на троих.-- Я хочу драться с ромеем! -- Таков обычай и у вас,-- напомнил Войдан. -- Да! -- гаркнул Ингельд.-- Чтобы сильный не мог обидеть слабого! Но тогда этот ромей должен признать, что ромеи -- трусы! Викинги орали на драккарах, потрясали оружием на причале и берегу. Краем глаза Ингельд смерил расстояние до ворот, но дружинники там оставались на местах. Никита сказал быстро: -- Воевода, кому доказываешь, что я свой? На Руси каждый -- свой. Я хочу сойтись с этим зверочеловеком! -- Эх, Никита,-- сказал Войдан сожалеюще, он сделал шаг назад.-- Надо иногда давать другим пролить кровь за друга... Неожиданно из толпы викингов выступил гигант. Голый до пояса, с широкими металлическими браслетами на запястьях и бицепсах. Пояс был из крупных склепанных вместе булатных пластин. Темное от солнца тело было покрыто шрамами, будто он собирал их всюду, даже на лице было их столько, что хватило бы на всю команду драккара. -- Берсерк,-- прошелестело в топле суеверное.-- Одержимый! -- Эту возможность тебе дам я,-- заявил берсерк и захохотал страшно.-- Твою кровь выпьет мой меч! Войдан обнажил меч. Он, как и Никита, был на полголовы ниже противника, не так размашист в плечах, хотя среди простых мужиков оба выглядели силачами. Просто оба викинга были великолепны: молодые гиганты, мускулы как удавы, синие глаза мечут молнии, золотые волосы, перехваченные на лбу булатными обручами, красиво ниспадают на крутые, как горы, плечи. У обоих груди широки, пластины мускулов выпячиваются мощно, красиво. Ингельд встал против Никиты, а берсерк со зловещей улыбкой, от которой стыла в жилах кровь, потащил через плечо меч, зрители ахнули от его размеров, и кивнул Войдану. Наиболее добросовестные викинги и дружинники, опора любого вожака, перемешавшись, совместными усилиями оттеснили зевак, образовали круг, мечами и копьями удерживали напор. Те особо и не напирали, нехотя сознавая их правоту, только кричали через их головы, подбадривали, подавали советы, лаялись. Ингельд словно взорвался, как спелый стручок. Только что был за пять шагов от Никиты, но никто не заметил когда одолел их. Никита был отброшен к стене щитов, ими загородились добровольные стражи, утонул в грохоте и лязге, съежился, исчез под градом яростных ударов. Видно было только неистовствующего викинга: озверелого, спешащего выпустить распирающую его мощь, чтобы не разметала его окровавленные клочья по всему берегу. Войдан боялся бросить в ту сторону взгляд, ибо его противник дико взвыл, зарычал, начал люто грызть край щита. Глаза выкатились, налились кровью как у взбесившегося пса. Лицо покрылось смертельной бледностью, изо рта пошла пена. Войдан ощутил холодок страха. Берсерк опасен, не придерживается канонов боя. Даже смертельно раненый, еще рвется в бой, наносит удары с удесятеренной силой, в исступлении лезет голой грудью на копья и острия мечей! -- Ну же,-- сказал Войдан громко, заставляя себя стряхнуть оцепенение страха,-- хватит слюни да сопли ронять! Без сопливых скользко. Берсерк прыгнул, и Войдан отступил и упал на колено под лавиной ударов, под каменной бурей, под страшными ударами, что обрушились со всех сторон. Нечего было и думать как-то нанести удар, он оставался жив лишь потому, что осатаневший берсерк осыпал ударами, не выискивая щели в защите. Однако оглушенный Войдан ощутил, как онемевшей руке стало легче, ее потянуло в сторону, под ногами бешено вертелся обломок его щита, а другой жалкими лохмотьями висел на руке. Голова гудела от ударов, плечи и грудь ожгло болью. Звякнули и отлетели две пластины панциря. Его меч судорожно дергался из стороны в сторону, не парируя удары, а только ослабляя их мощь. В толпе стояло благоговейное молчание, где слышалось только сопение бойцов и лязг железа. Оба викинга были богами войны! Ромей и русич шатались и пытались пятиться, но упирались спинами в стены из щитов и дротиков. Викинги били как кузнецы по наковальням, вгоняя противников в землю. В третий или четвертый раз Войдан, ощутив за спиной сопение толпы и даже запах браги, делал торопливый шаг в сторону, а берсерк в ярости продолжал рубить, пока не обнаруживал, что противник опять ускользнул как угорь. Он был покрыт потом, мышцы перекатывались под гладкой кожей, вздувались как сытые змеи, но было видно, что берсерк может сражаться так без устали до утра, а затем и до вечера. Он рубил яростно, хрипел, вращал налитыми кровью глазами, брызгал пеной, сыпал руганью, его меч рассекал воздух во всех направлениях... И вдруг хрустящий звон разрываемой плоти сотряс мир. Зрители за спиной берсерка на миг увидели, как из спины высунулось окровавленное лезвие, тут же исчезло, оставив красную щель. Берсерк вскрикнул, не от боли -- от ярости. Он еще рубил и рубил, Войдан отшвырнул остатки щита и с трудом закрывался мечом, уже иззубренным, наконец из груди и дыры в спине викинга широкой струей плеснула кровь. Меч воеводы перерубил важные жилы, кровь хлестала так бурно, что берсерк бледнел на глазах. Наконец он стал двигаться все медленнее, остановился, выпрямился во весь рост, вскрикнул страшным громовым голосом: -- Один! Иду к тебе! И рухнул навзничь, огромный, как срубленное дерево. Рана была в левой стороне груди, и в толпе суеверно зашептались, как он мог еще сражаться с разрубленным сердцем! Войдан покачал головой. Подбежал отрок, почтительно взял из рук сильно зазубренный меч. Воевода сильно запыхался, уже немолод, с новым берсерком драться уже не смог бы. И хотя лоб еще не взмок, но воздух уже хватает как рыба под солнцем. А в другом конце круга Ингельд все еще наступал на ромея, обрушивал град ударов. Он знал, что моложе и сильнее, в нем живет ярость Одина, неистовство Тора и ловкость Локи. Но в отличие от берсерка его учили владеть мечом лучшие бойцы при дворе его отца, а этого ромей не знает... Скоро узнает! Наконец Ингельд понял, на что надеялся трусливый ромей, усмехнулся. Викинг, мол, зря растратит силы, устанет, тут его и можно будет поймать на подлый удар... Не знают эти плюгавые греки, что люди Севера могут без устали сражаться с утра до вечера, у них другая кровь и другие мышцы! Он обрушил град ударов еще яростнее, отшвырнул щит и перебрасывал меч из руки в руку. Ромей едва успевал подставлять то обломок щита, то меч. Наконец и он отшвырнул измочаленный щит, оба сошлись с мечами. Толпа ахала, везде были раскрыты рты. Викинг был красив, ему сочувствовали и на него ставили деньги даже в русской дружине. Он дрался красиво, а ромей как-то скучно, чем-то похоже на Войдана, ромейская служба сказывается, не скакнет в сторону, не кричит и не лается, дыхание бережет, лишнего шагу не ступит... Искры высекались при каждом ударе мечей. Ингельд попробовал оттеснить ромея к трупу берсерка, только бы заставить споткнуться, но ромей переступил, не глядя, будто отрастил и на затылке глаза, затем перестал отступать вовсе, незаметно повернул викинга так, что солнце слепило глаза, сам начал теснить медленно, но неотступно. Ингельд дрогнул, ромей все же дерется более умело. Он отпрыгнул, избегая сверкнувшего прямо перед глазами лезвия, но из-за слепящего солнца не мог сразу сообразить, близко или далеко ромей, где отблеск на его доспехе, а где солнечный зайчик на лезвии меча. Он торопливо отбил коварный косой удар, собрался шагнуть в сторону, когда слепящий зайчик ударил по глазам. И тут же вслед за секундным оцепенением острая боль пронзила горло... По всей толпе, будь там викинги или дружинники, пронесся вздох. Ингельд вздрогнул, словно его ударили позорным кнутом раба, выпрямился. Его белокурая голова наклонилась и скатилась на землю, орошая ее хлещущими во все стороны пурпурными струями. Синие глаза смотрели с недоумением. Обезглавленное тело качнулось и рухнуло с таким грохотом, что дрогнула земля, а от берега отхлынула волна, вздыбив драккары. Викинги на борту угрюмо отводили взоры. Их честному бою ромеи противопоставили подлый бой. Силу и отвагу одолели умением и коварством. Но прошли времена героев, теперь людей интересует только победа. А какой ценой -- на это, позабыв заветы богов, обращают внимание все меньше. Никита вскинул окровавленный меч: -- Кто еще скажет, что ромеи не могут драться? Голос его не прерывался от усталости. Пожалуй, это больше всего удержало разъяренных викингов. Ромей победил умением. Умение при нем и останется, а сил хватит еще на два-три таких поединка. Даже больше, потому что Ингельд в самом деле был лучшим. Он к тому же был ярлом-берсерком, умел приходить в священную ярость, но мог и в разгар кровавого боя оставаться холодным, как льды его родины. Нет, пусть русичи дерутся между собой, как у них всегда случается, а им повезет в другой раз больше... Рольд расправил плечи, чувствуя, как будто у него выросли крылья и одновременно на плечи свалилась каменная гора. -- Отнести павшего ярла на корабль,-- велел он.-- Мы похороним его в море по своим обычаям! Конунг Вольдемар даст нам корабль для сожжения. По взглядам, бросаемым на него исподтишка, понял, что особой схватки за место вожака не будет. Он был первым после Ингельда, теперь ему вести викингов до далекого Царьграда! Пока викинги уносили павших на корабли, Тавр пробрался к Войдану, обнял: -- Знал, что ты -- знатный воевода, но чтоб вот так сразить берсерка! Надо ли тебе было так рисковать? Владимир будет серчать. -- Он? Пусть сам не лезет в каждую драку! Все что-то доказывает... Я не себя тешил, во мне уже нет ребячьей драчливости. Но дух наших ребят поднял. Тавр прищурился: -- Да и славу свою укрепил, признайся. Теперь тебя готовы в задницу целовать, до того всем мил стал. Надо же: воевода идет в бой вместо простого