убил Германариха. Он в молодости бывал у нас на службе, командовал войсками. Вернулся на родину не один: сманил на новые земли две тысячи воинов, пожелавших покинуть империю и поискать счастья на новых землях. -- Ну-ну? Почему Русь оказалась так далеко? Почему она теперь Киевская? -- Ослепительнейший... Русы захватили земли по Днепру, убили киевских князей, там создали Новую Русь, как твои предшественники -- Новый Рим, но ее по имени главного города стали называть Киевской Русью. -- Это большой город? -- Не только. Он также свят... даже для нас. Там в старину побывал апостол Андрей, самый любимый ученик и друг Христа, которого он первым призвал в ученики и первому раскрыл суть своего учения... Потому он и зовется Первозванным! Андрей -- брат апостола Петра, который держит ключи от райских врат. Так вот Андрей побывал на берегах Днепра, поглядел на шумный город, на торги, на перекрестье дорог, воздвиг крест на горе и прорек, что на этом месте будет город, который возвысится над остальными... А когда пришел Кий, он как раз и построил новый город чуть ниже по течению, в том месте, где поставил Андрей крест. Андрей Первозванный был распят на кресте, память о нем отмечается 30 ноября и 30 июня, он с небес следит за Русью и всячески ей покровительствует... Василий прервал раздраженно: -- Как он может содействовать язычникам? Историк смиренно опустил глаза: -- Андрей не родился христианином. Как и остальные апостолы... Он сам был язычником, свирепым и лютым. Христа встретил уже зрелым мужем, незадолго до своей страшной гибели. Он понимает язычников, сочувствует и помогает. Так говорят в народе! Владимир рывком напялил кольчугу. Прохладная тяжесть плотно облепила тело. Почти незаметная под рубашкой, но ей выдерживать удары железных стрел из самострела, что пробивает любые булатные доспехи, а уж мечи и копья лишь тупятся о ее кольца... Он ухватил меч, со стуком бросил в ножны. Как говорят гости из западных стран, у них только самые богатые могут позволить себе купить кольчуги, а у него вся дружина, как старшая, так и младшая, как рыбы в чешую втиснута в эти рубашки из булатных колец. И все, как на подбор, дышат силой и удалью. Надо было только чаще гонять на учения, а то много бражничали да девок всех перепортили в городе и соседних весях. Увы, скоро на своих головах узнают насколько важно было побеждать и в учебных боях! Впереди -- червенские города! Он не стал искать брода, как делалось исстари. Ночью скрытно переправил все огромное войско на плотах, кожаных мешках с воздухом, а кому не хватило -- велел разобрать по бревнышку все избы, которые боги поставили в нужном для них месте на берегу реки. Войско переправлялось до утра, а едва забрезжила заря, Владимир двинул полки по равнине, захватывая города и поджигая сторожевые заставы. Первым врасплох захватил владения племенного князя журавлевцев Полищука. Дружину князь собрать не успел, взяли как петуха на насесте, прямо из постели выволокли. Избитого, связанного прямо в исподнем белье, его сбросили с крыльца собственного терема под ноги коня Владимира. Владимир напряженно сидел в седле, вслушивался в отчаянные крики челяди: с молодых девок срывали одежду и пользовали тут же посреди двора, а старых баб и толстых бояр с удовольствием резали как овец. Не верилось, что с такой легкостью захватил обширные земли. Конь осторожно переступил, стараясь не задеть копытом окровавленное лицо бородатого человека. Владимир холодно поинтересовался: -- Ну, тварь подлая, что скажешь в оправдание? Полищук с усилием поднял залитое кровью лицо. Глаза с ненавистью впились в статную фигуру молодого богатыря: -- Чтоб ты сдох, сын рабыни!.. Никогда... никогда я не буду служить тебе! Владимир оглядел холодно его богатырскую фигуру, смерил взглядом широкие плечи, необъятную спину. Даже все видавшие дружинники, дрогнули от недоброй улыбки киевского князя и его острого как печенежская сабля голоса: -- А вот тут ты ошибся. -- Никогда! -- Будешь. По знаку Владимира князя оттащили в угол двора, быстро и без проволочек сорвали одежду, привязали за руки к перекладине между столбами. Грузная туша Полищука повисла, раскачиваясь над землей, а ноги ему накрепко привязали к дубовой колоде. Массивное тело странно белело в вечернем свете заходящего солнца, словно бы висел с обрубленными руками и головой: те были темными на открытом воздухе, а остальная плоть оставалась чистой как у женщины. Затем раздался страшный крик, в которой не было ничего человеческого, треск сдираемой заживо кожи, снова дикий крик человека, обезумевшего от боли. Гридни похохатывали, тыкали узкоклювыми щипцами, но кожу сдирали медленно, бережно, не прорвать бы ненароком. Когда утром Владимир вышел на крыльцо терема Вырвидуба, оставив в постели двух дочерей побежденного князя, пусть теперь гридни тешатся, отрубленная голова старого князя уже торчала над воротами. В раскрытых глазах застыл ужас, а рот еще перекашивался в судороге. Седые волосы слиплись, висели красными сосульками. У колодца дубовая колода уже блестела, чисто отмытая. Из сарая доносилось довольное хрюканье свиней, которым скормили ухоженное мясо. Из оружейной, завидя князя, бегом примчался Кремень. Откинувшись назад, нес огромный барабан, на Руси именуемый просто билом. Глаза старшего гридня были покрасневшие, а голос охрип, словно Кремень не спал всю ночь, работал: -- Готово, княже! Шкуру серебряными гвоздиками вот тут по краю, как ты велел... Чуть стукни, за сто верст услышат. Владимир зло скривил губы: -- Ну, Вырвидуб? Я же сказал, что будешь служить мне даже после смерти! Дальше идти пришлось через земли отважного Кречета Белое Крыло. Славный витязь, благородный и знаемый как за отвагу, так и за щедрость, он симпатизировал Ярополку, как-никак единоверец -- Кречет веру взял от соседних ляхов,-- но из-за дальности его земель, войска Кречета в войне с Владимиром оставались в своих землях. Победу новгородца принял холодно, дани не платил, своих людей в войско победителя не давал. Владимир отмалчивался, слишком многие восхищались Кречетом за его былые подвиги в борьбе с печенегами, но близкие знали, что князь злопамятен, герою печенежских сражений когда-то икнется здорово. Сейчас они вторглись в его земли не потому, что князь затаил злобу, просто войску надо идти прямым путем. Но в первый же день примчались верховые, закричали издали: -- Княже!.. Беда! -- Что там? -- выкрикнул Владимир. Воины вокруг заволновались, сдвинулись, словно закрывая князя своими телами. Старший верховой закричал: -- Кречет велел в отместку подпалить наши села!.. И народ начал избивать и зорить!.. Наших жен и детей велел вязать и продавать рахдонитам, дабы сгинули в чужих странах... Владимир привстал на стременах, вскричал бешено: -- Ты с ума сошел? Кречет всегда был честным и отважным воином!.. Он такое не мог... Верховой закричал отчаянно, бесстрашно перебив самого князя: -- Не мог?.. А он уже месяц как веру жидовскую принял!. Потому и разоряет наш народ, детей наших уводит в чужеземный полон! Воины зароптали, зазвенело железо. Всюду Владимир видел нахмуренные лица, сверкающие в ярости глаза. Верховой заорал, срывая голос: -- Ты князь или не князь?.. Какой из тебя защитник, когда такое терпишь... Курица ты мокрая, а не князь... Владимир привстал на стременах, вытянул длань. Голос его был тяжел и мрачен: -- Горько мне... Но там -- враг! Истребить его, и всю семью тоже. С детьми, чтобы выполоть ядовитую траву с корнем. Дружина ринулась вперед, как спущенные с поводка голодные псы. С воем, свистом, визгом понеслись к огромной веси с невысокой оградой, ворвались в раскрытые врата, вскоре запылали дома, сараи, конюшни. Владимир ехал медленно, его окружали знатные бояре, Кремень держал наготове дюжину отборных гридней, но оборона Кречета была растоптана внезапностью и свирепостью, которую там явно не ожидали. Когда он подъехал к терему Кречета, из окон выбрасывали подушки, летели перья, отчаянно голосили бабы, но то у одной, то у другой плач внезапно переходил в предсмертный хрип. Из распахнутой двери выбросали окровавленного человека. Кровь хлестала из множества ран, он попытался пристать, завалился навзничь, увидел неподвижного Владимира на коне, захрипел в ярости, стал снова приподниматься: -- Это я... жег села? Ты... подлец!... -- Я политик, а не дурак с мечом,-- огрызнулся Владимир.-- Мне нужна победа. -- А... цена..,-- прохрипел Кречет,-- какой ценой... такую победу? -- А за ценой не постоим,-- ответил Владимир, сам ощутил, что получилось гордо и красиво, и пока никто не уловил всей жуткой глубины подлости в таких словах, кивнул Кремню: -- Зарежь. Кремень, понимая князя даже с полувзгляда, спрыгнул с коня, мигом ухватил израненного героя за волосы на затылке, рванул, обнажая белое горло. Нож блеснул на короткий миг, коричневое от солнца горло лопнуло как спелый кавун, кровь брызнула горячей струей. Кремень отпихнул тело, отпрыгнул, а кровь била горячей струей, сворачивалась коричневыми шариками в пыли. -- Добро,-- кивнул Владимир и добавил громко,-- это милосердно. Он не слышал обвинений в своих страшных преступлениях. -- Да.-- ответил Кремень тоже громко,-- он не успел даже испугаться. Только Тавр смолчал, хотя в глазах боярина Владимир видел нечто вроде восхищения. Все-таки сам придумал с поджогом своих же сел, а верховым сразу же велел дать денег и услать на кордон с греками, чтобы здесь не успели проболтаться. Оказавшись рядом, Тавр шепнул: -- Насчет веры здорово... Одним камнем двух зайцев. -- Помалкивай. -- Молчу-молчу. У Перемышля встретили первое крупное войско ляхов. Те дрались храбро, но их войско было собрано наспех, Владимир разбил без труда, погнал, на плечах убегающих ворвался в город. Отряды Войдана промчались через весь город к западным воротам. Надо было успеть закрыть все ворота и сразу выставить крепкую стражу. Важно не упустить знатных ляхов и русских перевертней. Владимир надеялся захватить и Варяжко, тот, по слухам, подзуживал ляхов не только удерживать червенские земли, но и пойти на братоубийцу, захватившего чужой престол. Варяжко и раньше оказывался везде, где сопротивление было самое ожесточенное. И не только здесь, в Червении. Побывал у вятичей, но успел ускользнуть от мечей Волчьего Хвоста, сеял смуту среди печенегов, но те предпочли заниматься новым делом: с упоением пахали землю и разбрасывали по ней купленные у славян зерна. Владимир во главе малой дружины сам спешил к западным воротам. Оттуда больше всего раздавалось криков, а мечи там стучали по щитам как частый град. Не дать Варяжко снова ускользнуть сквозь пальцы, как уже случалось! Его конь опередил дружину. Распахнутые ворота уже показались в конце широкой улицы, там была давка, народ бежал из города. Он все нахлестывал коня, как вдруг толпа в воротах раздалась в стороны, послышались крики ужаса и восторга. С той стороны через ворота вбежали огромные викинги! Они бегом вливались в город своими нестройными рядами, уже разъяренные запахом близкой крови, полураздетые, но с огромными мечами и топорами, в рогатых железных шлемах -- яростные и неустрашимые. -- Княже! -- услышал Владимир сзади отчаянный крик. Этот страшный миг мог решить судьбу всей битвы. Владимир уже не успевал остановить коня, тот внес прямо в боевые ряды, спереди и с боков заблистали обнаженные мечи. Он рубился яростно, вертелся в седле как вьюн, не увидел, а ощутил всеми чувствами, как мощно ударила налетевшая дружина. Приди викинги чуть позже, они ворвались бы в город, где войско русичей уже разбрелось бы, занимаясь грабежами да убийствами. Таких побить легко, но теперь сеча завязалась на самом входе в город. Владимир еще отбивался, но тут конь пал, пронзенный мечами. Все видели, как князь скатился к ногам варягов, а Владимир успел подумать, что на его счастье у северных воинов не в ходу копья, а то бы еще на коне достали. Его топтали копытами, сапогами, трижды сбивали с ног, он задыхался в тесноте. С трудом выполз из схватки к стене, оглушенный конским ржанием и криками. У стены лежали, сцепившись, русич и варяг, оба мертвые. Владимир выхватил из рук мертвого дружинника меч. Варяги напирали, в город втискивались новые отряды. Сеча шла лютая, люди задыхались от тесноты. Дружинники старались удержать варягов на месте, не дать им ввести в бой все силы. Лицо одного варяга, что рубился во главе отряда, показалось Владимиру знакомым. Он вздрогнул: это был ярл Рольд, что ни по одежде, ни по оружию не отличался от простого воина. -- Вперед! -- заорал Владимир хрипло. Он бросился вперед, страшно вскинув меч.-- Выдавить их как глину и закрыть ворота! А Рольда... вон того с рогами, имать живьем! Он врубился в ряды викингов, расталкивал своих. Сзади уперлись в спину, вскоре он уже не мог орудовать мечом, оказавшись прижатым к толстому крепкому воину. Тот свирепо перекашивал мясистое лицо, тщетно пытался высвободить зажатый между телами меч. Сзади напирали, спереди держались. Владимир невольно вскрикнул. Доспехи трещали и сминались на нем как щепочки. В глазах потемнело. Он вцепился в варяга, мелькнуло перед глазами его посиневшее лицо, изо рта пахнуло гнилыми зубами. Владимир увидел свои руки на горле варяга. Под пальцами хрустнуло, словно яичная скорлупа. Викинг стал оседать, но толпа так плотно зажала обоих, что мертвый колыхался перед Владимиром, пока кто-то с силой не боднул князя головой. В глазах потемнело, услышал звон, все тело пронзила боль, словно по нему проехал тяжело груженый обоз. Сбоку была грубая каменная стена. Слышались крики, гремело железо. Он с трудом поднялся на четвереньки, отряхнулся как собака. В глазах очистилось, увидел наседавших русичей, что вливались из двух соседних улиц. Во главе отрядов страшно рубились Войдан и Панас. Часть пеших вклинилась под стеной к воротам, сумели сдвинуть створки, закинули в петли слеги. Передний отряд варягов, в том числе и забрызганный кровью Рольд, оказались в ловушке. На них набросились с яростью, не желая даже брать в полон, да те и не думали о позорном плене. Рольд дрался яростно, вертелся как дикий кабан, окруженный псами. Щит он отшвырнул, меч вертел обеими руками. Его сбили с ног брошенной издали гирей, навалились, связали. С той стороны ворот слышались страшные крики, проклятия, ругань. Попавшие в ловушку варяги пробовали пробиться обратно к воротам, даже сумели снять слеги, но посекли в спины, а слеги набросили обратно. Владимир поднялся, хватаясь за стену. Сильные руки помогли удержаться на ногах. По частому дыханию узнал Тавра. -- Что ты опять сам,-- сказал боярин с досадой.-- Сам говорил, вождь должон смотреть сверху! -- С вами посмотришь,-- огрызнулся Владимир.-- Не только Русь, портки потеряешь. -- Не сейчас, так чуть позже бы одолели... -- Или они нас. Сколько их там? Тавр поднял голову, помахал руками. С верхушки стены, откуда трое дружинников уже переругивались с противником, один закричал: -- Их около пяти тысяч! Все пешие, в пыли, ищут бревно для тарана! -- Собрать все дружины,-- велел Владимир,-- изготовиться! А пока что привести ко мне Рольда. -- Куда привести? Владимир огляделся. Внимание привлек аккуратный чистенький домик. -- Вон туда. Я остановлюсь там. Тавр кивнул дружинникам, те метнулись в дом. Вскоре там послышались отчаянные крики, предсмертный хрип. Под веселые возгласы зарезанных хозяев выбросили в окно, выволокли молодую спелую девку в разорванном платье и воровато потащили на задний двор. Когда в дом ввели пленного викинга, Владимир уже отошел от удара по голове, жадно отпаивался холодным квасом. Путы с Рольда сняли, но дружинники не отходили от пленника ни на шаг. Воеводы сели по углам комнаты, чтобы не мешать великому князю. Рольд стоял спокойно, потирал покрасневшие от веревок руки. Он оставался в легком доспехе, хоть и без оружия. С той поры, как помогал брать Киев, взматерел, раздался в плечах, глаза смотрят жестко, сурово. -- Ну, здравствуй, ярл,-- сказал Владимир медленно. -- Будь здоров и ты, конунг,-- ответил Рольд. -- Великий конунг,-- поправил Владимир.-- Или каган, как называют степные народы. Но вообще-то я великий князь. -- Великий конунг,-- согласился Рольд равнодушно. Владимир раздвинул губы в усмешке: -- А почему бы тебе не напомнить мне, что великим конунгом я стал с помощью твоего меча? Рольд равнодушно сдвинул плечами: -- Это было важно для тебя. Для нас же -- нет. Мы, викинги, ставим королей и свергаем их по всей Европе. Берем города и завоевываем страны, ходим в дальние походы, бываем за дальними морями... Запомним ли мы каждую мелочь? Владимир нахмурился: -- Твоя речь полна гордыни. Или в тебе так громко говорит честь? Мол, даже в полоне викинг не напомнит о своих прежних заслугах... Хотя от этого зависит жизнь. Так что с тобой делать? Панас подал голос: -- Знамо дело, сказнить! Вон рожа какая татевая. Владимир покосился на Тавра: -- А ты, боярин? Тот укоризненно покачал головой: -- Ишь, сказнить... А о казне кто будет думать? Да его продать на Восток -- цены не будет! Какие мускулы, какие плечи! А рост, а кулаки? Да его с руками оторвут, любые деньги дадут. А с ним и других на невольничий торг отправим. Как варягов, так и ляхов. Чем больше наловим, тем лучше. Рахдониты уже идут за нашим войском следом, скупают все! Рольд слушал молча. Суровое лицо было непроницаемо. Владимир спросил усмешливо: -- Что посоветуешь, ярл? -- Воля твоя, конунг,-- ответил Рольд бесстрастно. Он смерил Владимира холодным взглядом. Глаза его были голубые, как лед на солнце.-- Воинская судьба изменчива. Иначе я бы сейчас ломал голову, куда продать тебя. -- Гм... и что бы ты придумал? Рольд чуть усмехнулся, в глазах промелькнула веселая искорка: -- Я бы придумал. А Тавр продолжал раздумчивым голосом: -- А можно и еще лучше... Не в Царьград, а в Багдад. Приставят при гареме баб ихних сторожить. Правда, сперва выхолостят, как у них водится... В лице Рольда впервые появилось беспокойство. Владимир наблюдал за ним заинтересованно. Воеводы гоготали, начали строить предположения, как могучий викинг будет справляться со своими новыми обязанностями. Наконец Владимир с грохотом опустил медную чару на крышку стола: -- Ладно, довольно глумиться. А ты, Рольд, почему выкупиться не предлагаешь? -- У меня нет ни злата, ни серебра. -- Как? -- удивился Владимир.-- У такого удачливого ярла? Да ты только от нас из Киева увез гору золота! А сколько у тебя было побед в Царьграде, а сколько еще ляхи платили? Рольд презрительно сощурил глаза: -- Конунг, ты жил с нами, ел нашу еду, сражался с нами, а так до конца и не познал нас. Мы не держим золота, не украшаем жилищ. Лучшее украшение викинга -- его доблесть. Викинги зарывают добытое золото, ибо так обессиливают врага и придают сил своей земле. Войдан кивнул: -- Да, это их древний обычай... Гиблое дело, княже! Потому-то викинги, хоть и захватывают богатейшие страны, сами остаются бедными как лесные мыши. Обреченный это народ, княже. Все из-за вот таких богов! Владимир остро взглянул на воеводу: -- Обреченный из-за веры? -- Трудно поверить? Вера может спасти народ, может завести в тупик. Владимир сказал с неудовольствием: -- Чудной ты! Тебе нет равных с мечом, а ты уже в который раз все сводишь к вере, будто какой-то... Миром правит меч, а не вера в богов! Что могут тысячи волхвов против моих десяти мечей? Войдан кивнул на улыбающегося Рольда: -- Вот он согласен с тобой. -- А что в этом плохого? -- спросил Владимир раздраженно. -- Взгляни на него. Владимир взглянул. Викинг был красив мужской статью, в нем жила яростная мощь сильного здорового зверя. -- Ну и что? -- Я думал, ты уже умеешь больше. Владимир раздраженно пожал плечами: -- Не понимаю. -- Он побежден, княже. А раз так, то присмотрись. Не ложен ли вообще весь его путь. Вместо князя ответил обидевшийся Панас: -- Ну, ты загнул! Мы победили, потому что дрались лучше. Мы -- храбрее, сильнее, отважнее! Войдан от него отмахнулся как от назойливой мухи: -- Викинги сражаться умеют тоже. Как и ляхи. Но раз побеждаем мы, да еще не единожды, то наши победы не случайны. И не мечами такие победы добываются. Панас вскинулся, оскорбленный: -- А чем еще? Войдан усмехнулся, смотрел сквозь него как сквозь пустое место. Наступило молчание, все смотрели на плененного ярла. Владимир ощутил, что момент победного глумления сорван. -- Ладно,-- сказал он досадливо,-- Ты, Войдан, вечно нас путаешь... В мире все просто и ясно. Есть друзья и враги. Есть черное и белое. Конечно, не только мечами куется победа. Надо еще и продумать как напасть, где напасть, как устроить засады! Войдан раскрыл было рот, явно собираясь возразить, но усмехнулся, смолчал. Рольд переступил с ноги на ногу, его взгляд скользнул через распахнутое окно по верхушкам деревьям в синюю даль. На миг на его лицо словно бы набежала тень. Гридни шумно сопели, один отставил копье и шумно чесался. Воеводы выжидающе смотрели на князя. -- Рольд,-- сказал Владимир.-- У Мечислава ты уже не получишь плату. Я тебе предлагаю за свой выкуп послужить мне. Пойдешь с моим войском. Захватишь у ляхов добычу -- десятая часть твоя. Рольд медленно раздвинул губы: -- Почему десятая? -- Остальные части идут князю, воеводам, знатным людям Киева, городам Руси, давшим своих воинов. Но ты, кажется, торгуешься? Он хмуро посмотрел на ярла. Глаза хищно блеснули, голос стал холодным и жестким, как лезвие меча: -- Эй, гридни! Вывести его на задний двор и скарать на горло. Голову принести мне. Гридни встрепенулись, схватили Рольда под руки. Когда уже доволокли до двери, викинг обратил побагровевшее от натуги лицо к Владимиру: -- Но ты... еще не услышал мой ответ! -- Говори,-- разрешил Владимир. -- Я согласен на десятую долю. В комнате раздался вздох. Тавр нахмурился, но остальные смотрели на ярла сочувствующе. -- Ты хорошо сражался,-- сказал Владимир уже другим голосом,-- и не твоя вина, что победа досталась нам. Садись с нами! С делами закончили, пора отметить победу пиром... Рольд хмуро вернулся, разминая все еще багровые от веревок руки. Тавр крикнул зычно, в горницу начали вносить заморские вина, хмельной мед, окорока, дичь, зелень... Рольд повеселел, привычно уселся за стол, словно час тому не скрещивал мечи с Войданом и Панасом. Да и Панас, уже захмелев, совал ему гигантский рог с вином, обнимал за плечи, а потом и вовсе полез целоваться. В горницу входили военачальники. Владимир взмахом руки усаживал всех за столы. -- А к тем,-- вспомнил Владимир,-- кто еще колотится в городские ворота, как козел о новые ворота, пошли гонца. Мол, и на них сейчас накроют столы! Глава 27 Волхв ритмично бил в бубен, хрипло и зовуще пропели трубы. Воины, сняв шлемы и держа их на локте левой руки, запели боевую песнь, призывая богов и родителей зреть на них с облаков, обещая показать, как умеют сражаться и умирать их дети! Владимир ощутил, как с каждым ударом сердца неведомая сила распирает грудь, как священная мощь богов вливается в его руки и ноги. Тело стало могучим как ствол столетнего дуба. С каждым мгновением он чувствовал священную ярость, дар богов, что роднит человека с богами. А песнь звучала все громче, подхваченная другими голосами, хрипловатыми и суровыми. В ней слышался звон мечей, конский топот, крики и треск горящих домов. Он ощутил в ладони теплую рукоять меча, не успел удивиться когда успел выхватить, а ноги уже подняли его над седлом, он вскрикнул звонко и страшно: -- С нами боги, так кто же против нас? -- С нами боги,-- послышался крик. -- С нами боги! -- Боги!!! Конь под ним ринулся вперед как глыба, брошенная из катапульты. Владимир в жажде кровавого боя дважды рассек мечом воздух, стремясь скорее добраться до врага, гнусного и жалкого, презренного, подлого, а в ушах все громче звучала священная песнь о героях, которые рождаются и живут только вот для таких мгновений боя... Слева двигалось нестройное войско викингов. На шаг впереди шел Рольд, золотые волосы красиво блестели на солнце, красный плащ трепало за спиной ветром. Грудь его была обнажена, открыта вражескому железу. Из-за плеча на противников хищно смотрела рукоять огромного меча. Перевязь поблескивала редкими железными бляшками. Из синих глаз викинга смотрела сама смерть. Этот бой был похож на многие другие сражения, когда в чистом поле сходятся две рати, свирепо рубятся топорами и мечами, колют рогатинами, где одни трусливо избегают жарких схваток, другие остервенело бросаются в самую сечу. Червенские города были отвоеваны -- или завоеваны -- почти все. Владимир вел войска в едином стремительном броске. Захватив город, не останавливался, даже не слезал с седла. Не успевали червенцы в дальних городах услышать о вторжении войск киевского князя, как уже стонет и прогибается земля под тяжестью их несметных войск, впереди с диким визгом несутся печенеги, дикие союзники, а следом тяжелым скоком идут крупные подкованные кони русичей. Бывало и такое, что червенцы не успевали даже захлопнуть ворота. Печенеги спешили нахватать молодых парней и девок, иудеи-рахдониты давали за них высокую цену. Правда, по дороге большая часть пленников гибнет, но уцелевшие окупали все потери. Варяги просто убивали и грабили. Русские же, показывая широту своей натуры, убивали и грабили, уцелевших продавали иудеям, а в оставляемых домах рубили мебель, гадили в красном углу, мочились в кадки с моченой брусникой и плевали в квашеную капусту. Был взят последний город, и только тогда со стороны ляхов подоспела по-настоящему крупная рать. Русское войско вышло навстречу, в поле была страшная сеча. Ляхи дрались упорно, но русичи уже знали, что это последний бой, дальше можно снять доспехи и ехать обратно на телегах, рубахи расстегнуть до пояса, зевать, лениво чесаться, перебирать подарки для родни и знакомых девок... Варяги, нахватав злата и серебра в захваченных городах, тоже дрались как голодные псы за кость. Конунг Вольдемар показал себя великим воином и щедрым вождем, за ним готовы были идти в огонь и воду. Ярл Рольд тоже явил себя настоящим вождем, приняв сторону доблестного конунга. Хоть и хорошо им платили за защиту червенских городов, но, захватив их и ограбив, взяли в десятки раз больше! Даже печенеги, обремененные богатым полоном -- у каждого за конем тащилось по десять-двадцать молодых и крепких для продажи! -- повернули коней и яростно бросились в сечу. -- Вперед! -- страшно и весело закричал Владимир. Солнце заблистало на его вскинутом над головой мече. Черный чуб растрепало ветром, красный плащ трепетал за спиной как крылья. Лик великого князя был грозен как у неистового Перуна, чье сердце взвеселяется только при виде кровавой сечи. Ударили настолько дружно, что передние ряды погибли не от острого железа, а от тесноты. Ляхи стояли крепко, но печенеги засыпали их тучей стрел, а когда раненые начали опускать щиты и ронять мечи, в проломы ворвались недавние союзники, а ныне верные псы Владимира -- варяги. Рубили и крушили огромными топорами и мечами, расширяли проломы, и вот уже русские дружины врубились своим любимым строем клином, свиньей, как называли его новгородцы. Когда ляхов осталось меньше половины, они дрогнули, попятились. Печенеги, не ввязываясь в сечу, продолжали засыпать злыми стрелами, на скаку метали дротики. Ляхи подхватывали раненых, уносили, закрывая щитами. Волхвы победно дули в огромные рога. Хриплые звуки разносились над побоищем, будоража кровь, заставляя бросаться в сечу снова и снова, рубить, колоть, сечь, топтать, переступать через убитых и скрещивать железо со следующим, которого надо непременно убить и растоптать... -- Вперед, вперед! -- страшно кричал Войдан.-- Бей в спины! Дуй в хвост и гриву! Вдруг в долине конная лава начала замедлять бег. С натугой выплеснулась на вершину холма, там замерла, словно скованная льдом. Владимир бешено стегнул коня. Он был вне себя от страха и ярости, и конь сорвался в галоп сразу, будто его кольнули сзади. Сзади с топотом неслась, сильно отставая, малая дружина. Владимир несся через поле, заполненное трупами, кое-где еще дрались отдельные группки, часто уже как волки пускали в ход зубы, в бешеной скачке он вылетел на вершину холма. Сердце оборвалось. В долине внизу стояла стена чужих воинов. Эти были вооружены намного лучше, все рослые как на подбор, молчаливые, страшные, уверенные. А из леса выходили ровными рядами все новые полки и так же неподвижно останавливались: суровые, страшные. -- Германцы,-- с отчаянием выдохнул за спиной знакомый голос Тавра. -- Изгонная рать,-- прошептал Владимир, сразу все поняв. Оказывается, до этого он дрался всего лишь с мальчиком для битья, бросил в бой все силы, утомил, а польский король только сейчас выставил свои основные войска! -- Подлец, чужаков привел на свои земли! -- Да,-- поддакнул Тавр,-- как можно? Если бы варягов... Аль печенегов... Владимир, не слушая издевки, оглянулся на посеревшие лица. Сейчас побегут как овцы, бросая оружие, топча друг друга, калеча и задавливая больше народу, чем сгинуло бы в сече. И будет эта битва описана в анналах истории как бесславная попытка киевского князя отвоевать червенские города, после которой он вовсе исчез... Германцы разом опустили копья, тронули коней. Владимир оцепенело смотрел на чудовищно плотные и неправдоподобно ровные ряды, что надвигались все быстрее и быстрее. Земля задрожала от грохота копыт. Им мало просто бегства русичей, жаждут обагрить мечи в их крови! Сердце начало бухать как тяжелый молот. Он оглянулся на свою малую дружину. В ней тяжеловооруженные рыцари, отборные силачи, лично преданные ему изгои. Нет более опытных воинов среди всего росского войска! Но уже устали от долгого, пусть и победного боя, дышат тяжело, трудно восстанавливая дыхание в тесных доспехах, У многих латы посечены. А навстречу тяжелым скоком движется волна отдохнувших, свежих, в битве не побывавших! Он кивком подозвал отрока, которого любил за чистый светлый голос: -- Пой! Тот вздрогнул, с ужасом глядя на надвигающиеся ряды германцев: -- Княже... кто услышит? -- Пой! -- рявкнул Владимир яростно.-- Через песни с нами говорят боги!!! Голос отрока дрогнул, затем то ли от страха, то ли еще почему, воспарил с неожиданной силой, проник в ряды воинов, сладкой тоской сжал сердце, тут же заставил забиться учащенно, у каждого грудь раздалась вширь, горячая кровь бросилась в головы... Владимир налившимися кровью глазами измерил взглядом расстояние до скачущей тяжелой конницы германцев. Она не рассчитана на долгий бег, рыцарская конница только врубается в ряды врага, раскалывает, а в пролом врывается пешее ополчение. Лыцари же лишь стоят на взмыленных конях и дерутся на месте. Самое большее, что могут проскакать эти кони, неся доспех на себе, да еще и всадника, у которого латы весят два-три пуда, это саженей пятьдесят. Ну, пусть сто. -- Германские панцирники! -- вскрикнул он страшным голосом. Меч заблистал в его руке, все видели, как князь привстал в стременах.-- Они пришли издалека! Пришли, чтобы бесчестить наших женщин, детей бросать в огонь и позорить могилы наших отцов! Мертвые сраму не имут, так ударим же всей силой! В этом наша жизнь и наша честь! Конь понесся с холма навстречу германцам как огромный валун, сорвавшийся с вершины. Лава вырастала на глазах, он уже видел щетину копий. Тускло блестели похожие на ведра шлемы, он уже различал в бешеной скачке блеснувшие в прорези глаза скачущего на него противника. Сзади грохотала земля. Справа начал обходить Тавр, он изо всех сил стегал своего жеребца, а тот несся над землей как черный стриж. Лицо боярина было белое, даже меч не достал из ножен, так старался обойти князя. Слева Владимира обошли сразу трое гридней. Он не сразу понял, что его коня сзади ухватили за попону и придерживают, а когда понял, от ярости побелел, но уже было поздно: впереди с жутким лязгом столкнулись две металлические горы. Тут же страшный звон раздробился на сотни ударов железа о железо, дико кричали раненые кони, орали и бранились воины. Конный удар малой дружины, что с разгону врубилась в уже замедлившую движение лыцарскую конницу, был страшен. Они вошли излюбленной "свиньей" в ряды германцев, рассекли почти до половины, а там, постепенно замедляя ход, остановились и, окруженные конными лыцарями, которых было впятеро больше, рубились молча и люто. Владимира дружинники окружили тройным кольцом, но он, стыдясь быть за их спинами, остервенело лез в схватку. Вооружение лыцарей было проще русского, а их плоские шлемы, похожие на опрокинутые ведра, не выдерживали даже удар тяжелого меча, не говоря уже о боевом топоре. Зато с остроконечных шлемов русичей соскакивали даже клевцы... Сцепились яростно, дрались уже молча, сберегая дыхание. Слышно было только тяжелые выдохи при ударах, лязг, звон, сдавленные крики. Владимир с пугающей ясностью понял, что они все здесь погибнут, но в душе поднималась гордость за свою доблесть. Вот так и умереть красиво и героически на глазах всего войска! Великий князь, который не захотел позора отступления, подобно его отцу, ринулся на превосходящего врага и погиб, рассыпая смертоносные удары! Даже враги признают его доблесть... Рядом один за другим пали два молодых дружинника, ровесники Владимира. Одного подняли на копья, другого пронзили мечом, а затем еще и добили тяжелым топором, так что кровь брызгала как из разделываемой мясной туши. Рубил огромный рыжий германец, зубы скалил как дикий кабан. Внезапно Владимир ощутил как от бессильной злобы усталое тело словно бы начало наливаться звериной силой. -- А-а-а-а!!! -- закричал он, какая-то чужая мощь вошла в его тело и повела, понесла, а он только подчинялся ей.-- Руби! Руби как скот! Убивай! Убивай! Он прыгнул вперед, меч распорол воздух и с такой страшной силой обрушился на рыжего великана, что скрежет разрубленного железа пронесся над всем полем. Лезвие рассекло голову врага вместе со шлемом до переносицы. Владимир уперся ногой, с усилием выдернул меч. На него хлынул такой поток крови, что сразу окропил с головы до ног. Тавр оглянулся на дикий крик, отшатнулся. Князь рубился как дикий зверь из преисподней: красный от пролитой крови, руки мелькают как крылья ветряной мельницы, уже отбросил или потерял щит, мечи блещут в обеих руках, лицо как мел, зубы оскалил как пес, а из уголка рта показалась пена. Берсерк, отшатнулся Тавр в ужасе. Сам Перун вселился в князя, признав своим воином, которого вот-вот заберет в небесную дружину, а сейчас Перун незримо бьется рядом, направляет его удары, дает мощь! Под двумя мечами германцы падали как колосья ржи. Тавр встал рядом, прикрывая князя щитом, еще двое гридней пробились на место убитых и берегли князя сзади от стрел и дротиков. Когда один упал, приняв две арбалетные стрелы в грудь, его заступили другие, а Владимир яростно рубился, пробивал дорогу вглубь вражеского войска. -- Мечислава бы сюда! -- крикнул Тавр срывающимся от злости голосом.-- Он ушел воевать земли лютичей... своей ему мало, а тут уже топчут не наши... -- Руби! -- прорычал берсерк, совсем недавно бывший князем Руси. -- Я о Мешко... -- Руби! Воин за спиной Владимира дернул щит кверху. Звязнуло, дротик скользнул по металлу и улетел вбок. Тавр выхватил из ножен на поясе швыряльный нож и метнул в германца. Тот уже подхватил с земли другое копье, подлиннее. Нож ударил рукоятью в лоб, германец зло развернулся к Тавру, замахнулся, но сбоку ударили по голове метательным топором. Он рухнул с таким грохотом, будто перевернулась телега с железом. -- За наши города! Владимир страшно рубил направо и налево, неведомая сила несла его прямо на стену из вражеских тел. Стена прогибалась, эти кирпичи-тела рушились, оседали, оскаленные лица исчезали под ногами. Он крушил в проломе и расширял бреши, новые глыбы падали, рушились, а он выкрикивал сорванным, хрипевшим от ярости голосом: -- За наших женщин! За наших детей! -- Княже! -- кричал кто-то то сбоку, то сзади. -- За лужичан! -- Княже! -- За богов наших! -- Княже, остановись... -- За святыни! -- Кня... Не отвечая, он сек единственным уцелевшим мечом, пока вдруг не хрустнуло звонко. Руке стало совсем легко, он увидел зажатую в руке рукоять с обломком не длиннее ладони. Его тут же с трех сторон закрыли щитами, по ним загрохотало, он был приметен, да и многие рыцари жаждали сразиться с таким неистовым воином и обрести славу сильнейшего. Владимир выдернул из рук трупа топор с прилипшими на лезвие волосами. Мокрое от крови топорище скользило в ладони, но он лишь крепче стиснул рукоять. Германцы почему-то пятились, медленно и угрюмо. Все же как-то восстановили строй, изломанная линия копий выглядела все еще опасной. Он наконец-то разобрал, что выплевывает с кровью Тавр: -- Наши... Ломят! Ломят эту силу! Шлем боярин потерял, справа волосы слиплись от крови, другая ранка рассекла бровь, красная струйка заливала глаз, а губы были расквашены так, словно кто-то изловчился достать его сапогом в лицо. А может и изловчился: локти и грудь Тавра были в грязи. Справа и спереди нарастал пока едва слышимый, но все более грозный крик: "Слава!". Земля гудела под конскими копытами, донесся клич: "Русь! Русь!" Владимир ощутил руку на плече, стряхнул раздраженно. Боярин Стойгнев по праву старшего по возрасту придержал его как простого гридня, осуждающе покачал головой. Уцелевшие дружинники, их осталось меньше половины, устало опустили оружие. На конях трое, остальные заканчивали бой пешими. Далеко за задними рядами германцев внезапно раздался клич: "За Русь! Пленных не имать!" Чужая сила внезапно покинула тело Владимира. Руки налились тяжестью, он ощутил как со всхлипами бьется загнанное сердце, а в пересохшей глотке дерет как в высохшей бересте. На сердце стало пусто и холодно, он почему-то ощутил себя обманутым. Топор как тяжелая рыба выскользнул из мокрой ладони. Владимир вытер руки о бедра. Голос был хриплым как у старой вороны: -- Коня... и обратно на холм! Коня разыскали, с него уже успели содрать узорную попону. Седло было забрызгано кровью. Тавр взвесил меч в руке, сказал зловеще: -- Княже, дозволь завершить начатое? -- Нет,-- ответил Владимир с усилием.-- Ты же... умный. -- Жаль... Я в самом деле увидел в этом... в этой резне... какую-то подлую радость. Необычно и сладко, будто козу имел... -- Не дозволяю,-- мотнул головой Владимир.-- Без нас довершат. Потешились детством, теперь надо взглянуть сверху. Истинный государь должен быть над полем битвы, сверху! Тавр хмыкнул. Двадцать весен миновало в жизни Владимира, а уже объясняет как править. Сейчас же великий князь как-то сразу постарел, обмяк, из него словно вынули булатный стержень. Конь под ним пошел шагом, оскальзываясь на мокрой от крови траве. Красная раскисшая глина была выбита конскими копытами, в ямках скопилась кровь. Конь привычно переступал через павших, обходил раненых, что ле