Оцените этот текст:Не читал10987654321
СодержаниеFine HTMLPrinted versiontxt(Word,КПК)Lib.ru html
Сборник. Преступления могло не быть!

     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: "Преступления могло не быть!". Сборник
     Издательство "Казахстан", Алма-Ата, 1970
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 14 января 2002
     ---------------------------------------------------------------------



     Под общей редакцией
     министра внутренних дел Казахской ССР,
     генерала внутренней службы II ранга
     Ш.Кабылбаева

     Составители:
     И.В.Антипов, А.В.Штульберг

     Спецредактор
     полковник внутренней службы
     Ф.Е.Молевич


     Значительное  сокращение  тяжких   и   особо   опасных  преступлений  в
социалистическом   обществе   выдвигает   актуальную   задачу    дальнейшего
предотвращения малейших  нарушений  социалистической законности,  всемерного
улучшения дела воспитания активных и сознательных граждан. Этим определяется
структура и содержание очередного сборника о делах казахстанской милиции.
     Профилактика,  распространение правовых знаний, практика работы органов
внутренних  дел,  тема  личной  ответственности перед  обществом,  забота  о
воспитании  молодежи,  вера  в  человеческие силы  и  возможность порвать  с
преступным прошлым -  таковы  темы  основных разделов сборника.  Авторы  его
сделали  также   первую   попытку  раскрыть  причины  некоторых  характерных
правонарушений.
     Книга документальна,  написана работниками Министерства внутренних дел,
прокуратуры, представителями общественности, журналистами, непосредственными
участниками и свидетелями событий.


СОДЕРЖАНИЕ

     Ш.Кабылбаев. Преступлений не должно быть!
     И.Кацай. Одна из сложных социальных проблем

НА ПЕРЕДНЕМ КРАЕ

     А.Тумарбеков. Волки
     А.Штульберг. Встреча состоялась
     М.Пруслин. Разоблачение старшего бухгалтера
     Н.Ковалев. По следу
     А.Михайлов. Так не шутят
     А.Мызников Десять пачек грузинского чаю
     К.Биндер. Прочитайте и распишитесь
     Н.Янина. Справедливости ради
     Н.Ахметов. "Шутка"
     В.Попов. Трое неизвестных
     Д.Елфимов, И.Антипов. Трясина

ЛИЧНО ОТВЕТСТВЕН

     У.Сеитов. Соблюдение закона - долг каждого
     В.Харин. Расставаясь с тягостными воспоминаниями
     И.Антипов. Кто проглядел ребят?
     К.Баялин, А.Штульберг. Загадочные пассажиры
     В.Джанаев, Т.Фроловская. Конец карьеры
     А.Бойко, А.Ершов. Перешагнув последний рубеж
     В.Шамардин. Под дулом обреза
     Е.Косаев, Н.Серикбаев. Странствующий "Аполлон"
     И.Лепихин. "Безупречная" биография
     Б.Самсонов. Исповедь перед людьми

БЕРЕГИТЕ РЕБЯТ

     А.Стамкулов. Судьба подростка
     Г.Уманов. Между добром и злом
     В.Костина. Служба такая
     К.Биндер. Становление
     А.Ершов. "Детские" игры
     Б.Самсонов. Сыновья
     Н.Янина. Перед торжественным днем
     А.Штульберг. Разбитая гитара

"ВЕЛИКИЙ ПРОВОКАТОР"

     К.Баялин, А.Штульберг. Расскажите, как это было
     В.Копелиович, Н.Шапченка. Алиби Мишки Самсонова
     В.Колыш. Последняя ночь
     Ю.Кузнецов Острая игла степной колючки
     И.Антипов. Хмельной вояж
     А.Штульберг. Два преступления
     Н.Ульянов. А.Новиков. Концерн липовых дел

ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО!

     Ф.Молевич Никогда не поздно
     В.Копелиович, Н.Шапченко. Непредусмотренный вариант
     В.Шиляев. Ильин меняет характер
     П.Витвицкий, В.Шиляев. Ставка на доверие
     Н.Янина. Рука надежды
     П.Витвицкий. Жизнь начинается в тридцать
     В.Попов. От тьмы к свету
     А.Москвитин. Дорога к цели



Ш.КАБЫЛБАЕВ,
                         министр внутренних дел
                             Казахской ССР

ПРЕСТУПЛЕНИЙ НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ!


     Название этой  книги в  какой-то  мере дает возможность судить и  о  ее
содержании.  Материалы,  предлагаемые  массовому  читателю,  документальны в
своей основе,  их  сюжеты почерпнуты из жизни,  из практической деятельности
нашей милиции и судебных органов.
     В  задачу  авторов не  входило создание "увлекательного чтива"  (в  том
смысле,   в   каком  его   воспринимают  иные   невзыскательные  потребители
сногсшибательных детективов).  Цель была иная:  показать причины и  условия,
которые  в   конце  концов  приводят  человека  на  путь  нарушения  закона,
попытаться восстановить цепь  обстоятельств в  поступков,  которые вынуждают
общество принимать меры самозащиты. Как известно, с болезнью легче бороться,
если знать ее возбудителей.  Это относится и  к  такому социальному явлению,
как преступность.
     В странах капитала,  где существуют частная собственность, эксплуатация
человека  человеком,   безработица,  нищета,  расизм,  беззастенчивый  культ
наживы,  профессиональная преступность  (гангстеризм) становится  неизбежной
мрачной тенью самого общества.  Например,  в  США преступность за  последние
годы  увеличилась почти вдвое и  превратилась в  национальное бедствие.  Как
признал президент Р.  Никсон в  своем выступлении по радио,  "преступность и
насилие  в  стране  за  последние годы  росли  в  десять  раз  быстрее,  чем
население".   А  сенатор  Эдвард  Кеннеди  публично  заявил:   "Страх  перед
преступностью является самым большим страхом, который мы сегодня переживаем.
Он преследует нас повсюду: когда мы работаем, ходим, спим... "
     Карл Маркс писал, что есть что-то зловещее в обществе, где преступность
обгоняет  рост   населения.   Такой  строй  болен  смертельным  недугом,   и
преступность является одним из первых признаков этого.
     Раковая  опухоль  преступности  разъедает  и   Федеративную  Республику
Германии.  Всеведущая статистика подсчитала:  здесь каждые пятнадцать секунд
совершается уголовное преступление.  Один из руководителей западногерманской
полиции заявил:  "Если этот процесс не  будет приостановлен,  то  мы  станем
нацией уголовников".
     Но,  как показывает практика, на протяжении многих и многих лет никакие
криминологические изыскания,  заклинания  печати,  послания  президента  США
конгрессу,   увеличение   численности  полиции   и   рост   ее   технической
оснащенности,  различные административные меры  -  ничто  не  может  оказать
существенного влияния на снижение преступности в западных странах.
     Иначе обстоит дело в Советском Союзе.  У нас давно уже ликвидированы те
коренные социальные условия,  которые порождают преступность и  способствуют
ее  развитию,   в  частности  эксплуатация  человека  человеком,   нищета  и
безработица.   Истоками  преступности  в  нашей  стране  остаются  пережитки
прошлого,  но  они не вытекают из социально-экономической природы советского
общества, а, наоборот, резко противоречат ей.
     Пережитки прошлого живучи.  Они коренятся в быту и в сознании людей еще
долго после того,  как исчезает породивший их строй. В.И.Ленин указывал, что
борьба с ними будет упорной и нелегкой,  что "это - начало переворота, более
трудного,   более  существенного,  более  коренного,  более  решающего,  чем
свержение  буржуазии,   ибо   это   -   победа  над  собственной  косностью,
распущенностью,  мелкобуржуазным эгоизмом,  над  этими  привычками,  которые
проклятый  капитализм  оставил   в   наследство  рабочему   и   крестьянину"
[В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, стр. 5].
     Неправильное  воспитание  в  семье,   бесхарактерность  и  легкомыслие,
распущенность,   бескультурье,   утрата  чувства  ответственности  за   свои
поступки, погоня за ложно понятой романтикой, ревность, желание отомстить...
Сколько уголовных дел -  столько и  побудительных мотивов,  которые в  самых
неожиданных сочетаниях приводят человека к  конфликту с  обществом.  Однако,
как  уже  говорилось,  в  социалистической стране не  может быть  и  речи  о
безысходном тупике в борьбе с преступностью. Факторы, ее обусловливающие, не
относятся  к  коренным  социально-экономическим  процессам,   и  постепенное
устранение их вполне возможно.
     Именно  такая  задача  поставлена  Программой  КПСС.  И  здесь  отрадно
отметить,  что  для  искоренения преступности сделано уже  немало.  За  годы
Советской власти она снизилась по стране в  несколько раз,  хотя численность
населения возросла почти на 80 миллионов человек.
     Казахстан  не   является  исключением  в   общей   картине   сокращения
правонарушений.  Этому  способствовало последовательное претворение в  жизнь
известных июльских (1966 года) решений ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета
СССР  и  Совета  Министров СССР  о  мерах  по  усилению охрану общественного
порядка,  наметивших пути  улучшения деятельности административных органов и
усиливших активизацию общественности в  борьбе  за  образцовый правопорядок.
Этому способствовало и  постановление ЦК  КПСС и  Совета Министров СССР 1968
года о мерах по дальнейшему укреплению советской милиции, которое нацеливает
государственные органы на то, чтобы вместе со всем советским народом сделать
в ближайшее время решительные шаги по искоренению преступности.
     При   этом  на   первый  план  выступает  большая  и   сложная  работа,
направленная прежде всего на то, чтобы предотвращать возможные преступления,
пресекать их в зародыше. К. Маркс указывал: "Мудрый законодатель предупредит
преступление,  чтобы не быть вынужденным наказывать за него".  А  в одном из
очерков этой книги приводятся памятные слова В.  И. Ленина: "Прежде всего мы
должны убедить,  а потом принудить.  Мы должны во что бы то ни стало сначала
убедить, а потом принудить" [В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т. 43, стр. 54].
     Основные требования июльских (1966 года) решений партии и правительства
направлены на  всемерное  улучшение воспитательной работы  среди  населения,
особенно  среди  молодежи,   развитие  активности  трудящихся  в   борьбе  с
правонарушениями,  повышение  правовой  ответственности  каждого  советского
гражданина.  При  этом особо подчеркивается,  что  руководители предприятий,
строек, учреждений, колхозов, совхозов, учебных заведений, а также секретари
партийных,  комсомольских организаций  и  председатели комитетов  профсоюзов
несут ответственность за проведение работы по предотвращению правонарушений.
     В  целях  развития  мер  профилактики постановление ЦК  КПСС  и  Совета
Министров  1968  года  предлагает  шире  практиковать выступления работников
милиции  среди  населения,  укреплять  их  связи  с  добровольными народными
дружинами.
     В  республике  ежемесячно  (силами  работников органов  внутренних дел)
проводится до 2500 бесед и  докладов;  около 150 статей и  других материалов
публикуется в периодической печати, организуется до 100 выступлений по радио
и  телевидению.  Кроме того,  в правовой пропаганде участвуют прокурорские к
судебные работники, преподаватели, ученые, лекторы общества "Знание".
     И сегодня можно уже с полным правом утверждать -  в целом по Казахстану
профилактическая разъяснительная работа приносит ощутимые результаты. В этом
направлении представляют интерес  последние данные  уголовной статистики;  в
первом полугодии 1969 года преступность,  например,  в  Павлодарской области
сократилась в сравнении с тем же периодом предыдущего года более чем на одну
пятую.   В  Чимкентской,   Семипалатинской,  Гурьевской  и  Талды-Курганской
областях она снизилась в пределах от десяти до четырнадцати процентов. Таких
темпов ранее не  наблюдалось.  (Здесь надо  особо отметить,  что  сокращение
достигнуто также  за  счет  основных видов  тяжких  преступлений,  включая и
хулиганские проявления, и так называемые уличные преступления).
     Эти  цифры  вселяют  уверенность  в  то,   что  работа  по  искоренению
правонарушений идет в  нужном направлении,  что  мы,  сумеем в  конце концов
очистить наше общество от всяческой скверны.
     Конечно,  успокаиваться и благодушествовать еще рано. Для того, чтобы и
дальше   вести   профилактическую  работу,   чтобы   успешно   предотвращать
правонарушения,  необходимо пристально изучать причины,  им  способствующие,
выяснять условия, в которых они возникают и могут возникнуть.
     В  этом  предисловии  нет  нужды  пересказывать содержание  публикуемых
материалов -  все они перед читателем. Почти в каждом из очерков и зарисовок
авторы стремились вскрыть, что же именно толкнуло того или иного человека на
преступление и что можно было сделать, чтобы это преступление предотвратить.
     В отдельных очерках, например в очерке заместителя прокурора республики
И.  Кацая, дается общая характеристика условий, способствующих столь опасным
преступлениям,   как  хищения  социалистической  собственности.  Вскрываются
каналы,  которыми пользуются расхитители и растратчики.  Это,  прежде всего,
ослабление  контрольно-ревизионной работы,  намеренная запутанность учета  и
отчетности, неправильный подбор кадров, преступная халатность и ротозейство.
     Моральные устои  нашего общества требуют решительной борьбы с  вредными
обывательскими взглядами на "казенное" имущество как на бездонную бочку,  из
которой свободно,  не  стесняясь,  может черпать каждый,  кому не лень,  ибо
"государство не обеднеет",  а  присвоение такого имущества -  это,  дескать,
даже и воровством назвать нельзя.
     Авторы  сборника "Преступления могло  не  быть!"  в  основном работники
органов внутренних дел и  прокуратуры,  для которых борьба с преступностью -
дело всей их жизни.  Они хорошо знают материал,  с  которым сталкиваются изо
дня в  день.  Поэтому и  очеркам их,  на мой взгляд,  присущи достоверность,
стремление глубоко разобраться в  обстоятельствах и  поступках и,  с  другой
стороны,   принципиальная  непримиримость  к   нарушителям  законов   нашего
общества.
     Читая книгу,  мы можем проследить пути падения каждого из персонажей, о
которых рассказывается в очерках. По-разному складываются их судьбы, но, как
правило,   на   скамью  подсудимых  их   приводит  духовная  опустошенность,
стяжательство,  рабское преклонение перед деньгами и  вещами,  эгоистическая
уверенность,  что  "все  дозволено".  Эту  мысль,  подтвержденную конкретным
жизненным содержанием,  мы находим,  например, в очерке заместителя министра
внутренних дел А. Тумарбекова.
     В  ряде  очерков  перед  нами  наглядно  предстает пагубность пьянства,
обреченность устремлений жить легко и  "красиво" за счет общества или чужого
труда,  дикарского неуважения к человеческой личности, полного равнодушия ко
всему,  что непосредственно нас не  касается.  Подобные качества характера и
"жизненные принципы" никогда ни к чему доброму не приводят.
     Взять хотя бы пьянство.  По данным уголовной статистики, за 1968 год по
Казахстану в  нетрезвом  состоянии  совершено 57  процентов всех  умышленных
убийств и  грабежей,  60  процентов разбойных нападений,  свыше  трети  краж
личного имущества граждан,  почти три  четверти хулиганских проявлений.  Эти
цифры не требуют комментариев.
     Чтение книги вызывает много мыслей,  связанных непосредственно с делами
житейскими,  с  судьбой каждого человека,  каждой семьи.  Когда речь  идет о
воспитании нового человека,  о становлении характера, мелочей не бывает, все
важно.  Каждое преступление влечет за собой Наказание, оно неотвратимо, и ни
один  преступник не  минует кары государственной или  общественной:  никакое
преступное  деяние  не   может  быть   оправдано  стечением  неблагоприятных
обстоятельств,  недостатками воспитания в семье,  в школе,  в коллективе. На
это   особенно  обращаешь  внимание,   читая  очерки  о   несовершеннолетних
нарушителях.   (Кстати,  принятые  на  протяжении  последнего  времени  меры
способствовали тому, что в первом полугодии 1969 года, по сравнению с тем же
периодом прошлого года,  преступность среди  несовершеннолетних снизилась по
республике на одну пятую, а, к примеру, в Гурьевской и Павлодарской областях
- наполовину, в Кокчетавской - на одну треть).
     Правомерным кажется в сборнике и раздел "Еще не поздно!" -  о тех,  кто
отбывает свой срок наказания,  о том,  что человеку никогда не поздно встать
на  путь  исправления.  Эти  очерки  и  о  нелегкой,  но  благородной работе
воспитателей исправительно-трудовых учреждений, об усилиях, которые зачастую
приносят благоприятные плоды.
     Очерки,  посвященные проблемам исправления и перевоспитания осужденных,
приобретают особо  актуальный характер в  свете важных документов,  принятых
июльской (1969 года) сессией Верховного Совета СССР.  Речь идет об  "Основах
исправительно-трудового законодательства Союза ССР и  союзных республик",  а
также о внесении дополнений и изменения в Основы уголовного законодательства
(определение понятия "особо опасный рецидивист",  порядок условно-досрочного
освобождения и т.п.).
     Принятию этих  законов предшествовала большая и  кропотливая работа,  в
которой участвовали широкие круги общественности, ученых-юристов, депутатов,
работников  административных органов.  При  этом  учитывались многочисленные
предложения трудящихся, выступления органов печати.
     Не секрет,  что некоторые граждане видят единственное средство в борьбе
с преступностью -  жесткую кару,  и только кару.  Они глубоко ошибаются, ибо
только этим человека не  исправишь.  Но  и  снисходительность,  либерализм к
преступнику опасны, ибо потворствуют его дурным наклонностям.
     Вот  почему в  принятом сессией Верховного Совета СССР  Законе прямо  и
недвусмысленно сказано,  что  исправительно-трудовое  законодательство имеет
своей задачей обеспечение исполнения уголовного наказания с  тем,  чтобы оно
не  только  являлось  карой  за  совершенное преступление,  но  исправляло и
перевоспитывало осужденных,  предупреждало совершение новых преступлений как
осужденными, так и иными лицами.
     Новые   законы   направлены   на   укрепление   правопорядка,   в   чем
заинтересовано  все  общество.   Они  являются  актом  гуманизма,   отвечают
требованиям народа и встречены всеми трудящимися с единодушным одобрением.
     Известно,  что весьма часто нарушитель,  попав под меч закона,  склонен
обвинять в  своем падении кого угодно,  только не себя,  не свои собственные
безответственность, легкомыслие, безволие, неуважение к обществу, к правилам
и нормам социалистического общежития.  Виноваты все, хроме него. И требуются
большие психологические усилия,  чтобы  заставить его  взглянуть на  события
трезво и непредвзято, поискать корень зла в себе самом.
     Криминология со всей очевидностью доказывает,  что в  настоящее время в
Советском Союзе  материально-бытовые условия перестали играть сколько-нибудь
существенную роль в формировании антиобщественных взглядов и привычек. У нас
нет голодных, разутых и раздетых людей, у нас каждому обеспечены все условия
для  труда,   учебы,   для  повышения  квалификации.  Государство  учитывает
стремление каждого человека жить лучше.
     Анализ уголовных дел об убийствах, разбоях, грабежах, хищениях, кряжах,
спекуляции  свидетельствует о  том,  что  побудительными  мотивами  являлось
отнюдь не стремление обеспечить себе хлеб насущный.
     В  известной мере нельзя сбрасывать со счета индивидуальные особенности
того  или  иного  человека.  Темперамент,  свойства  характера,  жестокость,
малодушие,  жадность -  эти черты не обязательно приводят к преступлению, но
могут стать для него основой.  И все это непременно учитывается в проводимой
воспитательной работе.
     Эта книга и  о сложностях,  с которыми приходится сталкиваться в работе
сотрудникам  милиции  и  следственного аппарата.  Иной  раз  жизнь  явно  не
вмещается в определенную традиционную схему.  Оказывается,  и с семьей все в
порядке,  и  в  школе  был  на  хорошем  счету,  трудился  неплохо,  разумно
использовал  досуг,   интересовался  литературой  и  искусством,   занимался
спортом,  не пил, к картам не прикасался, сомнительных знакомств не заводил.
И все же - преступление.
     Почему?  Видимо,  в  этом человеке нравственные устои все же  оказались
подточенными,  незаметно для окружающих,  а подчас и для него самого.  Ф. Э.
Дзержинский подчеркивал: "Преступление почти всегда - результат ослабленного
сознания или  понимания,  что человек живет в  обществе,  для общества и  по
законам общества".
     Эти слова пламенного рыцаря революции весьма актуальны.  О  них следует
помнить при проведении профилактической работы, особенно среди молодежи.
     Составители  назвали  этот  сборник  "Преступления могло  не  быть!"  А
предисловие к  нему озаглавлено:  "Преступлений не должно быть!"  В этом нет
никакого противоречия.  "Преступлений не  должно быть"  -  требует Программа
КПСС,  требует весь советский народ. Добиться такого положения - полностью в
наших силах.



И.КАЦАЙ,
                        заместитель прокурора
                            Казахской ССР

ОДНА ИЗ СЛОЖНЫХ СОЦИАЛЬНЫХ ПРОБЛЕМ


     Значение  сформулированных  в  Программе  КПСС  норм  морали  строителя
коммунизма состоит именно в  том,  чтобы обобщить принципы,  которыми должен
руководствоваться   новый   человек.   Формирование   марксистско-ленинского
мировоззрения направлено на полное преодоление пережитков прошлого. Но нужно
иметь  в  виду,  что  человека  переделать  гораздо  сложнее,  чем,  скажем,
отремонтировать  самую  сложную  машину.   Отрицательные  взгляды,   обычаи,
привычки обладают живучестью и передаются от поколения к поколению.
     Искоренение пережитков происходит к  тому же в  обстановке ожесточенной
битвы  с  буржуазной идеологией.  Невозможно механически переселить людей из
царства капитализма в  эпоху,  коммунизма.  Надо прежде всего позаботиться о
том, чтобы освободить их от груза капиталистического прошлого.
     Октябрьская  революция   разбудила  творческую  активность  трудящихся.
Условия социализма являются весьма благоприятными для воспитания людей новой
морали. Это одна из главных задач нашей партии и правительства.
     Несмотря  на  большие  трудности и  сложность поставленной задачи,  вся
история   жизни   советского   государства   свидетельствует   об    успехах
марксистско-ленинского идеологического воспитания.  Мы  можем  добиться  еще
больших успехов в  этой области,  еще более успешно преодолевать преграды на
пути формирования характера человека будущего.
     Борьба с  пережитками,  изменение выработанных веками навыков и нравов,
успешно начатые нашей революцией,  -  дело  длительное.  Ленин очень образно
показал,  как старое общество влияет на  сознание трудящихся:  "Да,  рабочий
класс китайской стеной не отделен от старого буржуазного общества.  И  когда
наступает революция, дело не происходит так, как со смертью отдельного лица,
когда умерший выносится вон.  Когда гибнет старое общество,  труп его нельзя
заколотить в  гроб и положить в могилу.  Он разлагается в нашей среде,  этот
труп гниет и заражает нас самих" [В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т. 3. 6, стр.
408-409].
     У  нас  еще  есть люди,  которых одолевают жадность,  стяжательство,  в
которых основательно укоренились частнособственнические инстинкты.  У них на
первом  плане  личные,  сугубо  индивидуалистические интересы.  Они  на  все
смотрят только с точки зрения своей выгоды, забывая о долге перед обществом,
перед  Родиной.  Они  ставят  личные  интересы выше  общественных,  стремясь
устроить  свою  жизнь  за   счет  других,   часто  не  останавливаясь  перед
совершением  тяжких  преступлений.  Люди  с  психологией стяжателей  подобны
паразитам,  ибо их цель не обременять себя трудом,  а присваивать результаты
труда других.
     Именно против людей,  ищущих легкие пути  наживы за.  счет общества,  и
направлено острие нашей судебной системы.  Необходимо всеми мерами пресекать
попытки отдельных индивидуумов вести  паразитический образ жизни,  вплоть до
их уголовного преследования.
     Вот  случай  на  руднике  Бестюбе.  В  сумерках  из  продовольственного
магазина  донесся  женский  крик.  Люди  встревожились,  прибежали  к  месту
происшествия,  сбили с  дверей замок и  ахнули:  на полу лежала связанная по
рукам и ногам продавщица Фаина Полтавцева.  Женщину развязали,  кто-то подал
ей воды...
     Немного успокоившись,  продавщица рассказала,  что полчаса назад на нее
напали грабители.  Их  было трое.  Они  забрали дневную выручку,  кое-что из
ценных вещей и,  пригрозив,  чтоб  она  молчала,  сели  в  легковую машину и
скрылись.
     Сказав это,  Полтавцева снова заголосила, посылая проклятия налетчикам.
Ей,  конечно,  сочувствовали,  просили  успокоиться,  дескать,  молодчики не
уйдут.
     И  правда,  на  другой день утром на  руднике Бестюбе работники милиции
задержали парней,  по приметам похожих на грабителей.  Ими оказались шахтеры
Тютюнов, Вид и Геращенко. Задержанных допросили.
     Да, вчера вечером, охотясь на озере, они действительно приезжали в село
на  своей машине,  чтобы купить вина,  но магазин оказался закрытым изнутри.
Постучались.  В  окно выглянула женщина,  по  виду продавщица,  и  не  очень
вежливо отказалась обслужить их.  Пришлось повернуть обратно. Поздно вечером
ребята уехали на ферму и заночевали там у своих знакомых.
     Следователи   запросили   мнение   руководителей  рудника.   Отзывы   о
задержанных были  весьма  лестные.  Все  трое  -  ударники коммунистического
труда,  дружинники.  Подозрения,  возникшие поначалу, стали рассеиваться. Не
верилось, что шахтеры, честные труженики, могли пойти на преступление.
     Так и вышло.  Осматривая место происшествия, начальник районной милиции
майор   Шонтыбаев  обнаружил  под   прилавком  перчатку,   упавшую  с   руки
пострадавшей,  а  в  ней  золотые наручные часы.  А  ведь Полтавцева образно
рассказывала на допросе, как грабители снимали их, как крутили ей руки.
     Улика против самой же  "пострадавшей".  Полтавцева грубо сработала,  не
сумев разыграть сцену ограбления, и выдала себя с головой.
     Что   же   заставило  продавщицу  сделать  столь   рискованный  шаг   -
инсценировать  ограбление  магазина?  Духовная  опустошенность,  преклонение
перед золотым тельцом.
     Приехав  на  целину,  Полтавцева  со  своим  мужем  получили  ссуду  на
строительство дома.  Ей помогли транспортом, строительными материалами. Все,
казалось бы,  шло хорошо,  но  однако не давала покоя мысль:  "Как и  на что
обставить свой особняк?"  Вскоре в  новом доме появляется спальный гарнитур,
купленный на взятые из выручки деньги.  А затем из той же выручки Полтавцевы
рассчитались и  со  ссудой.  Делалось все  это совершенно свободно,  так как
никакого  контроля за  работой  магазина не  было.  Полтавцевы распоряжались
кооперативными деньгами, как личными.
     Таким образом,  образовался долг в полторы тысячи рублей. Надо погашать
его.  Но как?  Возможность представилась в тот вечер, когда шахтеры приехали
за вином.  Как только они повернули от магазина,  Полтавцева сразу же решила
сыграть роль "пострадавшей".  Не  обошлось здесь и  без  пособников.  Сторож
магазина,  предварительно "подогретый" водкой  за  счет  щедрой  продавщицы,
связал симулянтке руки и на двери снаружи накинул замок.
     Как  видим,  мошенники пытаются  сыграть  на  доверии  советских людей,
стремятся  использовать  законы  и   различные  обстоятельства  для  личного
обогащения.
     Для  большинства советских людей уже стали нормой поведения благородные
и  бескорыстные  поступки.   Об  этом  свидетельствуют  переполненные  столы
находок,    многочисленные   случаи    бескорыстного   возвращения    денег,
драгоценностей,   документов.   Такова   психология   советского   человека,
коллективиста, гуманиста и правдолюбца.
     В  Глубоковском  районе  Восточно-Казахстанской области  по  халатности
продавщицы Власовой вместе с  товаром была  продана дневная выручка -  около
трехсот рублей.  Продавщица положила деньги в  пачку из-под  соли  и  забыла
предупредить об этом свою сменщицу. Та, не подозревая об отложенных деньгах,
продала их... за семь копеек вместе с другими пачками соли.
     В  тот момент,  когда женщины охали да  ахали,  в  магазин пришел Федор
Федорович Затлер. Улыбнувшись, он выложил на прилавок дневную выручку.
     - Получайте, да будьте осмотрительнее!
     В социалистическом обществе, которое служит интересам трудящихся, факты
хищений  тем   более   являются  нетерпимыми.   Обычно   лица,   совершающие
преступления против социалистической собственности,  прежде всего уклоняются
от  общественно полезного труда,  ведут  паразитический образ  жизни.  Народ
метко окрестил их тунеядцами. Все они, используя различные лазейки, живут на
нетрудовые доходы.  И возмутительнее всего то,  что тунеядцы пользуются теми
же  общественными  благами,   что  и  трудящиеся.  Это  противоречит  самому
характеру социалистического общества,  находится в  вопиющем  противоречии с
Конституцией СССР, с ее лозунгом: "Кто не работает, тот не ест".
     Охрана народного добра всегда была  одной из  основных задач Советского
государства.  Еще  декрет  о  земле,  принятый в  первый  день  установления
Советской власти 8  ноября 1917 года,  объявил тяжким преступлением какую бы
то ни было порчу конфискуемого имущества, принадлежащего всему народу. Тогда
же В.  И.  Ленин в обращении "К населению" писал:  "Берегите,  храните,  как
зеницу ока,  землю,  хлеб,  фабрики,  орудия,  продукты, транспорт - все это
отныне будет всецело вашим, общенародным достоянием" [В.И.Ленин. Полн. собр.
соч., т, 35, стр. 67].
     Когда  встречаешься  с  продуманным,   сознательным  преступлением,  то
невольно задаешься вопросом:  а на что рассчитывал человек,  идя на сделку с
совестью?  Речь идет о преднамеренном преступлении,  а не о каком-то другом,
требующем психологического анализа.
     Не  так  давно  по  протесту  прокурора  Верховный  суд  Казахской  ССР
пересмотрел  дело   в   отношении  осужденной  Козляк,   бывшего  начальника
Капитоновского отделения связи, и отменил приговор Макинского народного суда
за мягкостью.
     Вина  Козляк  заключалась  в  том,  что  на  протяжении  ряда  лет  она
присваивала деньги  пенсионеров:  около  7000  рублей  умерших  пенсионеров.
Козляк  не  порочила других,  на  работе была  тихой  и  исполнительной,  не
перечила начальству, искусно прятала взгляды мещанки и стяжательницы.
     Здесь одной из  причин преступления явилась бесконтрольность со стороны
финансовых органов,  органов связи и  социального обеспечения,  бдительность
которых Козляк сумела притупить. За пять с лишним лет никто по-настоящему не
удосужился проверить ее работу!
     К  сожалению,  есть еще  немало людей,  считающих государственную казну
своей   вотчиной.   Характерен  в   этом   отношении  процесс  над   группой
расхитителей,  орудовавшей в Канайском откормочном совхозе и тресте столовых
и  ресторанов.  Их  преступления стали  возможными потому,  что  большинство
материально ответственных должностей здесь занимали люди,  нечистые на руку,
ранее судимые.  Так, главным бухгалтером в совхозе работал освободившийся из
мест  заключения некто  Капанов.  Человеку  доверили ответственный пост,  не
проверили его деловые и моральные качества. И ошиблись.
     Оказавшись у  народной казны,  Капанов  развил  бурную  "деятельность".
Одним из  способов хищения была заведенная им  система выдачи денег из кассы
"по бумажкам",  или,  как называли их здесь, по "специальным распоряжениям",
которые выписывались на заготовителей треста столовых и  ресторанов,  ничего
не ведавших об этом. Деньги же получал Капанов и его компания.
     У  мошенника нашлись покровители.  Чтобы  скрыть следы  его  махинаций,
главный  бухгалтер  треста  Ли   выписывал  "авизовки"  на   применение  так
называемых дополнительных торговых скидок.  Это делалось вопреки положению о
ведении денежных операций, которым запрещено расходование средств из выручки
одного предприятия для  нужд  другого,  хотя  и  входящего в  одну и  ту  же
систему.
     Бывший   директор   этого   совхоза   Мустафин   ослабил   контроль  за
расходованием государственных средств,  слепо  доверился  своим  подчиненным
Капанову  и  другим.  А  в  результате ему  самому  пришлось нести  судебную
ответственность.    Как   видим,   советские   законы   карают   не   только
непосредственных  исполнителей,  но  и  тех,  кто  способствовал  совершению
преступления или создавал условия преступнику.
     Успех борьбы с хищениями в значительной мере зависит от того, насколько
строго мы будем спрашивать не только с тех,  кто крадет, но и с тех, на кого
возложен  контроль за  сохранностью социалистической собственности.  Недаром
народная мудрость гласит:  "Не клади плохо,  не вводи вора во грех". Доверие
тогда  приносит  пользу,   и  воспитывает  людей,  когда  оно  сочетается  с
интересами общества и государства.
     Природа нашего социалистического общества такова,  что каждый советский
человек кровно заинтересован в сохранности народного достояния. Он не должен
проходить мимо нарушений законности,  обязан сообщать следственным органам о
готовящемся преступлении. В этом одно из условий искоренения преступности.
     Однако в  отдельных коллективах утвердилось терпимое отношение к мелким
хищениям.  Дескать,  от этого государство не обеднеет. Как правило, тех, кто
берет  на  предприятии  клубок  шерсти,  килограмм  мяса,  кусок  доски,  не
привлекают к  ответственности,  не  создают вокруг  них  атмосферу всеобщего
осуждения,  забывая,  что  такие "карманные" кражи наносят вред государству,
влекут за собой крупные хищения.
     С таких "мелочей" начинали хищения народного добра заготовитель Чуйской
заготконторы Джумагулов и  бухгалтера этой же конторы Шахова и  Побединская.
Поначалу они  брали  кое-что  на  "карманные расходы",  но  дальше -  больше
аппетит разгорался. Почувствовав безнаказанность, стал" воровать тысячами. И
вот   результат:   основной  заводила  этой  хищнической  группы  Джумагулов
приговорен  к   расстрелу,   а   его  сообщники  получили  длительные  сроки
заключения.
     Контроль за сохранностью народного добра,  подбор кадров на материально
ответственные  посты  должны  находиться  в  центре  внимания  администрации
предприятий,  партийных  и  общественных организаций.  Надо  создавать такие
условия,  чтобы никому не  повадно было  красть,  расхищать социалистическую
собственность.
     Необходимую  и   квалифицированную  помощь  в   этом  призваны  оказать
работники  суда,   прокуратуры  и   милиции.   Только  при  тесном  контакте
судебно-следственных     органов      с      руководителями     предприятий,
общественниками-активистами  можно   добиться  положительных  результатов  в
решении профилактических задач по предупреждению преступности.
     Так,  расследуя дело  о  растрате государственных средств  в  Кировском
поссовете,  работник  Талды-Курганской городской  прокуратуры Ким  предложил
конкретные меры  по  устранению причин хищений.  Он,  в  частности,  отметил
необходимость учета  выдаваемых квитанций в  приеме  денег,  который  раньше
почему-то не предусматривался инструкциями, а также обязанность плательщиков
расписываться в этих квитанциях. Ким предложил упорядочить прием поступающей
от граждан госпошлины. Рекомендации следователя одобрены сессией поселкового
Совета, по ним принято соответствующее решение.
     Такой  стиль работы характерен для  большинства работников,  стоящих на
страже  законности  и   социалистического  правопорядка.   Важно  не  только
своевременно  раскрыть  преступление,  но  и  выяснить  причины  и  условия,
способствующие его совершению, закрыть все лазейки для злоумышленников.
     Среди многочисленных причин преступности мы назвали пережитки прошлого,
влияние  капиталистического мира  и  его  идеологии,  отставание сознания от
бытия. Это основные причины преступности в нашей стране.
     Однако  по  мере  дальнейшего  развития  общественных отношений,  роста
сознательности населения выявляются и  некоторые другие менее  значительные,
но все же существенные причины преступности, халатного отношения к народному
добру.
     Как известно,  преступником,  мошенником,  нарушителем социалистической
законности   не    становятся   сразу.    Здесь    важно    увидеть   истоки
несоциалистического отношения к  людям,  к  общественной собственности еще в
неправильных семейных отношениях, в пагубном, но незаметном на первый взгляд
влиянии отрицательных примеров семейного быта.
     Зачастую  бытовая  неустроенность,  неумение  организовать свой  досуг,
никчемность существования и  отсутствие цели  в  жизни  рождают людей вялых,
слабовольных,  не  имеющих  четких  моральных критериев,  колеблющихся между
добром и злом, сторонящихся общественно полезной деятельности.
     Задача  подготовки нового  человека  социалистического общества состоит
прежде всего в воспитании активных и сознательных граждан. Именно активность
и  сознательность людей  помогают нам  наиболее успешно  бороться с  тяжелым
наследием прошлого и с недостаточно воспитанными членами общества.
     Пассивность в этом отношении наносит огромный вред. Практика воспитания
подрастающего  поколения  говорит  о   том,   что  если  оно  ведется  не  в
социалистическом  духе,   то  идет  воспитание  в  духе  противоположном.  И
поскольку этот  отрицательный процесс идет незаметно,  не  на  наших глазах,
результаты его становятся неожиданностью и порой трагедией.
     Говоря  об  истоках,  о  предыстории преступления,  мы  начинаем анализ
поступков   правонарушителя   с   отрицательных   пережитков   прошлого,   с
неправильного семейного воспитания.
     Мы анализируем бытовое окружение,  влияние двора,  улицы на нарушителя,
выискиваем ошибки  административно-хозяйственной деятельности,  ищем  истоки
преступления  в  нетрудоустроенности,  в  слабой  практической  деятельности
органов  милиции и  в  недостаточном воздействии общественных организаций на
личность преступника.
     А  сам  правонарушитель?  Что  мы  знаем  о  нем?  Что  нам  известно о
самостоятельности его  суждений,  о  его  гражданской  ответственности перед
народом?
     Не    слишком   ли    мало    требований   мы    предъявляем   к    его
культурно-образовательному  уровню,   к   его   умению   сдерживать   резкий
темперамент и характер,  к его воспитанности,  наконец,  умению вести себя в
обществе уважаемых людей-тружеников.
     Тема  личной  ответственности еще  не  получила  должного  освещения  в
юридической  и   правовой  литературе,   в   нашей   печати.   Здесь   много
противоборствующих причин.  Это  и  привычка все грехи взваливать на  школу,
семью, на общественные организации. И ложно понимаемое чувство товарищества,
когда коллектив,  "не  глядя" и  не  разобравшись 8  истории правонарушения,
спешит взять виновного на поруки.
     В   поисках  различных  объективных  причин  преступности  мы  невольно
отодвигаем   на   второй   план   личную   ответственность  правонарушителя,
затушевываем роль  субъективных факторов.  Однако,  если  необходимо вскрыть
весь  комплекс причин преступности,  мы  должны уделить пристальное внимание
личности преступника.
     На малоисследованном и  трудном пути нас ждут неожиданности и  не очень
утешительные открытия.  Но  без этого борьба с  преступностью не  может быть
успешной и результативной.
     Чаще  всего  мы  сталкиваемся  с   изощренным  лицемерием  преступника,
несмотря даже на молодой возраст. Обычно это "аккуратные и правильные" члены
общества,  рачительные и деловитые люди,  "умеющие жить, одеваться и неплохо
проводить время".
     Это  люди  в  силу  своей  лично придуманной или  взятой на  вооружение
удобной эгоистической философии стараются,  чтобы о них меньше знали,  чтобы
их  меньше  расспрашивали  и   меньше  ими  интересовались.   Их  раздражает
заинтересованность или внимание соседей,  товарищей по работе,  "сующих свой
нос куда не следует".
     История семейных традиций у  молодых правонарушителей говорит о внешнем
благополучии.  Обычно члены  семьи преступника -  неплохие люди,  труженики,
уважаемые члены трудовых коллективов.  Здесь,  как ни странно, мы опять-таки
сталкиваемся с крайностями воспитательной системы в семье.
     Когда-то Салтыков-Щедрин, желая подчеркнуть вред тепличного воспитания,
сказал об  одной девушке:  "Воспитание ей  дали нежное,  то есть глупое".  В
словах великого сатирика заключена глубокая и важная истина.
     Родители, люди старшего поколения, стремясь облегчить жизнь своим детям
и  считая,  что они "успеют поработать",  что "им не  нужно идти по такой же
трудной дороге,  как отцы",  не  следуют законам строгого и  требовательного
воспитания.  А  ведь дело тут не только в физических трудностях и опасностях
жизненных дорог,  а в том, чтобы воспитать у подрастающей смены нравственное
начало,   умение  отличать  добро  от  зла,  самостоятельность  поступков  и
суждений.
     В этом плане мы должны говорить и о степени подготовленности человека к
встрече со злом, о борьбе с инфантилизмом и безответственностью.
     В  итоге глубокого анализа любого серьезного правонарушения мы приходим
к  выводу,   что  сами  по  себе  семья,  школа,  общественные  организации,
спортивные   общества   и   культурно-просветительные  учреждения   еще   не
гарантируют  от  серьезных  заблуждений и  проступков,  ибо  иногда  все  то
положительное,  чем  окружает нас социалистическое общество,  не  прошло еще
через  личное  восприятие человека,  не  осмыслено  и  не  продумано им  как
граждански зрелым индивидуумом.  И  если молодой человек в 25 лет инфантилен
как  школьник младших классов и  к  тому же  имеет ряд  отрицательных черт и
наклонностей,  мы вправе забеспокоиться и забить тревогу,  потому что дорога
его к правонарушению, может быть, и не так уж длинна.
     В  1969  году  на  сессии  Верховного Совета СССР  были  приняты Основы
исправительно-трудового  законодательства Союза  ССР  и  союзных  республик,
Положение  о  предварительном заключении  под  стражу  и  Закон  о  внесении
дополнений и изменений в Основы уголовного законодательства.
     Борьба  за  дальнейшее  укрепление  социалистической законности в  духе
ленинских принципов требует  постоянного сочетания строгого  соблюдения прав
отдельной личности с охраной всего социалистического общества,  с неуклонной
охраной  Советского  государства  от  любых  преступных  посягательств.  Эти
положения составляют основу принятых законов.
     Известно,  что социалистическому обществу свойственна общая тенденция к
сокращению  числа  преступных проявлений.  В  отличие  от  капиталистических
государств  у   нас  нет  гангстеризма  и  аналогичных  форм  организованной
профессиональной преступности.  В  то  же  время  нельзя  не  отметить,  что
искоренение преступности,  ликвидация причин,  порождающих ее, - это одна из
самых сложных социальных проблем.
     Профилактика правонарушений,  усиление  воспитательной работы,  широкое
привлечение общественности к  охране общественного порядка вовсе не  умаляют
важной  роли  государственных  органов  и   значения  применяемых  ими   мер
государственного принуждения.
     Усилиями партийных,  советских и  общественных организаций в  последние
годы  был  осуществлен ряд  мер  по  улучшению работы исправительно-трудовых
учреждений.  Однако некоторая часть  лиц,  отбывающих наказание,  не  всегда
приобщается  к  честной  трудовой  жизни  и  вновь  совершает  преступления.
Поэтому,    определяя,    какие    общественно   опасные   деяния   являются
преступлениями, устанавливая наказание, наш уголовный закон выполняет важную
воспитательную и предупредительную задачу.
     Исправительно-трудовое   законодательство  направлено   на   исполнение
уголовного  наказания  с  тем,   чтобы  оно  не  только  являлось  карой  за
совершенное преступление,  но  и  исправляло  и  перевоспитывало осужденных.
Принятые законы устанавливают единые правила отбывания уголовного наказания,
а   также   единые   для   всех   союзных   республик   основные   положения
исправительно-трудовой политики и борьбы с рецидивной преступностью.
     Исходными  положениями принятого закона  являются  программные указания
нашей партии о том,  что в условиях социализма каждый выбившийся из трудовой
колеи человек может вернуться к  полезной деятельности.  Однако пока имеются
проявления  преступности,  необходимо применять  строгие  меры  наказания  к
правонарушителям.  С  учетом этого  вводятся более  суровый режим и  условия
отбывания наказания опасных рецидивистов,  а  также для осужденных за тяжкие
преступления.
     В  то  же  время  закон  дает  возможность  существенно смягчить  режим
содержания для осужденных,  вставших на  путь исправления.  Положения закона
учитывают необходимость строго индивидуального подхода к каждому осужденному
в   процессе  исполнения  наказания.   Предусматривается  широкий   комплекс
воспитательно-педагогических     мер:     труд,     общеобразовательное    и
профессиональное  обучение  осужденных,  меры  нравственного  и  физического
воспитания и  другие.  Ведущим  признаком  советской  системы  исправления и
перевоспитания  осужденных  является  сочетание  принуждения,  и  убеждения,
требований  закона  и  принципов  педагогики,   труда  и  обучения.  Главное
содержание нового закона - законность и гуманизм.
     Основы  исправительно-трудового  законодательства довольно  категорично
решают  вопросы  оказания  помощи  в  трудоустройстве лиц,  освобожденных от
наказания,  значительно  повышают  ответственность исполнительных  комитетов
местных  Советов  депутатов трудящихся за  правильное решение  этой  задачи.
Лица,  освобожденные от наказания, должны быть обеспечены работой не позднее
пятнадцатидневного срока со дня обращения за содействием в  трудоустройстве,
причем по возможности с учетом имеющейся у них специальности.
     Яркое  проявление гуманизма  советской исправительно-трудовой  политики
нашло  свое  воплощение  в  статье  47  Основ,   предусматривающей  оказание
материальной помощи лицам, освобожденным от наказания. Имеются все основания
считать,   что   Основы   исправительно-трудового   законодательства   будут
способствовать активному перевоспитанию людей, совершивших преступления.
     Всякое  преступление опасно  для  общества.  Эта  опасность возрастает,
если,  будучи наказанным,  преступник не  останавливается перед  совершением
нового  преступления.   Принятым  законом  четко  определено  понятие  особо
опасного рецидивиста в  общесоюзном порядке  (раньше  это  определение имело
некоторые различия  в  уголовных кодексах союзных  республик).  Установление
единого   понятия   особо    опасного   преступника   будет   способствовать
окончательному искоренению тяжких преступлений.
     Принятые  законы,   как  видим,   являются  важным  вкладом  в  решение
программной задачи партии о ликвидации в нашей стране преступности и причин,
ее порождающих.
     Социалистическая действительность обеспечивает советским людям реальные
возможности  пользования  всеми   благами   жизни:   плодотворно  трудиться,
интересно отдыхать, получать образование. Трудящиеся кровно заинтересованы в
том, чтобы в полной мере сохранялось общественное добро.
     Мы  знаем,  что  политический и  культурный рост советских людей,  рост
богатств  Страны  Советов  являются  непременными условиями нашего  движения
вперед.  И  потому  сознательные члены  общества считают  своим  гражданским
долгом  проведение решительной борьбы  со  всякого рода  посягательствами на
народное  добро.  Морально-правовое  воспитание советских людей,  воспитание
всего  населения в  духе  уважения социалистической собственности,  борьба с
хищениями  государственного и  общественного имущества  есть  одновременно и
борьба за коммунизм.



НА ПЕРЕДНЕМ КРАЕ

     Правовое  воспитание -  это  и  воспитание глубокого уважения к  людям,
стоящим на переднем крае борьбы с преступностью, готовность помогать им в их
тяжелой и такой необходимой всем работе.
     Показ достоинств людей, работающих в милиции, рассказ об их героических
буднях,  воспитание  уважения  к  ним  -  одна  из  важных  линий  правового
воспитания [Все  разделы книги  открываются выдержками из  статьи начальника
Управления и члена Коллегии МВД СССР,  генерала внутренней службы III ранга,
кандидата военных наук С.М.Крылова "Нетипичное преступление" ("Смена", 1969,
No 4, стр. 20-21)].



А.ТУМАРБЕКОВ,
                  заместитель министра внутренних дел
                             Казахской ССР

ВОЛКИ


     Апрельская темная  ночь  легла  над  городом.  Опустели  улицы,  редкие
запоздалые прохожие торопятся домой: моросит мелкий, нудный дождь.
     По проспекту Сейфуллина в столице республики, не торопясь, идет Василий
Глущенко -  младший  сержант милиции.  Он  сегодня несет  службу  по  охране
общественного порядка.  Его напарник отстал, возится с заглохшим мотоциклом.
Василий смотрит на часы - скоро конец дежурства.
     Тишина. Изредка, мелькая зелеными огоньками, проносятся такси, проходят
последние автобусы. Все меньше И меньше становится прохожих. Мерно шагает по
улице Василий Глущенко - часовой порядка.
     И вдруг тишину прорезал душераздирающий крик:
     - Помогите! Грабят!
     Прошла доля секунды. Василий, сориентировавшись, бросился на помощь.
     За углом, прижавшись к мокрой стене, стоит молодая женщина. Дрожит.
     - Что случилось?
     - Он... убить хотел... часы...
     - Кто он?
     - Не знаю..
     - Приметы?
     - Не помню... вроде бы заикается.
     - Заикается? Куда побежал?
     Женщина   неуверенно  показывает  за   ближайший  угол,   а   Глущенко,
устремляясь  в   указанном   направлении,   торопливо   припоминает  приметы
опаснейшего  преступника,  которого  вот  уж  несколько  недель  разыскивает
милиция.
     "Заикается на первом слоге,  - вспоминает Василий, - совершил несколько
дерзких нападений на граждан, - и все ночью... "
     За  углом  мелькнула фигура  бегущего  человека  и  скрылась  в  густом
кустарнике.
     Младший сержант ускорил бег.
     "Он сильный, - проскальзывает мысль, - об этом говорили пострадавшие...
Убивал... При нем может быть оружие".
     Впереди опять  показалась фигура бегущего человека.  Видимо,  тот,  кто
напал на женщину, а иначе зачем же ему убегать?
     Преследуемый бежит быстро,  но  Глущенко не  только не  отстает,  но  и
догоняет.   Расстояние  между   ними   сокращается.   Милиционер  преследует
методично,  уверенно.  Он  учитывает все:  физическую силу преступника,  его
прежние злодеяния, желание во что бы то ни стало уйти от возмездия.
     Бегущий   впереди   человек  круто   разворачивается  и   бросается  на
милиционера.  Но тот готов ко всему.  Уверенный прием самбо -  и неизвестный
летит на землю.
     Этим не  оканчивается поединок.  Незнакомец еще не взят.  С  искаженным
лицом он пружинисто вскакивает с  земли и  вновь бросается на милиционера...
Василий вышел победителем. Но какой ценой?
     Они  катались по  земле.  Оба сильные.  Оба тренированные.  Незнакомец,
преисполненный злобы,  старался сдавить  горло  Глущенко,  ударить  ногой  и
живот.  Он знал,  что ему грозит,  знал,  что эта схватка не на жизнь,  а на
смерть.
     И Василий хорошо понимал,  чем грозит многим людям его поражение в этой
схватке.
     Еще рывок... Еще прием...
     Незнакомец прохрипел, заикаясь:
     - П-пусти... Л-ладно. Твоя взяла.
     Василий,  превозмогая боль во всем теле,  скрутил руки негодяя ремнем и
веревкой. Утер кровь с разбитой губы.
     - Сиди. Разберемся.
     Тащить  на   себе   пятипудовую  брыкающуюся  тушу  было  бессмысленно.
Несколько отдохнувший незнакомец стал  опять рваться из  стороны в  сторону,
пытался ударить милиционера ногами.  Притих только после того,  как  Василий
подволок его к забору и накрепко прикрутил концы ремня к доске.
     - Сидеть,  -  приказал Василий,  -  и  не баловать.  Все одно никуда не
денешься.
     И пошел к ближайшему телефону.
     Две  минуты.  Сто  двадцать  секунд.  Шестьдесят  быстрых  шагов  туда,
шестьдесят обратно.  Телефон  с  коротким  номером  "02"  откликнулся сразу:
"Скоро будем, жди!"
     Василий метнулся обратно - даже дух захватило.
     А  того уже нет.  Оторвал с  бычьей силой доску штакетника -  ремень не
подвел,  остался целым и,  как был -  со связанными назад руками -  рванулся
наутек.  Только  собаки  голосисто указывали Василию путь,  по  которому мог
бежать преступник.
     Сад.  Другой.  Надрываются псы. Беглец грудью наваливается на заборы, а
переваливаясь, как кошка, вскакивает на ноги. Тренированный.
     Его  поймали.  Василий,  задыхаясь от  быстрого  бега,  шел  по  пятам:
"Догоню!"  Навстречу,  услышав  крики  погони,  выбежали  младший  лейтенант
милиции Владимир Степанов и милиционер Алексей Иванов...
     Это  был  конец  преступлениям,  которые  совершал  хитрый,  изощренный
преступник Валерий Деветьяров.  Для  него  через  некоторое время  все  было
кончено:  суд приговорил его к исключительной мере наказания -  расстрелу. И
было за что.  Убийства, садистские дерзкие нападения на ни в чем не повинных
людей совершал этот волк, рядившийся в овечью шкуру.
     Но кто же он? И откуда такие отщепенцы?
     Мы  нередко задаем себе подобные вопросы.  Находим стереотипные ответы:
семья,  мол,  сыграла  незавидную роль,  школа  проглядела.  Зачастую так  И
бывает.
     Вдумываясь в судьбу этого преступника,  думаешь, что в ней как будто бы
не  было  ничего,  предопределяющего преступление.  Окончил школу,  пошел  в
армию. Отслужил. Получил гражданскую профессию.
     Нигде не  было  особенных препятствий.  Хорошо зарабатывал.  Хватало на
все,  даже на рестораны. Не скупился, жил в свое удовольствие. Правда, ничто
его особенно не интересовало, даже семьей не обзавелся.
     Однажды явился домой под утро. Пьяный. Лицо разбито, одежда в крови и в
грязи.
     - Выпил с друзьями, с кем-то подрался, - объяснил он домочадцам.
     И те успокоились, не забили тревогу.
     А  в эту ночь Деветьяров совершил свое первое преступление.  Его жертва
оказала сопротивление.  И  если  бы  родственники преступника не  были столь
равнодушными, попристальнее пригляделись бы к парню, заинтересовались бы его
поведением,  ночными "прогулками",  то,  пожалуй,  не случилось бы и первого
преступления.  Ведь  уже  задолго  до  этого  кандидат  в  преступники  стал
появляться дома пьяным и заполночь.
     Безразлично  отнеслись   к   нему   также   и   работавшие  с   ним   в
строительно-монтажном  управлении  люди,   которые  нередко  видели  его  со
ссадинами и синяками на лице, которые знали также, что он нередко опаздывает
на работу, а то и вовсе не приходит.
     Как  видим,  многие  люди  "не  заметили"  первых  тревожных  симптомов
появления преступника в нашем обществе.
     Деветьяров в  силу  испорченной натуры совершал злодеяния ночью,  часто
менял  одежду  и  даже  прическу,  менял  и  районы,  в  которых  нападал на
запоздавших прохожих.  Но после первого же преступления он был обречен. Круг
с каждым днем -  до встречи преступника с Василием Глушенко сужался,  вплоть
до памятной апрельской ночи...
     А вот короткая история второго волка. Случилось это в Целинограде.
     Утром  на  территории новостройки на  улице  Монина рабочие нашли среди
груды кирпичей труп человека.
     - Убили,  -  сказал один из рабочих,  снимая шапку.  - Несколько раз по
голове ударили. Эх, попались бы эти бандиты нам в руки...
     На место происшествия прибыли работники милиции, осмотрели труп, прошли
вдоль и поперек территорию стройки.  Первые шаги розыска не принесли никаких
результатов.  На  убитом не  было ни  документов,  ни  каких бы  то  ни было
предметов, говоривших о его личности. В милицию никто не обращался.
     Прошел день,  начался второй.  И в этот второй день с утра к сотруднику
уголовного розыска  2-го  отделения  милиции  капитану  милиции  Карсыбекову
пришли пареньки. Двое.
     - Мы юные друзья милиции,  -  отрекомендовались они. - Нам нужно с вами
поговорить. По важному делу.
     Это были ученики 7 класса школы No 25 Игорь Пыхтунов и Вова Николаенко.
То,  что  услыхал  от  них  работник  угрозыска,  было  действительно  очень
серьезно:   мальчики  напали  на  след  убийцы.  Вскоре  преступник,  убийца
неизвестного пока человека,  был арестован, и его вина доказана. Им оказался
Владимир Мальцев. А произошло это так.
     Вечером  он  смотрел у  тетки  телевизор.  Было  скучно  и  тоскливо от
ничегонеделания.  Выпили вина с подошедшим приятелем. Но веселей не стало. В
полночь Мальцев отправился домой.
     На  улице было пустынно и  темно.  Недалеко от  дома парню повстречался
мужчина. Он слегка покачивался, держался рукой за грудь.
     - Сынок,  -  сказал незнакомец,  -  мне что-то плохо стало... Я ведь не
здешний, города не знаю. - Он помолчал, Мальцев выжидающе стоял рядом.
     - Ты  здешний?  -  спросил незнакомец и,  получив утвердительный ответ,
продолжал:  -  Отведи меня на  улицу Первомайскую (он назвал номер дома),  я
тебя отблагодарю.
     - Пошли,  -  согласился Мальцев, а у самого в голове бешено завертелись
мысли:  если он обещает деньги, значит они у него есть. А зачем брать часть,
если можно взять все?
     Незнакомец доверчиво оперся на плечо Мальцева, спокойно шел рядом с ним
в черный провал между строящимися домами.
     - Сюда, сюда, - услужливо приглашал парень.
     Вот  впереди  громоздкая  железобетонная конструкция.  Рядом  с  ней  -
недлинный железный прут. Мальцев нагнулся, незаметно поднял его.
     - Сюда проходите...
     Мужчина  медленно прошел  вперед.  Он  ничего  плохого  не  ожидал,  он
надеялся на помощь молодого крепкого парня.  И вдруг...  Неловкий, трусливый
удар сзади...
     Однако денег в  карманах незнакомца не оказалось.  Мальцев тупо смотрел
на лежащего перед ним человека, который уже не подавал признаков жизни.
     Кто  был  убитый?   Агроном  Горяинов,   коммунист,   труженик  совхоза
"Западный".  В  Целиноград он  приехал  сдавать  государственные экзамены  в
сельскохозяйственный  институт.   В  эту  ночь  долго  сидел  с  товарищами,
готовился к последнему экзамену.
     А убийца - Мальцев?
     Этот  нигде  не  работал.  Нигде не  учился.  Жил  с  отцом,  Анатолием
Кузьмичем Мальцевым,  слесарем вагоноремонтного завода. Мать была осуждена к
лишению свободы за мошенничество.  Это был ее постоянный "бизнес". С детства
парень видел дома беспробудное пьянство.
     Учился  Владимир Мальцев  раньше  в  25-й  школе  Целинограда,  кое-как
добрался до  шестого класса и  застрял в  нем.  Застрял на три года.  Не раз
вызывали его на  педагогический совет:  за грубость,  за нарушения порядка в
классе, за плохую учебу. Вызывали на педсовет и отца.
     По-видимому,  не  очень  настойчиво занимались педагоги подростком,  не
смогли направить его на  путь истинный.  А  потом...  потом махнули на  него
рукой: иди, мол, на все четыре стороны.
     И он пошел.  Будучи в школе, хоть кое-как сдерживался. А оказавшись "на
свободе",   вырвавшись  из-под   контроля  (правда,   не   очень  строгого),
распоясался совсем.  Пристрастился к спиртному,  начал воровать.  До поры до
времени ему  все  сходило с  рук,  и  в  нем проявилась уверенность в  своей
безнаказанности:  волчонок начал скалить зубы. На улице Монина ночью он стал
волком.
     Эти двое -  Деветьяров и Мальцев - опаснейшие преступники: они убивали,
грабили.  Но есть опасные преступники и другого порядка.  Эти не грабят.  Не
убивают. Они воруют у государства. И воруют не по мелочам, а в очень крупных
размерах.  Мотивы  этих  преступлений,  как  и  у  ночных грабителей,  самые
низменные.
     Многие знают  туристскую базу  "Горельник" в  горах Заилийского Алатау.
Чудесный  горный  воздух,  изумительная  по  своей  красоте  горная  природа
привлекают сюда любителей туризма со всех концов Советского Союза.
     Именно  здесь,  в  этом  благодатном,  живописном уголке,  приютилась и
долгое  время   орудовала  шайка  воров  -   расхитителей  народного  добра.
Возглавлял  ее...   директор  турбазы  Михаил  Шегай.  Спевшись  со  старшим
бухгалтером базы  Риммой  Деевой,  завхозом  Владимиром  Волковым,  кассиром
Варварой  Родновой  и  некоторыми  другими  нечистыми  на  руку  людьми,  он
организовал преступную  группу.  Расхитители различными способами  тащили  с
турбазы имущество, деньги. Около 70 тысяч рублей похитили они у государства,
у народа.
     Как жили эти люди? На какие цели шли ворованные средства?
     На  базе сложилась обстановка круговой поруки,  процветало пьянство.  В
систему вошли всяческие банкеты,  вечера,  встречи. На все это расходовались
государственные деньги,  которые преступники "брали" из  кассы по  подложным
документам.
     Моральная  опустошенность,   стремление  к   легкой  "красивой"  жизни,
праздность,  отвратительный цинизм поступков -  вот что отличало этих людей,
толкало на преступный путь.
     У  Михаила Шегая были две  "подружки" -  ему  подстать.  На  подарки им
заворовавшийся  директор  не  скупился.  Он  преподнес  своим  сожительницам
телевизор я шифоньер,  отличную дорогую одежду,  обеспечивал деньгами. Таков
моральный облик организатора и руководителя воровской шайки.
     Не  отставала от  него и  его  ближайшая помощница -  старший бухгалтер
Римма Деева.  Она,  например,  снабдила своего поклонника крупной суммой для
приобретения...  автомобиля.  Не правда ли -  широкая натура?  Свои трудовые
деньги она не отдала бы, пожалуй.
     Золотые кольца и часы,  дорогие пальто и платья -  вот какими подарками
покупались "любовь" и "дружба" этими вконец опустившимися людьми, моральными
уродами.
     Преступная группа была разоблачена,  все ее  участники были справедливо
наказаны.  Но  стоит  сказать и  о  том,  какие условия помогали этим  ворам
вершить свои грязные дела.
     В  ходе  следствия  удалось  установить,  что  важным  обстоятельством,
способствовавшим   преступникам,    явилось   то,    что   база   почти   не
контролировалась республиканским советом по туризму. Бывший председатель его
А.  Дягилев совершенно не занимался вопросами изучения и  воспитания кадров.
Нарушая партийный принцип подбора кадров,  он повышал в должностях уличенных
в  неблаговидных  поступках  людей,   в  частности,  тех  же  Шегая,  Дееву,
Ильницкого и других.
     Республиканский совет по туризму не учитывал реальных потребностей базы
в  денежных средствах и  ежегодно ассигновывал для  нее крупные суммы.  Этим
тоже пользовались преступники.
     На  базу неоднократно наведывались для  проверок руководители совета по
туризму, бывали там Дягилев, бывший главный бухгалтер А. Ф. Чен и другие.
     О результатах этих проверок можно судить по итогам "деятельности" шайки
расхитителей.   А   ведь   если   бы   проверки,   ревизии   проводились  не
бюрократически,  совсем  нетрудно было  бы  обнаружить крайнюю  запущенность
бухгалтерского учета и крупные хищения. Преступление могло бы быть пресечено
в зародыше.
     Против воров и  тунеядцев,  бюрократов и стяжателей,  как,  впрочем,  и
против  преступников  и   правонарушителей  всех   мастей,   должна  вестись
решительная борьба,  в  которой нужно  использовать всю  мощь  общественного
воздействия,  всю силу советских законов.  Ни один преступник не должен уйти
от справедливого возмездия.
     Хочется привести интересный в этом отношении пример.
     Глухой  ночью  по  одной  из  окраинных улиц  Караганды,  вычерчивая по
асфальту зигзаги,  на большой скорости пронеслась машина. А вскоре случайный
прохожий на обочине обнаружил труп мужчины.
     Работники милиции тщательно осмотрели место происшествия,  но  найти им
удалось немного.  Десятки машин проходят по  этой улице,  на  асфальте целая
путаница следов...
     Несколько осколков стеклянной фары с  двумя цифрами -  86 -  вот и все,
что  было  обнаружено.   Было  только  с  достоверностью  установлено,   что
потерпевший сбит неизвестной скрывшейся с места происшествия машиной.
     Возникали  и   изучались  десятки  версий,   было  проверено  множество
автомобилей:   "волг",  "москвичей",  "побед".  Но  версии  одна  за  другой
отпадали, и следствие, казалось бы, зашло в тупик. Почти через год уголовное
дело  о  дорожно-транспортном  происшествии  было,  говоря  языком  юристов,
приостановлено "за неустановлением лиц, совершивших преступление".
     Прошло еще несколько месяцев,  и  приостановленное дело принял к своему
производству старший  следователь следственного отдела  УВД  Карагандинского
облисполкома старший лейтенант милиции Алексей Никифорович Пак. Он тщательно
изучил имевшиеся материалы и  решил начинать,  по  существу,  все  с  самого
начала.
     Прежде всего  он  пошел к  людям -  жителям той  улицы,  где  был  сбит
человек.  Он беседовал со многими, обходил дом за домом. Однако никто не мог
сказать ему  что-нибудь определенное -  почти все  в  тот  глухой ночной час
спали. Следователь упорно искал, и его настойчивость, уверенность в том, что
он  раздобудет  нужные  ему  сведения  -   пусть  самые  скромные,   -  были
вознаграждены.  К  Паку,  узнав о  его поисках,  пришел Александр Николаевич
Васюхин -  работник одного из карагандинских предприятий -  и рассказал, что
именно в ту ночь,  когда был сбит человек,  он,  торопясь на работу, заметил
пронесшуюся мимо  него  легковую машину "победу".  Через  некоторое время он
услыхал звук удара,  но  в  это  время мимо прошли другие машины...  Васюхин
спешил на смену и, не придав слышанному значения, пошел своим путем. А потом
и вообще забыл об этом. О наезде на человека он в то время ничего не знал.
     Это была хоть и маленькая, но зацепка. Следователь теперь предполагает,
что  машиной,  сбившей человека,  скорее  всего  является не  "москвич",  не
"волга", а "победа".
     Старший лейтенант Пак  вновь обращается к  людям и  узнает,  что  некий
гражданин -  назовем его Остаповым -  владелец собственной "победы",  ранним
утром взял у  знакомых стеклянную фару для своей машины,  чтобы заменить ту,
которую он  якобы разбил случайно.  Он  же  упорно расспрашивал этих люден о
ночном происшествии.
     Нужно было немедленно найти Остапова,  но...  оказалось,  что он вскоре
после происшествия продал свой дом и  выехал из  Караганды.  Куда?  Это было
пока неизвестно.
     Пак начинает упорные поиски.  Во все концы страны направляются запросы,
и  через  некоторое  время  следователь узнает,  что  Остапов  обосновался в
маленьком городке на Украине.
     К  тому  времени в  распоряжении следователя были веские доказательства
вины Остапова.  Был, в частности, найден художник, написавший номерные знаки
на осколках стеклофары,  которые обнаружили на месте происшествия.  Художник
подтвердил,  что писал их  для Остапова.  Были и  иные улики,  свидетельские
показания.
     Следователь едет в  командировку на  Украину,  разыскивает Остапова.  А
тот, однако, уверен, что его не изобличат: прошло много времени, улик против
него нет...
     Первая встреча следователя и  подозреваемого,  первая беседа.  Конечно,
Остапов огорошен,  удивлен.  Глаза  его  бегают,  руки  дрожат,  но  он  все
отрицает.  На вопрос,  где был в ту памятную ночь,  отвечает путано,  меняет
версию за версией.
     Но следователь предъявляет ему одно за другим доказательства: показания
свидетелей, акты экспертиз, фотографии.
     Этими уликами Остапов сражен,  обескуражен:  они  настолько достоверны,
что он ничего не может им противопоставить и... признается. Рассказывает всю
правду.
     ...На рыбалке было весело.  Водка лилась рекой, товарищи не удосужились
напомнить,  что Остапову предстоит сесть за  руль.  А  ему самому об этом не
хотелось  и  думать,  в  хмельной голове  не  было  ни  тени  сомнения:  все
обойдется.
     Но  не обошлось.  Ночью,  когда пьяная компания разъезжалась по домам и
Остапов  гнал  машину,  выжимая  из  нее  все  возможное,  ему  было  не  до
осторожности, не до каких-то там правил уличного движения. Машина вихляла из
стороны в  сторону.  На полном ходу выезжала за обочину.  Ее жертвой и  стал
возвращавшийся с работы человек.
     Наутро,  раздобыв у  знакомых новые  фары,  Остапов  заменил  передние,
поставил машину на ремонт.  А вскоре уехал. Думал замести следы, спрятаться,
выждать.   Не  вышло:   вина  его  была  полностью  доказана,  а  суд  вынес
справедливый приговор.
     Каким бы  ни  было преступление,  как  бы  ни  маскировался преступник,
какими бы способами он ни пытался замести следы -  от ответственности ему не
уйти, возмездие неотвратимо. Залогом тому может служить крепкая, неразрывная
связь трудящихся и людей, стоящих на страже правопорядка.



А.ШТУЛЬБЕРГ,
                       старший следователь МВД
                            Казахской ССР

ВСТРЕЧА СОСТОЯЛАСЬ


     Хорошенькая  кокетливая  Нина  приглушенно вскрикнула:  два  незнакомых
человека в  толпе  возле  Центрального универмага крепко взяли под  руки  ее
Юрку.  Взяли так,  что  тот  не  успел даже  повести крепкими тренированными
плечами. Почувствовал парень силу и сразу сник.
     А  Нина  испугалась,   часто  заморгала  крашеными  ресницами.  Вот-вот
закричит...
     - Спокойно, девушка, - сказал один из незнакомцев. - Прошу в машину.
     Мало кто  из  прохожих обратил внимание на  эту  сцену:  все  произошло
быстро  и  неожиданно.   Сама  Нина  опомнилась  лишь  тогда,  когда  машина
остановилась возле здания Министерства внутренних дел республики.
     Это  был финал события,  которое сутками раньше взбудоражило управление
треста "Казэлектромонтаж". А началось все так.
     Уборщица пришла  в  управление треста,  как  всегда,  на  рассвете.  Ее
встретил привычный сумрак коридоров.  Из кабинета в кабинет проходит пожилая
женщина,  смахивает влажной тряпкой пыль со столов, наполняет водой графины.
Но возле помещения кассы она вдруг останавливается в  испуге:  что это,  что
случилось?  Дверь кассы распахнута,  рядом на полу валяется оторванная доска
дверного наличника.  Заглянула внутрь.  Там полный разгром:  в воздухе запах
гари,  на  полу,  на столах обрывки обгоревшей бумаги.  Двойная стенка сейфа
вспорота, будто сделана не из металла, а из рыхлого картона.
     Кто-то   опустошил   сейф,   бесцеремонно   расправился   с   денежными
документами,   а  на  кассовой  книге  крупными  буквами  нацарапал  игривый
автограф: "Фантомас". Ниже приписка помельче: "До скорой встречи".
     Как   вскоре   выяснилось,   неизвестный  оказался  пророком:   встреча
действительно состоялась. И очень скоро. А пока...
     Происшествие  беспрецедентное.   Немедленно  была  создана  оперативная
группа;  майор  К.  Тугельбаев,  старший  лейтенант  В.  Плетнев  и  старший
следователь майор Б.Марьясис начали действовать.
     Накануне в управлении выдавали заработную плату, но получили ее не все:
в сейфе оставалась крупная сумма - около семи тысяч рублей. Ее-то и похитили
преступники. Прихватили они попутно несколько фотоаппаратов.
     Во   время  осмотра  места  происшествия  удалось  обнаружить  нечеткие
отпечатки пальцев на графине и на оконных занавесках, окурки. Это были очень
скудные,   малообещающие  следы.  Преступники,  по-видимому,  все  тщательно
обдумали и действовали наверняка.
     Но... не учли они одного.
     Днем,  через  несколько  часов  после  того,  как  уборщица  обнаружила
взломанную кассу,  к  дежурному городского управления внутренних дел  пришел
немолодой и,  видимо,  очень уставший человек. Грузно уселся на предложенный
ему стул.
     - Я шофер, таксист, - представился он.
     - Слушаю...
     Многие люди обращаются в милицию.  Чаще,  конечно,  по делам серьезным.
Иногда - по пустякам... Десятки историй выслушивает дежурный: таинственных и
страшных,  грустных,  трагических,  смешных,  нелепых.  Он  привык терпеливо
слушать,   не  перебивая,   разбираться,  делать  соответствующие  выводы  и
принимать меры.  Привычно слушал он и на этот раз. Но чем дальше рассказывал
шофер, тем сосредоточеннее становилось лицо дежурного.
     Вот о чем рассказал таксист:
     ...Двое подошли к машине.  Высокие,  плечистые,  молодые. Оба чуть-чуть
под хмельком. Один чернявый, с густой шевелюрой. Другой - коротко стриженный
блондин.
     - Эй, водила, рябуха свободна?
     Разных  людей  повозил таксист,  разное слыхивал.  Но  такое  обращение
огорошило даже  его,  не  сразу и  сообразил,  о  чем  спрашивают.  А  потом
усмехнулся, кивнул утвердительно:
     - Садитесь...
     - Кидайся,  Юрок, таксер разрешает, - сказал чернявый напарнику. - Рычи
водиле, куда ехать.
     - Жми по Жарокова к Яшкиному саду,  -  распорядился блондин,  которого,
как догадался таксист, звали Юрием.
     Водитель опять не понял: что за Яшкин сад. Переспросил.
     - Ладно, гони на Жарокова. Там покажем.
     Машина понеслась по залитой весенним солнцем утренней Алма-Ате. Таксист
время от времени поглядывал в зеркальце, наблюдая за своими пассажирами.
     Ладные  хлопцы,  красивые.  Особенно чернявый:  крупные,  волевые черты
лица,  упрямый, с ямочкой подбородок. Волосы слегка золотятся. Таких девчата
любят.
     А другой -  Юрок,  по-видимому,  сильный малый.  В плечах косая сажень,
шея, как у Жаботинского.
     Парни о чем-то говорят вполголоса, лица довольные, сияющие.
     Вот и улица Жарокова. По обе ее стороны высокие, стройные тополя. Возле
сквера Юрий тронул водителя за плечо:
     - Стоп. Приехали.
     Он  вышел из  машины,  нырнул в  густой кустарник.  Второй из машины не
выходил, молча ждал, дымил сигаретой.
     Прошло несколько минут,  и  Юрий  вернулся.  В  руках у  него  были две
тяжелые сумки.  Таксист заметил в одной из них красный баллончик с надписью:
"Пропан".
     "Видимо,  были где-то спрятаны",  - подумал шофер и тут же углядел, что
Юрок быстро достал из-под полы куртки какой-то предмет, завернутый в газету,
положил его в сумку.  "Уж очень похоже на оружие,  -  мелькнула мысль.  -  А
может, я напрасно о парнях плохое думаю?" - размышлял таксист.
     - Теперь в центр, - сказал чернявый. - На Пролетарскую.
     Началась странная езда по городу.  Пассажиры называли разные адреса, по
очереди заходили то  в  один,  то в  другой дом.  По-видимому,  им что-то не
удавалось сделать.
     Подъехали к столовой на улице Панфилова. Туда пошел чернявый.
     - В  столовой  тоже  не  климат,   -  огорченно  сказал  он  напарнику,
вернувшись. - Поехали в Малую станицу.
     Опять  замелькали  перекрестки.  Но  вдруг  на  тихой  улочке  чернявый
попросил остановиться.
     - Ладно,  таксер, спасибо за доставленное удовольствие. Дальше на своих
потопаем. Получай за труды.
     Он   достал   из   кармана  пухлую  пачку   денег,   протянул  водителю
двадцатипятирублевую купюру. А на таксометре - пять рублей с копейками.
     - А помельче нет? - спросил шофер. - Не разойдемся.
     - Ладно,  ладно. Бери, пока я добрый, - отмахнулся брюнет. - Выпьешь за
наше здоровье. Пошли, Юра.
     Парни быстро зашагали по улице...
     - Вот  они,  эти  деньги,  -  сказал шофер  дежурному,  заканчивая свой
рассказ. - Не могу себе простить, что не привез парней прямо сюда, к вам. Не
сообразил сразу.
     - И на том спасибо. - Дежурный внимательно-разглядывал купюру. - Только
вам придется еще раз рассказать обо всем этом другим товарищам.
     Майор  Тугельбаев и  старший  лейтенант Плетнев  следуют по  указанному
шофером  маршруту.  Это  называется личным  сыском.  Рассказ таксиста вызвал
законный интерес к странным пассажирам:  баллончик с пропаном, обилие денег,
странная щедрость -  все это наводило на  мысль:  а  не причастны ли парни к
ограблению сейфа?
     Дом  за  домом,  улица за  улицей.  Пока -  никаких результатов.  Вот и
столовая на улице Панфилова.  Тугельбаев и  Плетнев вошли в  зал и  сразу же
остановились. На раздаче орудует черпаком высокий плечистый парень. Упрямый,
с  ямочкой  подбородок,  из-под  белого  колпака выбиваются пряди  черных  с
бронзовым отливом волос.
     - Похож? - спросил Тугельбаев.
     - Пожалуй, он, - согласился Плетнев.
     В  беседе  с  директором столовой выяснились некоторые детали поведения
этого  парня  -  Владимира Гусева.  Они  говорили  явно  не  в  его  пользу:
прогуливает,  ленится.  Вот и сегодня на работу пришел с большим опозданием,
глаза красные, воспаленные.
     - Всю ночь не спал,  - ответил он на вопрос об опоздании. - Мать сильно
заболела.
     Какими путями идут оперативники, раскрывая преступление? Разными. Здесь
помогают и  накопленный годами  опыт,  умение  разбираться в  людях  и  даже
пресловутая интуиция.  На нее,  правда, не всегда можно положиться. В данном
случае помогло знание людей:  с  первых же минут беседы с Владимиром Гусевым
работники уголовного розыска поняли:  перед ними один из тех, кого они ищут.
Парень мялся, путался в ответах, растерянно озирался по сторонам. "Неопытен,
- поняли оперативники. - И трусоват".
     Так оно и оказалось.  После короткого, умело проведенного допроса Гусев
вконец  запутался и  признался.  Назвал и  своего напарника -  Юрия  Козина.
Этого-то парня, широкоплечего здоровяка Тугельбаев и Плетнев задержали возле
Центрального универмага,  куда  он  пришел вместе со  своей  подружкой Ниной
делать первые покупки на ворованные деньги.
     Казалось бы,  все окончено: взломщики задержаны, они признались. Деньги
найдены. Преступление раскрыто.
     Но всего этого далеко не достаточно. Одного лишь признания преступников
очень  и  очень мало,  чтобы предъявить им  обвинение.  Советское правосудие
требует,  чтобы с предельной полнотой были вскрыты все обстоятельства самого
преступления и  все  причины и  условия,  ему  способствовавшие,  чтобы вина
преступников была исчерпывающе доказана.  За дело взялся старший следователь
следственного управления МВД  Казахской ССР  майор  милиции Борис  Яковлевич
Марьясис.  Начались допросы подозреваемых,  свидетелей, экспертизы и другие,
как говорят юристы,  следственные действия. Проходили дни, все яснее и яснее
становилась картина того, как готовилось и совершалось преступление.
     Родители сестер Зориных -  Лиды  и  Нины  -  умерли почти одновременно.
Первой  тогда  было  восемнадцать лет,  второй -  около  двадцати.  Обе  уже
работали.  Лида -  продавцом в  магазине,  Нина была официанткой в небольшом
ресторане. Девушки жили в просторной благоустроенной квартире. Прошло время,
горе позабылось. Девушки, почувствовав полную свободу, с головой окунулись в
развлечения.  Каждый вечер  из  окон  их  квартиры слышались модные песенки,
записанные на магнитную ленту.  У  сестер собирались шумные компании,  часто
появлялись новые молодые люди, устраивались выпивки.
     Однажды Нина на  автобусной остановке познакомилась с  красивым статным
парнем. Вместе пошли в кино, потом - домой к Нине. Дня через три скороспелая
дружба окрепла до того,  что молодые люди решили скрепить ее брачными узами.
А  тут появился жених и  у Лиды -  такой же неожиданный,  как слепой дождь в
июльскую жару.  "Женихи" быстро подружились,  нашли общий язык.  Не находили
они  только  одного  -  способа раздобыть деньги  на  близкую свадьбу,  день
которой уже был назначен.
     Правда,  оба они работали и зарабатывали весьма неплохо.  Но... Девушки
вслух мечтали о  том,  что в  загс и  обратно поедут с гостями на нескольких
такси,  что на свадьбе будут литься реки шампанского и других напитков. И во
сне и наяву видели они свое необыкновенное свадебное путешествие:  полеты на
воздушных лайнерах,  прогулки на  морских катерах.  О  многом мечтали эти не
успевшие опериться и твердо встать на ноги девицы.  У парней, которые решили
начать свою самостоятельную жизнь, аппетиты росли еще быстрее. Одно не могли
они решить: где раздобыть такую уйму денег?
     Первым "идею" подал Юра - электрик треста "Казэлектромонтаж".
     - Возьмем сейф в нашей конторе,  -  как-то раз сказал он приятелю, сидя
за  бутылкой вина.  -  Я  давно приметил,  что в  первый день получки не все
деньги кассир успевает выдать на руки, в сейфе остается много. Нам хватит...
Нужно  только  подготовиться.   Ты  же  мне  сам  рассказывал,   что  умеешь
пользоваться сварочным аппаратом, верно?
     - Умею,  будь здоров.  И аппарат добуду,  и все другое -  что надо.  Ты
только время подбери подходящее.  И прикинь,  сколько денег останется. Стоит
ли овчинка... Ну ты и сам знаешь, что почем.
     Началась лихорадочная подготовка.  Владимир все  свободное время бродил
по городу - выискивал орудия преступления. К намеченному дню у него все было
готово.
     Сестры пока  ничего не  знали  о  готовящемся преступлении,  но  женихи
прозрачно намекали им на то, что деньги будут.
     Так  свернули  парни  с   честного  пути.   Еще  не   совершили  ничего
противозаконного,  но  были  уже  потенциальными  преступниками.  Оставалось
сделать один шаг. Они его сделали.
     В  кинобудку треста "Казэлектромонтаж",  где  работал Юрий  Козин,  они
пришли засветло.  Принесли две сумки. В одной был сварочный аппарат, баллоны
с кислородом.  В другой лежали маски-капюшоны,  специальный порошок -  чтобы
собака след не взяла.  Предусмотрели они и тот случай,  если их обнаружат: в
сумке лежал тщательно смазанный обрез шестнадцатикалиберного ружья и  десять
заряженных  пулями  "жакан"  патронов.  Не  забыли  они  веревку,  перчатки,
фонарик. Бандиты капитально подготовились к преступлению.
     В  кинобудке распили бутылку вина для  храбрости.  Пока уборщица делала
свой обычный вечерний обход кабинетов,  отсиживались в  подвале,  притаились
как мыши.
     А  около  полуночи,  когда  все  стихло,  надели  свои  зловещие маски,
натянули на руки черные капроновые перчатки и уверенно направились к кассе.
     Сперва попытались вырезать автогеном решетку в окошке кассы. Не вышло -
задымилась деревянная перегородка.  Тогда  взломали  дверь.  Гусев  орудовал
автогеном у  сейфа,  Козин метался с  обрезом от  окна к  окну:  наблюдал за
сторожем, следил, чтобы не появился случайный прохожий. Он готов был в любую
минуту нажать на спусковой крючок.
     Когда сейф был вскрыт, Козин выгреб его содержимое - деньги в пачках.
     - Много, - захлебываясь от алчности, сказал он. - На все хватит.
     Потом,  позабыв все от  радости,  схватил со  стола красный карандаш и,
стараясь  изменить  почерк,  нацарапал на  кассовой книге  крупными буквами:
"Фантомас".  А Гусев приписал:  "До скорой встречи": предчувствовал, видимо,
близкую расплату.
     Уходили поодиночке:  первым Гусев с автогеном,  потом Козин. За пазухой
деньги.
     Гусев  бежал  по  тенистой улице,  напарник поотстал.  Сыграла  волчья,
ненасытная натура: достал пачку денег, приметил укромное местечко и спрятал.
Не все же делить поровну, надо, мол, себе побольше урвать.
     Спрятали  в   сквере  сумки,   заметая  следы,   побродили  по  городу.
Убедившись,  что погони за  ними нет,  на такси вернулись в  сквер,  забрали
орудия преступления и поехали домой.
     Гусев не утерпел и поделился радостью с Лидой: это тешило его "мужское"
самолюбие. Та под вечер рассказала обо всем сестре. Обе понадеялись, что все
обойдется и не выбрали единственно правильного решения -  сообщить о краже в
милицию.
     И  вот на другой день был арестован в  столовой Гусев,  как ни в чем не
бывало раздававший борщи и котлеты. Вскоре задержали и другого преступника -
Козина.  Всего два дня потребовалось оперативникам для того,  чтобы раскрыть
это  тщательно  подготовленное преступление.  А  затем  старший  следователь
Марьясис нить за  нитью распутывал преступный клубок.  Удалось выяснить все:
где и как взломщики достали сварочный аппарат, кислород, где раздобыли обрез
и патроны.
     Не   ускользнула  от  внимания  следствия  ни  одна  деталь.   Об  этом
красноречиво свидетельствуют документы уголовного дела. Вот выдержки:

     "Старший  следователь Марьясис,  рассмотрев  материалы  уголовного дела
No... по обвинению Козина и Гусева...
     установил:

     Козин  и  Гусев  проникли в  помещение кассы  Алма-Атинского монтажного
управления,  где  при  помощи  газосварочного аппарата вскрыли сейф,  откуда
похитили деньги и фотоаппараты.
     Для совершения данного преступления Гусев и  Козин вооружились обрезом,
который  Гусев  изготовил  из  старого  ружья,  приобретенного  у  Родникова
Григория Ивановича, пообещав уплатить последнему 8 рублей.
     При  изготовлении  обреза  Гусевым  присутствовал и  Родников,  который
держал ружье при отпилке ствола.  На вопрос Родникова, для какой цели Гусеву
нужен обрез, тот ответил: "Для охоты... "
     Вот  ведь каким наивным и  легковерным оказался этот Родников!  При нем
изготавливают обрез,  снискавший себе  мрачную славу  оружия  убийц-кулаков,
бандитов,  налетчиков.  А он, довольствуясь нелепым, явно не соответствующим
истине объяснением, помогает пилить ствол!
     Далее следователь устанавливает:
     "...  Для заправки газосварочного аппарата кислородом Гусев обратился в
кислородный    цех    завода    котельно-вспомогательного   оборудования   и
трубопровода,  представившись врачом-стоматологом.  Находившиеся в этом цехе
наполнители  баллонов  и   слесарь   в   нарушение  инструкции  "наполнителю
баллонов",  утвержденной главным инженером завода,  наполнили Гусеву баллон,
посчитав, что кислород ему нужен действительно для работы... "
     Кстати говоря, когда Гусеву понадобились сами баллоны для кислорода, он
направился    на    один    из    алма-атинских    заводов    и     назвался
"подводником-аквалангистом". И там ему поверили и вручили нужную вещь. Какая
это    непростительная    доверчивость!     "Охотник",    "врач-стоматолог",
"аквалангист" примерно таким  же  путем раздобыл горелку,  патроны и  прочие
предметы и вместе со своим напарником отправился совершать преступление.
     Следствие окончено,  дело  передано  в  суд,  который,  ознакомившись с
материалами, выслушав подсудимых, свидетелей, гражданского истца, установил,
что  подсудимые  действовали опасными  способами.  Самодельный газосварочный
аппарат мог  взорваться.  Кроме того,  на  место преступления был  доставлен
обрез  с  целью применения его  против любого лица,  Которое могло появиться
поблизости.
     С  учетом дерзости совершенного преступления именем Казахской Советской
Социалистической Республики народный суд Калининского района города Алма-Аты
приговорил  обоих  подсудимых к  десяти  годам  лишения  свободы  каждого  с
отбытием наказания в колониях усиленного режима [Фамилии преступников и тех,
кто  им  способствовал,  в  данном  материале изменены].  Деньги,  изъятые у
преступников,   переданы   Алма-Атинскому   монтажному   управлению   треста
"Казэлектромонтаж",  преступники обязаны также возместить ущерб, причиненный
учреждению.
     Так бесславно окончились похождения новоявленных фантомасов. Не ушли от
народного осуждения и те, кто им содействовал.



М.ПРУСЛИН,
                         подполковник милиции

РАЗОБЛАЧЕНИЕ СТАРШЕГО БУХГАЛТЕРА


     Автобус остановился около оледеневшего снежного бугра. "Не мог проехать
дальше",  -  ворчали  покидавшие машину  люди.  Шофер  покрикивал,  торопил.
Пожилая женщина поспешно спустилась со ступенек автобуса,  попыталась обойти
ледяной  натек,  однако  ноги  ее  внезапно заскользили.  Рванувшись вперед,
подальше  от  мостовой,  она,  теряя  равновесие,  повалилась на  спину.  Ей
бросились на помощь, но встать женщина была не в состоянии: сломала ногу.
     В приемном покое дежурный врач записал имя, отчество и фамилию больной,
место  работы  и  должность:  "Лидия Михайловна Куксенко,  старший бухгалтер
Джамбулского орса".  По ее просьбе сообщили о несчастье мужу, позвонили и на
работу.
     Начальство Лидии Михайловны было огорчено необыкновенно.  Но в больнице
пострадавшая была чем-то странно озабочена,  на пожелания и  шутки,  попытки
развеселить ее  отзывалась с  болезненной печалью.  Оно  и  понятно -  любит
человек свою работу -  семь лет не была в трудовом законном отпуске, ни разу
никому не передавала бухгалтерских документов - все сама и сама. Разумеется,
переживает.  "Назначим на  твое место Галию Шихову..."  Гримаса недовольства
пробежала по  лицу  Лидии  Михайловны.  "Конечно,  молодая...  -  сокрушенно
заметило начальство,  -  но предупредим,  наставление сделаем, в случае чего
тебя навестит, спросит совета".
     И  Галия Шихова села  за  стол  старшего бухгалтера,  слегка напуганная
множеством напутствий,  - очень высок был в орсе авторитет отсутствующего по
болезни  старшего бухгалтера.  Просматривая и  изучая  отчеты,  составленные
Куксенко, Галия провела на новом месте целый день. Но после всего дня ничего
не  решилась сказать  начальству.  Она  была  ошеломлена.  Составить сводный
журнал  было  невозможно:  во  всех  документах,  на  которых стояла резкая,
порывистая подпись Куксенко, было что-нибудь такое, о чем надо было кричать.
Неясная тень  огромного страшного преступления мерещилась за  бухгалтерскими
документами,   привычно  испещренными  цифрами,  расчерченными  стандартными
продольными и поперечными линиями.
     Утром  следующего дня  Галия  была  в  кабинете начальника Джамбулского
орса. Она была бледна, но последовательно и точно изложила обнаруженное.
     - Ты  ошиблась,  -  бесцеремонно прервали ее.  -  Ты забыла,  что Лидия
Михайловна -  наш лучший работник, человек с огромным опытом. Мы столько раз
ее премировали,  ревизоры из Москвы приезжали. Тебе померещилось, Галия. Ты,
молодец,  конечно, надо быть бдительной, но Лидию Михайловну ты подозреваешь
напрасно...
     - Почему напрасно,  товарищ следователь?  -  говорила Галия в  линейном
отделе милиции.  -  Я тоже бухгалтер,  я несколько раз все проверила, но все
правда:  и  приписки,  и  незаконные проводки,  и  фальшивые акты о списании
промышленных товаров.
     За столы орсовской бухгалтерии сели ревизоры. Просматривают документ за
документом,  проверяются цифра за цифрой, щелкают конторские счеты и верещит
арифмометр.   Акт   ревизии  грозен.   Со   всей  дотошной  обстоятельностью
скрупулезных  финансовых  работников  он   перечисляет  все  противозаконные
действия Лидии Михайловны.
     Навещает теперь  в  больнице Лидию  Михайловну не  только  муж.  К  ней
приходит и следователь.  Но Куксенко говорит,  что она ничего не знала, ни о
чем не ведала.  Следователь вновь и  вновь пытается расспрашивать -  у  него
очень много вопросов,  намного больше,  чем может вызвать акт документальной
ревизии.   Куксенко,   однако,  отнекивается,  объясняет  путаницу  неверной
таксировкой.   Следователь  расспрашивает  настойчивее.   Наконец,  Куксенко
начинает "давать показания", говорить безостановочно, Но в этой скороговорке
ничего нельзя уловить: она симулирует нервное расстройство.
     Старшего бухгалтера берут под стражу, документы бухгалтерии опечатывают
и увозят.  Очень своевременно увозят, потому что ночью в комнату бухгалтерии
воровски пробирается муж Куксенко - Владимир Максимович - и безуспешно шарит
по  всем столам и  шкафам.  Он  ничего не  находит.  Тем  временем к  работе
приступает бригада следователей и оперативных работников.  Руководит работой
старший следователь следственного отдела  МВД  на  Казахской железной дороге
майор Михаил Иванович Сябин.
     Груда  изъятых  документов.  В  потрепанных пухлых  папках  все:  имена
сообщников,   описание  преступлений,  суммы,  на  которые  было  обворовано
государство.   Квартиры  Куксенко  и  соучастников  грабежей  без  взлома  -
обыскиваются.  Настороженно  вглядываются понятые  в  сберегательные книжки,
извлекаемые  из  различных  потаенных  мест.  Смущенно  отводит  глаза  Вера
Пантелеевна Тростянская:  ее огород весь истыкан длинным стальным щупом.  Но
все же  уперся,  наконец,  щуп во  что-то  неподдающееся,  принесена лопата,
быстро разрывают работники милиции мягкую,  плохо примятую землю,  извлекают
жестяную банку из-под сгущенного молока - в ней много денег, туго замотанных
бечевкой.  С  ошеломленным взором сидит Валентина Митрофановна Писарева:  ей
стало плохо во время обыска,  и  милиционер приносит ей воду в  стакане.  Но
обыск  продолжается.   Следователь  обводит  стены  дома  Писаревой  сильным
электрическим фонарем и  замечает,  что  уж  очень  нарядна печь:  вероятно,
недавно приведена в порядок.  Пространство вокруг выбелено тщательно, так же
старательно покрашены черным,  густым и блестящим печным лаком сама печь, ее
дверцы. Следователь открывает дверцу, оглядывается на Писареву, та бледнеет,
но молчит,  вот-вот опять обессиленно откинется назад. Следователь изумленно
замечает,  что петли дверцы смазаны машинным маслом, а внутри пусто и чисто,
хотя  на  дворе  зима,   эта  печь  не  топится.   Спрашивает  Писареву,  та
безмолвствует.  Согнутым  железным  прутом  следователь осторожно  ощупывает
дымоход, но все безрезультатно.
     Причина же  полуобморочного состояния Писаревой во  время  обыска  печи
объясняется просто.  Деньги у нее были, это она признала потом на следствии.
И хранились в этой новой печке - огромная сумма.
     Хранились...   до   поры  до  времени.   Пока  однажды  муж  Писаревой,
продрогнув, решил погреться и затопил печь, не подозревая, какая пачка денег
находится в дымоходе. Так награбленные деньги вылетели в трубу.
     Джамбулский областной суд приступает к  слушанию дела об  особо крупных
хищениях.  Начавшееся  разоблачение  Куксенко  завершается  привлечением  не
только ее,  но  и  всех ее сообщников.  Обвинительное заключение перечисляет
преступные действия  Куксенко  и  называет имена  тех,  кто  согласился быть
соучастником  преступлений Куксенко  крала  из  товарных  отчетов  расходные
накладные,  а взамен совместно с Тростянской, Писаревой и другими составляла
фиктивные отчеты. Теми украденные накладные не упоминались, но чтобы разница
не бросилась в  глаза,  Куксенко приписывала в отчетах недостающие суммы или
указывала товары, которых не было.
     Покупатели,  бравшие в магазинах орса костюмы,  утюги, радиоприемники и
настольные лампы,  не подозревали, что они платят за приобретенные товары не
государству,   а   проходимцам.   Те  уничтожали  свои  экземпляры  товарных
накладных,  не оприходовали проданные товары,  а  забирали из кассы деньги и
делили их.  Все  это  было не  ново и  могло быть обнаружено немедленно,  но
руководители Джамбулского орса и  работники контрольно-ревизионного аппарата
не   воспрепятствовали  совершающемуся   преступлению.   Из   года   в   год
бухгалтеры-инвентаризаторы орса Саливон,  Франкулиди,  Замятина, Савельева и
Букирева покрывали Куксенко,  в  то время как разница по ее отчетам доходила
до  ста  тысяч  рублей.  Ревизоры составляли акты,  в  которых  говорилось о
прекрасной,  аккуратной,  добросовестной работе  старшего  бухгалтера  Лидии
Михайловны Куксенко...
     Суд  завершает кропотливый разбор  чудовищных подлогов,  отпирательств,
обмана,  лицемерия.  Проверена и  исследована каждая  подозрительная запись,
заслушано   множество   свидетельских   показаний,    логика    противостоит
изворотливости.  На скамье подсудимых и муж Куксенко -  Владимир Максимович.
Нет,  не  за  то,  что  он  намеревался уничтожить  изобличающие преступницу
документы.  Он совместно со своим напарником Мурабетовым расхитил свыше пяти
тысяч рублей.
     Нет  пощады  расхитителям  государственной собственности:  Л.М.Куксенко
приговорена к расстрелу, остальные - к тюремному заключению. Строго наказаны
руководители  Джамбулского  орса.   Материалы   дела   послужили   предметом
тщательного разбирательства в МВД и Министерстве путей сообщения СССР.



Н.КОВАЛЕВ

ПО СЛЕДУ


     В дверь требовательно постучали.
     - Кто там?
     - Откройте. Милиция. Быстрее...
     Щелкнул ключ.  И не успела девушка ничего сказать,  как дверь рванули и
чья-то потная рука зажала ей рот.
     - Пикнешь -  убью!  -  хрипло  выдавил высокий мужчина,  обдав  девушку
водочным  перегаром.   За   его  спиной  возникли  еще  две  фигуры.   Дверь
захлопнулась.
     - Нина, кто там? - раздалось из соседней комнаты.
     Один  из  трех ворвавшихся,  широкоплечий,  с  низко надвинутой на  лоб
кепкой, бросился на голос. Послышались короткий вскрик, падение тела...
     Бандиты,  угрожая ножами и  револьвером,  требовали у  хозяина квартиры
Маношкина деньги  и  ценности.  Старик  молчал,  держась руками за  разбитый
Затылок. Дочери, прижавшись к отцу, плакали...
     Дверь дома на  окраине Алма-Аты сотрудникам уголовного розыска пришлось
взломать.  Хозяина с  дочерьми они обнаружили в  яме под полом.  В  комнатах
царил беспорядок. Оперативные работники тщательно, сантиметр за сантиметром,
осматривали комнаты. Но поиски были безуспешными.
     - Атос довел только до переулка.  Уехали на машине,  - доложил старшему
группы майору милиции Макбару Карабаксанову проводник ищейки.  -  Есть следы
легковой машины.
     Маношкин и его дочери говорили сбивчиво.  Они то принимались горячо все
вместе рассказывать о пережитом, то молчали, пугливо озираясь.
     - Вспомнила!  -  воскликнула,  наконец,  старшая.  -  Высокий с потными
руками подходил к столу и пил варенье. Прямо из банки.
     - Где банка?
     Майор  быстро  прошел  к  столу  и  внимательно осмотрел  посудину.  На
поверхности стеклянной банки  были  ясно  видны  следы  пальцев.  Дальнейший
осмотр вещей и посуды никаких результатов не дал.
     Метрах в  ста от  дома помощники Карабаксанова Степан Сечкин и  Данатай
Кожабеков внимательно рассматривали следы шин.
     - Ну, как, Степан Сидорович, есть что-нибудь?
     - Кажется, есть, товарищ майор.
     Сечкин показал Карабаксанову на  характерный рубчик,  выдавленный одним
колесом   автомобиля.   Неглубокий  углообразный  вырез   на   баллоне  ясно
отпечатался  на  припорошенной снегом  земле.  Он  повторялся  через  равные
промежутки.
     - Так,  -  продолжал думать вслух Карабаксанов, - машина шла из города.
Потом задним ходом въехала в улочку. Отсюда снова в город. Значит, рубчик на
левом заднем колесе.
     - На какой, по-твоему, они были машине? - вдруг обратился он к Сечкину.
     - Думаю, на "победе".
     - Это еще надо проверить,  -  задумчиво сказал Карабаксанов и  приказал
Сечкину сфотографировать след,  сделать с  него  гипсовый слепок и  замерить
расстояние между колесами.


ПРОШЛО ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ

     Много  сил  было  потрачено  работниками уголовного розыска  на  поиски
грабителей,  но тщетно:  они как в  воду канули.  Исследования криминалистов
подтвердили  догадки  Карабаксанова:  преступники  увозили  награбленное  на
автомашине марки "победа".
     Поиски  продолжались.  Во  многих городах Советского Союза  оперативные
работники изучали дактилоскопическую карту с оттиском пальцев одного из трех
грабителей. Но среди преступников с такими отпечатками пока не нашли никого.
     Папка  с  делом об  ограблении квартиры гражданина Маношкина постепенно
разбухала,  увеличивалась.  Карабаксанов интересовался новыми  ограблениями,
задержанными преступниками,  но те,  кто ему был нужен,  не попадались. Было
проверено много государственных и  личных машин,  но осмотр не принес ничего
нового. Оставалось побывать еще на одной автобазе. А потом?
     В  это утро,  как всегда,  майор первым делом занялся просмотром почты.
Возвратились  пять  дактилокарт,  но  ни  на  одной  не  было  ответа,  кому
принадлежат эти оттиски пальцев.
     Карабаксанов задумался.  В дверь постучали. И через секунду улыбающийся
Кожабеков с порога выпалил:
     - Появились, действуют...
     - Ну?
     - На Кульджинском тракте в Илийском районе,  -  успокаиваясь от быстрой
ходьбы,  начал рассказывать Данатай Кожабеков.  -  Сегодня в  два  часа ночи
ограблен дорожный мастер Кудабаев.  Нашли следы пальцев на керосиновой лампе
и еще на чем-то.  Атос опять уткнулся все в тот же таинственный рубчик.  Они
снова  были  на  "победе".  Удалось  снять  слепок  следа  сапога.  Кажется,
шоферского.   По  рассказам  жены  Кудабаева,   был  широкоплечий  с  резким
голосом...


А ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ...

     Догадки  Карабаксанова и  Кожабекова  оправдались:  одна  из  "визитных
карточек" - следы пальцев, оставленных грабителями у Кудабаева, принадлежали
"старому знакомому".
     Самыми важными звеньями,  которые,  как  думал  майор милиции,  помогут
теперь поймать шофера,  был  слепок со  следа его сапога и  фотография следа
шины с рубчиком, оставленным задним колесом "победы".
     - Теперь,  - рассуждал Карабаксанов, надо проверить последнюю автобазу.
Машина должна быть там. Шофер многое расскажет...
     Однако  утром  Карабаксанова вызвали  в  уголовный розыск  и  приказали
расследовать  вооруженное  ограбление  гражданина  Байрумова.  Но  огорчения
Карабаксанова исчезли, как только он подъехал к месту происшествия.
     - Товарищ майор! - доложили Карабаксанову. - Рубчик!
     Кажется,  никогда так не был требователен к  подчиненным майор милиции,
как  в  этот  день.  Все  заслуживающие внимания вещественные доказательства
осторожно завертывались и  отправлялись на  экспертизу.  Были замечены следы
пальцев на электрической лампочке.  С  особой тщательностью извлекли пулю из
пола.  (Преступники,  чтобы запугать семью Байрумова, сделали один выстрел).
Нашли и гильзу.
     Из рассказов потерпевших стало ясно, что здесь действовала одна и та же
шайка из четырех человек.
     Грабители похитили из  квартиры Байрумова много  ценностей,  облигации.
Особенно сожалел хозяин о потере именных запонок - подарке жены.


НА АВТОБАЗЕ

     В   это  морозное  утро  шоферы  одной  из   автобаз  города  удивленно
посматривали  на  невысокого,  средних  лет  человека,  который  внимательно
разглядывал покрышки у легковых автомобилей.
     - Свою, наверное, ищет! - острили они.
     Но майор Карабаксанов не обращал внимания на реплики.  После осмотра он
вошел в кабинет директора автобазы и спросил у того:
     - Сколько машин в разъезде?
     - Две.
     - Куда направлены?
     - Обе  в  Киргизию.   Одна  должна  вот-вот  подойти,  другая  -  через
три-четыре часа...
     - Нельзя ли посмотреть личные дела этих водителей?..
     Протяжный гудок  машины  оторвал майора от  просмотра дел  с  фамилиями
Петрова и  Бондарева.  Он  поднялся,  сложил обе  папки на  стол директора и
вышел.
     Во дворе перед ним стояла бежевая "победа".  Шофер,  молодой парень,  в
лихо сдвинутой на затылок кубанке,  насвистывая популярный мотивчик, хлопнул
дверкой кабины,  не  спеша прошел мимо  Карабаксанова и  затопал сапогами по
лестнице.  Майор подошел к машине поближе,  присел около колеса,  нагнулся и
вздрогнул: на покрышке был ясно виден уголообразный вырез.
     Почти  бегом  бросился  Карабаксанов  в   кабинет  директора  автобазы.
Бондарев,  небрежно развалясь в  кресле,  смеялся.  Вплотную подойдя к нему,
Карабаксанов негромко произнес;
     - Здравствуйте, гражданин Бондарев. Давайте с вами побеседуем...


БЕСЕДА

     Майор еще раз внимательно слушал показания Бондарева в  своем кабинете:
     - Отвез троих в Киргизию.  Приехал вовремя. Работаю честно, без аварий.
У директора можете спросить. Ни в чем не замешан...
     - Откуда у вас такие деньги, Бондарев?
     - Какие деньги?
     - А вот эти,  - майор милиции выложил на стол аккуратно связанные пачки
ассигнаций. - Обнаружены при обыске - часть в машине, часть в квартире...
     - Я их копил. На "волгу". Собирал года три...
     - Еще вопрос, Бондарев. Сколько месяцев вы работали на автобазе?
     - Десять.
     - А до автобазы где?
     - Я уже говорил: в артели, шофером.
     - Сколько месяцев?
     - Три года...
     Карабаксанов, сощурившись, посмотрел на Бондарева и резко бросил:
     - Лжете, Бондарев.
     Майор милиции неторопливо выдвинул один  из  ящиков стола и  взял серую
папку.
     - Здесь,  -  начал он,  в упор глядя на Бондарева,  - ваше прошлое. Все
заслуги.   Матерый   преступник,   прикинувшийся  человеком  без   малейшего
пятнышка...
     - Враки! Не сидел я! - поспешно проговорил Бондарев. - Подделка!
     - Нет. Подделка, грубая подделка, у вас. В ваших документах.
     Майор протянул преступнику фотографию.  Тот схватил ее. Лицо его начало
заметно сереть;  на лбу выступили капельки пота.  С  фотографии на Бондарева
смотрело его прошлое,  он сам,  собственной персоной,  но только значительно
моложе, в 1951 году, когда в третий раз попал в тюрьму за грабеж.
     Словно не замечая состояния Бондарева, Карабаксанов все так же спокойно
продолжал:
     - Второго февраля вы участвовали в  ограблении квартиры Кудабаева.  Там
мы нашли след и  сделали слепок.  Он совпадает со следом вашего сапога.  Вот
заключение экспертизы.  Кроме того, след покрышки. Многие вещи, обнаруженные
у вас, опознаны потерпевшими...
     - Пиджак я купил на барахолке в Каскелене, - зло перебил Бондарев.
     - Когда?
     - Двадцать дней назад.
     - А  не пять дней,  а?  И  не на барахолке,  а в квартире Байрумова.  -
Карабаксанов нагнулся к  столу  и  вытащил  сверток.  -  Вот  теперь  полный
костюм...
     Увидев брюки,  преступник затих.  А  вскоре начал  рассказывать.  После
ограбления квартиры Байрумова он  отвез своих приятелей Аушева,  Лолохоева и
Точиева в Покровку,  где их ждал пятый участник шайки Ужахов.  Они разделили
между собой награбленное.


КРУПНЫЙ ВЫИГРЫШ

     Выиграть по займу - большая удача. На этот раз счастливчиков в одной из
сберкасс Алма-Аты было много.  Гражданин в  енотовой шубе с  довольным видом
крепко сжимал в руках двадцатирублевую облигацию.
     - Кажется,  пять тысяч,  -  радостно проговорил он, подавая облигацию в
окошечко.
     - Одну минуточку... - сказала кассирша.
     Ждать  гражданину в  енотовой шубе  пришлось недолго:  через  несколько
минут его вызвали к заведующему сберкассой.
     За  столом  сидел  сержант милиции и  вертел в  руках  двадцатирублевую
облигацию.
     - Ваша?
     - Моя.
     - Нет, не ваша. Вспомните, где вы ее взяли. Это очень важно...
     Посетитель тяжело опустился на стул:
     - Купил... У Балобана. Принес вечером. А наутро - тираж. Выиграл...
     Гражданин  в   енотовой   шубе,   назвавшийся  Ройтманом,   рассказывал
Карабаксанову свою неприглядную историю плаксивым голосом:
     - Вы  знаете,  пожадничал.  За двести рублей на шесть тысяч облигаций -
это же дешево...
     Все номера и серии облигаций,  которые купил Ройтман у своего знакомого
Балобана, совпадали с номерами похищенных у Байрумова.
     К  вечеру  сотрудники уголовного розыска отыскали Балобана.  Узнав  обо
всем, он, удивленно разведя руками, пробасил:
     - Попросил сосед, Хусеном его звать, продать облигации. У меня денег не
было. Понес к Ройтману. Тот взял. Не понимаю, что я сделал плохого?
     Ночью  был  арестован Точиев  -  низкорослый,  широкоплечий человек,  с
наглыми  глазами.  Он  долго  выкрикивал ругательства в  адрес  сотрудников,
которые посмели взять его.  Все обвинения отрицал. Отказывался даже от того,
что передавал Балобану ворованные облигации для продажи.


А.Б.

     Автомашина шла на большой скорости,  с каждым часом приближаясь к цели.
Карабаксанов, казалось, дремал, не обращая внимания на толчки. Но это только
казалось.  Он вспоминал,  анализировал, и стройная цепочка фактов смыкалась.
Недавно из  одного города был  получен пакет,  которого он  так  долго ждал.
Прибыли  документы и  дактилокарта с  оттисками пальцев  Аушева  -  матерого
вора-рецидивиста.  После трех дерзких налетов в  Алма-Ате он вместе с  двумя
сообщниками скрылся в  Киргизии,  в  глухом селе  Калининском,  куда  сейчас
мчалась машина с оперативниками.
     Двери  дома  открыл  седобородый  старик  со  слезящимися  глазами.  Он
испуганно  взглянул  на  офицера  и  хотел  было  броситься назад.  Один  из
сотрудников уголовного розыска схватил его за руку и вывел во двор.
     Карабаксанов решительно рванул на себя дверь в следующую комнату.
     - А,  милиция.  Садись,  гостем  будешь,  -  пьяным голосом встретил их
мужчина, сидящий за столом.
     Услышав слово "милиция",  его приятели - их было двое - подняли головы,
тупо уставились на  вошедших и  снова уронили их на стол:  оба были пьяны до
невменяемости.
     - Да здесь целый пир,  - усмехаясь проговорил майор милиции, поглядывая
на батарею опорожненных бутылок.
     - Гуляем,  - широко осклабившись, промычал сидящий за столом. - Садись,
начальник...
     Карабаксанов, указывая на пьяных, приказал:
     - Вывести их. В машину!
     - Суламбек!   Магомет!  -  закричал,  вскакивая  из-за  стола  мужчина,
приглашавший Карабаксанова.
     Те вяло подняли головы и снова опустили их.
     - Сидеть,  Аушев, - майор милиции направил пистолет на вскочившего. Тот
прыгнул в  сторону и сунул руку в карман.  Шофер Кручинин ловким ударом сбил
преступника с ног.
     - Обыскать его!
     Через  минуту из  кармана главаря банды  был  вытащен револьвер системы
"наган". В барабане не было одного патрона.
     Начался обыск.  Через  несколько минут  Карабаксанову принесли красивые
золотые запонки. Осмотрев их, майор милиции удовлетворенно сказал:
     - С монограммой А.Б. Именные запонки Байрумова...

x x x

     После долгого и  трудного следствия был суд.  За вооруженное ограбление
квартир  рецидивисты Аушев,  Лолохоев,  Точиев  и  Ужахов  приговаривались к
строгой,  долголетней изоляции  от  общества.  Не  забыло  правосудие  и  их
пособника - шофера Бондарева. Получил сполна.
     Последние слова председательствующего замерли под сводами зала. А потом
тишина раскололась от аплодисментов:  трудящиеся приветствовали справедливый
приговор, аплодировали советскому закону.



А.МИХАЙЛОВ

ТАК НЕ ШУТЯТ


     Машина медленно двигалась по  улице,  а  они  оба смотрели вперед и  по
сторонам, потому что это была их работа.
     По  тротуарам шли  люди,  кутаясь в  платки,  поднимая воротники.  Было
холодно.  Снег с горных вершин опускался все ниже и ниже, а днем уже выпадал
в долинах и белел до самых сумерек.
     - Скоро домой, - сказал Добромыслов и потянулся.
     Он  представил  уют  теплой  и  светлой  квартиры,  ванну  перед  сном,
ослепительные  простыни.   Потом  вспомнил,  что  надо  закончить  очередную
контрольную  по  английскому,  И  вздохнул.  Сын,  вероятно,  спит.  А  жена
проверяет тетради и ждет его.
     - Опять будет сегодня бессонница,  -  сказал водитель,  нарушая течение
его мыслей.  - Последнее время часто заснуть не могу. Силы как будто есть, а
устаю...
     Большие  руки  водителя лежали  на  баранке руля.  Руки  с  обкуренными
желтыми ногтями, с крупными вздувшимися венами.
     Добромыслов взял микрофон:
     - "Переменный!" Я -  "Седьмой".  Следую по маршруту. Все в порядке. Как
поняли? Прием...
     Рация тихо гудела чуть потрескивая. Усталый голос ответил сквозь шум:
     - "Седьмой"! Вас понял, для вас ничего нет, выполняйте маршрут.
     И  опять спокойное монотонное гудение.  Темно-синий "газик" с  красными
полосами на  дверцах был сейчас их  рабочим кабинетом.  Тепло мотора приятно
согревало, знакомо пахло бензином.
     - Тихое дежурство сегодня, - сказал Добромыслов.
     - И  вчера было спокойное,  и позавчера,  и завтра будет,  -  отозвался
водитель.  Он  закурил  и  закашлялся.  Красный огонек  сигареты отражался в
темном стекле. - Год назад было не так...
     - Хорошо, - сказал Добромыслов. - Значит, люди становятся лучше.
     - Дружинники "хлеб" отнимают, - усмехнулся водитель.
     - Почему отнимают,  -  рассеянно сказал Добромыслов. - Помогают... - Он
вспомнил  недавнее.   Час   назад   дружинники  сдали   им   пьяного  парня,
сквернословившего и  пристававшего к  пассажирам в  зале  ожидания  вокзала.
Когда его посадили в машину, парень грозил расправиться и с Добромысловым, и
с водителем, и даже с машиной, в которой его везли.
     - Дружинники помогают, - снова сказал он.
     Они ехали,  сворачивая то в  одну улицу,  то в другую.  Деревья густыми
тенями опустились на  дорогу,  листва колыхалась под  тихим ветром,  тени на
земле двигались, казалось, что асфальт неслышно колеблется.
     - Владимир Петрович,  давно хотел спросить, вы ведь в угрозыске начали,
а сейчас - шофер, - сказал Добромыслов. - Почему?
     Водитель взглянул на Добромыслова и пожал плечами.
     - Это давняя история,  Костя. В сорок восьмом я начал в угрозыске, да в
том же году и  кончил...  Брали мы одного.  Тогда вообще был тяжелый год для
меня.  Только из армии -  и  сразу в  угрозыск!  И  сразу же дела -  одно за
другим.  Через месяц нож в  бок получил.  Но не очень крепко.  А  в этот раз
утюгом по спине!
     - Чем?
     - Чугунным утюгом.  Мы с напарником вошли в коридор, а бандит за дверью
стоял. Был такой - Прудаев, убийца, сволочь большая. Напарник прошел вперед,
я замешкался,  зацепился за порог,  споткнулся,  он из-за двери меня и ахнул
между лопаток! Второй раз не успел. Напарник не дал...
     - Взяли?
     - Конечно, взяли. Таких разве можно упускать?!
     На  перекрестке они  остановились.  Оживленные  люди  переходили улицу.
Быстрые тени  сопровождали их.  Лица  мужчин  и  женщин  в  темноте казались
мягкими и веселыми.
     - Суббота... - сказал водитель.
     - Ну, а дальше? - спросил Добромыслов, желая продолжить разговор.
     - А дальше?  Пролежал в госпитале.  Перелом позвоночника, еле вылечили.
Сначала корсет носил,  потом окреп.  Из угрозыска, конечно, перевели. Решили
на  пенсию отправить по  здоровью -  не  захотел.  Работу подыскали полегче.
Сейчас вот  езжу.  На  шофера выучился,  все  ближе к  живому делу!  Тогда и
кончился я  как оперативный работник.  Еще тогда.  Ты  на каком курсе-то?  -
внезапно спросил он.
     - На четвертом.
     - А я из-за войны не кончал ничего. И потом все недосуг. А как надо бы!
Вот и езжу в старшинах. И в армии был старшина, и сейчас...
     Они  долго ехали молча.  Добромыслов думал о  том,  как завтра выкроить
время на новый фильм,  который хвалят и  на который зовет жена,  о том,  что
нужно посидеть за учебниками, пойти на тренировку, потому что скоро среда, и
ребята ругаются, если не придешь.
     А  водитель думал о  том,  что скоро уйдет на пенсию и  посадит сад,  а
потом вспомнил о комиссаре, новом начальнике управления.
     - Костя,  -  наконец не выдержал он,  -  на совещании-то вчера был? Что
комиссар говорил?
     - Призывал,  чтобы милиционеры были  образцом дисциплины.  Сказал,  что
вежливость должна быть  главной чертой,  что  неряхе и  грубияну не  место в
милиции.
     - Правильно,  -  сказал водитель.  Он вспомнил то впечатление,  которое
произвел на  людей в  зале ожидания Добромыслов,  разговаривая с  хулиганом.
Подтянутый,  с  рукой у козырька,  очень официальный и суровый,  а вежливый,
словно с генералом говорил, а не с пьяным. - Правильно, - повторил он, снова
испытав гордость за Добромыслова.  -  Однако не с ангелами же работаем,  вот
беда.
     Они выехали на проспект. Он был похож сейчас на холодную застывшую реку
в берегах бесконечной цепочки желтых фонарей, теряющихся вдали. По этой реке
бесшумно плыли огоньки автомобилей - белые, красные, желтые.
     - "Седьмой",  я "Переменный", "Седьмой", как слышите? Прием, - раздался
в динамике тревожный голос.
     - Я "Седьмой",  -  быстро ответил Добромыслов,  -  слышу вас. Слышу вас
хорошо, прием.
     Слышно было, как сквозь потрескивание доносится дыхание.
     - "Седьмой",  в  вашем районе ограбление.  Десять минут назад с женщины
сняли золотые часы,  шерстяной шарф.  Часы на  цепочке змейкой.  Шарф белый,
денег  12  рублей.  Грабителей трое.  Молодые.  Все  примерно одного  роста,
высокие.  Двое в  светлых плащах с  поясами,  один в  темной шляпе и кожаной
куртке.  Один  блондин.  Вооружены ножом.  Кажется,  выпивши.  В  ваш  район
направляю патрули 5, 11 и 13. Как поняли? Прием.
     - Понял вас хорошо.
     Водитель увеличил скорость.
     - "Пятый" и "Одиннадцатый" на мотоциклах, - сказал он.
     - Ничего,   -   сказал   Добромыслов  и   стал   вызывать   патрульных,
договариваться, какие улицы прочесывать. - Главное, чтобы они не разошлись.
     - Не разойдутся,  -  уверил водитель. - Я знаю. Они сейчас героями себя
чувствуют,  но и  боятся.  Их друг к  дружке тянет.  Могут зайти в ресторан,
конечно,  или к кому-нибудь,  чтоб выпить. Им сейчас трудно расстаться. Да и
деньги надо истратить...
     - Пожалуй, - согласился Добромыслов.
     Каждые пять  минут "Переменный" вызывал Добромыслова.  Тот  докладывал,
что все без изменений. Они все кружили и кружили. Мелькали иногда мимо парни
в  светлых плащах.  Добромыслов внутренне напрягался,  но  это  были  совсем
другие люди, хорошие, веселые, с девушками, празднующие субботний вечер. Они
шли в полутьме под черными деревьями и улыбались друг другу.
     Машина развернулась,  светом фар выхватывая из  темноты огромные стволы
замерзших деревьев,  застывшую чашу  кустов,  угол дома с  блеснувшим окном,
пустую скамейку у забора.
     - Вот они, - сказал водитель, - похоже, что они.
     С  противоположной стороны улицу переходили трое.  Они шли неторопливо,
двое в  плащах и  один в  кожаной куртке и шляпе.  Их было трое на пустынной
улице, и когда они проходили под фонарем, их фигуры четко рисовались на фоне
кустов.
     - Я  иду.  Если  это  они,  я  поправлю  фуражку,  вот  так,  -  сказал
Добромыслов, показывая. - А вы сообщите "Тринадцатому" и дежурному.
     - Хорошо,  -  сказал  водитель,  прижимая  машину  к  тротуару.  Машина
остановилась.
     Добромыслов вышел,  оставив дверцу открытой. Водителю была хорошо видна
коренастая фигура Добромыслова в  длинной шинели,  затянутой ремнем.  Вот он
поправил фуражку.
     - "Переменный", я "Седьмой", - тотчас сказал в микрофон водитель. - Они
обнаружены.
     - Понял вас, где вы находитесь?
     Водитель назвал улицу и  стал вызывать "Тринадцатого",  но  тот сказал,
что все слышал и едет.
     Добромыслов  требовал  у  парней  документы,   когда  водитель  включил
бортовую фару.  Ослепительный свет залил их,  светлые плащи парней и  погоны
Добромыслова,  казалось,  загорелись.  Водитель выскочил из кабины и побежал
через кусты.  Парни беспомощно заморгали,  их лица скривились от света,  они
хлопали себя по карманам и молчали. Добромыслов стоял спиной к дереву. Вдали
показались  огни   мчащейся  машины.   Проскочив  перекресток,   она   резко
затормозила. Два человека в милицейской форме вышли из нее.
     - Мы  хотели пошутить,  -  сказал один  из  парней.  У  него было узкое
длинное лицо и  большие глаза.  -  Мы просто хотели пошутить,  а  она отдала
часы.  Тогда мы сказали,  чтобы и шарф.  И она отдала шарф. Мы не хотели. Мы
просто решили пошутить...  Вот эти часы. Целые. И цепочка. Гоша, дай шарф! И
шарф.  Вот он.  Пошутить -  и  все.  А  она отдала часы.  Часы и шарф.  И мы
взяли...
     - А деньги? - спросил Добромыслов. - Где деньги?
     - Мы истратили,  - сказал парень в куртке и закрыл рот ладонью. - Видно
было, что ему очень хочется плакать. Он был пьян.
     - Пропили?
     Парень кивнул головой.
     - Тоже ради шутки?  -  спросил Добромыслов.  - А нож тоже ради шутки? И
угрозы?
     Они были на свету,  их окружали мужчины в милицейской форме,  "шутники"
стояли,  жмурясь от света.  Их усадили в машину,  и Добромыслов сообщил, что
имеет груз для "Сорок второго".  Машины патрулей разъехались, помигав фарами
на прощание.
     ...Дома жена спросила Добромыслова, как прошло дежурство.
     - Нормально, - ответил Добромыслов. - Все было нормально.
     Жена стала смотреть,  как  он  ест.  Она  уже привыкла к  его ответам и
знала,  что то была работа, а это - дом, а дом и работа - разные вещи. Он не
любил говорить о своей работе.
     Добромыслов поел и  сел писать контрольную по  английскому.  Часа через
два  он  принял  ванну.  Когда  ноги  его  коснулись горячей воды,  по  телу
пробежали мурашки. Это было приятно, и он засмеялся...



А.МЫЗНИКОВ,
                заместитель начальника следственного
                Управления Прокуратуры Казахской ССР

ДЕСЯТЬ ПАЧЕК ГРУЗИНСКОГО ЧАЮ


     Таких   досадных   дел   в   практике  молодого  следователя  городской
прокуратуры Розы Ивановны Котовой не  было.  Преступление загадочное и  даже
кажется ей насмешкой над всеми, кто занят расследованиями. В который раз она
перечитывает протоколы допроса,  осматривает пломбир и инкассаторскую сумку,
куда   мошенник  вместо  трехсот  пятидесяти  рублей  положил  десять  пачек
грузинского чаю.  И  снова возникает тот  же  вопрос:  "Кто  мог  так  чисто
сработать?"  Пломба не  нарушена,  замки  банковского сейфа  не  повреждены.
Допоздна сидела Роза Ивановна в своем кабинете, анализируя каждую мелочь.
     Все  произошло довольно странно.  В  четыре часа дня  в  магазин No  23
прибыл инкассатор.  Он  принял сумку  с  деньгами от  заведующей магазином и
быстро уехал.  В банке,  кроме охранников,  никого не было. Инкассатор запер
сумку с деньгами в сейф,  а утром передал ее в кассу пересчета. На этом круг
замкнулся.
     Роза Ивановна с досадой посмотрела на аккуратную папку с делом.  Где же
нить разгадки?  Много раз  беседовала Котова со  свидетелями,  которые имели
хоть какое-то отношение к этой истории, но пока ни малейшего просвета.
     Подошел день доклада прокурору города В.  В.  Колосникову,  а  фактов и
улик в  руках следователя до  смешного мало.  Однако версия о  том,  что вор
"свой", местный, не выходила из головы Розы Ивановны.
     - Обратите внимание на  заключение криминалистов,  -  заметно волнуясь,
сказала Котова.
     Быстро  перелистав дело,  она  прочла:  "Признаков применения отмычки и
следов других предметов на  механизме замка сейфа не обнаружено..."  Значит,
сейф открыт ключом,  -  утвердительно говорит следователь.  -  А может, и не
было денег в сумке? Чай завернут в бумагу, взятую в магазине, пломба цела, а
оттиск на ней сделан магазинным пломбиром.  Это установлено экспертизой. Все
говорит о том, что деньги похитил кто-то из "своих".
     - А если их взяли посторонние? - усомнился прокурор.
     - Не думаю, - возразила Котова.
     - Напрасно!  -  с подчеркнутой официальностью сказал Колосников.  -  Вы
установили, что в час закрытия магазина там была уборщица Зурманова со своим
мужем. Поинтересуйтесь их жизнью.
     Перед  концом рабочего дня  Роза  Ивановна снова появилась в  магазине.
(Здесь  к  ней  привыкли и  встречали так,  как  встречают хорошо  знакомого
человека).  Она побеседовала с  продавцами,  с заведующей магазином.  Ничего
нового.   Вот  только  грузчик  Эгамов  кое-что  дополнил  к  своим  прежним
показаниям.  На вопрос следователя,  кто еще был тогда в  магазине,  Эгамов,
немного подумав,  ответил, что приходила тетя Саша, соседка уборщицы. Котова
тотчас же направилась к ней.
     Тетя Саша оказалась на редкость словоохотливой.  Она припомнила,  что в
тот  день  действительно приходила в  магазин к  уборщице Зурмановой,  чтобы
попросить ее помочь побелить квартиру.  Зурманова пообещала, но не пришла. А
дня через два она с мужем уехала из города.
     - Как уехала? - насторожилась следователь.
     - Да очень просто. Собралась и уехала.
     - А куда?
     - Кто их знает. Говорят, что к родственникам.
     Неожиданный отъезд  уборщицы показался следователю несколько поспешным.
Что заставило ее  покинуть город вскоре же после случившейся пропажи денег в
Госбанке?
     - Обстоятельства  отъезда,   конечно,   подозрительны,   -   согласился
прокурор. - Думаю, что вы на правильном пути.
     Шли беспокойные дни, полные хлопот и раздумий. Роза Ивановна побывала в
семейных общежитиях, беседовала с десятками людей. Они помогли ей дорисовать
облик Зурмановой и ее мужа.  Картина начинала проясняться. Зурманов давно не
работает, пьянствует. В прошлом дважды судим.
     Но вот пришли еще два свидетеля. Их показания упрощали запутанное дело.
Незадолго до  кражи Зурманов в  пьяной компании показывал им поддельный ключ
от  сейфа магазина No 23 и  уговаривал совершить кражу.  Он клялся,  что все
обойдется.  Моя Фрося, дескать, давно сделала слепок с настоящего ключа. Она
и спрячет вас перед перерывом в магазине...
     Однако на  практике преступники нередко используют наговоры,  клевету и
дезинформацию,  чтобы уйти от следствия. Тогда Роза Ивановна решила провести
эксперимент.  Она положила перед одним из свидетелей десять ключей.  Тот, не
колеблясь, указал, какой из них давал ему Зурманов.
     И  вот перед следователем Котовой сидит худощавый мужчина.  Держится он
непринужденно, подделываясь под простачка, и с тупым упорством твердит:
     - Деньги-то  для поездки мы  у  добрых людей заняли.  А  воровать -  не
воровали, своим трудом живем.
     - Значит, своим трудом? - усмехается Роза Ивановна.
     Она  с   минуту  молчит,   пристально  всматриваясь  в  скуластое  лицо
Зурманова, а затем, как бы взвешивая каждое слово, спрашивает:
     - Вы, Зурманов, давно готовились к этой краже. Ваша жена сделала слепок
с ключа от сейфа.  Ждали момента. Следили за магазином, и, присмотрев место,
где  спрятаться,  в  обеденный час,  когда все ушли из  магазина,  совершили
кражу.  Все работало на вас, Зурманов. Пломбир оказался под руками, в сейфе.
Вы вскрыли инкассаторскую сумку,  взяли деньги, а вместо них положили десять
пачек грузинского чаю. Так ведь было?
     Зурманов отводит глаза  в  сторону и  тяжело  вздыхает.  Роза  Ивановна
встает и  прохаживается по кабинету.  Все факты,  добытые в  ходе следствия,
говорят  против  Зурманова.   Перестав  юлить  и  выкручиваться,   он  сидит
ссутулившись и  вжав  голову в  узкие плечи.  Он  жил  своей скрытной жизнью
лицемера,  таился,  прятался,  высматривая добычу.  А  когда  почуял ее,  не
устоял, ринулся очертя голову, чтобы завладеть чужим добром...
     Оставшись одна,  следователь вновь  и  вновь  мысленно анализирует дело
Зурмановых,  но  теперь уже,  так  сказать,  в  другой плоскости.  Ведь долг
следователя не  только раскрыть дело,  но  и  выявить те  причины,  которые,
говоря языком юристов, способствовали совершению преступления.
     Этих причин,  конечно,  немало.  Но  среди них в  деле о  хищении денег
Зурмановыми  есть  одна  главная.   Это  халатность  должностных  лиц.   Она
выразилась прежде  всего  в  потере  чувства ответственности за  сохранность
государственных  средств.  Помогло  преступлению  и  равнодушие  окружающих.
Вспомним:  Зурманов предлагал своим знакомым принять участие в  краже денег.
Вот здесь бы и  пресечь эти наглые попытки посягательства на народное добро.
Но  люди,  которым стало известно о  готовящемся преступлении,  не  проявили
гражданского мужества.



К.БИНДЕР,
                   прокурор следственного Управления
                      Прокуратуры Казахской ССР

ПРОЧИТАЙТЕ И РАСПИШИТЕСЬ


     В Гродное Аккулин приехал под вечер.
     Хотя до местной гостиницы тут было и не близко,  все же он отказался от
попутной машины и  пошел  пешком.  Прямые улицы села  были  обсажены редкими
деревьями.  Над печными трубами вился прозрачный дымок, и, пока Аккулин шел,
в сгустившихся сумерках одно за другим ярко вспыхивали окна.
     Макаш   Акимович  Аккулин  уже   несколько  лет   работал  следователем
межрайонной прокуратуры,  и  в нечастые свои наезды в Гродное всегда отмечал
про  себя,  что село обрастает новыми домами,  люди лучше одеваются,  и  все
больше мотоциклов можно встретить на улицах.  Вот и  сейчас он проходил мимо
высокого,  под  красной  крышей,  чисто  выбеленного  дома  с  ярко-голубыми
наличниками на окнах. Он знал большую и дружную семью, которая жила здесь.
     Как  бы  в  подтверждение своим  мыслям о  непрерывно меняющемся укладе
сельской жизни  Аккулин заметил на  противоположной стороне улицы  новенький
"москвич".  На него падал свет из окон добротного кирпичного дома,  и машина
поблескивала темно-зеленым  лаком.  Дом  показался Аккулину знакомым,  и  он
вспомнил, что тут живет Юсуп Моминов, заведующий магазином сельпо.
     Вспомнил и  свой приезд двухмесячной давности.  Тогда он выступал перед
жителями села в  их клубе -  выступал с  сообщением о  хулиганских действиях
шофера  Сидорчука.  Внезапно  в  открытые  окна  ворвались  отрывистые звуки
дутара.
     - Это у Моминова...  - как-то осуждающе сказал один из рабочих совхоза.
- Обрезание сыну сделал, и теперь той у него. Музыкантов привез из Ташкента.
Всех своих дружков позвал...
     Позднее,  проходя мимо дома Моминова,  где шумное веселье было в  самом
разгаре,  Аккулин увидел и хозяина дома.  Юсуп Моминов - смуглый, коренастый
молодой человек -  стоял на пороге в темном костюме. Приветливо улыбнувшись,
сияя золотыми зубами, Юсуп пригласил зайти в дом.
     Сославшись  на  позднее  время,  Аккулин  отказался.  Но  потом  иногда
вспоминал   об   этом   человеке,   оставившем   неприятный   осадок   своим
самодовольством. И сейчас, проходя мимо, он припомнил резкие звуки дутара.
     Но сейчас в  доме было тихо.  Аккулин пошел дальше,  и  уже почти возле
гостиницы его громко окликнули:
     - Товарищ Аккулин! Здравствуйте! Значит, все же пожаловали в наши края?
     Он  обернулся и  узнал Лебедовского,  бухгалтера сельпо.  Тот был пьян.
Подойдя поближе к следователю, он доверительно сообщил:
     - Только зря время теряете... Кроме обычной халатности, ничего у нас не
найдете.
     Помолчал,  покачиваясь,  и заковылял дальше на своем протезе. Его слова
заставили Аккулина насторожиться.  "Почему он так сказал? Значит знал, что я
приеду?   Кто-то  постарался  предупредить?!   Возможно,   они  даже  успели
предпринять кое-какие меры. Надо торопиться".

x x x

     Проверка  финансовой и  хозяйственной деятельности Гродновского сельпо,
которую не  так  давно проводил ревизор райпотребсоюза,  шла  медленно.  Уже
несколько раз прокурор района интересовался ее  ходом,  но результаты,  даже
предварительные,  не давали оснований для беспокойства; ничего серьезного не
выявлялось.  Наконец ревизор Шубин принес акт в  прокуратуру и  в  разговоре
пояснил,  что в  сельпо по документам установлен перерасход на строительстве
чайной примерно на двадцать тысяч рублей.
     Прощаясь,  Шубин добавил:  "Голая цифра.  Неизвестно,  за счет чего она
образовалась, думаю, это результат халатности прораба".
     С этим актом и приехал Аккулин в Гродное.
     Переночевав в гостинице, он рано пришел в контору сельпо. В бухгалтерии
никого еще не было. Пожилая женщина-сторож (она же и уборщица) встретила его
приветливо и, домывая крыльцо, без умолку рассказывала:
     - Сам-то  председатель сейчас в  отъезде,  а  то завсегда раньше других
приходит,  а вот Сергей Петрович, - она глубоко вздохнула, - последнее время
пьет много,  на работу запаздывает.  Жаль его,  беднягу, инвалид ведь... Еще
вот недавно девчонку на  работу взяли.  Назибаева по фамилии,  бухгалтерские
курсы окончила, уж до чего старательная, аккуратная...
     "Сергей Петрович, - понял Аккулин, - это и есть Лебедовский".
     К конторе подходила стройная миловидная девушка - Назибаева.
     Еще накануне,  ворочаясь на  жесткой гостиничной койке,  Аккулин решил,
что начинать нужно с бухгалтерских документов.
     Два  дня у  него ушло на  это.  Он  листал толстые бухгалтерские папки,
отыскивал и сличал накладные, счета, фактуры.
     Да,  все правильно, он не ошибся. Но как это может быть? Вот документ о
списании двухсот килограммов кровельного железа и двухсот килограммов олифы.
А  через три  дня  списано такое же  количество,  да  еще триста килограммов
краски, затем еще и еще...
     Цифры  удивляли.  Объект  не  столь  уж  значительный.  Могло  ли  быть
израсходовано такое количество стройматериалов?
     А  вот  документы о  продаже  кровельного железа  литейно-механическому
заводу. Откуда столько железа в сельпо?
     Разговор по  телефону с  главным  бухгалтером райпотребсоюза подтвердил
мелькнувшее подозрение.  Оказывается,  весь райпотребсоюз за  год не получал
такого количества железа,  какое тут,  в  Гродном,  списали на строительство
одной  только чайной.  Это  товар  дефицитный.  Строительных объектов много,
откуда  же  взялись  излишки,  чтобы  можно  было  уступить  их  посторонней
организации?  "Голая" цифра перерасхода по строительству чайной,  о  котором
толковал ревизор Шубин,  все больше и больше напоминала хищение.  Но все это
еще предстояло выяснить.
     Рабочий  день   подходил  к   концу,   работники  бухгалтерии  поспешно
складывали дела. Собиралась и Назибаева.
     - Равиля,  прошу  вас  задержаться.  Помогите мне  подсчитать некоторые
суммы, - обратился к девушке Аккулин.
     Та согласилась.
     Когда  же  они  остались  в  конторе  вдвоем,  следователь  показал  ей
постановление об изъятии некоторых бухгалтерских документов,  взамен которых
временно вкладывались их копии.
     - Я доверяю вам, Равиля, и прошу об этом пока никому не говорить.
     Равиля все поняла.  Документов было много,  работали они до полуночи, а
утром Аккулин срочно уехал в город.
     Была пятница,  а ему хотелось, не откладывая, доложить свои соображения
прокурору,  посоветоваться с  товарищами  и  главное  -  показать  документы
ревизорам облпотребсоюза и  получить у них консультацию.  Ведь как бы ни был
подготовлен следователь,  специалисты в  той  или иной области подскажут ему
такие детали, о которых он может и не знать.
     Все  свои  дела  он  успел сделать в  один  день  и  даже договорился с
руководством облпотребсоюза о проведении глубокой, квалифицированной ревизии
сельпо.
     "В  Гродное выеду  в  понедельник,  вместе с  ревизорами,  и  сразу  же
приступлю к  допросам",  -  так  решил  Аккулин.  Но  события  заставили его
изменить планы.

x x x

     В  субботний вечер после кино в  клубе были танцы.  Расходились поздно.
Проводить Насибу и  Зину,  работниц столовой,  пошли  большой компанией.  По
дороге пели песни.  Ребята затевали возню,  смех не умолкал на ночных улицах
села.
     Зина  первой  заметила неладное:  в  окнах  конторы  сельпо  вспыхивали
огоньки,  мелькали тени. Вначале появилась мысль: "Воры!" Задержать, однако,
никого не успели. Пока бежали к конторе, двое выпрыгнули из окна и скрылись.
А, кроме них, там никого не оказалось.
     Оставив  для  охраны  четырех человек,  остальные побежали на  квартиру
участкового. Запыхавшись, перебивая друг друга, они возбужденно рассказывали
о случившемся.
     Во втором часу ночи Аккулина разбудил настойчивый телефонный звонок.
     - Докладывает старший оперуполномоченный райотдела милиции,  -  услышал
он знакомый голос.  -  В  Гродном обокрали кассу сельпо.  Через десять минут
заедем за вами.
     Выпрыгнувшая из  машины  служебно-розыскная собака  быстро веяла  след,
повела за собой проводника.
     Тем  временем  Аккулин  попросил  участкового пригласить  тех  ребят  и
девушек, которые первыми прибежали к конторе, вызвать кассира и потом вместе
с  работником уголовного розыска  приступил к  осмотру  места  происшествия.
Касса,  где хранились деньги, оказалась цела. При самом скрупулезном осмотре
с применением научно-технических средств никаких следов взлома обнаружено не
было.  Кассир Ладова заявила, что денег у нее в кассе почти не оставалось: в
пятницу она большую сумму отдала заготовителю Ишимбаеву.
     В  присутствии понятых она  легко открыла сейф  ключом.  Деньги были на
месте.
     Значит,  попытка ограбления исключается.  Значит,  документы...  искали
документы! Едва заметная улыбка промелькнула на лице следователя.
     Осмотр продолжался.  В  протоколе пришлось отметить,  что все документы
находились в беспорядке: на столах, на полу и даже на улице у входа валялись
раскрытые папки.
     Не было лишь указано в протоколе,  что многие папки оказались открытыми
именно там,  где взамен подлинных документов находились копии.  Знал об этом
один человек -  следователь Аккулин.  И  он  понял,  что  кое  в  чем  успел
опередить преступников.  Теперь уже  вряд ли  что они смогут сделать,  чтобы
замести следы. Однако одной этой уверенности еще было не достаточно. Ведь он
пока не мог ответить на вопрос, кто же побывал ночью в конторе сельпо.
     Беседа с  теми,  кто заметил неясные тени,  ясности в  дело не  внесла:
разглядеть  ночных  гостей  не  успели.  Правда,  молодой  паренек,  рабочий
совхоза,  как-то  не  очень уверенно высказал мысль:  один из  убегавших был
похож на его соседа,  бухгалтера сельпо Валетова.  Но тут же поправился, что
мог и ошибиться.
     Ничего не дало и  применение служебно-розыскной собаки.  Пробежав около
трех километров, она потеряла след.
     Кто  был  ночью  в  конторе?  Кто  именно  заинтересован в  уничтожении
документов? Что смогли унести? Эти мысли не оставляли Аккулина.
     Он  снова  поехал  в  село,  вместе  с  ревизорами из  облпотребсоюза и
инженером-строителем.  Им  поручено проверить все  бухгалтерские операции по
списанию материалов на строительство чайной,  а заодно и операции по продаже
железа заводу.  Так ведь и непонятно пока, откуда в сельпо оказались излишки
дефицитного в сельской местности листового железа?
     А пока Аккулин ближе знакомился с работниками сельпо.

x x x

     В дверь кабинета негромко постучали. Вошел высокий, средних лет мужчина
с темным, испитым лицом.
     - Прораб Ясков по вашему вызову явился.
     Аккулин знал про него, что Ясков с женой и маленьким сыном сравнительно
недавно приехал в  Гродное,  назвался строителем,  снял небольшую квартиру и
попросил работу.
     В  сельпо его  приняли охотно.  Несколько месяцев назад здесь утвердили
смету,  а руководить строительством чайной было некому.  Правда,  в трудовой
книжке  содержались не  весьма  лестные записи о  причинах его  увольнения с
предыдущих мест работы. Но к этому придираться не стали. Нужен прораб, а где
его найдешь? Пусть работает, а там посмотрим. На частые шумные пьянки Яскова
и даже на то,  что пьяным он бывал и на работе, внимания не обращали. Работа
кипела,  сновали машины,  возили строительные материалы, а что скрывалось за
всем этим - никого не интересовало.
     - Садитесь,  Григорий Тимофеевич, - пригласил его Аккулин, - разговор у
нас с  вами будет долгий.  На днях вы подписали акт о  том,  что контрольный
обмер материалов,  израсходованных на строительство чайной, инженер произвел
при  вашем  участии.   А   сейчас  познакомьтесь  с  заключением  ревизоров.
Материалов израсходовано в  несколько раз меньше,  чем отпущено из  магазина
сельпо  и   списано  бухгалтерией  по   вашим  отчета.   Где  же   остальные
стройматериалы на двадцать тысяч рублей
     Ничто в лице Яскова не выдавало волнения. Помедлив немного, он ответил:
     - А  я  никуда  его  и  не  девал.  Растащили  скорее  всего.  Ведь  на
строительные материалы все зарятся, а охраны не было.
     - Почему же вы включили эти материалы в  отчет,  как израсходованные на
объект?
     - Ну,  что  же,  в  этом я  виноват,  халатность моя,  за  нее придется
отвечать.
     Опять эта  настойчивая "халатность".  Следователю вспомнилась встреча с
Лебедовским.
     Аккулин все  больше и  больше убеждался,  что  перед ним организованная
группа жуликов.  Ясно  было и  другое:  так  просто они  не  сдадутся,  хотя
неудавшаяся попытка уничтожить изобличавшие их  документы несколько охладила
пыл мошенников.
     И  все же Ясков долго и  настойчиво старался убедить следователя в том,
что к  работе он относился честно,  старался изо всех сил,  а  если пил,  то
нечасто и немного, и только на заработанные деньги.
     Аккулин его прервал:
     - Вы  утверждаете,  что все материалы по фактурам магазина,  в  которых
имеется ваша роспись, вы действительно получили?
     - Да,  получил.  Все  подписи в  фактурах мои,  подлинные.  Чего ж  тут
отрицать! Получил все сполна. Да вот растащили...
     - Вы,  Григорий Тимофеевич,  зря обижаете людей.  Вот взгляните на  акт
бухгалтерской  ревизии,   полистайте  документы:  на  шестой  странице  есть
сличительная  таблица.   Прочитали?   Там  ведь  ясно  сказано,  что  такого
количества железа,  которое значится отпущенным на  строительство чайной,  в
магазин вообще не  поступало.  О  какой уж "честности" тут можно речь вести?
Ведь фактуры-то вы подписывали бестоварные,  не получили вы столько железа я
других стройматериалов,  а  значит,  воровать-то  у  вас было нечего...  Вот
так-то. И ознакомьтесь с постановлением об аресте.
     Ясков  вздрогнул,  он  не  ожидал  такого.  Долго  и  внимательно читал
постановление,  а  затем быстро поставил на нем свою размашистую роспись.  В
кабинет  вошел  молодой  человек в  милицейской форме.  Это  был  участковый
уполномоченный,  тот  самый,  которому ночью  сообщили о  "ворах" в  конторе
сельпо.
     - Ваше  указание  исполнено,  -  обратился он  к  Аккулину,  -  Моминов
арестован.
     - Как он?
     - Ругался отчаянно,  угрожал,  -  возбужденно говорил Хаким Назиров.  -
Кричал,  мол,  вы и прокурор,  санкционировавший его арест, будете отвечать.
Жена его, Камиля, плакала...
     - Да, жаль Камилю, хорошего ничего она не видела. Говорят, как прислуга
при нем была...  Завтра к полудню доставишь Моминова на допрос.  А сейчас, -
Аккулин взглянул на часы,  -  сейчас прибудет грузовая машина:  председатель
райпотребсоюза направил.  Возьми своих ребят - дружинников, которые покрепче
да посильнее,  пригласи понятых и  отправляйся на обыск к Моминову и Яскову.
Вот санкция прокурора.  Все ценное имущество изымите,  погрузите и сдайте на
склад райпотребсоюза.  Смотрите повнимательнее,  чтобы не  обвели вас вокруг
пальца.
     Продолжительно зазвонил телефон.  Аккулин снял  трубку и  услышал голос
прокурора области:
     - Здравствуй, Макаш Акимович. Есть новость. Сегодня мне звонил прокурор
города.    Поручение   о    проверке    движения    листового   железа    на
литейно-механическом заводе  выполнено;  там  оказалось все  в  порядке:  ни
недостачи,   ни   излишков.   На  днях  заканчивает  работу  технологическая
экспертиза. Ты оказался прав: выявляются нарушения и самого процесса, и норм
расходования железа на заводе. А это создавало неучтенные излишки на складе.
Заведующего складом завода пока допрашивать не стали.  Лучше будет,  если ты
сделаешь это сам.  Приезжай послезавтра,  кстати,  и выходной день проведешь
дома. К тому времени и акт экспертизы будет готов.
     Разговор  с   прокурором  области  обрадовал  Аккулина:   значит,   все
подтверждается,  следствие на  правильном пути.  Фактуры Моминова об отпуске
железа заводу тоже фиктивные,  или, по-бухгалтерски говоря, бестоварные. Да,
но  как  же  тогда деньги?  Ведь  завод перечислял магазину большие суммы за
железо,  которое  фактически не  получалось.  Куда  же  делись  эти  деньги?
Конечно,  при суммарном учете,  какой велся Моминовым, деньги свободно можно
было  изъять  из  выручки  и  покрыть недостачу бестоварными фактурами.  Без
участия работников бухгалтерии сельпо, однако, он делать этого не мог. Тогда
с кем же? Кто же с ним вместе присваивал похищенные деньги?
     Без стука, бесшумной походкой в кабинет вошел бухгалтер сельпо Валетов.
Он опустился в кресло, откашлялся, вытер платком лицо и торопливо, отрывисто
заговорил:
     - Я все уже знаю.  Арестовали Моминова и Яскова.  Это конец.  Я знаю, я
видел,  как вели Моминова,  он даже не кивнул мне, а ведь мы так ему верили,
он  говорил,  что  деньги -  это  сила,  а  денег у  него было много.  Он  и
Лебедовский заставляли меня скрывать их  грехи,  а  за это платили,  правда,
немного...  Я  проклинаю себя,  что смалодушничал,  что не нашел в себе силы
противостоять этим живоглотам,  ведь я  все знал,  мог давно уличить их,  но
теперь я расскажу все. Если разрешите, я сам напишу свои показания...
     Писал он долго, часто останавливаясь и вытирая слезившиеся глаза.
     - Вот,  все, - сказал Валетов, подавая написанные мелким почерком листы
бумаги.
     - А все ли,  Валетов? Почему вы ничего не написали о посещении конторы,
когда ночью пытались отыскать и уничтожить изобличавшие вас документы?
     - Да,  был я  там,  искал документы.  Но  не  по своей воле:  Моминов и
Лебедовский мне угрожали.  Лебедовский сам не мог:  он инвалид.  Помогал мне
Ясков. Теперь вы знаете все, делайте со мной, что хотите.
     - Что хочу -  это не в  моих силах.  Это решит суд.  А пока можете идти
домой.
     Валетов вздрогнул, неловко поднялся и вышел из кабинета.
     Утром  следующего дня,  едва  Аккулин успел войти в  кабинет,  позвонил
дежурный отделения милиции и сообщил,  что арестованный Ясков просит вызвать
его на допрос.
     - Решил рассказать правду,  - сказал он, - понял, что и без меня вы все
узнаете,  на то ведь и  следователь.  Началось все вскоре после того,  как я
стал  прорабом в  сельпо.  И  раньше  я  любил  выпить,  погулять в  веселой
компании.  Вот и поймал меня на этом Моминов.  Все в гости приглашал,  поил,
кормил.  Народу у него всегда много бывало.  Кстати,  помните, когда Моминов
приглашал вас зайти в  дом,  тогда у него той был.  У него в гостях приятель
сидел,  завскладом,  на  литейно-механическом заводе  работает.  Садыков его
фамилия.  Вместе они железо-то воровали,  а  деньги присваивали.  Смеялся он
потом:  хотел,  мол,  следователя за один стол с  вором посадить.  Да вот не
вышло.
     Он немного помолчал, потом продолжал:
     - Недолго угощал меня Моминов. Однажды, когда выпивали мы втроем, с ним
и  с  Лебедовским,  предложили они  мне подзаработать.  Лебедовский убеждал:
"Твое дело только подписывать фактуры на  отпуск строительных материалов,  а
затем включать в отчет. Вроде ты израсходовал на стройке. Я с тебя спишу их.
Денежки же за эти материалы возьмем из магазина и  разделим поровну".  Долго
они  меня убеждали,  говорили,  что  учет в  магазине суммарный,  а  сколько
фактически израсходовано на стройку -  все равно неизвестно, так что и комар
носу не подточит.
     И дальше стал рассказывать о том,  как он согласился. А сколько списали
материалов, он и сам не знает. Деньги ему давали, а он пропивал. Знал, что с
Садыковым они воруют железо,  вернее,  деньги за железо.  Там на заводе были
какие-то излишки.  Так они через Садыкова договорились с Моминовым, чтобы он
выписал несколько бестоварных фактур, якобы завод это железо купил в сельпо,
а  стоимость перечисляли магазину.  Моминов  эти  деньги  брал  из  выручки,
оставлял долю себе и Лебедовскому,  а остальные отдавал Садыкову.  Яскову от
этой операции ничего не доставалось, но он молчал.
     - Если  не  верите,  дайте очную ставку с  Моминовым и  Лебедовским,  -
закончил он. - Я им все в глаза выскажу.
     - Нет,  Ясков,  сейчас я вам верю,  -  возразил Аккулин, - очная ставка
пока не нужна. Вот скоро доставят Моминова, посмотрим, что он скажет.
     ...Моминов вошел в кабинет с высоко поднятой головой и сразу же спросил
о  причине его ареста.  Он  заявил,  что виновным себя не считает и  требует
немедленного освобождения.
     - Скажите,  Моминов,  на  какие средства вы,  глава большого семейства,
приобрели два дорогостоящих дома, автомашину, мотоцикл с коляской?
     - У меня только один дом, а больше я и по закону не могу иметь.
     - Вот в  отношении закона вы  правильно сказали.  Только сумели вы  его
обойти.  Предъявляю вам протокол описи вашего дома под номером 111 по  улице
Садовской в Джамбуле, который вы оформили на имя отца-пенсионера.
     - Это дом моего отца.
     - Тогда  ознакомьтесь  с   показаниями  вашей  жены,   отца  и   других
родственников.  Они утверждают,  что дом этот купили вы,  только оформили на
имя отца.  В этом же протоколе описи имущества значится мотоцикл с коляской.
Вы поставили его во дворе отцовского дома после того,  как приобрели машину.
Так  на  какие же  средства вы  все это купили?  А  какие у  вас отношения с
Садыковым?
     - Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы и прошу увести меня.
     - Тем хуже.  Вот постановление о  предъявлении вам обвинения в  хищении
государственных средств.  Прочитайте и  распишитесь.  А  все описанное у вас
имущество пойдет в возмещение ущерба, причиненного вами и вашими сообщниками
государству.
     С  Лебедовским,  который незамедлительно явился по  вызову следователя,
разговор был коротким.  На вопрос: "Ну, как, Сергей Петрович, будем начинать
разговор  о  "халатности"  или  сразу  перейдем  к  организованному  хищению
государственных средств?",  он так же спокойно ответил: "Да что уж там, ваша
взяла,  не  думал,  что  вы  быстро разберетесь.  Ведь  и  ревизоры были,  и
начальство, а все с рук сходило. Признаю себя виновным".

x x x

     Выслушав  подробный доклад  Аккулина о  результатах расследования дела,
прокурор области Барьянов остался доволен.
     - Молодец,  -  сказал он. - Все проделано оперативно. Расследованием на
литейно-механическом заводе теперь займется другой следователь.  А  у  тебя,
Макаш  Акимович,  другая  задача.  Надо  подробно выяснить причины,  в  силу
которых стало возможным это  преступление.  Принять меры к  разгильдяям,  не
вскрывшим  своевременное  хищение  в   сельпо.   Представление  о  наказании
ревизоров райпотребсоюза я уже подписал.



Н.ЯНИНА

СПРАВЕДЛИВОСТИ РАДИ


     Затылок немел,  и он чувствовал это не потому, что прошла боль. Горячая
шея согрела снег,  он подтаял,  а теперь покрылся корочкой и холодил голову.
Но  так  ему  было  лучше:  прояснилось сознание и  затихали тупые  удары  в
позвоночнике.
     Он попробовал пошевелить ногами, но сразу ударило в низ живота, резко и
остро, как выстрел, заныло в икрах. "С ногами все кончено", - подумал он.
     Левая рука была подвернута под спину,  он  не  мог пошевелить ею,  зато
правая,  без единого ушиба, свободно лежала на груди. Он протянул ее, сжал в
ладони снег и  приложил к  лицу.  Кожу засаднило.  Снег в  руке побурел.  Он
набирал снег еще несколько раз, пока не протер лицо.
     Кругом стояла тишина,  необычная тишина.  И белая, режущая глаза пелена
окутывала лес.  Словно лежал он в  чехле из ваты.  Высоко-высоко через узкую
дольку расщелины был  виден лоскут неба.  Он  был  ярко-синий с  одним белым
облачком. "Кому придет в голову, что я жив?" - пронеслось в сознании.
     Он  попробовал крикнуть,  открыл  рот  -  судорога  перекосила лицо,  в
позвоночнике сухо щелкнуло.  "Надо лежать спокойно и ждать..." Там, наверху,
остались Нестор,  Кира,  Синьковский [Фамилии изменены].  Если они пойдут по
его лыжне и дойдут до расщелины - они все поймут.
     Кира видела его у  трех елей.  Он только что спустился и  ждал ее.  Она
видела,  где он  стоял,  но  что-то  медлила,  словно колебалась;  спуск был
крутой, и еще эти ели на пути, где он стоял.
     Он хотел уже помахать Кире палкой и  крикнуть,  как увидел рядом с  ней
Синьковского.  Из  его  раскрытого смеющегося рта  валил пар,  и  Кира  тоже
улыбалась,  неотрывно смотря в  сторону трех елей.  Синьковский перебирал на
месте  ногами,  чуть  согнутыми  в  коленях,  как  скаковая  лошадь.  Где-то
запропастился  Нестор,   и   его  отсутствие  сейчас  отзывалось  непонятной
Тревогой.
     А они все стояли вдвоем, и ему это казалось целой вечностью.
     - Па-а-нин!  -  весело  закричала Кира,  подняв вверх  руки  в  красных
варежках. Он почему-то не ответил.
     Синьковский взмахнул палками,  круто повернулся,  и  его  широкая спина
скрылась во впадине. Кира недолго выбирала. На минуту она замерла, как перед
стартом,  и,  повинуясь какому-то  внутреннему толчку,  рванулась вниз.  Она
исчезла во впадине вслед за Синьковским. Панин знал: Кира это сделала, чтобы
досадить ему.
     Забираться на увал ему уже не хотелось.
     Он стоял у елей, опираясь на палки, и думал о схеме. Последнее время он
не мог обойтись без мыслей о приборе:  он думал о нем,  где бы ни был,  и не
только в лаборатории,  но и в театре,  дома,  на улице. И даже сейчас, когда
Нестор, Кира и Синьковский вытащили его на лыжах в горы, он не мог не думать
о своем измерительном приборе.  Нестор торопил его с работой, выпуск прибора
уже стоял в плане завода и оттуда звонили -  справлялись, как дела, и Нестор
обещал,  что все будет в порядке,  что вот-вот начнутся испытания.  А прибор
врал,  и даже не врал, а куролесил. Но это было в общем-то одно и то же: нет
точности в вычислениях без последовательности и стройности. Где-то закралась
ошибка.
     Он  закрыл глаза  и  увидел квадрат цвета серебра,  с  продольной узкой
планкой внизу -  светового табло. Планка горит голубоватым огнем, и мерцают,
мерцают цифры.  Они бегут друг за  другом,  танцуют в  хороводе,  кружатся в
вихре и рассыпаются в фейерверке. Исчезают совсем. Он открывает глаза. "Этот
чертов пятый узел..." Вдруг он понимает,  что все дело в нем. Это он сам все
запутывает,  пускает  цифры  в  огненный  пляс  вместо  четкого  и  плавного
движения.
     Палка от  лыж вращается в  его руке,  и  наконечник скользит по насту -
тоненькие бороздки,  как цифры,  дразнят его.  "Пятый узел..." Наконечник на
снегу скрипит,  как перо по бумаге.  Все в уме,  как на магнитофонной пленке
стоит только ее запустить,  как она воспроизведет запись. Пятый, этот чертов
пятый,  заставляющий до смертельного изнеможения прыгать цифры.  Ну, нет! Он
сейчас укротит его.  Он  подчинит его  себе.  Он  заставит цифры присмиреть.
Только... Только... Еще маленькое напряжение, одно маленькое. Фейерверк цифр
в одном строю.  Вот-вот он сейчас рассыплется.  "Пятый узел..." Стоп!  Цифры
выстраиваются по линеечке, робкие, пристыженные, после исступленной возни.
     Эхо радостного выкрика дробится по  ущелью.  Эха-ха-ха!  -  кричит он и
отталкивается обеими палками.
     На душе и в теле такая легкость,  что он не мчится,  а летит.  Еще один
поворот -  и туда,  где Нестор,  Кира, Синьковский; они должны сейчас же все
узнать.
     Глаза залепил снежный вихрь, поднятый резким торможением.
     На краю расщелины он качнулся, как маятник, и исчез.
     ...Кира должна заметить его отсутствие.  И Нестор тоже,  и Синьковский.
Они не оставят его.
     В  глазах опять помутнело,  ватная белизна становилась грязно-серой,  и
чернел проем вверху.
     Это  повторялось  уже  несколько  раз:  затемнение,  прояснение,  опять
затемнение и  опять прояснение.  Будто огромная туча закрывает небо -  и все
темнеет, но стоит ей уйти - как все заливается светом.
     Режет глаза,  ватная лавина надвигается на него,  хочет раздавить.  Все
тяжелее становится в  груди,  воздух  вырывается с  хрипом.  И  он  падает в
какую-то пустоту.  А  рядом Кира...  Живая,  с горячим дыханием,  с бьющимся
сердцем, сильная, красивая...
     - Кира...  -  шевелит он губами.  Вот видишь,  я какой...  Кира,  что я
говорю,  -  прибор,  он теперь заработает... Я назову его твоим именем - УК.
Уварова Кира.  И  никто не будет знать,  почему я назвал его так,  или пусть
догадываются, пусть знают. Ведь могу я посвятить свою работу кому хочу. Ведь
посвящают писатели, композиторы, а почему не могут конструкторы? Кира, ты не
уходи. Теперь, Кира, все будет по-другому.
     Он  пришел в  себя от  боли -  что-то  щелкало в  позвоночнике,  бешено
колотилось  сердце.  Он  сжал  пальцы,  рассерженный на  свое  бессилие,  и,
напрягая все мышцы, приподнял голову. Кто-то, барахтаясь в снегу, двигался к
нему.  "Кира..."  -  пошевелил он губами.  И опять чем-то черным захлестнуло
сознание.
     Кто-то пытался обхватить его за плечи. Он протяжно застонал.
     - Ничего, ничего, выберемся, старик! Ну, давай, давай, помаленьку...
     - Кира... - слабо позвал он.
     - Это я,  старик,  Павел Синьковский...  Не узнаешь?  Ну давай,  давай.
Угораздило же тебя, Серега. Мы там все склоны обыскали, всю щель обшарили.
     Синьковский наклонился над Паниным. Запахло потом и папиросами.
     - Тяжеленько мне будет с тобой... Эх, черт, и как же это все-таки тебя?
     Потом он сидел, беспомощно опустив руки.
     - Ничего я не сделаю с тобой, Серега, ничегошеньки. Ей-богу, ничего...
     Судорожно сжималась рука Сергея,  словно он  пытался схватить неведомую
опору и встать. Синьковский закурил. Лениво растекался дым.
     Синьковский тупо смотрел на  Панина,  на  его тянущуюся куда-то  руку и
слабо соображал, что теперь ему делать.
     - Умирать, что ли, собрался, - глупо выговорил он вслух свои мысли.
     Измученное  лицо   Панина  болезненно  передернулось,   рука  перестала
сжиматься, замерла.
     - Не надо бы мне...  умирать. Там наверху, у трех елей, расчеты. Прибор
будет работать. С радости свалился сюда...
     Стояла тишина,  было слышно,  как  хрипит что-то  в  груди,  как трудно
Панину говорить. Синьковский присел на корточки, обхватив руками голову.
     - Бредишь, старик...
     - Ты скажи там Нестору, Кире... Если снегом не заметет, все поймете...
     Синьковский поднялся на ноги и  опять закурил.  "Расчеты на снегу...  У
трех елей..."  Волнуясь,  он  походил по  расщелине,  проваливаясь глубоко в
снег,  как в пух.  Его зазнобило.  Он полез было наверх, но внезапная тишина
позади остановила его. Еще не веря этой тишине, он вернулся к Панину. Сергей
лежал с застывшим лицом, вытянутая рука была неподвижна...
     При  встрече с  друзьями после долгих поисков и  расспросов Синьковский
устало прикрыл глаза и дрогнувшим голосом проговорил:
     - Он там. Умер при мне...
     Кира   замахала  руками  и   закусила  губу,   открыв  глаза  широко  и
недоверчиво. У Нестора задергалась левая щека.
     - Ничего  не  изменишь,  умер...  Мы  должны  примириться с  этим...  -
фальшивым фальцетом произнес Синьковский.
     Кира смотрела на него с неприязнью.
     - Я ведь хотела сама... Почему вы мне не дали пройти туда...
     Синьковский нервно чиркнул спичкой о коробок.
     - Ему уже никто не поможет. Ни ты, ни я, ни Нестор, ни все вместе.
     Лицо  Киры  исказила боль.  "Какая она  сейчас некрасивая",  -  подумал
Синьковский.
     - Ты словно отполированный! - закричала ему Кира.
     Она побежала вдоль расщелины, без лыж, разгребая снег, как воду. Нестор
пошел за ней.
     "Если с расчетами все так, как сказал Панин, то она будет у его ног", -
подумал Синьковский.  О!  О нем заговорят теперь,  заговорят, как о таланте.
Синьковский -  талант! Как говорили: "Панин - талант"! Это будет его прибор,
прибор  -  Синьковского,  он  так  его  и  назовет...  Никто  не  считал его
бездарным,  случайным человеком в институте -  всегда корректного,  готового
прийти  всем  на  помощь.  Даже  сейчас  в  расщелину  спустился не  Нестор,
заведующий  лабораторией,  а  он  -  рядовой  конструктор,  близкий  товарищ
погибшего.
     Нестор возвращался с  Кирой.  Он  шел тихо,  придерживая ее  за  плечи,
наклоняясь к ней, что-то говорил.
     "Кира,  конечно, заурядный инженер, но красота - тот же талант, с такой
женой  не  пропадешь...   Как  это  только  не  понимал  Панин?"  -  подумал
Синьковский.
     Он не мог попасть спичкой в коробок.  Коробок упал к ногам, он раздавил
его.
     - Слушай!  -  сказал он Нестору,  держа в  зубах незажженную сигарету и
подавляя внутреннюю дрожь. - Вам надо спуститься вниз, там на базе объяснить
все. Я останусь здесь, буду ждать...
     - Никуда я не уйду отсюда! - закричала Кира.
     Синьковский почувствовал,  что  он  бессилен  воздействовать на  нее  и
умоляюще посмотрел на Нестора.
     - Кира, надо идти, - сказал Нестор мягко и успокаивающе.
     Синьковский,  наконец,  справился с  этой унижающей его дрожью и  снова
чувствовал себя  способным на  что-то  смелое,  как  тогда  перед  спуском в
расщелину.  "Может быть, они доберутся сюда только ночью. Я разожгу костер",
- подумал он и сам удивился благородству своих мыслей.
     Когда Кира и Нестор скрылись за увалом,  он быстро затянул ремни у лыж.
Подъем к  трем елям занял не  больше пяти минут.  Все  было так,  как сказал
Панин. Он вынул записную книжку и старательно переписал все с ровной снежной
площадки.
     Потом долго-долго топтался на месте,  пока снег совсем не осел: видимо,
о чем-то думал. Но записи не тронул.

x x x

     Это было совсем неинтересное дело в практике Жениса Касымова.
     Когда он  узнал о  несчастном случае в  горах,  о  первых подробностях,
когда выслушал какой-то сбивчивый,  как ему показалось, рассказ Синьковского
почти у  места происшествия,  настроение у  него упало.  Он  не привык еще к
таким досадным несчастным случаям,  воспринимал их болезненно, как нелепость
и дикую несуразность.
     Уже вниз унесли труп,  уже ушли друзья и свидетели,  а он все обдумывал
детали происшествия. Потом, успокоившись, медленно стал подниматься вверх.
     - Женя!  - обеспокоенно окликнул его снизу товарищ, лейтенант Ворончук.
- Ты, что, тоже решил проверить спуск?
     - Я  аккуратно,  -  ответил Касымов,  присаживаясь отдохнуть на верхней
площадке, откуда недавно сорвался этот молодой инженер.
     Взгляд его рассеянно скользил по  ровной белой поляне,  по  которой шла
лишь одна лыжня.  Извиваясь,  она неровно обрывалась в расщелине.  Казалось,
что она вот-вот вынырнет за  этой чернеющей щелью и  продолжит свой бег.  Но
она оборвалась неожиданно и досадно,  как и жизнь этого,  видно,  способного
парня.  ("Девушка-то  себе  места  не  находит",  -  подумал он,  вспомнив и
сбивчивый рассказ Синьковского, и лица товарищей погибшего).
     Он еще раз рассеянно посмотрел вдоль лыжни и вздрогнул. Вправо метрах в
десяти снег был необычно вмят.
     Касымов поспешил к  этой вмятине и  уже отсюда увидел неряшливые лыжные
следы подъема елочкой:  кто-то был здесь еще.  "Ах,  да,  Синьковский...  Но
зачем он поднимался вверх?" - обожгла вдруг мысль.
     Сумерки в  горах надвинулись быстро,  и  все расчеты,  которые до  него
списал со снежной площадки Синьковский, пришлось переписывать уже при помощи
электрического фонаря.  Касымов, правда, был более добросовестен: он выписал
еще  одну строчку,  которую не  заметил или  не  хотел записать Синьковский:
"Прибор УК".
     С  утра до  обеда следующего дня Касымов возился на месте происшествия:
что-то замерял,  рассчитывал,  делал какие-то записи,  и  все это спокойно и
невозмутимо, несмотря на подтрунивания Ворончука.
     - Ну, что? Думаешь, твой Синьковский злоумышленник? Ведь убедились, что
он чист? - не унимался лейтенант.
     - Да,  пожалуй,  только зачем же он все-таки поднимался наверх? Неужели
из-за расчетов?
     - Да,  Женя,  вот  тебе  и  агент  зарубежной  фирмы,  а?  -  продолжал
иронизировать Ворончук.
     - А ты-то разбираешься в этих записях? Вот поэтому давай помолчим.
     Через неделю Касымов долго беседовал с заведующим лабораторией Нестором
Вараткановым,  с  любопытством наблюдая,  как меняется на  глазах его полное
добродушное лицо. Тот долго не мог прийти в себя, а в конце разговора как-то
растерянно усмехнулся:
     - А мы уже и чествовать его собрались...
     Он имел в виду Синьковского.
     Пришло время поговорить с Синьковским.
     "Трус,  жалкий трус!" - хотелось крикнуть Женису в это наглое и в то же
время заискивающее лицо.  Испугавшись,  что  ему могут "пришить большее" (он
так  и  сказал),  Синьковский рассказал обо  всем с  мельчайшими и  гнусными
подробностями,  спеша  и  брызгая слюной,  стараясь гаденькой откровенностью
уверить следователя в  своей искренности.  Он даже выкладывал свои низменные
мысли о женщине, с которой собирался связать жизнь.
     Быть может,  спасло его от  уголовного наказания то,  что он  не  успел
восторжествовать и  присвоить  труд  Сережи  Панина,  добиться  внимания  со
стороны женщины,  которую он мысленно уже купил, как красивую вещь, а может,
спустя неделю,  отделавшись только легким неприятным разговором,  он яростно
сожалел,  что  чересчур испугался и  дал  себя  провести этому  молоденькому
следователю?  Об  этих  подробностях трудно  судить,  но  ясно,  что  законы
общечеловеческой морали и нравственности для таких людей не существуют.  Они
втаптывают их,  как  Синьковский втоптал ногами  снег  у  расчетов погибшего
товарища.



Н.АХМЕТОВ,
                      старший лейтенант милиции

"ШУТКА"


     Вторые сутки беснуется пурга.  Снег забил дороги.  Все потонуло в белой
мгле.  Вторые сутки не прилетают самолеты.  Ураганный ветер оборвал провода,
нарушилась телефонная связь.  И только по радио райцентр мог разговаривать с
городом.  Казалось,  вся жизнь в поселке замерла в эту вьюжную пору:  в двух
шагах ничего не видно - ни пройти, ни проехать.
     Молодые сотрудники райотдела внутренних дел  после  работы  собрались в
кабинете начальника уголовного розыска поиграть в шахматы и заодно послушать
рассказы старого  сержанта Нуралы  Бексултанова,  который вот  уже  двадцать
восемь лет служит в милиции. Рассказы у него бывают всякие - порой грустные,
а иногда смешные.
     На этот раз старика долго уговаривать не пришлось.
     - Ладно уж,  расскажу.  Это было в те годы,  когда наш Ильтай еще бегал
без штанов...  -  начал он,  поглядев на старшего лейтенанта Ильтая Узакова,
который чаще других над ним подшучивал. - Вызывает раз меня начальник отдела
и говорит: "Товарищ Бексултанов... "
     Досказать Нуралы не удалось.
     Распахнулась дверь,  в  кабинет вошел  взволнованный помощник дежурного
Койбагаров:
     - Товарищ старший лейтенант,  - торопливо доложил он, - здесь Валентина
Семенова,  кассирша из  райпотребсоюза...  Ее ограбили.  Взяли всю выручку -
двадцать тысяч. Семенова в соседней комнате.
     Все  бросились  в  дежурную  комнату.  Там  стояла  заплаканная молодая
женщина. Она поминутно вытирала слезы и ничего не могла толком объяснить.
     Тогда вмешался старый Нуралы-ага:
     - Успокойся,  дочка, и расскажи все, как было. Кто ограбил тебя? Знаешь
ты их или нет?
     Но Валя продолжала плакать и не могла вымолвить ни слова. Только спустя
несколько минут, когда немного успокоилась, стала рассказывать:
     - Я сидела у себя в конторе и считала деньги,  дневную выручку, которую
сдали продавцы наших магазинов.  В  это время постучали.  Я вышла из кассы и
открыла дверь:  думала, пришел мой муж, он обещал зайти за мной. Вошли двое.
Один оттолкнул меня в угол, другой остался у порога и тихо сказал: "Не шуми,
иначе  убьем!"  Первый  прошел  в  кассу,   забрал  все  деньги.  Потом  они
пригрозили, что убьют меня, если я выйду, и ушли. Я кинулась звонить вам, но
телефон не работал.  Я стала кричать,  а кого дозовешься в пургу?  Оделась и
прибежала к вам.
     - Когда-нибудь раньше вы их видели? - спросил Ильтай Узаков.
     Валя отрицательно покачала головой.
     - Как они выглядели?
     - Невысокие такие,  в черных полушубках и в валенках. Один вроде казах,
другой русский.
     - Старшина, сообщите подполковнику о случившемся, - приказал Ильтай.
     У  начальника райотдела подполковника Кунесбаева уже  сидели сотрудники
ГАИ.
     - Обстановка нам  неясна,  -  сказал  он.  -  Но  пока  суть  да  дело,
необходимо  немедленно закрыть  все  выезды  из  райцентра,  проверять  всех
подозрительных.  Я  свяжусь  с  областью,  вызову  эксперта и  инструктора с
собакой.  Из  райцентра машины  сегодня наверняка не  выезжали,  все  дороги
занесло.  Как  вы  думаете,  товарищ лейтенант?  -  обратился подполковник к
сотруднику ГАИ.
     - Сегодня,   товарищ  подполковник,   из   соседнего  райцентра  пришли
бульдозеры, расчистили дорогу.
     - Да,  на этот раз дорожники проявили расторопность, - помолчав, сказал
подполковник.  -  Ну  что  ж,  приступайте к  делу.  А  вы,  товарищ старший
лейтенант,   -   обратился  он  к  Ильтаю,  -  останьтесь.  Сейчас  подойдет
следователь, отправимся на место происшествия.
     Когда   оперативная   группа   в   составе   подполковника  Кунесбаева,
следователя капитана милиции Айтжанова, инспектора Ильтая Узакова и старшины
Бексултанова  вместе   с   кассиром  Валей   Семеновой  прибыла  к   конторе
райпотребсоюза, там дежурил сержант милиции Иванов.
     - В помещение никто не заходил, - ответил он на вопрос подполковника.
     Следователь осмотрел дверь,  следы на  крыльце,  но  замок открывать не
стал.
     - Осмотр делать не будем,  -  распорядился начальник, - завтра подъедут
эксперты из Алма-Аты.  А пока опечатать дверь.  Товарищ Иванов, вам придется
подежурить до утра.
     На  рассвете жителей поселка разбудил гул  самолета.  Еще  не  успел он
сделать посадку, милицейский "газик" был уже на месте.
     На  самолете привезли и  розыскную собаку.  Все  сели в  машину.  Шофер
спросил:
     - Куда, в райотдел или на место происшествия?
     - Нам,  старшина,  в райотделе сейчас делать нечего,  -  ответил майор,
эксперт НТО. - Давай на место происшествия.
     Когда открыли дверь конторы,  собака обнюхала помещение, а через минуту
уже рвала поводок из  рук сопровождавшего ее младшего лейтенанта и  уверенно
шла по следу.
     - Ну,  майор,  теперь  начинается твоя  миссия,  -  сказал подполковник
эксперту НТО.
     - Да тут все как будто в порядке, - ответил тот и, помолчав, добавил: -
На первый взгляд. Постараемся найти какую-нибудь ниточку.
     Альфа  между  тем  рвалась  вперед.  Больше  получаса  петляла  она  по
задворкам,  пока не привела на улицу Овражную.  Остановилась у самого порога
низенького домика. Оперативники оцепили дом.
     На стук никто не отозвался.  Оставалось одно - снять дверь с петель. Но
в это время из соседнего дома вышла женщина, спросила:
     - Вам кого? Володю? Его, наверно, нет дома. Но если надо, я вам открою.
     Через дверную щель она отодвинула засов.
     - Проходите.  Я тут как дома.  Володины родители уехали, попросили меня
присмотреть за ним. А что случилось?
     - Да,  он нам нужен...  -  Майор осмотрел комнату и отметил, что с двух
подушек, лежащих на кровати, сняты наволочки.
     - А как ваше имя? - спросил он у женщины.
     - Тетей Олей меня зовут.
     - А фамилия?
     - Зубова я.
     - Когда вы видели Володю?
     - Вечером. Заходил к нам ужинать.
     - Он говорил, куда пойдет?
     - Сказал: "Пойду к Вите".
     - Кто этот Витя?
     - Брат его.
     - Он женат? - спросил старший лейтенант.
     Женщина кивнула.
     - Где работает его жена?
     - Валя? Да вроде в райпотребсоюзе...
     - Валя Семенова?
     Старший лейтенант и следователь молча переглянулись. Майор тем временем
тщательно осматривал комнату:  шкаф,  бумаги,  стол.  Ничего подозрительного
обнаружить не удалось, кроме подушек со снятыми наволочками.
     Вторичный допрос Вали Семеновой ничего не  дал.  Она повторяла то,  что
сказала ранее.
     Работники ГАИ доложили, что вечером из поселка ушли автомашины ГАЗ-51 и
ГАЗ-69.   В  первой  уехал  экспедитор  с  шофером,   во  второй  -   шофер,
отпросившийся привезти мать из больницы.
     Подполковник приказал  немедленно связаться  по  рации  с  милицейскими
постами,  находящимися по дороге в  Алма-Ату,  и  выяснить,  не брали ли эти
шоферы пассажиров, а если брали, то где высадили.
     Вслед  за  сотрудниками  ГАИ  в   кабинет  начальника  стали  приходить
участковые.  Все,  как один,  докладывали,  что Володю никто из товарищей не
видел и  что  у  брата он  тоже  не  был.  И  только к  трем  часам старшина
Бексултанов сообщил:
     - Вчера в  четыре часа дня Володя был у  своего друга Валерия Дрожжина,
которого, кстати, тоже нет дома. Мать Валерия слышала, как приятели говорили
между собой об охоте.
     В  шестом часу  поступила наконец телефонограмма из  Алма-Аты:  "Шоферы
обеих машин найдены,  пассажиров из Уч-Арала они не брали". Никаких известий
о пропавших Владимире и Валерии не было.
     Едва  подполковник прочел  телефонограмму,  в  его  кабинет ввели  двух
задержанных подвыпивших парней,  которых никто из  работников милиции прежде
не видел в поселке.
     - Кто вы такие? - спросил подполковник.
     - Да мы, товарищ начальник, дороги чистили...
     - Вы что, трактористы?
     - Точно. Вчера вечером приехали, - ответил черноволосый парень.
     - А как к нам попали?
     - Зашли в столовую, а в магазине на двоих пол-литра взяли. Только стали
распивать, тут лейтенант подошел к нам, вот мы и здесь.
     - Распивать  в   столовой?   Разве  там  не   написано,   что  распитие
запрещается?
     - Написано, товарищ начальник.
     - Вы, стало быть, не подчиняетесь?
     - Мы бы поужинали и сразу в гостиницу пошли, нам завтра на работу...
     - Проводите их к дежурному, старшина!
     - Товарищ начальник, мы штраф заплатим, только отпустите нас.
     - Ладно, ладно, идите...
     Когда за трактористами закрылась дверь, подполковник сказал:
     - Этим хлопцам можно верить. Они тут ни при чем.
     Поздно ночью  из  милиции поселка Карабулак Талды-Курганской области по
рации передали,  что задержали Владимира Ориниченко и Валерия Дрожжина,  что
они  приехали  в  Карабулак  на  попутной  машине  ЗИС-150  и  что  при  них
значительная сумма денег. На вопрос "Откуда деньги?" отвечают: "Накопили".
     Когда  задержанных доставили в  Уч-Арал,  все  оперативники собрались в
кабинете  начальника.  Последними  пришли  сотрудники  областного управления
внутренних дел.
     Задержанные держались,  на  удивление,  робко,  вежливо поздоровались и
скромно стали в сторонке.
     Вновь вызвали кассира.
     Когда  Валентина вошла  в  кабинет,  она  в  первую минуту не  заметила
задержанных и, не поздоровавшись, спросила:
     - Нашли?
     Начальник райотдела, сделав небольшую паузу, ответил:
     - Деньги нашли. И нашли вот брата вашего мужа Володю и его товарища.
     У  Валентины  на  лбу  выступил  пот,  она  как-то  вяло  опустилась на
подставленный стул.
     - Вам плохо? - спросил ее начальник.
     - Нет-нет, я, товарищ начальник, расскажу вам все...
     - Все?
     - Ну да,  все началось с  шутки.  Несколько дней назад у  нас за обедом
зашел разговор о легкой жизни.  Володя и его товарищ Валерий говорили,  что,
мол, если бы было много денег, они бы распорядились ими как следует. Болтали
всякое, одним словом. А я им в шутку сказала: вот взяли бы и ограбили кассу.
Мальчики переглянулись между собой и сказали мне:
     - Правильно. Мы ограбим тебя, когда у тебя будет много денег.
     Вечером они зашли ко мне и забрали все деньги -  больше двадцати тысяч.
Мы договорились,  что потом,  когда все пройдет, деньги поделим пополам... в
шутку, конечно...
     - Нам  кажется,  эту  шутку,  гражданка Семенова,  вам придется описать
более подробно...
     Когда задержанных увели, начальник сказал:
     - А ведь знаете,  вначале они,  по-видимому,  действительно говорили об
этом в шутку.  Правду говорят, что есть вещи, которыми не шутят. Потом мысль
об  ограблении кассы утратила первоначальную шутливую форму.  Они  продумали
все детали и  решили нас одурачить.  Шутка приняла несколько иной оборот.  И
надо сказать,  шутила Семенова вначале довольно удачно, когда прибежала сюда
к  нам.  Они  рассчитали,  что  пурга заметет все следы и  что,  даже если и
привезут собаку, она их не найдет. Да и самолеты не летят в пургу. Но шутка,
как видите, не удалась.



В.ПОПОВ,
                        доктор юридических наук

ТРОЕ НЕИЗВЕСТНЫХ


     Было осеннее утро в Алма-Ате.
     В эту пору здесь, в предгорьях Алатау, теплое дыхание недалекой пустыни
растворяется в холодных потоках,  спускающихся с горных вершин.  По вечерам,
по ночам уже приходится снимать с вешалки пальто.
     В  темно-коричневый реглан был  одет  и  мужчина,  безмятежно спавший в
сухом арыке, который тянется вдоль Люцерновой улицы.
     Мимо шли на работу люди.
     - Видать,  здесь ему показалось мягче,  чем дома в постели, - попытался
сострить какой-то молодой парень.
     - Валяются, как свиньи, только что не хрюкают! - зло бросила женщина.
     Но военный, шедший следом за ней, задержал шаг. Что-то в позе лежавшего
показалось ему  неестественным.  Подойдя,  заметил бурые  пятна на  пожухлой
траве, а потом, присмотревшись, - такие же пятна на плаще.
     - Товарищи! - громко сказал военный, - это не пьяный. Это убитый!
     Около арыка собралась толпа. Захлопали калитки, к месту происшествия со
всех сторон спешили люди.
     - Да ведь это наш сосед! - ахнула пожилая женщина.
     - Батюшки! Он и есть. Невестин! А вон и его жена.
     Из   переулка  выбежала  молодая  женщина.   Толпа   сразу   затихла  и
расступилась. Невестина подошла к арыку, тихо вскрикнула...
     В  тот  же  момент  раздались  отрывистые гудки  милицейского "газика".
Кто-то успел позвонить, сообщить.
     Оперативную группу  возглавлял полковник Ивакин -  коренастый мужчина с
румяным  лицом  и  седеющими висками.  Его  сопровождал франтоватый судебный
медик  Молотков,  кроме  них,  были  проводник с  серебристой овчаркой,  два
работника уголовного розыска и эксперт научно-технического отдела.  Пока они
занимались своими делами, полковник Ивакин подошел к жене Невестина.
     Молодая женщина все еще не могла прийти в себя, не могла поверить в то,
что случилось. Она пристально смотрела на полковника и не видела его.
     Ивакин осторожно дотронулся до ее руки. Невестина вздрогнула.
     - Я начальник райотдела милиции, - представился он. - Я все понимаю. Но
поймите  и  вы:  каждая  минута  промедления сейчас  помогает этим  подонкам
заметать следы, и поэтому...
     - Какое  это  может иметь значение!  -  сказала Невестина,  и  голос ее
вот-вот  готов был  сорваться от  непосильного,  невероятного напряжения.  -
Какое это теперь может иметь значение для меня? Кто мне его вернет? Кто?..
     - Значит,  пусть они гуляют на  свободе?  -  возразил Ивакин,  стараясь
говорить как  можно мягче,  понимая,  что  никакими словами нельзя облегчить
горе этой женщины. - Я прошу вас: возьмите себя в руки. Помогите нам.
     Женщина  продолжала  молчать.   Молчал  и  полковник,  давая  ей  время
собраться с силами. Наконец, она заговорила:
     - Мы с Колей... Коля и я - мы не так давно вернулись с Севера. Работали
там.  Несколько лет.  Николай -  инженер, топограф... - Она говорила о нем в
настоящем времени,  она пока еще не могла употребить короткое страшное слово
"был".  -  Как же они его...  Он же боксер.  И по самбо разрядник.  Врагов у
него...  Я  не знаю никаких его врагов.  На Севере у  нас в партиях работали
всякие люди.  И уголовники из отбывших срок.  Он отлично знал их повадки.  И
хоть не  подлаживался к  ним,  но  они уважали его именно за  это и  за  его
справедливость.  Нет, он мне ничего не говорил, что встречал кого-то из них.
Да они бы и никогда...  Но боже мой,  боже мой!  Как же я теперь все объясню
Надюшке?
     К  Ивакину  подошел  оперативный работник,  немного  потоптался и  тихо
доложил:
     - Товарищ полковник,  одежда -  вся,  не  снятая,  новое пальто,  новый
костюм,  туфли модельные.  На руке -  золотые часы,  в кармане деньги -  сто
десять рублей.
     Невестина вдруг зарыдала, закрыв лицо руками.
     - Вчера часов в  шесть вечера Коля пошел к товарищу,  -  продолжала она
рассказывать,  тяжело всхлипывая. - Я ждала его всю ночь. Я злилась, думала,
что они заигрались в преферанс.
     Ивакина позвали.  Он глазами показал оперуполномоченному на Невестину -
"успокойте" и еще распорядился:  выяснить, к кому накануне ходил Невестин, и
проверить, что это за "товарищ", где он был вчера вечером и ночью.
     Пока что дело не прояснилось.
     Не помогла и  собака.  Поначалу Норка взяла след,  уверенно потащила за
собой проводника и  без  всяких сомнений привела в  дом  солиста оркестра из
академического театра!  Внушительный хозяин вначале перепугался,  оказавшись
перед разъяренной овчаркой. Его пышной супруге стало плохо.
     Оправившись от испуга, солист возмутился.
     - Это  черт  знает что!  Уймите сейчас же  вашего пса!  Мы  были  вчера
вечером с  Лидией Александровной в  кино.  Мы  смотрели фильм,  черт возьми!
Домой шли с соседями. С нами был Иван Христофорович с женой и тещей. Что же,
мы впятером зарезали человека? Да, да, мы проходили в десять часов вечера по
Люцерновой улице и видели в канаве пьяного. Мало ли валяется пьяных?
     Когда  проводник вернулся и  доложил  Ивакину  о  неудаче,  ему  сильно
влетело.
     - Вы молодой еще работник, - выговаривал ему полковник. - Так надо было
вначале посоветоваться со мной,  а не кидаться с бухты-барахты. Кто же берет
след не от трупа, а от обочины? Вон откуда надо было взять!
     Он указал проводнику на листья, вдавленные в дно арыка.
     - Обождите пока, - остановил он проводника и пошел навстречу человеку в
штатском, который только что появился на месте происшествия.
     Ивакин  давно   знал   Петрова,   старейшего  следователя  прокуратуры.
Несколько раз им приходилось вместе работать.
     - Вовремя  подъехали,  Василий Иванович.  Обстановка -  сплошной туман.
Судите сами...
     - Три раны на теле Невестина, - сообщил медик. - И все три смертельные,
но погиб он,  видимо,  от третьего удара.  В  сердце.  Били ножами.  Судя по
размерам разрезов на пальто, действовали три ножа.
     - Выходит,  что убийц было по крайней мере трое! Да и судя по тому, что
говорила о муже Невестина,  в одиночку с ним справиться было бы трудно.  Как
вы считайте, доктор, смерть наступила здесь? Я хочу спросить - на том месте,
где лежит убитый?
     - Конечно,  - последовал ответ. - Об этом говорит все, и прежде всего -
следы крови. Они все находятся на земле, под самим телом.
     - Тут-то все ясно,  -  резюмировал полковник.  - Но вот где же загадка,
Василий Иванович?
     Ивакин взял Петрова под локоть и  отвел в сторону.  Остановившись около
забора,  полковник показал на крупные капли крови, засохшие с ночи на траве.
Петров,  наклонившись, насчитал шесть пятен. Здесь же валялся нож с наборной
пластмассовой рукояткой.  Если Невестин был убит на том месте, где находится
сейчас труп,  то  что же  произошло здесь?  Чей это нож,  как он сюда попал,
имеет ли он отношение к преступлению?  Может быть,  нож был у Невестина?  Он
пытался защищаться и ранил кого-то...
     Ивакин натянул резиновую перчатку и поднял нож, удерживая его за кончик
лезвия,  покрытого бурой  ржавчиной.  Сразу же  стали видны матовые овалы на
гладкой поверхности рукоятки: отпечатки чьих-то пальцев!
     Невестина по-прежнему стояла в стороне,  ее невидящий взгляд упирался в
спины людей, закрывавших от нее тело мужа. Нож показали ей. Она отрицательно
покачала головой. Нет, не было у Коли такого.
     Петров  поделился с  Ивакиным возникшими у  него  соображениями:  может
быть,  следы крови у забора никакого отношения к этому убийству не имеют.  А
может,  кто-то пытался задержать хулиганов?  Или они,  эти пятна,  появились
после драки между бандитами?  Почему же  тогда они не взяли денег,  не сняли
золотые часы с руки своей жертвы?  Что им помешало?  И сколько еще возникнет
этих  "что",   "если",  "возможно",  "почему",  прежде  чем  будут  получены
исчерпывающие  ответы  на   все  вопросы,   которые  внезапно  встали  перед
следствием солнечным утром, возле сухого арыка на Люцерновой улице...
     Полковник подозвал оперуполномоченного:
     - Быстро -  в управление!  Проверь, не было ли минувшей ночью раненых в
этом районе. И еще...
     Пока Ивакин растолковывал,  что  еще  нужно выяснить и  как действовать
дальше, Петров неторопливо пошел в сторону соседней, Павлодарской улицы.
     Его вели капли. Первую из них он увидел всего лишь в полутора метрах от
того места,  где лежал нож. Хорошо, что ночью не было дождя! Очевидно, кровь
падала  на  пыльную  дорогу  крупными  каплями,   с  небольшого  расстояния,
накапливаясь где-то,  скорее всего  в  повязке.  Раненый уходил.  Следы  ног
невозможно было различить на проезжей части улицы, засыпанной гравием.
     Теперь на  помощь снова  пришла Норка.  Несколько секунд она  крутилась
вокруг того места,  где лежал нож,  а  затем устремилась на  Павлодарскую и,
низко   опустив   морду,   побежала  вдоль   кровяных  капель.   Проводнику,
тренированному бегуну,  приходилось сдерживать Норку,  чтобы примериваться к
явно ограниченным спринтерским возможностям грузного Ивакина и Петрова, тоже
немолодого уже человека.
     Капли  крови привели в  овраг,  который отделял Педагогическую улицу от
Суворовской.  По  склонам оврага  к  бурлившей на  его  дне  горной  речушке
спускались сады и огороды.
     По берегу петляла тропинка. Капли крови заметны и здесь. Норка уверенно
тянула поводок.
     Вот на тропке лежит бревно.  На его коре -  две красные капли.  Раненый
мог обойти это препятствие только справа,  но  никак не слева.  Норка обошла
бревно тоже справа.  А это значит,  что человек, терявший кровь, был ранен в
левую часть тела.
     Другая  важная  догадка возникла,  когда  преследователи остановились у
забора,  преградившего  путь.  Норка  обнюхала  траву  у  запертой  калитки,
поднялась во весь рост и глубоко втянула носом воздух.
     - Барьер! - скомандовал проводник.
     Полутораметровая калитка для Норки -  пустяк.  Собака присела на задние
лапы,  взвилась вверх и перемахнула через ограду.  Следом за ней перепрыгнул
проводник.  Грузный Ивакин даже не пытался последовать примеру подчиненного:
нашел в заборе лаз и, ругаясь вполголоса, с трудом протиснулся в сад.
     Петров  остался на  улице.  Он  пытался представить,  как  мог  раненый
преодолеть такое серьезное препятствие?  В том,  что он это сделал, сомнений
не было:  Норка сразу же нашла в  саду следы,  а  Ивакин крикнул,  что вновь
обнаружил капли крови.
     Дверца калитки была  подвешена к  столбу.  Второй столб служил косяком:
ввинченное в него кольцо удерживало замок.  Верхушки столбов,  поднимавшиеся
над  калиткой  приблизительно  на  метр,   соединялись  перекладиной.  Таким
образом, над калиткой возвышалась как бы деревянная буква П.
     "Вот это да!"  -  изумился про себя Петров.  На  перекладине он заметил
яркие следы крови.  "Значит,  раненый левой рукой ухватился за  перекладину,
правой  оперся  о  верх  калитки  и,  подпрыгнув,  оказался  в  саду.  Чисто
спортивный перенос тела".
     Вот  теперь-то  Петров  достаточно ясно  мог  предположить,  что  собой
представляет тот,  по следам которого они идут. Он даже догадывался, как его
разыскать, если, конечно, их не приведет к нему Норка.
     Петров собирался уже  окликнуть Ивакина,  чтобы изложить ему  ход своих
мыслей,  но полковник опередил его и  сам позвал к густым зарослям бурьяна и
крапивы, куда устремилась собака.
     Вот  она  выбралась обратно на  тропинку с...  бумажником в  зубах!  На
гладкой  поверхности  искусственной  кожи   сохранились  бурые   мазки,   не
оставлявшие сомнений в своем происхождении, и тусклые отпечатки пальцев...
     В   бумажнике  они  обнаружили  профсоюзный  билет  на  имя  Невестина.
Молодчина Норка!  До сих пор -  по строгой науке криминалистике -  они имели
право лишь предполагать,  что  человек,  по  следу которого они идут,  имеет
отношение к  убийству у  сухого  арыка.  Теперь  Норка  притащила им  прямое
доказательство такого предположения.
     Но  путь их  возле зарослей бурьяна еще не  кончался.  Норка продолжала
тянуть поводок.  Она круто повернула вправо и  пошла на подъем.  На проезжей
части Суворовской улицы собака начала беспомощно кружиться.  Она  заметалась
из стороны в сторону и, наконец, жалобно заскулила и села на землю.
     Все!  След  потерян.  Слишком много  здесь ходит людей.  А  может быть,
преступникам попалось такси. Ивакин приуныл, должно быть, от усталости и еще
оттого, что попал в тупик.
     - Василий  Владимирович,  послушайте-ка  некоторые мои  соображения,  -
постарался ободрить его  Петров.  -  Может быть,  они сейчас пригодятся.  На
вашем  месте  я  немедленно направил бы  людей  в  пункты  скорой помощи,  в
приемные покои,  амбулатории,  больницы,  поликлиники.  Особое внимание надо
сосредоточить на Большой станице, в сторону которой направлялся раненый...
     Ивакин внимательно слушал Петрова.
     - Я уверен, - продолжал тот, - что он, а скорее всего они шли в сторону
Большой станицы. Для меня бесспорно, что они живут где-то неподалеку, хорошо
знают все ходы и выходы и по этой тропинке проходили, пожалуй, не раз.
     - Согласен,  - сказал Ивакин, - согласен с тем, что убийц надо искать в
Большой станице. Пошлю людей и в медицинские учреждения.
     - Конечно!  Раненый прошел около двух километров.  Он  все  время терял
кровь.  Можно быть уверенным,  что он обратился за медицинской помощью, если
не  вчера,  то  утром -  обязательно.  А  раз так,  то  у  медиков мы найдем
продолжение следа, который потеряла Норка.
     Ивакин  оживился и  заспешил навстречу подчиненным,  которые,  закончив
осмотр, быстрым шагом шли по оврагу.
     - Минуточку,  Василий Владимирович!  - окликнул Петров. - Дослушайте до
конца,  и  я  поеду к  себе в  прокуратуру.  Ищите троих.  Особенно молодого
человека,  высокого  роста:  примерно сто  восемьдесят сантиметров.  Да,  не
меньше.  Он ранен в кисть левой руки.  Ранение глубокое. По-моему, он должен
сейчас лежать в  постели.  Слишком много потерял крови,  долго шел,  а  рана
неизбежно вызывает температуру. Желаю успеха...
     Схема  розыска,   разработанная  Петровым,   оказалась  верной,  и  его
логические выводы полностью подтвердились.
     Около часу дня  его  позвали к  телефону.  Не  скрывая радости,  Ивакин
рассказал о том, как разворачивались события после ухода Петрова.
     Оперуполномоченному  Иманбаеву,   посланному  для  розыска  в   Большую
станицу,  сразу же повезло. Получив указание проверить всех раненых, которые
со вчерашнего вечера обращались за медицинской помощью,  он начал с изучения
плана  города.   Прежде  всего  нашел  улицы  Люцерновскую,  Педагогическую,
Суворовскую,  скользнул карандашом по оврагу,  задержался на той точке,  где
Норка потеряла след.  Затем стал  искать ближайшие к  этой точке медицинские
учреждения.
     "Пожалуй, надо начинать вот с этой участковой амбулатории", - рассуждал
Иманбаев.
     Дежурившая накануне медсестра сразу же вспомнила:
     - Как же,  как же! Приводили вчера раненого! Ранение вообще пустяковое,
ножевое -  в  кисть руки,  но он крови много потерял,  пока до нас добрался.
Бледный такой,  шатался,  ослаб.  Два друга ввели его под руки. Я обработала
рану, сделала перевязку. Какой из себя? Видный молодой человек. В какую руку
ранен? Постойте, я сейчас посмотрю карточку...
     Иманбаев достал блокнот и  с ее слов записал:  "Ножевое ранение в кисть
левой руки. Костюков Федор Иванович". В карточке значился и адрес.
     - Позвольте еще два вопроса.  Узнали бы вы Костюкова и парней,  которые
его привели?
     - Конечно, конечно! Они все такие заметные.
     - Второй вопрос: что они говорили об обстоятельствах ранения?
     Сестра на минуту задумалась, смутилась.
     - Я, конечно, виновата, что поверила на слово. Но, думаю, что он назвал
правильный адрес: за ним будет наблюдать наша хирургичка. Она уже поехала по
участку и взяла адрес. Если бы Костюкова не оказалось, она уже позвонила бы.
Значит, все в порядке!
     Все добытые сведения Иманбаев сообщил по телефону начальнику уголовного
розыска Кириленко,  а  минут  через двадцать услышал визг  тормозов большого
оперативного автомобиля.
     Полковник милиции Кириленко, высокий, плечистый мужчина, славился своим
бесстрашием и  умением  раскрывать особо  опасные  преступления.  Он  кратко
изложил план операции своим спутникам, одетым в штатское.
     - Кстати,  -  сказал Кириленко,  -  мы  уже проверили:  тот инженер,  у
которого Невестин провел вечер, к делу никакого отношения не имеет. А теперь
поехали...
     Кириленко,  Иманбаев,  старшина Жигитов  прошли  через  калитку усадьбы
Костюкова и поднялись на крыльцо. В дверях их встретила старушка.
     - Мы пришли узнать о здоровье Феди, - сказал Кириленко.
     Старушка обрадовалась.
     - Значит,  вы с  Фединой работы,  с автобазы?  Добро пожаловать,  добро
пожаловать! Уже докторша была, Федя теперь лежит по бюллетеню...
     Пока  Кириленко беседовал с  Костюковой,  Иманбаев и  Жигитов  пошли  в
комнату.
     Костюков лежал на диване,  поддерживал правой рукой кисть левой. Лицо у
него было бледное.
     - Уголовный розыск! - представился Иманбаев.
     Костюков вздохнул и затаил дыхание.
     - При каких обстоятельствах вас вчера ранили около восьми часов вечера?
- спросил Кириленко, войдя в комнату и остановившись у дивана.
     - Мы  хотели помочь одному человеку.  На него напали бандиты...  Верно,
вечером...
     - А кто это мы?
     - Ну мы, - я и мои корешки: Лопушин Васек и Боренко Петек...
     - Лопушин и Боренко могут подтвердить, что вас ранили бандиты?
     - Конечно, - ответил Костюков.
     - Это они привели вас в амбулаторию?
     - Да, они.
     - Где живут?
     Костюков поспешно назвал адреса. Кириленко многозначительно взглянул на
Жигитова, и тот быстро вышел из комнаты. Стремительный опрос продолжался.
     - Почему  вы  не  остановили какую-нибудь  машину и  не  вызвали скорую
помощь, а пошли за семь верст по оврагу?
     Костюков снова шумно проглотил слюну.  Он  не  находил слов для ответа.
Кириленко вынужден был повторить вопрос.
     - Ну, мы... там вроде бы путь короче и удобней...
     - Вот как! Получается, что с пораненной рукой неудобно ехать в такси, а
удобнее перелезать через калитки и заборы? Так что ли?
     Костюков  съежился и  молчал.  Кириленко достал  из  кармана  бумажник
Невестина.
     - Вы выбросили его в крапиву?
     - Нет, не я... Он был у Лопушина...
     Кириленко положил бумажник в карман.
     - Ну вот что,  Костюков,  собирайтесь!  Оснований, чтобы задержать вас,
предостаточно. Для вас будет лучше, если и дальше вы будете откровенны!
     Сзади захныкала старуха, и Костюков вдруг запальчиво крикнул:
     - Не имеете права! Я больной. Мне больно.
     Кириленко приблизил свое лицо к лицу Костюкова. И хоть не одного такого
видел полковник за долгие годы милицейской службы,  он не сумел привыкнуть к
их виду, и сейчас тихим от ярости голосом сказал:
     - А тому, вчерашнему, не было больно, когда вы его в три ножа?..
     Появившийся Жигитов многозначительно взглянул на Кириленко и тот понял,
что Лопушин и Боренко уже задержаны.
     Что же все-таки произошло на Люцерновой улице?
     Прежде всего об убийцах.  Костюков не новичок,  уже судился. Его дружки
из  тех,  что любят выпить,  но не любят работать.  Они и  раньше занимались
мелкими  грабежами.   У  Лопушина  отец  -  пимокатчик,  держал  в  подполье
мастерскую,  и всю жизнь наглядно показывал сыну, как надо обманывать людей.
Мать  Боренко  сменила  четырех  официальных мужей  и  в  вытрезвителе,  как
говорится,  была  "своим" человеком.  А  на  Люцерновой улице  произошло вот
что...
     В  тот  осенний вечер Костюков,  Лопушин и  Боренко бродили по  улицам.
Денег  не  было.  Занять  ни  у  кого  не  удалось.  Лениво переговариваясь,
разглядывали прохожих, ожидая удачи.
     Остановились на  берегу.  За  шумом речки хорошо одетый мужчина не  мог
слышать, как Костюков сказал своим спутникам.
     - Вот этот вроде для нас.
     Мужчина, в сторону которого кивнул Костюков, вышел из небольшой пивной.
Закурил. Даже в желтом свете тусклого фонаря можно было рассмотреть отличное
пальто, модные ботинки, новый костюм.
     Они  нагнали  его  на  Люцерновой  улице.   Боренко,  поигрывая  ножом,
преградил дорогу, Лопушин и Костюков встали с боков.
     - Если не хочешь в могилу, снимай пальто и часы, выворачивай карманы! -
скомандовал охрипшим от  волнения голосом  Боренко.  Он  хотел  добавить еще
что-то,  но внезапно охнул и растянулся на мостовой от резкого удара ногой в
живот.  Еще секунда -  в арык полетел Лопушин.  Бандиты не подозревали,  что
человек,  на которого они напали, знает самбо. Но алкоголь подвел Невестина.
Потеряв равновесие,  он сам упал в  арык,  и  здесь разъяренные,  испуганные
неожиданным сопротивлением, Лопушин и Костюков ударили его ножами.
     - Испортили пальто,  дурачье, - выругался подбежавший Боренко и еще раз
ткнул ножом безжизненное тело как раз в том месте,  где левая рука Костюкова
обшаривала внутренние карманы.  Костюков взвыл.  Неизвестно,  чем бы все это
кончилось для Боренко, если бы вдали не появились прохожие...



Д.ЕЛФИМОВ,
                            капитан милиции,

И.АНТИПОВ

ТРЯСИНА


     У  добротного особняка  остановилась тяжело  груженная  автомашина.  Из
кабины  вышел  шофер,  высокий  молодой  мужчина,  и  неторопливой  походкой
направился к дому. Поднявшись на веранду, он с минуту постоял, прислушиваясь
к разговору,  доносившемуся через неплотно закрытую дверь. "Что за гости?" -
встревожился водитель,  чувствуя, как учащенно забилось сердце. С отчаянием,
он решительно открыл дверь. В прихожей сидело двое незнакомых мужчин. Поняв,
что  они  из  милиции,  шофер ринулся бежать.  Но  на  веранде его остановил
властный голос:
     - Стойте, Шиманов! Не рискуйте жизнью!..
     В Кокчетаве,  на допросе у следователей, Шиманов совсем разнервничался.
Он  кричал и  чуть  ли  не  топал  ногами,  доказывая,  что  его  арестовали
необоснованно и что он является жертвой произвола.
     Однако он зря кипятился и разыгрывал роль невинно страдающего.

x x x

     Это произошло в страдную пору уборки урожая. Ночью грабители проникли в
контору рабкоопа,  вскрыли денежный сейф и похитили тринадцать тысяч рублей.
Затем  они  сделали  попытку  изнутри  поджечь  здание.  И  лишь  по  чистой
случайности   возникший    огонь    затух.    Второпях    приготовленный   и
воспламенившийся ворох бумаги оставил черные следы копоти на дверных косяках
и на полу.
     На  место происшествия прибыли работники уголовного розыска,  эксперты.
Осмотрев сейф, они пришли к заключению, что он открыт ключом.
     А может быть,  ограбление кассы инсценировано лицами, ответственными за
сохранность государственных средств, чтобы скрыть растрату или хищение?
     На  допрос вызвали кассира Батырова.  Перед тем,  как  начать разговор,
подполковник Н.С.Погнеребко  потребовал  ключ  от  сейфа.  Кассир  без  тени
волнения достал его из кармана и выложил на стол.
     Подполковник осмотрел его, вложил в замочную скважину и дважды повернул
там.
     - Теперь давайте второй, - сказал он, обращаясь к Батырову.
     - Я принимал кассу с одним ключом, - также спокойно ответил тот.
     - Нет, так не бывает, - возразил ему следователь, майор С.П.Михайлов. -
У каждого сейфа должно быть два ключа.
     Батыров не согласился с ним и продолжал утверждать, что два года назад,
когда он принимал обязанности кассира, ему вручили только один ключ.
     - Хорошо,  тогда мы возьмем понятых и сделаем обыск в вашей квартире, -
вмешался  в  разговор  Н.С.Погнеребко,   видя,   что  спорить  на  эту  тему
бесполезно.
     Непонятно  было,   на   что  рассчитывал  Батыров,   пытаясь  ввести  в
заблуждение следователей.  Второй ключ найден был сразу же.  Он лежал в  его
портфеле.
     На лбу Батырова появилась испарина.
     - Нет, нет, я тут ни при чем! - почти выкрикнул он. - Деньги из кассы я
не брал.
     - А мы вас пока в этом не подозреваем,  - разъяснил ему майор Михайлов.
- Вот пригласим ревизора и досконально разберемся во всем.
     Незадолго  до  кражи  у   Батырова  была  ревизия.   Тогда  проверяющие
обнаружили в кассе недостачу - один рубль 87 копеек.
     Но,   как   установил   приехавший   из   Кокчетава   опытный   ревизор
Г.С.Коломыцев,   ревизия  была  поверхностной,   она  не  вскрыла  истинного
положения вещей.  Фактически же у Батырова на день проверки недоставало трех
тысяч.
     Ревизор  Коломыцев  представил  следователям  целый   ряд   документов,
изобличающих Батырова в жульничестве.  И кассир под давлением неопровержимых
доказательств кое в чем признался.
     Все  началось с  того,  что  год  назад  ревизоры,  проверяя финансовую
деятельность  рабкоопа,   установили  у   кассира   Батырова  незначительную
растрату.  Если бы  они следовали букве закона,  то  Батыров должен был быть
немедленно отстранен от  должности,  как  утративший доверие.  Но  его  лишь
пожурили и предложили внести недостающую сумму денег.
     Батыров побежал к заготовителю Каримову.
     - Беда,  Муталип!  Выручай!  -  чуть не плача, взмолился он перед своим
дружком-собутыльником. - Как только эти крысы покинут мою резиденцию, деньги
сполна верну.
     Заготовитель посочувствовал,  повздыхал для видимости,  но в просьбе не
отказал и отсчитал требуемую сумму.  Таким образом,  все уладилось.  Батыров
остался в  прежней должности.  Своему спасителю деньги он  вернул,  как было
обещано.
     Через некоторое время ревизоры нагрянули и  к  Каримову.  Они  и  здесь
выявили,  что  жуликоватый заготовитель путает свой карман с  кооперативным,
обманывает сдатчиков, фабрикует документы и ими отчитывается. Таким путем он
присвоил около тысячи рублей.
     И  на  этот раз контролеры решили не беспокоить следователей.  Чтобы не
создавать шума,  они  предложили Каримову внести недостачу.  Тот  немедленно
пожаловал к своему дружку Батырову и поделился своим горем.  Кассир рабкоопа
без промедления открыл сейф: услуга за услугу.
     Однако,  как  не  крутись,  а  отвечать  за  растрату рано  или  поздно
придется. И дельцы, погрязшие в нечестных проделках, нашли выход.
     Вечером в  дом  шофера Шиманова тихо постучались.  Только что отужинав,
хозяин лежал на диване и  дымил папиросой.  Услышав стук в  дверь,  он сунул
ноги  в  комнатные  шлепанцы  и  нехотя  вышел  на  улицу.   У  ворот  стоял
рабкооповский заготовитель Каримов. Шиманов удивился нежданному гостю.
     А Каримов сразу же приступил к делу.  Он выложил на стол ключ от сейфа,
который дал ему кассир Батыров, и предложил сегодня же ночью действовать.
     Вначале у  Николая Шиманова возникла осторожная мысль не  связываться с
этим типом.  Но  поднявшаяся в  душе неприязнь улеглась,  как только Каримов
назвал сумму,  находящуюся в  сейфе.  И половину этих денег может взять себе
он, Николай Шиманов.
     Семь  тысяч  рублей  за  "услугу" после  ночной вылазки приятно кружили
голову.  Деньги были его давней мечтой. Ради них Шиманов готов пойти на все.
"Пусть дадут срок,  -  рассуждал он,  лежа ночью с открытыми глазами, - зато
потом поживу в свое удовольствие".
     Так примитивна была мораль этого человека. В 1961 году Шиманов уже имел
дело со  следователями.  Тогда на  суде он  клялся раз и  навсегда порвать с
преступной жизнью. Раскаяние его было учтено при вынесении приговора.
     Вернувшись на свободу,  Шиманов на первых порах одумался. Обосновавшись
в целинном совхозе, он женился. Все, казалось бы, наладилось, живи, работай,
воспитывай детей. И все же, несмотря на это, он продолжал искать легкие пути
в жизни, чтобы разом без труда разбогатеть, пожить "на широкую ногу".
     Частые выпивки в доме Каримова сделали свое дело. Между заготовителем и
шофером Шимановым завязалось что-то внешне похожее на дружбу. Хотя Шиманов в
душе и  недолюбливал этого человека,  а  порвать с ним отношения,  тем более
встречи за бутылкой вина,  уже не мог. Так незаметно по слабости характера и
страсти к деньгам и выпивке оказался он втянутым в трясину.
     Всю ночь Шиманов не мог заснуть,  обдумывая детали предстоящего дела. А
чуть забрезжил рассвет,  он завел свой грузовик и,  ни слова не сказав жене,
сердитый и задумчивый, уехал в поле "по зерно".
     День показался вечностью.  Шиманов мотался как угорелый, и на последнем
рейсе, идя на спуск, едва не совершил аварию. Вернувшись домой в полночь, он
разыскал забытую в сенях монтировку и, не заходя в дом, направился к конторе
рабкоопа.
     Это было сознательное, заранее продуманное преступление. Оно возникло и
зрело  исподволь.   Вспомним  недобросовестное  отношение  к   своему  долгу
ревизоров,  проводивших первую  проверку и  обнаруживших растрату у  кассира
Батырова.  Оставив виновного на работе и  поверив ему,  они,  как говорится,
подлили масла в огонь.  Почувствовав безнаказанность, Батыров решил, что ему
и дальше можно красть кооперативные деньги.
     И далее.  Никто из руководителей рабкоопа не задумался над тем,  почему
Батыров,  принимая деньги от  продавцов,  не  сдает их полностью в  банк,  а
"придерживает" в сейфе.  В результате перед кражей у него в кассе накопилось
тринадцать тысяч рублей,  тогда как по инструкции должно оставаться не более
пятидесяти рублей.  Как выяснилось на  следствии,  Батыров накапливал деньги
преднамеренно.
     Руководители рабкоопа совершенно не контролировали сторожевую охрану. И
это сыграло на руку грабителю. После часа ночи, когда сторож Попов по своему
обыкновению покинул  пост  и  ушел  домой  спать,  Шиманов взломал шоферской
монтировкой входную дверь,  проник  в  контору и,  пользуясь ключом,  открыл
денежный сейф. Он орудовал неторопливо, не боясь появления охраны.
     На вопрос о том, где спрятаны деньги, Шиманов молчал. Но по ночам он не
мог спать,  ходил по камере,  думал. "Там, дома, остались жена и трое детей.
Какой он теперь муж и отец?! Предал их, променял на рубли. Нет у него семьи,
ни счастья, ни богатства. Все равно, рано или поздно, милиция найдет деньги.
Что ждет его впереди?"
     Угнетала мысль о неотвратимости суровой расплаты.  И Шиманов понял, что
запирательство  не  только  бесполезно,  но  и  вредно  для  его  дальнейшей
судьбы...
     Спустя три  дня после кражи денег милицейский "газик" снова примчался в
совхоз "Раздольный".  Он остановился у дома Шимановых.  Большой приусадебный
участок был уже убран.
     Николай Шиманов,  высокий, осунувшийся, молча подошел к меже, огляделся
вокруг,  как  бы  оценивая обстановку,  и  размашисто отмерил двадцать шагов
прямо и четыре вправо.
     - Здесь... - ни на кого не глядя сказал он и отошел в сторону.
     Подполковник Погнеребко и  понятые взялись за  лопаты.  Прошла  минута,
другая -  и  вот в  земле показался целлофановый мешочек.  В  нем были тугие
пачки денег...
     Три дня и три ночи человек жил призрачной мечтой о будущем.  Но вот все
рухнуло  и  рассеялась,  как  дым.  Таков  исход  преступных  паразитических
вожделений.  Никогда еще деньги, добытые грабежом, не согревали человеческую
душу.



ЛИЧНО ОТВЕТСТВЕН

     Забывают  прежде  всего   то,   что   каждый  человек  должен  обладать
необходимой  нравственной  стойкостью,   что   при   всей  важности  внешних
объективных условий решающую ответственность за свои поступки несет все-таки
сам человек.



У.СЕИТОВ,
                        прокурор Казахской ССР

СОБЛЮДЕНИЕ ЗАКОНА - ДОЛГ КАЖДОГО


     В  нашей республике проводится большая и напряженная работа по усилению
борьбы с правонарушениями и преступлениями,  число которых в последнее время
значительно сократилось.  Но  пока они  имеют место,  для  их  окончательной
ликвидации предстоит еще много поработать всем.
     За  последние годы  все  усилия  административных органов направлены на
активизацию  борьбы  с   тяжкими  преступлениями,   и  в  первую  очередь  с
хулиганством,   с  расхищением  народного  добра  и  с  преступностью  среди
несовершеннолетних,  так  как  эти  правонарушения  представляют  повышенную
опасность.
     Еще в  первые годы установления Советской власти В.  И.  Ленин говорил,
что  богатеев и  жуликов,  этих врагов,  надо взять под  особый надзор всего
населения,  с  ними  надо  беспощадно расправляться при  малейшем  нарушении
правил  и  законов  социалистического  Общества.   Всякая  слабость,  всякое
колебание,  всякое сентиментальничание в  этом отношении было бы  величайшим
преступлением перед социализмом.
     Вот  как  остро  ставил В.  И.  Ленин вопрос о  борьбе с  расхитителями
народного достояния.  Все  эти  указания и  высказывания вождя  не  потеряли
своего практического значения и актуальности и сегодня.
     В  1968  году органами прокуратуры и  МВД  республики вскрыто несколько
случаев  хищения социалистической собственности в  крупных и  особо  крупных
размерах, причем, многие хищения являются групповыми.
     Прокуратурой Джамбулской области, например, была привлечена к уголовной
ответственности большая  группа  бывших  работников Чуйской райзаготконторы.
Следствием установлено,  что эта преступная шайка, орудовавшая на протяжении
нескольких лет,  похитила крупную сумму оперативных средств.  Только у  трех
расхитителей были  обнаружены деньги  и  ценности более  чем  на  100  тысяч
рублей.
     Аналогичные хищения  имели  место  в  Казалинском овцеплеменном совхозе
Кзыл-Ординской области.  Следствием установлено,  что  преступная группа  во
главе  с   главным  бухгалтером  совхоза  Орымбаевым  в   течение  ряда  лет
безнаказанно   присваивала   и   растранжиривала   государственные  денежные
средства, объем которых исчисляется десятками тысяч рублей.
     Виновники строго наказаны. Но позволительно спросить, как все это могло
быть  в  наше  время?  Что  является причиной всему  этому?  Как  показывает
судебно-следственная практика,  одной  из  главных причин растрат и  хищений
является  отсутствие  надлежащего  учета  товарно-материальных  ценностей  и
денежных средств,  бесконтрольность и  попустительство должностных лиц.  Все
эти  и  другие причины давно известны руководителям министерств и  ведомств,
однако действенных мер к их устранению до сих пор не принимается.
     По  существующим правилам,  например,  главным  и  старшим  бухгалтерам
категорически запрещается  получение  в  Госбанке  денег.  Это  элементарное
правило грубо нарушалось упомянутым выше Орымбаевым,  который за время своей
преступной  деятельности систематически сам,  причем,  в  крупных  размерах,
получал деньги в банке, а затем присваивал их.
     В  целях  сокрытия похищенных денег  Орымбаев составлял массу фиктивных
документов,  однако директор совхоза Калабаев безоговорочно их утверждал.  К
этому следует добавить еще одно обстоятельство.  Орымбаев во  многих случаях
полученные в Госбанке деньги не оприходовал по кассе совхоза и, казалось бы,
ревизорам очень легко было  обнаружить хищения,  однако этого не  случилось,
так как они глубоко не вникали в суть бухгалтерских документов и зачастую не
проводили взаимосверки между банком и совхозом.
     Не   менее   опасным   для   нашего   общества  преступлением  является
взяточничество.  Органами прокуратуры и  МВД  республики за  последнее время
вскрыты факты получения взяток преподавателями вузов от  абитуриентов или их
родителей  за  устройство  в  вузы  или  за  завышение  оценок  неуспевающим
студентам.   В  частности,   такие  явления  были  установлены  в  Казахском
педагогическом  институте,   Семипалатинском  педагогическом  и  медицинском
институтах и в ряде других вузов республики.
     За  получение  взяток  от  абитуриентов  были  привлечены  к  уголовной
ответственности   и    осуждены   бывшие    преподаватели   Семипалатинского
медицинского  института  Готвиг,   Вейман,   бывший   старший  преподаватель
Казахского педагогического института кандидат технических наук  Алмагамбетов
и старший преподаватель этого же института Иманбаев.
     Напрашивается  вопрос,  как  все  это  могло  произойти,  почему  среди
преподавателей высшей школы оказались люди  с  нечистой совестью,  способные
пойти на преступления?
     Как  выяснилось при  расследовании,  это  стало  возможным прежде всего
потому,  что в состав приемных комиссий подбирались непроверенные люди,  и с
ними не  велось соответствующей работы.  Это и  было использовано отдельными
нечистоплотными людьми и пьяницами.
     Именно одним из таких оказался Алмагамбетов.  Он изобличен в  получении
взяток от 11 лиц в общей сумме 3354 рубля.
     Все, кто был причастен к преступлению Алмагамбетова, наказаны наравне с
ним, и вряд ли кто из них вновь решится на подобные преступления.
     Но  вместе с  тем  хочется отметить,  что  можно было бы  избежать этих
позорных  явлений,  если  бы  вузы  вовремя  разоблачали и  освобождались от
подвизающихся в  них пьяниц,  безответственных и  разложившихся в  моральном
отношении людей.
     Давно было известно вузовской общественности о таком преподавателе, как
Алдамуратов.  Он  пил  беспробудно.  Особую  активность  на  этом  "поприще"
проявлял во время приемных экзаменов.
     Алдамуратов собрал  вокруг себя  таких  же  людей,  как  и  он  сам,  в
частности,  преподавателей университета Саутпаева,  Кожахметова, Белоусова и
некоторых других.  Все они действовали только в одном направлении - вымогали
взятки у  абитуриентов за  устройство на учебу.  Вполне понятно,  что не все
зависело от этих взяточников при приеме и зачислении в институты.
     Те обращались к  своим сердобольным знакомым преподавателям,  у которых
добивались  завышения  оценок  для  их  абитуриентов,  например,  в  женском
педагогическом институте.
     Характерен в этом отношении такой факт. После зачисления в КазПИ Володи
X.  при  содействии Алмагамбетова и  других его  отец у  себя дома под видом
празднования дня рождения жены организовал угощение для работников института
- декана  математического факультета  Жанбирбаева,  преподавателя  Кубесова,
осужденного Алмагамбетова и их жен.
     Разве не  понимали эти люди науки,  хорошо знакомые,  надо полагать,  с
педагогикой,  что ходить к студентам в гости и пьянствовать там,  по меньшей
мере, непедагогично.
     В  нашей  стране взятка расценивается как  наиболее общественно опасное
явление.  Вот  почему  общество резко  осуждает эти  преступления,  а  лица,
совершившие их, сурово наказываются.
     В республике,  как и в целом по стране,  взятка в своей природе - редко
встречающееся явление,  так как она не имеет под собой социальной почвы.  Но
вместе  с  тем  любое  такое  явление должно  встречать всеобщее осуждение и
суровую кару, так как опасность взятки заключается в том, что она покушается
на  нормальную деятельность должностных лиц,  ведет к  попиранию законности,
наносит невосполнимый моральный урон обществу.
     В.И.Ленин  неоднократно  подчеркивал,  что  социалистическая законность
заключается в  том,  чтобы  "соблюдать свято законы и  предписания Советской
власти и следить за их исполнением всеми".



В.ХАРИН,
                     инспектор МВД Казахской ССР

РАССТАВАЯСЬ С ТЯГОСТНЫМИ ВОСПОМИНАНИЯМИ


     Полдень.  Золотое  солнце.  Металлические  планки  ворот  со  стершейся
краской освещены и  выглядят менее  мрачно.  Воспитатель сам  отворил ворота
колонии,  но за ворота не идет,  останавливается, закуривает. Мне видно, как
он  разрывает целлофан,  нет,  не  бросает -  у  нас не  бросают -  на голый
асфальтовый двор,  а разворачивает пачку,  достает одну сигарету.  Я смотрю,
как зажигается спичка, как подносится к сигарете. Дальше мне идти одному.
     - До свидания, Валерий Дмитриевич!
     - До свидания, Коля! Счастливой жизни тебе!
     ...Обо  всем  переговорили.  Теперь  на  железнодорожную  станцию.  Она
отчетливо видна  в  степи.  Какую-нибудь  машину  придется искать.  Грустные
воспоминания нахлынули на меня перед этим открытым и далеким простором.
     Моя семья, моя обыкновенная семья. Две старшие сестры приучили к ним не
обращаться,  не  заговаривать с  ними.  Время от  времени кому-нибудь из них
стучал  в   окно   парень  с   обязательной  напряженностью  во   взоре,   с
каменно-сосредоточенным  лицом.   Сестра  суетливо  одевалась,  оставляя  на
сундуке  и  кровати  вороха  непонадобившихся платьев и  кофточек,  забывала
включенный утюг, убегала. Грубо-унылый окрик отца отрывал меня от окна: "Чем
пялить глаза,  уроки делал бы  лучше!"  Но отец дома бывал мало (был путевым
обходчиком),  больная мать работать не могла, с трудом стирала и готовила на
семью.  Отец не любил смотреть, как она через силу двигается, с каким трудом
варит обед.  Он старался приходить домой почти ночью, нередко с его приходом
дома начинало попахивать противным сивушным запахом и потом...
     Колина мать,  угасавшая несколько лет, умерла глубокой ночью. Отца дома
не  было -  должен был возвратиться утром.  Он пришел,  посмотрел на стоящих
заплаканных и  бледных  детей,  на  завешенные  зеркала,  горько  и  страшно
зарыдал.  Он был сильно пьян,  когда хоронили мать,  с трудом разжал пальцы,
чтобы бросить на гроб приготовленную горсть земли.
     Горечь не проходила. Теперь, возвращаясь домой с дежурства, отец вместе
с  инструментами и  фонарем путевого обходчика неизменно приносил в  кармане
бутылку водки.  Он пил все больше и больше. Сестры торопливо, словно выбежав
из дому,  вышли замуж.  На свадьбах Коля,  как близкий родственник, сидел на
почетном месте,  но  относились к  нему невнимательно,  почти грубо -  из-за
отца. И сестры стыдились отца, поспешно шепча Коле: "Отведи папку домой!"
     После смерти матери Коле пришлось еще  раз сильно плакать.  Это было на
станции,  когда он провожал старшего брата в армию. Они не были близки: брат
его не обижал,  но и не ласкал никогда. Однако когда брат спокойно и быстро,
не оглядываясь,  вошел в  вагон,  когда знакомый машинист неторопливо тронул
состав, Коля почувствовал, что остался в совершенном ужасном одиночестве. Он
забежал за  угол  багажного склада,  спрятался среди  полуразбитых ящиков  и
заплакал...
     Дома стало совсем плохо.  Небритый и пьяный отец часами лежал на смятой
грязной постели.  Увидев Колю,  он  ругался,  вымещая на  нем  боль  и  свою
слабость.  Уже  осела  по  углам  серая  пыльная паутина,  уже  наспех плохо
смоченной тряпкой протирался пол,  клеенка была в пятнах от чайных стаканов,
на кухне громоздилась немытая посуда,  и есть стали наспех: отец готовить не
мог. Давал скупо деньги, и Коля ел в пристанционном буфете холодные пирожки,
запивая их лимонадом.
     Когда отец женился второй раз,  дом  вновь стал чистым,  накрахмаленные
белые занавески украсили до блеска отмытые окна.  Но Коле стало еще неуютнее
в  этом чистом доме:  мачеха его не любила,  да и отец им тяготился с каждым
днем все заметнее. С мальчиком почти не разговаривали. Несколько лет отец не
заглядывал в Колин дневник.
     ...Ботинки запылились.  "Ничего,  на станции почищу". Солнце и слепит и
печет, но Коля рад всему весеннему. Кюветы заросли густой травой, она яркого
зеленого цвета,  летают белые бабочки. "Мне казалось тогда, какая надобность
в том, чтобы сидеть в школе еще четыре года. Малограмотный отец все-таки мог
же зарабатывать деньги,  дядя Миша - тот вовсе не имел никакого образования,
а денег приносил еще больше. Надо скорее определиться куда-нибудь, профессию
какую-нибудь... "
     По  утрам  отец,  теперь  всегда выбритый (он  почти  перестал питъ)  и
старательно оберегающий рубашки,  чтобы не загрязнить,  -  жена грубо ругала
его за каждую бытовую оплошность, говорил Коле:
     - Ты, сынок, не балуй, не надо...
     Он хотел сказать, что не надо бы Коле ходить в компанию, где его быстро
и жестоко научили курить и пить водку.  Но не сказал,  протянул, как всегда,
немного денег, добавил:
     - Ты ведь взрослый парень, Коля...
     "Взрослый" парень забросил учебники в сарай подальше, чтобы и самому не
найти.  На занятия ходить перестал,  товарищей по классу избегал, как увидит
кого,  свернет в  другую улицу или спрячется.  Ни классный руководитель,  ни
директор школы и не подумали узнать, что случилось с ним. Конечно, учился он
плохо,  отвечал редко и  с таким трудом,  что и учителя старались пореже его
спрашивать.  Не замечали его,  когда он приходил в школу,  не заметили,  как
перестал приходить.  Осталась у  Коли  одна  родная семья -  на  околице,  с
бутылкой посередине,  с  пачкой папирос,  ходившей по кругу,  с  засаленными
измятыми картами.
     Но разговоры шли там деловые.
     - Слышь, в Елизаветинке училище есть...
     - Ну и что?
     - Механизатор широкого профиля ты будешь,  вот что.  Свои деньги будут,
сам заработаешь. Там всех, кого хочешь, берут.
     Когда Коля пришел в школу - во вторую смену, чтобы не встретиться ни со
своим классом,  ни  со  своими учителями -  директор ничего не  сказала ему,
продолжая что-то  писать на  бумажке.  Коля собрался еще  рассказать,  зачем
нужна ему справка,  но директор в это время, вздохнув, нагнулась к железному
ящику,  стоявшему в  углу  справа  от  нее,  достала печать  со  штемпельной
подушкой - все было завернуто в тряпку - с ожесточением ударила по бумажке и
протянула ему,  не  поднимая глаз -  "окончил шесть классов...  при  хорошем
поведении..." У двери Коля обернулся, но директор по-прежнему не смотрела на
него. Отец не столь равнодушно отнесся к самостоятельному решению сына:
     - Ни копейки не получишь, не пришлю...
     Сын  собирал свои скудные пожитки,  поджидая,  когда свистнет у  забора
Саша  Пушкин,   бросивший  пятый  класс  и   тоже  мечтавший  об  училище  в
Елизаветинке. Долго раздражение отца не продержалось. Он устало смолк, молча
обнял сына.  Свист дружка еще слышался в  комнате,  когда за  Колей хлопнула
дверь.
     ...Степь   останавливалась  недалеко  от   окраинных  заборов  станции.
Казенные ботинки  немилосердно жгли  ноги,  но  другой  обуви  в  колонии не
выдавали.  Какая-то женщина в  синей с белым кружевным воротником блузке,  с
празднично  распущенными  волосами  держала  в   руках   букет  бульдонежей.
Рассыпчатые белые цветки влажно и матово блестели...
     Коридоры училища напоминали Колино жилище в  сиротские годы.  Такая  же
застарелая грязь, такие же запыленные окна, только здесь было чересчур шумно
и безалаберно. Приняли. Даже начальное образование не помешало. Только места
в общежитии не дали. Поселили на частной квартире.
     На новом месте жили восемь человек:  все подростки, несмышленые, глупые
и безалаберные. Из-за отсутствия контроля со стороны старших и педагогов они
пристрастились к  частым  вечерним пьянкам и  игре  в  карты,  прерывавшейся
ссорами.  Иногда они вываливались из  накрепко прокуренной комнаты на  плохо
освещенные улицы Елизаветинки,  тупо посмеивались над прохожими. Особенно им
нравилось пугать женщин,  выкрикивая в  лицо  бесстыдные слова  непристойных
песен.
     Один такой запоздавший прохожий не ускорил шаг,  не обругал подвыпивших
мальчишек, а, всмотревшись, воскликнул:
     - Никак Колька Ерошенко,  земляк,  братан кореша закадычного моего. Это
твой дружок?  -  спросил он,  тыкая рукою в Сашу Пушкина,  подвинувшегося за
спину Коли.  -  Давай,  давай ко мне, ребята, побродили достаточно. Посидим,
покалякаем, есть кого вспомнить, есть о чем потолковать.
     Подталкивая ребят вперед, Виктор Бережной - так звали анарского земляка
- завел их в магазин,  не спуская с них глаз,  взял две бутылки водки; выйдя
из магазина, сунул каждому: "Несите!"
     На  квартире  Бережного говорили  мало,  пили  много.  Бережной  весело
подмигивал,   хлопал  друзей  по  плечу,   внезапно  отрывисто  смеялся.  Но
настроение было  не  очень веселым.  После полуночи Саша стал толкать Колю в
бок.
     - Нам домой надо, - наконец проговорил он.
     - Да  ты что?  -  удивился Виктор,  хмуро глядя на Сашу.  -  Ты думаешь
земляк вас ночью на  улицу вытолкнет?  Постель и  тебе найдется,  и  Кольке.
Оставайтесь!
     Саша,   не  говоря  ни  слова,  встал,  вышел.  Виктор  привстал  было,
собравшись вслед за  вышедшим,  но,  посмотрев на Колю,  опять сел.  Сильный
хлопок двери  расслышал только Бережной.  Коля  почти дремал,  безвольно дал
себя отвести на  кровать,  с  трудом расшнуровал ботинки,  раздеться не было
сил.  Утром он  так и  проснулся одетым.  Болела голова.  Заметив,  что Коля
морщится от головной боли, Виктор, сидевший за столом с остатками вчерашнего
пира, налил ему водки, одобрительно сказал:
     - Пей быстрее. Ты молодец, не слюнтяй. Дружок твой сбежал, наплевать на
него,  а ты со мной дружи.  Я-то тебе больше помогу,  чем твой Сашка.  Ты со
мной человеком станешь.
     ...Далеко отошел Коля от  колонии.  Сел  на  скамейку в  тени,  рядом с
колонкой,  вода течет медленной поблескивающей струйкой.  Напился,  вытирать
мокрые ладони и лицо не стал,  налил воды на затылок -  все прохладнее. "Как
же я радовался тогда - после Витьки Бережного... "
     День казался Коле светлым и радостным. Он бегом примчался в училище, но
все равно к началу занятий опоздал,  бродил в коридоре, никому по-прежнему в
училище не нужный, предоставленный самому себе, дыша смрадным отвратительным
водочным перегаром.  Но ему уже не было дела до училища,  до равнодушия.  Он
познакомился с замечательным парнем! Коля мечтательно улыбался до обеда.
     В  столовой  его  окликнул  вчерашний хлебосол.  Он  стоял  с  красивой
девушкой.
     - Знакомься, Коля.
     Коля,  пряча руки за спину,  смущенно отступил,  потом руки опустились.
Бережной, усмехаясь, схватил его за руку, продолжая держать, добавил:
     - Это - Ванда. Моя очень хорошая знакомая. Теперь и твоя тоже.
     Ванда тотчас же вложила свою легкую и нежную кисть в растерянную ладонь
Коли,  убирать руку не спешила,  наоборот,  все ласковее сжимала. Так вдвоем
они  и  держали Колину руку  -  Бережной и  Ванда.  Потом Ванда,  насмешливо
посмотрев в глаза Коле, отошла. Бережной наклонился и шепотом сказал:
     - Девочка что надо. Не теряйся, Николай!
     Понять,  в чем не надо было теряться,  Коля не смел. Бережной готов был
беседовать и дальше,  но прогремел звонок, означающий конец перерыва. Ванда,
шагавшая резко и твердо,  ни разу не обернувшись,  вышла из столовой первой,
за ней - Бережной, кивнувший Коле на прощание.
     Дотащившись домой,  бросив учебники и  тетрадки на  стол,  Коля сел  на
кровать и ощутил отчаянную скуку. "Может быть, все-таки к Виктору заскочить.
Сказать:  "Шел  мимо,  дай  загляну,  все-таки  -  земляк".  Нет,  нехорошо,
неудобно, только утром был, подумают, понравилось на чужие деньги выпивать".
Он взял учебник.  Дверь открылась.  Чуть прищурив насмешливые зеленые глаза,
на пороге стояла Ванда
     - Ты что в одиночестве?
     Она подошла,  вплотную прижав свои ноги к ногам сидящего Коли Ерошенко.
Он опустил голову, но она подняла ее за подбородок. Потом отняла руку от его
подбородка, пошла к двери.
     - Идем в общежитие монтажников.  Там все наши.  За тобой Витька послал.
Чтоб в пять минут собрался. Я на улице посижу.
     Счастливо улыбаясь,  Коля  успел только умыться наспех да  надеть новую
рубашку. Когда они шли в общежитие, Ванда крепко держала его под руку, время
от  времени все так же  насмешливо посматривая на  него.  Коля видел гладкую
кожу чистого красивого лица, мысли его разбегались, он и не заметил, как они
вдвоем подошли к общежитию,  попали в какую-то комнату,  где было невероятно
накурено,  в  середине стола стояли бутылки водки.  За  столом сидели четыре
человека. Коля увидел приветливо осклабившегося Бережного:
     - Коля! Здравствуй! Милости просим, заждались тебя. Даже тяпнули в твое
отсутствие. Ванда, умница!
     Остальные сидящие не обращали внимания ни на Колю, ни на Ванду, но пока
Бережной приветствовал новоприбывшего,  ему  уже  был приготовлен "штрафной"
стакан водки.  Коля, стараясь держаться с мужественной выправкой, решительно
опрокинул стакан. Бережной покровительственно пододвинул стул.
     - Молодец, Коля, по-нашему.
     Бережной подождал, не отрывая глаз от Николая, налил ему еще стакан, но
заметив,  что  тот  берет  его  уже  нетвердой рукой,  остановил его.  Начал
представлять Колю остальным:
     - Мой земляк. Знакомьтесь.
     Имен Николай не  мог запомнить,  только засело в  голове странное слово
Циклоп - так назвался один из присутствовавших.
     - Теперь выпьем вместе, - добавил Бережной. - За встречу с земляком.
     Он  обнял  захмелевшего Колю,  встряхнул  его,  опорожнил свой  стакан,
нетерпеливо поторопил Николая,  чтобы и тот скорее допил,  потом вновь налил
ему водки: вина здесь не пили.
     Последнее,  что запомнил Коля, - сидевшую на кровати с Циклопом Ванду и
взгляд ее,  не насмешливый и  соблазнительный,  каким она обычно смотрела на
Колю, а серьезный, с неким затаенным испугом и покорностью.
     Попойки стали правилом.  Менялись только места, где они собирались. Все
шло  привычным  пьяным  распорядком:   обильная  выпивка,   скудная,  наспех
приобретенная закуска,  грубый хор нетрезвых мужчин,  немелодичными голосами
горланивших одну за другой наглые и непристойные песни. Коля, превратившийся
в  завсегдатая вечерних шумных пьянок,  мгновенно пьянел,  плакал обильными,
хмельными слезами,  висел на груди то у одного,  то у другого, заплетающимся
языком  произносил клятвы в  вечной дружбе.  Друзья снисходительно улыбались
его ежевечерним порывам.
     Накануне праздника Коля Ерошенко и Саша Пушкин получили стипендию.  Они
пересчитали деньги несколько раз, потом Коля сказал:
     - Давай Витьку угостим. Сегодня мы будем платить.
     Саша согласно кивнул головой,  но покупать спиртное они решили позже, а
сейчас просто зайти, похвастаться полученными деньгами.
     Открыв  дверь,   Коля  увидел  Ванду.  Она  сидела  хмурая,  ей  что-то
втолковывал Бережной.  Они говорили по-русски, но понять их было невозможно:
слова складывались непонятные.  Хотя они видели,  что в комнату вошли Коля и
Саша  и  поздоровались,  ответили не  сразу:  видно,  были  чем-то  серьезно
озабочены.
     - Ну давай,  давай,  проходите.  Вы вот весело настроены,  а у нас дело
дрянь. На носу праздники, а наш дебет не сходится с кредитом. Разумеете?
     Подростки посмотрели друг  на  друга  и  позволили себе  слабое подобие
одновременной покровительственной улыбки:
     - Витя, мы как раз стипендию получили!
     Но  от встречной нахальной и  откровенной усмешки Бережного им стало не
по себе.
     - Не смешите,  чудаки! Кому нужны ваши крохи - полторы-две десятки? Это
называется "мелочь", а не деньги. Чтобы располагать валютой, надо работать.
     - Мы же сейчас учимся,  - Коля и Саша стали неуверенно оправдываться. -
Ты не думай, мы с тобой рассчитаемся, только работать начнем...
     - Бросьте детсадовские замашки,  -  грубо оборвал Бережной.  - Любишь с
горочки кататься - люби и саночки возить.
     Он  подошел  поближе  и,  наслаждаясь  своей  задушевностью,  сказал  с
мечтательной мягкостью:
     - Разве  я  говорю  о  каком-то  долге?  Никаких долгов.  Свои  люди  -
сочтемся.  Но вам-то жить,  учиться надо.  Вам,  сосункам. Деньги под ногами
валяются.  А  взять их  легче легкого.  Обработаем два-три  дела  -  покроем
расходы, и вы в накладе не останетесь. Но надо поторопиться: пока праздники,
все пьют, даже сторожа и те не просыпаются после похмелья...
     Бережной захохотал и отошел.  Поднялась Ванда.  Облизывая свежие полные
губы,  знакомо блестя зелеными глазами,  она взяла за руки ребят,  грациозно
кивнула головой на стол - он был пуст:
     - Соглашайтесь!  Хоть костюмы приличные будут.  Посмотрите на себя -  в
никудышном тряпье ходите.  На свою стипендию сколько лет одеваться будете? А
тут один вечер - и все будет!
     Растерявшиеся Коля и Саша не знали, что сказать.
     - Ну, мы согласны, - неожиданно воскликнул Коля.
     Он крепко держался за Сашу Пушкина,  а  тот потихоньку все дергал рукав
своего  пиджака.  Бережной  скривил  рот  на  такое  поспешное согласие,  но
все-таки, помедлив, сказал, также не слишком радуясь:
     - Молодцы,  ребята,  -  это  другой разговор.  Ванда,  может,  на  стол
накроешь?
     Ванда нагнулась,  достала бутылку,  которую Бережной,  очевидно, открыл
раньше. Налил он немного, по полстакана.
     - За успешное дело, - поднял стакан с водкой Бережной.
     Ребята  молча  выпили.   Коля  выпустил  рукав  Саши  Пушкина,  пытался
сообразить,  что  его  ожидает,  на  что  он  дал согласие.  Пока он  смутно
размышлял, Бережной отошел к Ванде, стоявшей у окна. К ребятам он повернулся
спиной.   Саша  Пушкин  резко  наклонился  к  Коле,  быстро  шепнул:  "Давай
обрываться,  пока не поздно!" -  и,  не дожидаясь, не смотря больше на Колю,
оттолкнул стул,  с которого встал так, что тот ударился спиной о край стола,
и исчез за дверью.  Хлопнувшая дверь еще дрожала,  когда на середине комнаты
одновременно оказались  Коля  и  Бережной.  Но  Коля  стоял,  не  зная,  что
предпринять:  то  ли  бежать вслед  за  Сашей,  то  ли  попытаться объяснить
Бережному...  А тот, злобно посмотрев на Колю, достал из кармана ключ, запер
дверь,  стал подходить ближе к Коле,  вертя ключом,  будто холодным оружием.
Коля отступил, испуганно сел.
     - Так,  милок,  -  грубо и с угрозой процедил Бережной. - Думаешь, Витю
можно так легко обвести вокруг пальца? Ошибаешься, голубчик. С тем пацаном -
Бережной повернулся к окну и ткнул кулаком по,  направлению улицы - разговор
впереди.  А  с  тобой сейчас.  Я тебя могу так разобрать,  ни один хирург не
соберет. Но я не хочу. Земляки так не поступают.
     Он встал,  подошел к двери, отомкнул ее и, бросив ключ на стол, добавил
доверительно:
     - Брось дурить! Неужели ты трус? Чего испугался? Давай допивать бутылку
да и спать пора. Завтра разберемся - утро вечера мудренее, знаешь?
     Снова лилась водка,  снова потные пальцы сжимали стекло стакана,  снова
наступило сладостное опьянение, и Коля обнимал Бережного, не понимая, как он
мог   заподозрить  что-нибудь  плохое,   радуясь  замечательной,   счастливо
обретенной дружбе.
     Очнулся Коля, испытывая почти привычную и потому не особенно тяготившую
головную  боль.   Комната  тонула  в  полумраке.  Всмотревшись  в  циферблат
будильника,  тикавшего на  подоконнике,  он  узнал,  что  ровно пять  часов.
"Немного проспал",  -  подумал Коля.  Потягиваясь,  поправляя смятую одежду,
услышал,  как нежно поворачивается ключ в  дверном замке.  Первым в  комнату
вошел Бережной. Он громко и неприятно, скрипуче засмеялся:
     - Скоро ночь. Хватит валяться, кавалер. Особенно в присутствии женского
пола.
     Он кивнул на недовольную Ванду,  которая,  против обыкновения,  даже не
попыталась заигрывать с  Колей.  Еще  один  вошедший  -  Ягнюков  (Циклоп) -
положил ей руку на плечо,  но она ее сбросила и отошла в угол комнаты,  взяв
со стола пустой стакан и вертя его в руках. Ягнюков процедил:
     - Выпить найдется?
     - Конечно!  - обрадовался Бережной, доставая нераспечатанную бутылку. -
На, отвори. И закуска есть. Перед операцией нужно заправиться.
     Ванда протянула стакан Ягнюкову.  Тот усмехаясь,  глядя ей в лицо, а не
на бутылку, налил себе, а потом остальным.
     Водка тускло светилась в стаканах. Коля торопливо выпил.
     - Значит,  двигаем на столовую,  -  неожиданно сказал Бережной, холодно
глядя на Колю.  - Она работает допоздна - выручка останется. Много было пива
- улов должен быть.  Ты что,  Циклоп,  пятишься? - он повернулся к Ягнюкову,
который, не двигаясь, стоял на месте.
     - На столовую не пойду.  Надо работать подальше,  а  не рядом с  домом.
Можно влипнуть.
     - Значит,  не  согласен,  шкура?  -  Бережной добавил  несколько грубых
ругательств и проронил злобно:
     - Ну вали отсюда, сволочь, обойдемся без тебя!
     Ягнюков с  нарочитой злой  бесцеремонностью громко  стукнул стаканом об
стол,  чуть не опрокинул,  отодвигая стул, обиженно озираясь, надвинул кепку
почти до самых глаз, не попрощавшись, ничего не сказав, вышел.
     Ванда молча допила свой стакан,  налила еще  водки.  Коля пить не  мог,
взял  гитару,  стоявшую около  кровати,  начал играть меланхолический вальс.
Пальцы часто срывались. Бережной обошел стол, ладонью несильно толкнул его в
плечо.
     - Ты, дурачок, не волнуйся!
     Виктор  присел на  кровать,  обняв  Колю,  поднес стакан к  его  губам,
дождался,  когда Коля посмотрел виновато и  испуганно на него,  и кивнул ему
подбадривающе. Коля пил, а Бережной продолжал спокойно рассуждать:
     - Увидишь, все обойдется, это только первый раз страшно.
     - Нет,  я не боюсь,  -  проговорил Коля,  взяв стакан из рук Бережного,
чтобы тот не заметил, как Колины зубы невольно постукивают о край стакана.
     Бережной налил себе еще.  За окном темнело.  Ванда задернула занавески,
но свет зажигать не стала, пусть глаза привыкают к темноте.
     Через  несколько часов  потихоньку выбрались на  крыльцо,  осмотрелись.
Виктор ненадолго пропал в темноте:  возвращался домой за ломом.  Ванда взяла
Колю под руку, и они пошли вперед. Бережной неслышно шел сзади, изредка тихо
звякая ломом о  дорожные камни.  Ванда каждый раз,  услышав звякание железа,
крепко сжимала холодную и потную Колину ладонь, но то ли она пугалась, то ли
хотела приободрить его,  он  не  понял.  Светили редкие звезды,  далеко были
слышны  веселые  вскрики,   обрывки  запеваемых  и  обрываемых  песен.  Было
заполночь.  Подойдя к столовой,  Коля оглянулся: Бережного не было видно. Он
открыл рот с намерением спросить,  но Ванда,  прижавшись грудью к его плечу,
положила свободную ладонь ему на губы и  повела вокруг темного здания.  Коля
молчал,  они шли в полной темноте и опять подошли к двери.  Сторожа нигде не
было.  Из  темноты шагнул Бережной с  ломом.  Он просунул лом плоским концом
рядом с  замком и  стал  медленно отжимать плечом,  толкнув Колю,  чтобы тот
придержал  дверь.  Пробой  дверного  замка  погнулся,  но  язычок  замка  не
поддавался,  и Бережной,  с трудом зацепив его, окончательно вдавил пробой в
косяк,  озабоченно покряхтывая.  Дверь была освобождена,  Коля потянул ее на
себя,  она с чуть слышным скрипом отворилась.  Остальные двери столовой даже
не были заперты.
     Двигались в  полном мраке  совершенно свободно,  ни  за  что  почти  не
зацепляясь:  много раз  приходилось здесь бывать,  достаточно известно было,
где  что  находится.  На  ощупь  снимали с  полок  пачки сигарет и  папирос,
колбасу, ящики с печеньем, бутылки с вином и водкой. Бережной поторапливал.
     - Все берите.
     Мешки потяжелели.  Бережной тем временем достал из  кассы деньги.  Коля
совал их в  карманы,  Ванда толкала за пазуху.  Смятые ворсистые бумажки,  в
темноте  неразличимые,  подняли  Колино  настроение.  Первой,  оставив мешок
стоявшему за  дверью Коле,  выглянула Ванда,  потом протянула руку в  дверь,
взяла  мешок.  Выскочили,  вдвоем  таща  мешок,  который  должен  был  нести
Бережной.  Тот возился с дверью,  стараясь сделать так, чтобы она прикрылась
как можно плотнее.  Наконец,  что-то  глухо щелкнуло,  Бережной отделился от
крыльца.  Опять  осмотрелись,  по-прежнему никого не  было,  ничего не  было
слышно.
     Колин страх совершенно прошел, Ванда шла впереди, Бережной поравнялся с
ними:
     - Легче на душе стало,  земляк?  Вот видишь,  как это делается.  Теперь
кутнуть можно и без твоей стипендии.
     Рукой, в которой был лом, он крепко взялся за козырек Колиной фуражки и
рванул его вниз. Коля весело содрал с головы нахлобученную фуражку и побежал
вслед за Бережным.
     ...На станции -  полдень и затишье.  Нет нужного поезда.  Коля Ерошенко
мог  бы  расстегнуть пуговицы  суконной рубашки,  но  не  расстегивает -  не
привык.  Отошел  в  тень  -  тянет  запахом краски  от  неподвижных товарных
вагонов,  маслом -  от черных пятен мазута,  впитавшихся в песок, насыпанный
рядом  со  шпалами.  Слышны  низкие свистки маневровых паровозов,  временами
хриплый голос диспетчера что-то озабоченно выговаривает над путаницей путей.
Мимо торопятся люди в  замасленных выцветших серых кителях,  сверкают только
серебряные пуговицы.  На спокойного паренька никто не обращает внимания.  Он
сейчас ни с кем говорить не станет:  надо все вспомнить,  надо все вспомнить
до конца. "Да, да... Ягнюков-то не отстал, он пришел на следующий день... "
     После грабежа отсыпались до вечера.  Не успели сесть за стол,  щедрый и
обильный,  как ввалился Ягнюков.  Ощерившись как ни в чем не бывало, нагло и
развязно воскликнул:
     - Ну как успехи?  -  и с циничным одобрением прибавил:  -  Впрочем, что
спрашивать, вижу, что прилично поживились.
     Бережной не  был  расположен сердиться,  он  щедрым приглашающим жестом
поманил Ягнюкова,  привстал,  протянул руки над столом,  посадил его.  Потом
обошел стол и сел рядом с отступником:
     - Ладно,  Циклоп,  обиды не  держу.  -  Виктор взял бутылку из  добытых
прошлой ночью. - На, опорожни-ка!
     Ягнюков  принял  полный  стакан,  не  останавливаясь выпил  всю  водку.
Бережной довольно улыбнулся, добавил:
     - Еще есть дело...  Тихо,  тихо,  учти, Циклоп, - от хибары на этот раз
подальше.  В  продуктовом  за  праздники  много  денег  собралось.  И  харчи
прихватим... Ну ты как? Или драпать кинешься?
     - Принимаю.  Только в промтоварный заглянуть не мешает.  Он рядом, хоть
денег там  и  не  будет:  в  праздники не  торгуют.  И  барахлишка порядочно
приберем.  Но...  -  озабоченно покрутил головой Ягнюков, довольный тем, что
его  слушают  с  настороженной заинтересованностью,  -  без  машины  нам  не
обойтись, на себе много не уволокешь.
     - Мальчики,  -  сказала Ванда,  - о машине не беспокойтесь. Надо только
поехать в Целиноград.
     Ванда кокетливо отстранилась от Бережного, который со словами "Толково,
милашка!" бросился ее обнимать. Ягнюков надменно-двусмысленно улыбался.
     - Коля,  собирайся! - восторженно произнес Бережной, посмотрев на часы.
- Надо торопиться.
     Оставив  спутников  около  глухого  деревянного целиноградского забора,
Ванда толкнула калитку:  выжидала,  пока на лай собак кто-нибудь выглянет из
дома.  Лай вскоре стих,  Ванда вошла в  дом,  мужчины прислонились к забору,
собаки озабоченно забрехали.  Из калитки вышел крепкий низкорослый мужчина с
легкой проседью в густых,  неприглаженных черных волосах. На нем был помятый
серый шерстяной костюм,  белая сетчатая рубашка,  на босых ногах - войлочные
шлепанцы.  С  грубоватой,  но  приветливой усмешкой он  сказал  поджидавшим:
"Нестеров".  Те молча и поочередно пожали протянутую руку и потянулись вслед
за хозяином в дом, не обращая внимания на гневное бешенство метавшегося пса.
     - Рад гостям,  -  приговаривал Пестеров,  ставя на стол примелькавшуюся
бутылку  водки,  пододвигая к  чинно  сидевшим друзьям тарелочки со  скудной
закуской,  сетовать на которую неожиданным гостям не приходилось.  -  Друзья
Ванды  -   мои  друзья.   -   Пестеров  обвел  взглядом  сидевших,  спросил,
одновременно обращаясь к Ванде и ко всем остальным трем сразу. - За рулем-то
кто будет сидеть?  - Но, спросив, слегка смутился, почувствовав неуместность
того,  что он не разобрался в том,  кто здесь главный.  - Пойдемте, - сказал
Пестеров Бережному - покажу машину.
     Впрочем,   в  гараже  отсутствовавшие  пробыли  недолго.   Машина  была
исправна.   Возвратившись,  Бережной  садиться  не  стал,  движением  головы
показал,  чтобы и  остальные не  рассиживались.  Те  торопливо поблагодарили
хозяина за  угощение и  за  одолжение,  вышли во  двор,  где  стояла машина,
выведенная уже  из  гаража.  Ягнюков решительно открыл  переднюю дверцу,  но
посадил туда Колю,  сам вслед за  Вандой уселся на заднем сиденье.  Пестеров
отворил ворота, машина дернулась, за нею повисло оседающее пыльное облако.
     Навалившись на спинку переднего сиденья, Ягнюков неожиданно сказал:
     - Ребятишки! А ведь после того, как вы пощипали столовую, сторожа стали
меньше спать,  в Елизаветинке можем засыпаться. Витя! Давай изменим маршрут.
Мы  можем  проехать  через  "Базайгырский".  Возле  недостроенного  клуба  я
приметил складик промтоварный. Кажется, его никто не охраняет...
     - Ладно...  -  отозвался после долгого молчания Бережной,  который,  не
поворачиваясь,  следил за пустынной степной дорогой. - Будь по-твоему, чтобы
не  попасться.  И  впрямь,  даже волк по  два раза в  одном месте не бывает.
Только склад вы сами щупать будете, я сторожить машину стану.
     Машина остановилась недалеко от "места". Ягнюков неопределенно хмыкнул,
озлобленно пожал плечами,  двинулся не оглядываясь,  осматриваясь.  Сторожа,
как и надеялись,  не было. Ягнюков подскочил к массивным дверям, монтировкой
заколотил по замку.
     - Тише, тише, - мертвенно-настороженно шептала Ванда.
     - Приготовились,   ребятишки,   -   приглушенно   скомандовал  Ягнюков,
отбрасывая   искореженный  замок   и   распахивая  со   скрипом   двери,   -
перетаскивать...
     В тусклом, но Довольно явственном лунном свете виднелись черные россыпи
обыкновенного угля и груды дровяных чурбаков.
     - Незадача,  -  огорченно  свистнул  Ягнюков,  пятясь  и  разочарованно
помахивая монтировкой.
     - А все ты,  - угрюмо набросилась на него Ванда, - товары нашел! Хоть к
Виктору не возвращайся...
     Ее  сердитое  брюзжание оборвал  встретивший их  Бережной -  причудливо
мелькал в черном воздухе ночи красный огонек папироски - увидел пустые руки,
пропустил к машине Ванду и Ягнюкова, участливо обнял за плечи Колю и сказал,
обращаясь ко всем:
     - Ничего...  Только -  неужели пропала ночь,  мужики?  Циклоп, куда еще
податься можно, пораскинь мозгами?
     - На свиноферме неподалеку можем поросят заграбастать.  Тут - небольшой
крюк.
     - Поросят так поросят. На безрыбье и рак рыба.
     Бережной выкинул окурок,  развернул машину,  светя только подфарниками.
Они вновь оказались на шоссе. Остановили машину, разглядев несколько столбов
с горящими,  далеко видными по степи электрическими лампочками. Но слышались
голоса,  чудилось грабителям в  холодном воздухе  оживленное сытое  хрюканье
свиней,  ферма была  освещена.  Прошла женщина в  распахнутом ватнике,  неся
тяжелое ведро с  помоями,  оттуда,  где стоял Бережной.  Он все рассматривал
пристально и безнадежно: можно было увидеть легкий пар над ведром.
     - Не везет,  -  с ожесточением выдохнул Бережной.  - Не обмозговали, не
подготовились.  Понял,  Витя? Не подготовились. Теперь поворачиваем оглобли.
Никуда, кроме как домой.
     Поставили машину в  неприметной тени забора.  Сами никуда не  выходили.
Коля  безучастно и  покорно сидел  за  столом и  когда вновь пили,  и  когда
Бережной устало говорил:
     - Хорошо,  что с поросятами не стали связываться. Хлопот и визгу много,
горя такого хлебнуть могли!  Так что пусть поросятки становятся кабанами.  А
вот  на  скотобазе можно  побывать.  Я  приметил тут  одну.  Телка не  будет
визжать, да это тебе не мелочь, а крупный рогатый скот.
     Вечер  был  слегка  омрачен  тем,  что  Коля  Ерошенко неожиданно полез
драться с Ягнюковым.  Он грубо ударил Циклопа в плечо,  разозленный тем, что
тот подсмеивался все время,  как казалось Коле, над ним и, что было особенно
унизительным,   в   присутствии  Ванды.   Ягнюков,   не  очень  разозленный,
нацелившись в  подбородок Николаю,  попал все-таки в  грудь,  так  что  Коля
отлетел  на  кровать.  Ванда,  довольно  улыбаясь,  наблюдала  драку,  будто
собиралась   подзадоривать  дерущихся,   но   Бережной,   с   добродушностью
признанного вожака,  грубо обнял Ягнюкова за талию,  а  Коля и сам дальше не
стал  драться.  Проснувшись вечером,  зла  они  не  помнили,  но  особенного
дружелюбия также не проявляли.  Глубокой ночью все мужчины залезли в машину,
не зажигая огней,  выехали из Елизаветинки и  с потушенными фарами поехали к
скотобазе.  Ждать  оставалась  Ванда.  Она  безмятежно прощебетала вдогонку:
"Успеха,  мальчики!",  на  что  Бережной подчеркнуто демонстративно сплюнул.
Остальные отмолчались. Подойдя к темному помещению и прислушавшись к дыханию
животных,   Бережной  высадил  окно,  рама  которого  еле  держалась,  потом
подтолкнул Николая,  чтобы тот лез первым.  Но оказавшись в телятнике,  Коля
стал поджидать остальных. Засветив спичку, Ягнюков молча показал на крайнего
бычка.  Все  согласно навалились,  связали  его,  закрыли  морду  скомканной
тряпкой, поволокли к машине.
     - Теснее  стало,  ребята?  -  захохотал  Бережной.  Ягнюков  озабоченно
наклонился к нему:
     - Куда путь держать будем? Дома-то появляться...
     - Первый раз слышу от тебя разумные слова, - покровительственно заметил
Бережной.  - Поедем в Целиноград, машину возвратить пора, да и корешка Ванды
терять нечего - пригодится.
     - Мы бычка привезли,  может,  купите,  - чуть смущаясь, сказал Бережной
Пестерову. Тот, сообщнически улыбаясь, ответил:
     - Много дать не могу. По сходной, обоюдной выгодной цене, если...
     - Сговоримся,  -  обрадованно хлопнул его  по  спине Бережной.  -  Тащи
бычка, ребята, в дом, отметим благополучный конец.
     Коля Ерошенко постоянно чувствовал себя в  борьбе с  двумя состояниями.
Одно  -   была  зависть  к  Бережному,  стремление  быть  таким  же  ладным,
независимым в  жизни,  так же  просто и  умело обращаться с  людьми,  так же
просто и весело обнимать Ванду, например. С другой стороны, часто в сознании
Коли всплывал Саша Пушкин,  с  его  смешливым "Давай -  обрываться,  пока не
поздно?"  Тогда  Колей  овладевало сильное  желание  вскочить и  убежать так
далеко,  чтобы никогда не увидеть больше ни Бережного,  ни Ягнюкова, а Ванду
можно видеть,  но  так,  чтобы она  его не  видела.  Но  разве спрячешься от
Бережного?  Коля отрывался от воспоминаний, видел, как Бережной с притворной
навязчивостью пьяного восторга трясет руку  хозяина,  одолжившего машину,  и
слышал, как Бережной говорил:
     - Ты  меня  уважил -  друзьями расстаемся.  При  случае обязательно еще
что-нибудь подкинем.
     Пестеров проводил их, ласково посматривая на Ванду.
     Утром, умываясь, Ягнюков проговорил:
     - Андрюха,  корешок,  наверное,  обижается...  Надо  бы  пригласить  на
"дело".
     - Ты и  пригласишь,  -  отрешенно поморщился Бережной.  -  У  меня рука
гноится, не хотел врачам показывать.
     Размотав бинт  и  с  сожалением глядя на  воспалившуюся руку,  Бережной
сказал:
     - У Андрея характер горячий, стрельбу любит. Вы - там осторожнее...
     В  общежитии строителей в  Шортандинском Андрей Слипенький сидел один в
комнате. При виде гостей он обрадованно встал. Ягнюков шагнул к нему, слегка
наклонившись, крепко пожал руку, но говорить стал не о себе:
     - Андрюша, знакомься с геройским парнем - Колька Ерошенко. Я побоялся в
столовой работать,  под носом все-таки,  а они -  Ягнюков поощрительно повел
рукою в сторону Ванды, пренебрежительно прислонившейся к косяку двери, - они
не сдрейфили. Больше двухсот сорвали и харчей на полмесяца приволокли.
     - Настоящих людей люблю и  ценю  -  отрывисто и  одобрительно выкрикнул
Слипенький. - Вот тебе моя рука. Дарю личное оружие.
     Принимая в руки обрез от ружья 16 калибра, Коля Ерошенко удовлетворенно
почувствовал,  что  заканчивается та  страшная,  мучительная  раздвоенность,
терзавшая его несколько недель все ожесточеннее и неотступнее.  Здесь, вдали
от постоянно тяготившего его Бережного, он почувствовал себя самостоятельным
человеком.  Чувство  освобождения было  таким  приятным,  таким  облегчающим
жизнь,  что он готов был делать что угодно вместе с этими ребятами, особенно
со Слипеньким,  с готовностью признавшим его, Колино, мужество. Даже Ягнюков
не топорщился,  как обычно,  не подсмеивался, не смотрел с пренебрежительной
усмешкой.  Коля,  проверяя  обрез,  заглядывал  внутрь  -  там  было  пусто.
Поглаживая  приклад,   он  слушал,   как  Слипенький,   явно  довольный  его
поведением, проговорил:
     - Патронов пока нет. Но ты не горюй. В ближайшие дни будут. Ну, ребята,
что долго рассусоливать?  В  зерновом институте есть чудесный магазинчик,  в
котором можно много кое-чего подцепить. Но без транспорта работа не пойдет.
     Наступило молчание. Ванда оторвалась от притолоки, кокетливо начала:
     - Мальчики,  так быстро второй раз замуж я выходить не стану - никто не
поверит...
     - Да  заткнись ты  со своим замужеством,  -  грубо оборвал ее кокетство
Слипенький.  -  На твоем хахале свет клином не сошелся,  да и  машину найдем
получше его поганой керосинки.  Ладно,  ребята,  теперь о деле спокойно,  за
столом потолковать надо. Сиди, сиди, Коля, я сам в магазин сбегаю.
     Как  обычно,  водки  было  вдоволь,  Коля  старался пить  больше  всех,
вспоминал  подробности своих  воровских  похождений.  Ягнюков  несколько раз
порывался выскочить в  коридор,  говоря,  что  надо  бы  пройтись,  довольно
открыто  призывая  к  тому  же  взглядами Ванду,  но  та  не  отзывалась,  а
Слипенький придерживал Ягнюкова,  принуждая слушать расходившегося Ерошенко.
Наконец,   Слипенький,   собрав  круговым  движением  рук  стаканы,  сказал,
отодвинув их в середину стола:
     - Потрепались,  ребятишки.  Теперь о  деле поговорим.  Ванда,  смотайся
скоренько за Люцией.  -  Подождав,  пока дверь закроется, пока затихнет стук
каблуков,  сбегавших по лестнице, Слипенький, чуть понизив голос, продолжал.
- Значит,  Ванда и  Люция поднимут руки на шоссе "Мол,  подвези,  приятель!"
Только  он  остановится,  мы  подскочим.  Дуло  в  затылок,  любого шоферюгу
обратаем. А кончим "дело" - пусть убирается на все четыре стороны: мы ему не
нужны, он нам не нужен...
     Ерошенко лихо улыбнулся:
     - Дядя Андрей, патронов-то нет, если шофер кинется, что тогда делать?
     - А тебе обязательно патроны?  Не дрейфь,  за патронами дело не станет.
Но ты, в случае чего, наверни по черепу, чтобы норов свой не показывал.
     В дверь шмыгнули Ванда и Люция.
     - Девочки,  вы чуть-чуть опоздали,  -  галантно начал Слипенький,  - но
доверьтесь мужчинам - все будет в порядке.
     Однако когда настал день,  назначенный для угона машины, в общежитии не
оказалось Ягнюкова.  Слипенький послал Ванду  и  Люцию сходить в  столовую и
магазины,  но с каждым часом становилось все яснее, что струсивший Циклоп не
появится.
     - Какая трусливая сволочь!  -  без устали ругался Слипенький.  -  Любит
готовое жрать. Но каждый будет жрать свое, честно заработанное. Коля! Ты без
внимания  на  эту  скотину,  наплевать нам  на  него,  без  него  все  чисто
сработаем.
     На  автобусе добрались до  конца Шортандинского.  Вечерело.  На дальнем
конце степи малиновым огнем горел долгий степной закат.  Сильно пахли травы.
Люция  и  Ванда  торопливо пошли  вперед.  Легко  стучали  по  дорожной пыли
сандалии.  Облюбовав удачное место для засады -  кусты и несколько деревьев,
Слипенький и  Коля  Ерошенко  сели  на  землю.  Вслед  за  донесшимся звуком
надсадно работающего мотора,  на дорогу вдалеке выехал и стал приближаться к
месту засады грузовик.  Кроме шофера,  в машине никого не было -  это острые
глаза Слипенького разглядели издалека.
     - Делайте,  что нужно,  девоньки. Становитесь, он затормозит, - громким
голосом приказал Слипенький.
     Девушки  озабоченно  замахали  руками,   притворно  улыбаясь.  Грузовик
замедлил ход,  остановился,  металлически скрипнули тормоза.  Шофер  любезно
приоткрыл дверцу. Люция мгновенно встала на подножку, левой рукой растворила
с  силой дверцу так,  что шофер,  не успевший выпустить скобы,  повалился на
сиденье,  а  правой рукой быстро выхватила из  гнезда ключ зажигания.  Мотор
сразу  заглох.   Шофер,   опомнившись,   бросился  за  Люцией,   не  понимая
случившегося.
     - Ты что,  сдурела? - крикнул он растерянно. И отшатнулся в тревоге. На
него  смотрело черное дуло  обреза и  хладнокровные глаза  паренька в  серой
кепке.  Шофер застыл в недоумении,  но мужчина, выросший рядом с вооруженным
пареньком, растопырил угрожающе левую пятерню и грубо заорал:
     - Ша, приятель! Коля, будет трепыхаться, жми на гашетку! Девочки, сюда!
Забирайтесь в кузов. Люци, давай ключ! А ты, цыпленок, иди в кузов.
     Машина,  некоторое время интенсивно подергиваясь,  все-таки тронулась с
места.  Шофер сидел на скамейке, стиснутый двумя девицами, Коля держал обрез
наготове. По сторонам шофер посматривать не решался. Все молчали.
     Ночь тем временем наступила окончательно, грузовик пробирался окольными
улицами Елизаветинки,  еле  слышно гудя  мотором.  Ванда наклонилась к  окну
кабины:
     - Заезжай к нам. Мой должен быть дома, возьмем его. Нас мало, а тут еще
этого типа надо караулить.
     Слипенький  затормозил  в  узком  переулке, Ванда  спрыгнула, заботливо
поддерживаемая сильными руками Андрея.  Растворилась в темноте.  В отдалении
гулко  хлопнула  дверь,   еще   дальше  отозвались  на   этот   ночной  звук
встревоженные собаки,  блеснул свет.  Почти  сразу же  Ванда вновь появилась
около грузовика,  сопровождаемая высоким,  хмурым и молчаливым мужчиной.  Он
безмолвно поднял воротник пальто и сел в кузов.  Ванда,  не сказав ни слова,
расположилась в кабине. Дверца тихо затворилась. Машина продолжала следовать
по  плохо освещенным улицам Елизаветинки.  Они остановились еще два раза,  и
каждый раз  машина пополнялась новыми искателями приключений.  Они выглядели
так же хмуро, как мужчина, приведенный Вандой, и были так же неразговорчивы
     Грузовик долго  петлял во  мраке  ночи,  слабо  светили звезды,  тускло
белела пыль,  развеиваемая ветром Тягостно молчал шофер, да и остальным было
не до разговоров Коля держал обрез дулом вниз, при толчках укороченный ствол
пустого  оружия  упирался  в  колено  рядом  сидящего  шофера,   но  тот  не
отодвигался и вообще не чувствовал страха.
     Машина  дернулась,   остановилась,  мотор  продолжал  работать,  слегка
сотрясая корпус грузовика.
     - Вагнер!  -  негромко позвал Слипенький.  -  Ты останешься здесь Коля,
отдай  ему  оружие и  пошли.  -  Коля  передал обрез  человеку,  который был
знакомым Ванды,  остальные -  двое  -  успели перелезть через борт  машины и
дожидались Слипенького и Ерошенко на земле.  Коля хотел сказать Вагнеру, что
обрез не заряжен,  но шептать не захотелось,  а открыто сказать - кто знает,
что мог бы выкинуть шофер.  Слипенький закрывал дверцу кабины,  Коля влез на
ребро борта,  готовясь спружинить и  помягче спрыгнуть,  но ноги сорвались у
него - и он упал на дно кузова от резкого, властного окрика:
     - Не копайтесь,  граждане,  здесь,  проезжайте дальше! - Из темноты под
навесом выступил пожилой человек в ватнике и сапогах. Увидев, что незнакомые
люди замерли около машины, сторож строго крикнул:
     - Не подходите к магазину - буду стрелять!
     - А,  черт! - с отчаянием выругался Слипенький и подал команду своим: -
Скорее усаживайтесь! Готово? Тронулись!
     Тогда только Коля  заметил неприметную усмешку на  лице шофера.  И  ему
стало страшно не оттого, что он делает что-то глупое, зазорное и преступное.
Его  пронизало чувство ужасной бесполезности того,  что  он  сейчас глубокой
ночью сидел в машине с грабителями, с людьми, ему чуждыми, людьми недобрыми,
любящими  деньги  и   водку.   Это  коснулось  Колиного  сознания  настолько
неожиданно, причинило такую незнакомую колющую боль в груди, что Коля забрал
обрез  у  Вагнера и  опять сел  рядом с  шофером,  но  в  эту  минуту машина
остановилась  посреди  степи.  Помедлив,  Слипенький  развернул  грузовик  в
пшенице.
     Там все вылезли,  стали курить,  разминаться.  Вагнер с  Вандой отошли,
Коля прилег на землю, отодвинув подальше опостылевший обрез, двое безымянных
людей  стояли,   прислонившись  к   заднему  борту  грузовика,   ожесточенно
вспыхивали папироски. Слипенький протянул папироску шоферу:
     - Будем говорить начистоту -  хрипло проронил Слипенький.  -  Ты понял,
для  чего  твоя  машина.  На  твоем  "газоне" мы  отвезем  в  надежное место
кое-какие товары,  после чего возвращаем тебе в целости и сохранности. Ты не
видел нас -  мы тебя. Дурить не советую: мы - народ бывалый, можем по черепу
дать, а можем и отблагодарить. Будешь молчать - и тебе что-нибудь перепадет.
Соображай,  друг,  что лучше...  -  Слипенький подождал,  но  шофер только с
усилием сказал, глухо и без интонации:
     - Оно, конечно, соображать... лучше...
     Слипенький вздохнул,  покачал непонятно кому и зачем головой, потушил о
каблук сапога тлеющий окурок,  потом  все  так  же  сосредоточенно плюнул на
него, быстро отшвырнул, крикнул: "Поехали!"
     Коля  узнал  придорожные кусты,  из  которых они  несколько часов назад
выскочили,  чтобы захватить машину.  Взглянул, вспомнил о Люции. Она сидела,
нахохлившись,  в  углу грузовика,  не  пошевелившись все  это время:  то  ли
чувствовала себя нездоровой,  то  ли  была не  в  духе.  Машина по  окраинам
Шортандинского подъехала к промкомбинату.  Привстав на подножку,  Слипенький
разглядел то,  что  хорошо видно  было  тем,  кто  находился в  кузове.  Они
подъехали почти  вплотную к  забору,  подальше от  ворот  промкомбината.  На
территории  предприятия горели  лампочки,  время  от  времени  ходили  люди,
слышался даже  гул  взволнованных голосов,  из  часто  приотворявшейся двери
мелькающим большим пятном ложился на  землю  свет.  Слипенький разочарованно
присел на подножку, но безмолвие длилось недолго:
     - Третьей  попытки  делать  не  будем.  Пора  вздремнуть.  Сейчас  -  в
общежитие, а на зорьке смотаемся еще в одно место.
     Стараясь  не  особенно грохотать,  прошли  по  пустынным,  неосвещенным
коридорам общежития,  шофера положили в  середине,  так,  чтобы  он  не  мог
встать,  не отодвинув кроватей Вагнера и Слипенького, Ванда и Люция легли на
одной кровати в углу, они озабоченно шептались, но Слипенький зло прикрикнул
на них.
     Коля  Ерошенко заснул,  сквозь сон  слыша,  что  по  стеклам окон  стал
потихоньку стучать  дождик.  Почти  сразу  же  после  того,  как  он  ощутил
блаженную тяжесть сна, его грубо растолкал Слипенький:
     - Царство небесное проспишь, пора отправляться.
     В  машине,  которую Слипенький без передышки гнал к неизвестной никому,
кроме него,  цели, все сразу съежились от ледяного осеннего ветра, от дождя,
бившего холодными струями по лицам Все чаще машина буксовала,  соскальзывала
колесами с середины дороги,  с трудом выбиралась из глинистой жижи. Внезапно
мотор поперхнулся и  заглох.  Грязь обволокла Слипенького,  спустившегося из
кабины и поднявшего капот.
     - Ничего страшного, - спокойно сказал шофер, отстранив Колю и перелезая
из кузова на подножку.  Он открыл дверцу кабины,  которую только что с силой
захлопнул Слипенький и добавил: - Мотор перегрелся. Дальше дорога похуже, до
рассвета часа полтора, не больше осталось Может, вернетесь?
     - Ты прав,  приятель,  -  согласился Слипенький, от которого можно было
ожидать всего,  но только не спокойствия.  - Садись за баранку, крути назад,
отвезешь нас -  свободен.  Об уговоре напоминать не буду:  продашь - на краю
света найдем.
     Преодолевали грязь несколько часов.  Было за полдень,  когда измазанный
грузовик остановился около общежития в Шортандинском.
     - Тебя  хватились,  наверно,  -  дружелюбно  говорил  Слипенький  -  Не
задерживаем больше А может,  останешься? Пропустим по маленькой, согреешься.
Как видишь, и нам нелегко.
     - Мне спешить надо,  -  сказал шофер,  пристально смотря ему в глаза. -
Сейчас машину вымою, да и поеду, погодой оправдаюсь...
     Не прощаясь,  он включил зажигание,  мотор послушно заревел. Слипенький
посмотрел вслед  отъезжающей машине,  сделал  движение,  чтобы  догнать,  но
спустился с крыльца общежития,  на котором стоял,  и дальше не пошел. Машина
проехала,  не  останавливаясь мимо  разборной  водоколонки,  и  выбралась на
шоссе, ведущее в Целиноград...
     Никому  не  удалось больше  совершить ни  одного преступления.  Милиция
арестовала всех вскоре после заявления шофера.
     Не зря Слипенький так тревожно смотрел вслед отпущенной машине.  Михаил
Гречишкин,  торопясь,  миновал  все  села  и  совхозные усадьбы  на  пути  к
областному центру;  и  еще не стемнело,  когда он давал показания работникам
Целиноградского уголовного розыска.  Следователь быстро записывал карандашом
приметы преступников,  изредка переспрашивая: "Голос какой?", "На нем пиджак
был?", "А вторая девица - блондинка?", "Оружие узнаешь?" Папка захлопнулась.
Следователь пожал ему  руку,  сказал:  "Забыл твои данные записать...  "  На
мгновение воротились,  потом оба вышли.  Когда машина Гречишкина выезжала из
Целинограда,  его  обогнала синяя  юркая машина с  мигающим синим фонарем на
крыше и красной полосой на борту со словом "милиция". За синим "газиком" шел
грузовик почти черного цвета с зарешеченными окнами.
     Ни  на  следствии,  ни  на  суде преступники не  запирались.  Они  были
изобличены в  попытках  совершить  кражи  подробными и  точными  показаниями
Гречишкина, не могли они скрыть и прежних преступлений.
     ...На   ладного  крепкого  паренька  мало  кто  смотрел  сейчас.   Коля
расставался с тягостными воспоминаниями, обращаясь внутренним взором к тому,
что его привело к сегодняшнему дню: почти два года в колонии. Ни разу его не
потянуло к  водке  -  внезапно опомнившись от  пьяного угара,  он  никого не
боялся,  от  него  отступились  те,  кто  хотел  бы  иметь  дело  с  прежним
бесшабашным  гулякой,   удалым  подручным  грабителей.   Коля   Ерошенко  не
расставался с  учебниками,  а если был занят не книгой,  то был в цехе,  где
увлеченно ощупывал детали - он приобретал специальность слесаря-сборщика. Он
окончил  восьмилетку.  Народный суд  по  представлению администрации колонии
досрочно освободил его.
     Теперь он  был взрослым человеком.  Он это знал.  Разве не он удивлялся
своему глупому существованию в Елизаветинке? Разве не он радовался тому, что
сидит,  учит уроки,  рассматривает картинки в  учебниках,  разве не  он  был
безмерно рад тому,  что может держать в руках слесарные инструменты,  что он
делает что-то  осмысленное,  чистое,  чего не  нужно прятать от людей,  что,
наоборот, дает право гордиться сотворенным, ждать человеческого, может быть,
скупого, но доброго признания? Воспоминания все меньше кололи,  все  большим
уважением проникался Коля к  себе.  Он  опомнился от  размышлений,  шагнул в
вагон  подошедшего поезда,  наполовину пустовавшего:  в  его  отделении,  за
столиком чуть навеселе сидел приятный добродушный старик в  такой же  форме,
на которую Коля насмотрелся только что на станции, но китель был чистенький,
и  пуговицы сверкали на  закатном солнце.  Кивнув  на  чемоданчик в  Колиных
руках, старик спросил ласково:
     - Из гостей или в гости?
     Коля  поставил чемоданчик под  стол,  сел  против  старика,  потянулся,
ответил, слегка смутившись и усмехаясь:
     - Из гостей.



И.АНТИПОВ

КТО ПРОГЛЯДЕЛ РЕБЯТ?


     В  следственном деле  трех  молодых парней были  такие  слова:  "Как-то
вечером мы  собрались на квартире у  Павла Лозинова.  Говорили о  многом.  И
вдруг надумали украсть на ипподроме оружие.  Мы знали,  что там хранятся для
спортивных стрельб пистолеты... "
     Вот  ведь  как  все  просто:  собрались на  квартире у  одного из  трех
приятелей,  сидели,  шутили и ни с того ни с сего "надумали украсть оружие".
Вроде как бы осенило молодых людей,  один сказал,  мол,  пойдем искупаемся в
бассейне,  а  другой предложил:  "Нет,  лучше  совершим кражу огнестрельного
оружия". И все согласились.
     А вот еще один документ, из которого постепенно становится ясно, откуда
взялось это  неожиданное и  нелепое на  первый  взгляд  предложение пойти  и
украсть оружие.
     Оказывается,  первое  преступление Павел  Лозинов,  Геннадий Чапиков  и
Виталий  Крайнов  совершили год  назад.  Тогда  они,  окончив среднюю школу,
прихватили  с  собой  школьный  столярный  инструмент:   рубанки,   фуганки,
стамески.  Украденные вещи они не  выбросили за ненадобностью и  не продали,
как  это  иногда делают опустившиеся любители выпить:  стянут подвернувшуюся
под руку вещь,  продадут и  на  вырученные деньги купят бутылку водки.  Нет,
молодые  люди,   стараясь  не  обидеть  друг  друга,  поделили  между  собой
украденный школьный учебный инструмент.
     Может быть, ребята страстно увлеклись столярным делом? Однако никого из
них столярное ремесло как таковое не интересовало.  И вовсе это была никакая
не блажь. Ребятами руководил трезвый расчет.
     Вот тут-то и вырисовывается суть происходившего. Все трое были довольно
способными,  сообразительными.  И как они решили,  консолидировавшись,  куда
хотели  направить свои  способности?  Стать  авиаконструкторами,  летчиками,
моряками?   Может  быть,   исследователями  пустынь  или  океанских  глубин?
Покорителями космоса?  Нет.  Они сознательно,  расчетливо и обдуманно решили
стать ворами. Иждивенческая философия показалась им заманчивой. Пусть другие
что-то там строят,  изобретают, кого-то лечат или кого-то учат. Они же будут
точить, грызть, сосать чужое.
     Они ничем не привлекали к  себе внимания.  Они действовали тихой сапой.
Они не  только не дебоширили,  не имели приводов в  милицию,  они прямо-таки
восхищали всех вежливостью,  исполнительностью,  практической сметкой.  Вот,
например,   характеристика,  выданная  одному  из  них,  Геннадию  Чапикову,
начальником геологоразведочной партия,  где молодой человек временно работал
после окончания одиннадцати классов (как же,  ведь если не работать,  сочтут
тунеядцем):    "Скромен...    увлекался   радиоделом,   научился   управлять
автомашиной... "
     Таким  же  трудолюбивым,  расторопным,  скромным показал  себя  Виталий
Крайнов, поступивший на одно из алма-атинских предприятий. За короткое время
он  овладел  специальностью  фрезеровщика,   проявлял  живой  интерес  и   к
слесарному делу,  и к технике автогенной сварки. Правда, этот пытливый юноша
любил исподтишка словчить,  используя станок,  на котором работал, выполнить
"левый" заказ,  так сказать, подработать "на стороне". Те, кто работал с ним
- коллектив завода,  мастера, наставники молодого рабочего - или не замечали
его  "левых" дел,  или  смотрели на  это  сквозь пальцы:  пусть мол,  парень
"сшибет левака, дело молодое, брючишки купит, свитерок..." Да, на левачество
такого рода не  распространяются правовые санкции,  это относится к  области
морально-этических проблем,  об  этом следует спросить у  тех,  кто считался
наставником и  воспитателем практичного юноши на заводе,  спросить,  неужели
они не видели, что это за человек? А человека всегда видно.
     И вот в один из вечеров Крайнов надел отцовский китель и отправился "на
дело".  Кстати,  работал он в  депо железнодорожной станции.  Пытливый юноша
заранее выяснил,  что  в  кассу  депо  поступила большая сумма  денег и  что
заперты они в сейфе.  Подручным Крайнов решил взять Павла Лозинова. Третьего
он  счел лишним,  так подсказала ему практическая сметка.  Да  и  при дележе
больше достанется.
     Непонятно,  почему (и  это особый разговор) ночной сторож депо именно в
этот вечер был мертвецки пьян и спал непробудным сном. Таким образом, первая
преграда, которая могла возникнуть на пути преступников, отсутствовала.
     Металлический  шкаф,   где  хранилось  "сварочное  хозяйство",  вопреки
правилам техники  безопасности,  был  не  заперт.  Второй  преграды на  пути
преступников не было. Взяв из шкафа кислородный баллон и автогенный аппарат,
они  спустились в  канализационный колодец.  Не  зря  любознательный Крайнов
осваивал сварочное дело.  На  месте преступления он  включил резак,  чиркнул
спичкой.  Вспыхнула  ослепительная струя  пламени.  В  считанные минуты  она
развалила оконную решетку, а затем и дверь кассового сейфа. "Дело" завершили
в половине третьего ночи.
     Одиннадцать тысяч рублей оказались в руках этих юнцов,  продумавших все
детали "операции" не  хуже  матерых уголовников.  Деньги были поделены между
ними  поровну,  копейка в  копейку.  Свою "долю" Крайнов,  надежно упаковав,
спрятал на крыше сарая под толью,  а Лозинов оказался даже изобретательнее -
ночью он выкопал в  своем саду куст розы и  под его корни упрятал стеклянную
банку с деньгами.
     Обычно  в  историях такого рода  преступники,  похитив деньги,  идут  в
ресторан,  кутят,  сорят деньгами,  ведут "широкий" образ жизни,  становятся
необыкновенно щедрыми и расточительными,  они зачастую даже теряются, что же
им купить,  а напившись, как правило, попадают в руки дружинников и затем на
скамью подсудимых.
     Крайнов и Лозинов, похитив огромную сумму денег, не истратили ни одного
рубля.  Больше того,  они  не  позволили себе купить даже бутылку вина.  Они
настороженно  выжидали,   пока  утихнет  шум,   улягутся  страсти,  иссякнут
разговоры.  Лозинов в  это  время  позволил себе  заказать в  ателье дорогое
пальто.  Прошло время, и он достал из тайника деньги, выкупил заказ. Покупки
делались  осторожно,  чтобы  не  вызвать  подозрения и  обмануть  доверчивых
родителей.  Появились костюмы,  "спидолы",  магнитофоны. А родители не могли
нарадоваться -  вот,  мол,  ребята  стали  сами  зарабатывать,  да  еще  как
зарабатывать!  Ну что ж,  на то и  рабочий класс.  И  было им невдомек,  что
слишком уж  легок заработок у  этих "работяг",  слишком много они  позволяли
себе покупать дорогостоящих вещей,  для чего необходимы и  время,  и деньги,
что все это не так просто.
     Таким образом,  расчетливые преступники учли даже психологию родителей:
"Повзрослели, возмужали сыночки".
     Геннадий Чапиков оказался поглупее,  мельче были у  него и  доходы,  он
стал мелким вором - угнал спортивный велосипед и сказал родителям, что, мол,
записался в спортивную секцию, а там, дескать, всем выдают такие велосипеды.
На складе вагонного депо он похитил дорогой радиоприемник и  тоже принес его
домой,  а родители,  разумеется, опять поверили, что радиоприемник куплен на
"кровные, трудовые". Ведь парень тоже работал в геологоразведочной партии и,
ясное дело, зарабатывал.
     Было бы нелепо думать, что трое этих предприимчивых юношей остановятся,
став  на  преступный путь.  Первые опыты у  всех  троих удались,  можно было
помечтать о  будущем,  о более серьезных "делах",  о "мокрых делах".  Но для
этого нужно было добыть оружие,  не какие-то там ножи, а настоящие пистолеты
с настоящими боевыми патронами.
     И  снова тот  же  почерк расчетливых преступников.  Крайнов,  Лозинов и
Чапиков узнали,  что  недавно построен новый тир,  что оружие на  его складе
пока  никем  не  охраняется.  Вот  тут-то  и  пригодилась сноровка Крайнова,
овладевшего на заводе профессией слесаря,  пригодился и  сохраненный до поры
до времени инструмент,  украденный в  школе.  В  результате шесть пистолетов
системы Марголина и  несколько сот боевых патронов стали добычей трех юнцов,
поставивших перед собой ясную цель,  -  воровство,  преступление,  убийство.
Пистолеты взялся на два дня спрятать у себя Чапиков,  ему особенно нравились
эти  орудия  убийства.  А  затем  пистолеты  без  лишней  суеты  с  завидным
хладнокровием среди бела дня были сложены в картонный ящик,  прикрыты сверху
книгами и  переправлены в  надежный тайник.  Кто  знает,  какую  беду  могло
принести людям содержимое этого тайника?
     Но  подвела  мелочь.  Тот  самый  пустяк,  который подстерегает каждого
преступника,  как бы  расчетлив и  хладнокровен он  ни был.  Как часто перед
судом,  вслух  или  про  себя,  преступники с  досадой говорят:  "Попался на
пустяке".  Все продумано,  преступление совершено,  зверь уполз и  затаился,
кажется,  все  позади,  и  вдруг...  "Не  будь этого пустяка..."  -  говорит
преступник.
     Но  не  может  не  быть  этого пустяка,  потому что  преступник окружен
людьми,  которые  всегда  и  неизбежно стремятся очистить  наше  общество от
ползучих  гадов  в  человеческом облике,  воров,  кровавых убийц.  И  всегда
преступника настигает возмездие.
     Так же произошло и на этот раз.  Здесь нет ничего необычного.  Геннадий
Чапиков приехал к  родственникам в Челябинск,  чтобы погулять на свадьбе,  и
захватил с  собой оружие.  Случайно оружие заметили люди  простые,  честные,
знающие цену человеческой жизни.  И  вот  теперь на  столе перед полковником
милиции лежит большой черный пистолет - улика и доказательство.
     Нет нужды говорить,  как был распутан весь клубок. Данная статья совсем
не ставит целью занять читателя искусным расследованием преступления, а было
оно  и  впрямь искусным.  Все трое расчетливых негодяев оказались на  скамье
подсудимых.
     Вернемся к словам одного из трех парней,  записанных в деле, с которого
и  начался этот  разговор.  На  суде  юноши  казались стороннему наблюдателю
наивными простачками,  "зелеными", этакими глупышами, которые не ведают, что
творят.  У них подкупающе честные лица.  Они говорят,  что налет на ипподром
имел исключительно мирные цели.  Молодым людям, видите ли, очень уж хотелось
потехи ради пострелять из пистолетов.
     Когда  все  началось?  Когда у  ребят стали формироваться эгоистические
наклонности?  Пусть первыми припомнят детство каждого из  них  их  родители.
Пусть.  Шаг за  шагом,  не  щадя и  не оправдывая себя.  Им никто в  этом не
помешает,  в  конце концов,  они не на скамье подсудимых и  могут рассуждать
спокойно.  Их никто не слышит, и они могут быть самокритичны, тем более сами
они честные люди. Но кто как не родители первыми должны были заметить, что в
сознании их  детей все  прочнее внедряется уверенность о  вседозволенности и
безнаказанности.
     А  школа  проглядела плоды такого воспитания.  Украли инструменты!  Но,
видно,  никто не  придал особого значения каким-то  фуганкам.  Это были пока
внешние факторы,  но  надо еще  уметь видеть душу ребенка,  а  она  поважнее
нескольких рубанков и стамесок.
     Рабочие -  люди проницательные, рабочий коллектив знает цену каждому из
своих членов, цену не только определяемую распоряжениями и приказами, а цену
человеческую,  не громкую,  но без скидок и  пощады.  А  Крайнов,  Лозинов и
Чапиков как-никак вплотную столкнулись с рабочим коллективом. Были, наконец,
и  мастера-воспитатели,  комсомольская,  профсоюзная  организации -  многие,
многие  люди  повседневно с  самого  раннего  детства имели  дело  с  Витей,
Павликом и  Геной...  Когда мы  подумаем об  этих  людях,  станет ясно,  что
мальчишки могли не стать на путь преступлений.



К.БАЯЛИН,
                 начальник следственного Управления МВД
                            Казахской ССР

А.ШТУЛЬБЕРГ,
                        старший следователь МВД
                             Казахской ССР

ЗАГАДОЧНЫЕ ПАССАЖИРЫ


ИСПОРЧЕННЫЙ ОТПУСК

     Пассажирский лайнер ИЛ-18 приближался к Москве.
     - Наш  самолет,  следующий  рейсом  Алма-Ата  -  Москва,  прибывает  на
аэродром Домодедово,  - сообщила стюардесса. - Пассажиров просят пристегнуть
ремни.
     Все стали послушно пристегиваться.  Щелкнул пряжкой ремня и Виктор. Его
охватило приятное волнение.
     - В командировку едешь? - спросил дремавший всю дорогу сосед.
     - В  отпуск!  -  радостно отозвался Виктор.  У него была веская причина
радоваться.  Еще бы!  Сейчас, совсем скоро - Москва, встреча с институтскими
друзьями.   Затем  -  дом  отдыха  на  Рижском  взморье  -  двадцать  четыре
беззаботных дня на Балтике.
     Еще  несколько часов  назад,  когда  самолет в  Алма-Атинском аэропорту
медленно  выруливал на  взлетную  полосу,  казалось,  что  до  осуществления
давнишней мечты  целая  вечность.  А  сейчас в  иллюминаторе показались огни
Домодедовского аэродрома.
     Прошли последние томительные минуты полета.  Серебристый ИЛ-18  покатил
по бетонной дорожке.
     В Москве все шло по заранее разработанном;  плану. Состоялись встречи с
друзьями,  в  хорошем московском темпе промелькнули три дня.  Потом -  опять
полет.  Теперь всего-навсего короткий, стремительный прыжок из Москвы в Ригу
- и путешествие окончилось.
     В   уютной   комнате  дома   отдыха   после   обычных  формальностей  с
администрацией Виктор решил,  что  пора  стать  заправским курортником.  Для
этого достаточно облачиться в спортивный костюм. Он открыл чемодан.
     Но...  что за  диво?  В  чемодане нет ни  голубого спортивного костюма,
который  Виктор  берег  именно  для  этой  поездки.   Нет  легкого,  недавно
подаренного матерью  плаща.  Куда-то  девались  летние  туфли,  фотоаппарат,
нейлоновая рубашка.
     Вместо всего этого в чемодане валяются чьи-то старые,  тяжелые ботинки,
мрачно темнеет затрепанная куртка,  в которую,  словно в насмешку, завернуты
две порожние бутылки из-под водки.
     Что за напасть? Незадачливый курортник вначале ничего не мог сообразить
и лишь через несколько минут пришел в себя.
     Чемодан он  не открывал в  дороге ни разу -  незачем было.  На хранение
сдавал  его  несколько раз  -  в  Алма-Ате,  в  Москве.  Не  хотелось с  ним
таскаться. Во время полета он хранился во вместительном брюхе самолета.
     Где  же  подменили  вещи?  Кто  вор?  Сам  черт  ногу  сломит  с  этими
проблемами. У отпускника появился ворох новых забот.
     Что теперь делать?  Не будешь же бродить по прибрежному песку в  черной
выходной паре, не в этих же остроносых модных туфлях идти в лес?
     Нужно звонить домой. Пусть срочно высылают оставшийся там тренировочный
костюм,  да и денежную дотацию.  Придется кое-что купить здесь, на месте. Не
прерывать же из-за этой нелепой истории отпуск?
     Молодости присущ оптимизм,  и  Виктор отправился на  переговорный пункт
заказывать разговор с Алма-Атой.


СООБЩЕНИЕ В МУР

     Тревожная  весть  пришла  из  столицы  Киргизии  Фрунзе  в   Москву  по
знаменитому адресу:  Петровка, 38. Работники Московского уголовного розыска,
изучив  сообщение  своих  фрунзенских коллег,  провели  тщательную  проверку
изложенных в нем фактов.
     А в сообщении говорилось вот о чем.
     Несколько пассажиров самолета ИЛ-18, прибывшего из Москвы во Фрунзе, не
досчитались  многих  принадлежащих им  ценных  вещей.  Все  они  исчезли  из
чемоданов, которые потерпевшие сдавали в багаж в Москве.
     Во  Фрунзенском  аэропорту  хищения  исключались.  Багаж  там  выдавали
пассажирам через несколько минут после выгрузки из  самолета,  чемоданы даже
не заносили в помещение. Оставалось подозревать московские камеры хранения.
     О  проверке  этой  версии  и  просили  работников МУРа  их  фрунзенские
товарищи.
     Москвичи со  всей тщательностью выполнили эту просьбу,  но  и  со  всей
определенностью установили,  что в московских камерах хранения,  в аэропорту
Домодедово, хищения тоже исключались. Краж из чемоданов там не было.
     Прошло несколько дней - и снова происшествие. Теперь на ноги по тревоге
поднялся   уголовный   розыск    Целинограда,    куда    явились   воздушные
путешественники,  только что  прилетевшие в  этот  город  самолетом Москва -
Целиноград - Алма-Ата.
     Опять кража. И крупная.
     У одного пассажира пропал костюм,  плащ, большая сумма денег. У другого
- туфли,   новые  нейлоновые  рубашки,   часы.  У  третьего  исчезли  шкурка
чернобурой лисы,  отрез дорогого материала,  электробритва. Кто-то не обошел
вниманием даже  сувениры и  подарки,  которые  люди  везли  из  Москвы.  Как
обнаружилось, все это были вещи дефицитные и дорогие.
     Когда сигнал поступил в  Целиноградскую милицию,  самолет уже находился
на  пути  к  Алма-Ате.  Однако  сообщение  по  телефону  позволило столичным
оперативникам встретить самолет и по горячим следам опросить членов экипажа,
пассажиров.
     Никто   ничего   подозрительного   не   заметил,    если   не   считать
малозначительного на  первый  взгляд  обстоятельства,  которое  припомнилось
одному из пассажиров.
     Когда в  Целинограде во  время стоянки все вышли из  самолета на  бетон
аэродрома подышать свежим воздухом,  этот  пассажир остался на  своем месте.
Вдруг из опустевшего третьего, хвостового салона появились двое.
     Они поспешно прошли к выходу и исчезли. Пассажир только и приметил, что
оба несли объемистые сумки и очень торопились.
     "Проспали, небось", - подумал пассажир и тут же забыл о них.
     Вот и все скудные сведения,  которые на этот раз получили оперативники.
Они принялись осматривать самолет.


В КУПЕ МЯГКОГО ВАГОНА

     Те двое,  что вышли позже всех из самолета в  Целинограде,  прямиком из
аэропорта  направились  в   центр   города.   Прежде  всего   они   отыскали
парикмахерскую: у обоих щеки изрядно обросли жесткой щетиной.
     Выбритые и пахнущие "шипром",  они сытно пообедали в ресторане, обильно
запивая эскалопы коньяком.
     Затем,    решив   сменить   быстрокрылый   самолет   на   медлительный,
располагающий к  безмятежному отдыху  железнодорожный транспорт,  поехали на
вокзал, взяли билеты до станции Чу. С расходами не церемонились, потребовали
места в спальном вагоне.
     До  прибытия поезда  успели  переодеться.  Теперь это  были  элегантные
молодые люди,  о  профессии которых не  трудно было догадаться.  На  груди у
каждого красовались горделивые крылышки -  эмблема аэрофлота.  У  одного  на
лацкане модного пиджака голубел ромбик технического вуза.
     Они так и представились своим новым соседям по купе мягкого вагона:
     - Пилоты.   Получили  заслуженный  трудовой  отпуск,  хотим  посмотреть
голубой Иссык-Куль.  Жемчужина гор,  говорят. Не приходилось, знаете, бывать
там раньше. Мы больше на суровых трассах - Камчатка, Таймыр, Чукотка...
     Пассажиры   уставили   весь   столик   бутылками  коньяка,   редкостной
"петровской" водки.  Пили стаканами, приглашали в компанию соседей. Пытались
угостить и проводника, но тот отказался, сославшись на службу.
     Один, захмелев, разглагольствовал:
     - Почему я выпиваю?  А?  Недавно летал на Север,  братцы... На дальний.
Прос-с-тудился... Там, знаете, как в песне:

                       Четвертый день пурга
                       Качается над Диксоном...

     Не допев, он всхрапнул, уронив голову на вагонный столик.
     Пассажиры  удивились,  но  пытались  как-то  и  оправдать  отпускников:
"Умаялись ребята на тяжелых трассах... "
     А ребята, кое-как выбравшись из вагона на станции Чу, отыскали такси.
     - Гони во Фрунзе, - потребовали они. - Отвалим от души, не по счетчику,
доволен будешь.
     В  машине допили оставшийся коньяк,  и "бывалый летчик" до того осовел,
что выдавил локтем стекло. Таксист начал было скандалить, но второй пассажир
оказался потрезвее своего напарника и  сумел уладить инцидент -  заплатил за
разбитое стекло немалые деньги.
     Во  Фрунзе  эти  молодчики  продолжали  бесшабашную гульбу.  Любоваться
красотами прославленного горного озера они не поехали.


СЛЕДЫ

     В   Алма-Ате   во   время   осмотра  багажных  отсеков  самолета  ИЛ-18
оперативники обнаружили любопытные вещи.
     На  рулевых  тягах  самолета болтался брошенный кем-то  старый  грязный
плащ.  На полу валялись пустые винные и водочные бутылки,  консервные банки,
окурки.  Все  эти  предметы  были  собраны,  изучены.  На  некоторых удалось
заметить отпечатки пальцев.
     По-видимому кто-то,  оставаясь незамеченным,  долгое время  находился в
багажном отделении самолета.  Но  кто?  С  какой  целью?  Что  за  "призрак"
появился на борту современного, комфортабельного воздушного лайнера?
     В Управлении милиции МВД Казахской ССР детально обсудили обстоятельства
происшествия, сопоставили с аналогичными фактами, имевшими место во Фрунзе и
несколько раньше в  других городах.  Теперь можно было  сделать и  некоторые
выводы.
     Первый вывод:  кражи могли быть совершены в московских камерах хранения
или при перевозке багажа из  агентства в  аэропорт.  Второй -  очень зыбкий,
почти    невероятный:     "потрошителями    чемоданов"    могли    оказаться
воры-гастролеры,  проникавшие какими-то путями в багажные отсеки самолетов и
вскрывавшие во время полета багаж пассажиров.
     Если это так,  то  положение дел значительно усложняется.  В  самолетах
орудует опытный,  хитрый и, следовательно, очень опасный преступник. А может
быть,  и  целая  группа воров.  По-видимому они  крепко поднаторели в  своем
гнусном  деле.  Злоумышленники осторожны и  постоянно меняют  маршруты.  Кто
знает,  на каких заоблачных трассах они найдут свои новые жертвы? Нужно было
принимать срочные и энергичные меры.
     В  Управлении милиции  разработали подробный план  раскрытия загадочных
преступлений,  совершаемых в  самолетах или аэропортах,  создали специальную
оперативную группу.  Возглавил  ее  начальник уголовного розыска  республики
полковник  Журавлев,   к   выполнению  ответственного  задания  подключились
начальник  отделения  угрозыска  капитан  Тугельбаев,   оперативники  Котов,
Миндагулов, Гольдберг, Сизиков, старший эксперт НТО Поврезнюк.
     Начались  поиски  воздушных  жуликов,  орудовавших  в  неизвестных пока
местах.  Регулярно проверялись самолеты, прибывающие в аэропорты республики.
В  Москву.  Целиноград и некоторые другие города выехали опытные оперативные
работники.
     Сотрудники  милиции  рассказывали  о  таинственных  исчезновениях вещей
пассажиров  работникам  аэрофлота.   Исключительные  по   своей   циничности
преступления возмутили людей.  На  помощь  работникам милиции пришел большой
отряд дружинников аэрофлота:  пилоты, бортпроводники, служащие аэропортов, -
словом, все, кому дорога честь гражданской авиации.


ПОСЛЕДНИЙ ВОЯЖ

     Денег хватило на несколько дней бесшабашных кутежей. Похмелье наступило
однажды утром, когда опухшие от водки "туристы" обнаружили, что в карманах у
них остались считанные рубли.
     Пришлось заняться коммерцией, благо для продажи у них кое-что имелось.
     Охотники на  новые  нейлоновые рубашки отыскались быстро,  и,  пополнив
свои денежные ресурсы,  гуляки снова отправились в путь.  Рейсовым автобусом
они  переправились через Курдайский перевал,  очутились в  Алма-Ате.  Здесь,
возле расписания самолетов,  состоялось обсуждение предстоящего турне. После
короткой перебранки они решили податься в  Симферополь,  но билеты почему-то
взяли только до Караганды.


"РАЦИОНАЛИЗАТОР"

     Дежурный милиционер Октябрьского райотдела милиции Алма-Аты  Писаренко,
не торопясь, шагал вдоль стального решетчатого барьера, отделяющего взлетное
поле от прилегающего к аэровокзалу скверика.  Несмотря на ранний час,  здесь
царила обычная суета.  Спешили люди -  с чемоданами и без них: кто в дальний
рейс, кто встречать, провожать.
     Голос диспетчера,  усиленный динамиком,  сообщил о  том,  что  совершил
посадку  самолет  из  Симферополя.  Писаренко вышел  на  аэродром и  зашагал
навстречу ревущему всеми четырьмя двигателями самолету.
     ...По трапу сходили утомленные полетом люди.  Прощались со стюардессой.
Шутили. Вот ушел последний пассажир.
     И в этот момент дежурного окликнула стюардесса.
     - Товарищ милиционер! Безбилетник. Ехал в багажном отделении...
     Писаренко поднялся на  борт самолета.  Там  в  окружении членов экипажа
стоял молодой человек в белой нейлоновой рубашке. В руках он держал две туго
набитые чем-то сумки.
     - Ваши документы, - обратился милиционер к безбилетнику.
     Тот порылся в карманах, достал удостоверение.
     - Фамилия? - опять спросил Писаренко.
     - Там написано, - уклончиво ответил "заяц".
     - Ездоков,  значит?  Член  общества  рационализаторов и  изобретателей.
Так... Почему летаете без билета? Это ведь не трамвай...
     - Денег не было.
     - Ладно, - сказал Писаренко. - Разберемся.
     Через   несколько  минут  с   "рационализатором"  беседовали  работники
уголовного розыска.  Обыскали.  У  воздушного "зайца"  нашли  крупную  сумму
денег.  В двух туго набитых сумках было много добра. Все это были компактные
и дорогие вещи: нейлон, синтетика, сувениры.
     Документов   у   задержанного,    кроме   членского   билета   общества
рационализаторов и  изобретателей  на  имя  Ездокова,  не  оказалось.  Но  в
карманах у него оперативники нашли авиабилет Алма-Ата - Караганда, проданный
накануне  на  имя  Гребнева и  обрывок  тетрадного листа  с  адресом:  улица
Степная, 64-б, квартира 2. Вот и все.
     Осмотр багажных отсеков самолета дал  знакомые результаты:  на  рулевых
тягах болтается поношенная одежда,  валяются пустые бутылки, окурки, остатки
еды.
     - "Не меньше двух дней обитал здесь этот тип", - решили оперативники.


"ДРУЗЬЯ-ПРИЯТЕЛИ"

     Хозяйкой квартиры, адрес которой был указан на клочке бумаги, оказалась
молодая, несколько развязная женщина, отрекомендовавшаяся Галиной Сомовой.
     - Да, есть у меня знакомый летчик, - откровенно призналась она. - Живет
у меня,  но сейчас в рейсе.  Скоро вернется.  Мы недавно познакомились.  Его
фамилия Матросов. Володя.
     А затем добавила:
     - Друг  у  него  есть в  Алма-Ате.  Живет у  моей приятельницы в  пятом
микрорайоне. Тоже летчик - Виктор Гребнев.
     Гребнев?  Но  именно  эта  фамилия  обозначена  на  авиационном билете,
найденном  у   "рационализатора".   А   его  Галина  Сомова  отрекомендовала
"летчиком" Матросовым. Кто же Гребнев? И где он?
     Гребнева нашли по указанному Сомовой адресу.  Этот черноволосый, крепко
сложенный  мужчина,   увидев  работников  милиции,   умело   разыграл  сцену
оскорбленной невинности.
     - Это произвол,  -  гневно ораторствовал он.  - Я бортрадист Бакинского
аэропорта, приехал в Алма-Ату по личным делам. Матросов? Да, знаю такого. Но
мало. И то только потому, что он сам из Баку, встречались по работе.
     Все это было шито белыми нитками.  У  работников милиции имелись веские
основания подозревать Гребнева в самолетных кражах. Его задержали.
     Началось   следствие.   Работу   следователей   возглавил   заместитель
начальника отдела  следственного управления МВД  Казахской ССР  подполковник
Ю.Н.Шевцов,  за  работу принялись следователи Басаров,  Марьясис,  Исабаев и
другие...
     Предстояла   большая   работа.    Нужно   было   полностью   изобличить
преступников,  выявить их сообщников и  пособников,  найти похищенные вещи и
вернуть их, по возможности, потерпевшим.


ПОЕДИНОК

     Начался  нелегкий поединок следователей с  преступниками.  Пойманному с
поличным Матросову запираться не было смысла.  Он признал,  что с целью краж
вылетал из Алма-Аты в Симферополь вместе с Гребневым.  Возвращались вместе -
Матросов в багажнике,  Гребнев,  его напарник, в салоне самолета. Это и дало
последнему  возможность улизнуть  от  милиции  в  момент  задержания мнимого
рационализатора.
     Однако у работников следствия были серьезные основания утверждать,  что
Матросов и Гребнев причастны и к другим кражам.  В распоряжении следователей
находились предметы,  найденные в  багажном отсеке самолета ИЛ-18  на месте,
где была совершена кража,  в Целинограде. Отпечатки пальцев, обнаруженные на
этих предметах,  полностью совпадали с дактилоскопическими данными Владимира
Матросова.  Это было неопровержимым доказательством его вины,  и преступнику
пришлось сделать еще несколько признаний.
     Значительно  сложнее  оказалось  изобличить  Гребнева,   Этот   матерый
преступник упорно  отвергал предъявленные ему  обвинения,  старался свернуть
следствие на ложный путь.
     Но  факты,  в  данном  случае  -  улики,  -  упрямая вещь.  В  арсенале
работников следствия есть немало средств,  с  помощью которых можно раскрыть
преступление,  как бы  тщательно оно ни  было замаскировано и  доказать вину
преступника, как бы он ни выкручивался.
     Появились первые свидетели. Были найдены и вещи, которые воры сбывали в
разных  городах и  разным  людям.  Работники следствия нашли  и  задержали в
Усть-Каменогорске еще одного соучастника преступлений -  Эдуарда Орловского.
Вскрылась и его неприглядная роль в преступной группе.
     Поначалу он  помогал  Гребневу и  Матросову сбывать ворованные вещи.  К
этому делу он  привлек своих родственников во  Фрунзе.  Затем и  сам  принял
непосредственное участие в кражах. Он дал многие ценные для дела показания.
     Теперь  Гребнев понял,  что  его  карта  бита.  Продолжая упорствовать,
запираться,  он  все  же  вынужден был дать первые показания,  признать свое
участие в некоторых кражах...


УГОЛ ПАДЕНИЯ

     Для  того,  чтобы полностью разоблачить преступников,  не  оставить без
внимания ни  одной,  даже самой мелкой кражи,  нужно было проделать огромную
работу. "Воздушные пираты" орудовали в разных городах, на различных трассах.
И  поэтому оперативно-следственные работники выехали в  Баку,  во  Фрунзе  и
другие города страны.  Постепенно все  явственнее вырисовывался неприглядный
облик преступников, стали понятны изощренные методы, к которым они прибегали
в целях наживы.
     Оба  -  Матросов и  Гребнев  -  раньше  работали в  Бакинском аэропорту
бортрадистами на  самолетах ИЛ-18,  хорошо  изучили эту  умную  машину.  Но,
погрязнув в  беспробудном пьянстве и  кутежах,  они  перечеркнули широкую  и
светлую дорогу,  которая открывалась перед ними,  молодыми специалистами. Их
пытались образумить,  удержать от  падения.  Не помогло.  Они опускались все
ниже и ниже. Наконец, за пьянство и прогулы их уволили из авиации.
     Для  кутежей нужны деньги.  Много денег.  Не  обладая достаточной силой
воли,  чтобы преодолеть пагубные привычки,  Матросов и Гребнев становятся на
путь преступления.  Бросив свои семьи,  они целиком отдались случайным, ни к
чему не обязывающим связям.  Находились и легковерные женщины, которые затем
вольно или невольно становились соучастницами их преступлений. Они принимали
от своих случайных знакомых подарки сомнительного происхождения, участвовали
в кутежах.
     Первые кражи Матросов и  Гребнев совершили еще в  1964 году.  Тогда они
орудовали на самолетах,  летавших из Баку в Ереван,  Тбилиси. Потом "пираты"
сменили  маршруты.   Перебазировались  сначала  во  Фрунзе,  где  обзавелись
надежным помощником по сбыту ворованных вещей Орловским, таким же пьяницей и
проходимцем. Вскоре отправились в Алма-Ату.
     Оба  хорошо  овладели  воровскими приемами.  Научились ловко  открывать
чемоданы таким образом,  чтобы потерпевший не сразу заметил это. Брали самое
ценное.   И  спиртные  напитки.  Обычно  они  покупали  билеты  на  самолет,
отправляющийся в дальний рейс,  но до ближайшего аэропорта.  Во время полета
"пираты" проникали в багажное отделение самолета и пускали в ход отмычки.
     В связи с этим нельзя не упрекнуть некоторых работников аэрофлота,  чья
беспечность помогла преступникам беспрепятственно проникать в самые укромные
уголки самолета и  также беспрепятственно покидать борт  воздушного лайнера.
Любопытен один эпизод.
     Во  Фрунзе перед выходом пассажиров из  самолета один на членов экипажа
обнаружил на  борту двух  безбилетных пассажиров в  нетрезвом состоянии и  с
вещами. Это и были Матросов и Гребнев.
     Летчик,  разумеется,  не знал, кто они. Но уже один только странный вид
этих людей, их подозрительное поведение должно было встревожить его. Летчик,
однако,  поверил  "липовым" документам и  благодушно отпустил преступников с
миром.
     "Пираты" были осторожны,  боялись возмездия.  Суеверный Матросов всегда
имел  при  себе  специальную "молитву" и  читал  ее  перед  каждой очередной
кражей. Он боялся тринадцатых чисел, понедельников. Но "молитва" не помогла.
Первая  же  кража  на  казахстанской земле  оказалась и  последней для  этих
отщепенцев.


ДОРОГИ, ДОРОГИ...

     Куда   девали   преступники  краденые   вещи?   Кое-что   они   сбывали
перекупщикам,  кое-что  обменивали  на  водку.  У  Матросова  и  Гребнева  в
Алма-Ате,  Баку  и  во  Фрунзе были сожительницы.  Им  тоже порой передавали
кое-какие "подарки" из числа ворованных вещей.
     Найти  эти  вещи,  вернуть их  владельцам -  такая  задача встала перед
работниками казахстанской милиции. Они выехали во многие города страны.
     Баку.  В  этом  городе Гребнев сплавлял ворованные вещи  через  некоего
киномеханика из  артели  слепых.  Этими  весьма  скудными данными располагал
следователь Марьясис,  прибывший сюда вскоре после ареста преступников.  Кто
он,  этот киномеханик?  Фамилия неизвестна,  имя -  тоже. Пришлось перебрать
многих людей этой  профессии,  пока нужный киномеханик нашелся.  Застигнутый
врасплох,  он  признался в  том,  что  покупал  у  Гребнева дефицитные вещи,
перепродавал их. Нашлись и многие "покупатели".
     В  Ленинград выезжал  следователь Басаров.  И  его  поездка  увенчалась
успехом.  Большинству пострадавших были возвращены их вещи. Даже тем, кто не
обращался в милицию. Получил свой спортивный костюм и наш курортник.
     В  итоге  кропотливой и  напряженной работы  следователей и  работников
милиции были раскрыты все преступления,  совершенные Матросовым,  Гребневым,
Орловским и их пособниками.  Вина преступников была полностью доказана.  Суд
сурово покарал их.



В.ДЖАНАЕВ,
                      литсотрудник газеты "На страже",

Т.ФРОЛОВСКАЯ

КОНЕЦ КАРЬЕРЫ
                          (Письма из зала суда)


ПИСЬМО ПЕРВОЕ

     Поначалу любопытство собрало здесь много людей.  На исходе был февраль,
последний  месяц  затянувшейся,   непривычно  студеной,  многоснежной  зимы.
Троллейбус  медленно  катил   среди   сугробов,   часто  увязая  колесами  в
неразметенном еще снегу,  который несмотря на  раннюю пору был уже иссечен и
располосован рубчатыми автомобильными колесами.  Здание суда,  в котором шел
процесс по делу Виноградова,  находилось на окраине города. Но в первый день
Процесса попасть в зал заседаний было нелегко.
     Председательствующий  назвал   состав   суда,   огласил   обвинительное
заключение,  и  все пошло обыкновенным порядком.  Шелестели бумаги,  удобнее
усаживались адвокаты  и  прокурор;  скамью  подсудимых и  публику  разделяла
охрана в зеленой форме, время от времени сменявшаяся.
     Трое подсудимых,  Виноградов,  Фиалковский и Старцев, обвинялись в том,
что  использовали фальшивые  билеты,  а  сборы  от  незаконных концертов  не
сдавали в  государственную казну.  Суд  задался целью детально разобраться в
совершенном преступлении.  Публику же интересовало не только это.  Было даже
важно  знать,  как  случилось,  что  талантливый артист  пренебрег честью  и
совестью.  Собравшихся интересовала психологическая подоплека  преступления,
которое   убедительно   доказывалось  многими   свидетельскими  показаниями,
признаниями Фиалковского и Старцева,  происшедшими неоспоримыми фактами. Час
за   часом   заслушивали  свидетелей,   скрупулезно  выясняли   подробности,
касающиеся незаконного изготовления и продажи билетов.  Постепенно обнажался
механизм "левых" концертов.
     Эти заметки очевидцев процесса,  может быть,  что-либо добавят к  тому,
что  стало ясно о  Виноградове и  его коллегах по  скамье подсудимых,  ранее
бывших его помощниками. Здесь мы имеем возможность дописать то, что не могло
войти  ни  в  обвинительное заключение,  ни  обнаружиться  на  процессе.  Но
вернемся к процессу.
     Перед зданием суда стоит тюремная машина.  Изредка входит кто-нибудь из
свидетелей.  Секретарь суда просовывает голову в дверь, говорит, что перерыв
окончился.  Молоденький солдат,  который обычно сидит  у  двери  на  венском
стуле,  сейчас стоя пропускает всех перед собой.  Под  стражей только двое -
Виноградов и Фиалковский.  Трое подсудимых садятся у стены слева на стульях,
в  том  числе  и  Валерий  Старцев.  Потом  солдат  медленно и  торжественно
закрывает  дверь.  Коротко  и  сухо  звучит:  "Встать!  Суд  идет!"  Процесс
продолжается.
     Никакого  контакта  между  Виноградовым и  Фиалковским не  допускается.
Виноградов почти  не  виден  за  высоким  барьером.  Он  и  Фиалковский -  в
одиночестве.  Остальные подсудимые сидят в пальто,  держа одинаково шапки на
коленях.  Только  солдаты  скинули полушубки.  Они  производят внушительное,
строгое впечатление.  Впрочем,  один  из  них  после  смены  тут  же  читает
увлекательную книгу.  Сменившись,  он сразу отодвигается к  окну,  забывая о
процессе,  погружается в  чтение.  Процесс тем временем идет своим порядком.
Часто  повторяется вопрос:  "Личных счетов  не  имеете?"  Свидетели отвечают
по-разному:  одни -  с уверенностью,  другие - помедлив, будто только сейчас
решая вопрос для себя и  выясняя смысл своих отношений с Виноградовым.  Этот
обязательный и  официальный вопрос  неожиданно поворачивает свидетеля к  нам
его личной, неспрятанной жизнью. Надо только внимательно вслушиваться...
     Один Виноградов неизменно отвечает с добродушно-ласковой удивленностью:
он  поражен,  как  вообще могут подозревать,  что у  него есть с  кем-нибудь
личные счеты,  но терпеливо соглашается вновь и  вновь разъяснять это суду и
тем,  кто свидетельствует за него или против него. Последних - больше. Когда
впервые прозвучал голос Виноградова,  что-то  меня в  нем  остановило.  Лишь
вновь  и   вновь  воспринимая  его   повелительные  интонации,   можно  было
догадаться,  что даже голосом Виноградов добивается того, чтобы здесь именно
его личность царила,  была довлеющей.  Не было в этом никакого криминального
или житейского расчета,  но  была ли  это извинительная слабость артиста или
черта характера,  косвенно или прямо относящаяся к тому,  что привело его на
скамью подсудимых - в этом только еще предстояло разобраться.
     Сам Виноградов,  как Фиалковский,  - стриженый; держится очень прямо, с
отточенным изяществом артиста.  Речь его  проста,  спокойна,  отвечает он  с
легкостью человека интеллигентного,  объясняет все  кратко  и  исчерпывающе,
сжатая  живописность  его  слова,  понятливость почти  всегда  удовлетворяет
судей.  Тем не менее, Фиалковский, напоминающий старательного мастерового из
фильмов  о  дореволюционной поре,  вызывает большие симпатии состава суда  и
публики.  Его корявая,  с  мучительными размышлениями,  произносимая глухим,
сдавленным голосом речь, вся его фигура, такая нескладная, такая обреченная,
говорит о противоречивой жизни.
     Выслушиваются  свидетели,  председательствующая  перелистывает  толстые
тома дела,  ворошит папки. Она строга, ведет процесс твердой, крепкой рукой,
хотя иногда возникают некоторые заминки со  свидетелями,  которые не слишком
пунктуальны.   Они   несколько  скованы,   редко  кто  держится  спокойно  и
невозмутимо.
     В   перерывах  в  коридоре  и  вестибюле  скупо  вспыхивали  разговоры,
начинались и обрывались признания,  предположения.  Расположенная неподалеку
столовая становилась как бы филиалом здания суда, здесь встречались народные
заседатели, подсудимые, не взятые под стражу; адвокаты и свидетели.
     За  одним из столиков администратор Ялтинской филармонии,  обвиняемый в
пособничестве  жульническим  проделкам  Виноградова,   рассказывал  о  своей
профессии с беззлобным, но едким остроумием одессита. Краснодарский печатник
Джасте,  отпечатавший  для  Виноградова  поддельные  билеты,  не  переставал
печалиться:   он  так  и  не  улыбнулся  за  весь  процесс,   восприняв  все
совершившееся  наиболее  тяжело.   Здесь  все   были   просты,   правдивость
рассказываемого не вызывала сомнений, интонации были безыскусными.
     Но  как  все  началось?  Как  ни  трудно представить себе Виноградова в
блеске мастерства и славы, надо попытаться это сделать, вернуться в прошлое,
чтобы побывать на  каком-нибудь его  концерте.  Ведь  это  была демонстрация
психологических возможностей человека...


ПИСЬМО ВТОРОЕ

     Волнение   постепенно   охватывало  всех   собравшихся.   Занавес   был
заблаговременно  открыт,   и   на   сцене   все   могли   хорошо  разглядеть
приспособления для опытов,  немного непонятные,  в меру таинственные,  но не
настолько,  чтобы отпугнуть воображение,  и  следовательно,  каждый старался
что-то вообразить из того,  что могло быть показано. Вставала в памяти афиша
Евгения  Виноградова,  где  происходящему  было  дано  скучноватое  название
"Психологические опыты",  а  на  сцене стояла черная школьная доска,  только
меньшего размера, висели вереницы разноцветных, ярко окрашенных кругов.
     Высокий молодой человек в очках вызывал доверие сразу. Нравились скупая
сдержанность его манер, гибкий, глубокий баритон, уверенная речь. С ласковой
властностью  он  рассказывал,  что  он,  Евгений  Виноградов,  последователь
знаменитых  и  признанных мастеров  психологических опытов  Михаила  Куни  и
Вольфа Мессинга.  Дальше следовали опыты.  Разноцветные круги,  повешенные в
определенном порядке,  после мгновенного взгляда Виноградова,  который затем
отворачивался,  повертывались  к  зрителям  одинаковой  серой  изнанкой.  Но
Виноградову было  достаточно нескольких секунд,  чтобы запомнить порядок,  в
котором  висели  эти  круги.  Он  острой,  чрезвычайно  напряженной походкой
подбегал к кругам,  громко выкрикивал цвет и поворачивал круг к зрителям.  И
ни разу не ошибся.  Тишина сменялась восторгом.  Присутствующим нисколько не
мешало то, что всему происходящему можно было дать научное объяснение. Далее
Виноградов  с   той   же   пугающей,   фантастической  быстротой   запоминал
необыкновенное, трудно уловимое глазом множество нулей различного размера, в
беспорядке набросанных рукою торопливого добровольца.  Еще сыпался с желобка
под  доской раскрошенный мел,  как  Виноградов на  мгновение поворачивался к
зрителям - он постоянно был обращен к ним лицом - и называл общее количество
написанных на  доске  нулей.  Каждый раз,  конечно,  за  такой  впечатляющей
демонстрацией  возможностей   человеческой  памяти   следовал   триумфальный
подсчет, занимавший больше времени, чем потребовалось Виноградову запомнить.
На  черной  доске  писали и  цифры,  не  только нули,  иногда требовалось их
складывать  и  вычитать,   умножать  и  делить.   Со  всем  этим  Виноградов
блистательно справлялся,  а покончив с демонстрацией памяти, поражал публику
все новыми и  новыми опытами.  Например,  где-нибудь в рядах прятали булавку
или еще что-нибудь. Затем тот, кто прятал, подходил к Виноградову, ничего не
видевшему, иногда даже надевался поверх завязанных платком глаз черный мешок
из  толстой ткани.  Виноградов брал участника опыта за  руку и  вслепую,  не
снимая  мешка,  находил  спрятанное.  Также,  держа  добровольцев  за  руку,
Виноградов угадывал год рождения,  имя,  фамилию.  Временами препятствием не
служили даже запечатанные конверты.
     Разумеется,  всему  дано  истолкование,  рожденное  в  строгих  научных
лабораториях.  Как  раз  в  дни  процесса  Виноградова  "Вечерняя  Алма-Ата"
печатала статьи,  разоблачающие сенсации прошлого, где подсознательному миру
давалось большее значение,  чем он заслуживает.  "Телепатия без маски" - так
назывались эти статьи,  они упоминали и  имя Виноградова.  Упрек,  брошенный
ему,   содержал   обвинение   в   нарочитом  передергивании,   в   заведомом
подтасовывании, в нечистоте опыта, что и давало возможность истолковывать их
невежественно, уповая на нечто подсознательное, парапсихологическое.
     Издревле  некоторых  привлекает  власть  над  людьми.   Такой  соблазн,
очевидно, не миновал и Виноградова. Совершенство всегда несколько загадочно,
природа совершаемого мастером не сразу, не молниеносно разгадывается людьми.
Тем более загадочно то,  что относится к подсознательной сфере: мы так верим
в  освобождение человека от  земного плена,  хотели бы верить и  в  то,  что
человеку издавна была  присуща способность ясновидения,  передачи мыслей  на
расстояние.   Сейчас,   в   космическую  эру,   эпоху   признанных   успехов
человечества,  люди стали больше верить в возможности отдельного человека. И
здесь на сцене возникает Виноградов. Доверие к достижениям науки вручает ему
власть над людьми.
     Как   только   обыкновенный  артист  "Казахконцерта"  ощущает  незримое
очарование  этой  власти,   он  преображается.   О!   Он  видит  себя  почти
сверхъестественным существом.  Внешне  -  он  подтянутый,  в  восхитительном
костюме,  стройный и  красивый молодой человек,  он  всех  очаровывает своим
обаянием,   сказывающимся  постоянно,   проскальзывающим  в   каждом  слове,
опирающимся на  то совершенство,  которого он достиг в  изучении психических
возможностей человека.  Чем  дальше,  тем  больше он  начинает жить  двойной
жизнью.  Первая -  на людях -  протекает в  однообразном мелькании городов и
сценических    площадок,    в    повторяющихся    номерах    психологических
демонстрационных  концертов.   Но  уже  приелось  любопытство,  смешанное  с
восторгом публики.  Он  молчаливо принимал грубовато-восторженное поклонение
Фиалковского и Старцева, но все-таки они не были людьми, способными достойно
разделить   то,   что   судьба   доверила   Виноградову:   заманчивость  его
интеллектуального мира, его устремлений. Душа Виноградова продолжала жаждать
поклонения.  Но  такое  всемерное поклонение могло прийти только со  стороны
женщин. Только их внимание могло возбудить новое, вдохновенное любопытство к
миру,   к  которому  он  начинал  охладевать.  Только  цепь  самостоятельных
характеров,   в  то  же  время  всецело  подчинявшаяся  избранному  предмету
поклонения (в  данном случае -  Виноградову),  могла его привлекать.  Именно
женщины демонстрировали обилие  движений души,  то  есть  такую  интенсивную
душевную жизнь, к которой он давно жаждал приобщиться, потому что постоянная
забота о  совершенствовании своих чувств вызвала непреодолимую потребность в
эмоциях,   более  сложных,  более  тонких  и  разветвленных,  чем  память  и
способность "читать мысли".
     Диктатор зрительных залов  оказался в  плену своей концепции жизненного
счастья.   Полнота  чувств  должна  была  прийти  со   стороны,   не   путем
самостоятельной работы над собой.  Нет,  надо было покорить внешний мир.  Но
концертов было  недостаточно,  аплодисменты стали  скучны,  цветов почти  не
было,  никто  не  ломился  в  артистическую уборную,  все  сильнее и  острее
переживалось  противоречие  между  напряжением  сил  и  ума  на  концерте  и
бездействием после...


ПИСЬМО ТРЕТЬЕ

     Итак,    власти   мастерства   было   недостаточно.   Хотелось   власти
обыкновенной,  человеческой,  хотелось вкушать самоотвержение, быть баловнем
судьбы и  женщин,  мгновенно пользоваться взаимностью,  вкушать покорность и
пылкую беззаветность,  отдыхать от требовательности,  быть на покое,  иметь,
наконец,  какую-то разрядку.  И иметь все это купленным не на овеществленный
талант,  на то,  что он мог делать при помощи своей памяти, интуиции и воли.
Нет.  Разлагающейся и  пресыщенной  душе  требовались  деньги.  Только  они,
думалось Виноградову,  могли обеспечить беспокойную,  избавленную от  многих
обязанностей жизнь  гостиниц,  кочевую  жизнь  всевластного покорителя  душ,
всегда имевшего возможность продолжить понравившееся знакомство за очередным
ресторанным столиком.
     ...Судья  спрашивает:  "Подсудимый Виноградов,  вам  Старцев  передавал
деньги?"  Молниеносно следует хладнокровный ответ:  "Нет,  никогда я не брал
никаких денег.  Я  -  артист,  деньги меня не интересовали".  Какое странное
спокойствие!   Оно  поражает  и   настораживает  именно  своим  неменяющимся
постоянством,   в   нем  есть  что-то  машинальное,   раз  и  навсегда  себе
приказанное.  Иногда Виноградова проводят в туалет.  Тогда конвоиры,  вдвоем
выведя  Виноградова из  зала  суда,  разделяются,  один  становится спиной к
вестибюлю,  не допуская никого к пространству коридора, по которому проходит
Виноградов в сопровождении второго конвоира.
     Вначале  была  непонятна нервозность офицера  охраны  и  нежелание его,
чтобы кто-нибудь посторонний находился в  зале суда.  Но  все  разъяснилось,
когда вновь и вновь повторялся рассказ о том,  как Виноградов совершил побег
из тюрьмы.  Поражало не только то, что он совершенно спокойно, глядя в глаза
охране,  выбрался за черту конвоируемой зоны,  но больше то,  что ему некуда
было деваться, что он сам, очевидно, не очень-то понимал, зачем, для чего он
покинул тюрьму,  прекрасно осознавая,  что это послужит лишь поводом,  чтобы
увеличить срок наказания.  И, скорее всего, он не собирался сговариваться со
Старцевым,  у  которого  мгновенно  побывала  милиция.  Тогда  Старцев  лишь
недоуменно разводил  руками  и  на  вопрос:  "Где  Виноградов?"  с  усмешкой
отвечал:  "Он у вас". Может быть, Виноградов никак не мог примириться с тем,
что окончилось время его власти,  может,  он  не  мог остановиться,  не  мог
прекратить то, что так долго тешило его душу, радовало и забавляло, то, что,
наконец, стало каким-то источником его самосознания. Он не мог примириться с
внезапно оборванной приятной жизнью.
     Проходя  по  коридору,  Виноградов всякий  раз  начинал  вежливо кивать
головой и  приветливо улыбаться.  Для  чего это он  делает непонятно,  ибо в
вестибюле нет сочувствующих,  нет даже его знакомых, кроме Старцева, который
относился к  Виноградову с  своеобразным почтением.  Но и Старцев теперь уже
настолько привык к проходящему Виноградову, что почти не замечал его.
     Допрашиваются чимкентские свидетели  -  расширяется позорная  география
мошенничества.  Свидетели -  работники районного культурного звена  -  очень
добросовестны:   один   рассказывает,   как   он   заставил   администратора
"Казахконцерта" Эстрина  оформить  законным  порядком концерт,  который  мог
нанести урон государственной казне.  Очень простые слова;  непритязательно и
неискусно  рассказывает  свидетель,   он   не   испытывает  по  отношению  к
Виноградову   ненависти,    но   несогласие   с    незаконным,    постоянная
настороженность,  сопротивление возможным нарушениям законности придают  его
выступлению особую силу.
     Совсем иное  впечатление от  другого свидетеля,  недавнего собутыльника
Виноградова.   Некая  рассчитанность  в  мимолетной  мимике  пухлого,  чисто
вымытого  лица,  в  неторопливых движениях  пальцев,  на  одном  из  которых
толстенное обручальное кольцо.  Редкие  блестящие волосы  молодого  человека
гладко зачесаны назад,  полное тело облечено в  пушистый серый пиджак поверх
темно-синего блестящего спортивного костюма с кольцеобразной белой полосой и
сверкающей металлической "молнией".  Этот человек вспоминает, сколько раз он
пил с Виноградовым. Причем, всегда расплачивался гипнотизер.
     Судьи спрашивают:  "Вы не задумывались,  откуда у  Виноградова деньги?"
Свидетель с ровной безмятежностью отвечает, что, мол, у артистов всегда есть
деньги.  Недавний собутыльник вспоминает подробности ресторанных разговоров,
но нет у него желания задуматься,  что самим своим существованием,  тем, что
он  делил  с  Виноградовым  послеконцертное  застолье,  он  одобрял  неверно
избранный путь  подсудимого.  Свидетель полагает,  что  он  теперь с  полным
правом шагает мимо тюрьмы, а не внутри нее. Противозаконного вроде бы ничего
этот свидетель не совершил,  хотя был другом Виноградова. Теперь, не глядя в
его сторону, пухлый свидетель, для приличия посидев в зале заседаний суда до
ближайшего  перерыва,   покидает   место,   где   совершается  процесс   над
Виноградовым, размышляя, как рассчитать время, чтобы поспеть отремонтировать
пылесос в мастерской неподалеку от дома. Его мало занимает Виноградов.
     Замечена  еще  одна  особенность психологии людей,  теперь  оказавшихся
перед судом.  Администратор, печатник и Старцев - трое подсудимых, не взятых
под  стражу,  вяло  переругиваются между собою:  в  некоторых их  выражениях
сквозит уверенность, что суда могло бы не быть, что не так надо было делать,
что,   мол,  еще  не  такие  дела  делали,  и  все  проходило  незамеченным,
ненаказуемым.   Они  оживленно  подшучивают  друг  над  другом  -   общность
поврежденной, ущемленной судьбы позволяет им делать это.
     Очень отрешенно держится Фиалковский.  Как говорят,  на следствии он не
запирался,  рассказывал все,  рассчитывал на то,  что суд примет во внимание
его чистосердечное раскаяние.  Он чем-то очень рассержен или делает вид, что
недоволен Старцевым и  Виноградовым,  втянувшим его  в  преступно-авантюрные
махинации,  какое-то затаенное недовольство чувствуется постоянно.  На слова
он  крайне  скуп,   медлителен,   отвечает  с  предельной  готовностью,   но
замкнутость его, подавленность несомненна, он не всегда пристально следит за
ходом   суда,   в   противовес  прекрасно  чувствующему  себя   Старцеву   и
внимательному Виноградову.
     Судье  приходится часто  делать  усилия,  чтобы  раскачать,  отвлечь от
тягостных дум Фиалковского,  хотя его единственное желание - всемерно помочь
суду.  Он,  бывший  шофер,  приехал на  север  Казахстана из  Молдавии,  там
познакомился  с   Виноградовым.   Фиалковский   был   ассистентом   маэстро,
расстанавливал аппаратуру,  необходимую для  опытов,  готовил  сцену.  Но  в
истории с  деньгами,  присвоенными с помощью подложных билетов,  он оказался
также виновен.  Пожалуй,  по  интеллекту,  по внутреннему равновесию он ниже
Старцева,  тем  более Виноградова.  Есть что-то  знаменательное в  том,  что
Виноградов оказался в соседстве с этими внутренне несостоятельными людьми.
     Тяжеловесность и скованность Фиалковского,  для которого сейчас явно не
пора   размышлений,   находятся   в   разительном  противоречии  с   веселой
легкомысленностью Валерия  Старцева.  Он  внушает  скорее  любопытство,  чем
отвращение.  Он совершенно не злой человек. Заочник юридического факультета,
знаток уголовного права, он сейчас обеспокоен тем, что судимость не позволит
ему продолжать образование. О делах минувших он предпочитает не говорить или
говорить  как  о   факте,   заслуживающем  вовсе  не   такого  уж   строгого
разбирательства;   он   поругивает  болтливого  шефа,   в   душе  перед  ним
преклоняясь,  но  покровительственно-лакейски опекая его  в  своей  нынешней
оценке характера Виноградова. Высокая и редкая талантливость Виноградова для
Старцева  неоспорима,   она  как  бы  выведена  за  грань  противоморального
проступка.  Старцев даже написал в "Вечернюю Алма-Ату" письмо с протестом по
поводу   того,   что   в   статьях  "Телепатия  без   маски"   неуважительно
охарактеризован и Виноградов.
     Занятнейший человек Валерий Старцев,  тип, достойный пера Достоевского,
который сказал о  таких:  "...  я  не  видал между этими людьми ни малейшего
признака раскаяния,  ни  малейшей тягостной думы  о  своем преступлении и...
большая часть из  них  внутренне считает себя  совершенно правыми".  Старцев
напоминает спившегося,  невероятно опустившегося и утомленного сердцееда без
блеска и очарования,  циничного философа подворотен и трущобных каморок.  Он
был  очарован  ослепительным  вознесеньем  -  правом  повелевать,  пользуясь
близостью к  талантливому и  оригинальному артисту,  возможностью свободного
передвижения  по   стране.   Это   богемно-аристократическое  препровождение
времени,  непрочность подобного  бытия  настроила Старцева  на  окончательно
скептический  лад,  иронии  его  и  издевательствам  нет  конца.  "Какой  он
гипнотизер,  -  говорит он о Виноградове,  -  двое суток не мог уломать одну
девчонку..."  Развращенность Старцева  заставляет  жалеть  его  больше,  чем
Виноградова.
     Дело не в суде,  который,  как никто не сомневается, покарает с должной
строгостью и  непреклонной справедливостью.  Правда,  подсудимые радовались,
что над ними не было показательного процесса в зале "Казахконцерта" -  тогда
всем были бы даны,  как они предполагают,  предельные сроки наказания.  Нет,
дело не в  суде,  которого Старцев не очень боится,  демонстрируя в судебном
заседании точное знание всех  формул обращения:  "Разрешите задать свидетелю
вопрос?  Разрешите  напомнить подсудимому Виноградову..."  и  так  далее,  с
веселой    щеголеватостью,     неунывающий,    являющийся    очень    резкой
противоположностью угрюмой  отрешенности  Фиалковского и  мертвенно-радушной
улыбке Виноградова.
     Дело  в  очевидности морального  поражения  Старцева,  а  признать  это
поражение,  видимо,  намного труднее,  чем  признаться в  том,  что продавал
поддельные билеты  или  устраивал  "левые"  представления.  Мошенничество не
позволило накопить Старцеву ни рубля, да это и не было его целью. Но свобода
от  ответственности  жестоко  отомстила  Старцеву.   Насколько  он  осознает
происходящее,  сказать трудно:  мы оставляем его с циничным молодечеством, с
пошловатыми историями,  человека,  не вовсе глупого,  но в чем-то решительно
ограниченного.  Возврат к новому мошенничеству для него возможен, потрясение
недостаточно.
     Виноградов  все   так   же   не   соглашается  ни   с   одним   фактом,
свидетельствующим  против  него,   упорно  и  хладнокровно  отказывается  от
показаний,  изобличающих его как человека,  не  чуждавшегося денег,  добытых
нечестным путем.  Застывшая радушная улыбка,  не  обращенная ни  к  кому,  в
которой есть что-то  актерское и  беспомощное,  по-прежнему на  лице,  когда
конвоиры выводят его  из  зала.  Но  по  прошествии нескольких недель,  пока
длилось  судебное  разбирательство,   многое  в   психологической  подоплеке
преступления разъяснилось.
     Евгений Виноградов предал свой  талант.  Чем-то  его  судьба напоминает
судьбу Оскара Лаутензака, блистательно рассказанную Фейхтвангером. Немецкого
ясновидца впоследствии настигла гибель -  предательство таланта не  проходит
безнаказанно.  И  здесь  осквернение таланта махинациями и  недобросовестным
отношением к людям обернулись изоляцией,  равнодушием и презрением, в полной
мере  испытанных Виноградовым.  Любовь к  власти,  стремление стать  сильной
личностью привели к тому,  что начали использоваться все методы.  Виноградов
решил:  ему можно то,  чего остальным нельзя. Он оказался за той гранью, где
анализ поступков человека производится с помощью Уголовного кодекса.  Но еще
раньше,  не дожидаясь вынесения судебного приговора, сам Виноградов пожелал,
чтобы его  имя  не  было связано с  тем,  что запятнало его профессиональное
реноме.  Он  категорически  отказывался  в  чем-либо  признаться.  Его  мало
беспокоило  то,   что  суд  не   стал  интересоваться  его  профессиональным
мастерством,  он не просил пощады у  судьбы.  Но жесткость моральной позиции
Виноградова с  небывалой последовательностью отрицавшего все  что можно было
бы назвать преступным, была, несомненно, направлена к защите своего ремесла.
Он пожелал сам нести полную ответственность за совершенное.  Он понимал, что
чистосердечное раскаяние могло значительно облегчить его  судьбу,  как это и
произошло с одним человеком, привлекавшимся по делу в качестве свидетеля, но
которому председательствующий довольно резко напомнила,  что он  мог бы быть
на   скамье  подсудимых.   Однако  Виноградов  не  хотел,   никак  не  хотел
отождествить  себя   самого   с   прежним  Виноградовым,   который  совершал
неблаговидные поступки,  бывшие по  всей  незаконной своей сути обыкновенным
мелким  мошенничеством.  Карьера  мелкого  мошенника  приговором  суда  была
оборвана.  Кто знает,  может быть,  после трех лет наказания,  к которым его
приговорил суд, начнется, пусть и нелегко, судьба нового человека...



А.БОЙКО, 

А.ЕРШОВ

ПЕРЕШАГНУВ ПОСЛЕДНИЙ РУБЕЖ


     Два года назад они еще сидели за школьными партами,  учились,  спорили,
решали свои ребячьи проблемы,  мечтали о  будущем.  И никаких отступлений от
норм,  как говорят врачи и  психологи,  в  их физическом и  интеллектуальном
развитии не наблюдалось.  Правда,  в  сферу их личной жизни никто не пытался
вторгаться,  и,  следовательно,  мало кто  мог  знать,  как  одно они узнали
слишком рано,  другое  поняли превратно,  третье осквернили,  не  узнав  ему
настоящей цены.  В  результате,  понятие о  любви,  чести,  долге  сменилось
цинизмом, стремлением жить, пренебрегая законами и общественной моралью.
     И вот эти трое парней на скамье подсудимых.  Что привело их сюда? Какое
преступление совершили они перед обществом?
     Осенью в  городе поселилась тревога.  По ночам в  тиши окраинных улиц и
переулков неизвестные нападали  на  одиночных прохожих,  неожиданно наносили
удары твердым предметом по голове.  А  когда человек падал и терял сознание,
бандиты обшаривали его карманы, снимали часы, раздевали.
     Потом в этих ограблениях стала чувствоваться зловещая преднамеренность:
три  нападения подряд,  и  все  жертвы -  шоферы такси.  Трагический конец -
выстрел из обреза в затылок.
     Милиция  сбилась  с  ног  в  поисках  преступников,  орудовавших нагло,
по-зверски. Но шли дни, осень сменилась зимой, уже теплым дыханием заявила о
своем  приходе  весна,  а  преступники  продолжали  разгуливать на  свободе,
увеличивая счет своим жертвам.  Город не знал такого прецедента,  и  поэтому
дико было слышать об изуверствах, совершаемых какими-то выродками.
     Но час расплаты пробил.  Перед судом стоят трое и  рассказывают о своих
похождениях. Они даже пускают слезу, молят о пощаде.
     В  зале напряженная тишина.  Перед присутствующими проходят свидетели и
потерпевшие.  Их много,  более ста.  Они отвечают на вопросы суда, дополняют
показания.  В  зал  заседания  явились  и  "подруги" обвиняемых.  Это  юные,
раскрашенные  девицы  в  миниюбках,  развязные,  наглые.  Некоторые  из  них
"приблизительно" знали о проделках своих дружков, даже подсказывали им "быть
поосторожнее"(?).  Как  ни  странно,  на  лицах  этих  "свидетельниц" нет  и
признаков стыда и раскаяния. Выходит, что их мало интересовали методы добычи
денег, на которые устраивались кутежи и попойки.
     Теперь  они  протрезвели от  угара  разбойной жизни.  Пробыв в  камерах
предварительного заключения не  одну ночь наедине с  собой,  эти  горе-герои
передумали многое,  и  логика  содеянного привела их  к  неумолимому выводу:
пощады  не  будет.  Всхлипывает Григоров,  судорожно вздрагивают тонкие губы
Замирайлова, хнычет Яуфман.
     Трусы,   достойные  презрения!   Какая   стихия  породила  вас?   Какие
обстоятельства способствовали порождению звериных инстинктов?
     Разобраться во всем этом,  конечно,  не так-то просто. Но ясно одно: ни
школа,  где они учились, ни коллектив, где они работали, ни все в целом наше
общество, где властвует закон братства, где честь, гуманность, труд являются
символом  гражданской  доблести,   мужества,   не  были  средой,  породившей
преступников.
     Ответ дают  сами подсудимые.  Их  жизненное кредо ничтожно,  объяснения
примитивны и  смахивают  на  браваду  бездумных  прожигателей жизни,  кутил,
пропойц и бездельников.
     В семьях,  где выросли эти лоботрясы, царила атмосфера мещанства. Здесь
бытовали такие взгляды,  как "тащи не из дома,  а в дом",  "не украдешь - не
проживешь", "на общественное надейся, а свое держи" и другие, аналогичные.
     Не  сразу,   а  постепенно,   исподволь  складывались  у  трех  молодых
преступников своеобразные понятия о  достижении благ  в  жизни,  возникало и
крепло намерение любым способом обогатиться.  Дух и нравы, царившие в семьях
Замирайловых,   Григоровых,   этих  островках  мещанства,  изо  дня  в  день
подготавливали почву для  произрастания ядовитых растений.  Мирок обитателей
этих  островков был  настолько ограничен,  что  в  нем  не  нашлось места ни
книгам, ни интересам.
     Мы  листаем пухлые  папки  следственных дел,  читаем протоколы допроса,
знакомимся  с  биографией  обвиняемых.   Вот  один  из  них  -   Замирайлов,
вдохновитель и главарь шайки. В возрасте двенадцати лет он остался без отца.
В  дом пришел отчим,  грубый и вечно под хмельком.  На что он пил,  на какие
источники  ублажал  свою  душу,   мальчишка  узнал  быстро:   отчим  открыто
похвалялся своими махинациями на производстве.
     "Побочные" доходы имела и  мать Замирайлова.  Работая на  фабрике,  она
крала там кожу и  из-под полы продавала ее на вещевом рынке.  Иногда сбывать
краденое помогал ей  сын,  получая за  это  щедрые вознаграждения.  Один  из
подарков -  мотороллер - был превращен Замирайловым в средство добычи денег.
Окрепший  питомец  не   захотел  оставаться  в   числе   "честных  дураков",
зарабатывающих хлеб  "своим горбом".  Он  рыскал по  городу,  ища  дружков и
легкой удачи в жизни.
     Еще будучи в школе,  Замирайлов стал упорно заниматься боксом. Любовь к
спорту отнюдь не была потребностью его души. Он просто-напросто вознамерился
быть крепче и сильнее своих сверстников и при удобном случае отомстить им за
их  "неуместное" рыцарство.  (Ребята однажды поколотили его  за  то,  что он
потехи ради втиснул в рот девчонке-однокласснице стручок жгучего перца).
     Теперь судом и  следствием досконально установлено,  что не  только для
воздания мести за  ребячью обиду готовился Замирайлов,  тренируясь в  секции
бокса. Классически отработанный удар "пригодился" ему в ночных грабежах.
     По  характеру скрытный и  замкнутый,  Замирайлов чурался  людей.  Чтобы
меньше встречаться с  родными и  знакомыми,  он потребовал у своих родителей
отдельную комнату с  изолированным ходом.  Отказа  не  последовало.  Получив
возможность жить в одиночестве,  Замирайлов уходил из дома и приходил домой,
когда  ему  вздумается.  В  семье никого не  заботило,  где  бывает допоздна
парень, с кем водит дружбу и чем занимается по ночам.
     Впоследствии  его  комната  превратилась  в  своеобразный  склад,  куда
сносилось  награбленное.   Здесь  окровавленные  вещи  стирались,  сушились,
приводились в порядок.
     Однажды Замирайлов объявил своей матери,  что больше не пойдет в школу.
И мать не удивилась.  Она будто бы ждала этого решения.  Ее сын стал слишком
"практичным".  Он "познал" жизнь и теперь все измерял рублем:  время.  труд,
знания,  авторитет людей.  Учеба,  по его глубокому убеждению, - дело совсем
невыгодное.  Не  считал он  веселым занятием и  работу на  производстве.  За
100-120 рублей вкалывать целый месяц!?  Дудки!  Нет, ему нужен такой бизнес,
чтобы сразу оказаться за рулем собственной "волги".
     Эти мечты и  планы едва оперившегося бизнесмена явились,  по  существу,
предтечей  дальнейших  трагических  событий.   Ночью  на   одной  из   тихих
алма-атинских улиц  раздался первый роковой выстрел.  От  него  погиб  шофер
такси А.  Ф.  Пешков, пожилой человек, участник Великой Отечественной войны,
отец  семейства.  Он  вез  в  Малую станицу трех  угрюмых парней.  Жизнь его
оборвалась в  тот момент,  когда машина на малой скорости завернула в глухой
переулок, указанный пассажирами.
     Прохожие видели "волгу",  забуксовавшую в  арыке,  но не подошли к ней,
потому  что  в  машине  сидело  несколько мужчин,  и  они,  по-видимому,  не
нуждались в посторонней помощи. Правда, сидевший за рулем "волги" Замирайлов
был   не   настолько  опытным  водителем,   чтобы  сразу  же   вырваться  из
затруднительного положения.  Боясь посторонних глаз,  он попытался выключить
внутренний свет в машине,  но нарушил всю проводку.  Мотор заглох. В темноте
обшарив карманы убитого водителя (у него оказалось лишь 18 рублей),  бандиты
скрылись.
     Второй выстрел грянул спустя две недели в  том же  районе.  На этот раз
жертвой убийц стал шофер такси М.И.Рящиков.  Добыча опять оказалась мизерной
- 23 рубля.
     Надежды не оправдались.  Таксисты, оказывается, не располагают большими
деньгами. Не те объекты.
     Идея ограбления кассы треста "Казэлектромонтаж",  где числился слесарем
Замирайлов,  возникла  под  впечатлением какого-то  зарубежного детективного
фильма. Особенно запомнился кадр, когда две угрюмые личности ловко орудовали
автогенным аппаратом, вскрывая сейф.
     Из кинотеатра Замирайлов вышел с приподнятым настроением.  В тресте ему
знакомы ходы и  выходы,  охрана.  Дружки признали идею гениальной.  Началась
подготовка к "делу".
     В   мастерской   треста   Замирайлов  припрятал   переносный  сварочный
трансформатор,  комплект проводов,  подобрал необходимый инструмент. А потом
постепенно переправил все это домой.  И  никто на  производстве не  хватился
исчезнувшего  имущества.  Не  обнаружила  пропажи  и  комиссия,  проводившая
инвентаризацию в  мастерской.  Поверила  на  слово:  кому,  мол,  нужны  эти
причиндалы?
     В   данном  случае  бесхозяйственность  на  предприятии  способствовала
совершению очередного преступления.  Несомненно,  что кто-то  из  работающих
вместе с Замирайловым видел, как тот прилаживал сварочный аппарат, но махнул
рукой, дескать, кто в деле, тот в ответе.
     Никто из сотрудников мастерских фирмы "Кзыл-Ту", где работал Яуфман, не
задумался  над   тем,   зачем  парню  искрогаситель,   ружейные  пули,   над
изготовлением которых он трудился у станка.
     Судя  по  всему,  подготовка к  ограблению кассы шла  беспрепятственно.
Обуреваемые страстью  к  деньгам,  бандиты  шли  на  риск.  Чтобы  перевезти
сварочный аппарат из  дома  к  месту  задуманного преступления,  нужно  было
раздобыть автомашину.
     На  одной из  оживленных улиц они остановили такси,  за  рулем которого
сидел А.П.Ветров.  Ничего не  подозревая,  он  по  их  просьбе остановился в
темном переулке. Здесь бандиты хладнокровно убили его из обреза, как если бы
выкурили папиросу.
     Сбросив  труп  в  канализационный колодец и  завладев "волгой",  убийцы
подъехали к конторе треста.  Но совершить гнусное дело не удалось - помешала
милицейская  засада.  Заметив  возле  дерева  людей  в  форменных  фуражках,
Замирайлов нажал на сцепление, и "волга" скрылась.
     Бандиты улизнули,  как говорится, из-под самого носа милиции, не вызвав
даже подозрений о своих преступных намерениях. Раздосадованные неудачей, они
бросили  машину,   вернулись  домой  и  на  своем  мотороллере  помчались  к
канализационному колодцу, куда час назад сбросили труп шофера такси. Им было
жаль,  что  забыли  снять  с  головы убитого ондатровую шапку!  Единственной
деталью,  свидетельствующей о  ночном  вояже  грабителей,  был  змеиный след
мотороллера, оставленный на снегу.
     Перед милицией стояла задача не из легких.  Пострадавшие,  оставшиеся в
живых,  не  могли сообщить что-либо  определенное о  грабителях.  И  все  же
добытые  данные  помогли  работникам  уголовного розыска  напасть  на  след,
ухватиться за ниточку, нащупать осиное гнездо преступников.
     Началось все под Новый год.  В  милицию прибежал некто Курносов,  ранее
судимый за хулиганство,  и, показывая на раненую ногу, сказал дежурному, что
на  него напали четверо бандитов с  обрезом,  когда он шел к  своей тетке на
вечеринку.
     Работники милиции  провели  расследование,  побывали на  квартире тетки
пострадавшего, допросили свидетелей, среди которых были Замирайлов, Григоров
и Яуфман.  Все они подтвердили рассказ Курносова:  дескать,  парень вбежал в
дом насмерть перепуганный оттого, что едва не лишился жизни.
     Следствие по делу Курносова было приостановлено ввиду отсутствия прямых
улик.  Но спустя три месяца к нему снова вернулись. Следователи усомнились в
правдоподобности  заявления  пострадавшего.  Как  же  могло  случиться,  что
Курносов на  относительно освещенной улице не  видел в  лицо  бандитов и  не
запомнил какие-либо приметы? Странно! И почему все-таки выстрел произведен в
ногу,  а  не  в  затылок?  Что-то  не похоже на почерк орудовавших в  городе
бандитов.
     Эти вопросы привели следователей к соседям тетки Курносова.  Здесь была
установлена еще  одна немаловажная деталь.  Оказывается,  выстрела на  улице
никто не слышал,  но вот в доме,  где под Новый год пьянствовали Замирайлов,
Яуфман и Григоров, чье-то ружье бабахнуло так, что люди выбежали на улицу.
     Теперь вряд ли  следует сомневаться в  том,  что  появление Курносова в
милиции -  это инсценировка,  маневр бандитской группы,  чтобы замести следы
своего пребывания на новогодней вечеринке.
     Работники милиции произвели обыск. В туалете был найден обрез.
     На первом же допросе тех,  кто участвовал в пирушке, выяснилось, что из
обреза стрелял Григоров,  который,  поссорившись с  Замирайловым и Яуфманом,
решил их припугнуть.  Его хотели разоружить. В потасовке случайным выстрелом
был ранен Курносов.
     Так оружие,  ранее служившее средством убийства и грабежей, на этот раз
сработало против самих же бандитов.  Припертые неопровержимыми уликами,  они
сознались в своих злодеяниях.
     Десять дней в переполненном зале шло судебное заседание. Было допрошено
около  ста  пятидесяти  свидетелей  и  потерпевших.  Взвесив  каждую  деталь
многотомных следственных дел,  Верховный  суд  установил степень  виновности
каждого подсудимого,  а  Президиум Верховного Совета  отклонил их  просьбу о
помиловании.   Все  они  приговорены  к   расстрелу.   Приговор  приведен  в
исполнение.

x x x

     Возмездие свершилось. Оно оказалось справедливым, но запоздалым, потому
что  рубеж всего человеческого,  что  есть в  личности,  этими подонками был
давно  перейден.  Уже  наступило в  их  жизни  то  звериное,  бесчувственное
состояние,  когда человека убивают не  глядя,  привычно нажимая на спусковой
крючок обреза. А до этого была длинная и отвратительная дорога.
     Она,  эта  дорога  к  преступлениям начиналась с  мелкого элементарного
хамства,  с циничных реплик,  жестоких драк,  когда несколько человек бьют в
темноте одного, зверея и распаляясь от беззащитности жертвы.
     Потом,  тупея  от  постоянных  пьянок,  дикого  истерического  смеха  в
неосвещенных подъездах,  они  стали  делать все  молча и  рационально:  удар
чем-нибудь тяжелым по голове - и обшаривание карманов.
     Сказать,  что  здесь  была  какая-то  одна  серьезная причина,  которая
привела  трех  потерявших человеческий облик  людей  на  скамью  подсудимых,
нельзя.   Трагедия  в  том,  что  это  не  отдельные  преступления,  не  ряд
трагических случайностей,  а  целая  многообразная и  преступная жизнь  трех
деградирующих молодых людей.
     Жизнь -  это работа,  досуг, мечты, планы. Все это было у них, только в
своем,  извращенном и эгоистичном понимании. Была система, воздействующая на
психологию сильнее, чем положительные примеры, школьное воспитание.
     Единственное практическое действие мог  оказать труд,  но  они  шли  на
работу с предвзятым мнением людей, обиженных судьбой, с лицемерным вздохом о
его  полезности,  с  ожиданием "настоящей",  в  их  понимании,  жизни  после
рабочего дня.
     Ложно  понимаемая романтика делала для  них  героев из  самых  отпетых,
всякая попытка самостоятельного мышления,  как мы знаем,  о  таких компаниях
преследуется и не одобряется.  Принцип -  живи как мы -  довлеет над молодым
неоформившимся сознанием.
     Сказать,  что причина в  их  бескультурье и  необразованности -  значит
указать лишь на один из многочисленных факторов морального падения.
     Главное  заключалось  в  постоянном  воздействии  отрицательной  среды,
которая по  истечении двух-трех лет  уже заставляет тебя думать,  как все ее
представители.
     ...У  парня появились лишние деньги?  Обязательно пропить,  как  Витька
Косой или Серый!  Они-то знают как жить. Купить книжки?! Ха-ха! И одеваешься
ты, парень, не как наши. А перед танцами (забыл?) - бутылку надо обязательно
раздавить...
     Такова  их  мораль и  психология.  Культ  грубой силы  легко  подчиняет
неоформившееся  сознание,   давит   на   психику,   заставляет  мириться   с
несправедливостью.
     Светлые моменты в  жизни молодых парней с  каждым днем  становились все
реже.  И все чаще и постоянно - то, чуждое нашему обществу воздействие. Дома
была   мещанская  психология  родителей-рвачей,   на   улице   -   никчемное
времяпрепровождение,  мелкое хулиганство,  и наконец, первый, ободранный как
липка, прохожий.
     Вначале это пьянит и будоражит кровь неожиданностью, безнаказанностью и
связывающей всех тайной пропитых сообща денег. Вначале нет анализа, сомнений
и   угрызений   совести.   Ведь   недаром   большинство   несовершеннолетних
преступников считает самым легким проступком хулиганство.
     Можно даже  "побалдеть" над  лежащим у  забора и  стонущим от  недавней
"обработки" пьяницей ("А ты не зевай,  не пей!"  -  звучит поначалу ухарская
"справедливая"  присказка).  Но  в  этой-то  постепенности,  незаметности  и
заключена трагедия.  Безнаказанность и  рождает зло.  И  теперь  уже  грабят
женщин, подростков, не задумываясь для чего, из каких побуждений.
     Эта начавшаяся преступная жизнь теперь не прерывается ни на один вечер.
Потребность встреч и "общих дел", неумение заполнить образовавшийся духовный
вакуум уже подталкивают парня.  Уже ежевечерние "друзья" говорят ему: "Пошли
побалдеем. Там все наши".
     В  такие  вечерние часы  зарождается преступное ожидание более "острого
дела",  щекочущего тупеющий ум.  Здесь изобретательность и  острота мышления
направлены в одно русло - преступной жизни.
     Подростки,  не умеющие организовать свою жизнь юноши,  могут не увидеть
всех  этих  опасных поворотов дороги  преступника,  не  осознать трагичности
своего будущего. И потому так важна здесь дружеская и твердая рука взрослого
человека:  внимание и беспокойство родителей,  тревога за безалаберную жизнь
сына,  соседского мальчишки и  даже незнакомого паренька.  Из-за преступного
рубежа, который перейдут вчерашние мальчишки, не всегда возвращаются. На нем
обесценивается человеческая жизнь и дальнейшие преступления становятся почти
обыденными:  человека в таких случаях убивают из-за ондатровой шапки,  из-за
13 рублей денег и даже из-за крепких малоношеных ботинок.
     Очень  важно  показать  молодежи наклонность такой  дороги,  ведущей  к
обрывистому  концу,  к  неумолимому  возмездию.  Бездумность  и  никчемность
существования трех  молодых  лоботрясов стоила  жизни  нескольким честным  и
прекрасным  людям,   и   кровь  этих  людей,   горе  их   семей  потребовало
справедливого наказания.
     Преступники не  думали  об  этом  логическом  и  неотвратимом конце  по
незнанию жизни ли,  по  неумению мыслить вообще.  Но неотвратимость беды уже
явственно  проступала  тогда,  когда  их  начало  засасывать  размеренное  и
бездумное существование,  ибо,  раз начавшись, преступное деяние вырастает в
целый ком обманов, гнусностей, предательства своих лучших идеалов, презрения
к  людям-труженикам и,  наконец,  убийств,  после  чего  молодой человек уже
никогда не сможет сказать простых слов:  "Никто не скажет, не смеет сказать,
что я был нечестен".
     Но  вряд ли  думали об  этом трое молодых убийц,  потому что  всю  свою
короткую жизнь они прожили подло и бездумно.



В.ШАМАРДИН,
                   зам. редактора газеты "На страже"

ПОД ДУЛОМ ОБРЕЗА


     Перед  дорогой шофер "водовозки" Виктор Ильич Фетисов присел на  валун,
что лежал возле заднего ската, закурил...
     У  подножия гор  на  снегу  серым  пятном выделялось стадо овец.  Чабан
верхом на  лошади гнал отару вниз к  теплым кошарам.  Длинная палка в  руках
чабана была похожа на копье сказочного богатыря. Над юртами курился дымок.
     Водитель  поднялся,   замял  окурок.  Кто-то  окликнул  его:  к  машине
торопливо шагал  старый  чабан.  От  быстрой ходьбы  лисий  треух  съехал на
затылок, открыв кирпичное лицо аксакала.
     - Куда путь держишь? - спросил он.
     - В Аксуек, - ответил Фетисов.
     - А где воду сливать будешь?
     - Здесь и в Тогусе.
     - Возьми меня, - попросился старик. - Кое-что купить надо.
     - А зачем тебе мотаться туда-сюда?  Дорога сейчас - одно мученье. Давай
деньги, а я куплю, что надо, и привезу.
     - Ой, хорошо! - обрадовался чабан. - Рахмет тебе, хороший человек.
     Виктор  Ильич  спрятал деньги  и  шагнул к  машине.  Но  открыв кабину,
опешил: там сидел незнакомый человек.
     - Эй, парень! - спросил шофер незнакомца. - Ты как сюда попал?
     Тот  живо  повернулся.  На  шофера  глянули серые  настороженные глаза.
Незнакомец  приветливо улыбнулся,  и  это  как-то  не  вязалось  с  холодным
немигающим взглядом, которым он продолжал ощупывать шофера.
     - Садись, папаша, все равно один едешь. Вдвоем веселее будет.
     - А  ты  кто  такой?  Откуда?  -  спросил  Виктор  Ильич,  которому  не
понравилась  эта  манера  парня  смотреть  в  упор,   не  мигая,  холодно  и
бесцеремонно.
     - Садись,   садись!  -  настойчиво  приглашал  незнакомец,  по-прежнему
улыбаясь.  -  Едем!  По  дороге я  тебе расскажу все как есть:  и  кто я,  и
откуда...
     Фетисов нерешительно потоптался у открытой кабины,  потом махнул рукой:
вдвоем так вдвоем!
     - Ладно, поехали, - сказал водитель и полез в кабину.
     Мягко заурчал мотор...
     Двое  в  кабине  молчат.   Фетисов  крутит  баранку,   курит  и  искоса
поглядывает на  незнакомца.  На  попутчике легкое,  не  по  сезону,  осеннее
пальто,  шапка надвинута на  глаза,  на верхней губе -  белый пушок.  "Пацан
еще", - решает шофер.
     - Слушай,  парень!  - обратился Фетисов к нему. - Ты обещал рассказать,
кто ты и откуда. Так давай, выкладывай.
     - О чем рассказывать? - нехотя отозвался тот.
     Незнакомец сидел ссутулившись и засунув правую руку за борт пальто.
     - Решил чабаном стать, овец пасти буду...
     И  опять Фетисова поразила его  нагловатая улыбка.  Было что-то  в  ней
затаенное, недоброе.
     - Есть ли нужда забираться в такую глухомань?
     - Охоту люблю. Вот и побалуюсь вволю с ружьишком...
     Впереди показались разрозненные одноэтажные домики, окруженные высокими
     тополями. Возле сельмага Фетисов притормозил.
     - Ты чего, папаша?
     - В магазин забегу. Аксакал просил купить кое-что.
     - Вместе пойдем! - жестко потребовал попутчик.
     - Зачем вместе!? Сиди. Я - в один миг...
     Шофер открыл кабину, но парень цепко ухватил его за руку.
     - Не торопись!  - свистящим шепотом приказал он и выхватил из-за пазухи
обрез. - Сиди тихо!
     Шофер побледнел и,  как загипнотизированный, не сводил глаз с ружейного
ствола.
     - Слушай сюда! Поможешь мне скрыться. Ежели что и тебе и мне конец!
     "А ведь действительно шлепнет,  и рука у подонка не дрогнет", - подумал
Виктор Ильич.
     Пришлось вновь сесть за руль. А пассажир словно издевается:
     - Так, уразумел, папаша? Ежели поможешь, в долгу не останусь.
     Парень искоса,  не поворачивая головы,  поглядел в окно кабины.  Машина
стояла возле невысокого, плохо выбеленного домика с узкими оконцами. Это был
сельмаг.  Снег  вокруг густо  утоптан и  желт  от  конского помета.  Рядом с
крыльцом - коновязь, где одиноко стоял поджарый, темно-пегий жеребец.
     Но  вот дверь отворилась,  и  с  крыльца сбежал коренастый казах,  неся
перед собой груду пакетов.  Он подошел к коню, рассовал покупки в переметные
сумы.  Потом отвязал уздечку,  ловко,  не касаясь ногой стремени,  вскочил в
седло и поскакал прочь.
     - Так ты в магазин, папаша? - парень отвел взгляд от окошка и выжидающе
посмотрел на шофера.
     "Волк тебе папаша!" -  едва не крикнул Виктор Ильич,  но сдержался.  Он
вдруг с удивлением обнаружил,  что страх, который сковал его несколько минут
назад,  когда  незнакомец столь необычным образом отрекомендовался,  так  же
внезапно исчез, уступив место жгучей ненависти.
     - Нет,  не  пойду,  -  спокойно сказал он  и  сам  подивился этой вдруг
возникшей в нем спокойной уверенности.  -  В Аксуеке хороший магазин.  Выбор
богат. Там и куплю, что старик просил.
     - Дело твое. Гони в Аксуек. Только не забудь, о чем я просил.
     Фетисов молча кивнул головой и  включил зажигание.  Разбрызгивая мокрый
снег, машина выбралась за поселок.
     Снег оседает мокрыми хлопьями на  ветровом стекле,  тает.  Струйки воды
бегут по  стеклу,  и  хлопотливый "дворник" уже не  успевает убирать водяную
пелену. То и дело шофер встает со своего места и на ходу, придерживая правой
рукой  баранку,  протирает  рукавицей лобовое  стекло.  Но  на  пассажира не
смотрит.
     - Чего ж  ты  не  спрашиваешь,  за  что  меня ищут?  -  вдруг заговорил
"попутчик".
     - А мне какое дело, - равнодушно ответил Фетисов.
     Они сидели рядом,  и  всякий раз,  когда машину бросало на  колдобинах,
Виктор Ильич локтем ощущал под боком твердый ствол обреза.
     "Что же натворил этот тип? - размышлял водитель. - Может, убил кого пли
ограбил?  Ишь ты,  и руки в наколках.  Молодой да,  видать,  ранний...  Надо
сообщить людям,  милиции, - лихорадочно билась мысль. - Но как? Это нелегко,
а надо. И не ради спасения своей собственной жизни... "
     Дождь вскоре перестал,  и окна кабины быстро просыхали на ветру. Дорога
блестела в лучах проглянувшего солнца и дымилась, как река летним утром.
     Шофер  выплюнул  в  окно  выкуренную  папиросу  и  обернулся  к  своему
попутчику:
     - Говоришь, почему не спрашиваю, за что милиция ищет?
     Парень насторожился. Фетисов продолжал:
     - Потому что я сам,  брат,  того,  у нее на примете.  - И шофер на ходу
сочинил историю о том, как он будто бы прошлым летом, напившись до чертиков,
подрался, и как его судили за это и дали год "принудиловки".
     В   глазах  бандита  растаял  настороженный  блеск.   Он   самодовольно
ухмыльнулся:
     - Так ты, старина, выходит, свой...
     - А как же!?
     Машина  бежала  по  улице  какого-то  поселка.  Навстречу спешили люди,
стайками бежали школьники.
     Виктор Ильич поглядывал по  сторонам и  напряженно думал:  "Ну  как  же
сдать этого волка?"  И вдруг резко повернул машину на базарную площадь Здесь
он  крутил  ее  так  и  этак,  нарушал  правила уличного движения,  стараясь
привлечь к себе внимание какого-нибудь милиционера. Но тщетно.
     Попутчик зашевелился.
     - Подъезжай к  магазину,  -  грубо приказал он.  -  Даю  пять  минут на
покупки.
     - Туда и еду,  - нехотя отозвался Фетисов, стараясь подавить охвативший
его нервный озноб.
     В  магазине парень стоял  за  спиной водителя,  не  вынимая руку  из-за
пазухи.
     Продавщица быстро обслуживала приезжих.  А когда Фетисов,  конвоируемый
бандитом,  стал выходить из магазина,  в  дверях он неожиданно столкнулся со
знакомым пареньком,  который тащил перед собой ящик с  лимонадом.  Произошла
минутная заминка,  но этого было достаточно,  чтобы шепнуть Женьке тревожную
новость. Паренек понимающе кивнул головой.
     Усевшись  за  баранку,  Фетисов  испытующе  глянул  на  попутчика -  не
заподозрил ли? Однако, нет. Тот был спокоен.
     Пока  у  водоразборной  колонки  цистерна  наполнялась  водой,  Фетисов
прохаживался возле машины, курил, поглядывая на дорогу: не едут ли?
     Но вот вода с шумом полилась через край.
     - Эй, шофер! - крикнул из кабины пассажир. - Заснул, что ли?
     Фетисов кинулся к  колонке,  завинтил кран.  Руки  плохо  повиновались,
становились чужими. Сказывалось нервное перенапряжение.
     Выехали на  дорогу.  Виктор Ильич старался не глядеть на своего соседа,
чтобы тот  не  уловил в  его глазах тревогу.  Он  лихорадочно искал малейшую
зацепку, чтобы затянуть время и дать возможность милиции нагнать их. Наконец
он посмотрел на приборный щиток и озабоченно сказал:
     - Боюсь с бензином не обойдемся, паря.
     - Тогда жми к заправочной! - приказал бандит.
     На заправочной Фетисов долго копался в  моторе,  с  отверткой и гаечным
ключом лазал под задним мостом,  что-то там подвинчивал,  простукивал. И это
длилось до тех пор, пока из кабины не была вновь подана команда:
     - Эй, ты, не тяни резину! Чего там канителишься?
     Пришлось, скрепя сердце, повиноваться. Фетисов встал, не спеша отряхнул
полушубок,  ветошью обтер  руки  и  в  который раз  с  надеждой посмотрел на
дорогу. Но она была пустынна.
     Включил  зажигание,   медленно  нажал  на   стартер...   Машина  пошла,
покачиваясь на ухабах. С каждым километром таяла надежда на помощь.
     И   все  же   помощь  пришла.   В   смотровое  зеркало  Фетисов  увидел
приближающийся "газик". "Милиция?!" Сердце заколотилось часто и гулко. Шофер
невольно нажал на тормоза.
     - Что?
     - Давай-ка, парень, на ветру минутку постоим...
     - А-а! Согласен...
     Они  поспешно вышли  из  кабины:  шофер по  одну  сторону,  пассажир по
другую.
     А милицейский "газик" словно вынырнул из-под земли. Взвизгнули тормоза,
распахнулись дверцы, и пятеро мужчин уже взяли в кольцо грузовик.
     Бандит все понял.
     - А-а! Заложил, стерва!
     Он метнулся к кабине,  но было поздно:  следователь Попов преградил ему
дорогу и, как клещами, стиснул протянутую к оружию руку...
     Задержанный, некто Дегтярев, был преступник не из мелких. Освободившись
из  колонии,  где он  отбывал срок за изнасилование,  он принялся за старое.
Темной ночью он  напал на незнакомую женщину...  Однако уйти от возмездия не
удалось.



Е.КОСАЕВ,
                           полковник милиции,

Н.СЕРИКБАЕВ,
                           полковник милиции

СТРАНСТВУЮЩИЙ "АПОЛЛОН"


     В  разгар осенних полевых работ  председателя колхоза "Передовик" Ивана
Петровича Кравцова вызвали в милицию.
     - У  нас  к  вам  важное дело,  -  сказал ему с  виду хмурый капитан из
областного отдела ОБХСС.  -  В  вашем колхозе некто Цирер оформлял клуб.  Вы
уверены, что он художник?
     - А  как же!  -  не  раздумывая ответил Кравцов.  -  Он,  по-моему,  не
простой, а заслуженный... Вучетич!
     Капитан улыбнулся.  Наступило неловкое молчание.  Кравцову стало не  по
себе. Он достал носовой платок и начал старательно вытирать вспотевший лоб.
     - И сколько денег вы отвалили этой знаменитости? - продолжал спрашивать
капитан, по-прежнему улыбаясь.
     - Э... тысяч двадцать... наличными, - тихо ответил Кравцов.
     - Весьма щедро! И никаких подозрений у вас не возникало?
     Кравцов не знал,  что ответить. Только сейчас, сидя перед следователем,
он  понял,   какую  оплошность  допустил,  связавшись  с  этим  новоявленным
"Вучетичем".
     Все началось в начале августа.  В их колхозе соорудили клуб.  Дело было
за оформлением, а местные специалисты справиться с такой работой не могли. И
вдруг совершенно неожиданно в  кабинет председателя вошел подвижный лысеющий
человек.  Он был важен и немногословен, представился художником-скульптором,
скупо намекнул на рекомендации товарищей из области. Председатель тут же дал
задание  прорабу  и   секретарше  -   позаботиться  о  работе  и  об  отдыхе
талантливого гостя.
     Весь следующий день гость был  деловит и  сноровист:  тщательно измерил
зал,  фойе,  потолки и даже лестничные клетки, сделал ряд сложных расчетов в
своей  записной книжке,  подсчитал стоимость работ.  К  концу  дня  эскизный
расчет на оформление клуба был готов.
     Деловитость   скульптора,   обилие   специальных   терминов,   короткие
остроумные  реплики  -   все  располагало  к  незнакомцу.  Это  даже  как-то
отодвигало  на  задний  план  меркантильные  соображения:  с  такой  широкой
натурой, как у приезжего, можно было оформить не один клуб. "Деловой мужик",
- подумал Кравцов и  дал указание экономистам и  бухгалтеру не  ограничивать
творческую фантазию скульптора.
     - Тринадцать тысяч, - тихо сказал Кравцову бухгалтер.
     - Ну, здесь торговаться неудобно...
     Получив изрядный аванс,  Цирер  сразу  же  открыл свою  широкую натуру.
Можно было подумать,  что  деньги для  него действительно не  имеют никакого
значения.  В первый застольный вечер он их не жалел.  Правда, шутки его были
несколько пошловаты,  но  в  конце концов на  это  многие перестали обращать
внимание - вино лилось рекой.
     Он   был  героем  этого  вечера.   Миловидная  девушка  рядом  с   ним,
разгоряченная шампанским,  слушала  его  со  вниманием и  благоговением:  он
рассказывал о загранице,  о своей заслуженной и трудной жизни.  Венцом этого
счастливого рассказа был  тот  самый  подходящий момент,  когда  Цирер ловко
надел  на  средний  палец  правой  руки  своей  избранницы неизвестно откуда
взявшееся золотое кольцо.  Лида вспыхнула,  но протестовать не стала: кольцо
было  действительно золотое,  сидящего рядом  художника хотелось слушать  не
переставая...
     Так  шли дни творческой деятельности приезжего таланта.  Были и  другие
избранницы,  менее легкомысленные,  но  все-таки теряющие бдительность после
нескольких атак Цирера.  Например, Маргарита Сергеевна, которая тридцать лет
прожила  на  свете,  несколько лет  работала  в  хозяйственном магазине,  но
никогда не задумывалась,  что она может стать для кого-то не просто приятной
и милой женщиной,  а "настоящим идеалом женской красоты".  Цирер был уверен,
что таких слов Марго никто не говорил. И он не ошибся.
     Ошиблась Маргарита Сергеевна,  оформляя для  приезжей знаменитости счет
на  краски.  Ну где тут помнить о  такой мелочи,  как необходимость написать
указанную сумму прописью.
     Цирер не  мелочился:  он  увеличил этот счет в  сто раз!  Документ есть
документ и  предъявить его в бухгалтерию колхоза "Передовик" не представляло
большого труда.
     А  между тем он  работал.  Это могли подтвердить некоторые жители села,
где оформлялся клуб.  Он  приезжал на стройку,  мягко журил маляров за плохо
подобранный колер. Он ценил время и ездил почти всегда на такси. Вот и в тот
день  его  вдруг  вызвали телеграммой в  Москву,  и  он  укатил на  такси  в
Актюбинск.
     Однако до  места  назначения не  доехал,  ибо  "заскочил" в  Мартукский
район,  где за три дня заключил договора с двумя колхозами:  на двенадцать и
пятнадцать тысяч рублей.  И еще:  организатор он был неплохой и сколотил две
бригады маляров, которые сразу же приступили к работе.
     Право  же,  такое дело  нужно было  отметить.  Конечно,  в  Актюбинске.
Отметили на  славу:  около шести часов не  смолкали тосты любителей выпить и
повеселиться за чужой счет.
     Похмелье было горьким:  утром Цирер встретился с работниками ОБХСС. Это
было явное недоразумение.
     - Я человек свободной профессии!  Такие,  как я, несут культуру в село,
воспитывают у людей эстетические вкусы!
     Устное объяснение кое-как получалось.  Писать об  этом же было нелегко"
количество  ошибок  в  письменном  объяснении  Цирера  перевалило за  сотню.
Рассказ  о  творческом  даровании,  которое  он  обрел  по  наследству,  был
несколько испорчен упоминанием о  том,  что  мешало его росту как художника.
Двадцать лучших лет было загублено!  И  где?  В  местах не столь отдаленных.
Нет, все законно: срок получил за некоторое пристрастие к чужому добру... Но
ведь в душе-то я художник! - горячился Цирер.
     Бернард Цирер до  самого ареста в  этот последний раз  все время считал
себя коллективистом.  Обвинения в  частнопредпринимательской деятельности он
гневно отвергал,  напоминая о созданных бригадах маляров,  которым он платил
из собственного кармана...
     Женскую "неблагодарность" проявила Лида,  которая,  узнав  о  последних
новостях,  разрыдалась прямо в  кабинете следователя.  Оставалось сожалеть о
"благодетеле":
     - Ах,  как  это  ужасно и  гадко.  Ведь  Бернард обещал меня устроить в
институт,  создать уют и обстановку, показать заграницу. Да, да... Все время
на  такси,  все время куда-то спешил...  Что ж,  возраст не помеха.  Лишь бы
человек был хороший.  Он был щедр, он давал много денег... Я могла надеяться
на устройство своей личной жизни...
     Не  менее  "интересна"  деятельность Цирера  на  трудовом  "творческом"
фронте.  Чтобы  оценить его  работы,  была  создана специальная авторитетная
комиссия.   Во  всех  трех  колхозах  -   малярно-декоративные  работы.  Так
единогласно установили члены комиссии.  Была указана и их стоимость - 10% от
суммы, которую получил Цирер.
     У   следственных  работников  помимо   служебной  необходимости  теперь
появился даже интерес.  А  что  же  еще  "организовал талантливый художник"?
Опытный оперативник Мурзабаев пошел  по  следам "легенды".  В  одной  только
Чимкентской области делец положил в  карман наличными двадцать тысяч рублей!
А  чего стоили последующие документы!?  Разоблачительные письма из Кустаная,
Петропавловска  и   из   других  мест   потрясают  деталями  бесцеремонности
лжехудожника.  Целинникам он,  словно  издеваясь,  прислал  свою  знаменитую
картину "Верблюд в пустыне",  не забыв оценить ее в пятьсот рублей. Неважно,
что  требования  заключенных  с  несколькими  колхозами  договоров  не  были
выполнены.  Зато, как считал Цирер, труженики Целины могут питать надежду на
связывающие их и  художника нити железной дороги,  что нарисована все на той
же известной картине "Верблюд в пустыне".  Верблюд тоже смотрит на убегающие
рельсы, которые уже не раз уводили мошенника от разъяренных заказчиков.
     - Кто же знал?
     - Трудно поверить...
     - Возможно, мы ошиблись...
     - Никто не гарантирован...
     - Если бы знали, откуда он...
     Теперь можно узнать, откуда прибыл Бернард Цирер.
     Сначала нужно было самое легкое -  стать художником. В 1964 году, зайдя
походкой усталого творческого работника в  алма-атинские мастерские,  бросив
несколько справок перед  руководством о  том,  что  он  художник,  много лет
отдавший нелегкому труду, он попросил немногого. Ему дали то, что он просил:
зачислили нештатным уполномоченным по приему заказов.
     Узнав магическую силу простых бумажек,  Цирер перешел на  более сложную
документацию.   Он  стал  собирать  бланки  договоров,  заверенные  гербовой
печатью: благо они горой лежали на столах в художественных мастерских.
     В деревне бумага имела как будто бы более весомую ценность,  и никто не
спрашивал,  почему он не похож на Вучетича.  Здесь он не церемонился, потому
что  руководители хозяйств были  заняты  более  неотложными работами.  Цирер
играл  и  на  этом,  обещая снять с  души  руководителя совхоза или  колхоза
беспокойство за эстетическое воспитание сельских тружеников. После того, как
ему поверили в  первый раз,  он  уже не стеснялся -  нагло завышал стоимость
работ.   В  колхозе  "Путь  к  коммунизму"  Цирер  приписал  сто  шестьдесят
квадратных  метров  орнаментальной росписи,  присвоив  шесть  тысяч  пятьсот
рублей.
     Вспомним  товарный счет,  который  выписывала ему  продавщица Маргарита
Сергеевна.  По  нему Цирер получил в  бухгалтерии колхоза "Передовик" девять
тысяч девятьсот рублей наличными.
     Как ни странно,  но никому из бухгалтеров и  финансовых работников и  в
голову не приходило,  что перед ними - грубо подделанный документ. На суде и
следствии председатель колхоза Кравцов,  его коллеги и  все,  кто вольно или
невольно   потворствовали  махинациям  Цирера,   признали  свою   преступную
оплошность.  Но  согласитесь,  дорогой  читатель,  что  это  раскаяние  было
запоздавшим:   потеряв   чувство   гражданской  ответственности,   люди   за
благообразной личиной незнакомца не увидели отпетого жулика.



И.ЛЕПИХИН,
                  прокурор следственного Управления
                      Прокуратуры Казахской ССР

"БЕЗУПРЕЧНАЯ" БИОГРАФИЯ


     Контора  хлебоприемного пункта  вспыхнула сразу,  как  будто  беззвучно
взорвалась, а потом уже загудел, завыл огонь, пожирая смолистые балки, треща
сухими сосновыми досками. Тушить было бесполезно. Никакая струя не могла уже
остановить разрушительной силы огня. Однако люди боролись.
     Когда участковый инспектор Игнат Арсентьевич Андронюк прибежал на место
происшествия,  дом был объят пламенем от пола до крыши,  а  порывистый ветер
срывал горящие головешки и швырял их на крыши соседних домов.
     Причины пожара не знал никто.  Михаил Скоробогатов, прибежавший первым,
уже видел здание,  объятое огнем со всех сторон.  Окна были выбиты изнутри -
на земле валялись осколки.  Значит,  кто-то поджег,  а потом выбирался через
разбитое окно,  ибо дверь была заперта на внутренний замок.  Значит, видимо,
преступник проник внутрь помещения через дверь,  а вылезать стал через окно,
иначе все стекла рассыпались бы во внутрь.
     Андронюк теперь уже  догадывался,  что дом загорелей не  случайно,  его
подожгли. Заметали следы... Какого преступления?
     Участковый  по   телефону   вызвал   работников  пожарной  инспекции  и
работников уголовного розыска.  Тем  временем дом  горел со  всех сторон,  а
Михаил рассказывал,  что  пожар  начался изнутри,  что  когда  он  подбежал,
наружные стены рома были еще целы,  а  пламя било из  разбитых окон.  Сквозь
окна  можно  было  увидеть,   что  охвачены  пламенем  столы,  стулья,  даже
несгораемые шкафы.
     Во второй половине дня,  когда пожар утих, из-под обломков и пепла были
извлечены несгораемые шкафы.  Один из  них  был  цел,  и  лишь краска сверху
потрескалась и обуглилась.  Дверца второго была отогнута ломом, и документы,
хранившиеся в нем, почти полностью сгорели.
     По просьбе Андронюка кассир Широкова открыла сейф своим ключом.  Внутри
было пусто,  хотя накануне лежало пять тысяч рублей,  полученных из Госбанка
поздно вечером: кассир не успела раздать их рабочим.
     Как могли пропасть деньги из закрытого сейфа?  Кто,  кроме кассира, мог
иметь ключи or несгораемых шкафов?
     В  оконном проеме  уцелевшей каменной стены  лежала обгоревшая запонка.
Мужская.  Может быть,  она  утеряна преступником при  выходе на  улицу через
окно?  А может быть,  еще летом,  когда окна открывались настежь, кто-нибудь
обронил ее  да  так и  не  хватился -  считал навсегда потерянной?  Но  нет.
Запонка лежала на самом видном месте.  После того,  как она упала здесь,  ее
никто не видел,  иначе даже уборщица убрала бы ее или нашел бы хозяин. Эмаль
с  запонки  почти  осыпалась,  но  очертания  какого-то  рисунка  проступали
отчетливо. Андронюк немедленно отправил находку на экспертизу и реставрацию.
     Теперь надо  было  побеседовать с  теми,  кто  мог  бы  пролить свет на
существо  событий.   Первой  давала  показания  кассир  Широкова.  Работники
уголовного розыска не сомневались,  что преступление совершено мужчиной,  но
ведь могли быть сообщники.
     - Передавали ли вы кому-нибудь ключ от сейфа?
     - Нет.
     - Есть ли у этого сейфа второй ключ и у кого он хранится?
     - Я  пришла сюда работать недавно,  до меня работала Эмма Рудь.  Но она
была уволена как  не  вызывающая доверия.  При  передаче дел  она отдала мне
только один ключ. Второго у нее не было.
     - А не могла ли Эмма Рудь сама организовать этот поджог?
     - Не  думаю.  Мне кажется,  что освободили ее  неправильно.  Уволили за
растрату.  Чего не бывает в нашей работе, но ведь растрату в 250 рублей Эмма
покрыла.
     - Кто же, по-вашему, мог поджечь контору?
     - Не знаю.
     - Может быть,  у вас есть предположения? Вы же не сомневаетесь, что это
не Эмма Рудь? Тогда, кто же?
     - Не знаю.
     - Кто еще знает расположение, ходы и выходы из этого здания?
     - Да все знают.  За день столько народа перебывает,  что не упомнишь, а
контора расположена просто -  вход один.  Тут, кто не знает - не назовешь, а
знают? - да весь поселок.
     - У кого есть ключ от наружной двери бухгалтерии?
     - У директора, главного бухгалтера и у меня. Да, забыла. Вечером, когда
я деньги привезла, пришел Глазунов - охранник. Он был пьян и требовал выдать
ему зарплату.  Я сказала, что зарплату будем выдавать всем только завтра, то
есть сегодня.  Он немного поскандалил и ушел. Контору закрывала я, последняя
уходила.  Еще подумала,  куда это Глазунов запропастился,  ведь он  охранять
должен.
     К  середине дня в  поселок на попутной машине приехал Глазунов.  Он был
навеселе.  Однако хмель вылетел из его головы, как только он увидел пожарище
вместо конторы.  Пепел был еще горячим. Глазунов искренне удивлялся, и видно
было, что волновался.
     На все вопросы следователя он отвечал сбивчиво и неопределенно.  Еще не
было ясно из  его  ответов,  причастен ли  он  к  преступлению,  но  уже  по
внешности слабого однорукого человека можно было решить,  что  ему одному не
под силу орудовать ломом и отворачивать тяжеленную дверцу сейфа. Из рассказа
Глазунова следователь понял, что во время происшествия сторож был в отъезде.
Нашлись  и  жители  села,  видевшие,  как  вечером  на  попутной  машине  он
отправился в  соседний  поселок,  где  у  него  были  родственники.  Ниточка
оборвалась,  однако  беседа  с  директором хлебоприемного пункта  все  время
упиралась в этот почти решенный вопрос.
     - Какие у вас основания подозревать Глазунова?
     - А как же не подозревать его,  - нервничал директор, - человек недавно
освободился из колонии.  Ясно, в колонии честных людей не держат. Охранником
мы его взяли еще месяца не прошло,  и уже столько нарушений:  каждый день на
работе пьяный, а то и вообще не явится. Я вам скажу, - резюмировал директор,
- все эти преступления от алкоголиков. Алкоголик, он на все способен.
     - Как  вы  думаете,  мог Глазунов самостоятельно отвернуть ломом крышку
сейфа или ему понадобились помощники?
     - Один, конечно, нет.
     - Тогда, кто же еще?
     Ниточка явно обрывалась, преступник был опаснее и серьезнее.
     - Когда и откуда в вашей конторе взялся этот сейф?
     - Сейф?  Да  не  помню,  уже давно стоит.  Или нет,  вот этот всю жизнь
стоит,  а  этот -  он  указал на сейф,  из которого пропали деньги,  -  этот
главбух Сиваков из города привез года два назад.
     - А где может быть второй ключ от сейфа?
     - Его сразу не было.  Это и лучше, один ключ у одного человека, один за
все отвечает.
     - А если этот ключ у преступника?
     - Уж не подозреваете ли вы Сивакова?  Честнейший человек,  -  горячился
директор.  -  За Сивакова я лично отвечаю, он ни в чем не повинен. Документы
посмотрите.  Выпивает,  правда,  но честный, добросовестный и исполнительный
работник! Сколько лет его знаю, никаких ошибок в работе.
     - Сколько же лет вы его знаете?
     - Сколько? Много... Да скоро год.
     - Расскажите подробнее, как он к вам попал.
     Полился складный рассказ о  достоинствах главбуха,  о  его  безупречной
биографии,   о  знании  дела.  После  этого  одного  за  другим  расспросили
работников бухгалтерии. Создалась такая картина.
     Ранней  весной в  совхоз Приозерный приехал высокий седовласый мужчина.
Это  был  вновь  назначенный главный  бухгалтер хлебоприемного пункта  Павел
Григорьевич Сиваков. Нелегко в поселке было с жильем, но ведь не каждый день
приезжают хорошие  специалисты -  выделили Павлу  Григорьевичу трехкомнатную
квартиру, потому что ждал главбух жену и детей из города.
     Однако ни жена,  ни дети к нему не приехали, соседи уж начали судачить:
"Вот они,  городские,  мужа бросила,  не едет",  -  даже жалели Сивакова; но
вскоре  поселилась в  его  просторной квартире молодая  женщина,  неизвестно
откуда взявшаяся.  В поселке опять заговорили:  "Не век же одному куковать -
молодой ведь,  а  жена -  так  пусть в  следующий раз едет за  мужем,  пусть
спасибо скажет,  что детей не бросил,  помогает". Посудачили и стихли, а тем
временем в  бухгалтерию хлебоприемного пункта пришел исполнительный лист,  -
не  таким уж  примерным отцом оказался главбух.  (Позднее выяснилось,  что и
специалист он не слишком хороший). Работу свою перекладывал на плечи младших
сотрудников и  часто  даже  не  пытался проверять.  Проработав меньше  года,
Сиваков успел сменить двух кассиров. Первая, Федотова, ушла сама, потому что
обстановку для  работы Сиваков создал невыносимую:  постоянно брал из  кассы
деньги,  однако долг свой не желал оформлять письменно,  и всякий раз, когда
кассир требовала этого,  скандалил и  угрожал увольнением.  Второй была Эмма
Рудь,  уволенная как не  вызывающая доверия.  С  новым кассиром тоже не  все
ладилось -  требовала расписки на  деньги,  взятые в  долг.  Кассир Широкова
сейчас припомнила,  что накопилось этих расписок больше,  чем на 300 рублей,
но и их не оказалось в сейфе.
     Однако всех этих доказательств было еще  недостаточно для  предъявления
обвинения, нужны были вещественные улики.
     На  следующий день  рано  утром Андронюк встретил Ильину,  сожительницу
Сивакова. Она несла большой сверток в сторону степи.
     - А  я  к  вам,  -  засуетилась женщина.  -  Вот  ведро из-под  бензина
подобрала, думаю не из него ли дом подожгли?
     Круг замыкался как-то  уж очень жестко.  Надо было действовать быстрее.
Андронюк  уже  имел  ордер  на   арест  и   обыск  у   Сивакова.   Пришла  и
реставрированная  запонка,   на  ней  была  изображена  курительная  трубка.
Андронюк показал эту  запонку сотрудникам бухгалтерии,  и  все сказали,  что
принадлежит она Сивакову и  купил он эти запонки недавно,  в  свою последнюю
поездку в город.
     - А когда последний раз Сиваков был в городе?
     - Недели две назад.
     Недели две  окна еще  не  открывали после длительных морозов,  они даже
были заклеены для сохранения тепла,  вот уже четыре месяца как их  заклеили.
Сомнений не  оставалось,  запонка была  утеряна преступником в  тот  момент,
когда он  уходил через окно.  Кто  преступник,  тоже  теперь было  ясно,  но
участковый продолжал колебаться:  вдруг поклеп на честного человека? Смущала
безупречная биография Сивакова.  Однако все улики были налицо,  и Андронюк с
двумя понятыми явились к Сивакову на дом с ордером на обыск.
     Это  была  первая встреча Сивакова с  Андронюком после пожара.  Сиваков
держался спокойно и всем своим видом говорил,  искать -  ваше дело, я тут не
причем,  даже  проскальзывала гримаса недовольства:  вот  пришли  беспокоить
честного человека и  не  стыдно.  Понятым даже  немного стало неудобно,  они
держались стороной и,  казалось,  не  верили  в  вину  седого  и  уверенного
человека, о ком прежде слова плохого не слышали. За двоих нервничала Ильина,
она суетилась,  краснела и бледнела, но всем своим видом показывала, что она
ждала этого обыска, ждала, но еще не успела подготовиться к нему.
     Андронюк пошел  к  шкафу  и  тщательно ощупал рукава рубах,  висящих на
плечиках,  проверил карманы; он искал основную улику: необходимо было свести
воедино половинки этой  улики.  Теперь Андронюк не  сомневался,  что  там  в
стороне стоит,  опершись о  дверной косяк,  враг,  и  его внешне равнодушный
взгляд таил в  себе и  злобу,  и  ненависть.  Так,  ощупывая веши,  Андронюк
мучился лишь одной загадкой -  загадкой безупречной биографии.  Двадцать лет
бухгалтерского стажа без единого взыскания.
     Сиваков не сразу понял, что ищет участковый. Он долго молча наблюдал за
ним,  в  свою  очередь  Андронюк  наблюдал за  Сиваковым.  Догадка  пронзила
бухгалтера прежде,  чем вещественное доказательство было найдено.  Глаза его
вспыхнули яростью и погасли: он успел овладеть собой.
     - Откройте кладовку, - сказал Андронюк любезной Ильиной.
     Дрожащими руками,  не  попадая в  замочную скважину,  Ильина попыталась
открыть дверь.  Наконец,  Сиваков сам прошлепал к  ней в стоптанных домашних
туфлях,  спокойно взял  ключ  и  легко открыл неподдающуюся дверь,  Андронюк
видел в нем преступника не случайного и не новичка.  Нельзя было не отметить
его выдержки,  когда в груде грязного белья участковый нашел то,  что искал.
Это  была  рубашка,  на  одном  рукаве  которой болталась одинокая запонка с
изображением курительной трубки.  Когда он  извлек из кармана вторую,  точно
такую же запонку, Сиваков продолжал оставаться равнодушным.
     - А где же деньги? - упаковывая обе запонки, спросил милиционер.
     - Деньги?  Деньги ищите... Это ваша работа, я денег не брал. - В голосе
бухгалтера чувствовалась ирония.
     Теперь надо было найти деньги.  Он не мог их спрятать в  степи,  деньги
были где-то близко, но не здесь, не в комнате, не в квартире.
     Погреб на улице. Может быть, там? Андронюк с понятыми, которые пока еще
не поняли всей сути значения вещественного доказательства и,  казалось, даже
изумились -  стоило ради этого огород городить,  -  вышел во двор,  уверенно
подошел к  погребу и,  раскидав солому,  откинул крышку.  Погреб доверху был
наполнен картофелем,  и  это теперь,  весной,  когда даже у самых запасливых
хозяев картофель на исходе.  С третьим ведром поднялся один из понятых. Рука
Андронюка уперлась в мягкий сверток,  аккуратно перевязанный бечевками много
раз крест накрест.
     - Что это? - спросил он у потемневшего Сивакова.
     Тот молчал. Развязав бечевки, Андронюк показал всем деньги.
     - Пишите, гражданин следователь, на этот раз я сплошал...
     И  тут  начался длинный рассказ о  том,  как  Сиваков залез  в  долг  к
кассиру,  как не  знал,  где взять денег,  чтобы рассчитаться,  и  вот решил
поправить свои  дела  преступлением,  как  обливал  он  бензином столы,  как
взламывал сейф.  Рассказал он и о том,  что утаил второй ключ специально для
того,  чтобы безнаказанно брать деньги из  сейфа,  за  который был в  ответе
другой человек.  Так были украдены 230 рублей - растрата, за которую уволили
Эмму Рудь.  Все детали этого преступления, даже способ, каким Сиваков влез в
доверие к  директору хлебоприемного пункта,  были ясны и известны Андронюку.
Эту картину он  составил По свидетельским показаниям.  Волновала следователя
"безупречная биография". Об этом и спросил он Сивакова.
     Поверженному Сивакову стало смешно,  он засмеялся и  сказал,  что такие
вещи  делаются очень  просто  -  "безупречная биография" -  это  безупречный
паспорт  и  трудовая  книжка.   Что  до  образования,  так  это  образование
ограничивается тремя неполными месяцами на  шестимесячных курсах,  а  стаж -
стаж у него тюремный -  20 лет -  ровно столько,  сколько указано в трудовой
книжке.
     С  первых же дней войны Сиваков сдался в  плен и служил немцам,  за что
был судим.  Освободившись по  амнистии,  он приехал во Львовскую область,  в
Перемышль,  где  отнюдь  не  собирался заниматься честным трудом,  промышлял
спекуляцией.  И опять скамья подсудимых.  Но и теперь этот человек не сделал
выводов, он ограбил совхозную кассу и совершил поджог.
     - Так вы не первый раз совершаете поджог?
     - В  третий.  В Бештановском заготзерно я тоже ограбил кассу,  и за это
сидел...



Б.САМСОНОВ

ИСПОВЕДЬ ПЕРЕД ЛЮДЬМИ


     Морозным утром ехал я  на другую сторону Иртыша,  чтобы познакомиться с
человеком,  о котором знал пока что одно:  ему тридцать лет и...  шестьдесят
лет судимости.
     Представить рецидивиста даже  с  самой  мрачной  биографией не  так  уж
трудно,   стоит   только  послушать  рассказы  следственных  работников.   Я
знакомился с  его документами:  трудолюбив,  скромен,  не курит,  терпеть не
может хулиганов, дисциплинирован, аккуратен, застенчив.
     Мы  встретились с  ним  в  кабинете начальника строительства:  среднего
роста рабочий в  комбинезоне и,  несмотря на мороз,  без шапки.  В  коротких
черных волосах серебрилась седина, колючие глаза смотрели уверенно, держался
он с достоинством, говорил неторопливо, немного смущаясь.
     - Вот  наш  Даниил Пантелеев [Некоторые фамилии в  очерке изменены],  -
представил его  парторг Мирзой  Айвасович Симбиев.  Эти  слова  он  произнес
тепло, с уважением.
     Даниил шагнул ко мне навстречу, и мы обменялись крепким рукопожатием. В
этот момент в кабинет вошел молодой парень, туркмен Наби Баданов. Он недавно
прибыл из какого-то города.
     - Дайте работу,  я  штукатур,  -  обратился он к  парторгу и  торопливо
достал документы. - Вот только... - и, не договорив, положил их на стол.
     - Нам  нужны  штукатуры,   -  ответил  Мирзой  Айвасович,  рассматривая
документы.  В них значилось,  что Баданов был в заключении,  сидел за драку,
отбыл срок,  вышел на волю.  Парторг задумался.  Вдруг, словно оправдываясь,
Наби горячо заговорил:
     - Поверьте, не хотел его обижать! Он оскорбил меня. Если бы сдержал кто
тогда! Я умею работать и люблю все но совести делать. Возьмете?
     Парень стоял и умоляюще смотрел на присутствующих, ожидая поддержки.
     - Примите его,  Мирзой Айвасович,  пусть идет в  нашу бригаду,  буду за
него отвечать, - твердо заявил Пантелеев.
     - Хорошо.
     Я  заметил,  как  тень  задумчивости легла на  лицо Даниила:  вспомнил,
видно,  как  приходилось самому  обивать пороги контор,  неуверенно подавать
начальникам документы и слышать равнодушные ответы.
     Час  спустя мы  сидим  в  небольшой теплой комнате,  где  живет Даниил.
Домашним  уютом  веет  от  цветов,  что  стоят  на  подоконнике,  от  чистых
занавесок,   от  вышивок,  сделанных  искусной  рукодельницей.  Дом,  семья,
ребенок,  которого изредка  неловко,  но  заботливо успокаивает отец.  Долго
мечтал о  настоящей жизни этот человек,  растративший в  колониях и  тюрьмах
половину своей жизни.
     Даниил немного нервничает: тяжело ворошить прошлое.


ДАН ХОЧЕТ БЫТЬ ЮНГОЙ

     - Каждому, у кого жизнь была вроде моей, тяжело о ней говорить. Прошлое
быльем поросло, что о нем вспоминать? Надо ли? Но поразмыслил глубже и решил
- надо. Для других. Кое-кому пригодится.
     Родной матери я  не помню,  она умерла,  когда я  был маленьким.  Отец,
Илларион Тимофеевич,  председательствовал в сельпо. Я его любил и боялся. Он
прошел три войны. Еще в первую империалистическую воевал, потом в Чапаевской
дивизии сражался против белых под Уральском,  а в сорок первом ушел на фронт
старшим лейтенантом. На груди отца орден Боевого Красного Знамени - память о
заслугах в  гражданской войне и  орден Красной Звезды -  награжден во  время
войны с фашистами...
     Но  пока отец колесил по  фронтовым дорогам,  Даниил-подросток сам стал
искать свои пути.  Доверчивый,  как и  многие его сверстники,  он  попал под
влияние людей с весьма сомнительной репутацией.
     Запомнился Дану  (так  звали  Даниила  ребята)  их  семейный переезд из
Хабаровска в Ак-Булак Оренбургской области.  Путь длинный. Сколько передумал
Даниил  тогда  мальчишеских  заманчивых  дум  о  таинственных приключениях и
опасных путешествиях!  Видел себя и на океанском корабле, уходящем в дальнее
плавание,  и мчащимся на лошади разведчиком,  и Гаврошем на баррикаде, смело
распевающим песни под свист пуль.
     - Елизавета Васильевна,  мачеха  моя,  была  женщиной  жестокой.  Брату
Тимофею,  когда он уезжал на фронт,  она так и  сказала:  "Желаю тебе пулю в
лоб". Отец был дома после ранения, она уже и его перестала стесняться. "Твои
дети не  нужны мне",  -  кричала на весь двор.  Батько,  видать,  любил ее и
терпел.
     Тимофей погиб на фронте в 1943 году.  Отец тогда сказал мачехе:  "Вот и
сбылось твое желание,  получил Тимошка пулю в лоб. Радуйся теперь". И вскоре
выгнал ее из дома,  а сам,  оправившись от ранения,  опять ушел на фронт.  И
остались мы -  я,  брат, старше меня на год, да сестренка младшая. Дом у нас
свой, и мы единственные хозяева в нем.
     Я  по-своему оценил "свободу".  Ни  мачехи,  ни отца,  сам себе хозяин.
Старший братишка?  Он сам еще сопляк.  Вот жаль сестренку. "Что будет с ней,
если  я  уеду?"  Одолевали мечты  стать юнгой,  плавать на  большом корабле,
носить шикарный костюм моряка...
     Тем временем познакомился Даниил с  Петром Береговым.  Был Петр старше,
его сверстники ходили в призывниках,  а он слонялся по переулкам Актюбинска,
хвалился деньгами, которые у него водились, подыскивал себе "дружков".
     Вот Даниил спешит из школы, полуголодный, злой, в животе целый "квартет
играет".  Возле базара парень с чубом, упавшим на глаза, в штанах-шароварах,
заправленных в  сапоги  с  напуском,  аппетитно  ест  пирожки,  купленные  у
спекулянта.   Заметил  Даниила,  поманил  пальцем  и  великодушно  предложил
пирожок.
     - На, ешь, бери, еще куплю...
     Так состоялось знакомство с Петькой.
     - А что,  если нам вместе поехать в мореходное училище? - предложил Дан
новому знакомому.
     Петька охотно согласился.  Но у  него были свои планы.  Только он их не
раскрывал "дружку",  потом,  мол, все поймет. Важно, чтобы Дан ушел из дома,
тогда уж он попадет в его полное подчинение.
     Дан нарядился в сестренкино пальто (своего не было),  прихватил кое-что
на дорогу и  вместе с  Петькой отправился в  Ташкент,  в мореходное училище.
Даниил толком не знал,  есть ли такое училище в Ташкенте,  но Петька уверял,
что есть.
     Так впервые уехал Даниил из родного дома,  и  начались его мытарства по
неизведанным дорогам жизни.
     Путешественникам пришлось кое-что продать,  чтобы прокормить себя.  А в
Арыси кондуктор обнаружил, что у юных пассажиров весьма подозрительного вида
нет проездных билетов,  и  ссадил их.  Дежурный милиционер отправил друзей в
детколонию.
     В колонии было неплохо. Их учили, обували, одевали, кормили, приучали к
труду.  Сколько вышло отсюда хороших воспитанников!  Разные пути  привели их
сюда,  но  один путь вел к  правильной жизни -  честность.  Об этом говорили
воспитатели Даниилу и Петру.  Но те пропускали "нотации" мимо ушей.  Бежать!
Только бежать.
     Возвращались домой  как  могли:  прятались  в  тамбуре,  под  вагонами,
забивались в темный угол на третьей полке. Грязные, оборванные, они вызывали
жалость.  Вместо того, чтобы строго спросить: "Откуда вы, кто вы, почему так
едете?" -  люди с добрыми душами сочувствовали,  сами не понимая того, какой
вред они приносят своим добродушием.
     Вот так Даниилу и Петру удалось добраться до Актюбинска.


АРЕСТ

     Дома  Даниил  застал  отца.  Отец  вернулся с  фронта  на  побывку.  На
гимнастерке пришиты  ленточки ранений,  поблескивали ордена.  Отцовская душа
истосковалась по детям.  Побранить бы надо Даниила за самовольство, да разве
об этом думаешь после долгих месяцев разлуки? Вскоре опять уехал на фронт.
     Только он за порог, тут как тут объявился Петька. Зашептал Дану на ухо:
"Здесь один  спекулянт есть.  Вчера видел на  базаре.  Денег у  него куры не
клюют. Надо бы "почистить".
     - В  квартире мы  нашли  триста шестнадцать тысяч рублен и  забрали их.
Спекулянт умел прятать свое богатство.  Деньги разыскали под скатертью,  ими
устелена была вся поверхность стола.  Мы чуть не подрались, когда делили их.
Знаете,  как это противно,  делить чужое,  украденное. Но из нас никто бы не
решился сказать друг другу: ты - вор.
     Даниил расстегнул ворот  рубашки,  ему  сделалось душно.  Лоб  покрылся
испариной, синеватые губы крепко сжаты, будто не хотят произносить ни слова.
     - Я чувствовал себя самостоятельным человеком,  не таким, как другие, а
сильным,   смелым,   особенным.   В  кармане  у  меня  лежала  густая  пачка
сторублевок,  я хорошо питался и кое-что приобрел из одежды. Такая жизнь мне
нравилась все больше и больше.  Но "счастье" оказалось коротким.  Арестовали
моих друзей, а потом и меня. Так я впервые получил срок.
     Однако нашлись сердобольные люди, пожалели, мол, юн, под дурное влияние
попал.  Рано его держать за тюремной оградой, на воле одумается, исправится.
Даниил покаялся, доказывая, что он чуть ли не заново родился и... не устояла
строгая Фемида.
     Очутился Даниил через несколько месяцев на свободе - отсидел одну пятую
положенного срока. Тут бы, вдохнув полной грудью свежий воздух, дать клятву:
пошалил,  хватит.  Туманно и  где-то  далеко в  подсознании промелькнула эта
мысль,  не пробудив желания действовать разумно.  В сущности,  таких советов
ему никто не давал, он вышел из тюрьмы и остался с самим собой наедине.
     И  Даниил  шатался  по  улицам  города,  беспечно насвистывая воровскую
песню.  И на все ему наплевать.  На родных, на знакомых, на друзей - один на
всем белом свете. Вольный, как птица.
     Кончилась война. По-разному отмечали люди день Девятого мая. Радовались
все,  что наступил мир,  пришла победа.  И когда все ликовало,  когда солнце
было  по-весеннему так  ласково,  Даниил со  своими подручными готовил новое
преступление.  Именно девятого мая он и  его "дружки" проникли в  поезд и на
ходу  пытались  ограбить контейнер.  Их  схватили.  Целые  эшелоны  людей  с
медалями и  орденами на  гимнастерках возвращались после  долгих  лет  войны
домой,  а Даниил этапным порядком ехал в колонию. Смотрел через зарешеченное
окно вслед уходящим эшелонам и думал: "Вот так и батька едет. А приедет, что
ему скажут?"
     Даниил написал просьбу о  помиловании,  еще и  еще раз покаялся,  и ему
опять поверили.
     Затем он уехал в Чирчик,  послонялся по городу, познакомился с местными
"дружками".  Те нацелили Дана на "объект",  но "операция" провалилась,  воры
были схвачены.  Даниил угодил в тюрьму и был освобожден после отбытия срока.
Ему  исполнилось двадцать лет.  Через семнадцать дней  после освобождения он
вновь совершает преступление:  вскрывает в Актюбинске сейф,  за что получает
десять лет. И снова тюрьма.


ТРУДНАЯ ДОРОГА

     Работа  теперь у  Даниила тяжелая -  откапывать и  закапывать трубы.  А
преступления,  совершенные им,  еще тяжелее.  Люди, обиженные и обворованные
Даном, разве менее наказаны? Дан работал ожесточенно, покрикивал на лентяев,
терпеть не мог халтурщиков, лодырей, лежебок.
     Даниил не выдерживает и неожиданно восклицает:
     - Сколько один я  вреда причинил,  мне даже самому жутко становится!  А
они думали обо мне: ведь человек, нельзя с ним так круто.
     Он смущенно смотрит мне в глаза, ему не хочется видеть осуждение.
     - Боже мой,  думал я,  какой гуманный суд у нас!  А не во вред ли такая
мягкость?  Я просил пощады,  а получив ее,  вновь брался за кастет.  Знай об
этом мои "сподвижники",  отвернулись бы!  Хлюпик,  пижон, фраер! Двуличных и
бандиты не любят.
     - Вам не надоело слушать?  - вдруг спросил Даниил. - Да вы, журналисты,
народ терпеливый.  Много темного в моей жизни. Стыдно, стыдно жены, людей...
Выйди,  Тая, не слушай, самому тошно. Вы бы лучше не записывали, - обратился
ко мне Пантелеев.
     - Я тогда считал себя смелым,  отчаянным.  На честных работяг смотрел с
презрением. Салажата. Руки от работы ныли, но самолюбие, гордость заставляли
меня трудиться не хуже других.  Как вспомню про вольную жизнь,  в карманах -
денег полно,  хочешь в ресторан, а хочешь в мягком вагоне и в любой город. А
тут трубы таскай, в земле копайся.
     Морозы,  снег,  тайга.  Был лесорубом,  каменщиком, плотником. Сколотил
бригаду.  В  ней оказалось немало таких,  как я.  Объявился у  них заводила;
страх на  всех нагонял.  Бородач с  кошачьими глазами.  Скажет не  ходить на
работу, никто не идет и баста. У него и прозвище - Кот.
     Тот день никогда не  забыть мне.  На  улице стоял трескучий мороз.  Кот
скомандовал:  "По нарам!" Все улеглись,  лежат вверх лицом,  в потолок глаза
вперили.  К  тому времени подвезли кирпич,  разгружать надо.  Сам  начальник
пришел просить нас,  мол,  помогите.  Кое-кто хотел слезать с  нар,  но  Кот
гаркнул:
     - Лежать! Пусть сам сгружает!
     Тут я не выдержал.  Вмиг оказался возле главаря, схватил его за бороду.
Он взвыл от боли, соскочил с нар и уставился на меня дикими глазами:
     - Ты откуда такой фрукт?
     Кот угрожающе поднял огромные кулачищи,  но я  его опередил и  ударил в
переносицу.  Он  упал навзничь.  Ярость ослепила меня.  Избивал его коваными
сапожищами,  он извивался у  моих ног,  и  я опомнился лишь тогда,  когда он
жалобно простонал:
     - Хватит!
     Теперь я стал полным хозяином над этими людьми.
     - Ну, чего стоите, пошли разгружать!
     Ни  один не  остался в  бараке.  Работали ребята,  как  львы,  да  и  я
старался. А когда кончили, подошел ко мне начальник, смотрит ласково:
     - Спасибо, выручил!
     Встречались на моем пути добрые люди.  Мы их в  лагерях не замечали.  С
презрением смотрели на  наших стражников,  начальников.  О  том,  что это их
служба,  не задумывались.  Знали,  что наша судьба в их руках.  Так привыкли
считать.  А ведь это не так.  Я начал понимать:  за свою судьбу я сам должен
отвечать, сам!
     И вот мне говорят спасибо. Я сделал хорошее дело. Ему я обязан тем, что
меня скоро освободили.  Начальник сдержал свое слово.  Я  вновь на  свободе.
Прощай, тайга, прощайте, хлопцы. Первым пришел прощаться Кот. Бороду он свою
сбрил и оказался совсем молодым человеком.
     - Ну,  Дан,  прощай,  и мы за тобой следом на волю пойдем. Теперь уж не
долго ждать. Мне сейчас день за два считают. А ведь ты меня подтолкнул...
     Потом я опять сорвался. Опять тюрьма. Я...
     В этот момент ребенок в люльке заплакал,  ножками сдернул с себя одеяло
и  лежал,  барахтаясь в  простынях.  Я  невольно подумал:  вырастет ребенок,
станет взрослым,  выучится,  и  вдруг рука мерзавца покусится на  его жизнь,
снимет  часы,  отберет кошелек.  Что  бы  ты,  Даниил,  сделал  с  бандитом,
поднявшим руку на твоего сына?  Вот он лежит маленький,  улыбается, на твоих
глазах сделает первый шаг.  Для  него ты  купишь букварь и  отправишь его  в
школу. И вдруг...
     "Неужели ему уже тогда не надоели тюрьмы,  суды,  аресты... Жить, чтобы
причинять  несчастье другим,  жить  лесным  зверем.  Помилование,  амнистия,
свобода,  снова преступление,  снова кровь, страдания, горе несешь ты людям.
Гуманное  отношение к  тебе  -  "преступление".  Так  думал  я,  когда  отец
успокаивал ребенка.
     - Петька,  дружок мой, озлобился. А я?.. - глаза Даниила увлажнились, -
а я написал письмо о помиловании.  Срок у меня большой, и я мало надеялся на
сочувствие.   Прошло  время.   Единственное,  во  что  верил  -  в  трудовые
характеристики,   они  были  отличными.  И  вдруг  однажды  меня  вызвали  к
дежурному. Офицер посмотрел сурово, потом улыбнулся.
     - Читай, Пантелеев. Везет же тебе.
     Я не верил самому себе:  меня опять помиловали.  Взял свои вещи и вышел
на волю.  Опять свобода!  Теперь только работать!  Не хвалясь скажу, мне кем
только не приходилось быть,  но шоферскую специальность полюбил от души. Иду
на автобазу, захожу к директору, сидит в кабинете не очень пожилой человек и
совсем не сердитый.  "Возьмите на работу",  - обращаюсь к нему. Посмотрел он
на меня внимательно и говорит:
     - Шофера нужны нам, да тем более молодые. Давай документы.
     Подал документы, он внимательно их прочитал и сухо ответил:
     - Таких шоферов нам не нужно.  Автобаза передовая. Красное знамя у нас,
а ты -  вор, рецидивист! - И, словно испугавшись оставаться со мной наедине,
вызвал начальника эксплуатации.
     Я ушел. Вор я. Этого не скроешь. Что же теперь делать? Опять на прежнюю
дорожку,  искать "малину",  воровать?  Не  хотелось.  Устроился таксистом на
другой автобазе. Жизнь стала понемногу выпрямляться.
     Только было мне с  моими привычками да глупостью нелегко.  Как говорят,
сколько волка не корми,  а  он все в  лес глядит.  "Мелочи" жить мне мешали,
лень моя,  разболтанность, да стремление к легкой жизни. Из-за "мелочи", как
мне тогда казалось, вновь свободу потерял...
     А на этот раз, наверное, работа мне помогла человеком стать.


В ЧЕМ ЖЕ СЧАСТЬЕ?

     - В  моей бригаде -  тридцать человек,  они такие же,  как я:  не любят
говорить о  прошлом,  надеются на  лучшее  будущее.  По-разному понимают это
будущее,  по-разному думают  его  достичь.  Тайные  и  ясные  мысли  их  мне
известны,  а действия -  у меня на виду. По-разному относился я к хлопцам: с
кем уговором,  а  к  кому и  с кулаком подступал.  Мы тогда впервые услышали
слова:  "Казстальконструкция",  "Южэлеваторстрой". В первый месяц норму дали
на 279 процентов.
     Пожалуй,  теперь я  впервые понял,  что  такое труд.  Он  мне показался
адским.  Как-то задумался:  неужели счастье в  том,  чтобы с  утра до вечера
вкалывать?  От спины шел пар,  эх, разлечься бы на траве, но на тебя смотрит
строгий надзиратель,  да и стыдно -  и от него, и от других. А ведь вот так,
мне казалось,  честные люди добывают деньги.  Для чего? Набить свои желудки?
Прибарахлиться?  Иметь несколько смен белья и  ходить в кино?  Или прожигать
жизнь в пивных?
     Я  презрительно думал о деньгах,  когда их у меня было много.  Научился
добывать их  легко,  без надрыва,  без пота,  без мозолей на  руках.  И  мне
страшно было думать, что завтра опять, под охраной автоматчиков, нас повезут
таскать бревна, грузить вагоны.
     В моих руках была ловкость,  но не было настоящей рабочей силы.  В моей
душе было много мерзости,  гнилости, всего того, что называют пережитками, и
не было любви к людям, к самому себе, к моим дружкам и собутыльникам, даже к
тем,  кто давал мне наставления, кто, вручая документы, говорил: "Даниил, ты
свободен". Опять помиловали. Ведь то же добрые люди!
     ...Когда  прибыли на  место  работы,  нас  выстроили.  Стали  назначать
бригадиров.  Несколько голосов  крикнуло:  "Дайте  нам  Даниила!"  Были  тут
арматурщики,  монтажники,  каменщики,  плотники. Разные люди: старательные и
лодыри (их мы  звали гладиаторами),  смирные и  дерзкие,  веселые и  хмурые.
Бригадира называют отцом.  По годам я в отцы не годился,  многие были старше
меня,  но  слушаться они  меня  слушались.  Бригада -  один кулак,  никто не
филонил.  Был и  порядок у нас такой,  коллективно установленный.  Вернемся,
бывало,  из кино,  иной,  смотришь,  жрать захотел,  запасов своих нет,  а у
соседа  в  тумбочке  запасец  есть,  но  он  его  стремится на  черный  день
приберечь.  Так было.  Плохой порядок,  поломали его.  Все, что есть у тебя,
особенно из еды, принадлежит всей бригаде. Взял из тумбочек товарища, съел -
никто  тебе  слова  не  скажет.  Но  попробуй достать что  темным  путем  да
притащить в бригаду!  Публичный суд и исключение. Не хотелось мне уходить из
той бригады -  слишком уж мы сдружились. Иные хлопцы складывались и отсылали
родителям по 30-50 рублей.  А когда уходил (срок кончился),  ребята справили
потихоньку вечер,  собрали для меня деньги: что они могли еще подарить? Я не
взял их подарок.  Бригада и  сейчас работает хорошо,  но в ней уже сменилось
несколько бригадиров, а это плохо, когда часто меняют их...
     Зарабатывал я  прилично,  отсылал домой часть заработка,  но  и  самому
оставалось.  Однажды узнал о  молодежной свадьбе:  женились рабочий парень и
рабочая девушка.  Купил им на счастье подарок и  попросил вручить молодым на
свадьбе. От меня.


ЛЮБОВЬ

     - Работал на стройке днем и  ночью,  нет,  не хвастаюсь,  что было,  то
было.   Сколько  раз  замечал  ее,  белокурую.  Промелькнет  и  исчезнет  на
телефонной станции. Не знал, что Тая телефонистка. Звоню бывало:
     - Дайте первый бетонный!
     Отвечает голос такой приятный.  В  моем воображении рисовалась девушка,
похожая на  ту,  что вчера только исчезла в  телефонной.  Стал звонить чаще,
иногда без всякой деловой надобности.  Запомнился ее голос, как услышу, даже
светлее на душе становится. Однажды не вытерпел, снял трубку и говорю:
     - Девушка, давайте познакомимся.
     - Попросите лучше первый бетонный, - услышал в ответ.
     Я обиделся.  Ведь человек всегда остается человеком.  Или ко мне это не
относится?  Я еще был в колонии.  Мы виделись издалека и догадывались:  она,
что я  тот,  кто предложил ей знакомство,  а  я -  что она и есть избранница
моего сердца.
     Колония.  Май.  Тая пришла ко мне. Праздник весны встречали вместе. Мне
разрешили жениться,  что  было исключением из  общих правил.  Женись,  когда
выйдешь на волю,  а я еще находился в колонии.  Как же мне не вспоминать тех
людей добрым словом?..
     На столе,  за которым мы сидели, лежала инкрустированная шкатулка очень
тонкой  отделки.  Сделана с  большим изяществом и  мастерством.  Я  невольно
залюбовался ею, спросил:
     - В магазине купили?
     - Нет, это подарок Тае, смастерил в колонии.
     Руки,  привыкшие  бесшумно  очищать  карманы  и  наносить  удары  своим
жертвам,  смогли же  вот  так  терпеливо,  день ото  дня выделывать чудесное
произведение прикладного искусства!  Без преувеличения,  я  был поражен этим
ювелирным мастерством.
     - И вот настал долгожданный день свободы. Нас торжественно проводили из
колонии и так же торжественно встретили новые хозяева -  мастера, бригадиры,
рядовые рабочие. Мы уже были знакомы, работали вместе, но теперь другое - мы
свободные граждане,  нет,  не граждане, а товарищи. Здравствуй, новая жизнь!
Разберемся ли мы в тебе,  поймем ли тебя?  До свидания,  дорогой воспитатель
Баранов,  замполит Тулекаев,  Черепов,  Лопарев,  Юрченко. Не запомнил ваших
имен и отчеств! В колонии ведь больше по фамилиям общаются.
     На прощанье сказал бригаде:
     - Трудитесь честно!  - и пошел вместе с Таей в свой дом. Вот и пришел я
сюда,  где мы сейчас с вами беседуем.  Вот Тая,  ребенок, семья. Теперь жить
своим трудом,  не оглядываться назад.  Сбылась мечта, теперь все есть: воля,
семья, работа, уют. И желание быть честным, на добро ответить добром.


ПОКЛОН ДОБРЫМ ЛЮДЯМ

     - Почти  пятнадцать лет  прошли  в  заключении или  же  в  страхе перед
очередным судом.  Полжизни заплевано в бараках, затоптано в грязь. Выкинутые
годы,  длинные,  как вечность.  Изнуряющее до одури безделье. Вместе со мной
сидели и самые отъявленные, они не желали трудиться, они жили за счет других
и  презирали  тех,  кто  не  принадлежал к  их  миру.  Они  гордились своими
"делами", своей мрачной славой.
     У них ничего не было -  ни профессии,  ни семьи,  ни дома.  Лиши такого
"славы",  не поражайся его "подвигам", не таращи на него глаза в удивлении -
и  он умрет от отчаяния,  от сознания собственной никчемности и мерзости.  Я
вошел в  этот мир безропотно,  без сопротивления и  вот теперь так рад,  что
ухожу из него.  Хватит,  все,  "завязываю",  хочу трудиться, как все честные
люди.
     Чем больше вспоминал о прошлом, тем больше "мир" этот раздражал меня. И
я возненавидел его.  Все больше осознавал его ничтожество.  Взрослые люди, а
ведут себя как дикари: кривляются, говорят на своем воровском жаргоне, ни во
что не ценят человеческую жизнь. Ерунда, когда говорят, что в этом мире есть
свое  понятие  о  чести,  благородстве.  Нет,  здесь  процветают  деспотизм,
тиранство, зверство. Это потерянные люди. Даже самые отпетые иногда приходят
к такой мысли.
     Когда  передо мной  вновь открылась крепкая тяжелая дверь,  я  чуть  не
захлебнулся   необъятным   синим   простором,   не   исполосованным  колючей
проволокой. Опять я обрел свободу.
     Наверное,  сидеть бы  мне до  сих пор в  колонии,  не будь таких людей,
как...
     Даниил, очевидно, забыл фамилии и медленно вспоминал.
     - Да и  вообще,  сколько я  таких людей встречал.  В  трудную минуту не
брезговали протянуть мне руку.  Помогли, хотя и мало знали меня. Руководство
"Промстроя",  где  я  в  последнее  время  работал,  прислало  ходатайство в
колонию,  чтобы меня досрочно освободили.  Пожалуй, верили мне незаслуженно.
Слишком много за моей спиной грехов.  Я не имел права на их доброту. То, что
было, как во сне. Сколько полезного можно было сделать на свободе! В хорошей
жизни всегда можно встретить товарищей, а в моей?
     Сразу же поставили бригадиром. Помню, как Баранов спрашивал:
     - Куда пойдешь после освобождения?
     - Здесь останусь, - уверенно отвечал я.
     Ответ ему был по  душе.  Он  рассказывал о  семилетке и  очень красочно
рисовал мое будущее.  Меня же интересовало одно:  скорее вон из колонии,  на
свободу!
     Остался я в "Промстрое", не надеялся, что оставят. Слыхал, как какой-то
бригадир, узнав обо мне, сказал:
     - Таких не надо, он же бандит!
     Словно ножом полоснули меня в  самое сердце.  Комок подступил к  горлу.
Неужели так на всю жизнь! Неужели и через тридцать лет седым дедом заковыляю
по улице с  палкой,  а  дети будут показывать пальцем и кричать:  "Смотрите,
бандит идет!"
     Я  работал и  не  чувствовал острых взглядов конвоиров,  шел по  улицам
вольным человеком,  сердце билось учащенно от радости,  солнце светило ярче,
мне хотелось обнять весь мир руками,  крикнуть добрым людям: спасибо, я смою
черное прошлое трудом, честным, примерным, у всех на виду смою пятно...


ЗА ДОВЕРИЕ СПАСИБО, НО...

     Селицкий Иван Евгеньевич из "Казэлектромонтажа" предложил мне:
     - Давай к нам начальником снабжения.
     Подумал я:  работа не трудная,  доходная,  не то, что вкалывать кайлом.
Отказался. Селицкий был удивлен.
     - Почему? - спрашивает.
     - Боюсь. Возле снабженцев крутятся любители погреть руки.
     Селицкий пожал плечами.
     Не хотелось расставаться с ребятами,  которые сейчас вместе со мной,  а
тогда трудились на участке, где я работал еще заключенным.
     Познакомился с  бригадиром  Жунусовым  Сыздыком  Жунусовичем.  Вот  это
человек!  Деловой,  разумный - он все знает и все может. В нем чувствовались
большая сила и уверенность.
     Сыздык Жунусович был для нас и судьей, и отцом, и другом. Не буду греха
таить,  я  иногда транжирил заработанные деньги,  зная,  что еще немало их в
кармане. Но стоило мне попасть на глаза бригадиру, как я вольно или невольно
понимал свое безрассудство.  Его слова для меня были больше,  чем совет.  Он
говорил просто:
     - Ты  сантехник,  работаешь во  всю силу,  во всю мочь.  Для кого?  Для
ребенка,  для  жены,  для себя,  для отечества.  Живи не  хуже других,  живи
честно.
     Это  отцовский совет,  разумный.  Летом  я  зарабатывал особенно много.
Приоделись в семье, кое-чем обзавелись.
     Первые деньги,  заработанные своими руками на воле,  честным трудом!  Я
недавно  презрительно  называл  их   бумажками,   а   теперь  с   удивлением
рассматривал их,  словно деньги эти  были  не  похожи на  те,  которые легко
извлекал когда-то  из  чужих карманов и  сумок.  Боже!  Я  получил зарплату.
Первый раз  в  жизни!  У  меня  вспотели ладони,  когда  взял  ручку и  стал
отыскивать в ведомости свою фамилию.  Вот он, Пантелеев, бандит, рецидивист,
вор, преступник и... человек. Такой же, как все остальные! Нет, не такой же,
а прошлое? К нему возврата нет. Тяжко о нем вспоминать. Что теперь бить себя
в грудь,  рвать на себе рубаху,  рвать в клочья волосы на седеющей голове...
мне душно, стыдно, жалко... жалко понапрасну потерянные годы...
     Старший  прораб  Скоробогатько,  добряк,  как  его  называют,  когда  я
находился еще в колонии,  давал мне чертежи,  учил меня их читать, разъяснял
каждую линию,  а  потом строго спрашивал.  Спасибо ему и  за  эту учебу!  Он
доволен был нашей работой, искусной, по чертежам.
     Я  мог бы  стать мастером в  колонии -  не  хотел.  Ведь надо закрывать
наряды,  а дело это нелегкое.  Иной браток посмотрит - мало выписано, начнет
тебя песочить:  ты,  барбос,  привык быть нечистым на руку. Как будто он сам
честняга.
     Трусость?  Или  разумное решение?  Я  не  стал  расспрашивать Даниила -
боязнь возможных конфликтов с хлопцами из бригады пугали его.
     Но пусть он сам говорит о первых своих шагах на свободе.
     - Предложили заведывать складом -  отказался.  Не  раз  думал -  откуда
такое доверие ко мне?  Ведь только вышел на волю,  ко мне еще и приглядеться
толком не успели,  а уже предлагают то одно, то другое место. А на том месте
лучше  трудиться человеку с  чистой биографией.  Поработаю,  потом  пойду На
учебу, мастером все равно буду.


НЕ НУЖНО ЗАЗНАЙСТВА

     Заключенные смотрели на Даниила с восхищением.  Завидовали ему, ведь он
на воле,  его ставили в  пример всей бригаде,  хотя он в ней совсем недавно.
Здесь  были  хорошие хлопцы  -  Захаров,  Иванов,  Лигунов -  его  друзья по
колонии.  Они работали не хуже его,  а, может, некоторые и лучше. Но слава и
пальма первенства оставалась за Даниилом.  Еще бы - ведь он такой интересный
человек! Вся бригада трудилась хорошо. Бригадир Воропаев радовался и пожимал
руку Даниилу: он фактически командовал ребятами.
     А   когда  началось  движение  за  коммунистический  труд,   в  бригаде
задумались:  показатели отличные, подходят к этому званию. Есть "но": братва
все  больше из  заключенных.  Слово  "коммунистический",  пожалуй,  к  нашей
бригаде не подойдет.  Соседи это звание уже имеют.  Неужели отстанем? Даниил
предложил:
     - Давайте,  хлопцы,  бороться за звание бригады высокопроизводительного
труда и примерного поведения!
     Ребята подумали,  взвесили,  согласились.  Это,  значит,  пояснили сами
себе:  по две нормы в день -  раз,  учиться - два, не пить - три, вести себя
хорошо -  четыре,  помогать товарищу -  пять.  Здорово! На том и порешили. И
слово свое старались держать.


ЧЕЛОВЕК - ЧЕЛОВЕКУ

     Выезжая опять в Семипалатинск,  я захватил блокнот, куда записал беседу
с  Даниилом.  "Во что бы то ни стало встречусь с ним.  Каков он теперь?  Как
семья? Как живет, работает? Все так же его бригада борется за звание бригады
высокопроизводительного труда и примерного поведения?"
     Вспомнил,  как Даниил приглашал меня на  свой день рождения.  Ему тогда
исполнилось тридцать.  Справлял он свои именины не в  одиночку,  а  дома,  с
друзьями.  Пришли  к  нему  с  подарками парторг  Мирзой  Айвасович Симбиев,
начальник строительства Мирон Николаевич Евсеенко,  председатель постройкома
Дмитрий Иванович Шухнов, пришли комсомольцы, рабочие.
     Даниил,   Тая,  ее  мать  волновались.  Волновались  и  радовались  все
присутствующие. Какое тебе доверие, Даниил Пантелеев! Люди рады за тебя, как
сам видишь,  ты им не чужой,  а друг, товарищ, брат. Легко потерять доверие,
трудно его завоевать.  Цени, Даниил, доверие - оно окрыляет, делает человека
сильным,  смелым, уверенным. Оно нужно и ученому, проектирующему космические
корабли,  и  простому труженику.  Твой  честный труд  -  это  исповедь перед
Родиной, перед людьми. Доверие нужно тебе, Даниил, как воздух. Так пользуйся
им  разумно,  не забывай,  что в  жизни твоей много было вывихов.  Не имеешь
права забывать,  а другие об этом не напомнят.  Люди у нас разумные, чуткие,
заботливые.  Люби  их,  приноси им  пользу.  Ведь  человек человеку -  друг,
товарищ и брат. И помни этот день - день твоего рождения, когда тебе вручили
диплом ударника.
     В жизни бывает -  оступился, понес наказание, покаялся. Вышел на волю -
дорог свежий воздух,  дорого нежное материнское слово,  дорог наивный взгляд
ребенка. Сколько лет пропало бездумно, глупо, убийственно бесцельно!
     - И я очень хочу сказать о том, чтобы кто-то другой, кто сейчас выходит
в  большую жизнь,  не вихлял по кривой дорожке,  не растрачивал впустую свои
лучшие годы.  Эти украденные годы никакой магической силой, если бы даже она
была, не вернешь. Ничем не вернешь. Честь надо беречь смолоду. Поверьте, мне
это лучше других известно.



БЕРЕГИТЕ РЕБЯТ

     Где,  когда,  почему подросток начинает свой  путь к  антиобщественному
поведению?  Что  возбуждает  в  нем  отрицательные стремления  и  парализует
здоровые влияния? Как случается, что он делает неверный выбор между добром и
злом?
     ...Речь должна идти не  о  том,  чтобы "занять",  "завлечь",  "отвлечь"
подростка,  а о том, чтобы создать у него высокие духовные запросы и стойкие
нравственные критерии, не зависящие от случайной обстановки.



А.СТАМКУЛОВ,
               заместитель прокурора города Алма-Аты

СУДЬБА ПОДРОСТКА


     Размышления о судьбе нашего подрастающего поколения,  может быть, лучше
начать с  того,  что  нынешнее время позволило и  совсем юным гражданам быть
энергичной социальной силой.  Мысли и эмоции юношества достаточно ощутимы во
всем, что можно назвать современностью. Тем значительнее проблема подростка.
О ней много написано: есть животрепещущие газетные и журнальные очерки, есть
многостраничные юридические исследования,  но  не лишним делом будет со всей
силой напомнить о государственной важности правильного решения проблемы.
     Определив  подростка,  как  будущее,  еще  не  принявшее  в  силу  ряда
существенных причин завершенных, зрелых форм, мы поймем, что непосредственно
связаны с этим будущим тысячами нитей, что мы обязаны ему отдать, как своему
профессиональному  долгу,  все  наше  внимание,  добрый  ум  И  настойчивую,
терпеливую  заботливость.  Разумеется,  осуществлять заботу  о  подрастающем
поколении стало сложнее, чем раньше.
     Современный     подросток     намного     грамотнее,     эрудированнее,
сообразительнее,  энергичнее своего предшественника.  Нередки случаи,  когда
родители не в  состоянии быть собеседниками своих детей,  если дело касается
школьных  предметов  или  отроческих увлечений  космонавтикой,  молекулярной
биологией,  теоретической физикой.  Часто наблюдается нетвердая осознанность
ребенком социальной роли родителей -  собственный трудовой пример затруднен.
Об  этом  с  тревогой  пишут  социологи.   Эпоха  настоятельно  требует  все
возрастающей общественной активности взрослых,  и вместе с тем само общество
все последовательнее в своих произведениях искусства,  в книгах, в журналах,
в кинофильмах,  в радио-  и телепередачах непосредственно,  минуя родителей,
стремится воздействовать на души молодежи.  Если раньше старшие в семье были
неким  фильтром  информации,  окончательной  инстанцией,  интеллектуальным и
моральным барьером, опорой, теперь вулкан информации взламывает многовековую
кору мнений, привычек, морали.
     Забота о  совершенствовании собственной личности смыкается с интересами
советского государства, в частности, с правильным решением судьбы подростка.
Очень верные слова сказаны Антоном Семеновичем Макаренко:  "Воспитание детей
- самая важная область нашей жизни... Наши дети - это будущие отцы и матери,
они  тоже  будут  воспитателями  своих  детей.   Наши  дети  должны  вырасти
прекрасными гражданами,  хорошими отцами и матерями.  Но и это не все:  наши
дети -  это наша старость...  плохое воспитание - это наше будущее горе, это
наши слезы, это наша вина перед другими людьми, перед всей страной".
     Тревожные интонации в  прозорливом высказывании замечательного педагога
злободневны по  сей  день.  Несмотря на  то,  что  в  нашей  стране коренные
социальные основы противодействуют преступности,  несмотря на то, что нам не
знаком лихорадочный,  бессовестный антигуманизм капиталистического мира, где
преступление  рассматривается  как   нормальное  явление,   мы   не   должны
примиряться с неудачной,  антиобщественно сложившейся юной судьбой. Мы можем
прочесть многие повести о биографиях,  в которые порой непоправимо ворвалось
преступление,  если  раскроем судебные дела,  сухо и  скрупулезно излагающие
обстоятельства   краж,    грабежей,    насилий,    хулиганских    поступков.
Беспристрастный разбор  любого  судебного  дела  непоколебимо убеждает,  что
только  Потому  подросток становится преступником,  что  его  некому вовремя
остановить.
     Иной  раз  возникновению преступной ситуации  способствует неразумность
родителей.  Саша  Климаков и  Абдрашид Курбанов (обоим по  пятнадцать лет) -
друзья.  Обыкновенное мальчишеское товарищество,  когда один  часто бывает у
другого  дома.  Сашины  родители однажды  напоили ребят.  Пьяные  подростки,
бесцельно слоняясь  по  улицам,  обокрали  школьный буфет.  Еще  безобразнее
поведение родителей Юры  Сидорчука.  Хронические алкоголики,  они превратили
свой дом в пристанище собутыльников,  крали соседские вещи, научили красть и
подростка.  Ныне  вся  воровская семья  осуждена.  Пагубность таких примеров
очевидна.
     Часто  взрослые  не  понимают особенностей подростковой психологии.  Во
многих фильмах,  например,  в "Переходном возрасте", показываются подростки,
что-то  изобретающие,   чего-то  энергично  добивающиеся.  Это,  как  видим,
действующие ребята,  их  жизнь особенно интенсивна,  под  стать их  энергии.
Однако в  обыкновенной жизни  такой возможности быть  постоянно и  полностью
занятым,  загруженным часто не  бывает.  Следовательно,  будоражат не только
детективные или приключенческие кинокартины.  Что делать подростку, когда он
посмотрит фильм,  зовущий отказаться от  многого,  чем  он  жил до  сих пор,
показывающий  иную   жизнь,   прекрасную  своей   эмоциональной  и   деловой
наполненностью? Ведь когда что-нибудь подобное смотрит взрослый человек, ему
легче: тысячи нитей связывают его с ежедневной жизнью. А у подростка слишком
много  энергии и  значительной ее  части  мы  не  умеем  найти  применение в
каждодневном бытии.  Этим и  объясняются до нынешнего времени продолжающиеся
побеги  из  родительского дома,  из  родного города.  Только  теперь  ребята
намереваются добраться до  Красноярской ГЭС,  до  того  места,  где  готовят
космонавтов.
     Да,  на  подростка во  многом можно положиться,  но  преувеличивать его
самостоятельность не  стоит,  потому что  часто она подражательна.  Потому и
подпадает  иногда  подросток  под  влияние  аморальной среды,  и  стремление
казаться  взрослым  не   идет  дальше  выкуренной  сигареты  и   залихватски
опрокинутой  рюмки   водки.   Нравственная  стойкость  в   подростке  только
формируется.  Это формирование неразрывно с  влиянием его семьи.  На  вопрос
"Что такое неблагополучный подросток?" можно с уверенностью ответить: "Это -
неблагополучная семья".
     Советское общество все больше склоняется к  мысли,  что за преступление
несовершеннолетнего надо  наказывать не  только  его  самого.  Должны  нести
ответственность  и   родители,   которые  оказались  плохими  воспитателями,
равнодушными людьми. Требовательность общества справедлива: каждый гражданин
нашей страны обязан заботиться о полноценности нового поколения. Жизнь может
заставить подростка принять на  себя бремя заботы о  собственной судьбе,  но
без помощи, без сочувственной поддержки взрослого он гораздо чаще обречен на
неверную, трагически бессмысленную и даже порой на преступную жизнь. Вот что
пишет о  семейном воспитании "Правда":  "Именно они  (родители) дают ребенку
первый жизненный опыт.  В  семье закладываются основы характера и морального
облика, выявляются интересы и склонности будущих граждан. И чем больше семья
сделает для воспитания детей,  тем полнее и  счастливее будет их жизнь,  тем
больше  пользы принесут они  обществу,  став  взрослыми" ["Правда,  1969,  2
февраля].
     Просматривая судебные дела,  можно заключить,  что родители -  в лучшем
случае -  сквозь пальцы смотрели на то,  чем заняты их дети.  И здесь же еще
одна печальная закономерность -  несовершеннолетний преступник, как правило,
малограмотен:  ему  не  удалось  осилить более  семи  классов средней школы.
Статистика правонарушений,  совершенных подростками,  сообщает нам не только
любопытные факты,  но  и  позволяет  судить  о  том,  как  правильно строить
воспитательную работу с  ребятами.  Вот коротко,  о  чем говорит статистика:
почти все  подростки совершили преступление впервые,  лишь  один  из  десяти
ранее  был  предупрежден милицией в  связи  с  мелким хулиганским поступком,
пребыванием   в   неблаговидной   компании.   Наиболее   опасный,   наиболее
неустойчивый возраст -  от  16 до 18 лет:  например,  60% несовершеннолетних
правонарушений Фрунзенского района Алма-Аты  именно этого  возраста.  Дальше
всего от преступного поведения -  школьники, хуже обстоит дело со студентами
вузов  и   техникумов  и  совсем  плохо  с  теми,   кто  учится  в  училищах
профтехобразования и спецшколах.  А каждый пятый подросток, привлекавшийся к
уголовной ответственности,  нигде не работал и  не учился именно в то время,
когда бросал вызов закону.
     Неблагополучное   положение,   которое   сложилось   в   техникумах   и
профессионально-технических училищах,  объясняется тем,  что многие учащиеся
оторваны от  семьи  и  предоставлены в  общежитии после  занятий самим себе.
Такая "самостоятельность" оставляет подростка безнадзорным.
     Почти  каждый  третий  из  тех,  чья  жизнь  стала  предметом судебного
разбирательства,  работает.  Это особенно горько. Казалось бы, они трудятся,
самостоятельно получают деньги,  в  семье на  них  смотрят,  как  на  крепко
вставших на  ноги.  Но  на  самом деле,  они во  многом еще дети,  не  прочь
побаловаться и  пошалить,  только их  шалости теперь представляют угрозу для
общества: семнадцатилетний Шаханов, рабочий Алма-Атинского хлопчатобумажного
комбината,  выточил  на  токарном станке  две  заготовки для  малокалиберных
пистолетов и финский нож. И никто на предприятии не помешал подростку...
     Чтобы показать,  как важно,  чтобы подросток не был предоставлен самому
себе,  достаточно  сопоставить два  факта.  Первый  -  только  один  из  ста
подростков нигде не  работает и  не  учится.  Но  из пяти несовершеннолетних
правонарушений,  как  раньше было  сказано,  один  подросток и  является тем
самым, который не учится и не работает.
     Чем более образован человек, тем менее он склонен вступать в осознанное
или неосознанное противоборство с законом.  Малограмотность неизбежно влечет
ограниченность интересов.  Показательно,  что,  например, в Советском районе
Алма-Аты  половина  не  избегших  наказания подростков не  закончила средней
школы, хотя каждый второй из них уже вышел из школьного возраста. Стремление
наделить   подростка   образованностью   прямо    связано   с    тем,    что
совершенствование  духовного  облика,   его   разносторонность  все   дальше
отстраняют  ребят  от  правонарушений,   от  мало-мальски  антиобщественного
поведения.
     Не  всегда  "трудновоспитуемые" попадают в  спецшколы или  спецучилища.
Уступая настойчивой инициативе учителей,  да и по другим причинам они вместе
с  другими ребятами становятся учащимися профессионально-технических училищ.
А  там  не  преподаются общеобразовательные предметы,  поскольку эти учебные
заведения рассчитаны на  восьмиклассников.  И  тем не менее,  в  1968 году в
училища  поступило 400  подростков,  не  закончивших восьми  классов средней
школы.  Овладев профессией,  на  производство они  попадут с  той же  низкой
грамотностью,   с   какой  пришли.   И  возможности  педагогов  здесь  более
ограничены, чем в школе.
     В        практике        работы        педагогических       коллективов
профессионально-технических училищ города Алма-Аты есть много ярких примеров
заботы о подростках. Однако среди несовершеннолетних правонарушителей немало
детей и из этих учебных заведений.
     Большинство   подростков-правонарушителей   не    имеет   восьмилетнего
образования.
     Весьма тревожные факты.  Очевидно,  общественность не должна допускать,
чтобы хотя бы один подросток не работал и  не учился.  Надо добиться,  чтобы
закон о всеобуче выполнялся с неукоснительной строгостью.  На практике люди,
обязанные   заботиться   о   судьбе   подростков,   не   занимаются  ни   их
трудоустройством,  ни  тем,  чтобы они завершили школьное образование.  За 4
месяца прошлого года  с  АЗТМ уволилась почти треть подростков.  Кстати,  на
заводе долго  никто  особенно не  интересовался подростками,  даже  мастера,
непосредственно обучавшие ребят ремеслу.  Нигде не  было ребят подросткового
возраста:  ни в художественной самодеятельности, ни в спортивных секциях, ни
в  школе  рабочей  молодежи,  где  училось только  пять  из  ста  работающих
подростков.
     Недопустимо   часто    в    стороне   остаются   комиссии   по    делам
несовершеннолетних.  По закону они обязаны рассматривать каждый случай ухода
подростка из  школы или с  производства.  На самом деле,  иногда и  из школы
отчисляются  без  ведома  и   без  возможности  вмешательства  комиссии,   и
производство подростки покидают бесконтрольно.
     А помогать подросткам нужно с неослабевающей настойчивостью,  ибо им не
всегда даже на работу легко устроиться.  Вот красноречивый документ - письмо
бывшего воспитанника Алма-Атинского спецучилища Коли Хамзина.  В  училище он
приобрел специальность мастера по  обработке дерева и  возвратился в  родной
Кустанай.  Там начались его многодневные горькие похождения. Письмо, которое
рассказывает  об  этом,   адресовано  директору  спецучилища:   "Прихожу  на
мебельную фабрику,  мне говорят,  что у нас фабрика не резиновая,  мы,  мол,
тебя на голову не посадим.  Потом пошел в горисполком,  мне дали направление
опять на фабрику,  меня снова не приняли,  я опять пошел в горисполком,  мне
дали направление на кирпичный.  Я проработал там по сменам,  то с 4-х часов,
то с 12-ти ночи, и вот, я говорю, что мне надо учиться, а мне говорят, что у
нас дневной смены нет, а я им говорю, что я у вас работать не могу. В общем,
оттуда  уволился.  И  пошел  снова  в  горисполком  и  взял  направление  на
хлебозавод.  На хлебозаводе меня приняли, сейчас работаю и учиться пойду уже
числа 24 декабря. Работаю не по специальности - плотником".
     Это  примечательное письмо  может  быть  дополнено многими  фактами  не
только из кустанайской действительности.  Мало кого беспокоит,  что когда не
принимают на работу подростков, то нарушают закон.
     "Комсомольская правда"  отмечала,  что  трагическим перипетиям довольно
часто  способствует юридическая  малограмотность родителей,  общественности.
Сами  подростки весьма  слабо  осведомлены о  своих  правах и  обязанностях,
оговоренных в советском трудовом и ином законодательстве.
     Осенью 1968 года шестнадцатилетний В.  Первых выстрелом из самодельного
оружия  ранил  незнакомого ему  участника  школьных  соревнований по  легкой
атлетике в  роще  Баума.  Отец у  В.  Первых -  машинист локомотива,  мать -
домохозяйка, но мальчик, по сути дела, был безнадзорным. Владимира Лошакова,
когда ему было шестнадцать лет, народный суд только потому не лишил свободы,
что  он  был  еще  несовершеннолетний,  хотя его хулиганский поступок вполне
заслужил сурового наказания.  Но  ни  сам правонарушитель,  ни  его родители
(мать  -  старший  научный  сотрудник Института металлургии и  обогащения АН
КазССР) не  остереглись.  Великовозрастный юнец не работал,  бросил учиться.
Через  год  он  вновь  был  замешан  в  хулиганстве,  при  задержании  избил
милиционера.  Разумеется,  при  определении меры  наказания  суд  учел,  что
преступник был  предупрежден,  но  предупреждение не  возымело  воздействия.
Почти аналогично сложилась судьба Сергея Валяева, сверстника Лошакова, он не
сумел  осилить больше пяти  классов общеобразовательной школы,  далее в  его
жизни  наступил период  полного  безделья,  затем  он  -  ученик  слесаря на
Алма-Атинском    авторемонтном   заводе,    где    совершил    преступление,
квалифицированное судом  как  "кража со  взломом".  Валяева осудили условно,
передав  коллективу на  общественное воспитание.  "Воспитуемый" очень  скоро
подал  заявление  об  увольнении  по  собственному  желанию,   а  на  заводе
молниеносно рассчитали его,  никуда о том не сообщая: ни в комиссию по делам
несовершеннолетних,  ни  в  народный суд.  Да  и  о  чем было сообщать?  Что
коллектив  с  похвальным  хладнокровием отмахнулся от  нелегкой  судьбы  еще
одного подростка?  А  Сережа тем временем подговорил двух товарищей:  вместе
угнали автомашину,  сам Валяев пьяный сидел забудем, машина попала в аварию,
и лишь случайно все обошлось без жертв.
     Родители Валяева, работающие охранниками, жили отдельно от сына. Он был
отдан  на  воспитание бабушке.  Разумеется,  Сергей  виноват как  виноваты и
остальные  подростки,   но   как  измерить  вину  взрослых  людей,   имевших
возможность пресечь возникновение самой преступной ситуации?
     Может   быть,   стоит  предусмотреть  более  действенные  меры,   чтобы
руководители  предприятий  были  кровно  заинтересованы  в   судьбе  каждого
подростка?  Может быть,  есть смысл и  премий лишать,  если дела и  интересы
подрастающего поколения в  непростительном пренебрежении?  Понятно,  что  ни
спецшкола,   ни  воспитательная  колония  не  могут  мгновенно  "перековать"
подростка.  Подлинное его становление,  окончательное избавление от  прежней
несерьезной психологии мыслимо  только  в  крепком  фабричном или  заводском
коллективе, где прочны традиции, где заботятся не только о выполнении плана,
но и о моральной стороне жизни рабочих.
     Всенародная  озабоченность судьбой  подростков  заставляет  искать  все
новые и новые формы работы с теми,  кого можно назвать "трудновоспитуемыми".
Так  появился  институт  общественных  воспитателей.  Они  оказывают  помощь
родителям, они помогают самим ребятам осознать спою значимость, свое место в
жизни.  Общественными  воспитателями могут  быть  люди,  с  особенной  силой
воспринимающие ребячью беспризорность,  ребячьи беды.  Только и  здесь  надо
доводить дело до конца.  Не так, как поступили, например, в Ленинском районе
Алма-Аты.   Комиссия  по  делам  несовершеннолетних  определила,  что  к  79
подросткам надо прикрепить общественных воспитателей.  К  сожалению,  дальше
этого дело не пошло,  хотя многие были рекомендованы в качестве общественных
воспитателей. А в соседнем районе и не пытались определить, кто может помочь
наладить правильное взаимоотношение с жизнью.
     Какие хорошие и трогательные слова сказаны о подростках:

                        Отрочество - это предисловие к жизни...
                        Отрочество - это тот возраст,
                        Когда тебе кажется,
                        Что мир тебе
                        Только кажется.

                        ...Отрочество - это миг,
                        Когда короче всего расстояние
                        От сердца до человечества.
                        Это глаза,
                        Поднятые к звездам, -
                        Взлет в область бескорыстия,
                        После которого до старости остается в груди
                        Холодок от глотка разреженного воздуха.

                        Отрочество - это удивленье.
                        Удивляешься миру всем своим существом,
                        Свободно, глубоко, полно.
                        Удивляешься так многообразно,
                        Что ни одно удивленье
                        Не повторяет другое.

                        Отрочество - это возраст,
                        Когда еще ничто не установилось.
                        Когда еще нет привычек...
                        Я люблю отрочество...

     Эти серьезные,  одухотворенные нежностью и уважением строки принадлежат
Евгению Винокурову.  Они служат толчком для многих размышлении, они помогают
понять мятущуюся,  многогранную душу ребенка, как помогают сделать это такие
психологически точные рассказы,  как "Оленьи рога" Юрия Казакова. Чем больше
мы постигаем интересы и склонности подростка,  тем яснее становится нам, что
это огромный, разносторонний, богатый и бескомпромиссный мир.
     Индивидуальность ребенка нуждается в  поддержке,  в помощи.  Заботясь о
ней,  надо помнить и  о  нуждах советской страны.  Только доверяя и  помогая
подростку,   можно  вырастить  из   него  полноценного  взрослого  человека.
Огромнейшими,   неисчислимыми  ресурсами  обладает  комсомол.   Все   больше
становится  школьных  лагерей,  где  дети  получают  навыки  организационной
деятельности более интенсивно,  чем  раньше.  Ранние профессиональные знания
позволяют ввести  систему инструкторов-подростков.  Потому что,  чем  раньше
почувствует себя подросток самостоятельным человеком, необходимой личностью,
тем лучше.
     Моральное воспитание неотделимо от  системы эстетического гуманитарного
воспитания.  Об этом все чаще говорят и пишут ученые,  учителя,  публицисты,
писатели, деятели искусства. Нужны литературные конкурсы, нужны соревнования
юных  историков не  только в  масштабах школы.  Необходим дифференцированный
подход,    при   котором   поощрение   помогало   бы   талантливым   ребятам
совершенствоваться   в   избранной   области.    Этому   способствовало   бы
существование при Обществах охраны природы, охраны культурных и исторических
памятников юношеских отделений.
     Что   касается  самостоятельности,   то   назрела   необходимость  дать
возможность  подросткам  зарабатывать деньги  мелкой  работой  и  не  только
разноской почты,  но и продажей газет -  этого не стыдятся делать в Москве и
Ленинграде студенты  -  разноской  молока,  овощей,  хлеба,  чистого  белья,
выстиранного и выглаженного в механической прачечной.  Заработанные младшими
членами семьи деньги будут существенным подспорьем не только в  материальном
отношении.  Пора  создать  фирму  или  объединение "Подросток",  которых  бы
занимало все,  что касается ребят этого возраста, начиная от трудоустройства
на неполный рабочий день,  в летние экспедиции,  в студенческие строительные
отряды и до профессиональной ориентации.
     Насущной  проблемой  становится  система   психологического  воспитания
детей.  Умных книг,  знакомящих ребят с моральными вопросами,  с возмужанием
характера, книг откровенных, ориентирующихся на особое восприятие подростка,
пока недостаточно.  Это приводит к последствиям явно отрицательным.  Вот что
пишет Г.Миньковский в "Литературной газете":  "Школа отреагировала на бурный
рост  науки и  техники новыми учебными программами.  Но  целостной программы
воспитания,   которая   учитывала  бы   изменения  общественного  характера,
происшедшие  в  жизни,   и  которая  бы  включала  в  числе  других  разделы
нравственного,  полового  и  правового воспитания,  ученые-педагоги  еще  не
разработали.  И  вот к  чему это ведет.  В  одной из анкет криминолог А.  И.
Долгова  попросила подростков назвать самое  тяжелое правонарушение и  самое
легкое. Самым легким, по мнению большинства, оказалось... хулиганство".
     Это высказывание не единственное...
     В  небольшой статье,  предваряющей рассказы  о  нескольких оступившихся
подростках,  невозможно сколько-нибудь  полно  и  разносторонне очертить все
привходящие обстоятельства и  многосторонние сложности проблем,  связанных с
воспитанием. Но и из немногого сказанного понятно, что воспитателю юношества
должны  быть  присущи  чуткость,   доверие,  требовательность,  серьезность,
чувство нового.  А  такими воспитателями должны ощущать себя  все  советские
люди.  Только тогда нас сменит поколение,  которое сумеет, по словам Виктора
Розова,  "активно бороться за  свои убеждения,  за ценности и  идеалы нашего
общества".  И наступит,  наконец, день, когда последний раз прозвучат слова:
"Слушается дело о подростке... "



Г.УМАНОВ,
                доцент, вице-президент Республиканского
                 педагогического общества Казахской ССР

МЕЖДУ ДОБРОМ И ЗЛОМ


     "Большая часть преступлений и  безнравственных поступков совершается по
невежеству,  по  недостатку здравых понятий о  вещах...  Большая часть людей
совершает проступки всякого рода потому,  что ни о чем, собственно, не имеет
определенного понятия, а так себе, колеблется между добром и злом".
     Эти  слова  Н.А.Добролюбова  невольно  вспомнились  мне  при  беседе  с
14-летним Валерием В.  Встретились мы с ним в детской комнате милиции.  Сюда
он  был  доставлен  за  организацию групповой драки  между  мальчишками двух
дворов.  В ходе разговоров я имел возможность убедиться в том,  что мой юный
собеседник  абсолютно  не   представляет  себе  пагубных  последствий  своих
поступков,  не  имеет  никакого  представления  об  ответственности за  свои
действия.   В   союзе  с  общей  невоспитанностью,   недисциплинированностью
подростка  и   этот   фактор  сыграл  немаловажную  роль  в   совершении  им
правонарушения.
     В  конце  минувшего  года  мы  провели  опрос  педагогически запущенных
учащихся, обучающихся как в общих, так и в специальных учебно-воспитательных
учреждениях республики.  Семьдесят  процентов  из  общего  числа  опрошенных
показали почти  полную безграмотность в  вопросах уголовного и  гражданского
права, незнание многих законов нашего государства. Любопытно, что среди этих
подростков были и хорошо успевающие ученики.
     Этот опрос проводился в нескольких городах республики.
     В чем дело? Почему юный гражданин так слабо знает законы своей страны?
     Впервые  об  отдельных  положениях советского законодательства учащиеся
узнают  из   курса   обществоведения.   До   этого  времени  фактически  нет
систематического изучения правовых норм.  В  самом же  курсе обществоведения
число часов,  отводимых на изучение правовых норм, крайне незначительно. Мне
думается,   что   подобное  положение  пагубно  сказывается  на   работе  по
предупреждению   правонарушений   учащимися   и   вообще   на   формировании
гражданского облика молодого человека.
     Как  же  может быть  восполнен этот  серьезный пробел в  воспитательной
работе?
     Актовый зал алма-атинской средней школы No 55...  Очень внимательно,  с
большим   интересом  слушают   учащиеся   следователя  районной  прокуратуры
Н.Крылкова.  Популярно,  доходчиво рассказывает юрист об  основах советского
уголовного   права,   об   ответственности  несовершеннолетних.   Приводятся
конкретные  случаи  нарушения  отдельными подростками наших  правовых  корм.
Недостатка в  вопросах  к  лектору  не  было.  Директор школы  Б.И.Дашевский
рассказывает,  что  беседа  заставила  многих  "трудных"  подумать  о  своем
поведении, трезво поразмыслить о возможных последствиях проступков.
     Увы,  эти беседы носят эпизодический характер, проводятся чаще всего по
поводу  какого-нибудь случая.  Совершено кем-либо  из  учащихся данной школы
правонарушение - пожалуйте на беседу. А может быть беседу стоило бы провести
до свершившегося, предупредить беду?
     Но  не каждый юрист,  не всякий сотрудник милиции или прокуратуры может
вести подобные беседы,  он  ведь не  педагог.  В  публичной библиотеке имени
Пушкина и  еще  четырех библиотеках города мы  попросили порекомендовать нам
литературу методического характера, которая помогла бы в проведении подобной
разъяснительной работы. Библиотекари недоуменно пожимали плечами.
     В  Алма-Ате немало опытных юристов-ученых,  практиков.  Кому как не  им
создать  эти  методические разработки?  Не  обязательно  издавать  их  через
издательства.  На  первых порах  через  местные отделения общества "Знание",
педагогического общества Казахской ССР можно бы  организовать их  публикацию
на ротапринтах.
     Наконец,  нужна стройная система в проведении этих мероприятий.  Какими
могут  быть   темы  лекций,   бесед?   Что   может  быть  изучено  учащимися
самостоятельно? Школьные работники ждут от ученых ответа.
     Серьезные претензии есть у  нас и к творческим работникам кино,  радио,
телевидения.  На  проходившем недавно Республиканском съезде педагогического
общества   делегаты   с   интересом   просмотрели   короткометражный  фильм,
посвященный  сложной  работе  по   перевоспитанию  "трудных"  детей.   Фильм
любительский.  Наша  же  киностудия не  смогла  предложить педагогам  ничего
подобного.  Крайне  редки  передачи  Казахского  телевидения  по  пропаганде
правовых знаний среди  школьников.  Видимо,  в  этих  целях  могла  бы  быть
использована учебная программа телевидения.
     Назрела   необходимость  создания  в   городах   и   селах   республики
университетов правовых знаний для родителей и для учащихся.
     Решение  этих  проблем  не  терпит  отлагательства.   Высокие  интересы
воспитания молодого советского гражданина настоятельно требуют  планомерного
и глубокого изучения им законов Советского государства.



В.КОСТИНА

СЛУЖБА ТАКАЯ


     Это продолжалось не день и не два.
     Частенько молодая мать с двумя детьми на руках стучалась к соседям:
     - Пустите переночевать, мой опять разбушевался...
     Ее  пускали,  сочувствовали,  жалостливо разглядывали синяки  на  теле,
успокаивающе гладили перепуганных детишек.
     Вот и все.  Ни одна из женщин-матерей по-настоящему не возмутилась: "До
каких же пор можно калечить жизнь детей". Ни один из взрослых ведь не цыкнул
на пьяницу: "А ну прекрати буянить!"
     Потому  Нариман  Шаймарданов и  чувствовал себя  "героем".  Природа  не
обидела его здоровьем -  косая сажень в  плечах.  Но  теперь,  сев на скамью
подсудимых,  Шаймарданов как-то  сник.  Куда  девался зычный голос,  орлиный
взор!  Он кается,  лепечет оправдания.  Еще бы!  За подобные "подвиги" закон
предусматривает  лишение  свободы  до  четырех  лет.   Шаймарданов  умоляюще
поглядывает в сторону соседей: "Помогите, мол, ошибся, с кем не бывает... "
     Полгода  назад,  когда  Радж  Харистов стал  участковым уполномоченным,
первое впечатление о  своем участке у  него  было  не  радужным.  И  большая
заслуга в этом была все того же Наримана Шаймарданова. Утро ли, полдень ли -
все навеселе, гуляет...
     Раджу это казалось диким.  Слесарь-лекальщик, бывший солдат Радж привык
ценить каждую минуту.  Конечно,  можно и  отдохнуть и повеселиться.  Но дело
прежде всего.  А тут -  сплошные выходные.  В конце концов,  на какие деньги
пьет Нариман?
     Поговорил  об  этом  с  Шаймардановым  раз,   другой.   Нариман  только
ухмыляется: "Чего пристаешь? Преступления-то я не совершил, ну и отстань".
     Сколько раз  еще Раджу Харисову придется столкнуться с  этой скользкой,
увертливой и  опасной формулировочкой!  Как будто милиция тем и  занимается,
что  расследует  преступления.  Нет,  главная  ее  задача  -  создать  такую
атмосферу, чтобы не было этих самых происшествий.
     Ни  одно правонарушение не начинается с  ничего.  Человек,  озабоченный
укреплением общественного порядка,  всегда  приметит,  где  берет  оно  свое
начало и  где  его можно предупредить.  Правда,  с  Шаймардановым дело зашло
слишком далеко именно потому, что рядом с ним оказались равнодушные люди, не
пожелавшие вовремя помочь участковому.
     Жена Шаймарданова сама не обращалась за помощью в милицию.  Может быть,
боялась мужа, а может, просто стыдилась выносить сор из избы. Надеялась, что
как-нибудь обойдется, что когда-нибудь образумится муж.
     Ну, а как же реагировали на это люди, живущие рядом?
     ...Прохладный летний  вечер.  Настежь распахнуты окна  добротного дома.
Вся большая семья за чаем.
     Стукнула  калитка.  По  дорожке,  ведущей  к  дому,  прошел  человек  в
милицейской форме.
     - Здравствуйте!
     - Здравствуйте.
     Быстрый,  настороженный и  в то же время повелительный взгляд,  которым
глава семейства окинул сидящих за столом:  дескать,  держите язык за зубами.
Подальше от неприятностей.
     От этого взгляда Раджу становится не по себе. Ведь он пришел в этот дом
отнюдь не ради себя.  У  него тоже есть семья,  и  ему куда приятней было бы
тоже посидеть за чаем или пойти в кино, чем ходить по чужим дворам улаживать
чьи-то неприятности.
     Глава семейства начинает издалека:
     - Каждый живет как может.  Чужая душа -  потемки.  Мне,  может, кажется
так, а другому наоборот...
     - Неужели вам не жалко женщину?  Детей?  - горячится Радж. - Ведь беда,
преступление может совершиться в любой день, в любой час!
     Конечно,  сейчас  достаточно просто  призвать  Шаймарданова к  порядку,
повлиять общественным мнением. Да ведь как вмешиваться в дела чужой семьи?
     - Мы хотим как лучше,  а получиться может хуже, - уклончиво тянет глава
семьи и многозначительно поглядывает на часы.
     У  Раджа в глубине души закипает злость.  Этот человек по возрасту,  по
жизненному опыту  годится  ему  в  отцы.  От  таких  он,  молодой начинающий
работник милиции, мог бы ждать помощи, совета, а получается совсем наоборот.
     Радж говорит о силе общественного мнения,  о гражданском долге.  Но эти
правильные слова сейчас почему-то звучат скучно,  бесцветно; очевидно, виной
тому равнодушный,  отсутствующий взгляд собеседника.  Слушает и  не  слышит.
Терпеливо ждет, когда его, наконец, оставят в покое.
     А ведь случись завтра у самого какая-либо беда - со всех ног бросится в
милицию: помогите, защитите! И не просить будет - требовать.
     С  другой  стороны,  по  соседству с  Шаймардановыми,  живет  офицер  в
отставке.  Но всякий раз,  когда в доме Шаймарданова начинается крик и плач,
пожилой,  заслуженный человек,  не раз смотревший в глаза смерти, подходит к
своим окнам и плотно прикрывает их.
     А Нариману Шаймарданову это очень нравится. Он и куражится.
     - Эх  ты!  -  презрительно кричит он,  распахивая свои  окна и  изрыгая
грубую площадную брань.
     Именно это "красноречие",  задевшее наконец-то самолюбие соседа,  а  не
жалость к  истязаемой женщине,  не  гражданское чувство ускорили ход событий
Однажды  окончательно  выведенный  из   себя  сосед  записал  на  магнитофон
очередное "выступление" Наримана и вызвал милицию.
     И вот: "Встать, суд идет!"
     Закон есть закон.  Преступил его -  отвечай. Заплаканная женщина, дети,
оставшиеся без отца.  Соседи,  встречаясь с ними,  виновато отводят глаза. А
ведь всего этого могло и не быть.

x x x

     Юность без романтики, как птица без крыльев. Но, к сожалению, когда она
не может отыскать пути к настоящей поэзии жизни, то жадно хватается за любой
суррогат.  Что греха таить,  наш кинопрокат выдает обильный ассортимент этой
псевдоромантики в виде всевозможных заграничных боевиков.
     Там,   где  рядом  с  подростками,   жаждущими  романтики,  оказываются
неравнодушные   люди,   там   возникают   "Клубы   Робинзонов",   "Огоньки",
"Звездочки",   дружины,  отряды,  увлекающие  ребят  настоящими  молодежными
делами:  походами по родному краю, альпинизмом, археологическими раскопками,
походами по местам боевой славы, спортом.
     Судебные работники знают не один процесс над доморощенными фантомасами.
Переоборудовав кухонные ножи в кинжалы,  подростки сперва оглашают окрестные
дворы и  пустыри своими воплями и  рыканьем,  а  потом кое-кто из них решает
расширить  масштабы   своей   "деятельности".   Они   принимаются  потрошить
телефоны-автоматы,  допоздна шляются  по  пустынным улицам  в  поисках более
острых ощущений.
     То,  с чем пришлось столкнуться Раджу Харисову на своем участке,  очень
мало напоминало "Клубы Робинзонов" и "Огоньки".  Но, к счастью, тут не дошло
до  скамьи подсудимых.  Еще  можно было  что-то  предпринять,  повернуть ход
событий по-иному.
     Этих подростков многие знали на Киевской улице, и совсем не потому, что
они  прославились какими-то  делами.  Нет.  Эти  ребята большую часть своего
досуга проводили на  улице.  Говорили,  что кто-то  видел у  них самодельные
ножи.  Но  поскольку в  ход они их  не  пускали,  значит особого внимания со
стороны общественных организаций не заслуживали.
     А  однажды  случилось  ЧП.   Уж  сколько  там  бутылок  распили  ребята
неизвестно,  но  шум  они подняли изрядный.  А  когда отец одного из  парней
попытался было утихомирить их, они его связали.
     Радж  Хаpисов  внимательно  слушал  пространный  и   сбивчивый  рассказ
незадачливого родителя.  Что  и  говорить,  история  скверная.  Но  особенно
Харисова обеспокоило,  что  на  полу,  где возились подвыпившие парни,  были
найдены четыре патрона.
     Раз есть патроны -  значит есть и ружья, для которых они предназначены.
Ружье в руках подростка, считающего верхом геройства "высосать" бутылку вина
и куражиться на всю округу - это уже шаг к преступлению.
     Первый разговор Раджа с  подростками ничего не дал.  Мальчишки попросту
перепугались:  шутка ли,  дело  дошло до  милиции!  Размазывая слезы,  врали
несусветно, валили все друг на друга.
     Радж был терпелив.
     - Поймите же, никто не собирается вас наказывать, сажать в тюрьму. Да и
не  совершили вы  ничего такого,  за  что судят.  Но  если дело пойдет так и
дальше,  то  выпивки и  бесцельное шатание по  улицам могут  кончиться очень
плохо. Неужели же в ваши годы нельзя найти себе занятие поинтересней?
     Сидят, потупившись, шмыгают носами.
     Но,  в  конце концов,  лед тронулся.  И причиной тому,  пожалуй,  не те
правильные слова,  которые говорил участковый, а гораздо большее, стоящее за
ними.
     Два человека прочли одну и  ту  же книгу,  вроде бы одинаково поняли ее
содержание,  сюжет,  художественные достоинства.  Но один говорит о ней так,
что его скучно слушать. Это потому, что для него прочитанное осталось где-то
в  стороне,  не задело его личной жизни.  А вот другой скажет о той же самой
книге  всего два-три  слова,  и  сразу понятно:  это  не  просто прочитанные
страницы, это кусок его собственной жизни.
     Примерно то же самое происходит и  с азбучными истинами.  Возьмем самую
простую из них - надо уметь интересно и с пользой проводить свободное время.
Кому вы больше поверите,  человеку,  весь вечер лузгающему семечки у дома на
скамейке, или тому, кто успел уже и последний журнал посмотреть, и высказать
свое мнение о новом фильме, и получить значок спортсмена-разрядника?
     В  свое время ему не удалось закончить институт.  А  потом армия,  надо
родителям помогать.  "Ничего,  наверстаем",  -  сказал он себе.  И как бы ни
устал,  ни измотался за день, а час-два на учебники всегда выкроит. Срезался
раз на экзаменах в вуз,  готовится к вторичным.  Что ни говори,  а это уже -
характер.
     С  ним  интересно поговорить о  литературе,  спорте,  потому что  сразу
видно: человек на все имеет свою собственную точку зрения.
     ЧП на Киевской улице закончилось благополучно и не только в том смысле,
что никто не пострадал,  не был ранен,  изувечен, что подростки дали честное
слово никогда больше не иметь дело с такими игрушками. Важно другое: уличные
"герои" поняли,  что  для  того,  чтобы стать настоящими людьми,  надо иметь
кроме  крепких мускулов и  умения  глушить водку  чувство ответственности за
свои поступки.
     И  все  же,  несмотря на  этот благородный исход,  нельзя не  упрекнуть
взрослых, и прежде всего родителей. Неужели до вмешательства участкового они
не видели и не знали, как и с кем проводят свой досуг их дети? А где же были
старшие  товарищи с  ремонтно-механического завода,  где  подростки начинали
свою  трудовую деятельность?  Неужели никто из  них  так  и  не  видел,  как
мастерились на заводских станках эти самые ружья-самоделки?  Почему же никто
из взрослых не вмешался, не поговорил серьезно с парнями, не предостерег их?
Почему  участковый милиционер должен больше заботиться о  будущем мальчишек,
чем люди, связанные с ними родственными, дружескими отношениями?
     Есть,   конечно,   у  Раджа  Харисова  настоящие  друзья,   каждодневно
помогающие ему  в  трудной и  хлопотливой службе.  Это  прежде  всего  члены
уличных комитетов.  Радж часто советуется с ними.  И с делами о прописке,  и
насчет чистоты на улице.  И нужно, чтобы таких помощников было с каждым днем
больше.
     Трудна  и  беспокойна  милицейская служба.  Нет  в  ней  нормированного
рабочего времени, праздников и выходных. Самым удачным и радостным считается
тот день, когда в книге рапортов появляется запись: "Никаких происшествий не
случилось".



К.БИНДЕР,
                  прокурор следственного Управления
                      Прокуратуры Казахской ССР

СТАНОВЛЕНИЕ


     Мы часто говорим о мерах борьбы с преступностью среди подростков.  И не
только говорим - мы многое делаем.
     В  этом небольшом очерке мне хочется показать,  насколько значительна в
этом  большом  и  благородном  деле  роль  даже  одного  человека,  если  он
внимателен к судьбе каждого юноши и каждой девушки, если он умеет найти ключ
к их сердцу, если он лично, кровно заинтересован в их становлении.

x x x

     Рабочий день в  прокуратуре Октябрьского района Алма-Аты давно окончен,
но  следователь по делам несовершеннолетних Нина Александровна Жарких еще не
собирается уходить.  Она  еще  и  еще раз берет письмо,  полученное сегодня,
перечитывает  отдельные  строки,   рассматривает  обратный  адрес  -   номер
войсковой части.  Ей трудно представить себе Сережу в форме. Зато она хорошо
помнит тот день несколько лет назад.
     В  кабинет робко вошел худощавый высокий юноша,  протянул повестку.  Не
хотелось  верить,  что  этот  голубоглазый  парень,  в  котором  многое  еще
оставалось от подростка, совершил преступление. Его робость, застенчивость -
это как-то не соответствовало обычному представлению о преступниках.
     Нина Александровна предложила ему сесть и тихо спросила:
     - Понимаешь ли ты, что натворил?
     Последовала долгая пауза.  Парень неловко ерзал на стуле, не глядя ей в
глаза, а затем, сбиваясь, начал рассказывать.
     С  Мармоновым они жили в  одном доме.  После школы часто встречались на
улице. Сергей знал, что у Мармонова всегда бывают деньги, папиросы. Дружки к
нему  приходят -  веселые и  развязные ребята,  которые иногда  уединяются с
Мармоновым и о чем-то подолгу шепчутся.
     Сережка был на два года моложе своего нового приятеля,  и  ему льстило,
что  Мармонов,   такой  сильный  и  властный  -  все  ребята  во  дворе  его
побаиваются,  -  относится к нему доверительно,  как к своему.  За последнее
время  Мармонов все  чаще  и  чаще  стал  заходить к  Сергею,  брал  у  него
старенький велосипед покататься.
     В  тот,  обернувшийся несчастьем день,  Сергей возвращался из  школы  в
приподнятом настроении.  Отец  обещал  после  работы повести его  с  младшей
сестренкой в  парк покататься на  колесе Правда,  Нинка ужасно боялась этого
колеса, да и у Сережи дух захватывало, но как это все же здорово - подняться
высоко-высоко над землей!
     На лестнице он встретил Мармонова.
     - Пошли на стадион,  - предложил дружок. - Там сегодня мировая встреча,
есть на что посмотреть.
     Соблазн был велик.  Футбол Сергей мог променять на  что угодно.  Он был
ярым болельщиком,  и  не  только болельщиком:  сам  стукал мяч и  возглавлял
дворовую команду.
     Уговорить мать не  стоило больших трудов.  Нинка обиделась,  но  это не
беда. Пройдет...
     Уже  позднее,  когда  матч  был  в  самом разгаре,  Мармонов неожиданно
зашептал Сережке в  ухо,  что у входа на стадион стоят велосипеды,  никем не
охраняемые.  "А давай возьмем по одному?.." Сергей испугался. Стать вором...
А  Мармонов,  посмеиваясь,  сказал:  "А что такое вор?  Это парень,  который
никого и  ничего не боится".  И  еще добавил,  что угнать пару велосипедов -
никто об этом никогда не узнает.  Сергей согласился, хотя и отчаянно трусил,
когда они шли к выходу, когда направлялись к велосипедам...
     Нина  Александровна подробно изучила материалы дела.  Характеристика из
школы  была  положительной,  в  беседах преподаватели и  товарищи по  классу
отзывались о  нем хорошо.  Ранее Сергей ни в чем предосудительном замечен не
был.  К  тому  же,  раскаяние его  казалось искренним.  Знакомство с  семьей
убедило Нину Александровну,  что  там  есть все условия для воспитания,  для
того, чтобы преодолеть дурное влияние, под которое незаметно для себя подпал
Сергей.
     Все  это  вместе взятое и  дало  основание следователю закончить дело и
доверить родителям судьбу их сына.
     А   Мармонов?   К   этому  времени  он  успел  совершить  более  тяжкое
преступление и уже отбывал наказание.
     Дело Сергея Б.  было прошито,  пронумеровано и положено в архив. Но для
Нины Александровны оно  архивным не  стало -  она следила за  учебой Сергея,
помогла ему  устроиться на  работу,  бывала дома  у  своего подопечного,  и,
наконец, вместе с его родителями проводила парня в армию.
     Кажется, все это было совсем недавно.
     И вот -  письмо. Сергей пишет, что на днях заканчивается его служба, он
уже мыслями дома,  и первая встреча,  конечно,  будет у него с ней,  с Ниной
Александровной.

x x x

     Время от  времени Нина  Александровна возвращается к  давно законченным
делам,  просматривает записи,  возвращается к судьбам подростков, с которыми
ей пришлось столкнуться.
     Свежо  в  памяти дело  Валерия К.,  совершавшего кражи  в  сообществе с
матерым преступником Евдокимовым,  осужденным народным судом  к  длительному
сроку лишения свободы.
     Валерий был еще совсем маленьким, когда умер его отец. Мать на работе -
надо кормить семью,  а  сын  целыми днями без надзора.  Рос Валерий грубым и
своенравным,  а  подпав под влияние Евдокимова,  бросил учебу,  на работу не
устроился. Стал воровать.
     Задержанный  на  месте  преступления на  следователя глядел  волчонком.
Нелегко было Нине Александровне сло-мить его упорство, оторвать от пагубного
влияния Евдокимова.
     Не  сразу  стала приносить плоды упорная работа следователя.  Но  конце
концов,  Валерий почувствовал: следователь заботится о нем. А ведь именно от
следователя,  по внушенным ему представлениям, надо было ждать неприятностей
и  только  неприятностей.  И  что-то  изменилось в  душе  у  парня.  Валерий
удивлялся  настойчивости Нины  Александровны,  устраивавшей его  на  работу,
ограждавшей от косых взглядов,  следившей за тем,  как он приживался в новом
коллективе.
     Прошли годы.  Валерий отслужил в  армии,  и  долго стояли на столе Нины
Александровны цветы, подаренные ей юношей в первый же день его возвращения в
родной город.
     Сейчас  Валерий  работает в  Алма-Ате,  у  него  семья.  На  работе  он
уважаемый человек.  И  никогда он  не забывает о  Нине Александровне Жарких,
пришедшей на помощь в самую трудную минуту его жизни.
     Нина  Александровна всегда помнит одну  простую истину:  что  подростки
только начинают жить,  в  их поступках много неосознанного,  наносного,  они
легко поддаются влияниям.  Нужно только вовремя протянуть им руку. Но делать
это  нужно,  щадя  их  самолюбие.  Только такой  подход может вызвать у  них
доверие.

x x x

     Трудно было предположить,  что Володя Т.  может совершить преступление.
Отец - уважаемый работник. Мать посвятила свою жизнь дому, воспитанию детей.
Старший брат хорошо зарекомендовал себя на производстве. И сам Володя учился
легко, считался хорошим товарищем.
     Но пришла беда. Когда мальчику исполнилось четырнадцать лет, умер отец.
Мать пошла на работу и теперь не Могла уделять много внимания сыну.
     Володя замкнулся,  стал чуждаться товарищей, перестал заниматься, начал
пропускать занятия, а вскоре и вовсе не захотел учиться. Казалось бы, именно
в эти дни следовало найти способы поддержать его. Но этого не случилось.
     Сначала он совершил несколько мелких краж из озорства. А затем...
     Собрался он с  товарищами на рыбалку,  а  денег ни у кого не оказалось.
Володя решил раздобыть их.
     Перед самым перерывом он  зашел в  промтоварный магазин и  спрятался за
книжным киоском. Продавцы спокойно закрыли входную дверь на крючок и вышли в
подсобку. Володя прихватил в кассе деньги, открыл дверь и сбежал.
     Но  вскоре его  задержали,  он  во  всем  честно признался и  возвратил
похищенное.
     Нелегко  было  Нине  Александровне решать  вопрос  о  дальнейшей судьбе
Володи.  Хватит ли  сил  у  матери,  у  брата,  у  школы для его дальнейшего
воспитания? Не проще ли поместить мальчика в исправительную колонию?
     И все же подростка не привлекли к уголовной ответственности.
     Нина Александровна не выпускала его из поля зрения, внимательно следила
за его жизнью.  И Володя оправдал ее доверие. Следователю больше не пришлось
вмешиваться.

x x x

     Работа    следователя,     имеющего    дело    с    несовершеннолетними
правонарушителями,   не   ограничивается  рабочим  кабинетом.   Как-то  Нина
Александровна обратила внимание на то, что несколько краж было совершено при
участии учеников школы No 83.
     Пришлось  созвать  там  большое  родительское  собрание,  выступать  на
заседании педагогического совета.  К  удивлению Нины  Александровны,  многие
педагоги и  родители в  качестве единственной меры  предлагали строго карать
каждого  провинившегося.  "Чтобы  не  повадно  было",  -  говорили одни.  "В
назидание другим", - поддерживали их сторонники этого мнения.
     - Нет и нет,  -  возражала она,  - строгость - далеко не лучший метод в
борьбе с детской преступностью, поверьте моему опыту.
     И   приводила   высказывание  заслуженного  педагога,   профессора   В.
Сухомлинского:  "...  ни  школа без  семьи,  ни  семья без  школы не  смогут
справиться с тончайшими и сложнейшими задачами становления человека".

x x x

     Детей иногда сравнивают с воском,  из которого легко лепить. Это так. И
хорошо, когда воск попадет к опытному мастеру, вкладывающему в свой труд всю
силу таланта и вдохновения.



А.ЕРШОВ

"ДЕТСКИЕ" ИГРЫ


     По-детски  подстриженная головка  едва  возвышается над  спинкой скамьи
подсудимых.  Она  испуганно озирается по  сторонам  в  поисках  сочувствия и
защиты. Но суд действует по велению закона: совершил преступление - отвечай.
     - Подсудимый Андрианов, признаете себя виновным?
     Подсудимый, всхлипывая и шмыгая носом, неожиданно по-детски говорит:
     - Я больше не буду...
     Переполненный  зал  на  мгновение  замирает,  затем  слышатся  возгласы
сочувствия и сожаления:
     - А родители куда смотрели?
     - Эх, дети, дети...
     - За ними уследишь, как же...
     В  таких  случаях  можно  и  впрямь  подумать,  не  слишком  ли  сурово
наказывают несмышленыша? Не лучше ли обойтись с ним как-то иначе?
     Споткнувшихся ребят не удалось уберечь от суда.  Основная причина здесь
- неправильное, уродливое домашнее воспитание.
     Это  был  суд  над  шестью  подростками.   Троим  едва  исполнилось  по
пятнадцать.  Одного мы  уже  знаем -  Андрианов.  Рядом с  ним  -  неуклюжий
Шамаров,  третий  -  Леонид  Ким,  заводила  и  организатор всех  краж.  Ему
безропотно  подчинялись  восемнадцатилетний Перевозчиков и  семнадцатилетние
Чарулин и Цаплин.
     Трудно сказать,  сами ли  додумались или им кто подсказал,  но воровали
они в больших домах, где и жили. Их все прекрасно знали, ежедневно встречали
на улице,  в подъездах,  где они весело,  совсем по-детски играли.  Попробуй
догадайся,  что все это ловко разыгранное притворство,  скрывающее намерение
обокрасть квартиру, оставленную только на "попечение" замка.
     Кражи совершались простым, но отработанным способом. Пока Ким с помощью
отмычек  открывал дверь,  остальные участники зорко  следили за  лестницей и
улицей.  Стоило  кому-либо  появиться,  как  наблюдатели  условным  сигналом
предупреждали об опасности и воришки начинали мгновенно и беспечно играть. А
такими их всегда и видели.
     Три  дня нарсуд Советского района города Алма-Аты под председательством
Г.И.Толоконниковой  разбирал  это   необычное  дело.   Интерес  к   процессу
объяснялся тем,  что затрагивал наболевший вопрос о детской преступности,  о
причинах, ее порождающих.
     Интересно,  что  почти все родители обвиняемых начинали свои объяснения
суду с нападок на школу, якобы не сумевшую воспитать их детей.
     - А что сделали для воспитания своих детей вы?  -  спрашивает судья.  -
Ведь большую часть времени ваши дети были дома?
     Тут-то и выясняется печальное обстоятельство:  делом воспитания детей в
семье занимались прискорбно мало.  Родителей не интересовало,  где,  как и с
кем проводит время их сын,  откуда появляются у него новые вещи. Например, в
семье  Шамаровых,   видите  ли,   не   обратили  внимания  на   то,   что  у
пятнадцатилетнего мальчишки появился женский воротник из чернобурки,  других
родителей не  насторожило,  что  у  сыновей то  и  дело появляются мужские и
женские костюмы,  магнитофоны,  электрические бритвы,  золотые дамские часы,
серьги и  другие украшения,  наборы из  дорогих ложек в  футлярах...  Как же
можно этого не  заметить,  если хотя бы изредка интересоваться жизнью своего
сына?
     Под   тяжестью   неопровержимых  улик   родители  обвиняемых  вынуждены
признать, что "недоглядели" за своими детьми. Понадеялись, мол, на школу, не
учли, что она без семьи не может правильно воспитать подростка.
     В  характеристике,  данной Л.Киму  директором школы No  10  Завьяловой,
указано,  что  учащийся Л.Ким  "после бесед исправился,  стал лучше учиться,
получал    положительные   отметки.    Стал    поддаваться   педагогическому
воздействию..."  Характеристики из школы No 69 и  с  места работы обвиняемых
говорят,  что  в  какой-то  мере каждый из  них  поддавался "воспитательному
воздействию".  А  семья?  Семья  бездействовала.  На  судебном процессе было
выявлено,  что посеянные в школе добрые семена,  образно говоря, нуждались в
тщательном домашнем уходе. Только тогда можно было бы ждать сначала всходов,
а  затем  и  крепких ростков.  Этого  не  произошло,  и  подростки встали на
преступный путь. Главная вина, как видим, лежит на родителях.
     Все  начиналось просто:  родители на  работе,  дети предоставлены самим
себе.  Одно серьезное занятие -  школа,  а потом хоть на голове ходи,  никто
слова не скажет.  Вот и  получилось,  что духовный мир ребенка был ограничен
лишь улицей, где отмычка стала своеобразным символом романтики.
     Как  же  уберечь ребят  от  тлетворного влияния улицы?  Ответ  на  этот
наболевший вопрос и  дал в какой-то степени проходивший судебный процесс над
шестью подростками.  Он прост и известен давно:  подростки в свободное время
не должны оставаться без внимания.
     Жизнь на  каждом шагу напоминает об  этой азбучной истине,  и  малейшее
отступление  от  нее  приводит  к  весьма  печальным,  а  то  и  трагическим
последствиям.
     Невольно задаешь себе  вопрос:  "Неужели так  трудно  отвлечь ребят  от
плохого влияния улицы?" Нет.  Эта проблема достижима.  Например,  появись на
пути  безнадзорных ребят такой талантливый руководитель,  каким была  Лариса
Владимировна Алексеева,  можно  смело  сказать,  что  они  нe  увлеклись  бы
кражами.   Куда  интереснее  состоять  в   "Клубе  робинзонов",   ходить  по
историческим местам,  в горы,  участвовать в экскурсиях. Лариса Владимировна
организовала для детей даже поездки на Алтай,  активно использует спортивный
инвентарь  и  оборудование  спортплощадок.  Увлеченные  романтикой  походов,
ребята и не помышляли бы о чердаках и подвалах.
     Мальчишкам  14-15   лет   требуется  особое  внимание.   Порой   трудно
перечислить все мальчишеские геройства, которые накапливаются только потому,
что  никто вовремя не  остановит хулиганов.  А  они изо дня в  день наглеют,
становятся  "изобретательнее"  и   в   конечном  итоге  попадают  на  скамью
подсудимых.
     Закончился процесс.  Он  вызвал много раздумий,  сожалений и  горестных
размышлений.  И  в то же время он неизбежно привел нас к выводу,  что только
совместными  усилиями  людей   и   общественных  организаций  можно  уберечь
подростков от тлетворного влияния чуждого нам образа жизни,  от беспечного и
безответственного времяпрепровождения.



Б.САМСОНОВ

СЫНОВЬЯ


     Мать умерла рано,  а о судьбе отца Валентин ничего не знает до сих пор.
Да,  видно, и не стремится: то, что сохранила о нем память, вызывает чувство
досады и раздражения.
     Лишь иногда приходит назойливая и тревожная мысль о братишке Леше.  Где
он, что с ним, как живет?
     Все  чаще  и  чаще  Валентин теперь,  когда  встал взрослее и  опытнее,
вглядывался в свою жизнь,  строго анализировал каждый шаг,  каждый поступок.
Все резче и  больнее осуждал самого себя за легкомыслие и  дурное поведение,
приведшее его на скамью подсудимых, а потом в трудовую колонию.
     Семья жила  в  нужде,  мать  болела,  зарабатывала мало,  а  нужно было
воспитывать двух  сыновей.  Правда,  в  доме  иногда  появлялись  картофель,
дрова...  Откуда это,  мать не спрашивала,  но догадывалась, так как сама не
всегда  имела   возможность  купить  самое   необходимое.   И   уже   совсем
расхворавшись, сказала:
     - Не делай этого, сынок. Добрые люди не оставят вас в беде.
     Ее  не стало,  и  дети на какое-то время были предоставлены самим себе.
Уют  и  тепло  словно  выдуло  холодным ветром.  Так  же  холодны и  неуютны
воспоминания о прошлом.
     - Учителя школы,  где я учился, - рассказывает Валентин, - помогали мне
чем  могли,  доставали учебники,  справляли одежду.  Меня взяли к  себе наши
соседи  Каминские,   я  с  ними  сейчас  переписываюсь.  Потом  направили  в
Чашникский детский дом -  это в Белоруссии.  Здесь я окончил восемь классов,
сдружился с  воспитанником Петровым,  считал его тогда смелым парнем,  и  он
действительно умел  очень  ловко  извлекать из  чужих карманов то,  что  там
лежало.
     Этому "ремеслу" он стал учить и меня. Воспитательница Мария Филимоновна
Атрашкевич предупреждала,  чтобы я покончил со всем этим,  но я не слушался.
Совершили мы с Петровым кражу, попались. Нас судили, мне дали условно...
     Потом Валентина направили в строительное училище в Магнитогорск,  но он
сбежал,  опять приехал в  детдом.  Вновь его послали учиться,  на  сей раз в
училище  механизации  сельского  хозяйства  в  Каркаралинск.  Специальность,
которую  хотел  приобрести,  ему  нравилась.  Но  здесь  он  познакомился  с
сомнительными  "дружками",  совершил  преступление.  Ему  дали  два  года  и
направили в колонию.
     - Я  многое  понял  и  передумал,   -  приглушенным  голосом  продолжал
Валентин.  -  И  стыдно стало перед самим собой,  перед людьми.  Учительница
говорила:  "Берегите честь  класса",  я  же  своей  чести  не  сберег,  хотя
чувствовал в этом слове большую силу. И вот оно настигло меня в колонии, где
мне  порой одиноко и  тоскливо.  Вот есть у  меня родной братишка,  младший,
Ленькой звать, а что с ним, где он, жив ли - ничего не знаю...
     Перед  воспитателем И.Н.Закирьенком открывался новый мир  человека.  Он
хорошо его знал и  потому над дальнейшей судьбой мальчишки крепко задумался.
О  брате своем Валентин до этого ни слова не говорил.  Так вот в чем причина
его одиночества и грусти...
     Опытный  педагог,   Иван  Николаевич  давно  заметил  добрые  перемены:
Валентин  старательно,  аккуратно работал,  прилежно учился.  Это  первейшая
аттестация,  так сказать, на исправление самого себя, духовное, нравственное
выздоровление.  Но,  в отличие от своих сверстников,  бесшабашно веселых или
пытающихся казаться такими,  -  этим ведь тоже иногда бравируют - Валентин в
минуты,  предназначенные для отдыха,  бывает задумчив.  И  вид у него такой,
словно  он  мучительно пытается  что-то  вспомнить.  Так  человек  стремится
восстановить в  памяти  внезапно ускользнувшую очень  важную  мысль,  но  не
может.
     Разные думы беспокоят воспитателя.  Сможешь ли ты,  Валентин, подняться
над собственной слабостью,  понять,  что виноват не окружающий мир,  а  сам?
Ведь  сам   придумал  работу  без   усталости,   людские  отношения  -   без
обязанностей,  жил заботой одного дня и только -  о самом себе. Даже о брате
забыл...  Сумеешь ли ты прошлое перечеркнуть крест-накрест или...  Беспутная
жизнь засасывает иных,  как трясина на болоте. Попав в нее, нужно иметь силу
и  волю  выбраться,   не  застрять,  не  утонуть  совсем.  Иные  это  делают
самостоятельно, другим протягивают руку помощи в коллективе, куда они пришли
из колонии. А в первую очередь, конечно, родители. Но ведь у парнишки никого
нет - ни матери, ни отца...
     Обо  всем  этом  мне  рассказывал воспитатель колонии Иван Николаевич в
ожидании человека,  который  стал  для  Валентина отцом.  И  не  только  для
Валентина, но и для его брата Лешки, которого помогли разыскать отзывчивые и
добрые люди.
     В комнату,  где мы беседовали, быстрой походкой вошел невысокого роста,
уже в годах человек.  И видно было,  как ласково, с каким почтением смотрели
оба  брата  на  вошедшего.  Дмитрий Тимофеевич Варков,  как  и  его  супруга
Антонина  Алексеевна,  принадлежит к  числу  тех  счастливых людей,  которые
располагают к  себе  и  вызывают симпатии окружающих.  Я  не  спускал глаз с
ребят,  усыновленных Варковым,  они  приковали все  мое любопытство,  а  для
Дмитрия Тимофеевича и  Антонины Алексеевны это был обычный вечер в  компании
сыновей, которые вот уже три года называют их папой и мамой...
     Никто не знает,  о чем говорили на семейном совете Дмитрий Тимофеевич и
Антонина  Алексеевна,  когда  тщательно  обдумывали  вопрос  об  усыновлении
Валентина.  Кроме того,  что парень - круглый сирота, они ничего о нем тогда
не знали.  Пусть это будет их семейной тайной, в которой нельзя не усмотреть
и глубокий педагогический смысл, и простой человеческий такт.
     В  ту  памятную ночь  и  Валентин не  сомкнул  глаз.  Признаться,  душа
истосковалась  по  нежной  материнской  ласке,   домашнему  теплу  и   уюту.
Воспитатель предупредил - завтра свидание с Барковыми. Какое первое слово им
сказать,  когда с  ними встретишься?  От  волнения на лбу выступили капельки
пота. Знают ли они, добрые люди, о его бесшабашной жизни?..
     В  комнате свиданий,  куда он шел вместе с воспитателем,  его уже ждали
Дмитрий Тимофеевич и Антонина Алексеевна.  Он остановился неподалеку от них,
видимо,  соображая,  какие слова сказать,  и вдруг эти слова пришли в голову
сами собой,  и он их молвил совершенно твердо,  скрывая волнение, охватившее
его:
     - Разрешите вас назвать мамой и папой?
     Антонина Алексеевна прикрыла глаза  платком,  незаметно смахнул слезу и
Дмитрий Тимофеевич.
     - Хорошего парня берете у  нас,  -  сказал на  прощанье И.Н.Закирьенок,
провожая их домой.
     - Коль у вас он такой, будет и для нас хорошим. Членом семьи. Сыном.
     - И  с  тех  пор это наш сын,  -  завершила рассказ о  том памятном дне
Антонина Алексеевна.
     Когда умолкала она, волнующий диалог подхватывал Дмитрий Тимофеевич:
     - Ведь  самое главное -  в  какую среду попадет.  А  то  и  за  прежнее
возьмется.   В  неполных  восемнадцать  нелегко  управлять  собой,  можно  и
оступиться.  Человек не машина.  Если руль в  надежных руках,  то автомобиль
будет идти прямо и  не свернет с  дороги в  кювет.  Молодому человеку трудно
самому выбирать верное направление в  жизни.  Я  так говорю,  потому как сам
шофер,  тридцать один  год  водителем работаю  без  аварий.  Вижу,  Антонина
Алексеевна скажет сейчас,  что я расхвастался. Ничего подобного. Ведь почему
я потянул к нам,  в пятую автобазу,  Валентина?  Соображение простое: вместе
будем.  Смогу помочь.  Да  и  профессия мила моему сердцу.  И  ребята у  нас
честные.
     Он  встал,  прошелся по  комнате  своего  просторного и  уютного  дома,
посмотрел в  окно  на  залитый  весенним солнцем  сад  и,  присев  за  стол,
продолжал:
     - Машина  любит  хозяина:  разгильдяю,  лодырю при  ней  делать нечего.
Теперь  шофер  это  особенно  хорошо  понял.  Он  сам  и  ремонт  проверит -
качественно ли  выполнен?  Ведь от этого зависят и  пробеги,  и  простои,  и
коэффициент,  и  план.  Сейчас каждый задумался:  ведь  сделай он  несколько
невыходов,  как лишается премиальных. Быть хорошим хозяином машины, в этом я
убежден,  значит быть всегда честным человеком.  Вот и посоветовал Валентину
идти в автобазу.  Потом его послали на курсы шоферов, успешно закончил их до
призыва в армию. Отслужил, вернулся, и теперь мы с ним вместе работаем.
     Пример отца поучителен, он возглавляет бригаду коммунистического труда.
В  коллективе порядок  -  позавидуешь,  никаких  ЧП.  Валентин  стремится не
отстать  от  отца,  работает ровно.  Его  приняли в  комсомол,  дали  первые
общественные поручения. И в этом пример отца - активного коммуниста.

x x x

     А Лешка... Впрочем, это теперь дело прошлое... Когда однажды Валентин с
отцом вернулись с работы, сын сказал:
     - Знаешь, папа, давно хотел поделиться с тобой, да не решался. А теперь
не могу,  совесть мучает Ведь у меня есть братишка Ленька. Оставил я его еще
четырехлетним в детдоме,  в Белоруссии,  не писал ему. А тут сам полетел под
откос.  Но чем становился старше, все больше мучился. Ведь я одиннадцать лет
его не видел,  бросил на произвол судьбы.  Вдруг бродягой стал?  Не хотелось
бы, чтобы таким был, как я когда-то...
     Валентин низко опустил голову.  Дмитрий Тимофеевич подошел к нему, взял
за плечи, весело посмотрел в лицо.
     - Чудак-человек.  Был бы жив братишка,  а  мы его на краю света найдем.
Слов нет,  плохо,  что ни разу не написал -  ведь брат родной.  Но не горюй.
Найдем Леньку.
     Так начались поиски брата.
     Нашли  Леньку,  встретили.  Он  нерешительно прильнул лицом к  матери и
отцу. Его тоже усыновили. Когда встретился с братом, был в оцепенении: ты ли
это, Валька? Братья крепко обнялись...

x x x

     Разыскивая Варковых на одной из улиц Алма-Аты, я спросил отдыхающего на
скамейке белобородого старика:
     - Скажите, аксакал, вы не знаете, где живет Дмитрий Тимофеевич Варков?
     - Как не знать, четвертый дом налево.
     Старик помолчал, внимательно оглядел меня и весело добавил:
     - Конечно, знаю - хороший человек...



Н.ЯНИНА

ПЕРЕД ТОРЖЕСТВЕННЫМ ДНЕМ


     Прогретая  жгучим   солнцем   степь   медленно   отдавала  свое   тепло
надвигающимся сумеркам.  Пахло  полынью и  другим разнотравьем,  и  здесь на
холме, где Виталий Павлович удобно устроился на охапке иссохшего сена, можно
было долго просидеть с беспечностью человека,  отработавшего трудный рабочий
день и  после этого имеющего право распоряжаться собой как  угодно,  если бы
время от  времени глухая тоскливая боль  не  появлялась где-то  внутри и  не
разрасталась бы, напоминая о том, что произошло.
     В Кинижском пруду барахтались мальчишки,  как всегда перед сном, словно
ничего не произошло;  и ему отсюда был виден всплеск воды, стриженые головы,
слышен смех и безудержный говор.
     Андрей,  командир второго взвода, ходил по берегу, у самой кромки воды,
мял в руках пилотку и ей же грозил тому, кто переплывал запретную черту.
     "Вот они  командиры-воспитатели!  -  без  раздражения и  без  одобрения
подумал о  нем  Виталий Павлович,  -  самому бы  ему  сейчас в  воду не  для
надзора, а так за компанию... "
     Они были молоды,  все шесть командиров взводов,  сержанты из  войсковой
части,  вели  с  мальчишками военную подготовку:  изучали автомат,  пулемет,
карабин  и  мало  разбирались  в  педагогике  и  психологии,   хотя  в  этом
военно-спортивном лагере собрались "трудные".
     Виталию Павловичу вспомнился тот  день,  когда  с  ним  разговаривали в
районо,  а затем в райкоме партии и везде упирали на это слово "трудные",  а
вместе с  тем не  хотелось верить,  что все это так,  потому что и  сам он в
детстве был беспокойным парнишкой и мать не раз в слезах выговаривала ему, и
все-таки где-то потом выровнялся, закончил вечернюю школу, пединститут, стал
работать в школе.
     Эти  "трудные" были чуть ли  не  в  каждом классе -  одни не  успевали,
другие  грубили,  третьи никого не  признавали.  В  каждом их  поступке была
мальчишеская бравада, какой-то стихийный протест.
     В десятом классе мальчишек словно кто-то подменял, взрослели на глазах,
вырабатывалось  достоинство,  с  такими  уже  говорилось  легче,  и  учителя
отходили от того периода нервотрепки, которая была два-три года назад...
     Виталий Павлович поднялся с  холма и  пошел к лагерю.  Палатки стояли в
два ряда, и между ними протянулись нити разноцветных флажков. Все шло хорошо
- лагерь  готовился к  открытию,  было  приглашено много  гостей,  мальчишки
должны были стать юнармейцами. И вдруг ЧП - кража.
     Начальник штаба,  майор в отставке Поликарпов и замполит Смирнов что-то
горячо  обсуждали.  Смирнов  доложил  Виталию  Павловичу,  что  виновные  не
найдены, а Чайков, которого подозревали, не причастен к этому делу.
     Чайков ушел" из  лагеря в  тот  день,  когда случилось это ЧП.  Смирнов
поехал  в  город  и  встретился с  его  матерью.  Елена  Ивановна растерянно
смотрела на замполита.
     - Ну я понимаю,  что он безобразничает,  но чтобы красть.  Не могу себе
представить...  - она с видом вконец измученного человека опустилась на стул
и страдальчески сморщилась.  - Ведь я педагог, через мои руки их за двадцать
лет сколько прошло,  не сосчитать.  Все люди,  как люди,  а вот собственного
сына проглядела. А впрочем, что значит "проглядела"? Спрашиваем с родителей,
с  учителей,  а  между тем меньше всего с  самих ребят.  Готовим к аттестату
зрелости и забываем о зрелости нравственной...
     Володьку Чайкова  Смирнов неожиданно встретил в  магазине радиотоваров,
он  стоял у  прилавка,  разглядывал какие-то лампы и,  увидев замполита,  не
бросился бежать,  как предположил Смирнов. Он даже как-то заулыбался, словно
обрадовался этой встрече,  смирнехонько подставил плечо под  протянутую руку
замполита и прирос к месту.
     - Значит приемником решил обзавестись? А деньги?
     Володька развел руки и вывернул карманы.
     - Мог бы таким способом не доказывать,  - примирительно сказал Смирнов,
- человеку надо на слово верить. Так ведь?
     Они вышли из магазина как давнишние друзья.
     - Ты  вот что скажи,  кто все-таки на эти одеяла позарился и  почему ты
убежал из лагеря? Ведь понимаешь, подумали...
     - Я не из-за себя. Я с Алешкой хочу быть в лагере.
     Они шли по  тихой улочке мимо домов,  прикрытых разросшимися деревьями.
Шагали нога в ногу -  высокий, сутуловатый, в поношенной гимнастерке Смирнов
и крепыш Володька,  одетый в новые шорты и тенниску,  выданные ему в лагере.
Володька нажал коленом на калитку,  и  она,  скрипнув,  раскрылась.  Смирнов
пошел за ним.  В  покосившемся сарае,  в  свете лучей,  пробивающихся сквозь
щели, какой-то мальчишка возился с проволочками, ржавым железом и чуть ли не
жестяным корытом.  "И ведь поди воображает черт знает что", - усмехнулся про
себя Смирнов, разглядывая нелепое сооружение. И грубовато спросил:
     - Значит, здесь квартируешь? Самостоятельной жизни захотел? А родители,
небось, всю милицию на ноги поставили...
     Мальчишки переглянулись,  в  их глазах появились солидарные насмешливые
огоньки, а лица с недоверием насторожились.
     - Отцовского бы ремня тебе не мешало...
     Смирнов услышал откровенный хохот, и было в этом смехе что-то циничное,
отчего у  замполита испортилось настроение,  и  вспомнились ему  вдруг слова
Володькиной матери: "А о нравственной зрелости забываем... "
     Они сидели втроем на перевернутом оцинкованном корыте, Алешка доверчиво
рассказывал о себе, а Смирнов ясно представлял, как все это было.
     Ее все называли мать-одиночка.  Она,  видимо, так привыкла к этому, что
сама к  месту и  не  к  месту говорила:  что  поделаешь -  я  мать-одиночка!
Говорила до  тех  пор,  пока однажды у  автобуса не  произошел скандал.  Был
воскресный день,  и  они  собрались к  какой-то  троюродной слепой и  глухой
тетке.  Лешке  тогда  было  шесть  лет.  Автобусы шли  переполненными.  Мать
подхватила его на руки и  полезла с передней площадки,  ее оттеснил какой-то
пьяный.
     - Куда прешь? - закричала она. - Не видишь с ребенком, мать-одиночка.
     Пьяный дико вытаращил глаза,  плюнул сквозь зубы:  "Мать-одиночка!" - и
нехорошо выругался.
     Что с матерью тогда сделалось. Она прижала Лешку к себе крепко-накрепко
и истошно закричала:
     - Хулиган! Обормот!
     Неизвестно,  чем бы  все это кончилось,  если бы  кто-то  не протолкнул
пьяного в дверь и автобус не тронулся.
     Ни к какой тетке они не поехали,  вернулись домой,  мать оставила Лешку
поиграть на дворе, а сама пошла в комнату, утирая слезы.
     Потом однажды к ним пришла высокая худая женщина в очках.
     - Ну здравствуй, мальчик! Сколько тебе лет?
     Она была очень ласкова, эта женщина, вся в черном. Она потрепала Лешкин
вихор и похлопала по спине.
     - Значит, в школу собираешься? Ну вот я пришла тебя записать.
     Мать стояла рядом,  глаза ее весело блестели.  Она тоже Лешку погладила
по голове.
     - Вырос, сынок, вырос! Теперь вот учиться будешь...
     Они  улыбались,  вертели Лешку из  стороны в  сторону,  хвалили рост  и
здоровье. Женщина стала удобно усаживаться за столом.
     - Дайте-ка мне свидетельство о рождении ребенка...
     Мать порылась в шкатулке и дрожавшей рукой протянула бумагу.
     - Шел бы ты, Леш, погулять... - сказала она, виновато улыбаясь.
     - Ничего,  он  не мешает,  пусть посидит...  -  женщина взяла у  матери
метрику и стала читать, - значит, вы мать-одиночка...
     - О,  господи!  -  мать пошатнулась, она уже знала, что с этим понятием
Лешка связывает то  некрасивое ругательство,  которое услышал на  автобусной
остановке.
     - Ну вот,  Лешенька,  -  засуетилась мать, когда они остались одни, - в
школу идешь,  ты  уже вырос,  все понимаешь...  Почему ты у  меня никогда не
спросишь, где твой папа?
     - У меня нет папы... - нахохлился Лешка.
     - Но ты же знаешь,  что у всех мальчиков и девочек есть папы, ты должен
уже поинтересоваться, почему у тебя нет...
     - Ты мать-одиночка, - ответил Лешка.
     Она  судорожно  сжалась,  потом  выдвинула  из-под  кровати  старенький
чемоданчишко, быстро перерыла его.
     - Вот,  Лешенька,  теперь ты все должен знать...  - из розового лоскута
она   бережно  вынула  фотокарточку.   Мать  как-то   особенно  засветилась,
протягивая ему  тронутый желтизной снимок.  Под  окнами большого здания,  на
скамейке сидело несколько мужчин.  Были они не в  брюках,  а  в длинных,  до
полу, халатах.
     - Это больница, где я работала санитаркой, а вот твой отец. Он не видел
тебя, ты родился потом...
     Она обняла Лешку и заплакала навзрыд.
     - Ты не думай,  Леша,  он живет,  живет в  тебе,  он же не ушел с земли
совсем, он оставил тебя... И ты часть его, часть его жизни...
     Вечером,  когда они легли спать,  мать долго говорила мало понятное для
него:
     - Люди,  люди!  Осудить они могут, посмеяться они могут, оскорбить... А
понять любовь к обреченному на смерть? - она стиснула руки на груди. - Знала
я,  знала,  что он умрет,  без врачей знала, а не могла не любить. Нужна ему
была моя любовь.  Страшно без нее было умирать...  И ты мог не быть...  Сама
захотела и  ему сказала:  не бойся за меня,  все вынесу,  а знай -  на земле
останется человек от тебя, не умрешь ты совсем...
     Лешка уже засыпал, а она все говорила:
     - Живуч человек!  И любви хочет! Вот уж какой был больной. Я его боль в
своей голове чувствовала.  Стою возле него,  а в душе стон. И смотрит такими
глазами... Убегу куда-нибудь, наревусь...
     Мать-то  вообще  была  веселая и  беззаботная,  но  временами впадала в
какую-то грусть.
     - Эх,  Лешка!  -  говорила она в такие дни.  - Есть у меня только ты, а
больше никого...
     Однажды среди ночи он услышал шорох и тихие голоса. Лешка открыл глаза.
На кровати рядом с матерью сидел мужчина.
     - Сама ты ничего, да вот приданое у тебя - пацан!
     - Ма-ма! - закричал Лешка.
     На   кровати   зашевелились,   мужчина  оправил  пиджак,   поднялся  и,
прихрамывая, ушел. Мать подскочила к нему.
     - Ну чего ты,  чего ты? Большой ведь, все понимаешь, а кричишь. Ну, что
я тебе? Зачем? - она потрясла Лешку за плечи. - Зачем звал?
     - Мама, - захныкал Лешка, - чужой...
     - Эх, Лешка, связал ты меня на всю жизнь, теперь никуда не денешься...
     Смирнов  поднялся  на   ноги  и,   пригибаясь,   вышел  из   сарая.   В
военно-спортивный лагерь они вернулись втроем.
     - Вполне закономерное явление,  - заметил Виталий Павлович замполиту, -
что после этого мальчишка стал убегать из дому...
     Уже совсем в темноте подъехала машина, и Виталий Павлович, скрывая свое
мрачное состояние,  встречал шефов-артистов, которые приехали, чтобы дать на
открытии лагеря концерт.
     А утром,  когда мальчишки,  окружив артистов, наперебой задавали разные
вопросы,  Виталий Павлович отозвал в сторону энергичного мужчину с гуслями в
руках и поделился сомнениями -  стоит ли,  после того, что произошло, давать
концерт,  ведь должна была быть какая-то мера наказания.  Мужчина улыбнулся,
представился Данилой Даниловичем и попросил начальника лагеря выстроить этот
второй взвод и разрешить ему выступить перед ними.
     Мальчишки стояли завороженные боясь шевельнуться.  Руки артиста творили
с  гуслями  чудеса,  он  играл  долго,  с  каким-то  упоением для  себя,  не
останавливаясь,  переходя от одной мелодии к другой.  А когда кончил играть,
устало опустил руки вниз, встал со стула, близко подошел к строю мальчишек и
доверительно спросил, понравилась ли им его игра.
     - Ну вот, - сказал потом он, отойдя немного назад, - я стал артистом, а
мог бы им и не быть.  Когда мне было столько же лет,  сколько вам сейчас,  я
случайно совершил кражу. Если бы я не раскаялся в своем поступке, если бы не
признался,  мне бы не пришлось сейчас играть перед вами...  Я не верю, чтобы
вы  не задумывались о  своей судьбе.  Вам только не хватает смелости,  чтобы
признаться.  Я думаю,  что тот, кто это сделал, не будет малодушным и выйдет
из строя вперед.
     Вначале была  тишина.  Звонкая тишина летнего лагеря.  Потом  робко  по
одному из строя вышли трое ребят и также несмело шагнули к артисту...
     Удивленный и взволнованный не меньше ребят, Виталий Павлович весь вечер
по-отцовски растроганно шептал:  "Ах, пацаны, ах, пацаны..." Он-то знал, что
ничего плохого и  грязного не должно быть в  этот священный день -  ведь его
пацаны проводят сегодня почетную линейку, где должны дать клятву, прежде чем
стать юнармейцами. Так что дело тут не только в гусляре.



А.ШТУЛЬБЕРГ,
                       старший следователь МВД
                            Казахской ССР

РАЗБИТАЯ ГИТАРА


     У  него и раньше были клички.  Называли Ратуш-паша,  Лера,  Орлик.  Эти
клички ему не нравились -  считал,  что не звучат.  И  тогда он сам придумал
короткую  и  выразительную  -   Шеф.   В  компании  лоботрясов,  которой  он
верховодил,  кличка быстро прижилась.  Все  чаще  можно было  слышать:  "Шеф
сказал, Шеф запрещает, о Шефе не болтать".
     Его боялись.  И  не  зря:  в  кармане Шефа всегда был наготове складной
охотничий нож "лиса" с коричневыми колодочками,  который он, не задумываясь,
пускал в ход.
     Его разоблачили. Следователи со скрупулезной тщательностью изучили все,
что  касалось преступной группы.  Были  собраны сотни документов:  протоколы
допросов обвиняемых и  свидетелей,  очных ставок,  справки и характеристики,
описания вещественных доказательств и фотографии.  Огромную работу проделали
сотрудники прокуратуры и милиции, чтобы полностью изобличить преступников. В
этом  убеждаешься,  листая аккуратно подшитые страницы.  И  виновные понесли
заслуженную, суровую кару.
     Но  уголовное дело  о  преступлениях Шефа и  его  компании представляет
интерес и  в  другом  отношении.  Речь  идет  об  осмысливании тех  причин и
условий,  из которых рождается преступление. В Деле, как в зеркале, отражено
обличье  преступников,   их  образ  жизни  и  интересы,  повадки,  уловки  и
ухищрения.  Обнажена и  почва,  на  которой  все  еще  произрастают подобные
сорняки.
     Началось все морозной февральской ночью.  Звонок в  одном из  отделений
милиции  Алма-Аты:  на  улице  обнаружен труп  молодого человека.  Возможно,
произошло убийство.
     Дежурный инспектор немедленно принял все необходимые меры. Он сообщил о
происшествии в  Управление,  вызвал работника уголовного розыска,  а  сам  с
дежурным следователем выехал  по  указанному адресу.  Пока  они  осматривали
место   происшествия,   подоспел  оперуполномоченный  угрозыска  с   группой
дружинников.
     Недавно выпавший снег  плотно  притоптан,  далеко  в  сторону отброшена
чья-то  шапка,  на  снегу и  на асфальте пятна крови.  Все говорит о  драке.
Нашлись и люди, которые слышали издали шум, пьяные крики, ругань.
     На   основании  первых  впечатлений  появилась  версия,   что  убийство
совершено пьяными хулиганами. Возможно, что они живут где-нибудь поблизости.
     Добрую службу сослужили дружинники -  местные ребята.  Они хорошо знают
этот  район,  так  как  много дней выполняют здесь свой общественный долг по
охране правопорядка.  Вот почему и  появилась мысль о  Надежде Синельниковой
[Фамилии изменены],  девушке, которую уже не раз предупреждали о недостойном
поведении.   На   ее   квартире  часто   собиралась  разухабистая  компания,
устраивались кутежи.  Дом,  в котором живет Синельникова, совсем недалеко от
места  преступления.   Дружинники  решили  выяснить,   не  появлялись  ли  у
Синельниковой в эту ночь подозрительные люди.
     Поздний час,  но в квартире Синельниковых не спят.  Родители -  они оба
работают в  ресторане -  недавно вернулись домой,  но дочь с подругой пришли
еще позже - около двух часов ночи.
     Надежда Синельникова и  ее  подруга Лида  Алимова встретили дружинников
настороженно. Сразу было видно, что и одна, и другая изрядно выпили. Надежда
старается держаться независимо, даже дерзко.
     - Да,  -  говорит она.  -  Была у меня вечеринка.  А что, разве нельзя,
запрещено?
     Синельникову  и  Алимову  пригласили  в  отделение  милиции.   Выяснять
подробности ночной Вечеринки принялась следователь Зайцева.
     Размазывая по щекам краску с подведенных ресниц. Синельникова твердила,
что ничего не знает,  никакой драки не было. Она говорит, что в гостях у них
были "мальчики". Выпили самую малость, но ничего зазорного не случилось.
     Следователь, однако, видела, что Синельникова говорит не все. Она хочет
что-то сказать,  в  чем-то признаться,  но не может на это решиться.  Скорее
всего - боится.
     Почти так же вела себя и Алимова. От внимания следователя не укрылось и
ее волнение, бегающие глаза, мелькающие в них искорки страха.
     Долго продолжалась эта беседа, затянулась почти до утра.
     Кто именно эти "мальчики", когда они собрались, в каком часу разошлись?
По  крупицам  следователь  уточняла  подробности  того,  как  девушки  и  их
компаньоны провели  весь  прошедший  день.  В  рассказах подруг  было  много
противоречивого.  Стараясь скрыть истину,  они  вконец запутались,  а  когда
поняли, что зашли в тупик, сознались.
     - Да,  - теперь уже без бравады созналась Синельникова. - Драка была. И
как раз на том месте,  где потом нашли убитого.  Кажется,  у  мальчиков были
ножи...
     - Кто был с вами? Назовите фамилии, адреса.
     - Были Петров и Зимин... Потом пришел Михеев.
     По   адресам,   кстати   сказать,   весьма   приблизительным,   выехали
оперативники.   Уже  светало,  когда  Петров  и  Михеев  были  доставлены  в
отделение.
     Петров  недолго запирался.  Признался,  что  во  время  драки  с  двумя
неизвестными  парнями  наносил  удары  кухонным  ножом.   К   этому  времени
обнаружили и  второго пострадавшего.  Раненый,  он  добрался до своего дома,
откуда его и увезли в госпиталь. Оперативники с ним уже беседовали.
     Михеева допрашивала следователь Зайцева. Рассказы
     Петрова и  Михеева совпадали до  мельчайших деталей,  как  и  показания
девушек.
     Синельникова и Алимова спали в тот день до полудня: делать было нечего,
и  они никуда не спешили.  Разбудили их закадычные дружки -  Петров и Зимин.
Решили покутить и развлечься. Было лишь одно препятствие - отсутствие денег.
Стали изобретать способ, как их добыть.
     Выручила Алимова.  У нее есть золотое колечко -  подарок бабушки. Можно
его отнести в скупку, на выпивку хватит. Так и порешили.
     За кольцо в  скупочном магазине заплатили восемнадцать рублей.  Получив
деньги,  все  отправились бродить по  магазинам.  Первым делом в  универмаге
приобрели три кухонных ножа - этакие своеобразные кинжалы.
     - Для хозяйства, - неуверенно уточнила Синельникова.
     Потом  купили  спиртное,   немного  снеди  и  отправились  на  квартиру
Синельниковой.  Благо там есть все условия: родители почти никогда не бывают
дома, делай, что душе угодно.
     Вечером,  когда все четверо были пьяны, появился Михеев. Немного, самую
малость, выпил.
     Домой  расходились  около  одиннадцати.   В   подъезде  из-за   пустяка
поссорились с  двумя незнакомыми парнями и  подрались.  С  ножом,  по общему
утверждению, был Петров. Зимин ему помогал. А Михеев не дрался. Наоборот, он
уговаривал драчунов, разнимал их.
     Все  выглядело убедительно,  правдиво.  Казалось бы,  что  преступление
полностью раскрыто, истина установлена. Утром оперативники с понятыми изъяли
важное  вещественное Доказательство -  кухонный нож,  которым  наносил удары
Петров.  Он сам уверенно и  безошибочно показал сугроб,  куда зашвырнул его,
убегая после драки.
     Рано  утром вместе с  работниками прокуратуры еще  раз  было  осмотрено
место происшествия: ночью можно было что-то пропустить или не заметить.
     Под окнами квартиры Синельниковых нашли доказательства того,  что вчера
там пили:  порожние бутылки из-под вина и  водки.  Нашли и еще один предмет,
сыгравший  немалую  роль  в  дальнейшем расследовании:  разбитую  гитару  со
сломанным грифом.
     На  ее  корпусе  под  спутанными  струнами  было  написано  размашистым
почерком:  Шестурян,  Басик, Зам, Лидок и Шеф. "Клички", - решили сотрудники
милиции.
     Гитара  принадлежит  Синельниковой.   Но  почему  она  сломана,  почему
оказалась на улице, в снегу?
     - Петров  бренчал  на  ней,  -  сказала Синельникова.  -  А  гитара  не
настроена. Он рассердился, ударил о подоконник и вышвырнул за окно.
     Изувеченная,  ни  к  чему  не  пригодная,  теперь гитара сослужила свою
последнюю службу.  В  деле появились новые имена,  их установили после того,
как "расшифровали" клички,  нацарапанные на инструменте. Частыми участниками
кутежей были Басов (Басик),  Четвернов (Шестурян).  Этот последний в  данное
время находился под  следствием по  поводу убийства,  совершенного в  пьяном
виде во  время драки за  месяц до  описываемых событий.  Свою вину Четвернов
полностью признал.
     А кто такой Шеф?
     Этот титул, оказывается, носит Валерий Михеев.
     Следствие продолжалось. Действуя в тесном контакте, работники милиции и
прокуратуры устанавливали новые факты,  раскрывали зарегистрированные раньше
и оставшиеся пока неразгаданными преступления.
     Так,  например,  выяснилось,  что  Петров и  Зимин,  стреляя из  обреза
охотничьего ружья,  ранили двух прохожих.  Эти опасные хулиганы думали,  что
время скрыло их преступления и они останутся безнаказанными. Не вышло!
     В  процессе следствия удалось сорвать маску  невиновности с  одного  из
самых  омерзительных участников  группы  -  Михеева.  Этот  великовозрастный
негодяй  пользовался неограниченной властью в  среде  таких  же  тунеядцев и
бездельников,   как  и  сам.   Вскрылись  факты,  которые  могут  показаться
невероятными.
     Убийство,  которое, якобы, совершил Четвернов, было делом рук Михеева -
Шефа.  В тот январский день,  правда, они были с Четверновым вдвоем. У клуба
профтехучилища подрались с прохожим. Шеф орудовал ножом.
     Потом,  скрываясь с  места преступления,  задыхаясь в беге,  он говорил
тогда Четвернову:
     - Возьмешь на себя.  Тебе много не дадут:  восемнадцати еще нет.  А мне
могут закатить на всю катушку...
     А затем, немного успокоившись, детально разъяснил Четвернову, как нужно
признаться, как отвечать на допросах. И Четвернов послушно выполнял указания
Шефа.
     Это он,  Михеев,  после последней драки,  где налево и  направо наносил
удары своей "лисой",  учил своих собутыльников выгораживать его, утверждать,
что в драке он не участвовал,  был невинным "миротворцем". Но главная роль и
в этом преступлении принадлежала ему.  Оперативники нашли и приобщили к делу
орудие преступления - охотничий нож, с которым Шеф никогда не расставался...
     Кто же они, эти люди?
     Валерий  Михеев  был  курсантом  Республиканского  учебного  комбината.
Фактически только числился курсантом, а на занятия ходить не думал.
     Девятиклассник Петров выделялся своим внешним видом: дикая шевелюра, на
пальце перстень. Учиться не хотел, занятия пропускал неделями.
     Зимин.  Два  года "учился" в  девятом классе.  Учителя не  раз пытались
установить контакт с  его родителями,  сотрудниками одного из  алма-атинских
научно-исследовательских институтов.  Но  вот  как  отец,  начальник  отдела
института,  встретил  классного руководителя,  когда  тот  пришел  выяснить,
почему парень не ходит в школу, и посоветоваться о будущем мальчика.
     Зимин-старший с  друзьями играл в карты.  Нехотя выслушал педагога,  не
прервал игры,  не  вынул,  изо  рта папиросу.  Буркнул:  "Пусть школа больше
заботится о  своих питомцах."  Через три  дня  после этого разговора его сын
совершил преступление...



"ВЕЛИКИЙ ПРОВОКАТОР"

     Анализируя души тех,  кого нельзя не осудить,  но нельзя и не пожалеть,
мы  найдем там  духовную ограниченность,  низкие эстетические запросы,  круг
интересов,   почти  сознательно  замкнутый  от  всего,  что  может  взорвать
ограниченный "стереотип" жизни.
     Представьте  себе   молодого   человека,   "одаренного"  этим   набором
недостатков,  и  для  вас  станет  совершенно ясным,  отчего  его  дружба  с
алкоголем может  кончиться трагически.  Более  половины  -  еще  раз:  более
половины!  -  преступлений творится  несовершеннолетними при  участии  этого
"великого провокатора".



К.БАЯЛИН,
                  начальник следственного Управления
                          МВД Казахской ССР,

А.ШТУЛЬБЕРГ,
                        старший следователь МВД
                             Казахской ССР

РАССКАЖИТЕ, КАК ЭТО БЫЛО...


     Потерпевшего доставили в райотдел во втором часу ночи.  Его трясло, как
в лихорадке,  хотя в дежурной комнате было тепло, а за окном синела ласковая
августовская ночь. А потерпевший дрожал от холода и испуга.
     Замерз он потому,  что был...  совершенно гол.  Бос и  наг,  как Адам в
момент сотворения.  Правда,  на  него накинули чью-то оказавшуюся в  дежурке
шинель, но она пока не помогла согреться.
     Дежурный офицер милиции -  не  молодой,  и  вовсе не склонный к  шуткам
человек, вдруг некстати припомнил слышанные в далеком детстве стишки:

                        Шел по улице малютка,
                        Посинел и весь дрожал...

     Дежурный невесело усмехнулся:  "малютке" было явно за  тридцать,  и  от
него разило водочным перегаром.
     Офицер  распахнул окно  -  в  дежурную комнату  ворвался свежий  ночной
воздух.  Потерпевший,  кутаясь в шинель,  тупо смотрел на лежавший перед ним
лист бумаги.
     - Ну пишите же,  пишите,  - сказал дежурный. - Напишите обо всем, что с
вами произошло.
     Потерпевший  взял  шариковый  карандаш.   Рука  дрожала,   карандаш  не
подчинялся,   плясал  в  пальцах:  страх  не  проходил.  По  причине  страха
потерпевший и нацарапал корявые, прыгающие строчки.
     "14 августа, примерно в час ночи, я шел по улице. Вдруг из кустов вышли
трое.  Они раздели меня и  хотели резать ножом.  Я  бежал по улице и кричал,
меня спасли милиционеры.  Они  сразу поймали бандитов.  Прошу к  ним принять
меры... "
     В  этот  же  день,  утром,  было  возбуждено уголовное  дело  по  факту
ограбления  гражданина  Потапова  некими  Литковым,   Бодягиным  и  Исаевым.
Задержанных  грабителей  поместили  в  камеру  предварительного  заключения,
одежду,  снятую  с  Потапова,  отобрали  и  вернули  потерпевшему.  Началось
расследование.
     Кто же такой Потапов, эта жертва ночных грабителей? Для следствия важна
каждая деталь происшествия,  а  потерпевший мог бы о  многом рассказать.  На
повторный допрос  он  пришел протрезвившимся,  теперь уже  не  дрожал.  Лишь
прятал глаза,  рассказывая следователю о том, как напали на него грабители и
что было до  происшествия.  Теперь рука его не  прыгала,  когда он записывал
свои показания в протокол допроса потерпевшего.
     "13 августа я не работал, так как приехал из командировки. Придя домой,
я  узнал,  что моя жена находится в родильном доме,  и к вечеру я направился
туда. Оказалось, что жена родила сына; я очень обрадовался.
     Около восьми часов вечера я  ушел из родильного дома и на улице Бульвар
Мира в магазине купил пол-литра водки.  Затем я зашел в кусты аллеи, которая
расположена посередине улицы,  и  выпил водку из бутылки без стакана.  Потом
уселся на траву и закурил,  чувствовал я себя не очень пьяным,  но сколько я
сидел и  курил,  не помню.  Было уже совсем темно,  когда ко мне подошли три
парня,  все  ростом выше меня,  и  приказали снять рубашку.  Потом сняли все
остальное и  один сказал:  "Его нужно поронуть".  Я от испуга вскочил и стал
убегать,  выскочив на дорогу.  В  это время мне навстречу шла машина,  в ней
оказались работники милиции.  В  кустах они  задержали сначала двух  парней,
напавших на  меня,  а  позже поймали и  третьего,  на  котором уже  были мои
брюки... "
     Следователь внимательно перечитал написанное, подписал протокол допроса
и отпустил потерпевшего.  Он на минуту задумался, припоминая. Ведь всего два
дня  тому  назад в  милицию обратился некий Почерский.  Его  тоже  ограбили.
Может,  грабитель один  и  тот  же?  Следователь разыскал  протокол  допроса
Почерского и углубился в чтение.
     "По  существу заданных мне  вопросов,  -  писал  Почерский,  -  поясняю
следующее.  12 августа сего года я получил на работе деньги -  45 рублей. По
окончании работы мы,  втроем,  взяли две  бутылки водки и  распили.  После я
поехал на вокзал,  там встретил земляка, и мы с ним распили еще одну бутылку
водки. Там же, на вокзале, с незнакомым мужчиной я выпил бутылку вина.
     Время было позднее,  и  я  решил домой не ехать,  а остался ночевать на
вокзале.  Утром я  пошел в  шашлычную и  выпил две кружки пива.  Тут ко  мне
подошел незнакомый человек с  бутылкой вина  и  предложил выпить  с  ним,  я
согласился. Я отдал ему рубль, мы выпили и разошлись.
     На работу я уже опоздал, и поэтому решил опять пойти в магазин и купить
вина.  В магазине мне встретилась незнакомая женщина.  Она тоже брала вино и
сказала:  "Давайте выпьем вместе".  Я  не отказался,  и  мы пошли в  сторону
пляжа.  Не доходя до пляжа,  мы свернули влево и  сели в кустах.  Она вынула
свою бутылку из сумки, я свою из кармана. Мы понемногу выпили.
     Примерно в  три часа дня к нам подошли два парня и спросили,  почему мы
здесь распиваем спиртные напитки.
     Потом один подошел ко мне и ударил чем-то твердым по голове.  Я упал, с
меня сняли часы и брюки.  Только я стал подниматься,  кто-то из них говорит:
"Лежи, а не то поронем".
     Через некоторое время меня подобрала машина скорой помощи и доставила в
больницу".
     Итак,  два человека ограблены.  Разрыв между происшествиями - всего два
дня,  а  способы  совершения  преступлений очень  сходны.  После  ограбления
Потапова задержаны трое подозреваемых. Кто они?
     Перед  следователем сидит  коренастый парень  с  нагловатым взглядом  и
сползающим на глаза чубом:  Александр Литков.  Ему двадцать лет, образование
шесть классов.  Не работает и не учится.  Не очень смущаясь,  рассказывает о
себе:
     - Я,  гражданин следователь,  еще в прошлом году бросил работу. Надоело
вкалывать.  Ездил  к  родне в  Северный Казахстан,  потом вернулся сюда.  На
работу опять не устроился,  не хотелось что-то.  От нечего делать шатался по
городу.
     Весной,  в  мае,  возле магазина ко мне подошел мужчина и предложил мне
сложиться с ним, чтобы выпить. Звали его Николай.
     Я,  конечно,  согласился.  Выпили, а Николай и говорит: "Видишь, пьяный
лежит? Пойдем посмотрим, может быть, у него есть деньги". Денег у пьяного не
оказалось,  но мы сняли с  него часы и  туфли.  Все это мы продали и  вместе
пропили...
     Так,  слово за слово,  рассказал этот великовозрастный лоботряс о своей
"работе" по  ограблению пьяных.  Эти показания подтверждались и  показаниями
двух других подозреваемых,  Бодягина и  Исаева.  Последний во  время допроса
назвал еще два имени,  пока неизвестных следствию: Алик Квадорас и Галка, по
кличке  "Инга".  Со  слов  Исаева,  и  Алик,  и  "Инга" были,  как  правило,
инициаторами и "вдохновителями" ограблений.
     Несколько дней работники уголовного розыска энергично разыскивали Алика
Квадораса и  Галку-"Ингу".  И  вот  они у  следователя -  двадцатипятилетний
Алгедрас Квадорас и девятнадцатилетняя Галина Лисова.  И он, и она, как и их
дружки,  бросили работу, пристрастились к спиртному и стали на путь грабежа:
надо же было доставать деньги на водку. Грабили только пьяных.
     Рассказывая о  своих "похождениях",  о  том,  как  они  очищали карманы
пьяниц,  эти  ночные  хищники  откровенно  поведали  о  нескольких  эпизодах
ограблений, о которых следствию не было известно: потерпевшие не жаловались.
Да и действительно, на кого они могли жаловаться? На себя? На водку?
     Вот  о  чем,  например,  рассказала Галка-"Инга"  -  смазливая девица с
длинными рыжими волосами и в очень короткой юбке.
     - На базаре я встретила Николая, Сашку и Алика. Решили прошвырнуться по
городу. Николай купил поллитровку водки и пунш, а на закуску взял помидоров.
Выпили.
     Денег у нас больше не было, мы пошли к летнему театру, сели на скамейку
и стали думать, что делать дальше.
     Я  первая  увидела  пьяного,  он  стоял  на  автобусной остановке около
столба.  Я  подошла к  нему  поближе и  стала читать объявления,  прибитые к
столбу.
     - Куда вы едете, крошка? - спрашивает меня пьяный.
     - Просто гуляю и скучаю, - ответила я.
     - Давайте гулять вместе,  -  говорит он,  а сам еле-еле на ногах стоит.
Этому дядечке было лет пятьдесят - вся голова седая.
     - Чего  же  мы  так  просто гулять будем,  -  говорю я,  -  нужно взять
бутылочку, а то совсем скучно...
     Он обрадовался и достает из кармана деньги.  Я увидела - у него их было
много.
     Пошли в магазин, взяли бутылку вина и отправились в скверик, где никого
не было. Николай, Сашка и Алик наблюдали за нами.
     Мы с дядечкой уселись на барьерчик,  выпили вина и стали разговаривать.
Он мне рассказал, что сам он нездешний - приехал в командировку. Откуда - не
говорил. А мне зачем это знать? Что я, замуж за него собиралась что ли?
     Так  мы  беседовали тихо-спокойно,  пока он  совсем не  дошел.  Мне уже
надоело с  ним лясы точить,  а ребята все не идут.  Тогда я им сделала знак,
что у старого фраера есть деньги.
     Алик  подошел сзади  и  зажал  пьяному рот,  а  другие стали обшаривать
карманы. Нашли у него около ста рублей.
     Я взяла деньги и ушла, а ребята в это время придерживали пьяного. Потом
мы все встретились на лавочке возле летнего театра.  Я еще отругала ребят за
то, что они долго не приходили, когда я сидела с этим стариком.
     С деньгами мы поехали в пивную, взяли шашлык, пиво, водку.
     В этот же день,  вернее вечером, когда стемнело, мы заметили еще одного
пьяного.  На нем был хороший серый костюм.  Ребята подошли к  нему,  и  Алик
ударил его по шее,  снял с него пиджак и убежал.  Этот пиджак он оставил для
себя...
     Исключительный по  своей  циничности  рассказ  потерявшей  человеческий
облик  воровки  характеризует не  только  преступников  и  их  "методы".  Он
вызывает чувство омерзения и  по отношению к  тем,  кто,  забывая все и вся,
напивается до беспамятства и становится приманкой для грабителей.
     Понятно,  почему  работникам милиции,  несмотря на  принятые энергичные
меры,   так   и   не   удалось  отыскать  некоторых  потерпевших  -   седого
командированного,  например, и бывшего владельца серого пиджака. Видимо, они
сочли  благоразумным пожертвовать деньгами,  но  не  репутацией:  в  милицию
решили не обращаться. Это было наруку грабителям: риск минимальный.
     Находились,   впрочем,   у  грабителей  и  "добровольцы".  Такие  сами,
предварительно отведав спиртного, отправлялись вместе с преступниками искать
развлечений, а становились добычей хищников.
     Вот короткий рассказ одного из искателей "веселой" жизни, который из-за
своего легкомыслия и  пристрастия к выпивке,  стал двойной жертвой:  жертвой
зеленого змия и грабителей.
     Кстати,  сам он не пришел в  милицию с  жалобой.  Его удалось с большим
трудом разыскать по приметам,  описанным преступниками.  Ведь они,  стремясь
откровенностью смягчить свою участь,  сообщали все новые и новые подробности
о грабежах.
     Так вот о чем рассказал этот "доброволец", некий Туйбаев:
     - Как-то  я  встретил на улице бывшего своего знакомого,  которого,  по
правде говоря, знал мало. Даже фамилию не помню, а звали его Саша.
     Мы поздоровались и  после расспросов и  рассказов решили провести вечер
вместе.  Саша  меня  познакомил с  двумя  женщинами и  парнем,  которого мой
знакомый называл Аликом.
     Наняли такси,  купили за мои деньги вина,  водки,  закуски и  поехали в
лесок.  Там мы хорошо выпили,  и  я  намекнул Саше,  чтобы он уехал:  он был
пятым-лишним. Остались в роще я, Алик и женщины.
     Мы опять выпили,  и я,  по правде говоря,  сильно опьянел.  Тут парень,
которого зовут Алик,  вдруг ударил меня в лицо, сшиб на землю, стал душить и
опять бить в лицо кулаком, а потом связал мне руки.
     Молодая женщина -  ее  называли Инга -  сорвала с  головы своей подруги
шарф и  скрутила мне ноги.  Они отобрали у меня 80 рублей и уехали,  оставив
меня связанным. Еле освободился...
     На вопрос следователя о  том,  почему потерпевший не обратился в органы
милиции, последовал короткий ответ: "Не хотелось возиться".
     Когда его били -  ему было больно.  Больно и страшно.  Жалко было ему и
отобранных грабителями денег.  Но  все  это  покрыл стыд,  еще больший страх
перед тем,  что об этом позорном происшествии узнают люди:  родные,  друзья,
товарищи по работе.  И он не пошел жаловаться,  сослужив тем самым, еще одну
службу в пользу преступников.
     Вспоминаются слова известного английского писателя,  автора знаменитого
романа "Остров сокровищ" Роберта Луиса Стивенсона:  "Пьяница лишь  в  редком
случае содрогнется при мысли об опасностях,  которым он подвергается, впадая
в физическое опустошение".
     Не  содрогались,  к  сожалению,  все эти потерпевшие,  отправляясь пить
водку  в  подворотню,  соблазняясь легким  знакомством с  крашеной девицей и
выпивкой с первым встречным. Не думали о последствиях.
     Следствием  с   полной  достоверностью  была   доказана  вина   пятерых
грабителей, и суд справедливо покарал их: все они осуждены к лишению свободы
на длительные сроки.
     Потерпевшие на  суде прятали глаза.  И  никто из присутствовавших им не
посочувствовал.

x x x

     В  этом рассказе нет вымысла -  все было именно так.  Мы лишь несколько
изменили фамилии  преступников и  потерпевших.  Первые,  получив заслуженное
наказание,  сейчас  находятся в  исправительно-трудовых  колониях  и,  будем
надеяться, вернутся к честной жизни. А потерпевшие и так уж натерпелись. Они
в достаточной степени наказали сами себя.  И, думается, сделали определенные
выводы.
     Остается  добавить,  что  в  раскрытии  и  расследовании  преступлений,
совершенных группой  грабителей,  участвовали многие  работники следственных
подразделений органов внутренних дел, сотрудники уголовного розыска. Большую
работу  провели  старший следователь по  особо  важным  делам  следственного
управления  МВД  СССР  (ныне  заместитель начальника отдела)  тов.  Березин,
старший  следователь следственного отдела  УВД  Карагандинского облисполкома
тов.   Пак,   следователь  следственного  отдела  тов.   Нугуманов,  старший
следователь  следственного отдела  УВД  Омского  облисполкома тов.  Чередов,
сотрудники уголовного розыска тт.  Борисов, Рыбальченко и многие другие. Это
они изловили и изобличили преступников,  приложили много труда к тому, чтобы
найти  потерпевших,  отыскать  и  возвратить принадлежащие им  вещи.  Немало
времени ушло и на разъяснение пострадавшим всей пагубности их поведения.



В.КОПЕЛИОВИЧ,
                             майор милиции,

Н.ШАПЧЕНКО


АЛИБИ МИШКИ САМСОНОВА


     Городок,  укрытый  тенью  тополей,  еще  носил  следы  недавних майских
торжеств.  Легкий  ветерок,  временами  налетавший  с  гор,  лениво  шевелил
кумачовые  полотнища флагов,  на  площади  возле  райкома  стучали  топорами
плотники, разбирая трибуну, поставленную по случаю праздничной демонстрации;
и красочная афиша все еще приглашала желающих на гулянье в парк.
     В  этот  полуденный час  на  обычно  безлюдном каменистом берегу горной
речушки,  опоясывающей городскую окраину, толпился народ. Люди стояли молча,
напряженно и с тревогой рассматривая труп девушки,  наспех прикрытый камнями
и  сухой  прошлогодней травой.  Время  от  времени участковый уполномоченный
уговаривал любопытных разойтись по домам и  не мешать работать приехавшим из
города товарищам.
     Начальник уголовного розыска,  майор Семен Гаврилович Храпко,  на  этот
раз  сам  возглавивший оперативную группу,  стоял возле милицейской машины и
наблюдал за действиями оперработников.  Дело, которое ему и его помощникам -
лейтенантам  Игорю  Меркулову  и  Ильясу  Акишеву  предстояло  расследовать,
осложнялось.  Ночью прошел сильный дождь,  и  теперь трудно установить,  где
произошло  убийство  -   здесь  или  на  дороге,  ведущей  в  село  Зеленое,
приютившееся в садах в пяти-шести километрах от городка. Дождь смыл следы.
     Сотрудники милиции знали,  что убитая -  Валентина Трубина,  знали, что
жила она в Зеленом, а училась в техникуме в городке, и что, желая провести с
подругами праздник,  она первого,  рано утром, ушла из села на демонстрацию.
Родители Вали не беспокоились,  не дождавшись ее к вечеру. Спокойны они были
и второго: "У подружек заночевала, завтра явится". И только третьего заявили
в милицию. Ребята из школ и техникумов вышли прочесывать местность, и здесь,
в камнях, на берегу горной речушки, нашли...

x x x

     - Скудновато,  скудновато,  -  задумчиво,  ни к  кому в  отдельности не
обращаясь, констатировал Семен Гаврилович, покручивая пожелтевшими от табака
пальцами колпачок авторучки.  - Что мы имеем? Почти ничего. Неизвестно даже,
когда это произошло -  с первого на второе или со второго на третье. Об этом
нам,  правда,  завтра,  а возможно,  и сегодня скажет экспертиза.  Но время,
время идет...
     Он посмотрел на молчаливо сидящих лейтенантов и спросил:
     - Ну, как? С чего начнем?
     - С  допроса  знакомых убитой,  -  ответил Меркулов,  а  Ильяс  в  знак
согласия кивнул шапкой черных, аккуратно зачесанных волос.
     - Верно,  -  коротко одобрил майор. - Сейчас вы пойдете в техникум, где
училась Трубина...
     Ни  в  коридорах,  ни  во  дворе техникума не чувствовалось той веселой
суеты,  которая обычно сопровождает короткие перерывы между  лекциями.  Тихо
было в комнате комитета комсомола,  где Игорю и Ильясу прежде всего просился
в глаза огромный увитый траурной лентой венок из полевых цветов.
     Завуч - невысокая сероглазая женщина, узнав о цели прихода сотрудников,
пригласила девушек из группы, в которой училась Валя. Они пришли быстро, все
с заплаканными глазами.  Видели ли они Валю первого? Да, да, конечно. Вместе
были на  демонстрации.  Уходили с  площади тоже вместе.  Возле сквера догнал
какой-то парень и отвел Валю в сторону.  Она крикнула: "Постойте, девочки, я
сейчас".  Парень,  по-видимому, был не совсем трезв и разговаривал громко. О
чем они говорили?  Конечно,  было слышно.  Он приглашал ее на танцы,  а  она
сказала,  что не пойдет и вообще с ним встречаться не хочет. Он настаивал, а
потом стал угрожать.
     - Вспомните как можно точнее,  -  попросил Игорь,  - чем угрожал парень
Вале.
     - По-моему,  он сказал примерно так: "Ну чего ты дергаешься! Приходи, а
то хуже будет!"
     - А что было после?
     - Потом Валя подошла к нам и сказала, что ей надоел этот дурак. День мы
прогуляли в  парке,  а к вечеру она пошла домой в Зеленое.  Мы предлагали ей
остаться потанцевать,  но  она  ушла...  -  Девушка закончила свой рассказ и
тяжело вздохнула. - Потом случилось это. Просто не верится...
     - Вот  вас  с  Валей возле сквера было  семеро,  -  Ильяс обвел глазами
девчат,  заполнивших комнату,  и,  поймав  в  ответ  утвердительные взгляды,
продолжил, - может быть, кто-нибудь из вас знал этого парня раньше, встречал
его?
     Девушки вопросительно переглянулись, и одна внезапно воскликнула:
     - Постойте!  Постойте!  Ведь Валя называла его по фамилии. У него такая
простая фамилия... Не то Сомов, не то Носов...
     - Самсонов!
     - Да, Самсонов! Точно! Мишка Самсонов!
     Через полчаса разговор в техникуме стал известен начальнику опергруппы,
и  Михаил Самсонов,  двадцатитрехлетний парень,  был  доставлен в  отделение
милиции.
     - Его рук дело,  - убеждал майора Храпко участковый инспектор. - Он как
раз с моего участка. Работает, правда, на лесопилке, но пьет, а как напьется
- скандал, мордобой. К тому же к женскому полу пристает. Докатился! На какую
дивчину руку поднял?!  -  Участковый в  сердцах махнул рукой и направился из
кабинета.
     Самсонов   был   живым   олицетворением  характеристики,   данной   ему
участковым.  Небритый,  с посеревшим худым лицом,  он производил впечатление
усталого или больного человека.  От него разило водкой.  Попросив разрешения
закурить, он сел и выжидательно посмотрел на следователей.
     - Опять пьешь,  Самсонов,  - нарушил молчание Храпко и кивнул в сторону
стенных часов, показывающих начало второго.
     - Да  уж  так  случилось,  простудился  на  праздниках.  Теперь  лечусь
домашними средствами, - криво усмехнулся парень и затянулся сигаретой.
     - Простудился,  значит.  Бывает,  бывает...  Но расскажи,  как встретил
праздники, чем занимался.
     - Всем  понемногу,  -  коротко ответил Мишка.  -  Вас  что  интересует,
сколько я водки выпил или еще что-нибудь в таком роде?
     - Нас многое интересует,  Самсонов,  и  сейчас не  время кривляться,  -
холодно  парировал  Игорь.  -  Расскажите  о  наших  встречах  с  Валентиной
Трубиной.
     - С Трубиной, это которую... там... на реке... - в голосе Самсонова уже
не было ни иронии, ни бравады - только волнение. - А я с ней, можно сказать,
и не встречался. Первого возле сквера пригласил на танцы, а она не пошла.
     - Что было после того, как она отказалась?
     - Я помнится, был выпивши и угрожал ей. По пьянке чего не наболтаешь...
     - Вы  все  прекрасно помните.  Значит,  вы  были  не  слишком пьяны  и,
по-видимому,  знали,  что  говорили.  Стало  быть,  вы  уже  тогда  задумали
расправиться с Трубиной?
     Мишка  повернулся в  сторону черноволосого следователя,  задавшего этот
вопрос, и не скрывая раздражения ответил:
     - Ничего я не думал. Хотел припугнуть - и все.
     - Скажите,   где  вы  провели  ночь  с  первого  на  второе?  -  Майора
интересовала именно эта ночь,  в которую,  по заключению судебно-медицинской
экспертизы, наступила смерть Трубиной.
     Задержанный ответил не сразу, мялся, словно прикидывая что-то в уме.
     - Ночью с первого на второе я был...  у своей знакомой... Как забурился
с вечера,  так и ушел только утром,  в восьмом,  -  Мишка назвал адрес своей
знакомой и ее мамаши, которые жили возле гор, в конце Садового переулка.
     Первый  день   расследования  не   принес  сколько-нибудь  значительных
результатов.  Семен  Гаврилович  и  Ильяс  каждый  по-своему  сомневались  в
виновности Самсонова, хотя и допускали возможность умелой маскировки убийцы.
Иное  мнение сложилось у  лейтенанта Меркулова.  После  допроса им  овладела
упрямая уверенность в  непричастности Мишки к  преступлению.  Откуда взялась
эта уверенность,  он,  если бы его спросили,  не смог бы объяснить точно, но
интуитивно чувствовал,  что  следствие пока  не  отыскало  правильного пути.
Однако интуиция интуицией,  а решить все должны были факты, которые, судя по
всему, должен был дать завтрашний день.

x x x

     Утром  за  завтраком  Игорь  поделился  своими  сомнениями  с   Семеном
Гавриловичем.
     - Может быть,  может быть...  - ответил майор, принимаясь за кофе. - Во
всяком  случае  ждать  осталось недолго.  Сегодня вызовем обоих  Морозовых и
выяснится, ночевал у них Мишка или нет. Мне все-таки кажется, что тут у него
не  все ладно.  Ты обратил внимание,  как он отвечал на последний вопрос?  -
Майор посмотрел на  Игоря.  -  Помнишь?  Уж  очень не хотелось ему отвечать.
Раздумывал чего-то.
     - Ну,  это  можно по-разному истолковать.  Может,  он  просто не  хотел
впутывать свою знакомую в это дело, - заметил Игорь.
     - Из рыцарских побуждений, так сказать, - улыбнулся Храпко.
     - Возможно.
     Морозовы  пришли  в  милицию  в  половине  одиннадцатого.  Несмотря  на
солнечное спокойное утро,  старуха оделась тепло.  В  глазах ее  можно  было
прочесть  торопливую угодливость,  хитрость  и  страх,  страх,  страх.  "Она
чего-то боится. Но чего?" - подумал Игорь, просматривая ее паспорт.
     - Морозова? Анна Тимофеевна?
     - Я,  я  самая,  -  пробормотала старуха,  не  спуская бегающих глаз  с
лейтенанта.  -  Зачем я  только,  старая,  вам  понадобилась.  Ох,  горе мое
горькое...
     - Пройдите в другой кабинет,  -  сказал Игорь,  и велико было удивление
Анны  Тимофеевны,  когда  там  среди  незнакомых  людей  она  увидела  Мишку
Самсонова.
     Пожилой,  коротко остриженный мужчина ("главный",  как не без основания
заметила про себя старушка) попросил ее сесть и спросил, указав на Мишку:
     - Вы знаете этого человека?
     - А как же!  А как же!  -  затараторила Морозова.  -  Знаю,  это и есть
Михаил Самсонов -  Глашкин сын.  Очень даже прекрасно его знаю...  -  В  эти
короткие мгновения она мучительно пыталась сообразить,  что все это значит и
нужно ли  сейчас говорить о  Мишке хорошее или  лучше охаивать его.  Придя к
выводу,  что в  милицию доброго человека не возьмут,  Анна Тимофеевна решила
охаивать, а впрочем, - действовать по обстоятельствам.
     - Скажите,  пожалуйста,  Анна Тимофеевна,  -  снова спросил пожилой,  -
ночевал ли Самсонов у вас дома в ночь с первого на второе мая?
     И   Игорь  заметил,   как   сразу  же   после  этого  вопроса  страх  и
настороженность исчезли  из  старушечьих  глаз.  Теперь  здесь  была  другая
женщина: спокойная, с приветливой, даже сердечной улыбкой.
     - Это он будет у Меня ночевать?! - Морозова недоуменно развела руками и
глянула на вытянувшееся Мишкино лицо.
     - Как же так...  - забормотал тот растерянно. - Вспомните, вспомните-ка
получше, Анна Тимофеевна... Тогда, первого, я ведь пришел к вам, потом...
     - А  потом и ушел сразу же,  -  перебила его старуха.  -  Пошептались о
чем-то с Нинкой в коридорчике, и все на этом.
     - Значит вы отрицаете,  что Самсонов был у вас в квартире с шести часов
вечера первого мая до утра следующего дня?  - переспросил майор и, услышав в
ответ  энергичное "да",  сопровождающееся призывом в  свидетели всех  святых
угодников, разрешил ей уйти.
     В кабинет вошла Нина.  Простучав шпильками,  несмело присела на краешек
стула.  Не  успевшие  загореть  руки  нервно  затеребили изящную  сумочку  с
блестящими замками.  Сидела молча,  напряженно,  не поднимая ресниц. Птичье,
как у матери, личико было невыразительным и вялым.
     - Мы пригласили вас, чтобы выяснить одно очень важное обстоятельство, -
начал Семен Гаврилович.  -  Скажите,  ночевал ли у вас Самсонов с первого на
второе мая?
     Мишка,  словно зачарованный,  подавшись вперед,  ждал и чувствовал, как
кровь колотит в висках. "Тук-тук-тук"...
     - Да,  он  был...  Заходил...  Но  был  недолго...  -  Нина по-прежнему
смотрела вниз, слова выпали глухо, невнятно.
     - Что ты,  Нинка!  Ведь горю я!  Горю!  Скажи же правду!  Ну,  скажи! -
истерически закричал арестованный и  в  отчаянии уронил  голову  на  ладони.
Игорь и Ильяс молча переглянулись.
     - Успокойтесь,  Самсонов!  -  потребовал майор и снова повторил вопрос.
Морозова покачала головой:
     - Нет, не был.
     - Тварь ты! - с внезапно охватившим его спокойствием отчеканил Мишка. -
Как я только путался с такой мразью...
     Храпко бросил взгляд в  сторону Игоря,  и  тот понял,  что сейчас Семен
Гаврилович вспомнил их утренний разговор о рыцарстве.

x x x

     - Ну,  теперь  вы,  по-видимому,  отбросили  свои  сомнения?  -  Храпко
похлопал Игоря по плечу.  -  Ничего,  ничего.  В общем,  дела наши не так уж
плохи.
     Игорь неопределенно пожал плечами, за него ответил Ильяс:
     - А знаете,  Семен Гаврилович, откровенно говоря, мне после сегодняшних
встреч как-то не по себе. У меня растет убеждение, что Самсонов не тот, кого
мы ищем. Совсем не тот... К тому же пока прямых улик - ни одной.
     Храпко согласился,  что  Морозовы вели себя,  действительно,  несколько
странно,  особенно младшая.  Но  у  него,  между тем,  нет никаких оснований
пренебрегать их  показаниями:  волновались женщины и  только.  Что  касается
прямых улик,  то  они,  очевидно,  все-таки  появятся после  обыска Мишкиной
квартиры. Ждать осталось недолго.
     Майор как  в  воду глядел.  При обыске на  кухне в  куче грязного белья
нашли  рубашку с  бурыми пятнами высохшей крови.  Пятна были  на  груди,  на
рукавах.
     Вечером Мишку снова допрашивали. Ильяс показал ему рубаху.
     - Моя, - равнодушно ответил Мишка.
     - А кровь откуда?
     - И кровь моя. Было все просто. Поехал в Алма-Ату. Там подрался в парке
и пока бежал до арыка, вытирал кровь. Вот так это и случилось.
     ...В  тот  же  вечер  рубашку отправили в  научно-технический отдел  на
биологическую экспертизу.  Результатов ее нужно было ждать несколько дней, и
майор  Храпко,  чтобы  не  терять зря  времени,  решил форсировать дело,  не
дожидаясь заключения экспертов. Настойчивые возражения лейтенантов, которые,
как  он  считал,  бездумно  продолжали верить  в  непричастность Самсонова к
убийству, вызывали в нем лишь раздражение.
     - Что вы,  маленькие,  что ли!  -  горячился он.  -  Давайте считать по
пальцам.  Самсонов угрожал Трубиной в день убийства -  раз, характеристика -
хулиган и пьяница -  два.  Опровергнутое алиби -  главное -  три, и кровь на
рубахе -  четыре.  А теперь вы,  лейтенанты Меркулов и Акишев, что вы можете
сказать в защиту Самсонова?! Есть у вас доводы? Хотя бы один?
     - Мне все-таки кажется,  что нужно подождать заключение экспертизы,  и,
если оно не подтвердит подозрения, поработать еще, - упрямо повторил Игорь.
     - Хватит ждать!  - заключил Храпко. - Завтра проведите последний допрос
и будем предъявлять обвинение.
     Утром   Мишка,   похудевший,   заросший  щетиной,   вновь  сидел  перед
следователями. Сегодня их было двое.
     - Вы по-прежнему настаиваете,  что ночь с первого на второе мая провели
в  доме Морозовых?  -  спросил Игорь и  достал из  ящика стола стопку чистой
бумаги.
     - По-прежнему, - мрачно ответил Самсонов.
     - Тогда постарайтесь рассказать о времени,  проведенном у них, со всеми
мельчайшими Подробностями.  Вспомните все: как вы пришли, как поздоровались,
чем занимались хозяева, - одним словом, расскажите обо всем по порядку.
     Самсонов  посмотрел на  Игоря,  затем  на  Ильяса,  расположившегося на
потертом кожаном диване, и начал говорить.
     - Пришел я  к  ним  в  шесть  или,  может  быть,  в  половине седьмого.
Поздравил их,  как  положено.  Потом сели  за  стол.  Ее  мать поставила три
стакана, кое-что на закуску и графинчик самогона.
     - Самогона? - переспросил Игорь.
     - Да, свекольного. Потом мы выпили все втроем, закусили, и старуха ушла
к себе в чуланчик...
     - А  что  она  в  чуланчик отдыхать ушла или так,  у  нее дела были?  -
поинтересовался Ильяс.
     - У нее всегда одно дело - гнать самогон. Пока я еще был трезвый, к ней
за вечер человек шесть-семь зашло. Хлопнули по стакану и дальше...
     - Вы сами видели, что она торгует самогоном?
     - Нет, в тот вечер не видел. Не до этого было. А вообще-то в другие дни
- сколько раз. Шофер заедет или кто другой - никому не отказывает.
     - Дежурный!  - крикнул Игорь в коридор, - уведите задержанного. - Когда
за ними закрылась дверь, встал и весело сказал Ильясу:
     - Хватит  валяться  на  диване.  Вставай,  съездим  попробуем  местного
самогона.

x x x

     Завидев идущих по дорожке гостей,  Анна Тимофеевна испуганно засеменила
к дому.
     - Постойте! Слышите, остановитесь! - окликнул ее Ильяс и уже миролюбиво
продолжал. - Куда вы, Анна Тимофеевна? Гости к вам, а вы от них. Нехорошо.
     - Завернули к  вам самогончику отведать,  -  поддержал его Меркулов.  -
Какой он сегодня у вас -  свекольный или пшеничный?  -  лейтенант взглянул в
лицо старухи и  понял,  чего она  так  боялась тогда,  перед очной ставкой с
Мишкой Самсоновым.  А потом,  когда из темного, затянутого по углам паутиной
чулана вынесли самогонный аппарат, графины и кринки с "продукцией", Морозова
(дочери не  было  дома) завопила благим матом и  начала бессвязно клясться и
божиться, что сегодня же, сегодня же на глазах у "сынков" разобьет все банки
с зельем, а с ними вместе и аппарат.
     - Нет, этого делать не нужно, - остановил ее Ильяс. - Сегодня самогоном
займутся другие, а пока ответьте, ночевал ли у вас Самсонов в ночь с первого
на второе мая?..
     - Ночевал  он,  окаянный,  ночевал,  -  видимо,  пытаясь чистосердечным
признанием тронуть  гостей,  запричитала старуха.  -  Бес  меня  в  тот  раз
попутал,  ввел во  искушение.  Ох,  горе мое горькое,  что же теперь со мной
будет, со старой!
     В  тот же день мать и  дочь Морозовы изменили свои показания.  Да,  да,
Мишка,  действительно,  был у  них до утра.  Первый вызов в  милицию испугал
самогонщиц.  Боясь расстаться со своим "производством",  приносившим немалые
барыши, они решили отрицать все, что хоть в какой-то мере могло пролить свет
на их подпольное занятие.  Узнав,  что дело касается всего лишь алиби Мишки,
дочериного ухажера,  Морозова - старшая успокоилась, и, чтобы не отвечать на
лишние вопросы,  которые могли бы возникнуть у следователей, налгала. Ей это
было не впервой.
     - Черт знает,  что делается,  - сердился и ворчал майор. - Если считать
алиби Самсонова доказанным,  то выходит, начинать нужно сначала. Освобождать
пока не следует:  мало ли какие показания эта семейка даст завтра.  Подождем
заключение экспертизы.
     - А теперь,  ребята,  снова за дело. Мы, кажется, напрасно потеряли два
дня. Нужно наверстывать. - Семен Гаврилович посмотрел на лейтенантов и сухо,
по-деловому спросил:
     - Есть соображения?
     Новый план поисков исходил из того, что убийство скорее всего произошло
на  шоссе и,  следовательно,  людей,  которые могли бы помочь расследованию,
нужно искать прежде всего в этом районе.
     Семен Гаврилович вспомнил о нескольких домиках, стоящих на отшибе, там,
где дорога на Зеленое круто поворачивала в сторону.  Решили начать с них,  и
через  полчаса  в  густеющих сумерках милицейская машина  прибыла на  место.
Следователи  разошлись  по  домам.   Ильяс  направился  к  крайнему,   почти
невидимому с шоссе за плотной стеной многолетних карагачей. На стук в ворота
вышла пожилая женщина и,  с трудом сдерживая цепного,  отчаянно бросающегося
пса, пропустила гостя на веранду.
     - Лейтенант Акишев, - представился он и протянул удостоверение. Хозяйка
заглянула в него мельком,  скорее для приличия, и улыбнулась: ей понравилось
открытое, черноглазое лицо посетителя.
     - Муж-то у меня все на совхозных бахчах пропадает, а я домовничаю - все
одна да одна.  Дочка в Алма-Ате в институте,  сын в армии -  осенью взяли, -
добродушно  рассказывала хозяйка.  Она  проворно  собирала  на  стол  чашки,
ставила вазочки с вареньем, на электроплитке уже шумел чайник.
     Ильяс коротко ознакомил гостеприимную хозяйку с  делом,  по которому он
пришел,  и  попросил ее  припомнить все,  что  она  видела на  шоссе первого
вечером.
     - Покойницу Валю видела,  -  тяжело вздохнула женщина. - Знала ли я ее?
Конечно,  знала.  В  нашем городке все на виду,  все друг другу известны.  Я
аккурат часиков так в семь сидела на завалинке.  Гляжу -  она идет.  В руках
сверток какой-то.  Крикнула еще, не страшно ли ей на ночь глядя. Усмехнулась
только, рукой махнула. Нет, мол...
     - Кого-нибудь еще вы  видели на шоссе в  тот вечер?  -  Ильяс отхлебнул
горячий чай и подвинул ближе варенье. - Машины, может быть, проезжали?
     - Нет, машин вроде не было. Видела, правда, четверых парней, но это еще
до Вали, минут за двадцать...
     Сообщение насторожило лейтенанта,  и он узнал, что парни были навеселе,
задирали друг друга, толкались, громко разговаривали. Один из них был знаком
хозяйке: работал с ее сыном в одной тракторной бригаде.
     Допив чай, Ильяс распрощался.
     События развивались быстро.  Трое  трактористов и  один  прицепщик были
доставлены в  милицию.  Каждый в  отдельной комнате писал о том,  Как провел
первомайскую ночь.  Изложенные письменно показания троих мало чем отличались
друг от  друга:  напились пьяными,  не  помнили,  как добрались до совхозной
усадьбы.  Проспали до утра.  Лишь одно -  четвертое показание было несколько
необычным:  шел со всеми,  потом отстал и проспал до вытрезвления на обочине
шоссе.
     Теперь уже и  Храпко,  и  Меркулов,  и Акишев работали уверенно.  Утром
алиби трех механизаторов полностью подтвердились,  а на квартире четвертого,
отставшего в  пути  Валерия Синеглаза,  во  время  обыска  нашли  пиджак  со
сгустками запекшейся крови на плече и под воротником.
     - Не знаю,  откуда кровь, - заявил он на допросе. - Пьян был, не помню,
может, подрался с кем...
     И только,  когда ему предъявили заключение экспертизы о том, что кровь,
взятая  на  анализ  с  его  пиджака,  тождественна  группе  крови  Валентины
Трубиной, он заговорил.
     В  сумерках он  проснулся от  охватившего его озноба и  увидел девушку,
шагающую по шоссе.
     - Эй,  ты, дай водки, - крикнул он, рассчитывая, что в этот праздничный
день девушка несет из городка в село именно водку.
     Та не оглянулась и ускорила шаг.  Синеглаз за ней.  Девушка побежала. В
пьяном дурмане парень на ходу поднял с  дороги камень и Попал Вале в голову.
Она упала. Убийца склонился Над ней, отрезвев на мгновение от страха.
     - Ну встань! Встань же! - закричал он.
     Но  девушка  не  шевелилась,  и  в  Синеглазе  вновь  проснулось пьяное
остервенение зверя...
     На  каменистом берегу горной речушки он  наспех прикрыл труп  камнями и
сухой прошлогодней травой.

x x x

     Мишку освободили.  Он был рад, как может быть рад только человек, вновь
обретший и  солнце,  и  воздух,  и свободу.  На прощанье майор отозвал его в
сторону:
     - Слушайте,  Самсонов,  -  сказал он. - Я вам рекомендую изменить образ
жизни. С такими задатками, как у вас, Недолго и до настоящего преступления.
     Мишка,  потупившись,  смотрел,  как следователи садились в машину, и не
знал того,  что во  всем этом деле,  связанном с  ночной трагедией на шоссе,
самым трудным было доказать его невиновность.



В.КОЛЫШ

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ


     Только-только  перестал капать дождь,  затихали слабо  рокочущие струи,
глухо хлеставшие из  водостоков.  Близились сумерки,  в  слабеющем свете дня
особенно выделялись желтые пятна  опавших листьев,  отмытые дождем,  Блестел
мокрый асфальт, и холодный влажный воздух приятной крепкой сыростью вливался
в  легкие.  Валентина Ивановна Шаганова шла по улицам поселка ровной твердой
походкой.  Присущий ей физический недостаток -  легкая, малозаметная хромота
скрывалась горделивой поступью.
     Постепенно померкло небо,  зажглись редкие,  неяркие фонари.  Валентина
Ивановна подошла к  поселковому парку.  Сразу же шагнула в  сторону от резко
освещенной центральной аллеи, с отрешенностью и наслаждением села на скамью,
тускло голубевшую в полумраке. Она смотрела и смотрела перед собой, остро не
желая  чтобы  кто-нибудь  сейчас забрел сюда,  в  тишину,  которой не  мешал
хриплый,  клокочущий ритм веселого танца; назойливой мелодией, казалось, был
пропитан весь парк.
     Не было сейчас в ней никакого чувства, никакого желания, она знала, что
если  вдруг  внезапно на  дорожке  возникнет красивый мужчина  средних  лет,
хорошо одетый и, значит, при деньгах, она не сумеет очаровательно приподнять
левую бровь,  осветить свое лицо рассчитанной полуулыбкой, сказать несколько
незначащих слов о погоде,  но с таким загадочным напряжением голоса, с такой
интонацией,  чтобы мужчина заинтересованно остановился,  заговорил, стараясь
незаметно осмотреть Валентину Ивановну.  Он  увидит ее тонкое лицо,  немного
бледное от пудры, ее глаза, нежно загорающиеся, когда, наконец, предложивший
ей провести вечер незнакомец уже привел ее в ресторан,  когда уже она выпила
первый стакан вина,  притворяясь,  что пьет только подчиняясь непреоборимому
обаянию собеседника.  На самом деле, именно первый стакан воспринимался ею с
неожиданной радостью,  она  жадно  пила  вино  и  потом,  как  ей  казалось,
становилась вдохновенной, осторожно соблазнительной в движениях.
     Она понимала,  что вино - лишь кратковременное спасение, что мгновенное
забвение  после  оборачивается жестокой,  неутихающей многие  часы  головной
болью,  противной сухостью во рту с металлическим привкусом.  Все тяжелее ей
было обманывать своих детей, когда измученная, пошатываясь, она возвращалась
домой.  Все  мучительнее было  говорить,  пряча озлобленные глаза,  тяготясь
обязанностью оправдываться,  что она задержалась,  поскольку на  службе было
много работы.  Все больнее отзывалось в  ее душе пренебрежительное осуждение
соседей,   с  ленивой  злобой  перебрасывавшихся  руганью,   однообразной  и
презрительной.
     Но  странно:  чем настоятельнее жизнь заставляла ее  бросить пить,  чем
острее она  осознавала,  что  дальше так  жить невозможно,  тем яростнее она
бросалась к водке, тем угрюмее заглушала в себе голос совести. Она замечала,
что  в  последнее время  она  стала  скучнее,  торопливее,  ей  хотелось  не
разговаривать, быстрее опьянеть. Она научилась пьянеть, постепенно вызывая в
своей отуманенной алкоголем душе  ощущение волшебной силы,  блистающей всеми
красками  радуги  мира,  и  собеседник ей  становился дорог,  когда  выпитое
напрочь отбрасывало действительность, не устраивавшую Валентину Ивановну.
     Тем  временем  парковые  фонари  предупредительно замигали,  молодежь с
шумным хохотом и  возгласами заспешила к  выходу.  Потянулась за ними и она.
Около  выхода  спохватилась,  встряхнулась,  вновь  пошла  твердой и  ровной
походкой.  Асфальт влажно поблескивал,  она посмотрелась в витринное цельное
стекло,  с усмешкой вспоминая слова недавнего случайного кавалера:  "Женщина
готова целый мир превратить в  зеркало!" В темном стекле отразилась стройная
красивая женщина с напряженно поднятой головой, хорошо одетая.
     Она  медленно пошла  прочь,  но  через минуту увидела впереди несколько
грузную фигуру  продавщицы Александровой.  Тяжелые раздумья,  муки  совести,
недовольство жизнью  и  собой  сразу  покинули  ее.  Она  решительно догнала
Александрову,   ясно   улыбнулась  ее   невзрачному  кавалеру.   Смутившаяся
Александрова подавила недовольство,  представила ее  своему сопровождающему.
Валентина Ивановна мягко и  медленно взяла робкую руку мужчины,  оглянулась,
заметила такси и воскликнула: "Нам пора ехать!"
     Глубокой ночью,  когда совсем закаменело лицо у мужчины, когда на столе
с  закапанной  вином  скатертью,   с  неубранными  кусочками  фольги  стояли
опорожненные бутылки и  бокалы  с  недопитым шампанским,  Валентина Ивановна
достала отчет Александровой, крепко обняла ее, сказала:
     - Умница,  Раечка! Наслаждаться жизнью надо, любить надо, а деньги мы с
тобой  раздобыть сумеем -  вот  здесь  напиши...  -  Они  деловито исправили
остаток в отчете, занизив его на тысячу рублей.
     И это была последняя ночь Шагановой на свободе.
     На  следующий день ее допрашивал следователь Иван Аверьянович Федченко.
Она  торопливо брала предлагаемые сигареты,  поспешно наклонялась к  любезно
зажженной спичке,  и все надеялась втайне,  что ее обаяние отведет беду.  Но
следователь,  оказав любезность,  вновь становился сухим и строгим.  Он лишь
скорбно и непритворно морщился,  когда Шаганова хладнокровно лгала,  отрицая
все,  пренебрегая доказательствами. В то же время она с тревогой смотрела на
увеличивающееся количество денежных документов,  нервно поглядывала на стол.
Издалека она разбирала свою подпись, четко виделись ей и фамилии продавцов.
     Но  еще  продолжала хитрить,  тем  более,  что  документальная ревизия,
проведенная по настоянию следователя,  ничего не дала.  Следователь не знал,
что  ревизоры  были  обмануты в  той  самой  Актауской объединенной торговой
дирекции, где Шаганова работала главным бухгалтером.
     - Иван Аверьянович,  -  говорила она,  с наслаждением вбирая сигаретный
дым,   -  сколько  вы  будете  еще  копать?  Ведь  вы  не  нашли  ни  одного
доказательства!  Я  вами недовольна.  Вы  злы и  несправедливы.  То,  что вы
говорили о хищении денежных средств, ко мне не относится...
     - Пригласите...  -  и  Иван Аверьянович назвал имя продавщицы одного из
магазинов.  Шаганова  невозмутимо  постукивала  наманикюренным  ноготком  по
тлеющей и уменьшающейся сигарете.
     - В  тот  месяц  она  занизила  товарные  остатки,   -   глухо  сказала
продавщица. - Себе взяла полторы сотни.
     - Что  ей  верить,  гражданин  следователь!  -  с  улыбкой  воскликнула
Шаганова.  -  Она  из  зависти хочет оболгать меня.  Сама горемыка и  другим
испортить жизнь хочешь!
     - Прекратите,  Шаганова,  -  сказал  следователь.  -  Из  одиннадцатого
магазина вы украли триста рублей.  У Дмитриевой занизили остатки и присвоили
еще шестьсот рублей...
     - Слишком много цифр, гражданин следователь... Голова кружится.
     - А когда Шатова забыла включить в отчет двести шестнадцатый ордер,  вы
сумели обворовать ее на семьсот пятьдесят рублей.  Шаганова, когда, наконец,
говорить будете вы,  а  я слушать и записывать?  Вы по-прежнему утверждаете,
что я злой и несправедливый человек,  а вы - невинная, напрасно оклеветанная
недругами женщина? Нам осталось пригласить продавщицу Александрову...
     - Дайте воды, - грубо смяв сигареты, попросила Шаганова.
     Но  лишь  в  конце  третьего  месяца,  когда  Шаганова  убедилась,  что
следователь в  совершенстве изучил  каждый  ее  шаг,  каждую  ее  пометку  и
подпись, когда были проведены очные ставки с двадцатью свидетелями, когда не
осталось ни  одного обвинения,  не  подкрепленного точными,  неопровержимыми
доказательствами, лишь тогда Шаганова призналась в преступлениях, лишь тогда
она с  запоздавшей колючей горечью осознала,  что она в тюрьме,  что трое ее
детей,  по сути дела, брошены ею, принесены в жертву водке. Казалось, только
сейчас она поняла, что страсть к алкоголю заставляла ее лгать и воровать всю
жизнь.  И  слова приговора "5 лет заключения..."  она встретила с болью,  со
слезами раскаяния и ненависти к пьяному прошлому, к жизни во лжи и подлости.



Ю.КУЗНЕЦОВ,
                             майор милиции

ОСТРАЯ ИГЛА СТЕПНОЙ КОЛЮЧКИ


     Тревожный  сигнал   поступил   в   Аксуйский  райотдел  внутренних  дел
Талды-Курганской области.  В коротком сообщении говорилось:  "Из овцесовхоза
"Кзыл-Агачский" пропала  доярка  Васильева.  Просим  принять срочные меры  к
розыску... "
     Начальник отдела,  капитан милиции Г.Ш.Шуйншкалиев немедленно пригласил
к  себе  в  кабинет старшего лейтенанта милиции Мажита  Шарипова,  молодого,
энергичного следователя.
     - Есть срочное задание,  - протягивая листок бумаги, начал начальник. -
Кроме тебя, поручить некому.
     Лейтенант внимательно прочел текст  донесения и,  как  бы  вдумываясь в
суть дела,  еще долго не мог оторваться от небольшого клочка бумаги. "Пропал
человек.  Его надо найти.  Найти во что бы то ни стало.  Но где искать?  При
каких  обстоятельствах  он  исчез?   Что  способствовало  этому?"  Множество
подобных вопросов задавал себе следователь.
     - Разрешите приступить к поиску пропавшей, - твердо отчеканил Шарипов.
     - Желаю успеха.  Только будьте внимательны. Не упускайте из поля зрения
никакой мелочи, - напутствовал Шуйншкалиев.
     Шарипов  приступил  к  выполнению  задания.   Но,  кроме  заявления  от
директора совхоза, в папке с надписью "Дело No..." нет ничего.
     Да,  порой  работникам милиции приходится распутывать клубок,  не  имея
даже зацепки.  Как говорится,  начинать с неизвестного.  Такой поиск и начал
лейтенант с поездки в совхоз на ферму,  где работала исчезнувшая. Предстояло
встретиться со  многими  людьми,  близко  знавшими доярку.  Шарипов зашел  в
партком, побывал и в профкоме.
     Он узнал некоторые подробности о жизни Васильевой.  Да,  ее нельзя было
назвать хорошей труженицей.  Нередко совершала прогулы. Наблюдалось за ней и
пристрастие к  спиртному.  Нет-нет  и  появлялась на  работе  под  хмельком.
Понятное дело,  о  какой производительности труда и  качестве его могла идти
речь?
     - Бросила бы ты пить,  -  говорили подруги на ферме,  -  не к добру все
это. Пропадешь.
     - А вам что?  -  огрызалась Васильева. - Не вам же пропадать. Какое вам
дело до моей жизни? Живу, как знаю, и вы мне не указ.
     Вскоре подруги махнули на нее рукой,  старались не замечать. Постепенно
человек остался один на  один сам  с  собой.  Забыли о  ней  и  руководители
совхоза.  "Что,  мол, с ней поделаешь, она неисправима", - отмахивались они,
когда речь заходила о Васильевой.
     Тем  временем,  шаг  за  шагом,  незаметно  человек  опускался на  (но,
подчиняясь власти "зеленого змия".  Погибал у всех на глазах. Частые прогулы
и опоздания на работу стали чуть ли не "узаконенным" явлением. "Сердобольные
подружки" доделывали за  Васильеву невыполненную работу.  И  во  это  молча,
скрытно. "Не пропадать же человеку с голоду", - добродушно признавались они.
Но  человек пропадал.  Не от голода,  нет,  из-за собственной распущенности,
пристрастия к  спиртному.  Не  нашлось в  то  время  никого,  кто  бы  помог
запившему человеку...
     Что  дали  следователю  опросы?  Характеристику исчезнувшей  и  только.
Совсем немного.  Последний раз Васильеву видели в конце рабочего дня.  Как и
всегда,  она и  на этот раз куда-то торопилась,  все у  нее валилось из рук.
Лицо обрюзгло,  глаза опухли.  К вечеру она незаметно исчезла.  И все. Как в
воду канула.
     Следователь теперь не знал ни сна,  ни покоя.  Он старался узнать о ней
все до  мелочей.  Заинтересовал его и  вполне законный вопрос:  "А  по какой
дороге  она  обычно  возвращалась домой?"  Несколько раз  следователь пешком
меряет километры степной дороги.  Их  немного -  каких-то три-четыре.  Можно
идти пешком, можно проехать и машиной.
     Все дороги, что ведут от фермы до поселка, обследованы, не был оставлен
без внимания ни один бугорок, ни один кустик, а результатов - никаких.
     Как-то  во  время  очередной прогулки по  проселочным дорогам  в  глаза
Мажиту  бросился  сильно  вытоптанный участок.  В  зеленой  траве  несколько
засохших оборванных колючек.
     "Может быть, здесь?" - вдруг появилась догадка. И как бы отвечая самому
себе,  он утвердительно произнес:  "Только здесь!"  И как он мог не заметить
этого раньше?!  Вместе с  другими он,  наверное,  десяток раз  проходил мимо
этого места. На ровной поверхности земли возвышался свежий бугорок. И на нем
даже травы не было. Надо раскопать.
     Через  несколько  минут  лопата  наткнулась на  человеческое тело.  Его
вытащили.  Опознали.  Это была Васильева.  А  на  теле трупа следы бензина и
мазута. Опять задача...
     К  вечеру в цепочке фактов прибавилось новое звено.  В Талды-Курганской
больнице  сделали   довольно  необычную  операцию  шоферу   "Кзыл-Агачского"
овцесовхоза Ахмеджанову.  Вынули из полости рта острую иглу степной колючки.
Такие  же  шипы  следователь приметил  возле  безвестной могилы  Васильевой.
Догадки у следователя возникли весьма трагичные.
     Еще  в  больнице  лейтенант  допросил  Ахмеджанова.  "Жертва  колючки",
пораженная осведомленностью и логикой следователя, во всем созналась.
     В  тот  день  Ахмеджанов возвращался по  дороге,  что  вела от  фермы к
поселку.  По пути он встретил Васильеву.  Как не взять - своя ведь. Он резко
затормозил.
     - Садись, подброшу!
     Попутчица не отказалась.  Сначала ехали молча, потом постепенно - слово
за  слово -  разговорились.  Женщина жаловалась на головные боли,  на полное
безразличие ко всему: к работе, к личной жизни.
     Шоферу стало  жалко  свою  попутчицу,  и  он  предложил ей  выпить.  По
маленькой.  У Васильевой даже глаза заблестели при одном только упоминании о
водке.  Уговаривать долго не  пришлось.  Вскоре машина повернула на  обочину
дороги и резко остановилась на облюбованном месте... Звякнули стаканы. Скоро
дошло и  до  песни.  Было  весело и  даже смешно:  Ахмеджанов так  торопливо
закусывал, что съел вместе с горбушкой и степную колючку.
     Как бы  хорошо и  весело ни  было,  а  домой нужно возвращаться.  Ехали
весело,  шумно. Говорили громко, неразборчиво. Машину кидало то в одну, то в
другую сторону. Вдруг щелкнул замок, дверца распахнулась и... Васильевой как
не  бывало.  Ахмеджанов сначала и  не заметил отсутствия попутчицы.  Напевая
свою хмельную, путаную песню, он держал путь к поселку.
     Повернулся к ней,  что-то попытался спросить.  И ничего не мог понять с
пьяных  глаз.  Похлопал  рукой  по  сиденью,  заглянул  зачем-то  под  ноги.
Предчувствуя  недоброе,   резко   развернул  машину,   поехал   в   обратном
направлении.  Через некоторое время он увидел ее на дороге.  "Все!" - отирая
рукавом холодный пот со лба, прошептал шофер.
     Ахмеджанов сидел около трупа и не знал, что делать. Увезти в больницу?!
Сообщить в милицию?! А если не поверят? Прощай, свобода? И он решил спрятать
концы в воду: наскоро выкопал яму...



И.АНТИПОВ

ХМЕЛЬНОЙ ВОЯЖ


     В   тот  вечер  за   сторожем  конторы  Гульшадского  продснаба  Ольгой
Васильевной Бочаговой внучок  Валерка увязался.  Помощи  от  него,  конечно,
никакой. Так, просто с ним веселее время коротать...
     На дворе стемнело. Ольга Васильевна решила немного прибрать в комнатах.
Включила  свет  и,  шаркая  стоптанными  чувяками,  засуетилась по  конторе.
Смахнула пыль со столов,  протерла чернильные приборы. Теперь оставалось пол
вымыть.  Но вот оказия;  ведра под руками не оказалось. Нужно за ним в сенцы
идти и в потемках шариться.
     Женщина осторожно шагнула в темноту.  Но не успела нащупать ведро,  как
чьи-то руки грубо зажали ей рот,  свалили на пол.  Зашлось у старухи сердце.
"Вот и конец мой", - успела подумать она.
     Ворвавшиеся в  контору  парни  втащили  потерявшую сознание  женщину  в
комнату,  пыльный половик бросили на голову, а бельевой веревкой привязали к
стулу.  И  лишь после этого принялись за  сейф,  где  хранились деньги.  Они
колотили  его  кувалдой  и  ломом,   и  через  час  со  скрежетом  взломали.
Одиннадцатилетний Валерий забился в  угол за большим старым диваном и  сидел
ни жив ни мертв.

x x x

     Начальник  уголовного  розыска  майор   Петров   поднял   валявшуюся  у
взломанного сейфа  кувалду,  слегка  подбросил ее,  как  бы  пробуя на  вес.
Удивляло одно обстоятельство; налетчики чуть ли не средь бела дня ухитрились
разворотить сейф. И, видимо, не боялись выдать себя, орудуя вот этой штукой.
     Судя по всему, бандитов было не двое, как об этом говорит мальчик, внук
сторожихи,  а  трое.  Кто-то  из  них  стоял на  улице,  а  двое,  очевидно,
похрабрее, расправившись со старухой, осуществили свой преступный замысел.
     На  стуле,  что  валяется на  полу,  завязан бельевой шнур.  На  первый
взгляд,  "вещдок" не  ахти какой.  Бельевой шнур -  не  редкость в  домашнем
обиходе. Однако он-то и помог напасть на след грабителей.
     По  заданию  майора  Петрова оперуполномоченный Красильников побывал на
квартире экспедитора Руслана Мержоева.  В  последнее время  парень частенько
выпивал, прогуливал. И вот сегодня после случившегося в Гульшаде он не вышел
на работу.
     Экспедитора не  было  дома.  Красильникова встретила молодая  женщина и
стала жаловаться на своих постояльцев, дружков Руслана, которые только тем и
занимаются,  что  пьют  и  гуляют.  На  днях к  Руслану приехал его  дальний
родственник с каким-то парнем из Фрунзе: будто бы на работу устраиваться. Но
они все еще слоняются без дела.
     Выйдя во двор, Красильников заметил на заборе концы оборванной бельевой
веревки.  Повертев их  в  руках,  задумался.  Ему вспомнилась точно такая же
веревка,  найденная на  месте происшествия в  Гульшаде.  Не  ушел,  пока  не
выяснил,  кто  и  зачем  отрезал веревку,  которая всегда нужна в  доме.  Но
хозяйка,  вышедшая следом за  ним,  не  могла назвать того,  кто сделал это.
Пришлось  составить акт  "на  изъятие  шнура  на  предмет  приобщения его  к
следственному делу в качестве вещественного доказательства".
     А на другой день появилась другая,  более веская улика. Утром гражданин
Пранес Венскутонис пошел в магазин.  По дороге его внимание привлек какой-то
необыкновенный предмет,  лежавший в  бурьяне  неподалеку от  дороги.  Пранес
подошел ближе и  очень удивился:  в сорной траве лежал новенький "Ковровец".
Венскутонис поднял  мотоцикл я  попросил шедшего  ему  навстречу заведующего
складом  "Сельхозтехника" поставить  машину  на  сохранение.  Авось,  хозяин
найдется.
     Но  более  суток  простояла в  складе  находка Пранеса Венекутониса,  а
хозяин не  являлся.  В  госавтоинспекции брошенный мотоцикл не значился,  не
были в  продаже "Ковровцы" и  в  Балхашском универмаге.  Значит,  кто-то  из
иногородних оказался таким незадачливым мотоциклистом. Но кто?
     Ответ  пришел  скоро.  Потерянный "Ковровец" был  куплен  в  универмаге
Восточного рудника экспедитором Мержоевым. А было это так.
     В полдень в магазин ввалились трое подвыпивших парней.
     - Чем богата, хозяйка? - весело спросил худощавый брюнет.
     - Всем, что на витрине, - сухо ответила продавщица.
     - Выкатывай мотоциклы!  - тоном, не терпящим возражений, приказал русый
детина. - Али не видишь, что покупатели пришли?
     - Сколько же брать будете? - удивилась продавщица.
     - На сколько дубов хватит...
     Парни помогли продавщице вынести из склада мотоциклы, разбили упаковку.
     - Эх!  И хороши рысаки! - осклабился русый. - Держи, Магомет!.. Заводи,
Руслан!.. - командовал он, раздавая "Ковровцы".
     Рассчитавшись  за  покупки,  парни  выкатили  мотоциклы,  завели  их  и
помчались по Саякскому тракту. Они, очевидно, спешили покинуть рудник.
     Но  опасения их были напрасны.  За грабителями не гналась милиция.  Они
сами дали в руки следователей достаточно хорошие улики. Первым был арестован
экспедитор  Мержоев,   который,   протрезвев,  испугался  милиции  и  бросил
мотоцикл,  чтобы  замести следы своего участия в  грабеже.  Но  это  ему  не
удалось.
     Мержоев был задержан без погони и  запутанных поисков:  взяли его перед
очередным рейсом, когда он покуривал у машины.
     Вот и весь детектив. Однако в атом деле интересна другая сторона.
     Среди "троицы" характерна личность Николая Калашникова.  Он  и  был тот
самый  детина,  который  командовал при  покупке мотоциклов.  Следователь по
особо  важным  делам  Александр  Иванович  Морозов,   который  вел  дело  по
ограблению кассы в  Гульшадском продснабе,  не  раз допрашивал Калашникова и
всякий  раз  удивлялся его  геркулесовскому телосложению.  Калашников высок,
плотен,  внешне  спокоен,  как  и  большинство людей,  обладающих чрезмерной
физической силой.  Когда  он  на  допросе  клал  руки  на  колени,  невольно
думалось: "Этими-то руками варить бы сталь, пахать землю, строить дома, а не
корежить кувалдой государственные сейфы!"
     Незадолго до этого Калашников освободился из колонии.  Вернулся в отчий
дом.  Семь лет не был под родительским кровом. Поступил работать на стройку,
женился.  И жить бы ему с молодой красивой женой.  Но как-то,  возвращаясь с
работы,  познакомился он  с  Магометом Бахановым.  Тот  на  соседней стройке
плотничал. За дорогу успели "сойтись характерами".
     Заинтересовал Калашникова этот  бойкий,  общительный парень,  поэтому и
согласился он бросить работу и уехать с ним в Балхаш за длинными рублями.
     Встречу   с   Русланом  Мержоевым  решили   основательно  "вспрыснуть".
Калашников пил  жадно  и  много,  глуша  водкой  вдруг  нахлынувшую тоску  -
кручинушку о молодой жене.
     - Стыдись нюни распускать,  Колька!  -  убеждал Руслан. - Мотоцикл тебе
купим -  как пить дать!  Во Фрунзе с ветерком помчишь!  И деньги целы будут,
которые от жены прикарманил.
     Калашников поднял на него блуждающие хмельные глаза.
     - Дельце сулишь?  Нет,  брат,  - вяло запротестовал он, - покуролесил и
будя...
     Отговаривался Колька,  но всем нутром чуял неубедительность своих слов.
Велика была у  него тяга к  хрустящим ассигнациям.  Он  опрокидывал рюмку за
рюмкой, но так и не мог заглушить мысль о легкой наживе.
     Уронив, наконец, тяжелую голову на длинные жилистые руки, глухо сказал:
     - Ладно, пойду...
     Его силища пригодилась компаньонам.
     Толкнула Калашникова на очередное преступление,  как видим,  водка. Жил
он -  не бедствовал: одних только колонистских сбережений было несколько сот
рублей.  Неплохо  зарабатывал  он  и  на  воле.  Жену  особенно  не  баловал
подарками,  денежки потихоньку копил на  мотоцикл.  Это  его  давняя мечта -
обзавестись  своим,   как  он  говорил,   "рысаком".  И  когда  подвернулась
возможность завладеть мотоциклом на дармовщину,  он не выдержал.  Да к  тому
же, как он считает, водка голову разогрела...
     Однако получилось не  так,  как планировал Калашников.  Не довелось ему
покататься  на  дармовщину.   Ночью  к   отцовскому  дому  подкатила  крытая
милицейская машина  и  увезла  Кольку под  тихие  причитания старой матери и
всхлипывания жены.
     Вот  такая,  не  очень  веселая жизнь,  получилась у  Калашникова после
хмельного вояжа.



А.ШТУЛЬБЕРГ,
                        старший следователь МВД
                              Казахской ССР

ДВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ


ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ

     Белая  с  красным  крестом  на  дверцах  "волга" подкатила к  огромному
недостроенному дому,  угрюмо глядевшему на пустынную улицу черными провалами
незастекленных окон. У ворот одиноко маячит сторож.
     - Сюды, сюды, - сторож усиленно замахал руками. - Тут он, во дворе!
     Шофер "скорой помощи" тихонько чертыхнулся:
     - Знаю я территорию этой стройки.  Ни пройти, ни проехать: вся завалена
кирпичом, блоками... Не въехать нам туда, пошли так, на своих...
     Потом крикнул сторожу:
     - А ты, дед, хоть в милицию-то сообщил?
     - Да позвонил же,  - отозвался сторож, - позвонил. Только я сперва вам,
в "скорую"... потому как испугался я очень.
     Через  несколько минут  прибыл и  милицейский "газик".  Санитары в  это
время подтащили к своей машине носилки с распростертым на них человеком.
     - Пока жив,  -  торопливо сказал врач "скорой помощи" дежурному офицеру
милиции.  - Несколько травм, думаю, здесь и для вас отыщется работенка. Ну -
желаю...
     "Волга"  рванулась с  места  и,  властно  рявкнув на  повороте сиреной,
исчезла в предутреннем тумане.
     - Рассказывайте,  - коротко сказал дежурный сторожу, доставая сигареты.
- Что у вас тут стряслось?
     Дежурный был недоволен.  Сутки прошли спокойно, без происшествий, а под
утро - на тебе! ЧП в самом центре города.
     - Рассказывайте, - повторил он.
     - Да я расскажу,  вы слушайте,  -  охотно согласился сторож.  - Пошел я
это, значит, в четыре часа обходить объект, смотрю - свет горит...
     - Спал ночью, - констатировал дежурный. - Понятно.
     Сторож виновато кашлянул.
     - Так вот и я говорю,  -  продолжал он.  -  Задремал я малость, а потом
пошел на объект и смотрю, там светится, стало быть...
     - Где светится, объясняйте точнее.
     - Комната  у  нас  есть  на  первом  этаже.   Угловая.  Рамы  вставлены
застекленные.  Свет туда протянули.  Тепло.  Попривык там ночевать жестянщик
наш,  Борька.  Потому как ему сподручно это:  гастроном рядом. Подзаложит он
вечером, а домой ехать далеко, в микрорайон. Неохота, значит.
     - Как фамилия жестянщика?
     - Да кто ж его знает? Я не отдел кадров, не спрашивал. Борька и Борька,
стало быть.
     - А зачем пускал его на территорию в нерабочее время?
     - Так ведь жалел,  стало быть. Хоть и пьяница он, а все жалко. Свалится
еще, в вытрезвиловку попадет...
     - Ладно, пожалел. Ну, а дальше?
     - Пошел я на свет, заглянул в окно, а он лежит. Борька, стало быть, Ну,
думаю,  нализался мужик.  Зашел в комнату. А Борис-то и не дышит. И кровь на
рубашке.  Тут  я  испугался и  побег к  телефону.  Автомат рядом,  на  улице
Гоголя...
     - Пошли,  показывай,  - дежурный уверенно зашагал в глубь двора. Следом
за ним семенил сторож.
     Наутро  "делом  о  нанесении  тяжких  телесных  повреждений  гражданину
Рявкину Б.П."  занялись работники уголовного розыска Алма-Аты.  В полупустой
комнате  новостройки они  нашли  бутылки из-под  водки,  окурки,  консервные
банки. Как видно, случались в этой комнате торопливые, "на троих", выпивки.
     Прораб   строительно-монтажного   управления,    где   Рявкин   работал
жестянщиком,  хорошо знал его.  Однако характеристика говорила не  в  пользу
пострадавшего.  В  прошлом Рявкина не  раз судили за разные проделки,  но он
продолжал пьянствовать, свел знакомство с подозрительными людьми.
     Для  нормальной,  благополучной жизни у  него были все условия:  хорошо
зарабатывал на стройке,  выделили ему просторную,  благоустроенную квартиру.
Но  трясина  пьянства  крепко  затянула его,  а  выкарабкаться Рявкин  и  не
пытался.
     На допросе ночной сторож долго припоминал события минувшего вечера.
     - Да Борька тут со всяким встречным-поперечным пил... Помнится, вчера с
каким-то парнем хотел пройти, не пустил я того, выгнал...
     Вот  и  все  сведения,  которые удалось собрать оперативникам в  первый
день.
     Только через три дня медики разрешили первую беседу с Борисом Рявкиным.
     - Ничего не помню, - сказал он. - Пил с кем-то целый день. Денег у меня
было много, получка. Обмывал пальто...
     Итак,  у Рявкина пропало новое пальто, а также пиджак, шапка. Исчезли и
оставшиеся деньги -  около ста рублей. Мотив преступления ясен - корысть. Но
кто же преступник?
     Вскоре Рявкин припомнил еще детали:
     - Встретил я на базаре одного парня.  Как будто знакомый,  а где раньше
его видел,  -  не помню.  Знаю только -  Петром зовут. Да, точно - Петька...
Выпивали вместе.
     Сколько в  Алма-Ате мужчин по имени Петр?  Тысячи,  вероятно.  Но найти
нужно  было  только одного -  того,  кто  пытался убить  и  ограбил Рявкина.
Работники милиции решили,  что искать преступника надо на тех стройках,  где
хоть несколько дней раньше работал жестянщик Борис Рявкин.  А  тот сменил на
своем веку  не  один  десяток учреждений.  На  восьмой день  было  проверено
двадцать семь "Петек",  которые при тех или иных обстоятельствах встречались
с Борисом Рявкиным. И все - не те.
     Шел  девятый день  розыска.  Оперативники вычеркнули из  списка одно за
другим учреждения,  где побывали,  и  убедились,  что интересующего их Петра
здесь нет.
     Но вот...  Кадровик долго перебирал папки, просматривал книги приказов.
Наконец, сказал:
     - Работал у  нас Рявкин.  Борис Павлович.  Одновременно работал и  Петр
Матюк. Недолго: судили его за кражу. Вот его фотография.
     Это  был  первый проблеск,  первая надежда.  Она окрепла,  когда Рявкин
увидел фотографию Матюка.
     - Он! С ним пил!
     - А бил он вас?
     Рявкин опустил глаза. Замялся.
     - Не знаю. Проклятая водка...
     Как бы  то  ни  было,  Матюка нужно было найти и  допросить.  Но  перед
оперативниками встала новая преграда: в Алма-Ате Петр Матюк прописан не был.
     Теперь  стали  искать  людей,  знавших  Матюка.  На  помощь  работникам
уголовного розыска пришли участковые уполномоченные,  дружинники, сотрудники
паспортного стола.  И -  удача.  В Алма-Ате у Петра Матюка оказались сестра,
брат, мать...
     Улица  Ипподромная,  четырехквартирный  дом.  Здесь  живет  мать  Петра
Матюка. Соседи хорошо знают эту пожилую женщину, жалеют ее.
     - Сын у нее непутевый.  В тюрьме сидел.  Нигде не работает. А деньги на
водку  находит.  Недавно пальто себе  купил и  шапку.  А  может и  не  купил
вовсе... - сомневались люди.
     Кончался десятый день розыска.  Вечером в комнату к матери проскользнул
непутевый сын,  а за ним пришли и оперативники.  На вешалке,  за занавеской,
они нашли хорошо знакомое по описаниям потерпевшего пальто.
     Матюк не стал долго запираться.
     - Все водка проклятая, - угрюмо сказал он.


ЧП В УРОЧИЩЕ МЕДЕО

     Взобраться на  этот  укрывшийся в  ельнике  горный  уступчик не  так-то
просто.  Ведет сюда каменистая,  петляющая между замшелыми валунами узенькая
тропка.  Крутая.  Местами приходится карабкаться,  цепляясь руками за камни,
корни. Того и гляди, оступишься и - вниз.
     Но  какая  красота  вокруг!   Величественно  замерли  разлапистые  ели,
благоухают цветы.  Совсем рядом  алеют  в  утренних лучах солнца заснеженные
вершины Алатау.
     Так  и  замерли на  миг  взобравшиеся сюда работники милиции,  смущенно
притихли.  Как-то  не  укладывалось в  сознании,  что здесь,  в  этом богато
одаренном природой уголке, совсем недавно разыгралась трагедия. Скорее всего
- совершено преступление. Не верилось...
     Однако стоило только взглянуть на лужайку,  чтобы понять, почему в горы
в  ранний час прибыла оперативная группа милиции.  У подножья вековой ели на
жухлой хвое  лежит  женщина.  Неестественно запрокинута голова.  На  светлом
нарядном платье, у ворота, расплывшиеся темно-коричневые пятна.
     Как  следы  на  снегу  рассказывают бывалому таежному охотнику о  жизни
леса,  так и незначительные, потерявшие, казалось бы, всякий смысл предметы,
найденные на месте происшествия, о многом говорят опытному оперативнику.
     Вот  и  здесь,  в  горах,  постепенно начала вырисовываться обстановка,
предшествовавшая  преступлению.  Теперь,  после  тщательного  осмотра  места
происшествия,  работники милиции не сомневались,  что таковое имело место...
На шее трупа зияет глубокая ножевая рана. Что же здесь случилось?
     Видимо, было так.
     Вчера, в воскресенье, пришли в горы двое. На разостланном в тени халате
расставили бутылки  и  стаканы,  разложили еду.  "Пикник" продолжался долго:
вокруг много окурков,  конфетных бумажек,  бутылок из-под вина и  пива.  Две
водочные бутылки разбиты вдребезги.
     Радиус  осматриваемого места  все  увеличивается.  Изучается  буквально
каждый сантиметр,  и вдруг -  еще одна находка: спрятанная в кустах штыковая
лопата. По всему видно - принесли ее сюда недавно.
     Сделаны фотографии,  окончен детальный осмотр  места  происшествия.  На
многих предметах оперативники нашли отпечатки пальцев.
     Розыски начались, как говорится, вслепую. Не было пока главной нити. Ни
один из найденных предметов не говорил еще о личной жизни преступника, о его
жертве.
     По  внешности можно было  предположить,  что  убитая по  национальности
уйгурка.  Возраст -  около тридцати.  Особых примет нет,  о профессии судить
трудно.  Не были ясны пока и мотивы преступления. Мысль об ограблении отпала
сразу:  на  убитой осталось платье,  туфли,  часы.  Вся обстановка "пикника"
говорила о том, что убийца и ею жертва в горы пришли вместе. Удалось найти и
люде", которые отдыхали неподалеку в то воскресенье.
     Эти свидетели видели,  как в горы ушла пара: молодые мужчина и женщина.
Приметы женщины совпадали с приметами убитой.
     Потом  сверху  доносилась песня.  Пела  женщина.  Она  не  подозревала,
видимо, о грозящей ей опасности.
     А он, ее спутник? Скорее всего он заранее продумал все детали страшного
дела.  Оперативники были почти уверены в том,  что найденная в кустах лопата
принесена  им   заблаговременно  и   не   случайно.   Видимо,   готовился  к
преступлению.
     Итак,  мотивами преступления могла быть месть. А может быть, преступник
хотел избавиться от нежелательного или опасного для него человека.
     Пока это были всего лишь версии.  Нужно было установить истину,  а  для
этого, прежде всего, узнать имя потерпевшей.
     Коричневый сатиновый халат,  найденный в горах,  наводил на мысль,  что
убитая работала в системе торговли. Именно такую спецодежду выдают подсобным
рабочим баз, складов, магазинов.
     А сколько их в Алма-Ате? Сотни!
     Начались поиски.  -  Нет, - отвечали в магазинах, на складах и базах. -
Все в порядке, работницы на местах, никто не исчезал.
     После  торговых точек занялись столовыми,  ресторанами,  кафе.  Затем -
хлебозаводами.  Коричневые халаты выдаются и работникам этих предприятий. Но
- опять отрицательный ответ.
     От  жителей Алма-Аты не поступало заявлений об исчезновении женщины.  А
ведь прошло уже более двух суток после того, как в Медео произошла трагедия.
Может быть, эта женщина не жила в Алма-Ате, быть может, приехала сюда?
     Проверили столичные гостиницы. Все гости Алма-Аты были на месте.
     Что же, тупик? Нет, такого не может быть даже в самом сложном случае. У
работников милиции есть надежные помощники -  люди;  жители нашего города. И
оперативники решили обратиться к ним.
     Рубрику  "Показывает  "02"   хорошо  знают  алма-атинские  телезрители.
Привыкли к  ней и смотрят со вниманием:  если уж на экране появился работник
милиции, то значит он скажет что-то важное. Так было и на этот раз.
     Подполковник Гронин,  обращаясь к жителям Алма-Аты,  сообщил о том, что
минувшим воскресеньем в  горах близ  Медео с  неизвестной женщиной произошел
несчастный  случай.  Может  быть,  у  кого-нибудь  из  телезрителей  исчезла
родственница, соседка, подруга?
     - Сообщите нам,  -  попросил подполковник,  -  по телефону 02.  Милиция
надеется на помощь.
     Утром  следующего дня  дежурный городского Управления принял  несколько
сообщений   о   "таинственно  исчезнувших  женщинах".   Немедленно  начались
тщательные проверки этих сообщений,  но...  ни одно из них не подтвердилось"
Таинственного ничего не  было.  Одна исчезнувшая,  не  предупредив знакомых,
уехала в  отпуск.  Другая приболела,  осталась дома и не сообщила на работу.
Это и вызвало тревогу.
     А  о  той,  неизвестной,  пока  не  было никаких сообщений.  Неужели не
помогло и телевидение?
     Но нет.  В полдень в милицию пришла немолодая женщина, работница одного
из  алма-атинских заводов.  Третий  день,  рассказывала она,  на  работу  не
выходит  ее  напарница -  Тамара.  Внимательно выслушали женщину в  милиции.
Приметы убитой и Тамары совпадали.
     Установить адрес  и  родственников убитой было  теперь делом  не  таким
трудным. А узнав, где жила Тамара, узнали и многие обстоятельства ее жизни.
     Свела она дружбу с непутевым,  пьющим человеком.  Сама не заметила, как
стала выпивать.  А  "дружок" ее  вскоре стал  тяготиться дружбой и  однажды,
напившись, решил избавиться от Тамары. Как и предполагали работники милиции,
он  готовился к  преступлению исподволь.  Несколько раз  приглашал Тамару  в
горы, усыпил ее бдительность. Потом принес в горы лопату.
     Опасного преступника разоблачили,  полностью доказали его вину. Он тоже
пытался переложить ответственность на "зеленого змия"...



Н.УЛЬЯНОВ,
                          инспектор Комитета
                          народного контроля,

А.НОВИКОВ,
                          прокурор-криминалист
                       Прокуратуры Казахской ССР

КОНЦЕРН ЛИПОВЫХ ДЕЛ


     Оркестра не было Цветов тоже.  Была карета.  Синяя,  с красной полосой.
"Раковая шейка", как называют ее постоянные клиенты. Был и почетный эскорт -
два здоровенных санбрата, которые всю дорогу стерегли своего подопечного.
     Прямо с  вокзала "титулованная" особа и сопровождающий ее лица отбыли в
отведенную   резиденцию   -   палату   Республиканской  психоневрологической
больницы.
     В   хронике  событий  Кзыл-Орды   этот  день  остался,   к   сожалению,
незамеченным.   Между   тем,   он   имел   немаловажное  значение  как   для
государственной казны,  так и  для любителей легкой наживы:  в  город прибыл
Андрей Рыгалов, он же Андреас Регалас, он же Зальвертов.
     Кривая дорожка его началась где-то в тридцатых годах, когда он осваивал
старинную цыганскую профессию -  конокрадство.  Потом появились авто и спрос
на   лошадей   упал.   Пришлось   изменить   квалификацию.   Конокрад   стал
фальшивомонетчиком.  Не раз отправлялся он в  места не столь отдаленные и на
самую Камчатку.  Менялся только профиль его деятельности: кражи, спекуляция,
подделка  документов  и  мошенничество.  Всех  судимостей,  которые  Рыгалов
заработал,  выходя из  тюрьмы,  хватило бы  не  на  одну человеческую жизнь.
Несколько раз его освобождали досрочно,  в надежде, что он твердо встанет на
путь исправления.  Неоднократно выручали амнистии.  Бывало, что его до срока
тянуло на волю, и он годами числился в розыске.
     Однако  пришло время,  когда  филантропия перестала помогать:  Рыгалова
наконец-то  причислили к  особо  опасным рецидивистам,  и  перед ним  встала
перспектива впервые отбыть очередное наказание - 15 лет лишения свободы. Вот
тут-то  ему  первый  раз  в  жизни пришлось потрудиться. В поте лица Рыгалов
досконально  изучил   на   досуге  уголовное  законодательство  и   судебную
психиатрию.  Вскоре мошенник применил свои знания на  практике:  он  успешно
симулировал приступы шизофрении. Не умудренная в этих болезнях администрация
заручилась  определением  суда,   и  Рыгалов  был  направлен  на  лечение  в
психиатрическую больницу города Кзыл-Орды.

x x x

     Говорят, что местный климат благотворно влияет на здоровье умалишенных.
Однако  в   данном  случае  на  здоровье  пациента  повлияли  совсем  другие
обстоятельства.  Уже  через два месяца опытные врачи Кзыл-Ординской больницы
разобрались,  что имеют дело с  обычным симулянтом,  и пришли к выводу,  что
"больной" не нуждается в дальнейшем принудительном лечении.  Трудно сказать,
как  читали  медицинское  заключение  судьи.  Доподлинно  известно  одно:  в
уголовном деле шизофреника - симулянта появилось определение Кзыл-Ординского
городского суда,  в  котором синим по  белому записано,  что Рыгалов,  он же
Регалас  и  Зальвертов,  не  представляет общественной опасности,  и  посему
отпустить его на все четыре стороны.
     Оказавшись по  воле  судебной ошибки на  свободе,  Рыгалов первое время
притаился, ожидая со дня на день, что вот-вот за ним явится знакомая карета.
Но о нем вскоре забыли.
     После  чудодейственного освобождения Рыгалов,  словно на  радость своим
освободителям,  пытался встать на  путь  исправления.  Свои  первые шаги  на
трудовом  поприще  он  начал  с  торговли на  рынке  самодельными тапочками,
табуретками,  вениками и другими нехитрыми предметами обихода. Но деятельная
натура старого казнокрада не могла мириться с таким размахом коммерции.
     - Эх-ма,  кабы денег тьма! - плакался он перед женой. - Я бы такое дело
завернул!  Помнишь,  бывало?  - И ударялся в воспоминания о далеких временах
юности,  когда он  впервые направил свои способности на  то,  чтобы добывать
деньги.

x x x

     В  воскресный день у  пивного ларька на  рынке,  как обычно,  толпилась
очередь.
     - Кто  тут крайний,  алкаши?  -  пробасил вдруг под самым ухом Рыгалова
пропитый голос.  От неожиданности он вздрогнул и оглянулся.  Перед ним стоял
неряшливо одетый молодой человек, от которого изрядно попахивало спиртным.
     - Извиняйте,  папаша!  - расшаркался он, заметив благообразную седину и
солидную внешность Рыгалова.  -  Пить  страсть как  хочется.  Я  даже  рыбку
припас. - И он извлек из кармана вяленого сазана.
     - Разве это закуска к пиву?  - небрежно бросил Рыгалов. - К пиву хорошо
корюшку, как бывало на Невском, или тараньку, как в Одессе.
     - Э, да ты, я вижу, бывалый, батя, знаешь, почем фунт лиха!
     - Были когда-то и мы рысаками,  -  ответил Рыгалов.  Слово за слово - и
они  быстро  познакомились.  Собеседником Рыгалова у  пивной стойки оказался
юрисконсульт ликеро-водочного завода - Варюшкин.
     ...Когда-то  совсем еще  юный  Алеша Варюшкин,  начитавшись детективной
литературы,  воспылал желанием пойти по  стопам Шерлока Холмса и  поступил в
юридический институт.  Усвоив азы правоведения, он получил путевку в жизнь -
направление на  работу следователем прокуратуры.  Розовые заблуждения юности
быстро прошли.  Сидя в уютном кресле и покуривая старую трубку,  нельзя было
расследовать самого пустякового дела.  Нужно было работать.  Днем и ночью. В
зной и  слякоть.  Кропотливо искать следы и перелопачивать труды документов.
Требовалось  незаурядное мужество,  терпение,  труд.  Истинными  бойцами  на
фронте борьбы с  преступностью могут быть  только стойкие,  закаленные люди.
Алексей Варюшкин не любил и не привык трудиться.
     - Пусть  другие  копаются в  грязном белье  преступности,  -  брезгливо
морщась,  выдавал он коллегам свое истинное кредо.  -  Я не создан для такой
каторги.
     Вскоре  за  волокиту и  нарушения трудовой дисциплины его  отчислили из
прокуратуры.  Варюшкин  решил  попытать  счастья  в  юридической  работе  на
предприятиях  -  Стал  юрисконсультом.  Но  и  здесь  надо  было  трудиться.
Хозяйственные споры в арбитраже,  иски в суде,  претензии клиентов требовали
усидчивости и знаний.  Поэтому долго он нигде не задерживался.  Так оказался
он  и  на  ликеро-водочном  заводе,  где  успешно  постигал  не  премудрости
юридической службы,  а вкусовые качества продукции подшефного предприятия. В
это  время и  пересеклись пути-дорожки служителя законности с  кривой стезей
махрового жулика...
     После  десятой кружки  новоиспеченные друзья уже  лобызали друг  друга.
Рыгалов поведал Варюшкину о злоключениях кустаря-одиночки.
     - Эх,  Андрюша!  Нам ли жить в печали,  -  утешал его тот. - Держись за
меня,  не  пропадешь.  Я  тебя с  таким человеком познакомлю,  голова!  Себе
возьмет и тебя не обидит.

x x x

     Алексей Миронович Шашкин любил красивую жизнь.  Правда,  понимал он  ее
по-своему. Нельзя сказать, чтобы в своих взглядах он был оригинальным. Еще в
прошлые века  прожигатели жизни начертали на  своем знамени девиз:  "Деньги,
вино,  женщины".  Шашкин  болезненно завидовал  гусарской  удали  российских
дворян и разгульному ухарству купцов-толстосумов.
     "Вот раньше люди гуляли!"
     Мы нередко удивляемся,  откуда у  людей,  родившихся и  выросших в наше
советское время, появляются вдруг пережитки проклятого прошлого. Вернее, нам
кажется,  что  "вдруг".  А  они незримыми нитями соединяют некоторых людей с
вековыми  привычками,  традициями и  психологией дедов,  прадедов,  какая-то
часть их переходит из поколения в  поколение к  нам.  Вместе с библейскими -
"не  убий",  "не  укради" -  сознание отдельных людей воспринимает и  другие
ветхозаветные правила:  "своя рубашка ближе к телу",  "моя хата с краю", "не
обманешь, не проживешь".
     Шашкин внешне ничем не  отличался от обычных служащих.  Аккуратно ходил
на  работу,  своевременно платил  профсоюзные  взносы.  Он  даже  воспитывал
подчиненных ему работников городского отдела социального обеспечения в  духе
морального кодекса строителя коммунизма.  И  в  то  же  время внутри его жил
совсем  другой  человек,  мучительно  завидующий  благосостоянию знакомых  и
незнакомых, считающий пределом своих мечтаний машину, дачу и любовницу.
     Зарплаты заведующего горсобесом хватало на нормальную жизнь,  для жизни
вольной нужны были  побочные заработки.  Шашкина все  чаще тянуло хоть краем
глаза взглянуть на  эту жизнь.  Идеал ее он видел в  завсегдатаях ресторана,
пропивающих "лишние" деньги в компании собутыльников.
     В одно из таких посещений Шашкин познакомился с Варюшкиным,  а тот свел
его с Рыгаловым. За бутылкой "столичной" они быстро нашли общий язык. Особый
интерес   проявил   заведующий  собесом   к   опыту   Рыгалова  в   качестве
фальшивомонетчика.  И на этот раз бутылка явилась звеном, связавшим отныне и
присно судьбы людей. Воистину, пьянство - это купель, в которой обращаются в
преступную веру рвачей и проходимцев все новые и новые "грешники".

x x x

     Из  Конституции  СССР  Андрей  Рыгалов  твердо  усвоил  только  статьи,
гарантирующие права советских граждан.  Причем,  всю жизнь он признавал лишь
одно право -  на отдых.  Но годы шли, и перед ним все с большей очевидностью
стала рисоваться безрадостная перспектива закончить бренные дни  в  тюремной
больнице.   Оказавшись  на   свободе,   Рыгалов  вспомнил  еще  одну  статью
Конституции  -   право  на  материальное  обеспечение  в   старости.   Чтобы
воспользоваться этим правом,  нужен был  двадцатилетний трудовой стаж.  А  у
него не было и одного дня.
     Встреча с  заведующим горсобесом Шашкиным была для  Рыгалова счастливой
находкой.  При  помощи  новоиспеченного друга  он  получил  льготную  пенсию
наравне с  теми,  кто  много лет  трудился на  вредных производствах.  Очень
кстати  ему  пригодилась давняя привычка прихватывать с  собой  "на  память"
печати,  штампы,  бланки  предприятий и  организаций,  где  водятся ротозеи.
Пригодились и  некоторые навыки  фальшивомонетчика.  Правда,  при  желании и
невооруженным взглядом можно было  заметить,  что  документ,  удостоверяющий
многолетнюю трудовую деятельность Рыгалова на  шахтах  Караганды,  почему-то
заверен печатью Катынского сельсовета,  а работа во вредных цехах Магнитки -
печатью Чулымского леспромхоза.  Но  на  такие "мелочи" никто из  работников
горсобеса не обращал внимания.
     Вслед за Рыгаловым льготную пенсию получила его теша, жена, а за ними -
десятки  других  тунеядцев,  пожелавших обеспечить себе  безбедную старость.
Обязанности  членов   "акционерного  общества"  были   строго  распределены:
Варюшкин  поставлял клиентов,  Рыгалов  стряпал  липовые  документы,  Шашкин
протаскивал решения о назначении пенсии.  Так как ему было трудно обходиться
без помощников,  он вовлек в  дело двух подчиненных ему инспекторов.  Так же
четко было организовано и распределение доходов.  Рыгалов,  получив право на
пенсию,  довольствовался мелкими  подачками  с  "барского  стола".  Варюшкин
выторговывал  себе  проценты  в   зависимости  от  количества  завербованных
клиентов,  а  львиную долю клали в  свой карман глава концерна Шашкин и  его
подручные.  Источником обогащения служили пенсии. Первую пенсию лжепенсионер
вручал  Шашкину.  Затем  его  "доили"  концессионеры.  Стоило  кому-либо  из
лжепенсионеров заартачиться,  как  выплата тотчас прекращалась до  получения
согласия на дальнейшее внесение оброка.

x x x

     Глубокой ночью Шашкин проснулся в холодном поту.  И это уже не в первый
раз.  И  чем дальше,  тем чаще.  Прошло несколько лет.  За это время слишком
много  государственных денег  утекло через его  руки.  Окончательно спился и
замерз в  канаве один из  основателей фирмы фальшивых дел Варюшкин.  Заметая
следы преступления,  выехал в другие края пенсионер Рыгалов.  Шашкин остался
один,  даже жена его бросила, не желая жить на ворованные деньги. Все было у
Шашкина: особняк, собственная "волга", шикарная обстановка, женщины. Не было
только покоя. Чувство страха не покидало его ни на минуту. Пока ему везло. У
начальства  Шашкин  был  на   хорошем  счету.   Ревизоры  областного  отдела
соцобеспечения, как видно, проводили ревизии с закрытыми глазами и упорно не
замечали липовых пенсионных дел.
     Как часто, к сожалению, такая близорукость работников, которые по долгу
службы обязаны смотреть в оба,  дорого обходится обществу, государству! Она,
как  бальзам для преступника,  как масло,  подливаемое в  огонь,  пожирающий
народное добро.  Мы много говорим и пишем о бдительности. Сотни преступлений
раскрываются,   благодаря  острому  глазу  советских  людей,   их  заботе  о
сохранности народного достояния.  Но  в  этом деле бдительность проявил один
человек - следователь прокуратуры Караманов.

x x x

     - Нет,  не могу я больше так. Как хотите судите, но не желаю я получать
дармовую пенсию,  -  с этими словами обратился к следователю Караманову один
из лжепенсионеров.
     Он  подробно рассказал,  как ему назначили пенсию,  якобы за  работу на
шахтах Донбасса,  в  рудниках Якутии и нефтепромыслах Сахалина,  хотя за всю
свою жизнь он  никогда не  выезжал за пределы области.  С  этого и  началось
расследование.  Клубок  стал  быстро разматываться.  Пришлось Рыгалову снова
совершить вояж  в  Кзыл-Орду  за  государственной счет.  -  Компаньоны вновь
встретились - на скамье подсудимых.



ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО!

     Нужно  четко,  чтобы  это  дошло до  каждого,  кто  опасно заколебался,
сказать:  ты хозяин своей судьбы,  твой выбор - дело твоей воли, решает твоя
совесть,  и отвечаешь ты.  Мы должны сказать ему это и сказать так, чтобы не
размагнитить его (куда,  мол,  плыть против течения), а помочь напрячь волю,
силы,   мобилизовать  все  лучшее,  что  есть  в  нем  самом,  вынырнуть  из
засосавшего было водоворота.



Ф.МОЛЕВИЧ,
                     полковник внутренней службы

НИКОГДА НЕ ПОЗДНО


     Кто-то совершил преступление...  Как выражаются юристы, человек вступил
в конфликт с законом.
     Причины,  побудившие его  к  этому,  становятся предметом обсуждения не
только криминалистов или социологов.  В  горячую дискуссию включаются многие
люди,  по  роду  своих  занятий стоящие подчас  очень  далеко  от  борьбы  с
преступностью.  Это  и  понятно.  У  нас  в  стране общественность не  может
равнодушно мириться с правонарушениями.
     Одни говорят:  "Зеленый змий" повинен".  И с ними можно согласиться.  В
самом деле  большинство правонарушений совершается в  той  или  иной степени
опьянения.   Другие  утверждают:   "Семья,   школа,  коллектив  недоглядели,
недовоспитали".  И  они тоже зачастую правы.  Третьи склонны многие вывихи в
человеческом  поведении  приписывать  дурной   наследственности,   то   есть
биологическим  факторам.  Этот  вопрос  требует  еще  своего  окончательного
разрешения в свете новейших достижений науки, но и теперь уже ясно, что было
бы непростительной слепотой валить все на наследственность.  Четвертые видят
зло  в  несовершенстве уголовного законодательства,  требуют применять более
жестокие наказания.  Такая позиция вызвала широкую дискуссию в "Литературной
газете";  тяжелая  кара  тоже  далеко  не  всегда  способствует  искоренению
преступности и перевоспитанию преступника.
     Можно  было  бы  еще  сослаться  и   на  низкий  общеобразовательный  и
культурный уровень значительной части правонарушителей.  Достаточно сказать,
что,  как  установили криминологи,  среди  людей,  совершивших преступления,
около 40 процентов имеют образование в пределах 3-5 классов, 30 процентов не
посещали кино,  37  процентов не  читали  газет,  не  смотрели телевизионных
передач,  70 процентов не бывали в театрах, почти никто из них не участвовал
в  общественной жизни  [Н.А.Щелоков.  В  борьбе  за  человека  мы  союзники.
"Журналист", 1968, No 6, стр. 18].
     Среди лиц,  совершивших преступления в Казахстане в 1968 году, свыше 21
процента малограмотны или с начальным образованием.
     Отдавая должное попыткам разобраться в истоках преступности, в причинах
и условиях,  ей способствующих,  нельзя не заметить, что жизнь многогранна и
сложна, и в этих кратких заметках автор не ставит непосильную задачу создать
общую  картину.  Его  намерения  гораздо  скромнее:  на  отдельных  примерах
исковерканных судеб  преступников показать пагубность их  жизненного пути  и
возможность  исправления с  помощью  общественности,  исправительно-трудовых
учреждений,   а  также  с  помощью  волевых  усилий  самих  заключенных,  их
страстного желания покончить с тягостным прошлым.  И, как убедится читатель,
сделать это не  поздно,  даже если тебе уже за  тридцать -  было бы  желание
стать честным человеком, равноправным гражданином.
     По понятным соображениям имена собственные в этих заметках изменены. Но
факты - строго документальны.


МАРИЯ

     Марию Рыжову вызвал к себе начальник колонии Борис Павлович Бокаушин.
     - Я вот все думал, - начал Бокаушин, - какая это Маша Рыжова, о которой
постоянно говорят,  как о нарушительнице режима?  А она,  оказывается, самая
что ни на есть обыкновенная... Ну, как живете, Мария Григорьевна?
     - Живем помаленьку, - нехотя ответила Рыжова.
     Всем  своим  видом  она  давала  понять,  что  отнюдь не  расположена к
"душевным" разговорам.  Бокаушин все же решил спросить, была ли она вчера на
встрече с товарками, недавно освободившимися из колонии.
     - Нет,  -  равнодушно ответила  она.  -  Делать  мне  там  нечего.  Эти
вертихвостки крутятся здесь, чтобы начальству угодить.
     - Это вы зря на них наговариваете,  -  возразил Бокаушин.  -  И  зачем,
освободившись, они станут нам угождать? Какие мы теперь для них начальники?
     Рыжова сдержанно улыбнулась.
     - А  я  вам скажу -  зачем,  гражданин начальник.  Кто хоть раз побывал
здесь,  все равно снова сюда же и вернется.  Раз сломался человек,  - у него
этот разлом уже навсегда.
     - Видел я таких,  -  сказал Бокаушин.  - Но есть ведь и другие. Те, что
отбывают свой  срок,  выходят  на  свободу  и  становятся вполне  уважаемыми
людьми.
     - Так  я  и  знала,  что  вы  меня  для  "морали" вызываете,  гражданин
начальник, - вздохнула Рыжова. - Подумайте сами, - как же это я - я, и вдруг
стану уважаемым человеком?!  Оставили бы вы меня в покое! А то - еще лучше -
отправили бы в тюрьму, в одиночку!
     И она уставилась в окно. Бокаушин понял, что бесполезно продолжать этот
разговор,  по крайней мере,  сейчас. Он отпустил Рыжову, но не забыл об этой
заключенной с трудной и сложной судьбой.
     Как-то,  читая личное дело Рыжовой,  Бокаушин обратил внимание на  один
рапорт.  В  нем говорилось,  что когда Рыжову конвоировали в  суд,  какой-то
молодой человек пытался передать ей носовой платок и плитку шоколада...  Как
выяснилось  потом,  этот  человек  жил  неподалеку от  Джамбула,  а  работал
комбайнером.
     Факт не  такой уж  примечательный.  Однако опытный воспитатель разыскал
парня и написал ему письмо.  Так и так, мол, дорогой товарищ, ваша уважаемая
Мария Рыжова содержится в  колонии,  трудно ей,  она  нуждается в  моральной
поддержке, если вам не безразлична ее судьба.
     Ответное письмо пришло быстро.  Но  Борис Павлович не сразу показал его
Рыжовой.
     Марии и  в  самом деле было худо.  Она гнала от  себя воспоминания,  но
никуда не могла уйти от той роковой ночи.
     ...Окровавленная и избитая,  Мария еле пришла в себя.  На узкой кровати
лежал ее муж, Тимофей, пьяный, в грязных брюках.
     Избив ее,  он,  как был,  свалился и уснул. А их маленький сын оказался
под ним. "Мальчик же задохнется!" - с ужасом подумала она и начала тормошить
тяжелое бесчувственное тело, чтобы высвободить ребенка. Тимофей пошевелился,
открыл  глаза.  Чугунные  кулаки,  те  самые  кулаки,  которые  столько  раз
оставляли кровоподтеки на ее теле,  с  хрустом сжались.  Муж снова готовился
бить ее жестоко,  исступленно.  "Больше так жить нельзя",  - мелькнула у нее
отчаянная мысль,  и тут Мария увидела на постели нож,  очевидно, выпавший из
кармана мужниных брюк.  Рука сама потянулась к  финке,  и  молодая женщина с
силой  ударила его,  Тимофея,  но  острие,  напоровшись на  что-то  твердое,
скользнуло и нож вонзился в тельце ребенка...
     Здесь,  в  колонии,  начальник все время внушает ей,  что люди простят,
если она изменит свое поведение,  станет другой. Ну, а кому, кому это нужно,
если она,  Мария Рыжова,  станет на  путь исправления?  Мужу?  Он  ею  давно
проклят,  и нет его больше в ее жизни.  Сыну? Его не вернешь. Людям? Они все
равно не  поверят.  Так  теперь -  чем хуже,  тем лучше!  И  пропади оно все
пропадом!
     В  зарешеченное окошечко  ровными  струйками  проникают солнечные лучи.
Где-то  она уже видела такую картину,  когда вот так же  осторожно солнечные
стрелы били в окно.  Ах, вон когда! В доме у стены, на чердаке, где она жила
после смерти матери, оказавшись совсем одинокой. Степа тогда сказал: "Будешь
жить у нас на чердаке. Там настоящая комната".
     Мария  согласилась.  Но  прожила здесь недолго.  Ее  удочерила тетя,  и
встретились они со Степаном через несколько лет уже в техникуме...
     А странный какой-то этот Степан.  Однажды сказал,  что любит, а сам тут
же убежал и долгое время на глаза не показывался.
     ...Когда  Рыжова,  отбыв  очередное наказание опять-таки  за  нарушение
режима,  пришла  в  бригаду,  все  почему-то  с  ней  были  обходительны.  А
бригадирша как-то очень просто сказала: "Давай, Марийка, за работу. Мы здесь
без тебя решили в передовиках ходить".
     В  тот  день  они  штукатурили стены  будущей  швейной фабрики.  Рыжову
поставили просевать песок.  Сначала дело  шло  хорошо,  но  к  обеду Мария с
непривычки утомилась. Присела отдохнуть. Подошла бригадирша.
     - Устала?
     - Да. Спина разламывается, повернуться не могу.
     - Это  хорошо,  -  успокоила ее  пожилая женщина.  -  Я  тоже  поначалу
уставала, а потом ничего, втянулась.
     Вечером,  когда они  вернулись в  общежитие,  ее  позвали к  начальнику
колонии. "Ну, опять..." - громко сказала она и пошла к выходу.
     На этот раз Бокаушин не стал расспрашивать о жизни.  Он только, подавая
письмо, сказал:
     - Здесь вас касается, Мария Григорьевна. Прочитайте.
     Рыжова почему-то  покраснела и,  даже не  присев на  предложенный стул,
стала читать.
     В письме говорилось:  "Уважаемый товарищ Бокаушин!  Очень рад, что Маша
честно искупает свою вину...  Вчера я  разговаривал с председателем колхоза,
он пообещал мне отпуск. Так что я, возможно, приеду в колонию... "
     Дальше Рыжова уже не могла читать.  Комок подступал к  горлу,  а  глаза
застилал туман. И снова она услышала голос начальника:
     - Чего  же  теперь  плакать?..  Теперь-то  плакать нечего.  Вам  другие
женщины могут только позавидовать...  Каждая хотела бы иметь такого Степана.
Только не у каждой он есть.  Ну,  а уж все остальное, вся ваша будущая жизнь
зависит от вас...


МАТЕРИНСКАЯ ТАЙНА

     "Здравствуйте,   дорогая  Ольга  Петровна!  Получили  мы  ваше  письмо.
Спасибо. Мы очень рады, что нашлась наша мама".
     Это пишут о заключенной Балашевой. Долгое время она скрывала, что у нее
есть дети. Даже самые близкие подруги ничего не знали об этом.
     Присматриваясь  к  Балашевой,  воспитательница О.П.Давлетшина  обратила
внимание: читает она только Чехова и неплохо разбирается в медицине. Правда,
последнее она  тоже всячески скрывает,  видимо,  не  хочет говорить о  своей
профессии.  Но  один раз  все же  выдала себя.  Как-то  в  общежитие вбежала
заключенная,  которая  нечаянно поранила руку.  Балашева тотчас  бросилась к
ней.  Ольга  Петровна  заметила:  перевязку  она  делает  ловко  и  умело  -
профессионально.  Казалось,  что она только и занималась всю жизнь тем,  что
перевязывала раны.
     Однажды Балашева пришла сдавать в  библиотеку числящиеся за  ней  книги
Чехова.  Ольга Петровна решила посмотреть их. На той странице, где начинался
рассказ "Невеста",  Давлетшина заметила карандашом написанные имена: Света -
Оля -  Витя.  Чехова читают,  конечно, многие, поэтому трудно сразу сказать,
кто сделал эти пометки.  А все же,  что,  если Антон Павлович Чехов - земляк
Балашевой? Может быть, она работала в какой-нибудь таганрогской больнице?
     Догадка казалась,  мягко говоря,  фантастичной, но ничто ведь не мешало
проверить  это.  Нет,  так  нет...  О.П.Давлетшина  послала  в  Таганрогский
горздравотдел письмо,  приложила фотографию. В полученном ответе говорилось,
что  на  фотографии не  Балашева,  а  Климова Елена  Степановна,  работавшая
медсестрой в одной из городских больниц. Несколько лет назад, бросив детей и
мужа, Климова исчезла неизвестно куда.
     - Это  правда,  что  у  вас дети и  вы  носите чужую фамилию?  -  прямо
спросила Ольга Петровна, когда снова пригласила к себе Балашеву.
     - Нет, начальница, одинокая я. Босячка. Вы же все знаете про меня.
     - Вот слушаю вас,  Нина Сергеевна, - перебила ее Ольга Петровна, - и ни
одному слову не верю.
     - А где это писано, что преступникам верили?
     - Зря вы так,  -  продолжала Давлетшина. - Я думаю, Нина Сергеевна, что
вы внутренне честный человек,  когда-то были хорошей матерью,  женой, была у
вас своя жизнь, жизнь, а не...
     - Я - мать? - Балашева захохотала. - Нет, где это видно, чтоб беспутная
баба была матерью?
     - Неужели и теперь вы будете скрывать свое прошлое?!  - не то спросила,
не  то  упрекнула заключенную Ольга Петровна и  достала из  папки письмо,  -
Нате, читайте! Это ваши дети пишут.
     Балашева  равнодушно  отнеслась  к  этой  новости.  Ока  взяла  письмо,
спрятала в  карман.  Дескать,  на  досуге почитаю,  разберусь,  кто  это там
пишет...
     Но вскоре она снова появилась на пороге.  Она плакала, прижимая к груди
то самое письмо из Таганрога.
     Старшую медсестру Климову ценили и уважали на работе,  считались с ней.
Но  вот случилась беда:  она заболела,  а  после по  совету врачей поехала в
санаторий. А спустя месяц после возвращения в минуту очередной размолвки муж
вдруг швырнул ей в  лицо какое-то письмо.  Оно было без подписи и  обратного
адреса,  анонимное.  Какой-то  "благодетель" призывал мужа к  бдительности и
говорил о ее неверности.
     Елена  Степановна  пыталась  доказывать мужу,  что  это  гнусная  ложь,
клевета,  что она верна ему. Но не так-то просто было опровергнуть анонимку,
рассеять сомнение.
     Муж  страдал,  а  еще  больше  страдала  Елена  Степановна.  Никого  не
оказалось поблизости,  чтобы поддержать оскорбленную женщину.  Муж не прощал
ей. И Елена Климова тайком ушла из дома. Навсегда...
     После долгих скитаний она оказалась в Казахстане. Работать не хотелось.
Зачем?  Для кого?  Попала в сомнительную компанию,  начала красть. Кончилось
все тем, что Климова оказалась в колонии.
     И  вот сейчас письмо детей вернуло ее  к  настоящей жизни,  к  мыслям о
прошлом, к желанию стать человеком...


ВСЕ ТОТ ЖЕ КОХАНЕНКО

     Лейтенанту Голубеву доложили,  что  вечером  окно  в  изоляторе выломал
заключенный Коханенко.  Лейтенант распорядился продлить ему  штрафной срок и
вернулся к себе.
     Он  выбрал из  стопки папок  дело  Коханенко и  начал листать,  мельком
пробегая давным-давно знакомые строки:  подробный словесный портрет,  особые
приметы  и  другие  данные,  относящиеся  к  личности  заключенного.  Но,  к
сожалению, в подобных делах мало что говорится о душевных качествах. Кто он,
в сущности, этот человек? Какие помыслы им руководят?
     Вот Коханенко,  тот же Коханенко,  о  котором только что был неприятный
разговор.  Он очень трудный человек.  Им занимались и другие воспитатели, но
махнули рукой,  отказались.  Голубев тоже был не в восторге, когда начальник
колонии приказал ему заняться этим заключенным.
     Впервые встретившись с Коханенко, лейтенант почувствовал, что перед ним
закоренелый преступник, отпетый, душа у него - потемки. Разговор был тяжелый
и  нудный.  До сего времени в ушах лейтенанта звучал скрипучий,  озлобленный
голос:
     - Бросьте,  начальник! Не лезьте в учителя к Коханенко. Bee равно жизнь
дала трещину... И не вам ее склеивать.
     Голубев молча ходил по кабинету, терпеливо слушал.
     Первый раз Коханенко судили за избиение своего сверстника. Пострадавший
надолго попал в больницу, а Коханенко - на пять лет в колонию. В чем причина
такой зверской драки, Голубеву не было известно. И он спросил:
     - А за что тогда парня избил,  Коханенко?  Неужели не жалко, что тот на
всю жизнь калекой остался?
     - На суде объяснял. Хватит! Надоело исповедоваться.
     Вечером на  совете обсуждалось поведение Коханенко.  Лейтенант сидел  в
стороне, не вмешиваясь в работу активистов колонии.
     У Коханенко спросили:
     - Как   дальше  ты   жить  думаешь,   Володя?   Ведь  в   тягость  всем
становишься... Бездельник, нарушитель режима, грубиян...
     - Хватит! - оборвал Коханенко, тяжело подымаясь со стула. - Какой есть,
таким и останусь. Старая эта песенка.
     В  эту минуту Голубев подумал о  нем:  "А,  впрочем,  не глупый парень.
Видно, что самолюбив, о человеческом достоинстве понятие имеет. А это не так
уж мало".
     С  заседания совета  Владимир  Коханенко ушел,  провожаемый любопытными
взглядами своих товарищей.  А  когда за  ним захлопнулась дверь,  кто-то  из
активистов вздохнул:
     - Тяжелая судьба у этого парня. Особенная.
     - Это какая такая?
     - Он рассказывал мне, что от немца в войну родился.
     Для Голубева это было новостью. Он снова взял личное дело заключенного.
Да, Коханенко действительно был родом из краев, оккупированных в годы войны.
Заставляло задуматься,  почему  в  своей  анкете Коханенко не  написал имени
отца. Что же, и такое бывает. Сколько сирот пооставалось в войну!
     Матери у Владимира Коханенко тоже не было.  В автобиографии он написал:
"Мать забыл,  не знаю,  где она. Дошли слухи, что покончила с собой. Причины
смерти мне неизвестны".
     Голубев написал в школу,  где учился Владимир Коханенко.  Вскоре пришел
ответ.  Письмо бывшей учительницы Коханенко было длинным, на пяти страницах.
Она писала:
     "Володя отличался мирным характером и усидчивостью. В учебе не отставал
от  своих товарищей.  Все шло хорошо.  Но  вот по селу пошли слухи:  "Володя
прижит от  немца".  Как  теперь выяснилось,  эту  злую  версию пустил бывший
немецкий прихвостень полицай Калганюк,  чтобы  скомпрометировать доброе  имя
матери Володи,  в прошлом отважной разведчицы Василины Коханенко. И коварный
враг  своего  добился.  Не  выдержав  клеветы,  Василина покончила с  собой.
Недавно  об  этой  отважной женщине рассказала наша  районная газета.  Пусть
прочтет этот рассказ Володя".
     В конце письма учительница приписала:
     "А еще скажите Володе,  что его отец нашелся. Он вернулся после долгого
отсутствия.  Судьба его  почти такая же,  как  и  у  Василины.  Он  был тоже
разведчиком,  ходил  на  задания со  своей женой.  Но  нашлись злые  люди  и
оклеветали его... Теперь его доброе имя восстановлено".
     Случилось так, что вскоре Коханенко сам зашел в кабинет к начальнику.
     - А-а,  Коханенко!  А я только что за тобой посылать собрался. Проходи,
присаживайся. Ну как, та книга понравилась?
     - Не верю я писателю Проскурину,  гражданин лейтенант.  Выдумал он этих
добреньких людей.
     - Что же,  ты и  писателям не веришь?  Хороших людей нечего выдумывать,
Коханенко, их в жизни и так много.
     - Не убедил,  гражданин начальник. Двадцать пять лет прожил на свете, а
таких  людей,  как  в  книге у  Проскурина,  не  встречал.  Брехня все  это!
Натерпелся я всякого в жизни... А добра что-то мало видел.
     Лицо воспитателя помрачнело. После минутного молчания Голубев спросил:
     - Так все же, кто такой Бабич, за которого ты свой первый срок получил?
     В глазах заключенного мелькнуло любопытство:
     - В  корень смотрите,  гражданин лейтенант.  Считаю,  что политика ваша
правильная.  Оттуда все и началось. Вам приходилось когда-нибудь ненавидеть?
- неожиданно спросил он воспитателя.
     - А как же! Все приходилось...
     - Так вот слушайте, коль желание имеете.
     Это было в годы войны. Одна непутевая женщина связалась с гитлеровцем и
от  него родила сына.  За  это люди,  односельчане,  возненавидели ее  лютой
ненавистью.  Они даже советовали ей задушить своего ублюдка... Но шло время,
мальчишка  вырос  и  пошел  в  школу.  Тогда-то  он  все  и  узнал  о  своем
происхождении.  Ребятишки в  классе шептались:  "Смотрите,  он и  вправду на
фрица похож... "
     Придя из школы,  мальчик спросил свою мать,  почему его зовут "фрицем".
Мать не ответила, слезы ее душили.
     Вскоре  случилось самое  страшное и  непоправимое.  Как-то,  прибежав с
улицы,  мальчишка увидел в сенцах свою мать в страшной позе. Сбежались люди,
но было уже поздно: мать повесилась два часа назад.
     С  того дня  все  и  началось.  Мальчишка тот понял,  что нет правды на
земле, нет на ней и добрых людей.
     Коханенко  замолчал  и   отвернулся.   Наступило  молчание.   Лейтенант
поднялся, прошелся от стола к двери. Потом он спросил:
     - И ты веришь в эту злую клевету на свою родную мать, Володя?
     Коханенко поднял на него глаза:
     - А вам откуда известно, что это была моя мать?
     - Земля слухом полнится,  - неопределенно ответил лейтенант. - Василину
Коханенко оклеветали злые люди.  На,  почитай, здесь о ней все написано, - и
лейтенант подал Коханенко газету, которую прислала ему старая учительница.

x x x

     Мы  ознакомили читателей с  судьбами людей,  ставших на  скользкий путь
преступлений в силу некоторых обстоятельств. При этом мы вовсе не собираемся
оправдывать их,  придерживаясь принципа "понять -  значит простить". Никакое
умышленное,   сознательное  преступление  не   может  быть   оправдано  даже
исключительными обстоятельствами.  Преступление есть  преступление и  должно
караться по закону с учетом отягчающих и смягчающих вину признаков.
     Мы  хотели  на  конкретных  примерах  лишь  подтвердить  тот,  впрочем,
общеизвестный тезис, что нельзя все условия, способствующие правонарушениям,
укладывать в  прокрустово ложе раз и  навсегда определенных закономерностей,
ибо жизнь гораздо шире и многообразнее.
     Вот, к примеру, некий Генка Федоренко, молодой паренек. Отец его - вор,
переходил из колонии в колонию, мать скончалась, когда Генке исполнилось три
года.  Хорошие люди усыновили сироту.  Все  шло нормально.  А  потом нашлась
"сердобольная" соседка и  поведала ему,  что он вроде подкидыш.  И с тех пор
пошло и пошло, не стало с ним сладу...
     Как видим,  только слабые духом,  плохо закаленные и невоспитанные люди
могут плыть бездумно по течению жизни.  Упорно преодолевать любые невзгоды и
случайности -  удел мужественных.  А  таких подавляющее большинство в  нашей
стране,  где  люди  знают  радость  творческого труда,  любят  жизнь  и  где
ликвидированы социальные условия, порождающие преступность.



В.КОПЕЛИОВИЧ,
                              майор милиции,

Н.ШАПЧЕНКО

НЕПРЕДУСМОТРЕННЫЙ ВАРИАНТ


     На стук открыли сразу,  словно кого-то ждали в  этот поздний полуночный
час.  Хозяин квартиры,  едва различив в  темном коридоре людей в милицейских
шинелях, испуганно отпрянул в глубь комнаты, судорожно схватился за сердце.
     - Извините,  плохо  себя  чувствую,  -  невнятно  проговорил он,  обдав
вошедших водочным перегаром.  Потом  попятился к  дивану,  пытаясь  прикрыть
полой пиджака табурет с опорожненной бутылкой водки и банкой икры.
     - Вы  Степан  Иванович Молоков?  -  уточнил сержант и,  поймав взглядом
утвердительный кивок хозяина, без обиняков перешел к делу:
     - Должны вас  огорчить.  Два часа назад ограблен ваш склад.  Предъявите
ключи от его замков.
     Степан  Иванович  зашатался под  бременем  невесть  откуда  налетевшего
несчастья,  заморгал пьяными глазками и  стал  судорожно шарить в  карманах.
Потом долго перекидывал на столе газеты и бумаги, перевернул все вверх дном,
но ключи, как сквозь землю провалились.
     - Что-то нет их...  Потерял или украли,  может...  Не знаю...  - Он тер
ладонью лоб,  будто силился припомнить,  где и  когда в  последний раз видел
связку тяжелых складских ключей.
     - Придется вам  пройти  с  нами,  -  сказал  сержант,  и  Молоков  стал
одеваться.
     Уже  на  пороге,  застегивая пальто,  крикнул перепуганной жене:  -  Не
забудь  термос  приготовить,  Клавдия.  Сегодня я  дома  не  обедаю:  работы
пропасть. Скоро вернусь, схожу вот с товарищами...
     Но  заведующий  складом  не  вернулся  к   исполнению  своих  служебных
обязанностей ни в этот день, ни на другой, ни позже.
     На      станционной     окраине     Алма-Аты,      среди      множества
погрузочно-разгрузочных площадок, различных складов и всякого рода хранилищ,
находилась торгово-закупочная база урса одной из  дальних строек республики.
Функции  ее  немногочисленного персонала сводились к  заключению договоров с
поставщиками о  закупке всевозможных товаров и  отгрузке их  по  назначению.
Одним из складов этой базы и заведовал Молоков.  Дело свое он знал, ни с кем
из сослуживцев особенно не дружил,  но и не чуждался людей, поговорить мог с
человеком, а при случае - и в гости пригласить. Не отказывался обычно Степан
Иванович и  от  предложений "пропустить по  стаканчику",  а  иногда даже сам
приглашал грузчиков или кого из начальства в привокзальное кафе "Эльфа".  Но
только после работы,  а  так ни-ни:  не  положено материально-ответственному
лицу выпивать в рабочее время.
     Но  случилось,  что  Молоков  нарушил это  правило.  День,  видно,  был
чересчур морозный,  декабрьский. Открыл он на минутку дверь своего склада (в
уголке,  подальше от товара, топилась железная печка), увидел грузчика Лешку
Корзухина, здоровенного парня, и крикнул ему, чтобы зашел погреться.
     Леша не отказался. Он подсел к печке и принялся растирать озябшие руки,
а   Степан  Иванович  подмигнул  хитро-весело  и   достал  из   ящика  банку
маринованных огурцов, батон и бутылку водки.
     Потом,    когда   хмель   ударил   в    голову,    заведующий   складом
разоткровенничался.
     - Ты мне как сын,  Лешка!  Ей богу,  как сын!  Уважаю я тебя.  - Степан
Иванович хлопал парня по  плечу и  пьяненько улыбался.  -  Хоть ты  и  "зэк"
бывший и отбыл свое, а все равно уважаю. Кто другой, может, тебе и руку дать
брезгует, а я тебе друг. Друг Молоков тебе, понял?!
     Из  дальнейших объяснений выяснилось,  что  завскладом уважает также  и
Лешиного товарища Ертая Мырзахметова,  складского рабочего,  поступившего на
базу в конце лета после освобождения из заключения.
     - Чуть  чего,  ты  ко  мне  прямо с  Ертайкой заходи.  Всегда рад  буду
встретить.  Выпьем.  А можно и в ресторанчик. Ты как насчет ресторанчика, не
против?  -  угодливо  Приговаривал Молоков,  не  спуская  с  гостя  хмельных
масляных глаз.
     После этого разговора Леша,  а  с  ним  и  Ертай стали все чаще и  чаще
наведываться на склад. Здесь их всегда ждало неизменное гостеприимство. Едва
завидев парней, Степан Иванович бросал любую работу, какой бы срочной она ни
была,  и  на  столе  появлялась неизменная бутылка "московской".  Хватив  по
стакану водки,  парни хрустели огурцами,  млели возле дышащей жаром печки. В
эти минуты каждого тянуло на откровенность.
     - А  ты  слышал,  Ертай,  Лешка-то  наш жениться задумал.  Как это тебе
нравится -  жениться?  Вот сукин кот,  куда хватил -  жениться!  - пьяненько
шутил  Степан Иванович.  Ертай смущенно улыбался,  не  понимая,  хвалить или
хаять  Лешку  собирается  хлебосольный хозяин  за  его  отчаянное  увлечение
крановщицей с  контейнерной площадки.  Но  Степан Иванович не скрывал своего
отношения к предполагаемому союзу.
     - И на кой дьявол она тебе понадобилась,  эта Нинка,  -  говорил он.  -
Парень ты молодой,  видный...  гулять бы тебе да гулять.  А то - жена, дети.
Тьфу! Пропадешь ни за грош!
     - Чего это я пропаду,  Степан Иванович? - недоумевал Лешка. - Девка она
хорошая, работящая. А чего мне еще надо? Сами понимаете, живу в общежитии, -
то дружок,  то товарищ.  Сегодня пьян,  завтра -  с похмелья. Кончать с этим
пора. Надоело все.
     - Надоело,  надоело...  Несешь  какую-то  ахинею.  Протрезвеешь  -  сам
испугаешься, - не унимался Степан Иванович. - Денег не хватает, так и скажи.
При наших-то возможностях тут на базе озолотиться можно...
     - Озолотиться?
     Степан  Иванович будто  не  расслышал вопроса,  говорил уже  о  другом.
Теперь он распространялся о своем уважении к наукам, к ученым людям вообще и
восхищался Ертаем,  заканчивающим весной  вечернюю  школу.  Польщенный Ертай
делился своими планами об институте и  сетовал на пропавшие по-глупому годы.
Степан Иванович сокрушенно качал  головой,  убирал с  ящика стаканы и  куски
хлеба.
     Парни   с   сожалением  покидали   гостеприимный  склад,   а   Молоков,
вооружившись очками, садился за прерванную отчетность.
     Нередко они  появлялись в  ресторане.  Обычно деньги были  у  всех,  но
получалось как-то  так,  что  расплачивался всегда один Степан Иванович,  На
правах старшего,  он щедро заказывал водку и пиво, в перерывах между рюмками
нес  всякий вздор и  негодовал,  что его никто не  хочет понять.  Парни тоже
толком  не  могли  разобраться в  туманных словоизлияниях своего "шефа",  но
чувствовали,  что  все  это  неспроста,  что Молокову они нужны,  а  зачем -
спрашивать не хотелось.
     Так продолжалось до 10 марта.  В тот весенний день,  когда на тротуарах
дотаивали последние ледяные корочки, Корзухину и Мырзахметову стало известно
все.   После  очередной  пьянки  Молоков  предложил  им  обворовать...  свой
собственный склад.  Необыкновенно трезвым  голосом  он  убеждал настойчиво и
горячо. Там часы. На пятьдесят тысяч... Сулил третью часть.
     - Опасно?  Ни чуточки!  С чемоданчиками прокатитесь на такси.  Только и
всего.  Я все сделаю как нужно,  не беспокойтесь!  Охрана?  Чепуха!  В среду
караулит глуховатый Федор, тогда и возьмем...
     Лешка как в  полусне видел над собой склоненное лицо Молокова,  жесткие
требовательные глаза смотрели в упор,  в душу. "Часы так часы", - равнодушно
подумал он и  утвердительно кивнул головой.  Медленно опустил веки и изрядно
захмелевший Ертай.
     В среду с утра Молоков заперся в складе и,  не теряя времени,  принялся
за дело.  Он открывал железные ящики, где хранились часы всяких марок и форм
- круглые и квадратные,  в золотых и металлических корпусах, часы для модниц
и спортсменов,  часы,  показывающие числа и дни недели, - и аккуратно - одну
на  одну -  складывал коробки на  деревянные стеллажи.  "Не унесут всего,  -
тоскливо думал он  при этом.  -  Здоровые ребята,  но  все равно не  унести.
Больно уж много.  А, впрочем, сколько возьмут - столько возьмут. Если же..."
Об этом "если" не хотелось думать,  хотя,  как предполагал Молоков, он был в
любом варианте гарантирован от неприятностей.  Засыпятся. Ну что ж. Парни из
заключения. Кто знает, что у них на душе? Выкрали ключи по пьяной лавочке, а
он тут не при чем.
     Когда ящики опустели,  Степан Иванович кинул их  на  стеллажи,  повесил
замки.  Основная часть работы была выполнена.  Потом он сложил в  углу возле
печки топор,  два пустых мешка и чемодан,  огляделся - не забыть бы чего, и,
удовлетворенно крякнув, стал поджидать сообщников.
     Они  пришли  к  концу  дня  мрачные  и  неразговорчивые.   "С  перепоя,
наверное",  -  подумал Молоков и посвятил парней в подробности своего плана.
Он был прост:  проникнуть в склад, сбить топором замки со стеллажей. Золотые
часы -  в крайней секции слева,  мешки и чемоданы вот здесь,  в углу.  После
всего -  поймать какую-нибудь машину или такси и приехать с "вещами" к нему,
Молокову,  на квартиру.  Лучше всего, пожалуй, явиться на базу между двумя и
тремя часами ночи.
     - Будете уходить, - воровато напутствовал завскладом, - не забудьте все
залить одеколоном:  ни  одна собака не возьмет.  Голыми руками ни к  чему не
прикасайтесь.  Возьмите это, - он протянул Ертаю две пары перчаток и бутылку
тройного одеколона.  Потом,  уже на улице по пути к ресторану сунул в карман
Корзухину тяжелую связку складских ключей.
     Засиделись допоздна.  Ушли,  когда  начали гаснуть люстры привокзальной
площади,  почерневшей от  беспрерывна моросящего дождя.  Молоков  дал  Лешке
измятую трешку -  на такси. Сказал на прощанье: "Бывайте здоровы, хлопцы!" -
и, тяжело шлепая но лужам, побежал к троллейбусу. Парни остались одни.
     Они бродили неподалеку or базы по подъездным путям,  и холодные струйки
дождя скатывались по  их лицам.  Желтые глаза фонарей разрывали черную,  как
мазут, ночь, тускло поблескивали рельсы.
     - Ну,  что,  Лешка,  опять мы с  гобой,  вроде за старое...  -  нарушил
молчание Ертай.  -  Часы,  значит, часики? А потом что? Ты знаешь, что будет
потом?!  - Он кричал, не сдерживая себя, и теребил друга за рукав ватника. -
Суд!  Колония!  А на кой черт мне все это нужно?  У меня другие планы.  Хочу
жить,  как все,  честно,  и  плевать я  хотел на  твоего Молокова.  Слышишь,
плевать!
     - Заткни глотку.  Мне это тоже вроде бы ни к чему.  А этот гад такой же
мой, как и твой, - отрезал Корзухин и пожалел о том, что сегодня не пошел на
танцы в  клуб  вагонников;  и  Нина там,  наверное,  танцевала с  кем-нибудь
другим.
     Не   сговариваясь,   они  побежали  по  извилистой  улочке  к   широкой
магистрали,  по  которой ни  днем ни ночью не стихало движение машин.  Лешка
чуть не попал под колеса,  останавливая запоздавшее такси,  и  очутившись на
заднем сиденьи, торопливо проговорил:
     - В милицию, только быстрее.
     - Вам  в  какую?  -  спросил  шофер,  с  удивлением взглянув на  ночных
пассажиров.
     - Лучше всего в областную,  -  ответил Ертай.  Он заворочался на месте:
мешала сидеть бутылка тройного одеколона, неловко засунутая в карман брюк.



В.ШИЛЯЕВ

ИЛЬИН МЕНЯЕТ ХАРАКТЕР


     В этот день,  как и всегда, невысокая, крепко сложенная фигура капитана
Тишкина появлялась то  на  мебельной фабрике,  то  в  столовой.  Заключенные
здоровались  с  Николаем  Михайловичем приветливо,  с  уважением.  Знали:  с
открытым сердцем,  с  добрыми намерениями приходит к ним этот человек.  Если
что-то не ладится на работе или тяжело на душе,  к  нему можно обратиться за
советом. И он всегда поможет.
     За многочисленными своими делами капитан не забывал об Ильине.  Это был
один из трудных заключенных,  слывший злостным тунеядцем. И вот сегодня этот
лоботряс не вышел на работу, отлеживается в общежитии.
     Вернувшись в  свой  кабинет,  Тишкин  первым  делом  раскрыл  тетрадь с
заметками об Ильине. Еще раз перечитал их. Ильин трижды судим, последний раз
- за  побег  из  места  ссылки.  В  местах заключения отказывается работать.
"Наказаниями его вряд ли перевоспитаешь,  -  размышлял Тишкин.  -  Он к  ним
привык. Нужна иная мера. Но какая?"
     Тишкин вышел из кабинета с  листом бумаги в руке,  свернутым трубочкой.
Прошел прямо в  жилую секцию.  Там было пусто,  только в  углу сквозь спинку
кровати виднелись чьи-то ноги. Это дремал Ильин.
     Почувствовав на  себе  пристальный взгляд,  заключенный приподнял веки.
Настороженность, готовность к отпору появились в его глазах.
     - Здравствуйте, Ильин.
     - Здравствуйте,  гражданин начальник,  -  процедил заключенный и нехотя
поднялся,  протирая глаза.  - Наказывать пришли? Виноват. На работу не хожу,
чифир принимаю...
     - Очень хорошо,  что  вы  сознаете свои проступки,  -  спокойно ответил
капитан.  -  Только я не наказывать пришел.  На производстве обойдутся и без
вас. Какой от вас прок!..
     По лицу Ильина было видно, что он удивлен.
     - Да-да, - продолжал Тишкин. - Не наказывать вас я пришел, а пригласить
прогуляться.  Посмотрите,  день-то какой солнечный.  А вы в душном помещении
чахнете. Вставайте, подышим свежим воздухом.
     По-прежнему недоверчиво глядя на капитана, заключенный встал и вместе с
ним направился к выходу.
     На  крыльце они закурили,  затем неторопливо зашагали по  дорожке между
бараками.  Заключенный шел молча,  думая о чем-то своем.  Они поравнялись со
стендами наглядной агитации. Возле пустой витрины Тишкин остановился. Достал
из кармана кнопки, попросил:
     - Помогите прикрепить.
     Ильин  приложил к  щиту  верхний край  листа  бумаги,  вогнал  кнопки в
фанеру.  И  только  потом  бросил  взгляд  на  плакат.  Крупными буквами над
карикатурой было выведено: "Позор тунеядцу Ильину".
     Заключенный побагровел, с минуту молчал и вдруг рассмеялся.
     - Это что, самокритика, гражданин начальник?
     - Я знал, что вы умный парень, - ответил Тишкин, - правильно воспримете
критику.
     - Умные в колонии не сидят, - заметил осужденный. Но чувствовалось, что
слова начальника ему пришлись по душе.
     - От вас зависит,  - убежденно произнес Николай Михайлович, - последний
срок отбываете или нет.  В честной жизни есть место каждому. Посмотрите, как
живет большинство заключенных,  -  продолжал Тишкин. - Они не теряют времени
зря. Приобретают специальности, учатся в школе.
     Капитан взглянул на Ильина.  Тот стоял наигранно равнодушный, но слушал
внимательно.
     - Копаются целый день в стружке, - пренебрежительно процедил Ильин.
     - А  ну,  пошли на производство,  я вам покажу,  как там "копаются",  -
сказал Тишкин тоном, не допускающим возражений.
     Отступать  было  поздно.  Ильин  пожал  плечами  и  согласился идти  на
мебельную фабрику.  Капитан Тишкин водил его из  цеха в  цех,  рассказывал о
людях,  о  том,  как  они  трудятся,  как становятся на  правильный путь.  В
столярной мастерской осужденный замедлил шаг, в глазах его загорелся огонек.
Это не ускользнуло от внимания Николая Михайловича.  "Нет, не пропащий Ильин
человек", - подумал он. Возле склада готовой продукции остановились:
     - Вот  представьте себе,  что в  эти вещи вложен и  ваш труд.  Купит их
какой-нибудь труженик,  добрым словом помянет вас.  Ведь  вы  не  горе,  как
раньше, а радость принесете в его дом. Так-то, Ильин.
     Прошла неделя.  Все это время Тишкин не выпускал из поля зрения Ильина.
Тот выходил на производство каждый день, но работал лениво. Капитан понимал,
что заключенный все еще находится в состоянии апатии,  безразличия ко всему,
что его окружает. Видимо, нужно было чем-то всколыхнуть его.
     Николай Михайлович вспомнил:  как-то в разговоре Ильин обмолвился,  что
из всей родни у него в живых осталась только сестра, но и о той давно ничего
не  известно.  "Хорошо бы  разыскать ее",  -  подумал Тишкин.  И  он  послал
несколько запросов.
     А  между тем Ильин в  очередной раз сорвался:  обругал ни за что ни про
что мастера, бросил работу. Тут же в цехе члены бригады устроили собрание.
     - Ты   что,   -   возмущались   заключенные,   -   хочешь   по-прежнему
бездельничать?  За чужой счет жить?  То ему табачку дай, то сахарку. Хватит.
Не будешь работать - не жди спокойной жизни.
     После собрания Тишкин разыскал Ильина.  Заключенный сидел на  скамейке,
понурив голову. Капитан присел рядом.
     - Они же вам добра хотят.
     - Сволочи! - выругался Ильин. - Своего жрут.
     - А вам больше нравятся тунеядцы и их подпевалы?  -  спросил Тишкин. Не
дождавшись ответа, продолжал: - Те не ругают. Но им наплевать и на вас, и на
ваше будущее.  Бригада же хочет, чтобы вы стали работящим человеком. Да, что
говорить...  -  капитан поднялся,  поправил фуражку.  -  Зря, видно, я о вас
хлопотать начал.
     - Насчет чего? - поднял голову заключенный.
     - Договорился с начальником, что вас столярному делу учить будут.
     Ильин помолчал с минуту и тихо сказал:
     - Я буду, гражданин начальник, учиться на столяра.
     Он  сдержал  слово:  пошел  в  столярную мастерскую,  стал  старательно
овладевать специальностью.  Наблюдая  за  Ильиным  на  производстве,  Тишкин
видел, как преображается этот человек во время работы.
     "Надо бы  к  общественной жизни его  приобщить,  да  не  все  сразу,  -
рассуждал  Тишкин.   -  Трудно  ему  переламывать  свой  характер.  Долго  в
нарушителях ходил".
     В  один  из  дней  Николай Михайлович получил долгожданную телеграмму и
выехал на станцию. Вернулся вместе с худенькой молодой женщиной. Проводил ее
в комнату общих свиданий, а сам прошел в свой кабинет.
     - Звали, гражданин начальник? - приоткрыл дверь Ильин.
     - Да, заходите, садитесь.
     Заключенный  пристроился  на  стуле  напротив  Тишкина,   вопросительно
посмотрел на капитана.
     - Вы как-то говорили,  -  произнес Николай Михайлович,  - что никого из
родных у вас нет. Так вот ваша сестра нашлась, приехала сюда.
     - Шутите, гражданин начальник? - Ильин взволнованно вскочил.
     - Разве этим шутят,  -  капитан тоже встал,  прошелся по комнате. - Тут
дело в другом.  Что я ей скажу о вас? Хвалить пока не за что, а ругать вроде
неудобно.
     - Не говорите ей о моем прошлом,  -  голос заключенного дрогнул. - Я на
нем крест ставлю.
     Николай Михайлович легонько подтолкнул Ильина к выходу:
     - Идите! Сестра ждет вас в комнате свиданий.
     - Спасибо! - уже из-за двери крикнул Ильин.
     Шло время.  Разговор с сестрой,  ее письма помогли Ильину разобраться в
своих  ошибках.  Он  начал  интересоваться жизнью  коллектива,  записался  в
библиотеку.  Теперь после работы его всегда можно было встретить с  книгой в
руках.  Новый,  светлый мир открывался его глазам.  Впервые он почувствовал,
что вокруг много интересного.
     Ильин  успешно  освоил  столярное  дело   и   вскоре  стал  передовиком
производства.  Особенно ему запомнился день,  когда он  впервые перевыполнил
норму.   После  работы  увидел  "Молнию":  "Сегодня  столяр  Ильин  дал  120
процентов!"
     Однажды Тишкин встретил Ильина возле клуба. Поинтересовался, как дела.
     - Письмо  от  сестры  получил вчера,  -  сказал заключенный.  -  Пишет,
договорилась на фабрике... Как выйду на свободу, примут меня на работу.
     - Ну, и что вы решили?
     - Буду жить у сестры, честно жить и работать, - твердо ответил Ильин.
     Каждый думал о своем.  Ильин - сейчас уверенно о своем будущем. Капитан
пока еще с тревогой и некоторыми опасениями:  парень меняет характер,  и еще
немало трудностей на его пути.



П.ВИТВИЦКИЙ,
                     подполковник внутренней службы,

В.ШИЛЯЕВ

СТАВКА НА ДОВЕРИЕ


     - Вам бы только измываться!  -  кричал мальчишка,  вырываясь из крепких
рук воспитателя.
     - Вот, Ислам Гаффарович, - выпалил запыхавшийся лейтенант, - опять этот
герой в карты играл.
     - Ну и  играл!  Ну и  наказывайте!  -  и мальчишка вдруг заревел дико и
истерично.
     Высокий молодой лейтенант, немного отдышавшись, подошел к столу и налил
в  стакан  воды.  Но  в  один  миг  от  капризной  мальчишеской руки  стакан
разлетелся вдребезги.  Подполковник Ислам Гаффарович Саттаров взял со  стола
графин:
     - На-ка, друг, и этот сосуд хлопни. Ну что, не желаешь? Тогда садись...
     Подполковник открыл шкаф, достал оттуда шахматы.
     - Давай-ка сразимся! Ты же, как мне известно, чемпион класса.
     Мальчишка  растерянно кивнул  головой.  Шмыгая  носом  и  подозрительно
поглядывая на  начальника,  сделал  первый  ход.  Сражение длилось несколько
минут. Подполковник решительно встал из-за стола.
     - Играешь-то, брат, пока не очень. Спешишь. А тут думать надо...
     Вплотную подошел к подростку, положил на его хрупкое плечо руку.
     - По дому, поди, соскучился? А?
     - Нет у меня дома! И никого нету! - взъерошился парнишка.
     - Ну что ж, тогда иди.
     - В штрафной, что ли? - покосился мальчуган.
     - Зачем же? В общежитие. Иди, отдыхай.
     Парнишка стремглав выбежал из кабинета.
     "Как найти дорогу вот к  такому?  Как счистить с  его души уже успевшую
накопиться плесень?  А может быть, ты не за свое дело взялся, Ислам? Учился,
хотел стать журналистом. Ну и продолжал бы работать в газете... "
     Новый день заглядывал в  окна,  а  начальник колонии все  думал,  искал
пути-дорожки к  сердцу трудного подростка.  Оно было словно наглухо закрытая
дверь.
     В  колонии Генку Кулакова звали Жмотом или  Кулаком.  Клички пристали к
нему. Генка не обижался: он действительно был скуп и ленив. До колонии жил в
детдоме.  Часто  убегал  из  него,  снова  попадал в  сомнительные компании,
участвовал в кражах.  Последний раз, убежав из детдома, работал в колхозе на
сборе яблок. И это ему надоело. Украл велосипед, и вот результат: оказался в
колонии...
     После  столь  бурной  встречи с  начальником колонии Генка  недоумевал:
"Почему не наказали?"  Думал о Генке и Саттаров.  Беседовал с воспитателями,
производственниками, вновь и вновь просматривал их дневники. Он, Точно врач,
старался установить диагноз и назначить эффективное средство лечения.
     "Генка стремится к  полной свободе действий,  -  размышлял Саттаров.  -
Конечно,  можно  заставить его  подчиниться.  Но  какова  от  этого  польза?
Мальчишка будет выполнять поручения из-за боязни быть наказанным".
     Вскоре на имя Саттарова пришло письмо.  В нем говорилось,  что Геннадий
Кулаков в  детский дом  был  отдан  в  1961  году,  а  фамилия его  приемных
родителей Федоровы.  "Очень  хорошо!"  -  подумал Саттаров.  Генкина история
начинала проясняться.
     Ответное письмо на  имя Федоровых Саттаров сел писать вечером,  когда в
колонии установилась тишина.  На  бумагу  легли  ровные строчки:  "Уважаемые
родители!  Мы  благодарны вам..."  Саттаров потер виски:  "Чем же порадовать
Генкиных родителей?"
     Раздумья прервал влетевший в кабинет воспитанник Борис Бутенко.
     - Ислам Гаффарович! Опять Кулаков в карты затеял...
     - Хорошо, разберись.
     "Генка,  Генка, что же делать с тобой? Опять организовал, опять затеял.
А  что если?.."  Ислам Гаффарович отложил начатое письмо.  "А что если,  как
говорил Макаренко, соединить огромное доверие с огромным требованием".
     ...В свое назначение командиром отряда Генка поверил не сразу.  Подойдя
к знакомой двери кабинета начальника колонии,  почувствовал, как часто-часто
забилось сердце.
     - В отряде -  будущие столяры,  -  сказал Ислам Гаффарович, - там нужна
командирская воля. Мы вот здесь посоветовались и решили тебя назначить...
     За новое дело Генка взялся горячо, ребята его слушались. Сам он работал
наравне с  другими,  старался в  грязь лицом не ударить.  Однако с  учебой у
Генки не клеилось.
     Как-то  колонию  посетили заслуженные люди.  Были  среди  них  и  Герои
Советского  Союза.   Ребята  плотным  кольцом  окружили  гостей,  посыпались
вопросы.
     - Да...  Это  люди!  -  восхитился Генка,  зайдя  после этой  встречи в
кабинет  Саттарова.  Ислам  Гаффарович заметил,  как  у  парнишки заблестели
глаза.
     - Чтобы  стать таким,  надо  много учиться,  -  сказал Саттаров,  делая
строгое лицо.  - А ты вот, брат, в хвосте плетешься. Командовать умеешь, а с
арифметикой не в ладах.
     Генка нахмурился:
     - Зря  вы,   Ислам  Гаффарович,   не  в   любимчиках  Кулаков,   вот  и
придираются...
     - Ну?  Вот это новость!  Хорошо,  Геннадий, я поговорю с учителями. Да,
вот что еще,  -  остановил Генку начальник колонии, помоги, брат, размножить
нам песни для хорового кружка.
     - Пожалуйста! - решительно ответил Генка.
     Когда все собрались у  большого стола,  Саттаров положил на стол чистую
бумагу.  Николай Гладышев стал диктовать.  Саттаров писал наравне со  всеми.
Поставив точку,  он  положил свой  листок в  общую  стопу,  затем передал ее
Кулакову и попросил его проверить.
     Генкины щеки зарделись,  когда он  увидел,  что его запись сделана хуже
других.  Дождавшись,  когда ребята ушли из  класса,  Генка достал из кармана
свой измятый листок и, не глядя на подполковника, спросил:
     - Ислам Гаффарович, а на дополнительные уроки можно?..
     - Конечно!  От них лишь одна польза.  Да и  меня не забывай,  сообщай о
своих успехах. Я сам в твоем дневнике расписываться буду.
     Поначалу шефство начальника колонии тяготило Генку. Но потом он привык,
стал заходить к нему чаще.  Иногда они, как равный с равным, спорили, играли
в  шахматы.  Это  льстило Генке:  как-никак,  начальник -  шахматист первого
разряда!
     Генка в последнее время здорово изменился. Взгляд у него стал открытым,
доверчивым.
     "Оказывается,  ты даже очень симпатичный,  рыжий чертенок", - с улыбкой
подумал однажды о нем Саттаров,  когда Генка сидел перед ним, раздумывая над
очередной шахматной партией.
     Но  вот  опять  случилось ЧП:  Генка  подрался,  нанес побои мальчишке.
Виновник предстал перед собранием.  Кулаков стоял,  опустив голову, щеки его
румянились.
     - Гнать его с командирства! - неслись из зала голоса.
     "Значит,  ставка  на  доверие проиграна",  -  думал  Саттаров,  сидя  в
президиуме.
     - Не  виноват Генка.  Зря вы его!..  Это выкрикнул худенький мальчишка,
Леха  Воробейчик.   Он  даже  растерялся,  почувствовав,  что  стал  центром
внимания.
     - Я был рядом,  -  краснея и запинаясь,  продолжал Воробейчик,  - Генка
подошел к доске,  ну к той, где списки, когда посылки приходят. А Витька так
ехидно и  скажи ему:  "Побираться пришел?"  Ну,  значит,  Генка и двинул ему
оплеуху.
     Зал приутих. За Лехой высказались и другие свидетели конфликта. Картина
прояснилась.  И все же собрание предложило:  отстранить Геннадия Кулакова от
руководства отрядом сроком на один месяц.
     Шло  время.  Отзвенела ручьями весна,  наступило жаркое лето.  Срывов у
Генки больше не  было,  его восстановили на  прежней должности,  обязанности
свои он выполнял добросовестно.
     Однажды утром, попрощавшись с Генкой, Саттаров уехал на вокзал, сказав,
что служба заставляет его покинуть колонию на несколько дней.
     На  второй день он  вышел из  поезда на  небольшой станции.  Здесь жили
приемные Генкины родители.
     Дверь открыла худенькая средних лет женщина,  за  ней,  на ходу надевая
пиджак,  вышел  высокий грузноватый мужчина.  Крепко  пожав  Саттарову руку,
пригласил пройти в  комнату.  Узнав,  что  он  начальник колонии,  полез  за
папиросой.
     - Да,  махнули рукой на мальчишку,  - прервал он неловкое молчание. - А
я, грешным делом, даже Ломброзо вспомнил... Разрешите все по порядку.
     Вот  что  узнал  Саттаров,  слушая этого добродушного,  словоохотливого
человека.
     Отец Генки -  вор,  мать,  больная женщина,  от побоев мужа скончалась,
когда сыну  едва исполнилось три  года.  Федоровы жили неподалеку,  детей не
имели. Решили усыновить Генку...
     При  этих  словах  женщина,  сидевшая рядом,  закрыла  глаза  платком и
поспешно вышла в другую комнату.
     - Вот так всегда, - сказал Федоров, кивнув в сторону жены. - А особенно
много слез после вашего письма...
     Итак,  Генка  рос  послушным мальчуганом,  любил  читать,  даже  стишки
сочинять пробовал. Но вот когда перешел в пятый класс, его словно подменили.
Посыпались двойки.  Стал убегать из дома.  Ни ласка, ни наказание - ничто не
помогало.
     А  потом Федоровых вызвали в  детскую комнату милиции.  Там  они узнали
страшную новость: Генка с дружками украл в магазине карманные фонарики.
     Федоров замялся.
     - Ну,  знаете,  что за это бывает. Я взялся за ремень... Думал поможет,
но получилось наоборот:  мальчишка не пришел ночевать. Валялся на чердаке. Я
его притащил домой,  а  у  него из кармана нож и часы выпали.  "Где взял?" -
спрашиваю. А он в ответ: "Не твое дело".
     Стали допытываться,  почему мальчишка бывает таким озлобленным. Узнали.
Тайна,  как  говорится,  открылась.  Незадолго наша  соседка  очень  любезно
пригласила Геннадия к себе, угостила чаем и все расспрашивала, как мы к нему
относимся.  И вот "открыла ребенку глаза..." Узнав,  что мы ему не родители,
Генка стал куролесить.
     Федоров, ткнув окурок в пепельницу, продолжал:
     - Последнее время мы  день  за  днем перебирали те  десять лет  жизни с
Генкой...
     Вернувшись в колонию, Саттаров пригласил к себе Генку.
     - На, читай, - сказал он, протягивая мальчишке письмо. - Читай вслух.
     Генка молча развернул листок.
     "Сынок!  -  глотая слова, начал он. - Мы рады, что ты хорошо учишься...
Ждем того дня, когда вернешься домой. Пиши почаще. Твои мама и папа".
     Саттаров взглянул на Генку:  по бледным щекам мальчишки текли слезы. Но
Генка быстрым движением смахнул их.
     В  один из зимних дней Генка зашел в кабинет к Саттарову прощаться:  за
ним  приехали его родители.  Дописывая рекомендательное письмо руководителям
мебельной фабрики,  Ислам Гаффарович невольно отметил, взглянув на Генку: "А
вытянулся-то как! Совсем взрослым стал". А вслух сказал:
     - Удачи тебе, парень! Как говорят моряки, ветер в корму.



Н.ЯНИНА

РУКА НАДЕЖДЫ


     В дверь стучали настойчиво,  нетерпеливо. Было раннее утро, и Ирина еще
лежала в  постели.  Она ждала телеграмму еще вчера и даже позавчера,  знала,
что  будет  этот  утренний  стук  почтальона,   но   сейчас,   услышав  его,
растерялась,  потому что за эти дни она так и не приняла решения.  Вскочив с
кровати и путаясь в рукавах халата, она поспешила к двери.
     На   лестничной  площадке  стояла  молоденькая  девушка  со  вздернутым
носиком.
     - Что это вы так?  -  сказала она,  посмотрев на Ирину. - Я ведь больше
людям радость приношу...
     Стуча каблуками, девушка сбегала по лестнице. "Радость ли?" - проводила
ее  взглядом Ирина все с  тем же  страдальческим выражением на лице.  Она не
торопилась распечатать телеграмму,  ей  казалось,  что  она и  так все знает
слово в слово. Ее беспокоила теперь одна мысль - что делать?
     В  распахнутые  створки  окна  хлынул  поток  свежего  воздуха.   Ирина
постояла, немного успокоилась, задумалась. В глубине души начали зарождаться
колебания.  "Нет,  нет!  Никаких встреч! Все кончено", - решительно пресекла
она свои мысли.
     Ирина присела к  столу,  надорвала бланк.  Буквы прыгнули и  улеглись в
строчки: "15 часов поезд 55 Сергей".
     Ее  поразила эта сухость.  Теперь Ирина могла признаться себе,  что она
ожидала другого.  Не было ни просьб,  ни уговоров. Телеграмма оставалась той
обещанной телеграммой...  Да  и  что  она  могла добавить к  его  письму?  И
все-таки Ирине стало не по себе:  от телеграммы веяло черствостью,  и она не
могла понять и объяснить себе скупость текста.  Она сидела,  сжимая ладонями
виски.  "А  может быть,  все это к  лучшему?  Не  надо раздумий...  не будет
сомнений". Нет, не надо, - решила вдруг она.
     Она подошла к  плите,  чтобы приготовить кофе.  В  соседней квартире на
полную  мощность  гремел  репродуктор.  Передавали утренний концерт.  Лилась
знакомая  мелодия.  На  лестнице слышались торопливые шаги.  Кто-то  куда-то
спешил. Шла обычная жизнь пробуждающегося дома. Только не было жизни у нее и
у Сергея.
     Неожиданно ей захотелось узнать, где он теперь. Она подошла к телефону.
Справочное долго не отвечало.  Наконец,  ей ответили, когда прибывает поезд.
Ирина присела на подоконник.  О чем он думает,  подъезжая?  Чувствует ли он,
что их встреча не состоится? Он, конечно, не думает об этом. Он надеется. Ну
и пусть! А я уже решила - встречи не будет!
     Из  ящичка стола она вынула конверт с  листами исписанной бумаги -  это
письмо. Развернула и (в который раз!) пробежала по знакомым строчкам.
     "Ирина!  Я  освобожден.  Если в твоей жизни ничего не изменилось за эти
два года, я прошу тебя прийти на вокзал. О проезде сообщу телеграммой. Я еду
на далекое строительство -  пески, жара... Но страшно не это. Страшно, что я
теперь один.  Ты мне нужна,  Ирина! Мне нужна твоя помощь, потому что трудно
без тебя.  Два года...  Как много я  передумал за это время о  нас!  Ты была
права,  тысячу раз права во всем.  Как глупо испортил жизнь!  Но я верю, что
еще не поздно. Помоги мне, пожалуйста, Ирина. Буду ждать на вокзале".
     Она свернула лист и мелко изорвала его.  "Нет,  Сергей,  поздно! Что ты
думал раньше?  Женское самолюбие?  О, да! Ты тогда противился каждому слову.
Ты  негодовал.  Ты  принимал за оскорбление любые мои замечания.  И  это ты,
презрительно кривя губы,  бросал:  вос-пи-та-тель-ни-ца!  А твои захмелевшие
друзья:  "Эй, Сергей, у тебя не жена, а чисто Макаренко..." А ведь все могло
быть иначе. Но теперь поздно, Сергей!"
     Тоненькая струйка воды с шипением вырвалась из крана.  Ирина пропустила
ее между пальцев,  потом,  набрав полную пригоршню, ополоснула разгоряченное
лицо.
     Ей уже не хотелось думать о Сергее. Через несколько часов поезд промчит
его и  вместе с  этим промчится ее  смятение.  Больше Сергей не  напишет ей,
Ирина это хорошо знала.
     ...Шумная детвора окружила ее. Они цеплялись и льнули к ней, как только
Ирина  входила в  ворота  детского сада.  Сейчас  перед  ногами  вертелась с
огромным бантом Наташа,  несся прямо на Ирину с  пропеллером Боря,  а  Катя,
подбрасывая мяч,  забегала вперед. Потом она увидела Славика Петухова (такая
"обзыватистая  фамилия"),   он  бежал,  спотыкаясь.  Славик  растолкал  всех
ребятишек и  очутился возле Ирины.  Чем-то он напоминал ей Сергея.  Ирина не
задумывалась чем,  но всякий раз, когда она сталкивалась со Славиком, словно
что-то обрывалось внутри.
     - Что тебе,  Славик?  -  спросила Ирина,  чувствуя как больно сжимается
сердце. Шестилетний мальчуган взял ее за руку.
     После завтрака Ирина выстроила детей на  прогулку.  Она  уже  собралась
выводить их,  как за спиной послышались возня и шум - это Славик выскочил из
середины и стал впереди.
     - Славик загородил меня, - пропищала, потряхивая бантом, Наташа.
     - Славик, встань на свое место! - сказала Ирина.
     - Я хочу впереди,  -  заупрямился Славик.  Время шло, детвора не любила
стоять на месте, кое-кто уже пытался улизнуть из строя, и Ирина уступила.
     - Пусть Славик немного побудет в первой паре.
     Они  пересекли пыльную улицу  и  вышли  на  асфальт тротуара.  Большой,
облицованный розовыми плитами  дом  стоял  на  пути,  сверкая  бесчисленными
окнами.  "Солнечный", - как называл его в мечтах Сергей. Дом достраивали уже
без него.
     Ирина замедлила шаги -  вот  то  место,  где произошла первая встреча с
ним.  С  озорными серыми глазами,  он гибко вынырнул из-за забора (дом тогда
только начали строить) и остановил детей.
     - А вы, случайно, не к нам на помощь?
     Строй  распался,  ребятишки окружили его.  Сергей  отвечал на  какие-то
вопросы,  а сам бросал взгляды на Ирину.  И все это он сделал из-за нее, она
поняла сразу.  И нарочно безмолвно стояла в стороне. Потом ей долго пришлось
уговаривать детей встать в строй. А он, смеясь, точно любуясь своей работой,
сказал Ирине:
     - Вот видите, что наделал? Невоспитанный! Вы бы не занялись мной?
     - Надо подумать!  -  в тон ему ответила она.  -  Но могу прямо сказать:
неприлично останавливать на улице незнакомых людей...
     Он рассмеялся:
     - Ха!  Да вот уже целый месяц я  с вас глаз не свожу.  Вот с этих лесов
ваш двор у меня, как на ладони...
     Ирина поймала на себе недоуменные детские взгляды.  Она стояла у  этого
дома,  остановились рядом и дети. Теперь они смотрели в ожидании на нее: она
уж слишком долго молчала.
     - Славик, заверни за угол! - спохватилась она.
     Полквартала  занимало  строительство  нового  дома.  Справа  от  забора
виднелась небольшая площадка,  густая низкая трава  зеленела на  ней.  Ирина
направилась туда.
     На  лесах,   принимая  плиты,  суетились  рабочие.  Высокий  блондин  в
клетчатой блузе,  размахивая руками, что-то приказывал, потом делал какие-то
пометки в  блокноте.  "Как  Сергей...  -  мелькнуло у  Ирины,  -  прораб или
инженер... Ну вот и обошлись, Сергей, без тебя... А ты тогда думал... "
     Высокий блондин,  насвистывая и  поглядывая на Ирину,  начал спускаться
вниз. Ирина хлопнула в ладони и сказала:
     - Дети,  подойдите ко  мне!  Я  хочу,  чтобы вы посмотрели на тот кран!
Видите, как он легко справляется с таким огромным грузом...
     - Славик толкнул меня, - захныкала Верочка.
     - Славик, что это такое? - строгим голосом спросила Ирина.
     - Мне не было видно, - невозмутимо ответил Славик.
     - Но нельзя же толкаться, - сказала Ирина. - А теперь, дети, побегайте,
поиграйте...
     Она присела на пень от недавно срубленного дерева:  строителям готовили
и этот участок, у забора уже лежали плиты и доски.
     Ирина испытывала смутное недовольство собой,  что-то  у  нее  сегодня с
группой не ладилось. Она попыталась разобраться в себе, задумалась, прикрыла
глаза и увидела лицо Сергея. "Еще не поздно, Ирина! Помоги мне, Ирина!"
     - Толик упал в яму! Толик упал в яму!
     - Что-о?  -  Ирина  поднялась.  Перепуганные ребятишки толпились вокруг
нее.
     Яма была неглубокая,  но всякий раз, как только Толик хватался за края,
пытаясь вылезти, комья глины вместе с травой обрывались.
     - Дети,  ваш товарищ просит о помощи, так почему же вы ему не поможете?
Вот ты,  Славик!  Ты большой и сильный...  Подай руку Толику. А чтобы Славик
тоже не свалился,  ты,  Петя, возьмись за Славика, а за Петю пусть возьмется
Юра. Помните, как в "Репке"? А ну, давайте попробуем.
     Через минуту Толик вылез из ямы.
     - Дети,  будем строиться! - Ирина подняла руки вверх и помахала ими. За
спиной опять раздался крик.  Славик ссорился с Юрой и Катей,  они не пускали
его впереди себя.
     - Славик,  сейчас ты  не  пойдешь первым.  Найди  себе  кого-нибудь для
пары...  - Ирина проговорила тоном, не допускающим возражения. Она взяла его
за руку и отвела в сторону.
     - Ни с кем не пойду! Не пойду, не пойду! - затопал он ногами. "Когда он
стал таким капризным?" -  думала Ирина. Она старалась казаться спокойной. "И
потом, какое тщеславие у ребенка?"
     - Хорошо, Славик! Тогда ты пойдешь со мной вне строя...
     Ребятишки парами двинулись по улице.
     Вот тогда Сергей так же топал ногами и кричал:
     - Не  пойду!  Больше не  пойду!  У  меня диплом,  я  имел право на  эту
должность, а кого выдвинули? Какого-то заочника... Подумаешь - стаж!
     Хотелось быть во что бы то ни стало впереди, даже за счет других.
     У  него  появились  такие  же  "независимые и  энергичные" друзья.  Они
засиживались до  полночи за выпивкой,  лицемерно поносили главного инженера,
кляли  начальника  отдела  кадров.  Ирина  бурно  вмешивалась.  Покачиваясь,
вставал Сергей, ударял кулаком по столу:
     - Хватит!  Своего ума палата!  Вос-пи-та-тель-ни-ца! Ты своих ребятишек
там воспитывай, а не меня...
     Развязка пришла очень скоро.  Напившись,  он  учинил дебош с  телесными
повреждениями.  И  друзья не спасли -  дружно забыли о нем и исчезли.  Хотя,
конечно, вину его не отбросишь.
     Строй детворы растянулся. Ирина остановилась, подождала.
     - Славик, ты можешь помочь своим товарищам! Хочешь? Встань в конце и не
давай им отставать...
     Привычную  тишину  окраинной улицы  нарушил  гудок.  Ирина  вздрогнула.
Гудок, разумеется, был не паровозный, но она все равно взглянула на часы. До
прибытия поезда оставалось около двух часов. Ирина не заметила, как ускорила
шаги.  Детвора едва поспевала за  ней.  На перекрестке она оглянулась.  Чуть
поотстав от нее, ребятишки шли ровными парами: Славик не давал растягиваться
задним. Она пропустила всех мимо себя и задержалась около Славика.
     - Ты молодец! - Ирина опустила руку на вихрастую головку.
     Она  не  помнила,   как  провела  обед,  как  укладывала  детей  спать.
Надоедливо  стоял  в  ушах  стук  колес.  Ирина  уже  не  могла  ни  на  чем
сосредоточиться. Мысли были обрывочны, беспокойны.
     В  спальне стояла тишина,  дети засыпали.  И только Славик что-то долго
ворочался в своем углу.
     - Ирина Петровна!  -  шепотом позвал он ее и, приподнявшись на постели,
поманил Ирину рукой.  Она осторожно прошла между кроватями и наклонилась над
ним.
     - Ну что ты, Славик?
     - Я  хочу вам что-то  по  секрету сказать...  -  Славик протянул руки и
обнял Ирину за шею. Она почувствовала необычный прилив нежности.
     - Ну говори! - укрывая его, Ирина села на кровать.
     Поезд уже прибыл на вокзал.  Стоянка двадцать минут. С перебоями бьется
сердце.
     - Я теперь всегда буду всем помогать...  -  Славик с торжеством смотрит
на Ирину.  Она стискивает его голову и быстро-быстро осыпает лицо поцелуями.
Еще минуту назад она не думала,  что этот ершистый, упрямый, неугомонный, не
всегда понятный мальчишка,  чем-то  напоминающий ей  Сергея,  так просто все
поможет разрешить.
     - Славик, обещай мне уснуть. - Ирина строго и серьезно смотрит на него.
Поспешно встает с постели.
     - Хорошо, Ирина Петровна...
     На перекрестке она поймала такси.
     - На вокзал! Скорее!
     Водитель видел взволнованное лицо Ирины и  не спрашивал ни о  чем.  Они
почти успели.  Сквозь решетку ограды Ирина увидела,  как покачнулись вагоны,
поплыли окна. Словно оглушенная, она выбежала на опустевший перрон.
     Не  зная  номера вагона,  она  рванулась по  ходу  набиравшего скорость
поезда.  Она тянулась взглядом к  окнам,  тамбурам.  Спотыкалась и  бежала -
только бы не отстать.
     Он  окликнул ее  из  последнего вагона.  На  бегу она  подняла голову и
увидела Сергея.  Свисая с последней ступеньки, он тянулся к ней рукой. Ирина
на секунду поймала его пальцы.
     - Я приеду... - задыхаясь, успела сказать она.



П.ВИТВИЦКИЙ,
                     подполковник внутренней службы

ЖИЗНЬ НАЧИНАЕТСЯ В ТРИДЦАТЬ


     В  тюрьму  Алексей  Ледяшкин попал  в  1946  году  за  хищение  хлебных
карточек.    Через   четыре   года   его    освободили.    Он    подался   в
Петропавловск-на-Камчатке,  но осел в Иркутске. Однако грабежи снова привели
его в тюрьму.
     О  свободе больше не  думалось.  Слепая озлобленность на  самого себя и
окружавших людей толкала на крайность: буду таким, чтобы все ползали у ног.
     Пять раз  судили Алексея.  В  тюрьмах и  колониях прошла его молодость.
Наступила зрелость.  Семнадцать лет он думал лишь о том,  где и что украсть,
кого обмануть. Его коварство и жестокость к людям не знали предела. За это и
кличку получил - "Леха-зверь". Воры безропотно подчинялись ему.
     Когда воров собрали в  одну колонию,  Ледяшкин впервые растерялся.  Сам
ходил в столовую, сам беспокоился о пайке.
     Однажды в барак вошла женщина. Коротко представилась:
     - Я начальник отряда, Нина Михайловна Налетова.
     Затем  подробно  рассказала  о   правах  и   обязанностях  заключенных,
сообщила, чем будут заниматься члены отряда.
     - Вечером,   -   закончила  Налетова,   -  политические  занятия.  Явка
обязательна.
     - А если я опоздаю? - съехидничал Лешка. - Что будет?
     - То, что бывает за нарушение режима.
     Женщина-воспитатель среди заключенных? Такого Ледяшкин еще не встречал.
"Поживем - увидим", - осторожно решил он.
     Соглашаясь идти  в  колонию,  где  собраны  воры-рецидивисты,  Налетова
знала, что придется нелегко. Многие из ее подопечных не выходили из штрафных
изоляторов, не раз совершали побеги, отказывались работать.
     Налетова еще  и  еще  раз  перелистывала дела.  Хотя бы  в  одном найти
светлое пятнышко,  зацепиться.  Не утешили и  личные встречи с заключенными.
Уклончивые надменные ответы и даже насмешки.  Порой не хотелось идти в зону.
С чего же начать?
     Навела   порядок  в   жилой   секции.   Регулярно  проводила  собрания,
политзанятия.  Но чувствовала:  в  работе с  заключенными требовалось что-то
новое,  необычное, что могло бы заставить думать, волноваться, переживать, к
чему-то стремиться.
     Как-то вечером Нина Михайловна вошла в секцию.
     - Садитесь поближе. Хочу интересную статью почитать.
     Заключенные нехотя повернулись в ее сторону.
     - О чем, начальница?
     - О добрых советских людях. Очерк писателя Сахнина "Чужие люди".
     Очерк взволновал Нину Михайловну,  и  она читала его несколько дрожащим
голосом. Сначала слушали плохо, потом увлеклись, притихли.
     - Не верю, - заявил Ледяшкин. - Так в жизни не бывает.
     - Давайте проверим,  - неожиданно предложила Налетова. - Напишем самому
Гришке Бродягину. Не ответит, обратимся в "Известия".
     На  второй день ознакомила заключенных с  текстом письма.  Согласились,
что оно пойдет от имени Ледяшкина.
     Ответ  ждали долго.  Алексей ходил петухом.  На  одном из  политзанятий
сказал:
     - Умер  ваш  Гришка  Бродягин.  Как  есть  умер.  Нет  еще  некролога в
"Известиях"?
     Но письмо все же пришло. Послушать его захотели даже из других отрядов.
Фроликов,  бывший вор,  долго рассматривал конверт. Искал подделки, Почтовые
штемпели отвергали сомнения.
     - Читайте, Алексей Иванович, - вручила письмо Ледяшкину Налетова. - Вам
оно адресовано.
     - Что читать? И так все ясно, - уклонился тот.
     - Читай, Леха, чего там! - зашумели со всех сторон.
     - Дайте я прочитаю, - вызвался Фроликов.
     Все притихли.
     "Здравствуй,  далекий и  незнакомый Алексей Иванович!  На  третий  день
получил твое письмо.  Ты  спрашиваешь,  правда ли,  что я  существую на этом
свете,  и  верно ли,  что  нашлись люди,  которые взяли к  себе беспомощного
инвалида.   Все  правда,   Алексей  Иванович!   Не  веришь,  приезжай  после
освобождения в  Новосибирск,  встретимся с  тобой.  Рассказывать о  себе  не
стану. Все так, как написано в газете.
     Читал твое письмо родным,  которые приютили меня.  Огорчились они,  что
ты,   молодой  человек,  в  тюрьме  находишься.  Дед  Осип  (ему  уже  скоро
восемьдесят)  сказал:  "Бродяга  твой  Алексей  Иванович,  вижу.  Непутевый,
наверно.  Не  верю,  чтобы  порядочный человек  в  такое  время  по  тюрьмам
прятался.  Благо,  не война,  а  то дезертира эдакого под полевой суд отдать
надо бы".  Когда я  заканчивал ответ,  дед снова подошел ко  мне и  заставил
написать: "Спроси у него, сукиного сына, когда вообще арестанты переведутся.
Знают ли они, вражьи дети, что мне из-за них коммунизма не дождаться".
     Не обижайся,  Алексей Иванович,  на эти слова.  Он старик очень добрый,
но,  видать,  обида  его  взяла,  что  некоторые люди  над  молодостью своей
глумятся.
     Пиши, Алексей Иванович. Желаю тебе скорейшего возвращения домой. А если
некуда ехать,  приезжай к нам. Деда увидишь, а с его помощью на производство
устроишься. Он авторитетный у нас. Гр. Бродягин".
     Ждали,  что скажет Ледяшкин. Но он молчал. По всему было видно, тронуло
письмо.  И, чтобы дать человеку собраться с мыслями, Налетова объявила: "Все
свободны, могут готовиться ко сну".
     По  личному делу Ледяшкин значился без  определенного местожительства и
рода занятий. Так на самом деле и было. Он помнил, что родился в Барабинске.
Отец и мать тоже Ледяшкины. Но что с ними, где они, Алексей не знал.
     Хорошо бы  найти  родителей.  И  Налетова пишет  письма в  горсовет,  в
милицию,  в адресный стол.  Ответы,  хотя и с большим опозданием, но пришли.
Да,  Ледяшкин  Иван  Иванович  и  Ледяшкина  Варвара  Степановна проживали в
Барабинске.  В  1936 году умерли.  Из милиции сообщили,  что в  городе живет
тетка Алексея,  Павла Ивановна Ледяшкина.  Нина Михайловна связалась с  ней,
попросила  рассказать  подробно  о   родителях  Алексея  и  прислать,   если
сохранилась, фотографию.
     Павла Ивановна отозвалась немедленно. Прислала и фотографию. Старую, но
еще отчетливую. На ней годовалый пухленький малыш. Из письма явствовало, что
"это есть сам Алешенька".
     Налетова  пригласила  Ледяшкина  к   себе   после   отбоя.   Он   вошел
настороженно, снял кепку.
     - Садитесь, Алексей Иванович. Как живете?
     - Устал жить.  Так устал,  мочи нет. Да и смысла в жизни своей никакого
не вижу.  Мне двадцать девять.  Выйду отсюда,  если доживу, будет сорок два.
Кому нужен?
     Он замолчал, поморщился и снова заговорил:
     - Теперь подобру хочу просить вас.  Не терзайте меня,  а заодно и себя.
Не глупый, понимаю ваше намерение: перевоспитать хотите. Ничего не выйдет.
     - У  меня  к  вам  совсем  другое  дело.  Тетка,  Павла  Ивановна,  вас
разыскивает.
     - Нет  у  меня теток.  Никого не  знаю.  Согласилась бы  тетка мой срок
разделить!
     - Это жестоко,  Алексей Иванович.  Тетка от вас ничего не требует.  Она
просто написала,  что  фотография у  нее  хранилась,  а  мать ваша,  умирая,
просила передать ее вам на память, когда взрослым будете.
     - Ну и пусть шлет.
     - Она прислала. - Нина Михайловна извлекла из стола конверт.
     Ледяшкин долго рассматривал фотографию.
     - Можно, я возьму ее с собой? - неожиданно попросил он.
     - Конечно, - согласилась Налетова.
     Овладев фотографией,  Лешка решил запрятать ее подальше. Не хватало еще
сказочками увлечься, нюни распустить.
     Но какое-то неосознанное чувство подталкивало его к воспоминаниям.
     Забравшись на сцену эстрады, он неторопливо закурил. Достал фотографию.
Глаза  открытые,   носик  вздернутый.   Особенно  выделялись  губы.  Алексей
улыбнулся:
     - Ну что смотришь, косоротый?
     И, не владея собой, стал целовать фото.
     Потом долго разглядывал кисть руки на фотографии. Это была рука матери.
     - Сильная была,  наверное,  -  подумал он о  матери.  -  Рука вон какая
большая...
     Грусть охватила Алексея.  Все, что осталось от его рода, от той большой
жизни, которая прошла где-то там, далеко, - только это изображение руки.
     Он  почувствовал себя  бесконечно несчастным.  Нахлынули всякие  мысли.
Уйти из жизни? Все равно не исправишь ее теперь.
     И  вдруг представил,  что  подумают об  этом люди.  Таких,  как он,  не
жалеют. Таких проклинают. Даже его дружки доброго слова не скажут.
     Еще  одна мысль не  давала покоя.  Как покончить с  прошлым?  Однажды в
тоскливую  минуту  даже  заявление  сочинил:  "Начальнику  отряда  гражданке
Налетовой.  Я,  Ледяшкин,  навсегда порываю  с  воровской жизнью,  а  посему
прошу... "
     Бред! Гнуть спину? Во имя чего? На его век дураков хватит. Другое дело,
освободили бы завтра - подумал бы еще. А среди волков жить - по-волчьи выть.
     В одиночестве провела этот вечер и Нина Михайловна.  Читала, готовилась
к политзанятиям,  думала о том, что через месяц исполнится двадцать три года
ее  работы в  местах заключения.  Вспомнила о  войне.  Ушел  на  фронт и  не
вернулся муж. Незаметно выросла дочь.
     В   который  раз  спрашивала  себя:   правильно  ли  поступила,   когда
согласилась работать в мужской колонии? По плечу ли дело?
     Нина  Михайловна видела,  что  к  ней,  женщине,  заключенные относятся
по-иному.
     Бич места заключения -  ругань.  В  ее  отряде почти нет сквернословия.
Бывали,  правда,  раньше срывы.  Но,  узнав,  что  она  где-то  рядом,  люди
немедленно замолкали или одергивали друг друга. Она в матери многим годится.
А  здесь даже самые черствые вспоминают матерей.  Песни о  них  поют,  стихи
сочиняют.  Фроликов, карманный воришка, однажды сказал: "Пришел к вам, как к
матери родной".
     Кажется,  нет  в  душах этих  людей ничего святого,  над  всем они  уже
глумились.  Но  придет  время...  Верить  в  человека  -  первейшая заповедь
воспитателя.  И  чуткость,  не  показная,  а  искренняя.  Раньше не думали о
чуткости.  Какая,  мол,  чуткость может быть к  преступникам?  А  ведь самое
большое счастье сегодня для них - свобода. Увлечь мечтой о ней - вот главный
рычаг воспитателя.
     Думала она о Ледяшкине и днем. Еще раз перелистывала тетрадь с записями
об индивидуально-воспитательной работе.  Остановилась на фамилиях тех,  кого
тот  в  свое  время  ограбил.  Живут  в  Иркутске.  По  его  делу  выступали
свидетелями. Может, написать им? Но о чем?
     А  хотя бы о  том,  чтобы сообщили о себе:  кто такие,  где живут,  кем
работают,  какая у  них  семья,  как дорого им  стоило то,  что отнял у  них
Ледяшкин.
     Пять писем отправила в  далекий Иркутск.  Хорошо,  если люди поймут.  А
ответы нужны. Для работы. Главное, чтобы толковыми оказались.
     Наконец,  получен первый ответ.  Потом еще два. Нина Михайловна пошла в
отряд.
     - Не хотела я тревожить ваше прошлое, - обратилась она к заключенным, -
но пришлось.  Как-то Алексей Иванович Ледяшкин сказал мне:  "Ни за что сижу.
Подумаешь, спекулянтов ограбил. Так их вешать, паразитов, надо... "
     - Да  попадись они  мне,  подлюги,  сразу голову оторву,  -  перебил ее
Ледяшкин. - Из-за них, сволочей, семнадцатый год мантулю!
     - До  сих пор мне казалось,  -  все тем же спокойным голосом продолжала
Налетова,  -  что вы,  Алексей Иванович,  человек правдивый.  Оказывается, я
глубоко ошиблась.
     И Нина Михайловна принялась читать:
     "Уважаемый товарищ начальник отряда Налетова Н.  ! Получил ваше письмо.
С огорчением узнал,  что тот грабитель до сих пор не исправился. Он принес в
наш дом горе... "
     Заключенные  слушали,   опустив  головы.   А  когда  пришли  в  себя  и
оглянулись, Ледяшкина уже не было.
     Перед отбоем он зашел к Налетовой. Вид измученный, руки дрожат, говорит
сбивчиво.
     - Пришел объясниться,  Нина Михайловна.  Трудное это дело,  но  знайте:
решаюсь неспроста. Неприятное письмо...
     Нине Михайловне стало не  по  себе.  Понимала:  тяжело человеку.  Ведь,
может быть, в эту минуту будущее его решается.
     - Но я не обижаюсь.  Одного хочется: чтобы вы и дальше помогли мне. А я
не подведу.
     Ледяшкин рассказал и  о том,  как думает жить дальше.  Об одном говорил
особенно задушевно:
     - Я учиться пойду.  Нина Михайловна, на токаря пойду учиться. Вот какая
моя мечта.
     - И в школу надо, - подсказала Налетова.
     - И  в  школу.  А  еще  дума есть:  этому Егору Саватаеву,  что  письмо
написал, поддержку оказать. Вот заработаю деньги - до копейки вышлю.
     Минуло полгода.  Ледяшкин уже работал,  учился на курсах токарей.  Стал
добрее, но ходил задумчивый. Это настораживало.
     В  одной из бесед Алексей признался:  "Тоскую почему-то,  хоть в  петлю
лезь... "
     Откровенность заключенного подсказала Налетовой: не понял он еще смысла
труда,  не  ощутил  полезности своей  работы.  Попросила  главного  инженера
прикрепить Ледяшкина к токарю Радову.
     Через день Алексей рассказывал Налетовой:
     - Мастера мне дали -  виртуоз.  Никогда не думал, что человеческие руки
на такие дела способны.
     Радов не скупился на время. Охотно посвящал Алексея D тайны мастерства.
Новый мир открывался перед Ледяшкиным...

x x x

     Ледяшкин сдержал слово:  он пошел учиться в пятый класс. Как-то спросил
Нину Михайловну:
     - Если я подам заявление в секцию внутреннего порядка, примут?
     - Думаю,  что примут,  -  ответила Налетова. - Во всяком случае, я буду
ходатайствовать.
     И  вот  Ледяшкин стоит перед широким столом.  Спрашивают о  работе,  об
учебе, о правах и обязанностях члена секции внутреннего порядка.
     Ледяшкин волновался,  отвечал обстоятельно.  Ему  даже  нравилось,  что
присутствующие слушают его внимательно.
     Поднялся Фроликов.  Когда-то он был на побегушках "Лехи-зверя",  знал о
нем многое. Сейчас Фроликов начал издалека:
     - Вот ты, Леха...
     Его перебили.
     - Не Леха,  а Алексей, - поправил Исколотов, тоже в прошлом вор. - Леха
был, а теперь сплыл. Так-то...
     - Вот  ты,  Алексей,  отвечал нам  на  разные вопросы.  Хорошо отвечал,
правильно.  Ситуацию понимаешь.  А  что о  себе скажешь?  Какой вклад в дело
перевоспитания ребят вносишь? Вот спит же с тобой рядом Кастрюля, вором себя
именует...
     Фроликова снова перебили:
     - Не Кастрюля, а Чуб, и имя он имеет.
     Ледяшкин помрачнел.  Ведь с  этим Фроликовым в  недавнем прошлом вместе
сидели в тюрьме. Пятки целовал, гад.
     Ледяшкин вздохнул,  оглядел сидящих за  столом.  Что  сказать?  Пока он
только занимался самоперевоспитанием. О других не думал. И ответил коротко:
     - Вклада у меня еще нет. Но, думаю, будет.
     Ледяшкин был  принят  в  секцию  внутреннего порядка  единогласно.  Все
встали.  Председатель штаба секции подошел к Алексею,  поздравил, завязал на
левой руке ярко-красную повязку.
     Так начался ледоход. "Леха-зверь" взялся за ум.



В.ПОПОВ,
                        доктор юридических наук

ОТ ТЬМЫ К СВЕТУ


     Судя  по  тону  начальника  уголовного  розыска,   субъект,  о  котором
сообщалось по телефону, представлял большой интерес.
     - Давно таких не видывал,  -  говорил начальник,  -  вор,  так сказать,
вроде ископаемого чудовища.  Весьма колоритная фигура,  осколок прошлого. Не
пожалеете потерянного времени. Жду вас.
     Петров быстро убрал со стола бумаги и  направился к начальнику розыска.
В  его кабинете сидел седой мужчина,  у  ног которого стоял изящный саквояж.
Человек,  с  которым говорил начальник,  никак не  соответствовал стандартам
"клиентов" уголовного розыска.  В  глаза прежде всего бросались его  манеры,
позаимствованные  у  героев  заграничных  кинобоевиков.  Этакие  изысканные,
"аристократические" манеры.
     - Разрешите представить,  -  иронически улыбнулся начальник розыска,  -
король карманных воров -  Пшеронский.  Впрочем,  он  имеет еще  восемнадцать
фамилий  и  столько же  имен.  Постоянная только  кличка  -  Маркиз.  Восемь
судимостей, полсотни приводов, четыре побега.
     Пшеронский выслушал аттестацию без тени смущения.
     Рассматривая "осколок  прошлого",  Петров  подумал,  что  очень  многие
наверняка не  проявили бы  и  грана беспокойства,  если бы в  трамвае к  ним
придвинулся этот элегантный пожилой мужчина с седыми прядями,  с бородкой, в
золотых очках. Такая внешность усыпляет бдительность, и лишь когда трамвай с
грохотом умчится,  доверчивый пассажир на остановке вдруг обнаруживает,  что
бумажник исчез!
     Не смутило Пшеронского и  пристальное внимание,  проявленное Петровым к
его персоне.
     - С  кем  имею  честь?   -  галантно  приподнялся  он.  -  Ах,  старший
следователь при прокуроре области?! Весьма приятно!
     Петров  улыбнулся.   Сомнительно,   чтобы  в  таком  месте  Пшеронскому
действительно было приятно.  Но  он  поинтересовался,  в  связи с  чем они с
начальником уголовного розыска имеют честь принимать его в данном городе.
     - О!  - воскликнул Пшеронский, - я приехал в ваш город по сугубо личным
делам, можно сказать, в порядке семейной хроники. Хотел разыскать здесь свою
престарелую тетю, которую с детства люблю и о которой скучаю. Но жизнь полна
неожиданностей! Как только я сошел на перрон, два дурно воспитанных человека
схватили меня под руки и  привезли сюда.  К  счастью,  я нашел в этом здании
весьма приятных собеседников.
     За этой тирадой последовало два коротких поклона.
     - Вот что,  Пшеронский, - жестко сказал начальник уголовного розыска, -
хватит паясничать.  Все  это вы  скажете своей тете после отбытия срока.  Он
задержан, Василий Иванович, по телеграмме. Разыскивает Саратов.
     - Абсурд! Проверкой карманов у граждан бросил грешить давно. С годами в
руках появилась дрожь. Грубо получается, не то!
     Петров посмотрел на  руки Пшеронского.  Они отсвечивали белизной кожи и
бледным лаком маникюра на  холеных ногтях.  Два  пальца левой руки  украшали
золотые  перстни  с  крупными  камнями.  Но  внимание привлекали не  столько
перстни,   сколько  своеобразная  подвижность  пальцев,  каждый  из  которых
изгибался как  бы  самостоятельно.  Много  карманов очистили они,  плавно  и
неощутимо извлекая кошельки и бумажники.
     Когда  "короля  карманников" увели,  начальник розыска поделился своими
сомнениями.
     - Не может быть,  чтобы он приехал один. Такие "маркизы" обычно ездят в
сопровождении свиты, действующей по указке хозяина. Ребята явно поторопились
на вокзале. Надо было брать всех одним махом.
     Прошло несколько недель.  В производстве Петрова находился ряд сложных,
запутанных дел, и история с Пшеронским забылась.
     Но как-то утром секретарь прокуратуры сообщила Петрову,  что в приемной
появился  некий  молодой  человек,  настойчиво желающий  увидеться с  "самым
главным"  следователем  и  отказывающийся сообщить  причину  визита.  Петров
попросил привести посетителя.  Им оказался парень лет двадцати в потрепанном
костюме, с чубчиком на лбу и руками, усыпанными татуировками.
     - Гражданин следователь,  я решил "завязать",  -  заявил посетитель,  -
надоела такая жизнь:  с базара -  в тюрьму,  из тюрьмы -  снова на базар. Не
жизнь, а жестянка!
     - А вы не торопитесь, - попросил Петров. - Расскажите все по порядку.
     И парень рассказал свою биографию, короткую, но темную.
     Ваську  Соколову  было  пятнадцать лет,  когда  уличный  приятель Мишка
подвел его на  бульваре к  хорошо одетому мужчине,  приветливому и  щедрому.
Новый знакомый,  солидный и представительный,  давал деньги на кино, водил в
городской  сад,  покупал  мороженое  и  интересно  рассказывал захватывавшие
Васька истории о  дерзких и смелых людях,  которые умеют "жить вольно",  без
труда и забот, без уроков и двоек, но - всегда с деньгами.
     - Что ты видишь в жизни,  Васек?  Батька твой где?  Нету батьки. Мамаша
кормит одной пшенной кашей и не дает даже гривенника.
     Васек  стал  привыкать к  пиву  и  водке,  которые  всегда  водились на
квартире у  новоявленного "папы",  понравилась ему и беспечная,  сытая жизнь
без забот и хлопот.
     Страшно было только тащить первый раз из  хозяйственной сумки коробку с
ботинками,  хотя с  двух сторон его надежно оберегали Маркиз и верзила Прыг.
Получилось!  А дальше пошло легче,  он осмелел.  Таких, как Васек, у Маркиза
было  пятеро.  Выручка  сдавалась Маркизу,  сдавалась вся,  и  попробовал бы
кто-нибудь  утаить  хоть  рубль!  Ослушников жестоко  карали:  "шеф"  внушал
мальчикам весьма своеобразное понятие о честности. Это качество он признавал
только в одном плане: честность маленьких рабов по отношению к нему.
     В  шестнадцать лет  -  первый  провал.  На  рынке  колхозники наградили
воришку щедрыми оплеухами,  а потом - крепкая рука милиционера. Васек взывал
о помощи, но Маркиз и Прыг исчезли.
     Затем -  детская комната,  а  за  ней -  колония.  Раз в  неделю Ваську
поступали великолепные передачи.  Маркиз давал понять,  что Васек не забыт и
ценится, как верный блюститель воровских традиций: он никого не выдал.
     Побег.  Снова квартира Маркиза,  но  уже в  другом городе.  А  дальше -
многолетняя карусель:  кражи  -  тюрьма,  снова  кражи -  пьянки -  тюрьмы -
побеги...  Мучился и  терзался Васек в  минуты просвета,  но  обрубить такое
существование не хватало воли.  Слишком крепко прибрал его Маркиз, грозивший
в случае "измены" ножом и револьвером. Васек так объяснял свое состояние:
     - Боялся.  Всех боялся -  и  вас  и  их.  Не  думал,  что  найду у  вас
сочувствие и помощь. К тому же у Маркиза длинная рука...
     Соколов,  конечно,  преувеличивал опасность и  не понимал,  что в любом
советском учреждении ему протянули бы руку.
     - Помогите встать на ноги.  "Хвостов" за мной нет, все, что полагалось,
отбыл.  О  настоящей работе мечтаю.  Я ведь еще не совсем пропал.  В колонии
выучили  на  шофера,   очень  нравится  мне  эта  работа.   Разрешите  сдать
"приборчик"!
     На стол упал металлический наперсток,  с  припаянным кусочком лезвия от
безопасной бритвы. Это было орудие профессионального карманного вора.
     - Скажу честно,  если я  устроюсь на работу,  к  вам придет еще один из
нашей компании. Как только Маркиза взяли, остальные разлетелись, а мы вдвоем
остались и твердо решили "завязать".  Только он выжидает -  как получится со
мной.
     Вместе с секретарем горкома комсомола Петров поехал на одну из автобаз.
Нельзя сказать,  чтобы директор очень обрадовался перспективе иметь в  штате
вора,  но,  понимая  важность дела,  согласился принять Соколова на  работу,
поместить его  в  общежитие,  оказать на  первый случай материальную помощь.
Комсомольская организация взяла над Соколовым шефство.  И парень начал новую
жизнь.
     Вскоре  Соколов  появился снова  у  следователя в  сопровождении своего
бывшего  соучастника,  носившего кличку  Дуб.  Приведенный обладал  довольно
привлекательной внешностью, но развязные манеры и бегающие глаза не вызывали
к  нему симпатии и  доверия.  Дуб явился со  свертком.  И  если Соколов сдал
наперсток,  то  Дуб вывалил на  стол...  макет правой руки.  Эта "рука" была
сделана из  ваты на проволочном каркасе и  заканчивалось деревянной кистью в
кожаной перчатке.  "Кукла" засовывалась в пустой рукав пальто, прикреплялась
к плечу и создавала впечатление,  что обе руки на виду.  Настоящая же правая
рука выжидала удобного момента и действовала буквально из-под полы.
     Несколько раз  Петров справлялся о  том,  как  ведут себя вернувшиеся к
труду парни,  и  получал положительные ответы.  Особенно хорошо отзывались о
Соколове.
     Проходили месяцы,  однажды весной  Петров неторопливо шел  по  обочине,
обходя талый  снег  и  первые лужи.  Сзади послышался шум  мотора.  Грузовик
слегка обогнал его и остановился. Из окна кабины выглянул Соколов.
     - Садитесь,  подвезу!  Как видите,  получил баранку в свои руки. Теперь
мое  дело  верное.  -  Петров с  удовольствием уселся рядом с  водителем.  -
Заработки подходящие.  Но  скажу вам  по  совести,  -  продолжал Соколов,  -
приходится сильную борьбу вести с самим собой. Вот, представьте себе, иду по
улице.  Впереди женщина,  а при ней хозяйственная сумка.  Наружный карманчик
сумки расстегнулся,  и деньги вот-вот вывалятся. Сами руки к ним тянутся. Но
я пересиливаю себя.  Подхожу к этой женщине,  говорю, чтобы рот не разевала.
На душе легче становится.
     - Ну, а как Дуб? - спросил Петров.
     Соколов смутился.
     - Дуб как дуб, каким был, таким и остался. Сбежал...
     ...Вскоре Петров был переведен в  другую область.  Прошло еще несколько
лет.
     Последняя встреча с  Соколовым состоялась не так давно.  Возвращаясь из
Москвы,  Петров бродил по перрону вокзала.  Поезд стоял здесь долго,  и была
возможность  взглянуть  на  привокзальную площадь  города,  с  которым  было
связано много воспоминаний.
     Из   автобуса,   поджидавшего  пассажиров,   выскочил   Соколов,   явно
обрадованный встречей.
     - Имею права первого класса и,  как видите, вожу пассажирский. Женился,
знаете, мальчишка растет. Квартиру получил. Со всеми удобствами.
     На  ветровом  стекле  автобуса  распластался  красный  треугольник,  на
котором золотом было напечатано - "Ударнику автобазы".



А.МОСКВИТИН

ДОРОГА К ЦЕЛИ


     Санька Жердь,  худой и  черный,  как обуглившаяся палка,  обладал двумя
способностями.  Во-первых,  в  любое время без всяких препаратов мог нагнать
температуру до сорока. И, во-вторых, поразительно точно распознавал характер
и  намерения  знакомящегося с  ним  человека.  Измерив  однажды  собеседника
определяющим взглядом,  он больше не смотрел ему в  глаза.  У Саньки надолго
складывалось о нем безошибочное представление.
     Несколько трудных колонистских лет  было  за  его  плечами.  Вкусил  он
"прелести" воровской жизни. Когда-то, будучи на побегушках, он не думал, что
станет  рецидивистом,  нагоняющим  страх  на  шпану.  А  когда  стал  таким,
случилось  непредвиденное:  его  непоколебимая вера  в  неписаные  воровские
законы дала трещину.  Это произошло после встречи с  заместителем начальника
колонии по политико-воспитательной работе Танирбергеном Нурсеитовым.
     К Нурсеитову Жердь вошел как равный к равному.
     - Добрый день! Вызывали?
     - Да. Садись.
     - Благодарю,   насиделся,   -   натянуто   улыбнулся   Жердь.   Однако,
потоптавшись, сел. Нога за ногу, руки, сцепленные на коленях.
     Помолчали, каждый по-своему готовясь к беседе.
     Нурсеитов знал: разговоры, тем более работа с Санькой, по кличке Жердь,
предстоят нелегкие.  Еще в  первый день,  когда замполит знакомился с делами
преступников, оперуполномоченный подсказал:
     - Хотите иметь железный порядок - начинайте с Саньки.
     Его трехтомное дело Нурсеитов изучил внимательно.  Косая,  не  по летам
задорная челка  Саньки  прошита сединой.  Взгляд сквозной -  через  окно  на
улицу.   Не   думал  Нурсеитов,   что  ему  придется  иметь  дело  с   таким
великовозрастным "шалуном". Этому не скажешь:
     - Саня, ты поступаешь некрасиво!
     А он бы ответил:
     - Простите, Танирберген Нурсеитович. Больше не буду.
     - Александр... Как тебя по батюшке? - запамятовав, спросил замполит.
     Жердь поначалу удивился,  но  затем,  будто его  всю  жизнь называли по
отчеству, безразлично ответил:
     - Меня теперь, в основном, по матушке...
     Нурсеитов улыбнулся.
     - А я сейчас вспоминаю.  Поликарпович! Так? Поликарп. Наверно, толковый
мужик был. А?
     - Не знаю. Не видел отца.
     - Детдомовец?
     - Уличный.
     - Вызвал  я  тебя,  Александр Поликарпович,  познакомиться.  Дело  твое
просмотрел, но тебя не представлял.
     Саньке еще  раз пришлось удивиться.  Обычно новое начальство устраивало
ему дотошный опрос,  заведомо зная из дела и о судимостях,  и о побегах, и о
возрасте. Этот же не кривил душой, что не без похвалы отметил Жердь.
     - Амнистировался? - спросил Нурсеитов.
     - Был такой грех.
     - Долго гулял?
     - Неделю.
     - Маловато.
     - Прокурор добавил.
     - Несправедливо? - лукаво вставил воспитатель.
     Санька стрельнул хитрющими, с прищуром глазами. Нет, мол, начальник, не
проведешь. Ответил, не задумываясь.
     - Пойман вовремя, осужден правильно.
     По молодости он бы еще стал доказывать,  что на него сфабриковали дело,
кричал бы и спрашивал, где справедливость, но теперь, извините.
     - Слушай,  что  я  тебе  скажу,  Александр  Поликарпович,  -  продолжал
Нурсеитов.  -  Подурил ты за свою жизнь -  на десятерых хватит. Ну, это, как
говорят, хмельная молодость. Что было, того не поправишь. Надо начинать жить
заново.  Пора.  Вот уже и  конский волос прет на твоей челке,  и о себе надо
подумать
     - Поздно,  начальник.  Потому не трать зря силы, - без обиняков ответил
Жердь.
     - Я  от  тебя не  отступлюсь.  Нарушений у  тебя не  будет,  на свободу
выйдешь человеком.
     - Что предлагаешь, начальник?
     - Будешь мне помогать.
     - Ну-да!  Разогни!  -  без притворства засмеялся Жердь.  -  Говоришь, с
тобой перевоспитывать "зэков"?
     - Перестань дурака  валять!  -  оборвал  замполит.  -  Невесело,  вижу.
Возраста бы своего постыдился.
     Санька приутих. Воспитатель продолжал:
     - Кому,  как не тебе,  знать:  все ушло в прошлое. Скажи честно, трудно
ведь стало морочить голову молодым?
     - Любая работа требует сил. А вообще, не жалуюсь.
     - Тут ты не верти. Жидковато с пополнением.
     - Плохо знаешь,  начальник.  Никак с гражданки?  -  попутно осведомился
Жердь.
     - Могу   ответить.   Работал  учителем,   потом  окончил  Ленинградскую
политехническую школу, и вот теперь - у вас.
     - Туго придется, - откровенно заявил Жердь.
     - Любая работа требует сил,  -  ответил Нурсеитов словами Саньки. - Так
что? Будешь помогать или вредить?
     - Вижу,  человек ты,  начальник.  Потому  ни  то,  ни  другое.  Золотая
середина. Ты живешь, дай жить и мне.
     - Или никакого житья, или жизнь по-новому!
     Жердь встал, косо повел плечом.
     - Дело твое. Тайга - закон, медведь - хозяин, - сказал и вышел.
     День заключенного -  это  время суток,  ограниченное двумя звонками,  в
которое один  преступник по-новому  взглянул на  жизнь,  второй  понял,  что
спасение для него в труде,  третий вышел на свободу, а какой-нибудь тысячный
получил дополнительный срок.
     Если учитывать,  что  адски трудная работа с  осужденными не  так щедро
приносит зримые плоды,  то дела Нурсеитова шли неплохо.  По его инициативе в
колонии открылась общеобразовательная вечерняя школа, курсы профтехобучения.
Большая  часть   заключенных  хотела   поспеть  всюду:   нужна   и   хорошая
специальность, и аттестат бы недурно получить. Люди спешили в новую жизнь. И
только Санька Жердь стоял на распутье.  Слишком долго ломало его и карежило,
чтобы вот так сразу решиться сойти со знакомой тропы.
     На душе было гадко и тоскливо - хоть вой. Нужен был человек, который бы
выслушал,  понял.  Пусть даже и  не понял бы он Саньку,  только выслушал,  а
потом, черт с ним, пожалел. И человек этот уже был. Санька знал.
     Описав   полукилометровый  квадрат  вдоль   нетесаного  забора,   Жердь
остановился.
     "Ку-ук",  -  донесся  из  тупика  гудок  маневрового  паровоза.  Санька
насторожился.  Стали различимы звуки городского транспорта, говор людей. Как
слепой ориентируется по  запахам,  шумам,  голосам,  так  и  Жердь  старался
понять,  что происходит по  ту сторону забора.  Он долго вслушивался в  мало
понятную ему  музыку города.  Там была жизнь!  Непознанная,  но  дорогая для
Саньки.  Им опять овладела безысходная собачья тоска.  "Плюну на все и пойду
попрошу работу! Пусть научат делу. Живут ведь люди: ходят на пляж и женятся,
танцуют и отмечают праздники. А что ты? Много ли ты видел?"
     Нурсеитов ждал Санькиного прихода.  Не по вызову,  а вот так,  чтобы он
явился к  нему  сам.  Воспитатель давно  заметил наступивший у  заключенного
перелом.
     - Скажи,  начальник, - начал в раздумье Жердь, - правда, что "зэков" на
работу не принимают? Ну, там, на воле?
     - Кто это тебе сказал?
     - Ходят слухи. Филипп Ломако сказал.
     - Только он и мог придумать такое.
     - Ну, а все же? Принимают?
     - Да   мы   тебя,   Александр  Поликарпович,   сами  устроим.   Получай
специальность,  работай. Люди ведь не помнят зла. Выучишься, не будешь иметь
нарушения, а там и о досрочном освобождении подумать можно.
     - А я ведь, кажется, того, начальник, - неопределенно сказал Жердь.
     С  этого дня  Санька стал задумчив,  теперь его часто выводили из  себя
глупые шутки окружающих.  Однажды, когда Нурсеитов проводил в бараке беседу,
с улицы влетел заключенный Котов.
     - Приветик,  темнота!  -  отсалютовал своему  сподвижнику по  штрафному
изолятору Пластову.  -  Пошли  в  клуб  слушать сто  тридцать пятую симфонию
Шостаковича.
     - Чего это я  пойду слушать сто тридцать пятую,  если я  предыдущих сто
тридцать четыре не слыхал, - отговорился тот.
     Жердь  раздраженно  постучал  костлявым  пальцем  по  стриженой  голове
Котова.
     - Чему тебя в школе учили!
     - Не  помню,  -  обалдел  заключенный.  -  Кажется,  читать,  писать  и
металлолом сдавать.
     - То-то, не помнишь! Все балагуришь, ребеночек.
     Сейчас,  как  никогда,  Нурсеитов видел,  что "железо пора ковать".  Из
Саньки можно сделать человека.  Но  одними беседами его не  возьмешь.  Нужно
что-то существенное.
     Случай такой  скоро  представился.  На  имя  Нурсеитова пришла почтовая
карточка,  в  которой было всего несколько слов,  но  которые заменили много
месяцев упорной работы с преступником.
     Еще в тот далекий день,  впервые знакомясь с "делом" Саньки,  Нурсеитов
подумал,  что заключенный намеренно умолчал о себе.  Натолкнули воспитателей
на  эту  мысль  Санькины связи с  гражданскими.  К  нему  часто просились на
свидание какие-то парни и женщины, они приносили передачи. Для замполита это
послужило зацепкой.  Он  запретил  Саньке  передачи.  Жердь  не  кричал,  не
требовал прав,  только  как-то  пристальнее стал  следить  за  воспитателем.
Однажды без злобы сказал:
     - Нечестно, начальник. Законность нарушаешь.
     - Все  правильно,  Александр  Поликарпович,  -  не  без  желчи  ответил
Нурсеитов. - Я еще родственниками твоими поинтересуюсь.
     Жердь заметно растерялся.
     Родственники действительно отыскались.  В  беседе с  одним  из  парней,
который пришел на  свидание к  Саньке,  Нурсеитов узнал,  что Жердь когда-то
оставил жену.  Было это давно,  и  где теперь эта женщина,  парень не  знал.
Воспитатель заполучил ее самый неточный адрес.
     Сначала переписка со всевозможными организациями и  людьми.  Накопилась
папка писем,  а одного, нужного, не было. И вот только теперь - эта почтовая
карточка. Писала мать Санькиного ребенка.
     Замполит вызвал осужденного в кабинет.
     - Почему о семье молчал?
     - Нет семьи.
     - Врешь.
     - Клянусь!
     - У тебя есть жена и сын. Вот письмо.
     - Как?!  Какой сын? - Жердь привстал, откинул со лба челку. Губы начали
белеть,  на приспущенном веке заиграл нервный тик.  -  Да...  Да...  Обожди,
начальник!  Сын?  Есть сын!  Должен быть сын!  -  закричал он  и  по давнему
воровскому обычаю саданул головой об стену.
     После беседы с  замполитом Жердь пришел в  секцию,  тяжело завалился на
койку.  Хотел уснуть,  но  до глубокой ночи не сомкнул глаз.  Откуда-то,  из
нетронутых уголков  памяти,  всплыли  самые  что  ни  на  есть  затерявшиеся
воспоминания.  Больше всего донимала мысль о девчонке,  которую он так долго
опутывал и с которой даже немного жил.  "А ведь ничего была,  - размышлял он
теперь.  - Мог бы устроиться, как все. Обзавелся бы коровенкой, огородишком,
детьми",  - от этой мысли Жердь улыбнулся, представив себя этаким мужичком в
сапогах и пропахшей стойлом одежде.
     Мысль о  детях отпугнула хозяйственные картинки.  "А о чем она кричала,
когда я уходил?  -  продолжал вспоминать Жердь.  - Кажется, о ребенке. Да-а,
дела! О сыне ведь она кричала!"
     Санька  выругался,  перевернулся на  другой  бок.  Хотел  избавиться от
мыслей, но они забивали башку.
     На  другой  день  в  списке ученической бригады швейников была  фамилия
Саньки. А через месяц он самостоятельно работал за машинкой.
     Трудно привыкал Жердь к  работе.  Нет-нет,  да  и  вернется к  старому.
Воспитатель держал его  на  особом счету.  Ни  один поступок заключенного не
оставался незамеченным.  Доверять полностью Саньке пока не было оснований. И
только  когда  случился  пожар,  Нурсеитов уверился:  Санька  Жердь  ушел  в
прошлое.
     В  колонии случайно загорелся барак.  Когда Нурсеитов прибежал в  зону,
пламя  охватило  крышу.   Камышитовые  стены,  фейерверком  рассыпая  искры,
грозились поджечь производственные мастерские. Люди преграждали путь огню.
     Когда  открыли  ворота  пожарной команде,  Санька  метнулся к  горящему
зданию. Но тушить уже было нечего. Пришлось спасать другие бараки.
     Покачнулись и  рассыпались в  труху сгоревшие стены.  В небо взметнулся
огненный столб.  Жердь не дрогнул,  не отступил.  Решительный и суровый,  он
остался на том месте, где впервые совершил добрый поступок.
     Сгорел барак. Сгорели Санькины идеи и часть беспутной нелегкой жизни...
     Прошло  четыре  года.  Санька  освободился условно-досрочно.  Нурсеитов
проводил его на вахту, подал паспорт.
     - Я тебя проведу к остановке.
     - Нет, начальник. Не надо. Я сам. Пешком через весь город...
     И он пошел.  Первый раз в жизни -  к цели,  с паспортом, не озираясь по
сторонам.

x x x

     Несколько  слов  о   дальнейшей  судьбе  бывшего  рецидивиста.   Теперь
Александр  Поликарпович  П.  работает  заведующим  цехом  одной  из  швейных
мастерских.  У  него три сына и чуткая,  заботливая жена.  Бывший осужденный
приезжал с ними к Нурсеитову в гости.
Last-modified: Mon, 14 Jan 2002 17:43:27 GMT
Оцените этот текст:Не читал10987654321