Александр Тюрин. Цикл "НФ-хокку-II"



     Александр Тюрин. Двойники (Мы и наш Ка)


     1.
     "Порой я чувствую, что где-то есть такой же я, только удачливый, смелый
и сильный",-- написал Андрей Андреевич в своем дневнике после дня рождения.
     Вчера  стукнуло  пятьдесят.  По  случаю   юбилейного  полтинника  дочка
прислала  деньги  на  подарок.  Он купит  себе  подарок в  виде  колбасы  --
почему-то все чаще хочется есть, особенно при виде  чего-нибудь аппетитного.
Последний год на мясное  в магазинах приходилось лишь  смотреть, мужественно
глотая слюну.
     Андрей  Андреевич не  писал дочке,  что уже  год не только отставлен  с
должности  начотдела,  но и  вообще  уволен из "Диджитал  Раша".  Корпорация
понесла  тяжелые  убытки  по Сибирскому проекту, надо было найти крайнего, и
его легко нашли -- в  свое  время Андрей Андреевич  поддержал своей подписью
слишком много рискованных начинаний.
     Теперь его жизнь оскудела до уровня весьма незатейливого существования.
Он смог устроиться на  полставки в гнилую контору "Малина Софт", но работать
приходилось до самого упора. Работа тупая, бумажки перебирать. Того, что он,
так сказать, зарабатывает, хватает, чтоб заплатить хозяину квартиры, на щи и
на кашу.  Даже  Хонду,  разбитую  на  пулковском гололеде, так  и не удалось
починить  из-за финансовой  немощи. Да  что  там  финансовой.  Немощь у него
теперь во всех членах.
     Пять часов вечера. Сотрудники  пошли домой, а Андрей Андреевич вынул из
портфеля щетку, тряпку и  моющее средство. Вчера начальница сказала ему, что
надо будет  сегодня, после семнадцати,  еще окна помыть, и  регулярно, раз в
неделю,  убирать  туалеты.  Но  выбора  нет.  Тем  более   и  дополнительное
вознаграждение обещано.
     А что, мыть  окна  и  сортиры  --  не  такое  уж  паршивое  занятие, по
сравнению с ковырянием в  бумажках, платили бы на только  на несколько монет
побольше.
     Андрей Андреевич попрыскал моющим средством на стекло, стал размазывать
губкой,  потом  снимать  пенку  резиновой  частью  щетки. Мир  за  окном  из
затуманенного  плоского  превращался  в ясный  объемный.  Но одновременно  и
открывался обрыв. Седьмой этаж...
     Дочка  живет  в Гамбурге.  Замужем. Муж -- немец, если  точнее иранец с
немецким  паспортом.  Внук  говорит  только  на  немецком  и  фарси.  Андрей
Андреевич никогда  его не  видел,  даже не разговаривал с  ним  по телефону.
Бывшая жена где-то в Канаде, с любовником, красавцем и спортсменом. А  может
и в Австралии, с каким-нибудь  кенгуру живет. Он о ней ничего  не  знает. Он
уже почти ничего не знает и о себе.
     Сквозь мрак звездолет
     летит и летит,
     команда стариков
     давно забыла откуда
     и куда
     Со вчерашнего дня побаливает поясница. Лишь бы это не пошло вширь.
     -- Добрый вечер, Андрей Андреевич.
     -- Бон суар, Элен.
     Ладненькая девушка-секретарша здоровается с  ним. Единственная из всех.
Мелочь, но приятно. Теперь пройтись сухой ветошкой  и... с  окном закончено.
Интересно,  почему   это  сегодня   Лена  после   окончания   рабочего   дня
функционирует, раньше такого не бывало. Еще помыть тряпку, и он свободен...
     Возле двери мужского туалета переминалась Лена. Сейчас Андрей Андреевич
заметил  странный  серый оттенок  на  ее  щеках,  как  будто напутала она  с
косметикой.
     -- Кто тебя обидел, Леночка?
     -- Андрей Андреич, мне надо туда, в смысле в женский,  понимаете. А там
лампочка в кабинке не горит.
     -- Поменяем, только не плачь.
     Андрей Андреевич решительно вошел в дамскую комнату, забрался на унитаз
и  стал  подсвечивать себе  фонариком,  пытаясь  разобраться  с  устройством
плафона.
     Дверь кабинки внезапно открылась, и его сразил громовой голос:
     -- Да что вы здесь делаете!?
     Из-за   внезапного  грохота   Андрей  Андреевич   дернулся,  нога   его
соскользнула с  ободка  и ушла вглубь  толчка,  он попытался  схватиться  за
бачок, но не вышло, потерявшее равновесии тело упало  спиной, где-то в  ноге
рванулось сухожилие, болевая волна рванулась по пояснице.
     --  Повторяю  для  особо  одаренных.  Что  вы  тут  забыли?--  над  ним
возвышалась  огромная  начальница.  За ней в  виде  надежной поддержки стоял
молодой брюнет красивой атлетической наружности. Это, кажется, новый  зам по
кадрам, Георгий Леонардович.
     --  Меня  сейчас   Лена  попросила  лампочку  посмотреть,--  отозвался,
преодолевая боль, Андрей Андреевич.
     -- Что вы  плетете,  уважаемый? Лена  отчалила  ровно в  пять,  как  по
звонку.  Базар  фильтруй,  то есть  ври  да  не завирайся.--  сказал Георгий
Леонардович, который  явно  делал над  собой усилия, чтобы не  скатиться  на
блатной новояз.
     -- У вас, я вижу, много свободного  времени, раз вы по дамским туалетам
шастаете,--  грозно  постановила начальница.--  И  вообще в  последнее время
что-то документы у нас стали пропадать...
     ...
     Андрей Андреевич  шел домой, прихрамывая и держась рукой  за  поясницу.
Второй рукой он нес портфель, который с каждой секундой наращивал массу, как
будто в нем шли какие-то ядерные реакции.
     В  пивные и прочие  утешительные  заведения разумного Андрея Андреевича
никогда не тянуло, но сейчас он решил зайти в пивбар "Родничок". В противном
случае он  просто  бросил бы портфель в  канаву и  заплакал,  припав к стене
дома.
     За  высоким столом стоял  знакомый,  вернее  сосед, отставной полковник
Лимонов, ныне рядовой многомиллионной армии алкашей.
     --  Ба, кого  я вижу. Андреич.  И грустненький  такой,  как Пушкин.  Не
горюй, дай я тебе белого добавлю.
     От  "ерша"  на  душе  стало  только горче.  Андрей Андреевич  рассказал
отставнику о происшествии и наконец расплакался.
     -- Это ж разве унижение?--  оспорил Лимонов.-- Ну, подумаешь пошутили с
тобой.
     И сам вдруг расплкался.
     -- Зять мой, Коля, знаешь,  что со  мной  сделал? Дал мне подзатыльник,
когда я  случайно борт его машины тачкой поцарапал. Это на даче случилось. Я
схватил  лопату,  ну,  думаю  сейчас  раскрою  тебе  череп,  супостат. И  не
раскроил,  хотя  я ветеран  трех  войн.  Осознал,  что незачем Светке  жизнь
портить. Как ей двух деток придурочных без  мужа-то  растить?.. А ты знаешь,
какая незадача у одного моего однополчанина?  Ухо приблизь, а  то  ненароком
услышит кто. Они  там  с  зятем кирнули на даче, потом стали шутя  бороться,
молодой его осилил и...
     Последнее слово  Лимонов произнес так тихо, что Андрей  Андреевич  едва
расслышал.
     На душе стало  полегче. Ничто так  не раскрепощает  человека, как чужие
унижения.
     -- Да что ты, Лимоныч. Ну и ну. Сзади?
     --  А  что  спереди, что  ли?  Сзади и  вставил. Такие теперь  нравы  у
молодежи. Да какая это  молодежь, мутанты,  бля. Культ  удовольствий превыше
всего. Скоро  их  клонировать еще начнут, потому что сами не размножаются. А
кому, интересно, Родину защищать? И что самое любопытное. Когда однополчанин
мой наконец в милицию пошел и там стали  разбираться, то  выяснилось,  что у
зятя алиби железное. Он в этот  день в командировке был, в Москве, и там его
разные люди видели.
     --  Вранье,  конечно.--  приговорил  Андрей  Андреевич,  тщетно пытаясь
вырвать из воблы хоть маленький кусочек. Зубоупорная рыба стояла насмерть.--
Свидетели куплены, менты тоже.
     --  Так-то  оно  так,--  сказал Лимонов,  наглядно показывая  как  надо
кромсать рыбку.-- Но мой однополчанин в это  поверил. Более  того, он решил,
что у зятя двойник есть.
     Такое  завершение  истории  снова  добавило  горечи. Двойник  какой-то;
белиберда,  утешение для недоразвитых отставников.  Поясница, как бы  в знак
протеста против глупостей, заныла сильнее. А Андрей Андреевич подумал, что у
него сейчас плохая компания.
     Ведь  он  --  бывший  вундеркинд,  победитель математических  олимпиад,
симпатяга и шахматист. В 1977 году он смонтировал в сарае  первую  советскую
персональную ЭВМ.  В  отличие  от  аналогичной  разработки Джобса эта машина
оказалась невостребованной  современниками, а потомками тем более. В 1978 он
написал управляющую операционную систему для своей машины, позволяющую легко
работать  с файлами,  например  копировать с  одного носителя информации  на
другой.
     Копирование. Могут  ли быть  у человека  копии?  Темные двойники, тени?
Что, если  над  ним  насмеялась  не Лена,  милая  и вежливая девушка,  а  ее
двойник? По древнеегипетским повериям у человека есть пять душ, из них одна,
Ка, является как раз своего рода двойником...
     Тьфу ты, бред Лимоныча заразным, приставучим оказался. Андрей Андреевич
почти с ненавистью посмотрел на отставника,  мирно  грызущего леща... Однако
ж, разве не бред все происходившее с ним последние двадцать пять  лет, когда
вместо  того, чтобы  взмывать  вверх,  он  погружался  все глубже  и глубже.
Академический  институт, где  начальство интересует лишь  квартальный отчет,
"Диджитал Раша", где люди пытаются лишь срубить легкие бабки, "Малина Софт",
где он превратился  в говночиста.  А впереди -- только бомжатник и остановка
ниже уровня грунта в безымянной могилке. Но зато  все эти года взмывал вверх
его заграничный двойник,  даже целая серия двойников ( Билл, Стив и прочие),
которые реализовывали его идеи и зарабатывали миллион за миллионом...
     И, согнувшись под  грузом  неудачной жизни,  чуть не  позабыв портфель,
Андрей Андреевич продолжил горький путь домой.
     Когда он отправлялся спать,  накачавшись снотворными и обезболивающими,
то был уверен, что назавтра проснется совершенно больным и разбитым. Но утро
ошеломило его.
     Боли не было ни в ноге, ни в пояснице. В теле ощущалась легкость. Можно
было сказать подозрительная легкость. И даже есть не хотелось, как обычно.
     ...
     Он  перебирал карточки, выискивая те,  на  которых  имелись карандашные
исправления. Исправления были сделаны уже после  того, как данные с карточек
были введены в компьютер. И сейчас ему надлежало откорректировать сведения в
машине на основании этих карандашных каракулей.
     Почти  ничего  не  разобрать.   Среди  карточек  попадаются  повторные.
Обыкновенная  тупая невыносимая работа.  Неизбежна  куча  ошибок, начальница
будет его отчитывать и распекать.
     Сзади как будто послышалось хихиканье. Андрей Андреевич  обвел взглядом
комнату. Трое  сослуживцев  сидело  на своих  местах, упершись  взглядами  в
экраны  компьютеров.  Кроме них в комнате  не было  никого. Снова  хихиканье
сзади. Как будто кто-то слегка даже шлепнул Андрея Андреевича по затылку. Он
резко обернулся  и вроде заметил метнувшуюся тень. Еще несколько раз  Андрей
Андреевич видел словно бы темную фигуру на самом  краю поля зрения.  Но едва
поворачивал глаза, как она исчезала.
     Внезапно дверь в комнату отворилась и в дверном проеме появилась Лена.
     --  Вы вчера  бачок в  женском  туалете  испортили, Андрей Андреевич,--
сказала она непривычно железным голосом.
     Сослуживцы оторвали рыла от экранов. С готовностью усмехнулись.
     Андрей Андреевич решил не теряться.
     -- Ну,  Элен, ты  бы хоть  намекнула  начальству, что это  я  по  твоей
просьбе туда полез.
     Но Лена не отреагировала.
     --   Я  не  понимаю   о  чем  это  вы,   Андрей  Андреевич.  Начальство
распорядилось, что  бы вы бачок починили. Если придется мастера вызывать, то
за вызов вычтут из вашей же зарплаты.
     И Лена гордо удалилась.
     Андрей Андреевич глубоким дыханием попытался  восстановить  присутствие
духа.  Лена ведет  себя так,  как будто  она и  не  Лена  вовсе. Он разложил
карточки на две стопки, проверенных и непроверенных. Затем вышел в коридор.
     Остановился  у двери женского  туалета. А  если  там  кто-то внутри? Он
наклонился  и посмотрел  в замочную  скважину. И тут  Андрей  Андреевич  был
подвергнут  насилию.  Если  точнее,  ему  дали  пинка  в  задницу.   Получив
ускорение, Андрей  Андреевич стал  перемещаться в пространстве. Он распахнул
головой дверь туалета и даже проехался на животе на полу.
     В конце  печальной  траектории  Андрей  Андреевич  осознал  всю глубину
своего падения. Голова после удара о  дверь была  затуманена, в пояснице как
будто граната взорвалась, нога тяжело пульсировала.  Если  вчера ему удалось
счастливо избежать худшего, то сегодня  его здоровье разрушено окончательно.
А унижение какое -- с ним поступили как с уличной жучкой!
     -- Опять ты сюда полез. Я ведь не дама. Чикаться не буду.
     Андрей  Андреевич  с  трудом  поднял голову. Над  ним  на крепких ногах
стоял,  слегка покачиваясь, вчерашний  брюнет.  Георгий Леонардович.  Атлет,
качок, хозяин жизни.
     Андрей  Андреевич с кряхтеньем  поднялся и,  полусогнувшись,  оперся на
подоконник. Он увидел,  как к  зданию подходит  Лена под руку... с  этим  же
самым брюнетом!
     Значит,  он стал жертвой двойников. Мало  людей-гадов,  да еще какие-то
древнеегипетские Ка повылезали на солнышко.
     --  Ну  так  что,  дополнительные  уроки  еше  требуются? Да или нет?--
упиваясь победой, спросил Георгий Леонардович номер два.
     Так  и не распрямившись Андрей Андреевич  рванулся к двойнику-брюнету и
врезался  головой в  его  живот. Тот с  хаканьем  согнулся.  А потом  Андрей
Андреевич  распрямился  и,  выхватив  из  кармана   связку   ключей,  ударил
противника  сбоку  по голове. Тот с  каким-то странным выдохом упал и, резко
дернувшись, замер.
     На пальцах осталось что-то мокрое.  В помещении было сумрачно, и Андрей
Андреевич включил свет.  Пальцы  испачканы  кровью. Она  же течет  из-за уха
брюнета.  Сам  Георгий Леонардович  не  дышит,  зрачки не реагируют на свет.
Всего лишь один удар убил его.
     Где-то минуту спустя Андрей  Андреевич вышел из шока  и снова  осознал,
что  лежащий на  полу --  только  двойник,  не более.  Он  уже приобрел  вид
полуразложившегося покойника. На оголившейся нижней  челюсти было видно пять
золотых зубов. С оригиналом такого бы  не случилось. Еще  пару  минут спустя
брюнет номер два превратился в  горсть праха. Андрей Андреевич срочно собрал
его метелкой и спустил в унитаз.
     Остаток дня  у  него  было  прекрасное  настроение.  Поясница  даже  не
напоминала  о себе, нога была  как  новенькая. Андрей Андреевич ясным взором
сканировал ранее  недоступные  каракули  на  карточках,  легко  отбраковывал
повторные  и  неверные  записи. Зрение не уставало,  память  работала как  у
молодого арифмометра.  Он  сделал  работы в два раза  больше чем  обычно. Он
улыбался и  впервые за последний год  удачно шутил с  сослуживцами.  Идти  в
пивную после работы ему уже не понадобилось...
     На следующий  день Лена  зашла  в комнату,  где  Андрей Андреевич  лихо
разделывался с  горами неликвидной документации и, мило улыбнувшись, вызвала
его в кабинет нового зама по кадрам.
     Георгий Леонардович не предложил сесть и стал профессионально распекать
подчиненнного, тыча в него распальцовкой.  Видно  было,  что  информацию  он
собирал долго и, как говорится, со  вкусом, в  том  числе и о прошлой работе
Андрея  Андреевича. Зам по кадрам старательно портил настроение и выводил из
себя.
     Неожиданно  брюнет  произнес: "Ведь и с  прежней работы вас уволили  за
истерику  на  рабочем  месте."  Действительно Андрей Андреевич после ссоры с
финансовым  менеджером  "Диджитал  Раша",  когда  досталось  ему  так  много
несправедливых попреков,  вышел в туалет  и разрыдался.  Но  об этом нервном
срыве не  знал никто, абсолютно ни  одна живая душа...  Все ясно,  сейчас  в
кабинете кадровика сидит темный двойник.
     Андрей  Андревич  зашел  за  спину  Георгия  Леонардовича номер  два  и
обхватив  его   руками  за  шею,  быстро  задушил.  Неправдоподобно  быстро:
несколько нажатий и встряхиваний, вот и все. Через две минуты нижняя челюсть
двойника упала на стол, через пять минут от брюнета  осталась только  горсть
мусора на стуле.
     Остаток   дня  у  Андрей  Андреевича   было  замечательное  настроение.
Почувствовав  перемену, его  перестали клевать сослуживцыы, да  и начальница
сказала, чтобы  он  больше не мыл окна и подумал  бы о  возвращении  к более
интеллектуальным занятиям, чем перебирание карточек.
     На  следующий  день впервые  за  долгий срок  Андрей Андреевич  получил
творческую работу. Это было сложно  после годичного перерыва,  но он  быстро
вошел во вкус. И только в  семь вечера  почувствовал усталость.  Впервые  за
долгое время он решил побаловаться сигаретой и пошел в курительную комнату.
     Неожиданно  свет в помещении погас.  Перебои с  электричеством, что ли?
Как  сказал бы Лимоныч: темно, как в попе у негра. Скрипнула дверь, и  сразу
ужас погладил Андрея Андреевича  по горячей коже ледяными  пальцами.  Кто-то
шел к нему стелящимся, почти неощутимым шагом. Андрей Андреевич почувствовал
опасность, словно  некое  неприятное сгущение воздуха. Неожиданно всплыл  из
памяти дзюдоисткий прием, а, кроме  того, он увидел противника как  будто  в
сером отсвете. Георгий Леонардович, двойник.
     Андрей Андреевич  резко  присел  и провел подсечку  сразу двумя ногами.
Двойник рухнул, но  попытался  подняться и  врезать  левой. Андрей Андреевич
увернулся от удара, перехватил  руку противника, и  вывернул так, что голова
его  врезалась в пол. Затем Андрей  Андреевич схватил брюнета  номер  два за
макушку и подбородок и сделал крутящее движение...
     Андрей Андреевич  пощелкал выключателем,  и  свет  зажегся. Двойник был
мертв.  Но  и через пять, и десять  минут  Георгий Леонардович  номер два не
собирался превращаться в кучку праха.
     Значит, это -- настоящий зам по кадрам!
     Пока Андрей  Андреевич  тащил труп кадровика и запихивал его в  шкафчик
для уборочных  принадлежностей, он пребывал  в спасительной прострации.  Но,
едва он покончил с этим тяжелым делом и запер шкафчик, позаимствовав ключ из
кармана убитого, паника завладела им в худшем смысле этого слова.
     Завтра его посадят в тюрьму! Он уже никогда оттуда не выйдет! Он кончит
свою жизнь в дерьме среди злобных пидорасов!
     Андрей Андреевич уселся на проженный стул и  закурил, пытаясь  удержать
сигарету в трясущихся руках.
     В курилку вошли  Лена и Георгий Леонардович, но  Андрей Андреевич почти
не  обращал на них  внимания. Он знал, что это двойники. Теперь он  научился
различать  их  по некоторым особенностям. Таким, как более выпуклый  зрачок,
очень редкие движения век и сероватый оттенок кожи...
     И  вдруг  его осенило. Он никогда  не знал дзюдо, никогда. В  институте
ходил в секцию классической борьбы, но  это совсем другое дело.  Кроме того,
даже когда в курилке не было света, он видел Георгия Леонардовича.
     Андрей  Андреевич подошел к зеркалу. Все  сходится.  Зрачки  у него  не
такие как раньше, плюс светлосерый окрас щек.
     Значит, двойник -- это он сам. А настоящий Андрей Андреевич сидит дома,
мучаясь поясницей и  ногой,  переживая  от неудач  на работе.  Эта  страшная
новость не сразила  второго  Андрея Андреевича,  наоборот. Он не  хотел быть
жалким, убогим, обиженным, идущим к распаду куском  мяса. Напротив, он бодро
играл нимбами и чакрами, как самый настоящий неуничтожимый и могучий Ка.  Он
мог,  при желании, намотать кишки сослуживцев  на их позвоночные столбы, мог
отбрать  миллиарды  у Билла,  превратив  его в  сопливого  доходягу,  мог  в
мгновение ока оказаться рядом с внуком и  рассказать  ему сказку без  помощи
немецкого   и   фарси...  Может  быть,   потом.  Сейчас  он  желал  другого:
освобождения от пут этого мира, от ненависти и любви.
     Ка  Андрея  Андреевича встал на подоконник  и  распахнул окно. Следом к
нему присоединились Ка Лены и Георгия Леонардовича.  Вместе  они сделали шаг
вперед.  Все  три  Ка полетели  навстречу  солнцу.  Амон-Ра  улыбался  им  и
поддерживал их своими крепкими золотыми руками.




     (Из  лекции Козьмы Хроноплевста, прочитанной в  Темпоральной Академии в
мае следующего года)
     серия "НФ-хокку-II"

     Ничто   так  не   придает   динамизма   историческому   процессу,   как
кровопролитные битвы и войны.
     Вглядываясь в длинный список  великих сражений, мы замечаем, что  почти
всегда победителя  их можно  определить заранее -- это тот, кто имеет лучшее
вооружение  и  организацию,  кто  физически  или  умственно  сильнее,  лучше
мотивирован и выбрал выигрышную позицию.
     Но  все  же, порой, результат сражения выглядит парадоксальным: сильный
одолел  слабого,  крестьяне  с  дубьем закованных  в  сталь  рыцарей, мирные
земледельцы воинственных кочевников.
     Куликовская  битва представляет  собой парадокс из парадоксов в истории
кровопролития. У русских войск хуже позиция,  хуже вооружение и организация,
меньше численность пехоты и конницы, чем у татар. На стороне врага к тому же
аура непобедимости. И, тем не менее, русские выигрывают.
     Русские выигрывают, не оставляя при этом никаких материальных следов.
     От татаро-монгольского нашествия, случившегося сто сорока годами ранее,
следы остались.  До  сих  пор  археологи  выкапывают  изуродованные холодным
оружием  костяки людей,  погибших  при  разорении Старой  Рязани.  Лежали до
прихода археологов и  кости на берегу Ижоры, где князь Александр Ярославович
разбил ярла Биргера.
     Однако на  небольшом  Куликовом поле, расположенном  на  правом  берегу
Непрядвы у  ее  впадения в Дон, не были найдены  ни кости, ни  биохимические
следы от них,  ни наконечники стрел и копий, ни проржавевшие остатки кольчуг
и  панцирей.  Согласитесь,  это  выглядит  несуразно,  учитывая,  что в ходе
сражения были задействованы огромные по тем временам  силы: десятки  если не
сотни тысяч войска  русского  и  татарского,  литовцы, итальянские наемники,
кавказские племена. И сложило там свои головы не менее половины сражавшихся.
     И что,  пожалуй, еще более удивительно, Куликовская битва  внешне никак
не  изменила взаимоотношения Руси  и  Орды.  Татары,  отнюдь  не  лишившиеся
военной  мощи,  как  ни  в  чем не бывало владели  русскими  землями еще  на
протяжении ста лет, устраивая регулярные сборы дани и карательные рейды.
     Так что же, Куликовская  битва -- выдумка древнерусских пропагандистов?
Со  всей  твердостью  отметем  это предположение.  Средневековым  летописцам
вообще не была свойственна пропагандная фантазия в нашем стиле.  Нельзя и не
заметить, что сознание русских радикально изменилось именно после 1380 года,
избавившись от комплексов татарского погрома. В нем даже появилось презрение
к некогда грозному врагу,  запечатленное во множестве частушек и  поговорок.
"Ох, ох, не дай Бог, с татарином знаться, некрещеная душа лезет целоваться."
Заметьте, все еще лезет, но уже не страшен даже русской женщине.
     Чтобы разрешить загадку,  обратим внимание на главную закулисную фигуру
Куликовской  битвы --  святого Сергия  Радонежского, игумена Троице-Сергиева
монастыря. Подвижник Сергий не только многие годы провел в пустыни, но и был
осаждаем там бесами,  которых научился побеждать в  духовной  битве. В более
современной трактовке -- Сергий  добился совершенства в контроле над телом и
психикой,  достиг  принципиальной   непоколебимости  самобытия   внешними  и
внутренними обстоятельствами.
     Свою  духовную силу святой  передавал  ученикам.  Таким  как Пересвет и
Ослябя.
     Летопись  называет   их   чернецами,  монахами,  но   не   сообщает  их
христианских имен. Да и  вряд ли простой монах способен  выйти на  важнейший
поединок, предваряющий битву. Но именно так поступил  Пересвет, сразившись с
Челубеем.
     Так, может  быть, Пересвет  и  Ослябя влили  духовную  силу  учителя  в
конкретные  боевые  искусства?  В  таком  случае  чернецы  Троице-Сергиевого
монастыря  изрядно  напоминают мастеров  кунфу  монастыря Шаолиньского,  чья
боевая  практика базировалась на учении дзенских патриархов о невозмутимости
духа.
     Мастер  радонежского  кунфу  Пересвет  сражается   с  лучшим  татарским
богатырем  Челубеем   и  оба  они  погибают.  В   каком-то  смысле  поединок
завершается  вничью. Но Челубей вооружен до зубов,  сидит  на коне,  который
тоже является воином, только четвероногим. Батыр владеет  монгольским кэмпо,
техникой концентрации  и  высвобождения энергии, которая когда-то  позволила
раскосым нукерам,  поклонявшимся равнодушному Тенгри-Небу, играючи завоевать
полмира. А  Пересвет пришел на единоборство пешим, с  голыми  руками. Как же
еще иначе, если он чернец? Где в лесной  глуши выучился бы он искуссной езде
на лошади и изощренным правилам конного боя в полном вооружении? Разве могли
белочки  и мишки быть его  наставниками? Так что на самом деле смерть  обоих
поединщиков ознаменовала победу Пересвета.
     Я  прекрасно  представляю себе это единоборство и могу передать вам это
представление через психоинтерфейсы.
     Несколько  мгновений, обладающих  огромным скрытым временем,  Челубей и
Пересвет  стоят друг напротив друга, на  расстоянии,  кратном расстоянию  от
Сатурна  до  Юпитера. Молчание нарушается лишь легким звоном конской  сбруи.
Поединщики ведут незримый бой. Каждый из них входит в резонанс с космической
энергией глюонной решетки, интуитивно  поcтигая физику суперстрингов. Каждый
направляет  пучки  высокочастотной  энергии на противника. Каждый  стремится
поколебать невозмутимость другого. Однако у обоих ровно  бьется  сердце, и в
лице по-прежнему отражается лишь спокойствие камня.
     "Приступим,  брат, трогай  свою савраску"-- молвит  тихо  Пересвет.  "И
тогда  ты  --  обед  для  ворон,"--  ответствует  Челубей. "Любы  мне  птицы
небесные, и я люб им",-- охотно соглашается Пересвет.
     Батыр, закованный в светлую  броню, рвет коня с места и мчится  во весь
опор на  инока в посконной  рубахе. Однако подобный порыву ветра конь ломает
ногу и роняет всадника на землю. Придя в себя, Челубей бросает энергетически
мощной рукой сулицу в русского спортсмена, пардон, воина, но  тот неуловимым
движением пальцев перехватывает метательный снаряд.
     Челубей сближается с  Пересветом и наносит ему кроящий удар саблей,  но
кривой клинок силой в одну тонну рассекает лишь воздух.
     В  серии перекатов Пересвет уходит от секущего лезвия длиной  девяносто
сантиметров, встречным движением ног вышибает саблю, затем  в высоком прыжке
пытается   поразить   Челубея   в   голову.   Но  татарский  воин   обладает
сверхчеловеческой реакцией, это отборный человек Орды, участвоваших в сотнях
поединках  и всех их завершивший  чистой победой.  Нога  Пересвета оставляет
лишь вмятину на панцире, там, где Челубей практически неуязвим.
     Монгольский  воин ведет  схватку с помощью кривого ножа и кистеня.  Два
противника  словно  танцуют  друг  с  другом  танго. Чернец  своим сознанием
вливается в  тот непрерывный  боевой узор, который выписывают энергетические
центры батыра.
     И   вот   Пересвет  как  будто  теряет   равновесие,  Челубей,   словно
распрямляющаяся  пружина,  устремляется  к  нему,  чтобы  поразить   в  узел
энергетических  каналов, но  попадается  на уводящий блок и  пропускает удар
кулаком в ухо.  Кулак ломает шлем и дробит черепную кость, но в предсмертное
мгновение Челубей собирает все силы гибнущего тела  и с криком "Аллау акбар"
наносит диагональный удар ножом. С глубокой резаной раной Пересвет падает на
землю  и со  светлым лицом вручает  свою  незамутненную душу Первоисточнику.
Стиснув зубы, чтобы не закричать,  отходит  и Челубей.  Поединок  закончен и
вместе  с тем битва.  На месте гибели мастеров кэмпо  гуляет  энергетический
смерч, из возникшей вдруг на ясном небе грозовой тучи летят молнии.
     Темник Мамай  морально сломлен и под видом перегруппировки сил  отводит
свои войска с поля боя. Темник ведь в общем-то техник, а не стратег.  Удалой
литовский  князь Ягайло не смеет вступить  бой  с русскими  князьями. Татары
разъезжаются посрамленные  по  своим улусам.  Окрестное население,  видевшее
ретирующихся с  позором татар, придумывает красивую легенду о страшной сече.
Тем более, что  и отголоски единоборства  Пересвета с Челубеем  достигали их
сознания, вызывая  зрительные и даже слуховые галлюцинации. Ну, а сломленный
морально Мамай  мчится  в  генузскую  колонию  Кафа  и просит  у  итальянцев
политического убежища,  потому что для татар  он больше уже не властитель, а
живое свидетельство позора...
     Господа, до сих  пор меня гложат сомнения, а были  ли вообще  войска на
поле  битвы? Существовал ли  реально  Челубей?  Или Пересвет  бился со своим
темным  двойником  --  Ослябей. (Судя  по  семантике  имен,  слово  Пересвет
происходит  от  понятия  "трансцедентальный свет",  а  Ослябя  символизирует
ослабление духовной силы.)
     Более того, мы не  можем  полностью  отвергать и  то,  что  поле  битвы
существовало только в сознании Сергия Радонежского, где он мысленно сражался
с врагами русской земледельческой цивилизации.
     Все сознания  подобны и  отражаются друг  в  друге, так  что внутренняя
битва Сергия могла отразиться  в душах русских как самая настоящая сеча, тем
более что энергетически она никоим образом не уступала истинному сражению.
     Впрочем, смеем  мы  задаться  и  другим вопросом. Насколько  достоверно
плотское  существование   отца   Сергия?  Ведь   его   житие   и  летописные
свидетельства вещественными доказательствами, что говорится, не являются.
     Не   был   ли  образ   святого   подвижника   продуктом   коллективного
бессознательного?
     Допустим,   народ  бессознательно,  но  коллективно  генерирует  объект
"Святой  Сергий",  тот создает условный пространственно-временной континуум,
вмещающий  освободительную  "Куликовскую  битву". Этот  замкнутый  континуум
прививается  к стволу базисного времени и становится энергетической емкостью
в народной памяти. Вздохновленный Светлым Прошлым народ пробивает себе новый
путь к Лучшему Будущему.
     Смею  предположить,  что  генерация виртуальных  исторических  событий,
внесение измнений в Прошлое  является достаточно распространенной практикой,
в том числе и на нашей планете.
     Ряд  свидетельств  указывает  на  то,  что  и  знаменитое  сражение  на
Каталаунских  полях,  где  было  убито  до   полумиллиона  гуннов,  является
виртуальныым. Ведь через два года после потери всего своего кочевого племени
царь Атилла является,  как ни в чем не  бывало, во  главе огромного воинства
под стены Рима. Однако  история уже отвернулась от него со всеми вытекающими
для царя последствиями...
     Господа,  в  связи с  моим  срочным отбытием на  Альдебаран, где сейчас
история,   можно  сказать,   придумывается  на  ходу,  я  вынужден   сегодня
распрощаться с  вами. Но  я  уверен, что к  следующей нашей  встрече  доселе
незаметные изменения Прошлого сделают вас гораздо более  снисходительными  к
высказанной мной концепции.



     цикл "НФ-хокку-II"

     Творец, в  знак того, что  тварь может быть лишь подобной, но не равной
ему, внес немалые изьяны в нашу природу.
     Смирение,  о  мои любезные ученики,  вот единственный  щит, которым  мы
можем прикрыть  свои  несовершенства. Увы, мы  столь часто пренебрегаем этим
тяжелым вооружением.
     К  числу  наших несовершенств относится  и  память. Как знаки на  песке
стирается то,  что  укрыто в ней. Имена, облики,  побуждения . В  отличие от
сосуда с вином, который сохраняет как сладкую жидкость, так и горький осадок
на дне,  в  сосуде нашей  памяти со  временем  пропадает горечь  тех ошибок,
которые мы совершили в силу гордыни или малодушия.
     И, тем не менее, сегодня,  когда мой дух  уже готов  вернуться к своему
источнику, я  поведаю вам одну историю,  что  приключилась со  мной в  самом
начале моего земного пути.
     То было время великих держав, деливших  меж  собой землю,  воду и  даже
воздух.  Иногда  во главе империй стояли  мудрые правители, сберегавшие силы
своих  подданных, но куда чаще слабые  правители расстрачивали силы  народов
ради нелепых, а то и просто постыдных целей.
     Пришел я на этот свет в городе,  имеющем  странное имя  Ленинград,  там
обучался  в  школе, где давали лишь суетные  преходящие знания вместо  того,
чтобы направлять на постижение великих начал. После школы я  не почувствовал
склонности ни к одному из занятий и  поэтому выпала  мне доля нести нелегкую
воинскую повинность.
     Будучи в солдатах, вдосталь нахлебался я невзгод, немало пострадав и от
своеволия разнузданных дедов нашего десантно-штурмового батальона. Однако, в
конце   концов,   испытания   укрепили  мое   тело   и  волю.   Я   научился
сосредотачиваться на  многих вещах сразу, ходить неслышным  шагом и  сбивать
противника с ног первым же ударом.
     В то время моя страна вела войну с диким и злобным народом, проживающим
в  горах  Хиндукуш.  Души  наших  врагов  не  были  смягчены  ни  проповедью
миролюбия, ни красотою художества, ни тонким стихом из трех строк.
     Летательные машины моей  молодости  были  громоздки и в них  помещалось
много  людей. Туманным осенним утром вертолет  доставил меня и двадцать моих
товарищей в гористую местность, где, похоже,  от Сотворения  Мира  не  росла
даже трава.
     Каждый из нас нес на себе тяжелое скорострельное ружье  АКС, называемое
калаш, триста патронов к нему, много другой  амуниции  и  съестных припасов.
Хотя мы были навьчены как  верблюды, нам  надлежало быть быстрыми  и ловкими
как снежные барсы. Ведь все мы получили строгое веление: изловить или лишить
жизни одного из самых дерзких и жестоких вражеских эмиров по имени Фаюдхан.
     Вскоре  ко всем трудностям высокогорных  переходов добавилось ненастье.
Днем сильный ветер хлестал нас по лицу каменной крошкой и пытался сбросить в
пропасть.  Ночью мороз сковывал ледяной корой нашу  одежду,  так что стыли и
наливались тяжелой болью конечности, лишая нас сна и отдыха.
     Властителям судеб  из небесных  долин было угодно, чтобы враг обнаружил
нас раньше, чем мы его. Мои товарищи пали  геройской смертью, пролив дыхание
жизни на ледяные камни.
     Я  не бежал  боя, но  таинственные  нити предназначения  позволили  мне
уничтожить  огневую  точку  противника навесным  выстрелом из  подствольного
гранатомета и выйти из ущелья, которое стало могилой для моих товарищей.
     Я  спасся от  засады,  но не знал, куда держать  путь.  Не было у  меня
устройства дальноговорения, а определители  положения  в пространстве еще не
появились  в  ту  пору. Я  бесцельно  блуждал  в  горах  и лишь наткнулся на
изувеченные тела тех моих товарищей, что попали в плен к Фаюдхану и  приняли
мученическую смерть от его руки.
     Спустя  неделю ничего не осталось от съестных припасов. Стала  иссякать
моя жизненная  сила, которую  я тогда еще  не умел извлекать  из сокровенных
источников,  угасало  тепло  в солнечном сплетении, холодная слизь наполняла
легкие  и мочевой пузырь. Однажды  подстрелил я  хищную птицу,  но  так и не
нашел  хвороста,  чтобы  поджарить  ее, а  когда  пробовал  есть сырой, меня
вырвало желчью.
     Истомившись душой и телом, я забился в какую-то расселину  и решил, что
уже  достаточно созрел  для смерти. Пошел снег и скоро белая пелена  закрыла
меня от серого набрякшего неба. Кажется, я заснул. Но сон этот не отдал меня
в объятия смерти...
     Как  будто  теплый  червячок прополз по  моему позвоночнику и я  открыл
глаза.  Сквозь проталину в  лицо  ударил жаркий солнечный луч. Я выбрался из
укрытия  по ранее незамеченному  лазу, оказался  на  другом склоне  и вскоре
увидел небольшое плато.
     Собственно, это была всего лишь  площадка,  защищенная  с  трех  сторон
скалами, а  с  четвертой --  стеной,  сложенной  из необработанных камней. К
стене  как будто прислонилось  несколько приземистых  построек, одну из  них
можно было посчитать домом, хотя вход был просто занавешен бараньей шкурой.
     Я  подумал, что  это, наверное,  база  Фаюдхана и  вытащил из  кармашка
куртки осколочную  гранату.  Ненависть  к  врагу  была  такова,  что  я едва
сдерживал вой в глотке. Я готов был сорвать с гранаты кольцо, вбежать в  дом
и уничтожить свою плоть вместе с проклятым эмиром.
     Еще понаблюдав за постройками, и, не  заметив ничего подозрительного, я
вошел в дом, выставив вперед ствол калаша.
     Там была всего одна сумеречная комната, застеленная грязными коврами, в
углу стояла жаровня с теплящимися угольками, в стенных нишах мерцало серебро
сосудов и задумчивой тьмой грудились книги в старинных переплетах.
     На  ковре сидел  человек  неопределенного  возраста, как мне показалось
вначале, окаменевший,  в  большом  тюрбане.  Потом я  заметил, что веки  его
иногда двигаются,  но  взгляд устремлен не  поймешь куда. Косит под  факира,
подумал я.
     Я обшарил всю комнату и не нашел ничего съестного.
     Тогда  я подошел  к человеку и попытался обратить на себя его внимание,
но он как будто спал с открытыми глазами. Анаши обкурился и приторчал, решил
я. У факира, значит, кайфа  полные штаны, а  мне тут от голодухи загибаться!
Хрен тебе!
     Я передернул затвор и приставил  ствол  автомата к  тюрбану "анашиста".
Сознание мое было тогда сильно затемнено и я сказал:
     -- Эй, очнись, пень. Или я тебя отправлю  на встречу с гуриями, которые
мигом открутят тебе твои протухшие яйца.
     Едва  я   сказал  это,  как  почувствовал  другой  ствол,  который  был
приставлен уже к моей голове.
     Краем глаза  я видел,  что  мной занялся  воин свирепой наружности, чья
борода, казалось, росла от глаз, и, что  более  неприятно, палец его  выбрал
люфт на спусковом крючке автомата.
     Однако воин говорил на моем языке, при том без противных искажений.
     -- Положи оружие, иначе голова твоя разлетится как гнилой арбуз.
     Я повиновался, и не столько от испуга, сколько от осознания постыдности
моей недавней вспышки.
     -- Штык-нож тоже брось.
     Далее  этот  воин  лишь озвучивал на моем родном  языке то,  что  тихим
голосом говорил факир в большом тюрбане.
     -- Ты пришел в мой дом со злом, чужеземец. Ты хотел убить меня.
     Страха я уже не чувствовал, только безмерную усталость. Домашнее  тепло
расслабляло  мышцы и насыщало  глаза  дремотой. Поэтому  я отвечал  просто и
бездумно. А воин переводил, надо полагать, точно.
     -- Слушай, отец, если уж  хотел бы, то  сразу бы и грохнул. Я пришел  в
твой дом, чтобы согреться и поесть.
     -- Я тебя не звал, чужой человек.
     --  Нас никто  никуда не зовет. Но мы идем как  заведенные именно туда,
где можно согреться и чего-нибудь пожевать, а не наоборот.
     -- Ты прав. Нас никто не звал в этот мир, но мы здесь и пытаемся увести
Небо  и Землю с их сокровенных путей. Особенно дерзки в этом вы, шурави... Я
могу и убить тебя сейчас,  и оставить жить. Только эта жизнь станет для тебя
Служением  тому, чему служу  я. Так что ты выбираешь,  тяжелое Служение  или
легкую смерть?
     -- Выбор, прямо  скажем, не богат.  Пусть будет  Служение. -- сказал я,
посчитав, что легкая смерть окажется к тому же и скорой, так что надо просто
выиграть время.
     -- Хорошо. Но не забудь, что здесь никто не  произносит случайных слов.
Ты свободен. В моем доме ты можешь подкрепить свои силы и отдохнуть, а затем
мой друг проведет тебя безопасными тропами  туда, где расположен стан  ваших
воинов.
     Я опустился на ковер,  поел что-то из глиняной миски, которую поставили
передо мной, и заснул. Наутро многобородый  воин повел  меня обратным путем,
который занял немало дней. Несколько раз нам встречались свирепые моджахеды,
но достаточно было одного слова провожатого и дозорные расступались.
     В  конце  концов,  пройдя  через  какой-то  перевал, мы  оказались  над
обширной долиной, к которой с гор вели малозаметные козьи тропы.
     -- Дальше ты пойдешь один.-- сказал мой провожатый.-- Там люди, которые
говорят с тобой на одном языке.
     Он  повернул  назад,  а  я,  посчитав,  что злоключения  мои  счастливо
завершились, направился вниз по склону.
     Но солдаты, которые говорили со мной на одном языке,  скрутили и избили
меня, приняв за врага, потом привели на допрос к офицеру.
     Я   назвал   свою   фамилию,   номер   своей  части   и  рассказал   об
обстоятельствах,  при  которых  остался один  на  вражеской  территории  без
воинских документов.
     Однако  меня  заперли в подвале,  а  на следующий  день опять вывели на
допрос. В  комнате следователя был еще офицер, в котором  я узнал  командира
своего батальона. Но он не узнал меня. Когда я попросил зеркало, то не узнал
себя  сам. Из зеркала на  меня  смотрело пропеченное солнцем  лицо человека,
куда  более старшего  возраста.  И хотя кости  были мои,  потемневшая  кожа,
поседевшие  сильно  отросшие  волосы,  напряженные  лицевые мускулы исказили
внешность донельзя.
     Допрашивающий  офицер  назвал  меня дезертиром и  требовал назвать  мое
настоящее имя. Он приставлял к  моему виску пистолет. А затем меня отправили
на родину для дальнейшего расследования. В  городе со смешным именем  Мары я
бежал из-под конвоя.
     Несколько дней я спал под забором и  воровал  арбузы  с  чьей-то бахчи.
Потом  нанялся  строить  дом  одному  человеку,  который  носил  тюбетейку и
назывался председателем колхоза. Я работал не за деньги, а за еду,  одежду и
кров, который на самом деле был собачьей конурой. Спустя пару недель,  украв
у хозяина деньги и драгоценные камни, я сбежал.
     Темные  типы,  с которыми  я  познакомился  на  базаре города  Ашхабад,
сделали  мне  новое  удостоверение  личности.  Это  ведь  сейчас  достаточно
сказать: я такой-то сын такого-то, и ты будешь узнан; а если же ты окажешься
нечестным, шаман найдет твое истинное имя и облик  в тайных цифровых книгах.
Но в те времена необходима была бумага от  властей, которая давала тебе имя,
место и предзначение.
     Только через полгода я добрался до своего родного города. Но лучше бы я
никогда его не видел. Я лишился всего. Мать моя умерла, не выдержав известия
о том, что  я  пропал  без  вести.  Я не  мог поселиться в том доме, где жил
раньше. Меня не признали друзья и  не было той  девушки, которая согласилась
бы без  денег  ласкать меня. Я понял, что хотя факир подарил мне жизнь,  дар
его был жестоким.
     Одичав, я стал добывать себе жизненные средства темными  делами. Я крал
книги  и  картины.  Один  человек,  который вышел на  меня  через скупщиков,
склонил меня  к  тому,  чтобы  похитить  старинный  восточный  манускрипт из
главной библиотеки нашего города.
     Я тогда не  знал арабского и, чтобы найти эту  книгу  в закрытом фонде,
мне  пришлось  подкупить  библиотечного  служителя  и  подделать  письмо  из
Института  Востоковедения.  Я тайком вынес ее из читального зала,  пришел  в
туалет и  опустил на улицу с помощью спининговой катушки с леской. Там книгу
подхватил мой сообщник.
     После кражи я запаял манускрипт в пластик и спрятал в надежном тайнике.
Вечером  за  мной  пришли и арестовали. Хотя я  успел  уничтожить  все  свои
фальшивые документы  и на  допросах  молчал, улики  свидетельствовали против
меня. Следователь  нещадно  бил мое лицо открытой  ладонью,  склоняя к тому,
чтобы я признал свою вину. Вину я признал, но тайник, в котором лежит книга,
не открыл, также как и имя служителя библиотеки, что пособствовал мне.
     Меня увезли в место заточения, туда,  где летом  не  заходит  солнце, а
зимой  царит  стужа -- никто  из вас, о одетые  в легкие  белые  одежды,  не
переживал таких зим.
     В  неволе  было  много труда,  насколько  изнурительного,  настолько  и
бессмысленного. Мы  таскали бревна  и камни. Но все  ж случались  дни, когда
из-за ненастья или сильного холода,  конвой не  гнал нас на  работу. В такие
дни один человек, родом из полуденных стран, обучал меня восточным языкам. К
тому времени, когда он умер от кровавого поноса, я уже мог говорить и писать
на арабском и фарси-дари.
     Закончился пятилетний срок моего заключения. Теперь меня бы не узнала и
моя собственная мать, будь она жива.
     Тайник  с книгой так и остался непотревоженным.  Но  теперь  я  уже мог
читать   ее.   Она  называлась   "Алмазный  источник   мудрости".  Служитель
библиотеки, которого я спас от заточения, сказал мне, что она  был вынута из
гробницы  великого  восточного воителя Тимура  за несколько дней  до  начала
отечественной войны.
     Книга объяснила  мне, как  сохранить  ясным  и неизменным  свой дух, не
взирая ни на какие возмущения внешнего мира. Она дала мне силу, после чего я
продал ее  тому,  кто  ее  когда-то  заказывал --  обычному  нечистоплотному
коллекционеру.
     Теперь я  был  готов  для  Служения  и  решил  найти мудреца  в большом
тюрбане, который разрушил мою старую непросветленную жизнь.
     В  ту  пору  моя  страна ослабла  и все более подвергалась  неурядицам.
Пользуясь  этим,  я предпринял  далекий  и опасный  путь  через все границы.
Покинув родину, я сменил одежду и привычки, взял себе новое имя, я заговорил
на  восточных языках и вскоре  уже  ничем  не  выделялся из  толп  полудиких
азиатов.
     От множества  испытаний душа моя  закалилась.  Ко мне  пришла  каменная
невозмутимость. Ничто уже не задевало мой дух, ни чужая боль, ни собственные
страдания. В крепком  и здоровом  я видел тлен, в слабом  и чахлом -- начало
новой жизни.  Не я шел по миру,  страдая от невзгод, а  мир  протекал сквозь
меня своими изменчивыми формами, никак не задевая  мою  твердую и прозрачную
как алмаз сущность.
     Как-то повстречался мне эмир Фаюдхан, огромный и свирепый  предводитель
бесстрашных воинов. Он оскорбил меня, надсмеявшись над моим произношением  и
ударив  меня  по лицу. Я  предложил ему поединок. Отхохотавшись, он  спросил
меня,  чем мы  будем  биться: ножами, ложками или,  может  быть,  цветочными
стебельками.
     Я сказал, что мы  померимся силой духа.  Мы  встанем на  краю пропасти,
спиной к ней,  и будем двигаться  к  обрыву.  Кто дальше пройдет  в  сторону
смерти,  тот  и  победил.  Эмир согласился,  наверное  потому,  что разговор
состоялся в присутствии его воинов.
     Когда наши пятки оказались над  бездной, эмир сдался и лег на  камень с
побледневшим лицом.
     Той же  ночью Фаюдхан был зарезан  своим помощником, который стал новым
эмиром. Он дал мне в провожатые многоопытного воина и отпустил восвояси.
     Я  всходил  все  выше  и выше  на Хиндукуш.  Вскоре  мы  с  проводником
оказались в тех местах, где  даже он никогда не бывал прежде. Он сказал мне,
что по преданию эти горы были запечатаны еще Искандером Зулкарнайном, потому
как в них таится зло. Тем не менее, я продолжил путь наугад, да и провожатый
не стал возвращаться.
     Какая-то увереннность  вела  меня  вперед,  пока  я  не  заметил  нечто
знакомое в рельефе местности. Послышался радостный  крик моего проводника --
он увидел дом, тот самый, в котором я уже  побывал, будучи молодым солдатом.
Сейчас внутри не  было  никого, через  ничем  не прикрытый  дверной проем  в
единственное помещение врывался ветер пополам с ледяной крупой.
     Я поселился здесь. Проводник  стал мне преданным слугой, он выучил  мой
старый  язык  и заботился  о моем пропитании.  В  этом  горном пристанище  я
перестал  бояться даже времени. Я понял, что в секунде могут прятаться века,
а  века легко  обращаются в ничто.  Обычно  время  --  бурная  река, которая
увлекает  неживое  и живое, неся  его от  рождения к гибели,  словно солому.
Здесь же, в Пупе Мира, время --  круговорот, оно не меняет внутреннего бытия
и почти не затрагивает внешнего.
     Однажды,  когда  я  был  погружен в  созерцание великих  начал,  в  дом
ворвался молодой  солдат в нездешней одежде и сказал, приставив ствол к моей
голове:
     -- Эй, очнись, пень.  Или я тебя отправлю на встречу с гуриями, которые
мигом открутят тебе твои протухшие яйца.
     ...
     Я знаю, что подумали некоторые из вас.  Что моя история лживая. Из этой
петли времени,  где солдат раз за разом превращается в факира, нет  никакого
выхода.
     Другое дело, если бы солдат застрелил факира, а бородатый воин  убил бы
солдата, спустился бы с горы, прожил бы долгую жизнь и сейчас сидел бы перед
вами, выдавая себя за давно истлевших покойников.
     Так кто же я? Не помню. Но я  знаю, что выбор, сделанный мной когда-то,
оказался неверным. Лучше быть ничтожнейшим  из ничтожных, чем вершить судьбы
мира.
     Когда  я  вернулся  к  людям  из запечатанных гор, то  сердце мое  было
совершенно  пусто,  однако  воля  напоминала  закаленный  дамасский  клинок.
Принося воздаяние, я разрушал одни  царства и создавал другие, я решал, чему
быть, а чему исчезнуть, кому владеть,  а кому лежать  в бессилии.  Я  уверил
себя, что  это  необходимо для  возвращения  Неба и  Земли  на истинный путь
простоты  и  спокойствия.  Но  сегодня я  признаюсь,  что за невозмутимостью
мудреца скрывал  гордыню  демиурга. Мир  не стоит того, чтобы исправляя его,
губить собственную душу.
     Сейчас настала  пора  сказать:  в  стыде  и покаянии  я ухожу от вас. Я
возвращаюсь назад по тропе своей памяти, чтобы полюбить самого себя и спасти
свою душу.
     ...
     И,  хотя  Учитель  продолжал сидеть  все  в  той же позе, внимавшие его
недавним  словам поняли, что он мертв. Один из учеников  приблизился к нему,
чтобы  накинуть погребальную  плащаницу, но, случайно  коснувшись  его кожи,
вскрикнул. Учитель отошел всего один осколок времени  назад, но  кожа у него
была ледяная и твердая, как у человека, погибшего холодной горной зимой.


Last-modified: Fri, 04 Jan 2002 09:21:21 GMT