лишь монахи, когда Лота Кидси похоронили здесь же, недалеко от рыжей скалы, когда Протас с Демидом немного оправились после схватки на пороге, Мирон стоял на палубе "Чайки" и глядел на приближающуюся Зельгу. Руки его покоились на гладко отшлифованном планшире. - Скажи, Демид, - обратился Мирон к товарищу, баюкающему перевязанную руку. - Что было там, за дверью? Бернага, не спуская глаз с близкого берега, болезненно поморщился. Потом неохотно сказал: - Когда-нибудь я расскажу тебе, Шелех. Но не сейчас, ладно? Мирон со вздохом кивнул. Ему казалось, что Демид повзрослел на добрый десяток лет. Рядом тихонько напевали матросы, знающие только, что Воины в очередной раз послужили Миру, и Шелех жадно вслушался в знакомые с детства слова, словно услышал их впервые. Все невзгоды - химеры, Нам нельзя жить без веры, Добрый свет родного маяка. Так храни нас Всевышний, Чтоб под этою крышей Дак еще поднес нам огонька. Мирон думал о вере, вере в людей. Как сложится теперь история Мира? Способны ли люди сами вершить свою судьбу, издавна приученные к непрошенной опеке? Хотелось верить, что да. Гей-гей, кружки налейте, Гей-гей, трубки набейте Дорогим туранским табаком, Гей-гей, помните, братцы, Гей-гей, грусти поддаться Хуже, чем лежать на дне морском. Мирон вздрогнул. Ему показалось, что до боли знакомый голос Лота нашептывает в ухо в такт песне: Гей-гей, хватит о смерти, Гей-гей, пойте и смейтесь, Нет пока причины горевать. Гей-гей, наша фортуна - Гей-гей, добрая шхуна, На нее лишь стоит уповать. - Хорошо, Лот, - тихо сказал Мирон. - Я не буду грустить, раз ты этого не хочешь. Но я буду помнить тебя. Всегда. И он стал вполголоса подпевать матросам. Четвертый день кряду не было дождя - вот что меня более всего удивляло. А ночами на севере синеватыми точками светились звезды. Я их видел в третий раз за всю жизнь, если не считать эти странные тихие ночи за один. Здесь, на северо-востоке, обыкновенно бывает холоднее, чем в Тороше, сказывается близость гор, но сейчас я даже ночами потел в двух своих куртках. В полдень над болотами поднимались тяжкие облака вонючих испарений. И над Кит-Карналом туман висел гуще обычного. Я не переставал этому изумляться. В среду, шестнадцатого марта, я подкреплялся похлебкой из пойманного накануне сома и уже собирался мыть миску с ложкой, но тут из зарослей ольховника показался растрепанный небритый мужчина неопределенного возраста. Может, лет тридцати пяти, а может, и всех пятидесяти. Справедливо рассудив, что он, возможно, голоден, я учтиво пригласил его разделить со мной трапезу, благо похлебки оставалось еще чуть не полкотелка. Путник не отказался. Пока он ел, я внимательно рассмотрел его. Он был в самом деле небрит: недельная щетина вкупе с взлохмаченной, отродясь не знавшей ножниц и мыла шевелюрой, придавала ему на редкость неряшливый вид. Засаленная телогрейка, невозможно уже понять какого цвета, мятые матерчатые штаны и неуклюжие сапожищи в засохших пятнах тины и грязи тоже не делали из него принца. Я предположил, что это какой-то опустившийся старатель, бредущий с прииска в людные места. Не могу назвать себя образцом опрятности, но даже в этом забытом всеми захолустье раз в два дня я ножом соскабливал с подбородка отросшую щетину и регулярно чистил верхнюю куртку. Насытившись, путник поблагодарил за угощение и, сославшись на спешку, собрался уходить. - Я - послушник Назар Кичига из Тороши. Не назовешь ли себя, мил-человек? - спросил я как мог сердечно. Путник задержался, глядя на меня с интересом, как мне показалось. - Я вовсе не человек, - сказал он просто. - Я - Весна. Надо ли говорить, что я удивился такому неожиданному ответу. - Весна? - переспросил я, собираясь с мыслями. - Но ведь Весна - это явление, а не существо. - Несомненно, - подтвердил он. - Я и есть явление. Поскольку же ты - человек, меня ты видишь тоже в образе человека. Выдра, к примеру, увидит меня выдрой. - Но, - возразил я, - тогда ты должен выглядеть как молодая девушка, красивая и пригожая. - Кто это тебе сказал? - изумился Весна. - Чушь какая! Будешь тут красивым, по грязище всю жизнь чапая! (он так и сказал - чапая). Да и заставь попробуй девку всю жизнь по грязи чапать, тепло за собой тянуть! Это я, дурень старый, тяну лямку. Привык уже, верно. Однако, извини, некогда мне болтать. Почитай, двести лет я в ваш край не наведывался. - Что же привело тебя теперь? - воскликнул я, ибо ни для кого не секрет, что Шандалар давно уже не знал времен года. - Тень пропала. Раньше здесь повсюду лежала Тень, вот мне ходу и не было. А теперь пропала, я и пришел. Ну, до встречи через год, послушник. Весна повернулся и ушел на север, а я еще долго глядел ему вослед, держа перед грудью деревянную миску. Когда же я взглянул на юг, миска выпала из моих ослабевших рук. Там, откуда пришел Весна, полнеба очистилось от облаков, и ничего более голубого и прекрасного я никогда прежде не видел. А посреди всего этого великолепия ослепительно сияло Солнце. Назар Кичига, послушник. Приход Тороши, летопись Вечной Реки, год 6946-й. К апрелю солнце жарило над Шандаларом, словно это не Шандалар, а южный Туран. Тучи попросту исчезли, и эта ужасающая бездна нависла над нами, грозя поглотить все и вся. Дети первое время боялись выходить из домов. А как зазеленели болота! Глаза утомлялись от нестерпимо яркого света и обилия красок. Реки мелели чуть ли не на глазах, самые крохотные пересыхали вовсе. Появились целые тучи мерзкого вида крылатых насекомых, которые нещадно жалили людей и скот. Рис и опока сохнут на корню, а поля, с которых еще совсем недавно приходилось спускать лишнюю воду, теперь требуют орошения. Становится теплее с каждым днем: куртки, теплые меховые куртки, раньше без которых за порог ни ногой, пылятся по домам без дела, а шандаларцы разгуливают в легких рубашках. Никто не знает, радоваться или плакать. Мы разучились жить, как весь остальной Мир, а жить по своему уже не удастся. Но кое-что сохранилось в людской памяти. Говорят, "Надежда" привезла из Гурды пшеничное зерно - кто-то из окрестных фермеров намерен его сеять. Правда, знающие люди утверждают, что отныне нельзя сеять, когда вздумается. Для всего, будто бы, существует свой срок. Повсюду из земли, высохшей и затвердевшей, лезет веселая зеленая трава - и как семена сохранялись долгие годы? Коровы, впервые в жизни покинувшие стойла, а также лоси едят ее с видимым удовольствием. Не знаю, что нас ждет. Думаю, мы сумеем полюбить это тепло, это Солнце, этот слепящий свет, и отвыкнем от дождей и туманов. Научимся выращивать злаки и овощи прямо под открытым небом. И привыкнем каждую ночь видеть в распахнутых окнах звезды. Звезды над Шандаларом. Но не думаю, что это будет легко. Ринет Уордер, настоятель. Приход Зельги, летопись Вечной Реки, год 6946-й. 
© Copyright Владимир Васильев. Данное художественное произведение распространяются в электронной форме с ведома и согласия автора на некоммерческой основе при условии сохранения целостности и неизменности текста, включая сохранение настоящего уведомления. Любое коммерческое использование настоящего текста без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ. По вопросам коммерческого использования данного произведения обращайтесь к автору непосредственно Email: Boxa_Vasilyev@p13.f185.n5020.z2.fidonet.org или по следующим адресам: Тел. (812)-245-4064 Сергей Бережной (Serge Berezhnoy) Email: barros@tf.spb.su