н Андреевич предложил пройтись. -- Поспать теперь уже все равно не удастся. Пой демте хоть поразомнемся немного. Подышим свежим воздухом. После нескольких часов, проведенных в накуренной палатке КП, особенно легко дышалось чистым, крепко настоянным запахом водорослей и вроде бы даже чуть солоноватым на вкус морским воздухом. В чуткой тишине отчетливо слышался приглушенный рокот прибоя и гортанный клекот чаек с недалекого птичьего базара. Для них не существовало войны. -- Что, не спится?!. От землянки, занятой офицерами оперативного пункта штаба ВВС, подошел подполковник Михайлов. Судя по всему, он тоже не спал эту ночь. Так и вы не ложились? Какой там! Совсем было собрался, так позвони ли, что погода портится. Как видно, время удара по Киркенесу будет перенесено. 85 Тут только я обратил внимание, что так радовавшие нас накануне голубые "окна" в облаках снова закрылись. Противоположный -- вражеский -- берег Варангер-фиорда затягивало туманной дымкой. А что говорят синоптики? Это надолго? Да вроде бы ненадолго. Но кто за это может по ручиться? Нужно ждать. Да, ничего другого не оставалось, как только опять ждать, надеясь на лучшее. А погода, словно бы испытывая наше терпение, в течение дня то улучшалась, то ухудшалась. И только к вечеру стало очевидно, что синоптики все же не ошиблись. К 17 часам облачность рассеялась. Ветер ослаб до 5--6 метров в секунду. Термометр показывал 8 градусов выше нуля. -- Все намеченное состоится, -- сообщил, заглянув к нам в палатку, Михайлов. -- Время удара -- 17 часов 45 минут... За четверть часа до налета нашей авиации на Кирке-нес мы поднялись на наш КП. Видимость была отличной. Весь противоположный берег Варангер-фиорда хорошо просматривался. Первыми появились наши истребители. Подойдя к Луастари, они закружились над аэродромом. Несколько из базировавшихся там "мессершмиттов" и "фокке-вуль-фов" под прикрытием зенитной артиллерии поднялись было в воздух. Но превосходство в силах было на нашей стороне. И довольно скоро, оставляя за собой черные шлейфы дыма, немецкие самолеты один за другим упали на землю. Луастарский аэродром противника был надежно заблокирован. Точно в 17 часов 45 минут к Киркенесу подошла первая группа нашей ударной авиации. Два десятка истребителей-бомбардировщиков, ведомых майором Баберно-вым, обрушили с высоты двух-трех тысяч метров свой смертоносный груз на зенитные батареи противника и стоявшие в порту корабли. Через четыре минуты над портом спикировали восемь штурмовиков Ил-2. И началось! Прорываясь сквозь ожесточенный зенитный огонь, над Киркенесом и бухтами Бек-фиорда, сменяя друг друга с интервалами в четыре-пять минут, появлялись все новые и новые группы краснозвездных бомбарди- 86 ровщиков, штурмовиков, истребителей. Менее чем за полчаса заранее намеченные цели атаковало сто двад-цать наших самолетов, сбросив, в общей сложности, до пятидесяти тонн бомб. Однако это были лишь "цветочки"! Спустя некоторое время, не дав возможности гитлеровцам прийти в себя после первого налета, североморские летчики нанесли по Киркенесу и бухтам Бек-фиорда новый, еще более мощный удар. И тут нервы гитлеровцев не выдержали. Как мы и рассчитывали, надеясь спасти хотя бы часть кораблей, находившихся в Бек-фиорде, противник срочно сформировал конвой в составе пяти транспортов и под охраной почти двух десятков сторожевых кораблей и катеров направил его в сторону Лиинахамари. Этот конвой был обнаружен у Яр-фиорда. Его атаковали истребители-бомбардировщики, ведомые майором Дижевским. Один из транспортов был потоплен, второй поврежден. А тем временем бомбежка и штурмовка вражеских кораблей, оставшихся в Киркенесе и бухтах Бек-фиорда, продолжалась. В 1 час 5 минут над целями появились пять наших бомбардировщиков и восемь истребителей. Через минуту их сменили пять новых бомбардировщиков, отправивших на дно транспорт. Спустя две минуты, после ожесточенного штурма шести Ил-2 и десяти истребителей, в киркенесском порту ярким факелом вспыхнул тральщик. Недели две спустя после этого налета мне довелось читать письмо немецкого зенитчика, попавшее к нам в почтовом мешке, добытом разведчиками Леонова. Я вы-писал из этого письма в свой дневник несколько строчек: "За время войны мне довелось повидать и испытать всякое. Но такого, как 27 и 28 июня, еще не было! Налетам русских самолетов, казалось, не будет конца. Едва только мы успевали отбиться от одних, как появлялись новые. За ними еще и еще, словно их рассеивал над нами из сита сам дьявол. Спустя 10--15 минут непрерывного огня краска на стволах орудий подгорела. А мы все стреляли и стреляли. Уже не целясь. Просто ради того, что за выстрелами был не так страшен рев пикирующих самолетов и беспрерывный грохот рвущихся бомб. Когда же наконец все кончилось, мы не досчитались у себя почти половины состава орудийных расче- 87 тов. Не лучше было и у других. А в порту горело, кажется, все, что только могло гореть..." Что ж, написано достаточно ярко, а главное -- правдиво. Даже с нашего КП, за десятки миль от Бек-фиорда, было видно, как над Киркенесом поднялась и медленно растеклась по небу густая пелена черного дыма, подсвечиваемая снизу яркими отблесками пожаров. Были потери и у нас. 27-го и 28-го торпедные катера несколько раз выходили в море, чтобы подобрать из воды экипажи наших сбитых самолетов. Но удавалось это, к сожалению, не всегда. Не так-то просто остаться в живых, приняв ледяную ванну Баренцева моря! Однако несколько летчиков все же были спасены и в их числе один из прославленных североморских асов Герой Советского Союза капитан Бурматов. Его истребитель, прорываясь сквозь завесу зенитного огня к Киркенесу, получил несколько пробоин. Из боя пришлось выходить. Капитан сделал все, чтобы дотянуть израненную машину до аэродрома. Но запаса высоты не хватило. И Бур-матов вынужден был воспользоваться парашютом. Приводнился он неподалеку от Айновских островов. Для спасения Бурматова тотчас же вышли торпедные катера. Обнаружив их, немецкие береговые батареи не замедлили открыть огонь, задавшись целью если уж не подбить, то хотя бы не допустить катера к летчику. Прикрывшись дымовой завесой, наши катерники все же благополучно подобрали Бурматова. Пробыл капитан в воде несколько минут, однако, когда его вытащили на борт, у него зуб на зуб не попадал. Возвращаясь в Пумманки, катерники, не теряя времени, раздели капитана, растерли как следует спиртом, не забыв, разумеется, дать ему и выпить. Собрав у кого запасную тельняшку, у кого брюки, у кого форменку, переодели летчика во все сухое. Когда катер ошвартовался у пирса, Бурматов горячо поблагодарил моряков и сошел на берег бравым матросом. После обнаружения конвоя, вышедшего из Бек-фиорда в направлении Лиинахамари, капитан 3 ранга Алексеев уже несколько раз запрашивал "добро" на выход в море для атаки. Мы в свою очередь звонили в штаб флота. Но оттуда следовал один и тот же ответ: "Не 88 торопитесь. Никуда этот конвой от вас не денется. А открывать немцам наши карты раньше времени не следует. Пусть подойдут поближе. Тогда вместе с береговыми батареями СОР и атакуете". Между тем погода вновь стала портиться. Небо мало-помалу затягивали плотные низкие облака. Усиливался ветер. Около 3 часов к нам на КП зашел подполковник Михайлов и сообщил, что из-за ухудшения погоды самолеты отзываются на свои аэродромы. -- Как ни досадно, однако с немецким конвоем вам с артиллеристами генерала Дубовцева придется разделываться уже без нас. Правда, воздушную разведку конвоя мы будем по возможности продолжать. Да и истребителям приказано на всякий случай оставаться в готовности к вылету. В 3 часа 15 минут транспорты были замечены на подходе к Суоловуоно. Понимая, как видно, что мы не оставим их в покое, гитлеровцы на этот раз особенно усердствовали в постановке дымовых завес. Сторожевые катера и специально высланные "Хейнкели-115" старались вовсю. Огромное белесое облако поднималось от воды на добрых 50--60 метров. Не так-то просто было бы отыскать цели в этом плотном искусственном тумане, но, на наше счастье, сильные порывы ветра время от времени рвали дымзавесу, приоткрывая вражеские корабли. В 3 часа 24 минуты, как раз во время такого очередного разрыва завесы, конвой был обнаружен на подходе к Пиуровуоно. Пользуясь целеуказаниями воздушной разведки, по транспортам ударили тяжелые батареи с полуострова Средний. Как и следовало ожидать, по позициям наших артиллеристов открыли огонь батареи противника с полуострова Нурменсетти. В контрбатарейную борьбу с ними вступили артиллеристы 104-го пушечного полка. И над морем, то на какое-то время ослабевая, то снова нарастая, начал перекатываться неумолчный грохот канонады. Но сторожевым катерам удалось снова упрятать транспорты в дымовую завесу. Не видя противника, наши артиллеристы прекратили огонь: не было смысла расходовать снаряды попусту. В 3 часа 39 минут в дымовой завесе вновь образовалось "окно", через которое просматривался конвой, и тяжелые батареи возобновили 89 стрельбу. Теперь, отрезая врагу путь назад, артиллеристы сосредоточили весь огонь по концевым кораблям. Через несколько секунд один из транспортов, груженный, как видно, боеприпасами, получил прямое попадание. Офицеры, находившиеся в это время у нас на КП, рассказывали потом, как по белесому туману дымзаве-сы пробежала гамма ослепительно ярких красок -- от густо-красной до темно-синей. Эта фантастическая радуга поднялась вверх на добрых полсотни метров. Не успела она погаснуть, как, перекрывая гул артиллерийских выстрелов, донесся сильный взрыв, и в небе стала медленно растекаться черная туча дыма. Воодушевленные успехом, наши артиллеристы усилили огонь. В районе мыса Нумерониеми запылали гигантскими кострами еще два транспорта. Мне не довелось видеть всего этого. Перебравшись с КП на пирс, я в это время провожал в бой три торпедных катера капитана 3 ранга В. Н. Алексеева (у четвертого из находившихся в Пумманках катеров отказал мотор и, к большому огорчению старшего лейтенанта Боч-карева, ему пришлось остаться в базе). Дивизион Алексеева был самым "молодым" на бригаде. Окончательно сформированный только в начале мая, он и по нумерации числился третьим. Матросы, старшины и офицеры, во главе с командиром дивизиона и его заместителем по политической части капитан-лейтенантом Слепцовым, дневали и ночевали на только что полученных катерах. Но все же на подготовку и освоение материальной части ушло около месяца. Потом начались тренировки и учения по отработке взаимодействия с авиацией. И лишь в десятых числах июня катера дивизиона начали нести боевое дежурство в Пумманках. Выходили на "свободную охоту". Ставили на путях движения кораблей противника минные банки. Однако до главного дело еще не доходило. Только теперь вот экипажам катеров старшего лейтенанта Домысловского, лейтенанта Юрченко и старшего лейтенанта Шуляков-ского, как и самому Алексееву, предстояло впервые атаковать вражеский конвой. Собрались на мостике катера Домысловского. Пока Алексеев, развернув карту, коротко ставил боевую зада- 90 чу, я наблюдал за окружившими его командирами катеров. Все трое, понятно, волновались. Предстоящая торпедная атака приобретала для них значение экзамена на боевую зрелость. Но волновался каждый по-своему. Наиболее уверенно держался старший лейтенант В. А. Домысловский. До прихода к нам на бригаду Виктор Александрович в свои двадцать с небольшим лет успел уже повоевать на Волге. У нас тут при формировании дивизиона случилось так, что почти половина назначенных на этот катер матросов и старшин годились командиру по возрасту чуть ли не в отцы. В начале я, по правде говоря, был даже несколько озабочен тем, сумеет ли Домысловский установить правильные взаимоотношения со своими подчиненными. Однако опасения эти оказались напрасными. Экипаж катера довольно скоро стал выделяться своей спаянностью, внешне суровой, но верной мужской дружбой, в чем была немалая заслуга командира. В числе первых из дивизиона экипажу этого катера стали поручаться самостоятельные боевые задачи, и он успешно справлялся с ними. Можно было не сомневаться, что и в предстоявшей атаке старший лейтенант и его подчиненные, встретившись с любой неожиданностью, не растеряются и выполнят приказ. Лейтенант В. Д. Юрченко всем своим видом старал-ся показать, что он внимательно слушает командира дивизиона. Однако по глазам лейтенанта без труда можно было понять, что мысленно он был уже там, возле вражеского конвоя, в атаке, и никак не мог дождаться главного -- приказа о выходе в море. И что с этим можно было поделать? Молодость!.. Она всегда отдает предпочтение не словам, а делам. Спокойным, казалось, был и старший лейтенант П. Я Шуляковский. Он даже смотрел куда-то в сторону, словно бы то, о чем тут шла речь, его никак не касалось. Но спокойствие это было напускным. На самом деле никто из командиров катеров наверняка не волновался так, как Петр Яковлевич. И на то были свои причины. Шуляковского я знал еще по Дальнему Востоку. Он служил у нас там боцманом торпедного катера. Потом 91 в числе нескольких лучших старшин был отправлен на курсы. Вернулся на бригаду уже офицером. Большой практический опыт, обретенный за годы плавания на катерах, помог ему за сравнительно короткий срок стать хорошим командиром. Спустя некоторое время Петр Яковлевич командовал уже звеном. Но тут настал срок очередных оргмероприятий (сколько этих самых, недоброй памяти, оргмероприятий выпало на нашу долю -- не перечтешь!) и Шуляковскому, как не окончившему военно-морского училища, пришлось уйти в запас. Встретились мы с Петром Яковлевичем вновь здесь, в Заполярье. Адъютант доложил, что ко мне просит разрешения зайти старший лейтенант Шуляковский. Вначале, увидев грузного, мешковато одетого офицера, я даже усомнился: уж тот ли это Шуляковский, которого я знал? Но это был он, Петр Яковлевич! Разговорились. И Шуляковский рассказал свою печальную историю. Призванный, как и тысячи других, на флот в самом начале Великой Отечественной войны, он был назначен... командиром береговой базы. Трудно сказать, что тому причиной -- то ли неразбериха тех дней, то ли недобросовестность какого-то чинуши, которому было абсолютно все равно, куда кого направить, лишь бы только место заполнить -- однако нелепее этого назначения трудно и придумать. Дальше случилось то, чего и следовало ожидать: хозяйственником Петр Яковлевич оказался, мягко говоря, неважным и по неопытности одному выдал что-то, не оформив должным образом; другому дал нужное, но, оказывается, неположенное. Сейчас, спокойно разобравшись во всем, Шуляковского побранили бы, чего он, понятно, заслуживал, и отпустили с миром на корабль Но в то суровое время было не так. Состоялся суд. Учитывая, что в действиях Шуляковского отсутствовала какая-либо личная корысть, приговор был снисходительным: несколько лет заключения, причем исполнение приговора откладывается на все время, пока он будет на фронте. -- Так я стал преступником, -- глухо закончил свой рассказ Петр Яковлевич. -- И хотя честное имя мне уже удалось восстановить своей кровью, однако пятно судимости все же осталось, словно каинова печать... Действительно, когда встал вопрос о назначении П. Я Шуляковского командиром торпедного катера, 92 нашлись "осторожные" люди, утверждавшие, что делать этого никак нельзя. "Командир катера?! Да у него штурвал в руках. А если!.." Но я достаточно хорошо знал Петра Яковлевича и верил ему. Приятно было узнать, что такого же мнения придерживался и начальник политотдела бригады Мураневич. Наше совместное ходатайство о назначении Шуляковского поддержал адмирал Головко: "Чепуха какая. Перестать верить в людей -- так как же можно тогда воевать!" Экипаж встретил Петра Яковлевича несколько настороженно: на все катера приходят молодые, энергичные командиры, а тут -- пожилой дядя из запаса. Такому ли служить на торпедных катерах? Но первый же штормовой поход убедил матросов и старшин, что их командир -- человек, которому можно спокойно вверить свою жизнь. Несколько флегматичный, Шуляковский был скуп на слова, но зато ни от чего однажды сказанного никогда не отступал. А моряки всегда уважают командира, у которого слова не расходятся с делами. С первых дней, к примеру, Петр Яковлевич сказал, что всякий раз, вернувшись с похода, нужно, прежде чем идти отдыхать, полностью готовить катер к выходу в море. И это стало нерушимым правилом. Сколько раз бывало, что люди буквально с ног валились от усталости, однако никто из экипажа не появлялся в казарме до тех пор, пока топливные баки не пополнялись бензином, пока еще и еще раз скрупулезно не проверялись моторы и торпеды. Причем все это делалось добротно, потому что ни одна упущенная мелочь не оставалась незамеченной командиром. Шуляковский не сходил с катера вместе со всеми, хотя уставал на походе больше других. Выносливость этого в общем-то немолодого человека порой не могла не вызывать удивления и служила примером не только для подчиненных. Не раз обстановка складывалась так, что после бессонной ночи, проведенной в штормовом море, экипажу катера, только что вернувшегося в базу, приходилось вновь отправляться в поход. Кое-кто в этом случае старался найти то одну, то другую причину, лишь бы хоть нанемного задержаться у пирса. А от Шуляковского всегда можно было услышать один и тот же ответ: "Есть! Разрешите выполнять!" Его не выводили из равновесия ни сложность задания, ни шторм, ни усталость. 93 Но тогда, ночью 28 июня, Петр Яковлевич волновался. Ведь если для Домысловского и Юрченко успех в предстоящей атаке был важен, потому что давал право стать в один ряд с командирами, уже прошедшими проверку боем, то для старшего лейтенанта Шуляковского он нужен был вдвойне! В. Н. Алексеев закончил короткий инструктаж и доложил, что катера к выходу в море готовы. Никаких вопросов нет? Все ясно и по проведению атаки, и по взаимодействию с авиацией? -- спросил я командиров катеров. Ясно все. Что же, тогда счастливого пути и три дюйма чис той воды вам под килем. Через несколько минут катера с бортовыми номерами "241", "239" и "237" вышли строем клина в район острова Большой Айнов. Там, сообразуясь с обстановкой, командир дивизиона сам должен был определить наиболее выгодный момент для прорыва через дымовые завесы и атаки вражеских кораблей. Около 4 часов 30 минут утра из штаба оборонительного района сообщили, что береговые батареи, не видя целей, прекращают обстрел. Поле боя предоставлялось торпедным катерам. Информировав об этом Алексеева, мы передали ему последние данные воздушной разведки о местонахождении отдельных кораблей рассеянного вражеского конвоя. -- Ищите в дымовой завесе! Ищите в дымовой заве се! В 4 часа 53 минуты из приемника, настроенного на волну катеров, находящихся в море, послышался голос Алексеева. Приказав катерам двигаться строем фронта, он начал поиск целей. На КП наступила настороженная тишина. Офицеры старались даже объясняться друг с другом жестами. Только в случае крайней необходимости перекидывались двумя-тремя. словами. Да и то вполголоса. Все внимательно вслушивались в легкое потрескивание динамика. Секундная стрелка обежала один круг, второй, третий... Довольно часто встречающаяся в рассказах о войне фраза о медленно тянущихся секундах стала в неко- 94 торой мере уже тривиальной. Но что поделаешь, если пассивное ожидание в бою действительно удлиняло время, и не так-то просто было избавиться от впечатления, что стрелки часов в это время начинали двигаться медленнее, нежели обычно. Наконец динамик заговорил: старший лейтенант До-мысловский доложил о сторожевых катерах противника, подновляющих растаскиваемую ветром дымзавесу. Тотчас береговые батареи с полуострова Среднего произвели несколько залпов: упорные тренировки с артиллеристами по отработке тактического взаимодействия начинали приносить практические результаты! И' снова томительное ожидание. В 5 часов 10 минут послышался взволнованный голос лейтенанта Юрченко: "Транспорт! Вижу транспорт!" Как видно, лейтенант забыл в спешке выключить микрофон, и из динамика стали доноситься глуховатые выстрелы пушек, татаканье пулеметов. Потом над морем прогрохотал мощный взрыв. Мы ясно услышали его на КП и без радио. А Виталий Деомидо-вич восторженно кричал из динамика: "Готов! Пошли фрицы треске на закуску!" Боевому успеху экипажа "239" мы радовались не меньше, чем сам лейтенант Юрченко. Молодцы!.. Почин сделан. Первый транспорт в этом бою уничтожен. А с моря донесся новый взрыв. С наблюдательного пункта одной из береговых батарей сообщили, что в районе действия наших катеров, сквозь густую пелену дымзавесы, все явственнее проступает оранжевый ореол большого пожара. "Такой факелище полыхает, что наверняка и от вас видно!" Кого же теперь можно поздравить с успехом -- До-мысловского или Шуляковского? Нетерпение было так велико, что рука сама собой тянулась к микрофону. Но тут из динамика донесся голос Алексеева. -- Торпеды использовал. Иду в условленный район сбора. Значит, и на боевой счет экипажа катера старшего лейтенанта Домысловского можно было записать пер-вую победу. Дело оставалось за экипажем "237". Неужели Шуляковскому так и не посчастливится найти для своих торпед стоящей цели? Ведь ему это так важно!.. С моря донесся еще взрыв. 95 -- Атаковал тральщик и сторожевой катер, -- ко ротко доложил Шуляковский. На КП -- общая радость! Все улыбаются Поздравляют друг друга. И есть с чем: ни один из катеров не воз-вращается домой с неиспользованными торпедами! Связавшись по телефону с командующим флотом, доложил ему об успешных атаках катеров Алексеева. В ответ адмирал сказал: -- Как возвратятся, передай им благодарность Воен ного совета Да подтолкни там своих кадровиков, чтобы скорее представили всех участников боя к наградам. Они того заслужили... Да, экипажи всех трех катеров отлично выполнили задачу. Теперь нам предстояло позаботиться о том, что* бы победители благополучно возвратились в Пумманки. Как было заранее условлено, каждый из торпедных катеров, проведя атаку, отходил к северу. А так как атаковывали они свои цели не одновременно, то и выходили из дымовой завесы на чистую воду по одному: сначала катер лейтенанта Юрченко, потом старшего лейтенанта Домысловского и последним -- старшего лейтенанта Шу-ляковского. Этим-то и решил было воспользоваться противник. Лелея надежду хотя бы в какой-то мере рассчитаться за свои потопленные корабли, гитлеровцы выслали на перехват торпедных катеров группу "Мессерш-миттов-109", чтобы расстрелять их поодиночке. Еще в недавнем прошлом, когда нам в подобных случаях приходилось связываться по радио или телефону с командованием авиации, находившимся в Ваенге, эта затея немцев, возможно, и принесла бы им какой-то успех. Но теперь все было иначе, получив сообщение о появлении "мессершмиттов", подполковник Михайлов из расположенного рядом с нашим КП оперативного пункта штаба ВВС тотчас отдал приказание на ближний аэродром, и оттуда поднялась группа "Яковлевых". Встретив самолеты противника еще на подходе к катерам, наши истребители связали врага боем и сбили один за другим три "мессершмитта". Под надежным воздушным прикрытием торпедные катера без потерь ошвартовались в Пум-манках. Встреча на пирсе была очень теплой. В ответ на благодарность Военного совета флота экипажи катеров да- 96 ли слово еще настойчивее искать и топить вражеские корабли. Подробная запись донесений и радиопереговоров торпедных катеров, участвовавших в бою, дополненная живыми рассказами участников, дала возможность во всех деталях восстановить ход атак, подробно разобрать все их достоинства и недостатки. Такие разборы, кстати сказать, являлись лучшей школой воинского мастерства. ...Через семь минут после начала поиска конвоя, ровно в 5 часов утра, слева по курсу флагманского катера старшего лейтенанта Домысловского был обнаружен немецкий сторожевой катер. Спустя несколько секунд к нему присоединились еще два. Следуя в направлении на норд-вест, они начали постановку очередной дымза-весы. Капитан 3 ранга Алексеев поступил в этом случае совершенно правильно: не отвлекаясь от главного -- поиска транспортов,--он передал данные о местонахождении замеченных сторожевых катеров артиллеристам (огнем взаимодействующих с нами береговых батарей эти катера были скоро рассеяны), а сам подал команду к повороту: "Все вдруг!" на 40 градусов вправо и, увеличив ход до полного, увел торпедные катера в поставленную противником дымзавесу. Через несколько минут прямо по носу, в расстоянии четырех-пяти кабельтовых, открылся занятый противником берег. Осмотрелись. По данным, полученным командиром дивизиона, конвой должен был в это время находиться где-то поблизости. А его не было. То ли транспорты, увеличив скорость, успели уже миновать этот район, то ли, напротив, задержались, и только вот-вот появятся. Наступили те ответственные минуты поиска, которые во многом предопределяют успех или неудачу боя. И тут Алексеев допустил ошибку, которая потом, на разборе, стала предметом большого и поучительною разговора для всех остальных командиров отрядов и дивизионов о "границах" их руководства командирами торпедных катеров в бою. Проводя первый свой бой, Владимир Николаевич на какое-то время запамятовал ту простую истину, что командиры катеров -- это не просто исполнители, нуждающиеся в постоянной подсказке, а люди, способные и обученные принимать са- 7 А В Кузьмин Э7 мостоятельные решения и претворять их в жизнь. Приведя катера в заданный район, комдив должен был, поделившись последними данными о местонахождении противника, предоставить командирам необходимую свободу действий в поиске целей. Это было тем более необходимо в данных конкретных условиях, когда конвои распался. Если же и давать какие-то советы, так лишь с одной целью -- предупредить ошибки, указать на промах, иначе говоря, учить командиров правильному маневру. А Алексеев пытался вместо всего этого установить совершенно ненужную опеку. Дело дошло до того, что начал даже диктовать командирам отдельно маневрирующих катеров курсы и скорости, с которыми им следовало, по его мнению, идти. В условиях плохой видимости-- а катера вели поиск в дымзавесе -- это неминуемо должно было привести к большим неприятностям. К счастью, Алексеев вовремя понял и исправил свою ошибку. И дело сразу пошло на лад. В 5 часов 10 минут, получив полную свободу в проведении поиска, лейтенант Юрченко обнаружил слева от себя, на дистанции восемь кабельтовых, транспорт и боевой корабль противника (что это был за корабль, установить так и не удалось), шедшие курсом около 300 градусов. Несмотря на яростный обстрел, Виталий Деомидович умело выполнил довольно сложный маневр, обеспечивший выход катера на выгодный курсовой угол цели, и успешно атаковал транспорт. Еще через три минуты Домысловский, шедший вдоль внешней кромки дымзавесы, заметил и атаковал вражеский танкер. Тут также не было промаха. Увенчался успехом и поиск Шуляковского. Находясь внутри дымзавесы, он почти в упор встретился с тральщиком и несколькими сторожевыми катерами. С дистанции два кабельтова Петр Яковлевич атаковал тральщик торпедами, а пулеметным огнем обстрелял ближайший к нему сторожевой катер. Тральщик взорвался на глазах у наших моряков. Отмечались попадания и во вражеский катер. 1 или 2 июля, не помню точно, прошедший бой подробно разбирался в штабе флота. -- Что ж, общий итог можно признать удовлетвори- 98 тельным, -- сказал в заключение разбора адмирал А. Г. Головко. -- Практически менее чем за сутки наша авиация, береговая артиллерия и торпедные катера, взаимодействуя друг с другом, "списали" из состава немецкого флота семь транспортов общим водоизмещением около сорока тысяч тонн, танкер, два тральщика, два сторожевых корабля. Сбили тринадцать вражеских самолетов. Кроме того, по данным, подтвержденным разведкой, в порту Киркенес разрушено несколько важных объектов. Не хочу выступать в роли провидца, однако есть все основания считать, что теперь гитлеровцы вряд ли попытаются проводить свои конвои в Лиинахамари. Сейчас мы в состоянии обеспечить и обеспечим полную блокаду Петсамо! Действительно, с 28 июня Петсамо было у нас на прочном запоре. Это в немалой мере затруднило противнику снабжение его лапландской армии. Теперь все -- от патронов до сухарей -- ей нужно было подвозить из Киркенеса по автомобильным дорогам. Сократились и поставки такого важного для фашистской Германии стратегического сырья, как никелевая руда. А ведь бой 28 июня был по существу первой пробой тактического взаимодействия разнородных сил Северного флота в борьбе с врагом. "Кулак", о котором говорил в марте командующий флотом, только-только по-настоящему сжался!.. НАШ НП --ВЫСОТА 200 В Пумманках состоялась торжественная церемония вручения боевых наград участникам боя у Петсамо-вуоно. Экипажи катеров построились на пирсе неподалеку от своих кораблей. Словно пожелав быть свидетелем столь знаменательного события, в разрывах облаков показалось солнце, отражаясь в голубоватой чаше бухты. В звенящей тишине прозвучали скупые слова приказа командующего флотом. К маленькому столику, заставленному красными коробочками с орденами и медалями, подходили, один за другим, Алексеев, Домыслов-ский, Шуляковский, Юрченко, старшины и матросы. Вручая по поручению командующего правительственные награды, я желал каждому новых боевых успехов. В ответ слышалось взволнованное: -- Служу Советскому Союзу! ...Первая правительственная награда!.. Сколько бы раз потом тебе ни выпадала честь прикреплять к своей тужурке полученные ордена и медали, этот день -- день вручения первой правительственной награды -- остается в памяти на всю жизнь! После вручения боевых наград состоялся праздничный ужин. Обычно такие знаменательные события мы отмечали в нашей главной базе. Правда, и там офицерская кают-компания представляла собой обычную бревенчатую "залу", как нередко называют в деревнях большие ком- 100 наты. Но она была очень уютной. И обязаны мы этим были нашим женщинам. Моей жене, Зинаиде Андреевне, так и не представился случай воспользоваться знаниями, полученными на курсах Красного Креста. В бригаде и без нее не было недостатка в медицинских работниках. Тогда вместе с няней Зоей, как мы частенько называли жену флагсвя-зиста бригады Зою Григорьевну Смирнову, Надеждой Корсунской, Евгенией Коршунович, Анной Решетько и Галиной Кисовой, при активной поддержке политотдела, они взяли на себя заботы по благоустройству нашей базы. Вскоре в кают-компании и в матросской столовой появились на столах белоснежные скатерти. На тумбочках в офицерском общежитии -- аккуратные салфетки, а на окнах -- украшенные мережкой шторы. Удивительно, но, оказывается, даже самые обыкновенные бутылки, любовно обернутые цветной бумагой, могут не без успеха заменить вазы, а ветки незамысловатой карельской березки, с нежными зелеными листочками, в состоянии поспорить скромной прелестью с букетами цветов. Этот небольшой, но дружный коллектив женщин, которых можно было увидеть то склонившимися над швейной машинкой, то в белых фартучках официанток, то просто с мокрой половой тряпкой в руках, катерники с доброй улыбкой называли внештатным подразделением капитана интендантской службы М. И. Корсунского. Наша дружба с Военно-воздушными силами флота не ограничивалась только нанесением совместных ударов по вражеским конвоям в Варангер-фиорде. Мы по-братски делились всем, в том числе и кадрами. Среди тех, кто пришел к нам на бригаду из авиации, был, в частности, М. И. Корсунский. Материально-техническое обеспечение такого большого и мобильного соединения, как наша бригада, было делом очень хлопотным и трудным. Но начальник службы снабжения М. И. Корсунский и командир береговой базы капитан-лейтенант Я. С. Когаленко не ограничивались исполнением только, как говорят, по штату положенных обязанностей, а постоянно находили себе какие-то новые заботы. В подтверждение этого можно привести самые различные примеры. 101 рованном под окружающие скалы. Внутри стояли гру-босколоченные столы, длинные деревянные скамьи и несколько табуреток. Все это выглядело не очень-то уютно, но мы не жаловались. Как ни приятно сидеть в кругу боевых друзей за праздничным столом, но мне нужно было возвращаться на КП. Еще три дня назад, 11 июля, воздушная разведка обнаружила в районе Тромсе несколько немецких кораблей, шедших на восток, в сторону Варангер-фиорда. Потом из-за плохой погоды никаких сведений об этих кораблях мы не получали. И только во второй половине дня 13 июля самолету оперативной разведки флота удалось отыскать у Матерей Сунна три транспорта в сопровождении тральщика. Это было, как мы посчитали, только ядро будущего конвоя, которое должно было обрастать по пути все новыми и новыми кораблями. Так именно и случилось. Утром 14 июля воздушная разведка сообщила уже о трех группах немецких кораблей, шедших на соединение друг с другом. В первую из этих групп входило два транспорта, шесть сторожевых кораблей и тральщик; во вторую---три транспорта и пять сторожевых кораблей; в третью -- транспорт, две самоходные баржи и тральщик. Позднее, объединенные в один конвой, эти корабли были замечены возле Лакс-фиорда. Спустя еще несколько часов -- в районе Свер-хольтклубба. В 19 часов воздушная разведка обнаружила конвой у Парсангер-фиорда и уточнила его состав: шесть транспортов, два миноносца, шесть сторожевых кораблей, три тральщика и шесть сторожевых катеров -- всего 23 единицы. К полученному ранее предварительному распоряжению штаба флота, переданному в адрес командующего ВВС, командиров бригад подводных лодок и торпедных катеров о нанесении ударов по обнаруженным немецким кораблям, мы получили дополнительный приказ адмирала Головко: "Атаковать конвой совместно с авиацией, как только он войдет в пределы Варангер-фиорда". Начали готовиться к выполнению задачи. Но погода вдруг начала портиться. У нас тут нет-нет да в голубо- 104 ватых "окнах" проглядывало солнце, а противоположный берег фиорда все больше и больше затягивала туманная дымка. К западу от Варде небо обложили низкие плотные облака, лишая воздушную разведку возможности вести наблюдение за продвижением вражеских кораблей. Конвой по существу был потерян. Оставив на КП В. А. Чекурова, я выехал на причал вручить боевые награды участникам боя 28 июня. Но душа, как говорят, была не на месте. И хотя по-прежнему никаких сведений о конвое не поступало, я все же торопился с возвращением на КП. По дороге к машине зашел в офицерское общежитие. Тут никого не было. Те, кому предстояло выходить в море, готовили катера, а остальные просто сошли на пирс. В такие минуты всегда есть что-то напомнить, сказать другу. Только в одном из кубриков слышались гитарные переборы и тихая песня. Лейтенант В. Д. Юр-ченко напевал вполголоса свою любимую "Землянку". -- Катер к выходу готов, товарищ комбриг, -- доло жил лейтенант, прерывая песню. -- Сам тоже. Зашел переодеться, да вот семиструнная соблазнила... Юрченко уже успел сменить парадную тужурку на рабочий китель и толстый шерстяной свитер, а щегольские полуботинки -- на походные сапоги. Порыжевший от воды и ветра меховой шлем был сдвинут на затылок. -- Готовы? А орден где?.. Скромничаете? Но это скромность излишняя. ...Вообще-то наши катерники выходили в море без орденов и медалей. Те, кто нес службу на верхней палубе, как бы тщательно ни одевались, все равно через час-полтора промокали до нитки, причем морская вода не щадила и орденов, разъедая эмаль. Мотористы в адской жаре моторных отсеков даже зимой работали в легких комбинезонах, а то и в одних тельняшках. Поэтому ордена и медали оставались на базе, ожидая возвращения своих хозяев. И только первые три дня после получения правительственной награды ее непременно брали с собой и в море -- это было неписаным правилом. -- Орден? Вот он, -- Виталий Деомидович бережно вынул из бокового кармана кителя орден Красного Зна мени. -- Нет, товарищ комбриг, правила нашего я не нарушу... 105 Лейтенант, любуясь, подержал несколько секунд орден на ладони, потом поцеловал его и так же бережно спрятал. Этот наш разговор мне живо вспомнился спустя несколько месяцев в связи с другим памятным в истории нашей бригады случаем. ...В ночь на 10 сентября 1944 года девять наших катеров получили задание перебросить из Полярного на Рыбачий батальон морской пехоты. Заботливо усадив пехотинцев в кубрики и на верхней палубе между торпедными аппаратами, мы вышли в штормовое море. Шли без огней. В сказочно-таинственном свете полярного сияния, перебегающего по небу разноцветными всполохами, за кормой можно было рассмотреть силуэты всего двух-трех катеров. Остальные скрывала темнота. При подходе к Рыбачьему приблизились на полторы-две мили к берегу. Теперь с левого борта нет-нет да угадывались в темноте припудренные снегом скалы. И вдруг, словно вспышкой магния, берег и море озарились ярким всполохом пламени. Потом долетел глуховатый звук взрыва. Что случилось?! -- запросил я по радиофону. Позади меня взорвался катер, -- доложил коман дир дивизиона В. Н. Алексеев. Кто-то подорвался на мине! Первым инстинктивным желанием было скорее переложить руль и поспешить на помощь. Но на борту каждого из катеров кроме команды находилось еще до шестидесяти морских пехотинцев. Чтобы не скапливаться в опасном от мин районе и предотвратить подрыв других катеров, приказываю: -- Алексеев! Окажите помощь! Остальным следовать за мной! Отошли мористее. Уменьшили ход. Выставили дополнительно еще по одному впередсмотрящему: теперь на палубе каждого катера лежало возле форштевня по два матроса. Уцепившись за "башмак" и леерную снасть, они зорко смотрели с обоих бортов в воду, стараясь предотвратить опасную встречу с плавающими минами. Миновали Вайду-губу, мыс Вайталахти... Уже скоро 106 родной причал. А голову сверлит одна и та же тревожная мысль: кто подорвался и какова судьба людей? Швартуемся. К пирсу подошел второй, третий, четвертый катер... С седьмого на берег сошел комдив и доложил, что до него к подорвавшемуся на мине катеру подошел лейтенант Володько. Поэтому он продолжал переход вместе со всеми. Что же, Алексеев поступил правильно. Неразумно оставаться в опасном районе двум катерам. Мокрые, ежась на холодном ветру, моряки все же не уходили с пирса. Ждали. Вот наконец ошвартовался еще один катер. Командир отряда капитан-лейтенант Антонов доложил, что катер старшего лейтенанта Ганки-на, на котором шли он и заместитель командира дивизиона по политчасти капитан-лейтенант Слепцов, подорвался на мине. Заметили ее метрах в 10--15 прямо по курсу. Командир катера успел отвести нос, но мина взорвалась под моторным отсеком. Вот что рассказывает в письме, полученном мною во время работы над этими записками, сам Н. М. Ган-кин, ныне капитан 1