йные дороги из бревен, пластин или досок, уложенных по поперечным жердям; на сухих местах встречались грунтовые дороги. На всю жизнь запомнились мне дороги из поперечных жердей, уложенных по продольным бревнам. Бывало, едешь по такому пути, и автомобиль беспрестанно трясет, а жерди под колесами "говорят и поют", как клавиши пианино под руками виртуоза. Но как-то раз в конце августа, подъезжая к временному командному пункту 8-й армии, я не услышал обычного "говора" жердей, хотя машина шла по жердевой дороге. - Стариков, что вы сделали с дорогой? - спросил я командарма, вышедшего мне навстречу. - Она молчит! - Она не только молчит, - ответил улыбающийся генерал. - Если вы заметили, она стала и значительно прочнее. А через несколько дней тряска вообще исчезнет. Мои \307\ инженеры применили не очень трудоемкий, но довольно практичный способ ликвидации ее. - В чем же он состоит? - Под настил, - продолжал Стариков, - подсыпается грунт. Ложась на него, жерди уже не вибрируют. Если теперь покрыть настил хотя бы тонким слоем гравия с землей, то тряска исчезнет, причем значительно возрастет скорость передвижения. - Кто же это предложил? - Начальник инженерных войск армии полковник А. В. Германович. Он вместе со своим начальником штаба Р. Н. Софроновым разработал план развития дорожной сети, и теперь полным ходом идет его осуществление. - А это тоже инженеры предложили? - спросил я, указывая на 30-метровую вышку, воздвигнутую неподалеку от временного командного пункта. - И далеко с нее видно? - Нет, это предложили операторы и артиллеристы, а построили, конечно, инженеры. В хорошую погоду с нее просматривается почти вся местность до Синявина. Мы думаем использовать ее для наблюдения за полем боя, корректировки артиллерийского огня и авиационных ударов. Насколько это нам удастся, трудно сказать. Есть опасение, что лесные пожары - а они, безусловно, возникнут - значительно сузят горизонт наблюдения. Долго еще длилась беседа с командармом, начальником штаба армии полковником Б. М. Головчинером и другими офицерами штаба. Тогда же генерал Стариков продемонстрировал средства управления подразделением в лесу: набор свистков различных тонов и звуков. У каждого командира взвода свисток имел свой, отличный от другого звук или тон. По нему солдаты ориентировались, когда заранее условленными сигналами подавались команды. "Сколько изобретательности и старания вкладывают войска в свое повседневное дело! - подумал я, - Каждый так и рвется к победе!" И уверенность в том, что противник будет разгромлен, а блокада прорвана, еще сильнее утвердилась во мне. К 27 августа подготовительные мероприятия, включая командно-штабные игры на топографических картах, в основном были закончены. Предназначенные для наступления войска давали нам на избранном направлении более чем трехкратное превосходство над противником в живой силе, четырехкратное - в танках, двукратное - в артиллерии и \308\ минометах. Так думали мы, не зная о прибытии с юга дивизий Манштейна. Зато мы значительно уступали немцам в авиации. Господство в воздухе над полем боя по-прежнему пока принадлежало врагу. Появились первые признаки некоторого беспокойства в стане противника. С 25 августа над районом сосредоточения наших войск начали подозрительно кружить вражеские разведчики. Видимо, поток железнодорожных эшелонов, направляемых к Ладожскому озеру, все же привлек внимание немецкого командования. В этих условиях продолжать подготовку операции до полного сосредоточения всех войск становилось рискованно. Противник мог раскрыть наши карты и изготовиться к отражению удара, хотя в его оборонительной полосе пока еще царило спокойствие. Для окончательного решения вопроса о начале операции Военный совет фронта созвал 26 августа совещание командиров и комиссаров соединений первого и второго войсковых эшелонов. На совещании все заявили о готовности к наступлению и высказались за начало операции утром 27 августа. Этот срок и был принят. Как показали позднее пленные, уже 26 августа противник предупредил свои войска об оживлении в нашем тылу. На 28 августа он наметил усиление обороны и разведку боем. Тем не менее немецкое командование не ожидало наступления, а лишь строило догадки. Поэтому наш первый удар явился неожиданным как в оперативном, так и в тактическом отношении. 27 августа 1942 года после двухчасовой артиллерийской подготовки, завершившейся мощным 10-минутным налетом реактивных снарядов, весь правый фланг и центр 8-й армии от мыса Бугровского на Ладожском озере до опорного пункта Вороново пришел в движение. Наступление началось и в течение двух дней развивалось успешно. На направлении главного удара была пересечена Черная речка и оборона врага прорвана. К исходу второго дня наши части подошли к Синявину. Уже тогда мы испытывали недостаток патронов для автоматов. А получилось это потому, что на фронте впервые оказалось много автоматов. Командование предупреждало войска бережливее относиться к расходованию боеприпасов. Но, видимо, обращение не возымело должного действия. Как только начиналась атака, бойцы нажимали на спусковой крючок и без передышки выстреливали целые диски. Конечно, здесь сказывался и определенный психологический фактор. С автоматом, \309\ прижатым к животу и непрерывно стреляющим, легче идти вперед. Голоса наших ППШ и ППД подбадривали красноармейцев. Да и немцам, несомненно, не мог нравиться рой пуль, свистящих над головой. Чтобы приостановить наступление, фашисты стали спешно стягивать к месту прорыва отдельные части и подразделения с других участков фронта, резко увеличивая плотность огня. Они бросили в бой все, что было под рукой, подтянули артиллерию и перенацелили почти всю авиацию, базировавшуюся под Ленинградом. Сопротивление вражеских войск с каждым днем возрастало. 29 августа на поле боя появилась 180-я пехотная дивизия немцев, только что прибывшая из Крыма. Усиленная танками 12-й танковой дивизии, снятой с невского участка Ленинградского фронта, она с ходу атаковала наши части. Завязались тяжелые встречные бои. Требовались колоссальные усилия для преодоления каждого метра заминированной территории. Авиация противника непрерывно висела над нашими боевыми порядками. Фашисты засыпали наступающие части снарядами и минами. Начиная с третьего дня операции наступление сильно замедлилось. Первый эшелон прорвал вражескую оборону на фронте в пять километров и углубился в ее боевые порядки на расстояние до семи километров. На этом дело застопорилось. Уместно поставить вопрос: как могло случиться, что сильная артиллерийская группировка 8-й армии, которая перед началом наступления превосходила артиллерию противника в 2 раза, не смогла проложить путь пехоте? Для ответа предоставим слово генерал-полковнику артиллерии Г. Е. Дегтяреву, который командовал артиллерией фронта, являлся участником наступления, а впоследствии занимался исследованием артиллерийского обеспечения операции. По его мнению, артиллерийские начальники армии и фронта к тому времени еще не нашли правильных форм использования артиллерии и допустили ряд ошибок. Основной ошибкой явилось нарушение принципа массированного использования артиллерии на главном направлении. Вся артиллерия усиления была почти равномерно распределена по дивизиям с плотностью в 70 - 100 орудий на километр фронта, в то время как общее количество орудий и минометов, участвовавших в наступлении, могло бы обеспечить создание на главном направлении удара плотности в 150 - 180 орудий на один километр фронта. \310\ Значительно снизило эффект использования артиллерии особой мощности отсутствие в масштабе армии артиллерийской группы разрушения, так как вся артиллерия особой мощности наравне с другими калибрами была "спущена вниз" и распределена по дивизиям. Серьезным недостатком явилось устранение от планирования местных операций командующего артиллерией фронта и его штаба: все было отдано нами на откуп 8-й армии, а артиллерийское начальство армии оказалось не на высоте положения. Командующий артиллерией 8-й армии генерал-майор Безрук со своим штабом спланировал лишь подготовку атаки. Что касается поддержки пехоты и танков, то она предусматривалась в его плане, как это впоследствии выяснилось, только до захвата опорных пунктов, расположенных на переднем крае, а не на глубину всей ближайшей задачи первого эшелона стрелковых дивизий, как это требовалось. Да и вообще; обеспечение боя в глубине совсем не планировалось. План маневра артиллерии траекториями и колесами также не был разработан. Не имелось установок на перемещение артиллерии. Стрельба в основном велась не по целям, а по площадям, вследствие чего система огня противника осталась ненарушенной. Не случайно атакующая пехота несла большие потери и быстро утрачивала боеспособность{4}. Выводы на будущее должны были сделать для себя и командование фронтом, и его штаб. Атаки 8-й армии день ото дня становились слабее. На пятые сутки удары первого эшелона уже не приносили желаемых результатов. Этот момент командование фронтом сочло подходящим для ввода в сражение второго эшелона. Поэтому, когда 31 августа мы вместе с начальником штаба генералом Стельмахом и членом Военного совета генералом Запорожцем прибыли на командный пункт 8-й армии, к нашему приезду был вызван командир 4-го гвардейского корпуса генерал Гаген, получивший затем приказ на ввод корпуса в сражение. Информируя Военный совет Ленинградского фронта о решении ввести в дело второй эшелон, мы поставили ленинградских товарищей в известность, что противник в спешном порядке перебрасывает к участку нашего наступления свои резервы, расположенные на стыке \311\ Ленинградского и Волховского фронтов, а также снимает войска со многих участков Ленинградского фронта. Тогда же мы напомнили, что наступил самый благоприятный момент для активных действий Ленинградского фронта. Но его войска не смогли нанести встречного удара. Как же действовал наш второй эшелон? Развертывание 4-го гвардейского стрелкового корпуса проходило в трудных условиях. Бойцы преодолевали обширные Синявинские болота, в ходе боя прокладывали дороги и одновременно отражали атаки противника. Ввод корпуса в сражение не был должным образом обеспечен артиллерийским огнем и авиацией. Командующий артиллерией 8-й армии и здесь, вместо того чтобы направить на обеспечение корпуса большую часть артиллерии, использовал только шесть артиллерийских полков и один полк гвардейских минометов (реактивная артиллерия) из имевшихся в его распоряжении двадцати четырех полков, а мы не проконтролировали этого. Непорядки допускались и в вопросах управления, которое то и дело нарушалось. Между родами войск не было организовано тесного взаимодействия. Командир корпуса генерал Гаген, ранее проявлявший себя с положительной стороны, на этот раз не сумел осуществить твердого руководства. Командованию фронтом пришлось вмешаться в управление боевыми действиями корпуса. Но время было упущено, и задача выйти к Неве осталась не выполненной ни к 1 сентября, ни в последующие дни наступления. К 5 сентября наибольшая глубина прорыва составила девять километров. К этому времени нашим войскам противостояло пять пехотных, три горно-егерские и одна танковая немецкие дивизии. Фашистское командование подтянуло к участку прорыва большое количество артиллерии, в том числе тяжелой, а также особой мощности, переброшенной из Крыма или снятой непосредственно из-под Ленинграда, и нацелило на место прорыва большую часть авиации 1-го воздушного флота. Чтобы избежать катастрофы, вспоминал Манштейн{5}, Гитлер приказал ему немедленно взять на себя командование этим участком фронта. Сначала только отдельные пехотные части, а затем целые дивизии и артиллерийские части из армии Манштейна, предназначенной для штурма Ленинграда, были втянуты в бой по отражению наступления Волховского фронта, пока \312\ в него не ввязались все те соединения 11-й армии, которые оказались на севере. Отходить от Ленинграда и прекратить его блокаду фашисты не хотели. Помимо всего прочего, это было связано еще и с судьбой северного союзника Германии: Финляндия в случае неудачи под Ленинградом могла выйти из войны. "Учитывая еще интересы финнов, нельзя было ослаблять тесное кольцо вокруг Ленинграда, - писал генерал Типпельскирх, - хотя русские и доказали, что они даже без железнодорожного сообщения могут снабжать отрезанный город. Требовалось также удерживать фронт на Волхове, так как он обеспечивал фланг наступающих на Ленинград войск..."{6} Скоро наступило равновесие сил. После 4 сентября мы не смогли продвинуться ни на один метр. Противник отбивал все атаки наших войск. Тогда Военный совет фронта решил ввести в бой третий эшелон. Одновременно наносила встречный удар Невская оперативная группа Ленинградского фронта. На этот раз она начала действовать более активно. Но и это не помогло изменить ход событий. 2-й ударной армии удалось ликвидировать несколько огневых точек врага и местами улучшить занимаемое войсками положение. Однако для развития наступления сил оказалось недостаточно. Справедливость требует отметить, что 2-я ударная армия не оправдывала тогда свое громкое название. К моменту ввода в сражение в нее входила одна стрелковая дивизия восьмитысячного состава и одна стрелковая бригада. Поэтому никакого наращивания сил не произошло, и удар получился слабый. Это отмечали и фашисты. В журнале боевых действий группы армий "Север" за 9 сентября 1942 года было записано: "Противник вновь атакует восточный фронт, более слабыми силами, чем до сих пор". Неудачно развивались действия и Невской оперативной группы. Попав под удар артиллерии и авиации, ленинградцы вскоре лишились почти всех переправочных средств. Форсирование Невы затормозилось. Малочисленные подразделения, которым удавалось пересечь реку, сбрасывались противником в воду. Чтобы избежать напрасных потерь, Ставка Верховного главнокомандования в директиве от 12 сентября Военному совету Ленинградского фронта приказала операцию по форсированию Невы временно прекратить. \313\ Отразив наступление 2-й ударной армии, немецкие войска, в свою очередь, сами нанесли 10 сентября удар по нашим флангам у основания прорыва. Завязалось упорное встречное сражение, вынудившее 2-ю ударную армию перейти к обороне. В последний раз эта армия сумела вклиниться в расположение врага 17 сентября. 20 сентября противник перешел в контрнаступление, пытаясь отрезать наши авангардные части. Предварительно Манштейн получил крупные подкрепления: две бомбардировочные эскадрильи с Центрального фронта, две - с Южного, одну - из Кенигсберга и еще две группы бомбардировщиков - со Сталинградского фронта. Шесть пехотных дивизий, три горно-егерских и части танковой дивизии врага стали сжимать клещи вокруг нашего авангарда. На земле и в воздухе развернулось ожесточенное артиллерийско-авиационное сражение. Бывая в те дни на переднем крае, я вспоминал весенние бои за подступы к Любани и у Мясного Бора. В районе вклинения непрерывно рвались снаряды и мины. Горели леса и болота, земля застилалась густым едким дымом. За несколько дней этой невероятной по своей силе артиллерийско-минометной и авиационной дуэли весь участок был превращен в изрытое воронками поле, на котором виднелись одни обгорелые пни. Наши войска упорно пытались закрепиться на достигнутых рубежах, возводя в ночные часы оборонительные сооружения. Но днем противник непрерывной бомбежкой сравнивал их с землей. Затем за ночь наши бойцы снова их возводили. Так продолжалось несколько суток. 27 сентября пришлось отдать приказ о выводе всех наших частей, находившихся западнее Черной речки, на восточный берег. 28 сентября наш арьергард контратаковал фашистские соединения, прикрывая отход, а в ночь на 29 сентября началась переправа. С болью в сердце оставляли мы эти метры родной земли, искалеченной пролетевшим над ней военным ураганом. В те дни в районе охвата врагом наших войск создалась тяжелая обстановка. Соединения и части перемешались между собой, управление ими то и дело нарушалось. Из 2-й ударной армии поступали разноречивые сведения. Это дало повод Ставке упрекнуть нас в незнании того, что делалось на местах, и в недостаточно твердом руководстве боевыми действиями. Чтобы оказать непосредственное влияние на организацию вывода войск, я выехал на командный пункт \314\ 4-го гвардейского стрелкового корпуса к его командиру генерал-майору С. В. Рогинскому, который в первых числах сентября сменил неудачно действовавшего на этом посту генерала Гагена. Пункт находился в зоне артиллерийского обстрела. Вокруг блиндажа командира корпуса непрерывно рвались снаряды. Вскоре после того как я прибыл, мне доложили, что моя машина повреждена. Такая же участь постигла и вторую машину, присланную из штаба фронта. Пока я находился в корпусе, меня несколько раз вызывали из Ставки к прямому проводу, и когда 30 сентября я стал докладывать в Ставку о выводе войск, Сталин прежде всего спросил: - Почему не подходили к прямому проводу? - У меня разбило две машины, - ответил я. - А главное, я опасался, что если я уйду с командного пункта, то за мной потянется штаб корпуса. Из дальнейшего разговора мне стало понятно, что в Ставке не меньше нашего опасались за устойчивость фронта по Черной речке. Основная масса войск закончила выход на восточный берег к рассвету 29 сентября. Остальные подразделения вышли в ночь на 30 сентября. После этого активные боевые действия были прекращены. Наши войска, а также и войска противника возвратились примерно на старые позиции. Артиллерийская дуэль и взаимные налеты авиации как бы по инерции продолжались затем несколько дней, но наступательных действий не предпринималось. Невская оперативная группа вела бои до 6 октября. Фашистское командование прилагало немало усилий, чтобы сбросить в воду форсировавшие Неву части, но славные воины Ленинградского фронта сумели удержать за собой два небольших плацдарма. Таков был конец Синявинской операции. Волховскому и Ленинградскому фронтам не удалось в то время прорвать блокаду Ленинграда. Однако расчеты гитлеровского командования взять штурмом город Ленина потерпели полный крах. Соединения армии Манштейна, имевшие, по мнению гитлеровских лидеров, богатый опыт по захвату приморских городов, были разгромлены (еще до ввода их в бой непосредственно за Ленинград) на Синявинских высотах и в близлежащих лесах. Как признался генерал-фельдмаршал Манштейн, "о наступлении на Ленинград теперь не могло \315\ быть и речи"{7}. Потери немецких войск убитыми и пленными составили около 60 тысяч человек, а в технике - 260 самолетов, 200 танков, 600 орудий и минометов. По показаниям пленных, в ротах большинства дивизий осталось в строю по 20 человек. "Лучше трижды побывать в Севастополе, чем оставаться здесь", - говорили пленные. Теперь внимание немецко-фашистского командования было серьезно и надолго приковано еще и к Северо-Западному направлению. Враг не только не посмел перебросить имевшиеся здесь резервы на другие направления, но даже вынужден был усиливать группу армий "Север" за счет частей, прибывавших из Западной Европы и с центрального и южного участков своего Восточного фронта. А ведь эти части были жизненно необходимы немцам под Сталинградом. Активные действия Волховского и Ленинградского фронтов облегчили борьбу наших войск против вражеских полчищ на Волге. Я рассказал здесь лишь о нескольких незабываемых для меня страницах боевой эпопеи 1942 года. Страницы эти повествуют не только о наших победах. Что было, то было. Хочется подчеркнуть главное. А главное состояло в том, что в тяжелую годину не было для нас более святого долга, чем служить делу разгрома врага. И, перебирая в памяти всех тех, кого я знал и с кем сталкивался на фронте в то горячее время, могу сказать, что абсолютное большинство этих людей заслуживает самого доброго слова. Советские воины стояли насмерть и выстояли. В огненных сполохах 1942 года уже проглядывало сияние будущего торжества нашего великого дела. Победа мерцала на вершине горы, а подъем на нее был труден и опасен. Стиснув зубы и поддерживая друг друга, совершали мы это восхождение, и чем ближе виднелась цель, тем увереннее становилась поступь. Но пока впереди было еще три года войны. \316\ ПРОРЫВ БЛОКАДЫ Взгляните на карту. - Путешествие вдоль Волхова. - Встречи в Ленинграде. - Приходилось работать вместе. - Это сделает ударная группировка. - Началось в 9.30. - Сверкание "Искры". Па карте Приволховье выглядит в основном двуцветным: зеленым и голубым, что соответствует господствующему здесь водно-лесному ландшафту. Очень красивый вид. На самом же деле Волхов и его притоки обладают всей гаммой бурых цветов, от грязно-желтых до кофейно-коричневых. Тот же оттенок присущ воронке от снаряда, землянке и каждому окопу. Но землянки и окопы в Приволховье были редким явлением, особенно осенью, когда почва от беспрерывных дождей становилась хлюпающей и булькающей - вода и грязь кругом. Когда артиллеристы получали приказ оборудовать огневые позиции, они приступали к выполнению его с рубки деревьев под платформы. Эти платформы укладывали в болото, затем через многие километры бездорожья сооружали бревенчатые настилы, чтобы доставлять по ним орудия и боеприпасы. Если сделать это было невозможно или же не хватало времени, то бойцы вытягивались в цепочку и по этому своеобразному конвейеру передавали боеприпасы на передовую. В лучшем случае их перевозили на лошадях. К осени 1942 года развернулись решающие события под Сталинградом. Наши войска после жесточайших боев остановили фашистское наступление, а в ноябре перешли в контрнаступление, увенчавшееся блистательной победой. Битва на Волге поглощала резервы Ставки. Волховский фронт, накапливая резервы для предстоящих боев, для прорыва блокады Ленинграда, мог рассчитывать лишь на сравнительно незначительные пополнения. Но где же мы нанесем удар по врагу? Снова у Синявина? Или пробьемся к Чудову? А может быть, обойдем вражеские позиции далеко с юга, от Новгорода? День и ночь шли разведпоиски. Допрашивали пленных, Изучали документы, добытые во вражеских штабах. Обобщали сведения, полученные от партизан. Чуть западнее места впадения Вишеры в Волхов вросло в землю наше небольшое предмостное укрепление. Южнее \317\ по обе стороны 250-метровой реки раскинулся Новгород. В воде отражались его древние строения. Дома стояли с бесформенными зубчатыми проемами. Городские улицы перепоясанывражескими окопами. На колокольнях установлены пулеметные точки и оборудованы наблюдательные пункты. С обратных скатов холмов, на которых стоит город, в нашу сторону то и дело с визгом неслись фашистские мины. Важным опорным пунктом обороны противника, если двигаться с юга на север, был также 3 Банковский 40-метровый холм. Даже в самое сильное половодье вершина холма оставалась сухой. Гитлеровцы превратили этот холм в мощную артиллерийско-минометную цитадель. Каждый день и каждую ночь холм изрыгал огонь и свинец, на многие километры вокруг сея разрушение. К сожалению, нам приходилось беречь боеприпасы для решительной схватки. Мы охотно превратили бы эту цитадель в гроб для врага. Недалеко от того места, где шоссейная дорога из Будогощи в Чудово пересекала Волхов, стояло селение Грузине. Прямо через него шел передний край фашистского предмостного укрепления. Разбитое артиллерийскими снарядами, оно служило вражеской авиации одним из наземных ориентиров. Здесь фашистские самолеты делали поворот от реки Волхов к железной дороге Москва - Ленинград, в сто рону Горнешно и Малой Вишеры. Гитлеровский генералполковник Линдеман поставил перед правым флангом 18-й армии задачу любым способом удержать в своих руках грузинский форт. Сюда беспрестанно подвозились подкрепления, которые каждую ночь переправлялись на правый берег реки на надувных лодках. Мы не жалели и боеприпасов для этого участка даже в дни самого скудного снабжения, и наша артиллерия честно трудилась над тем, чтобы вдолбить захватчикам, чья это земля. В свою очередь нам еще зимой 1941 года удалось захватить на левом берегу Волхова, между устьями Оскуи и Тигоды, плацдарм, требовавший постоянного внимания. Линия фронта тянулась здесь через покрытые буреломом болота и по островкам, выглядевшим как плавучие рощи. Передвижение тут было возможно только по настилам. Дождливыми ночами, сгибаясь под тяжестью, колонны подносчиков тащили на себе патроны, снаряды и продовольствие, а возвращаясь, выносили раненых. После дождя настилы скрывались под водой. Тогда люди передвигались в болотной \318\ жиже иногда по пояс, толкая перед собой плотики, проваливались в воронки, кое-как обходили пни, кусты и затопленные проволочные заграждения. Укрепляя плацдарм, наше командование заботилось о быте бойцов в этих суровых природных условиях, которые тоже надо было победить. Вколотив в болото сваи, бойцы крепили к ним пол. Этот пол через несколько дней, как правило, уходил под воду. Тогда строился новый, а внутри блиндажа, под самым потолком настилали полати, на которых лежали наши воины, ведя огонь через прорубленные отверстия-амбразуры. После дождя приходилось перебираться на крышу. Блиндаж превращался в островок, на котором советские воины честно несли боевую службу. 6 октября 1942 года закончилась наша Синявинская операция. В ходе ее были созданы предпосылки для развертывания мощного зимнего наступления с целью соединить Большую землю и осажденный Ленинград прочным коридором. Задачу эту должны были выполнить войска Ленинградского и Волховского фронтов. Координация их действий возлагалась на Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова и генерала армии Г. К. Жукова. Прибыв к нам на фронт, они стали знакомиться с деталями обстановки. Предстоящая операция, которую мы с ними обсуждали, могла оказаться удачной, если действия Ленинградского и Волховского фронтов будут строго согласованы. Необходимо было встретиться с Л. А. Говоровым. Учитывая сложность положения в Ленинграде, мы пришли к выводу, что Леониду Александровичу лучше остаться на месте, а мне приехать к нему. Получив на это разрешение Ставки, я тотчас отбыл. Шел конец октября. Во все глаза глядел я на знакомые, родные мне улицы города. Эти улицы, некогда шумные и торжественно-парадные, были пустыми, безжизненными. Горький комок подкатывался к горлу. - Какое участие сможете вы принять в предстоящей операции? - спросил я Говорова. - Мы можем нанести встречный удар, но в том месте, где ваши войска находятся близко к Ленинграду. На глубокую операцию у нас сил не хватит, - ответил он. Стало ясно, что прорывать блокаду придется где-то возле Ладоги. Это ставило перед волховчанами очень сложные задачи, особенно если учитывать, что здесь, в районе шлиссельбургско-синявинского выступа, только что закончились бои, не давшие желаемого результата. А не сдвинуть \319\ ли место нанесения удара несколько севернее? Непосредственно вдоль Новоладожского канала операции не велись с осени прошлого года, когда сюда прорвалась через Мгу 18-я немецкая армия, замкнувшая кольцо блокады у Шлиссельбурга. Это направление являлось самым сложным вследствие наличия здесь чрезвычайно мощных вражеских укреплений, но зато и самым коротким. Нам нужно было преодолеть всего 12-километровую полосу между Шлиссельбургом и Липками, или по шесть километров каждому из наших двух фронтов. Еще 17 ноября ленинградцы представили в Ставку свои соображения по плану совместной операции обоих фронтов, а также флота. Большое участие в ее разработке принимал Г. К. Жуков. Что касается сроков операции, то даже самое интенсивное накопление тех пополнений, которые нам обещала Ставка, не позволяло начать сражение раньше января 1943 года. Еще легче было бы начать активные действия в феврале. Однако Ленинград не мог столько ждать. Мы согласовали рубеж встречи двух фронтов - примерно в районе железнодорожной ветки, что шла через Рабочие поселки э 5 и э 1. Разработанный план предусматривал встречный удар двух фронтов с целью разгрома группировки противника к югу от Ладоги и прорыва блокады Ленинграда в самом узком месте, при участии со стороны волховчан большего числа дивизий. Данный план операции как раз и был представлен в Ставку и приблизительно через месяц одобрен ею. Декабрь отводился на непосредственную подготовку. В начале января нам с Говоровым предлагалось встретиться еще раз, чтобы уточнить детали взаимодействия. А пока на наши фронты стали подвозить боеприпасы и новую технику. И снова для ленинградцев при подготовке операции большую роль сыграла "дорога жизни". В середине декабря. когда окончательно стал ладожский лед, автомашины длинной чередой опять потянулись через острова Зеленец. Гитлеровцы, предвидя возобновление деятельности этой трассы, попытались несколько раньше перерезать ее, но у острова Сухо были разбиты, и ледовая дорога заработала беспрепятственно, если не считать интенсивных налетов фашистской авиации. В целом операция по прорыву блокады получила условное наименование "Искра". 8 декабря мы получили директиву из Ставки на прорыв блокады. Руководство нашим фронтом к тому времени претерпело \320\ некоторые изменения. Членом Военного совета фронта был назначен генерал-лейтенант Л. 3. Мехлис, начальником штаба генерал-лейтенант М. Н. Шарохин. Новый начальник штаба свои обязанности выполнял хорошо, со знанием дела. О Мехлисе стоит сказать несколько слов особо. Это был человек с крайне резким характером. Он воспринимал все весьма упрощенно и прямолинейно и того же требовал от других. Способностью быстро переориентироваться в часто меняющейся военной обстановке он не обладал и наличие этой способности у других рассматривал как недопустимое по его понятиям "применение к обстоятельствам". Весной 1942 года Мехлис был представителем Ставки на Крымском фронте. Известно, что там он не оправдал возлагавшихся на него надежд. Неудача в Крыму, видимо, кое-чему его научила. Возможно, он понял, что вопросы тактики, военного искусства не его сфера деятельности. Так или иначе, но Мехлис на Волховском фронте занимался главным образом политработой и организацией снабжения всем необходимым. Справедливость требует отметить, что для подготовки операции "Искра" он сделал немало. Это был человек честный, смелый, но склонный к подозрительности и очень грубый. От Сталина он никогда ничего не скрывал. Сталин это знал и поэтому доверял ему. В результате, если Мехлис о чем-нибудь писал Верховному главнокомандующему, ответные меры принимались весьма быстро. В армии не хватало погонов, и интендантство стало выдавать какие-то тряпочки. Мехлис написал Сталину. На следующий же день отличные погоны доставили самолетами. Так же получилось, когда вместо махорки на фронт привезли табачные листья. Приведу еще пример, в какой-то степени, на мой взгляд, раскрывающий некоторые черты характера Мехлиса. Представитель Ставки маршал К. Е. Ворошилов, находясь в Военном совете Ленинградского фронта, вызвал меня с Мехлисом. Мы прилетели. Я чувствовал себя очень переутомленным, так как не спал перед этим не то двое, не то трое суток, и не сразу понял, когда вошел в помещение, о чем меня спросил Ворошилов. Помню, что ответ мой был невразумительным. Ворошилов выразил неудовольствие. Тогда вмешался Мехлис. Он начал отвечать на вопрос представителя Ставки очень резко, допуская даже оскорбительные выражения. Если бы нас было трое, то Ворошилов тут же указал бы Мехлису на его место, и на этом инцидент был бы исчерпан. Климент Ефремович сам не жаловался и не любил, когда другие лезли \321\ с пустяковыми жалобами "наверх". Однако мы были в тот момент не одни, а это означало, что Сталин все равно может узнать об этом неприятном инциденте. Поэтому я предложил Мехлису, чтобы он сам составил на имя Верховного главнокомандующего докладную записку о своем проступке. Через полчаса Мехлис показал мне текст, в котором строго осуждал свое поведение и считал, что за оскорбление вышестоящего начальника заслуживает сурового наказания. Добавлю, что среди офицеров уважением он не пользовался. Итак. мы готовились к прорыву блокады. Изучая карту. я в который раз с сокрушением отмечал, сколь сильно укреплен противником участок между населенными пунктами Липки и Мишкино. Этот участок, на котором находилась 18-я гитлеровская армия, представлял собой мощный полевой укрепленный район с разветвленной системой противопехотных и противотанковых препятствий и заграждений, сплошных минных полей и дополнительных инженерных конструкций вдоль глубоких канав на торфоразработках. Он был труднодоступным для наших танков и тяжелой артиллерии. Линия обороны врага расчленялась на пять узлов сопротивления, созданных вокруг Липки, Рабочего поселка э 8, рощи Круглой, Гайтолово и Тортолово. Множество артиллерийских и пулеметных полиций, сплошные траншеи и минные поля, густые проволочные заграждения и два довольно высоких вала, покрытых льдом, - вот каким был участок, по которому должны были наступать войска Волховского фронта. Мы начали готовить ударную группировку. Ее основу составила 2-я ударная армия под командованием генерал-лейтенанта В. 3. Романовского. В эту армию мы перебросили значительное количество артиллерии из других армий, фронтовой резерв и все, что нам смогла дать Ставка. У немцев плотность войск на данном участке почти вдвое превосходила предусматриваемую их уставами. Но и мы смогли обеспечить на каждый километр фронта в среднем 160 орудий и минометов. Это позволило создать необычайно высокую плотность огня. Синявинские промахи не прошли даром. Вообще артиллерийскому наступлению уделялось особое внимание. Кроме того, на предварительных совещаниях, а затем во время специальных учений мы отрепетировали гармоничное сочетание артиллерийского наступления с авиационным. Для этого на правый фланг фронта перенацелили почти всю фронтовую авиацию в составе 14-й воздушной армии генерал-майора авиации И. П. Журавлева. \322\ Было бы неразумной тратой сил атаковать вражеские узлы сопротивления в лоб. Но и полностью обойти их тоже не представлялось возможным из-за специфических условий местности. Начштаба М. И. Шарохину со своими сотрудниками пришлось тщательнейшим образом изучать позиции противника, чтобы организовать наступательные действия с максимальным эффектом, а нашим войскам понести наименьшие потери. Вот ведь какова военная действительность! Когда военачальник планирует операцию, он не только понимает, что будут человеческие жертвы, но и предусматривает примерно возможные потери, так как не хочет просчитаться и понести потом в результате недооценки ряда факторов еще большие потери. В этом состоит одна из особенностей военной профессии. Для спасения миллионов бросаем в бой десятки тысяч людей, зная при этом, что многие тысячи погибнут. Такова военная логика. Приходится, к сожалению, учитывать предстоящие потери. Но это не делает все же человека некоей бездушной машиной. Я всегда сильно переживал любые потери. Вынужден сказать здесь об этом, даже если кто-либо и расценит это как присущую мне слабость. Весь декабрь войска напряженно готовились к предстоящей операции. Состоялись сборы командного состава. Были проведены командно-штабные игры. Части и подразделения тренировались в учебных городках, сооруженных по примерному образцу тех узлов обороны, которые доведется затем преодолевать. Аэрофотосъемка дала богатый материал, и наши военные инженеры быстро возвели некое подобие вражеского ледяного вала, дотов на болоте и различных полевых укреплений. Командиры соединений досконально отрабатывали вопросы взаимодействия родов войск. Я несколько раз проверял их готовность к осуществлению задания. Все мы учились на уроках Синявинской операции. В начале января 1943 года я снова встретился с Л. А. Говоровым. Мы обстоятельно обсудили предстоящие совместные боевые действия, договорились о рубежах встречи. Было решено, что если войска одного из фронтов не сумеют дойти до намеченной для них линии, то войска другого не приостанавливают продвижения, а продолжают двигаться навстречу, вплоть до соединения. Наметили мы и серию условных сигналов, чтобы при встрече не ошибиться. Уточнили методы поворота наших дивизий после их соединения на юг, чтобы согласно директиве Ставки готовить удар через Синявино в \323\ сторону среднего течения Мойки. Мы с Леонидом Александровичем понимали друг друга с полуслова. Вплоть до 11 января войска стояли на прежних позициях. Я запретил раньше времени даже приближаться к исходному положению, чтобы скрыть готовящееся наступление от вражеской разведки. Только в ночь на начало второй январской декады соединения, части и подразделения заняли исходное положение. Сутки спустя наша 14-я воздушная армия нанесла массированный удар по тылам противника. Теперь штаб 18-й немецкой армии, конечно, уже понял, где русские будут наступать, но изменить что-либо за несколько часов не смог. 12 января в 9.30 тонны смертоносного металла обрушились на фашистские позиции. Около двух часов длилась авиационно-артиллерийская подготовка, а потом советские дивизии рванулись вперед. Почти сразу же обозначился участок максимального сопротивления врага - роща Круглая, причинившая нам столько неприятностей еще во время Синявинской операции. Весь день здесь шел ближний бой, неоднократно переходивший в рукопашные схватки. Фашисты в плен почти не сдавались и стреляли до последнего патрона, но хода событий это не изменило. К вечеру узел сопротивления пал, и 327-я дивизия, переименованная за свой подвиг в 64-ю гвардейскую, развернула наступление на место сосредоточения 207-й охранной дивизии гитлеровцев, обходя с севера Рабочий поселок э 7. 13 и 14 января я приказал ввести в бой второй эшелон. 18-я стрелковая дивизия генерал-майора М. Н. Овчинникова, поддержанная 98-й танковой бригадой, прорвалась к Рабочему поселку э 5. В те же часы к нему подходила с запада 136-я дивизия ленинградцев. Обойденные со всех сторон узлы сопротивления Липки и Рабочий поселок э 8 были изолированы и отрезаны. Все попытки свежих фашистских соединений, подброшенных из Мги, пробиться к ним на выручку не имели успеха. 14 января ушло на закрепление достигнутого. Еще одно усилие, и вот он - Ленинград, город-герой, уже протягивающий руку навстречу волховчанам! Всего два, самых тяжелых, километра оставалось пройти нашим фронтам, чтобы блокада дала трещину. 15 - 17 января воины двух фронтов упорно продолжали пробивать соединительный коридор, отвоевывая у врага метр за метром и одновременно расширяя на флангах бреши в фашистской обороне. Труднее шло дело к югу. В направлении \324\ на Мойку наши войска натыкались на возрастающий отпор и все более сложные для преодоления препятствия. Легче удавалось продвигаться на север, поскольку с этой стороны немцы, зажатые между советскими дивизиями и Ладогой, не могли получать подкреплений. Они скопились севернее Рабочего поселка э 1 в ударный кулак с целью рассечь боевые порядки 372-й дивизии и прорваться в Синявино. Но наша 12-я лыжнострелковая бригада совершила по ладожскому льду марш-бросок в тыл противника и прервала связь вражеской группы с Липками. Тогда же 372-я дивизия с помощью 122-й танковой бригады освободила Рабочий поселок э 8. В результате пол