Виталий Чечило. Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера) Пятый научно-исследовательский полигон Назначение на Байконур я воспринял стоически. Во-первых, солдат службы не выбирает, а, во-вторых, могло быть и хуже, например в Аральск или Сары-Азек, Джезказганской области. Оставался еще Дальний Восток, где год шел за три, как на войне. Туда даже очередь стояла, служили одни блатные: делать нечего - ходи на охоту, бей медведей, лови красную рыбу, жди, пока боеголовка упадет. Конечно, в Плесецке климат куда лучше, чем в Казахстане: зима, лето, морошка... Но на Байконуре, по-крайней мере, был построен современный город Ленинск, содержание которого обходилось к началу 80-х годов в миллиард рублей. В кои-то веки большевикам удалось построить что-то путное, да еще в абсолютно враждебной человеку среде. Если воспринимать архитектуру, как овеществленное время, то в пустыне эта борьба человека со временем изначально обречена на провал. У казахов, вообще кочевников, отсутствует чувство времени в нашем понимании, согласно с иудо-эллинской культурной традицией. Они не создают материальных форм. Казахи брезгуют жить в каменных строениях. Из вечного они строят только мазары и мавзолеи. Сами казахи не тверды в вере, хотя обрезать их начали со времен Таммерлана. Из всех обычаев только хоронят согласно мусульманскому обряду. Святые места - пережиток язычества, представляли собой кучи камней. Человек по роду своей деятельности - хронофаг. Когда он дерзнул построить из камня, то восстал против Бога. Один из примеров тщеты человеческих усилий - кирпич. Теоретически, обожженный кирпич в условиях пустыни вечен. Однако соль разъедает его полностью и удивительно быстро. Стены туалетов в солдатских казармах выпадают лет через пять. Ленинск разделил судьбу всех бывших до него городов. Когда летишь на вертолете, внизу видны руины самых различных эпох. К ним органически присоединились и новейшие - брошенные старты. Например: 113-я, с которой запускали на Луну; 118-я - посадочная площадка '"Бурана"; 41-я, на которой погиб маршал Неделин... В "честь" маршала рядом разместили хоздвор с полудикими свиньями, а подземелья заполнили собаки коты и.. дезертиры. Впечатление мистическое. Едешь по пустыне, а вокруг - воронки, ежи, надолбы, выдолбы, долбоебы - все основные виды инженерных сооружений. Как будто находишься в блокадном Ленинграде или осматриваешь "зубы дракона" на Линии Зигфрида. Гектары бетонных столбов, о которые должна была разбиться упавшая после неудачного пуска ракета. Строительство 50-х годов уже странно для современных ракетчиков. Археологи будущего не поймут смысла этой цивилизации, и потомки вряд ли поведают им об этом что-то осмысленное. Где-нибудь на 80-й площадке ощущаешь себя инопланетянином: проржавевшая ж/д ветка со сгнившими шпалами, железобетонные бункеры, сферические танки для кислорода, ветер свистит в параболических антеннах... Каково казаху пасти там овец? Что он сможет рассказать об этой цивилизации потомкам, когда ни дед, ни отец, на глазах которых все это строительство происходило, не смогли поведать ему о предназначении этих руин? Надо сказать, что кроме времени, кочевники не воспринимают и иных абстрактных величин, например, мер длины. "Два метра" для них ничего не значит. Казах все меряет по окружающим предметам : "большой, как верблюд" - это как дом или тепловоз. В категорию "маленький, как мышь" вписываются все предметы, которые меньше ишака - например, кот или петух. Основных мерила три: овца, конь или верблюд. "Пять верблюдов" - это вообще много; но масштаб руин несоизмерим даже с такой величиной. Поставь верблюда на фоне такой мачты - его и не увидишь, в то время как верблюд и пирамиды вполне соизмеримы. Можно сфотографировать одного на фоне другого. Разрушения особенно усилились после высыхания Аральского моря и превращения его в систему гнилых соляных болот. Процесс этот геологический. Фактор человеческой деятельности был сильно преувеличен желавшими погреть руки на повороте северных рек. Слишком ничтожен человек по сравнению с великолепием природы. Знакомые космонавты как-то признались мне, что следы цивилизации на Земле из космоса не различимы. Экология - не более, чем бизнес "зеленых". Один вулкан извергает из ада больше окиси углерода и серы со стронцием и полонием, чем все автомобили и паровозы за столетие. Уместно вспомнить, что в викторианской Англии проблему промышленных отходов создавал конский навоз. В Лондоне даже процветали целые акционерные общества, занятые его захоронением, пока в Первую Мировую лошадей не съели автомобили. Собственно, сам Байконур стоит на дне древнего Аральского моря. На отдельных местах оголившегося некогда морского дна, среди гальки попадались даже драгоценные камни. "Грязные" рубины - мутно-красные, в отличие от индийских, кашмирских, цейлонских, прозрачных на 90%. Собирать их можно было горстями. Капитан Авдеев, командир роты, по своему пристрастию к поделкам, вроде самолетиков в бутылках, сделал жене ожерелье. Камни обрабатывали напильником, затем солдаты шлифовали их на кожаных ремнях где-нибудь в карауле. Дошло до политотдела, разгорелся страшный скандал: - Чем у вас на боевом дежурстве занимаются? Вы бы еще коронки ставили! Среди солдат и правда был умелец, пользовавший сослуживцев. С помощью телефонного аппарата ТА-57 убивал нерв, затем электродрелью высверливал пульпу, ставил пломбу из цемента и коронку из рандоли. Во время операции пациента привязывали к кровати. Одному караульному солдату этот дантист из народа умудрился поставить два зуба. Тот три недели плевался зеленой слюной, затем почернели и все остальные зубы. Другой целитель, вотяк, родом откуда-то из Удмуртии, подвизался на поприще мануальной терапии. Солдат белил в каптерке потолок, лестница упала, случилась контузия. "Целитель" положил дверь на спину несчастного и стал на ней прыгать. Страдальца с дичайшими воплями уволокли в санчасть.Эскулапы едва отходили. Циклопические сооружения хрущевской эпохи поражают воображение. Байконур строили рабы - солдаты-строители. В США не было стройбатов, поэтому там до такой гигантоматии не дошли. Технологические катастрофы не уступали по мощности Хиросиме, разве что, вместо радиационного, происходило химическое заражение. Ракета Н-1, для полета на Луну, взорвалась на высоте 13 км. Королев избрал для этой конструкции пакетное расположение двигателей. Я видел их обломки, размером с двухэтажный дом, валявшиеся в 20 км от старта. На самом старте две мачты такой высоты, что верхушки теряются в облаках. Это вам не останкинская телевышка. Раскачка - амплитуда колебаний - 40м. Когда подходишь, слышен скрежет зубовный стали, бетон основания колеблется под ногами. Впечатление такое, что мачта падает тебе на голову; одно желание - убраться поскорее. После нее я понял, что испытывали древнеегипетские верующие, когда их сгоняли куда-нибудь в Абу Симбел. Балки ржавеют, осыпаются; а поскольку нет специалистов, чтобы демонтировать их, ждут, когда те сами (лет через тридцать) упадут. Потом их лет за 200-300 засыплет песком, и предприимчивые грабители могил унесут кабели из цветного металла и крышки люков для сдачи в какой-нибудь "вторчермет" будущего, как некогда сдавали финикийцам технологическую начинку пирамид. Наконец, захоронение нашей мечты разроет какой-нибудь армянин (этот народ вечен) и, как Коллоса Родосского, продаст туркам на чеканку монет. Второй примечательный памятник - на 45-й площадке - МИК ( монтажно-испытательный корпус), в котором собирали "Энергию". Крытый город, куда там Кельнскому Собору. Поставь на него МИК - Собор внутри не сразу найдешь, да и росписи покруче. Панно с изображением Ленина - высокохудожественную мозаику из метровых плит, площадью полтора гектара - на стене МИКа видно с высоты 10 км. Как и Баальбек, и пирамиды, Байконур неуничтожим - нечем вывести. Его строили 15 лет, вложили огромное количество денег. В пустыне даже песок - дефицит. Местный, соленый, использовать невозможно. Щебень и песок завозили поездами, песчаные бурты вырастали до горизонта, дожди их постепенно размывали, поэтому везли еще. Монументальные памятники сохранились только потому, что экономически было невыгодно их разбирать. Каждая последующая эпоха экономнее предыдущей. Период полного распада рельса в пустыне - 10000 лет; потомки еще успеют налюбоваться делом наших рук. Байконур должен стать центром туризма, несмотря на объективные трудности. Полигон имеет форму неправильного четырехугольника. Его южная граница опирается на реку Сыр-Дарья и станцию Тюратам. Наибольшая протяженность с севера на юг - 70 км и с запада на восток - 70 км. Внутри - три основные ветки железной дороги и разбросанные по пустыне "площадки". Между площадками кочевали казахи и сайгаки. У тех и других там проходили вековые тропы. В то время, как сайгаки служили в пищу, казахи в эпоху шпиономании создавали огромную проблему. Колонизация То, что город вместе с тем может быть и ордой, меня, поначалу, немало удивляло. Кзыл-Орда прежде именовалась Форт Перовск. Со времен покорения Туркестана сохранилась и система местных фортификаций. Части САВО, за исключением ракетных, размещались преимущественно в бывших царских казармах. В меру продвижения России на юго-запад, на смену кокандским крепостям Куртка, Пишпек, Токман, Туркистан, Аулие-Ата, Чимкент, пришли Российские укрепления - линия фортов от Перовского до Верного. Их строители не утруждали себя европейской фортификацией. Основное предназначение тамошних крепостей, - чтобы личный состав не мог вступить в сговор с местными и продать им оружие. Такие же укрепления, например в Кашгаре, строили и китайцы. Внешний периметр составляли глинобитные стены с полукруглыми башенками по углам, позволявшими вести кой-какой фланкирующий огонь. Посреди одной из стен - ворота, ведущие в первый двор. Хозяйственные постройки скрыты в толще наружных стен, покрытых дерном. По ним некогда ходил часовой и паслись козы. Внутренний периметр образуют собственно казармы и штабные помещения. Комнаты без окон, даже во внутренний двор. Это позволяло круглый год поддерживать в них постоянную температуру +18 градусов и низкую влажность воздуха без отопления. Во дворе колодец, обеспечивающий автономность укрепления. Под стенами внутреннего двора - подвалы. В них, как, например, в Алма-Ате, размещались гауптвахта, а в противоположном углу - банк. С момента основания укрепления "Верное", гарнизонная гауптвахта в Алма-Ате так и не поменяла прописки. Спускаешься по винтовой лестнице из помещения штаба, минуешь клепаные железные двери толщиной в ладонь. На стене одной из камер я обнаружил высеченную надпись: "Мучаюсь за идею. Поручик Кутепов 1914г." Дата меня насторожила: наверное, на фронт не хотел идти. Под ней еще одна, не менее примечательная: "1958г. ст. л-т Иванов. За какой хуй тут мучаюсь я?" Наверное, за пьянку. К сожалению, наземные строения крепости в Алма-Ате снесены. Крепость в Ташкенте была разрушена землетрясением. Частично сохранилось укрепление Пишпека (Фрунзе, Бишкек). Не доезжая Казалинска, стоит заброшенный форт, возведенный из глины с камышом. Каждое такое укрепление могло вместить до батальона пехоты. Именно в туркестанских батальонах была впервые введена гимнастерка - белая бязевая рубаха навыпуск. К ней полагались штаны из овечьей кожи, - единственный способ спастись от колючек на тактических занятиях. Белье под такими штанами рвалось моментально. Самые ушлые для удобства пришивали подштанники, как подкладку. И спать было не жарко, а по нужде рассекали по казарме в одних нательных рубахах. Любопытно, что в Туркестане оружие в пирамидах начали запирать намного раньше, чем где-либо в российской армии, задолго до революции 1904-05гг. Запирали цепью сквозь спусковые скобы. Прежде под замком хранились патроны, но не винтовки. За периметром крепости находилась слобода, в которой проживали офицеры и сверхсрочники. Со временем, крепость до безобразия обрастала слободами, так что не представлялось возможным вести огонь, буде налетят хивинцы или кокандцы. Пока казаки по приказу ташкентского генерал-губернатора "Ярым-подшо" (полуцаря) не разоряли самовольное строение. Ташкент был несомненно не только "хлебным", но и русским городом. Лекари делали невиданные операции, например, ушивали грыжи. В пролетках выезжали белые женщины под зонтиками от солнца, тут же шли толпы дервишей. Когда сталкиваются две цивилизации, народ, несомненно, в выиграше. Человек на Востоке сведен к муравью, он может функционировать только в системе, и вне ее - равен нулю. Поэтому каждый стремится нарожать побольше детей, чтобы быть байком хотя бы дома. Дети ему служат; угроза "прокляну" страшит до сих пор. Поход сына на отца за любое наследство невозможен. Бай с камчой - как собака. Подойти к нему в полупоклоне могли только те, кто рангом пониже, но никак не простонародье. Русские впервые начали обращаться с туземцами, как с людьми. Хотя всех водоносов и дровосеков, без разбора, именовали Махмутками, но платили и могли покалякать с ними о жизни. Поэтому народ льнул к колониальной администрации, он всегда что-нибудь с нее имел. Сдох бы с голоду, если бы не был дворником в Ленинске. А так мог и верблюда содержать в условиях города - кормил арбузными корками. Сколько сапог нужно - родственников обуть, или шинелей - им же. Если казашка работала в овощном магазине уборщицей, то, при наших продуктах, 80 % от привезенных тут же списывали, и она день и ночь носила их домой. У баранов и верблюда желудки были, конечно, луженые. Почему русских поперли из Афганистана? Не за мифические "зверства". Просто они, подобно шаху в Иране, осмелились просвещать людей. Ну наденут на них тюрбаны опять лет на десять. А дальше? С падением исламского режима, первое, что начинают делать, это раздеваться. Если женщина увидела шахиню полуголой на пляже, пусть только в журнале или по телевизору, ее уже не увидишь под паранджей. Молодые казашки "намазываются" (красятся) вульгарно, буквально по-черному, потому что не умываются. Для них белая женщина - идеал для подражания: детей не рожает, курит, может мужу изменять. Широчайшее поле для проповедников - на Востоке грядет сексуальная революция. Турчанки, судя по тому, как одевается госпожа Тансу Челер, уже восприняли ее идеалы. Им бы внести в мораль, подобно японцам или китайцам, что проституция, как и служба в армии, отнюдь не является пороком. Недаром в прежней Монголии, в условиях кочевого быта, публичные женщины селились при монастырях. Предлагаемое монахами убежище было выгодно путнику, потому что "за гостеприимство" не обирали. Заставят всю ночь молитвенный барабан крутить или бить поленом в колокол - ну и хер с ним. Зато накормят. Социализм не многое убавил в традиционном восточном гостеприимстве. Селят в гостиницу в байском селении, и если ты уважаемый человек, часов в 11 вечера пришлют женщину, "чтобы убрала". Баба в штанах, летом, нарумяненная... При колхозах держат специальных женщин, камнями не побивают. "Не стройте больше крепостей - стройте железные дороги"- учил Мольтке. Строительство Среднеазиатской железной дороги произвело неизгладимое впечатление на кочевников. Паровоз действительно долгое время именовали "шайтан-арбой". И по сей день профессия железнодорожника, будь это даже простой путейский рабочий, считается у казахов самой престижной. Летом уехать из Тюратама куда-либо, например в отпуск, невозможно. В кассе невозмутимо восседает казашка с бурятским лицом и за великую мзду продает билеты. Как-то мне срочно понадобилось в Москву, билет тогда стоил 13 рублей, кассирша потребовала 30. Я обратился к знакомому казаху - железнодорожнику дяде Саше. Его жена - "апа тетя Катя" - торговала водкой и держала в руках весь аул, так как была беспощадной ростовщицей. По причине беспробудного пьянства мужа, ей одной доводилось тянуть на себе хозяйство, копить приданное для двенадцати дочерей и калым для единственного сына. Дядю Сашу не надо было просить дважды. - Купи для меня у тети Кати бутылку водки. Встречаемся на улице. С бесстрастным выражением лица прошествовал в кассу и тут же вернулся с билетом, приобретенным за номинальную стоимость. В царское время в Туркестане, уже при наличии железной дороги, прогонные и суточные все еще выдавали офицерам на лошадей, что несомненно было выгодно путешествующим. В Петербурге, очевидно, не подозревали о существовании там "чугунки". Железнодорожная линия по ровной, как стол, пустыне была проложена серпантином: в 1905 году ее строили англичане и получали за каждую версту. На крупных станциях Казалинск, Джусалы, Кзыл-Орда, стояли казачьи разъезды, оставившие после себя потомство "казахов Урала" - белобрысых, узкоглазых блондинов. Особенно это поражает в женской внешности. Станции были сложены из камня и имели стены по два метра толщиной с бойницами для стрельбы из винтовок. Сохранились даже клепаные водопроводные башни. Большинство разъездов ныне переведены на автоматику и брошены людьми. Как-то в ноябре меня высадили на разъезде Дермень-Тюбе, ловить дезертиров. На разъезде наставили товарников. Поди найди его там! У меня и в мыслях не было. Станционное здание казахи использовали как кошару для овец, пол по колено был усыпан кизяками. Я жил там сутки, спал на блохастой кошме, смердящей, как дохлый вокзальный бомж. Наконец, решился разжечь печь - большую, с чугунной дверцей и царскими орлами на ней. Перед этим я, скуки ради, хотел выломать дверцу себе на память. Ее не топили года с 1917. Сжег бумагу, кизяк, наломал веток карагача. В трубе загудело, собрался народ - подумали, что пожар. Аксакалы изумленно цокали языками и шумно втягивали воздух носом. Им было удивительно, зачем выпускать тепло в железную бочку. Наконец один, с медалью за город Будапешт на чапане, произнес: "Я такое в войну видел". Казаков в нас удивляло многое: что спим на простынях, отгоняем мух ото рта рукой. Казаки, например, мух с пиалы сдувают губами. Есть даже пословица: "Дурной, как русский, он мух руками отгоняет". Действительно, когда входишь в юрту, можно прослыть за сумасшедшего, если начинаешь отмахиваться от мух руками. Трудно сохранять спокойствие и сдувать мух с носа и рта. К утру мне окончательно надоело ловить дезертира; я хорошо знал российскую военную историю и сюжет картины Верещагина "Забытый". Сел в товарный поезд и вернулся на станцию. Пришел в часть, а там спрашивают: - Ты почему на службу не являешься? Тебя уже ищут. Единственным позитивным результатом экспедиции было то, что на разъезде я познакомился с Аминой, казашкой, и Бертой, оказашенной немкой. Работали они в разъездном магазине. Задача была одна - скупить в проезжающих поездах продукты питания (тогда в поездах толком не кормили). Узбеки затаривались в Москве и продавали втридорога. Продавщицы обирали уже соотечественников. В пустыне шкала ценностей диктуется потребностью: в запас не возьмешь ничего, кроме риса, муки и сахара. На Востоке бытует пословица: "Одного и того же верблюда можно купить и за одну монету, и за сто". У речки, где есть дороги, верблюда можно было обменять на "Запорожец" - эта машина с воздушным охлаждением очень хорошо показала себя в условиях пустыни. Казахи были абсолютно безразличны к достижениям нашей цивилизации, кроме, разве что, мотоциклов и телевизоров. Машины (кроме "Запорожца") или холодильники предмета вожделения не составляли, а дача у казаха всегда с собой. В пустыне такого же верблюда можно было выменять на мясо рублей за триста. Особенность казахских кочевий - малое количество тягла, несколько вьючных верблюдов и несколько верховых коней. Остальные оставались полудикими и шли на мясо. Артезианская скважина на разъезде притягивала кочевников, поскольку была единственным источником питьевой воды. Сами казахи могут обходиться без воды - молочными продуктами, но нужно поить баранов. Начальник пожарной команды полка как-то повез в пустыню воду, чтобы поменять у казахов на водку. Разбил машину о единственный столб. Меновая торговля велась бойко. Казахов в магазине удивляли белые халаты продавщиц - они думали, что это больница, куда попадали только редкие казахи. Что особенно нравилось продавщицам, так это то, что казахи с любой купюры не требовали сдачи. Деньги не имели для них номинальной стоимости. Господа офицеры покупали в магазине исключительно водку и вино, в основном узбекские портвейны "Агдам", "Талас" и "Арак". Офицерских жен поражало в магазине обилие дефицитных промтоваров китайского и индийского производства, вроде вельвета в мелкий рубчик. К чему он казахам? На всех крупных разъездах существовали "толчки" - вещевые рынки, на которых жены офицеров продавали обмундирование и разные недоношенные вещи, которые скупали казахи. Особенно ценились ими офицерские сапоги и ватные брюки. Казахи, за непотребностью, вывозили на "толчки" массу дефицитных книг на русском языке, например, классиков выпуска тридцатых-сороковых годов, а также засиженный мухами хрусталь и ковры. Торговля осуществлялась без денег, путем обмена. Например, шесть пар офицерского белья приравнивалось к собранию сочинений Пушкина, а за офицерские сапоги можно было выменять колесо к мотоциклу "Урал" (самый популярный транспорт среди прапорщиков). Там же, в мазанке с подпертыми стенами и потолком, находилась импровизованная чайхана, в которой подавали любые спиртные напитки, кроме чая. Когда прапорщик Коля "Борман", живым весом килограммов сто тридцать, плясал вприсядку, пол и потолок грозили провалиться. - Амина, блядь, где ты? Сама Амина тоже была нехудая и в свободное время сожительствовала с рыжей Бертой. Подобные сексуальные вольности были привнесены в степь ветрами новейшей истории. Уже упоминавшийся АЛЖИР - Акмолинский Лагерь Жен Изменников Родины - раскинул свои щупальца повсюду. Если говорить о какой-то сексуальной традиции времен социализма, то она носила явно выраженный садо-мазохистский характер. Даже лесбийская любовь была пронизана фаллическим культом. Жанр повествования не позволяет мне подробно распространяться о приобретенных в данной области познаниях. Само перечисление подручных средств могло бы вызвать сладострастную дрожь в душах адепток: сложенные вдвое резиновые шланги, вареные яйца, дрессированные коты... Не хватало разве что древнеримских ручных змей и ослов. К слову, Апулей не упоминает о небольшой хитрости, позволявшей производить подобные эксперименты без риска для жизни и здоровья. Причинное место осла протаскивали сначала сквозь дыню подходящих размеров. Ойротские предания, в отличие от античной литературы, сохранили эту немаловажную подробность. По роду своих занятий мне приходилось сталкиваться и с асоциальным современным элементом. Единственной формой присутствия советской власти в округе были колхозные молочные фермы. Из Москвы, перед Олимпиадой 1980г. и фестивалем молодежи, туда свезли массу тунеядок. Они и "опущенные" немки должны были доить коров. Некоторые ссыльные немцы - протестанты, а значит, в душе безбожники, приняли мусульманские обычаи. В силу каких-то причин они отбились от немецкой общины, опустились, стали носить казахскую одежду. Жили вместе с тунеядками в юртах и вагончиках. На некоторых вагончиках было написано: "Награжу триппером. Бесплатно". Температура внутри достигала 60 градусов, простыни были цвета такыра. Так что не удивительно, что в сорокаградусную жару "доярки" купались в чанах, где поили коров. Бабы сидят по глаза в мутной воде, коровы ревут, казахи поражаются. Ввиду отсутствия косметики и беспробудного пьянства, бабы опускались моментально. Пили все подряд, но в основном курили анашу. Именно там я заглянул в бездну человеческого падения. Поскольку всех казахов в округе "доярки" уже затрахали и наградили триппером, я поставлял им солдат для случки. Набивал грузовик самыми отчаянными, рисковавшими подцепить на "конец" ради минутного развлечения. За это они приносили мне ясак водкой, так как пить надоенное ими молоко брезговали все. Я даже толком не знаю, куда его девали. И дело не в гигиене. Для казахских коров после полыни и бумага была деликатесом. Молоко на заводах превращали в порошок, смешивали с привозным и так продавали. Иначе пить его было невозможно. Женщины Средней Азии в массе своей целомудренны и покорны. Казашку, зацепившую в юрте подолом котел, запросто могли и прибить. Как-то, пребывая в командировке в Туркмении, я, скуки ради, наловил скорпионов в трехлитровую банку и оставил их в гостиничном номере. Вернувшись, я обнаружил банку чистой - уборщица была туркменкой. На Памире местные женщины имели привычку после соития обмываться в речке, протекавшей через кишлак. Если женщина делала это, по мнению соседей, слишком часто, молва осуждала ее за сластолюбие. В смысле взаимности супруги не церемонились со своими половинами, устанавливая их в том положении, в каком почитали за нужное. Казашки, хоть номинально и мусульманки, но волос на лобке не бреют. Узбечки - те бреются через день, как мужики, не дай Бог супругу будет колоться. Как-то познакомился я с одной татаркой: прекрасные густые волосы, буквально до колен. - Как ты можешь? Ты же татарка. Оказалось, виной всему муж - русский, отучивший свою жену от мусульманских обычаев. В кумган для интимных омовений он подсыпал ей перец. По поводу воспетых еще Пушкиным шальвар. Обычно их носят вместо трусов. Кочевая казашка совершенно свободно могла спросить у своей городской сверстницы: - Вай, сестричка, а почему такие коротенькие? Инородцы Общение с казахами было весьма поучительным. По роду своих занятий - коменданта гарнизона и участкового уполномоченного местной милиции, в которой я имел чин капитана и соответствующую форму - я был "жолдаз бастык" (товарищ начальник). Под моим контролем находилась территория, равная половине Черниговской области. В таких условиях вопрос мобильности приобретал жизненную важность. В моем распоряжении имелась машина ГАЗ-66. Ах, какая машина была! Солдаты навешали на борта катафотов, раскрасили "зеброй", навели колеса, короче, разукрасили ГАЗ-66, как попугая. Солдат - водитель, Толик Рахимов, узбек из Навои, ни слова не знал по-узбекски. Бывало, идет в столовую в офицерской рубашке с короткими рукавами, так офицеры отворачиваются, чтобы замечаний не делать. Ел он за поварским столом. Раз начальник управления возле штаба поставил мне задачу: - Срочно! Бегом! Выехать для сопровождения грузов. Как всегда, приказание перемешивалось с истеричными криками: - Я Вам еще с утра сказал!.. И, как всегда, до меня не довели. Полковник Семенов вообще был козел. Однажды прицепился ко мне: - Почему на дороге лежит помятое ведро? (А я, как комендант, отвечал и за дороги). - Не знаю, товарищ полковник, почему оно там лежит. Это не помешало ему меня отодрать: - Еще раз увижу ведро на дороге - я Вас накажу. Больше всего Семенов любил читать инструкцию по пользованию утюгом в бытовке - находил в ней массу ошибок. У меня было такое впечатление, что он даже носки гладит. Я в свою очередь, наливаясь злобой, кинулся к дежурному по части, схватил телефон и позвонил в комендатуру: - Водителя с машиной срочно к штабу! Дежурный по комендатуре ответил, что солдат моет машину. - Бегом! Уже собралась толпа зевак, меня дерут - интересно. Уебки: туда пройдет, назад, честь отдает начальнику и в это же время прислушивается. Едва отошел от штаба, мчится моя машина, останавливается; из кабины вываливается солдат в трусах и сапогах. Начальник управления от такой исполнительности потерял дар речи и объявил водителю отпуск. А так как тому предстояло через три месяца увольняться, отпуск похерили. Еще меня уважали за свиту: я имел толмача-узбека, водителя и двух охранников с пулеметом РПК. Казахов поражали сигнальные огни и барабанный магазин пулемета. Аксакалы восхищенно цокали языком, особенно, когда я давал указание казашке напоить узников. Под тентом в кузове имелась клетка. Во время движения, задержанному приходилось стоять, держась руками за прутья. Только по великой милости могли кинуть фуфайку - подстелить на железный пол. Это была жизнь! Я, бывало, расхаживал по гарнизону в милицейской форме, чем приводил в изумление сослуживцев, а иногда выходил в штатском, для разнообразия. Утром придешь в комендатуру - на лохматом коне скачет казашенок, везет ясак - трехлитровую банку кумыса. Я брезговал пить из бурдюка; прежде чем везти, кумыс процеживали через марлю, чтобы не попадали волосы и мухи. Это была дневная норма, когда заканчивался сезон кумыса (кобылы доятся всего месяц - в апреле-мае), начинался сезон айрана. На праздники обязательные подношения в виде свежеосвежеванного барана. По пятницам - винная порция: по две бутылки водки с юрты. Лежишь в белой "байской" юрте на кошме, когда тюльпаны цветут. Цветной телевизор, движок работает, одеяла толстые верблюжьи... "Апа" в пиалу чай подливает, мух нет... Спросите, откуда в совхозе бай? Кочевой совхоз - девять юрт. Директор совхоза ездит на УАЗике, овец пасти брезгует. Его младший брат - бай - контролирует весь технологический процесс. Когда овцы мрут, например, от бескормицы, то только совхозные, а не их личное поголовье. Пасут те, кто в серых юртах. А поскольку единоплеменникам даже в пустыне доверять нельзя, бай и сидит в кочевье. Человека видно сразу: чапан красивый, на корсачьем меху, не в фуфайке. Возле него водовозка. Не понравишься - может и воды не дать, хоть подыхай... На юрте красный флаг, внутри телефон (без проводов). Ему же свозят и каракулевые шкурки. Те хранятся в КУНГах, вокруг целый городок. Детишки возятся, младшие доят козу и тут же пьют молоко. Старшие дерут ту же козу за юртой. Хлопцы лет двенадцати уже забавляются с ослицей. Кочевой быт скромен; от прошлого наследия вековой культуры сохранились кое-где медные чайники или луженые котлы и самовары - все тульского производства. Казаху нужен нож, чтобы барана зарезать. Топор уже ни к чему: в пустыне, если что и растет - не порубишь. Кроме кизяка, разбирают на топливо технологические трущобы, могут украсть шпалы. Когда в 1972г. из пустыни начали выселяться ссыльные немцы, после них остались обработанные поля, сады, виноградники и шикарные дома под черепичной крышей. Продать их не представлялось никакой возможности. Немцы действительно содержали подпольные силы самообороны и свирепых овчарок. Чрезмерно приблизившегося к их поселению казаха могли и убить. Казахи смертельно боялись немцев и именовали их "фасист". Такой же страх испытывали они и перед дунганами или корейцами. Они так же могли запросто убить казаха. Изумлял казахов и факт поедания собак корейцами. Когда казахи, наконец, заняли немецкие поселения, они вытравили овцами поля и бахчи, вырубили деревья, запустили овец в дома, превратив их в окотные кошары и гордо поставили во дворах юрты. Через год, за ненадобностью, поскольку дождей там мало, разобрали крыши и все деревянные части на топливо. Учитывая их привычку, открыто отправлять естественные надобности, все вокруг было загажено, как во времена Чингиз-Хана. Вошли в быт и ванны (солдаты привезли, не выбрасывать же), только не для мытья - слив забивали колом, - а чтобы туши разделывать или муку хранить... Возле юрт стояли КУНГи от машин. Их использовали как кладовки. Хранили комбикорм, чтобы животные мешки не раздирали. Я был воплощением колониальной администрации в самой уродливой форме. Прежде всего, в отличие от всех прочих, я не боялся казахов. Мог в четыре утра провести "шмон" по юртам, наловить безпаспортных родственников. Мы действовали по методу царских исправников: зацепляли юрту тросом и сдергивали машиной. Кроме того, я занимался и просвещением, исполняя нелегкое бремя "белого человека" по Киплингу. Я научил некоторых гнать самогон, что повлекло за собой изменение социальной структуры общества. Пока казашата носили кизяки для топки, "ата" пил горячий самогон ложкой из-под змеевика. А "апа" в это время была вынуждена пасти овец, что прежде считалось неслыханным. Процесс самогоноварения в степи определяется издали. Поскольку казашки не ездят верхом на лошадях, (только незамужние еще рискуют скакать), они удовлетворяются верблюдами, притом одногорбыми. Эту "коломенскую версту" видно издали, да еще из юрты, вместо мяса, несет дрожжами. Казахи прежде пекли пресный хлеб, но благодаря мне выторг на дрожжях и сахаре в "военторгах" резко пошел вверх. Продавщицы меня обожествляли. Район назывался Кармакчинский, но поселка с таким названием в природе не существовало. Данный факт вызывал удивление у казахов, формально там прописанных. Я думаю, печать с соответствующей надписью тоже у кого-то хранилась. Это было сделано с целью сохранения военной тайны и затрудняло привязку полигона к местности. Противник, а вместе с ним и финансовые органы, вводились в заблуждение. Станция Тюратам не входила ни в какой административный район, а центром нашего, Кармакчинского, был город союзного подчинения Ленинск. Кармакчинский район официально не относился к местам с тяжелыми климатическими условиями. Доходило до маразма: две площадки, находившиеся на расстоянии трех километров, имели разные льготы. На одной из них год шел за полтора, и это порождало лицемерие и двуличие. Все, как коммунисты, "не могли быть в стороне" и просили их туда перевести. В конце концов, власть сдалась и объявила район зоной стихийного бедствия. Все вопросы решали из Москвы люди, никогда там не бывавшие. Я быстро смекнул, что казахи, как и прочие граждане СССР, никаких прав не имеют и ограничены в передвижениях. Я мог позволить отдельным избранным семьям кочевать вокруг воинских частей, что давало им неоспоримые преимущества. С воинскими частями велся интенсивный обмен. Прапорщики носились по пустыне на машинах, как сейчас продавцы по электричкам. Ценился брезент. Как-то с заправщика - цистерны с жидким кислородом - украли прорезиненный тент. Нашли на юрте... Колеса для "ЗИЛов" и масло шли на машины совхозных бастыков. Солдаты тащили всевозможные предметы вещевого довольствия. Можно было увидеть казашку, одетую в телогрейку с протравленной известкой надписью на спине "Шестая рота". Советская оккупация коренным образом изменила быт кочевников. Перейти назад от солдатского бушлата к чапану и бешмету им будет непросто. Я так и не видел "апу" в халате. Даже на Украине не смогли сразу вернуться к вышиванкам. На почве обмена доходило и до злоупотреблений. Вместо говяжьей тушенки неискушенным кочевникам подсовывали аналогичные по весу и внешнему виду консервы "Щи-Борщи". Казахи оберегали незаконно добытое имущество от моих набегов, зарывая его, (и даже ружья), в песок, подальше от юрты. Основным платежным средством у казахов была водка. Ценность последней особенно возросла в период антиалкогольной кампании, когда стали проводиться специальные рейды. Обычно водка хранилась в какой-нибудь мазанке на отшибе. Ящики прикрывала кошма, на которой возлежала какая-нибудь ветхая "апа"; никаких иных функций по хозяйству она уже выполнять не могла, ей не доверяли даже внуков нянчить. Процесс обмена протекал примерно следующим образом: "апа" лежит на спине, со сложенными на груди руками, почти холодная. - Апа, арак бар? - Десять рублей, тебе много? "Апа" из-под себя достает бутылку и лежит дальше. Когда вместо денег стали всучивать облигации, деньги брал сопровождающий. Советские органы на местах выполняли функцию колониальной администрации. Одни требовали справки, другие их выдавали. Все кочевники были прописаны в поселке Кармакчи, по улицам Абая Кунанбаева, Момыш-Улы и Шевченко. Одна из них плавно перетекала в другую. Так как мазанки были построены в шахматном порядке, не зная казахского языка разобраться было невозможно. Впервые после покорителя Туркестана Перовского, я потребовал с местных документы, чем поверг всех в изумление. Казахов после войны никто толком не ущемлял. Я даже видел пастуха с партбилетом. Подобная свобода - положить на власть - в тридцатые годы была невозможна. Даже во времена Сталина паспортов у местных не было: куда казах убежит в пустыне? Совхоз в степи - не древне-египетский ном, не административно-хозяйственная единица, а место, куда он был прописан. Свидетельства о рождении выдавались казашатам при поступлении в школы. Там бедных детей пробовали приучить сидеть за столом, они, конечно, разбегались обратно в кочевья. Но свидетельства выдавали всем. Беспаспортных волокли в комендатуру, на гауптвахте их кормили свининой. На третий день правоверный, как миленький, ел "шашка" с перловой кашей и (невиданное!) впервые в жизни мыл полы. Если я еще скажу, что в политмассовое время они учили текст присяги и первые шесть статей устава внутренней службы, вы мне вообще не поверите. Не удивительно, что казахи живо интересовались, не привезли ли родственнки его паспорт и ясак. Нужно понять, что ясак - это не взятка, а ритуал с похлопываниемями и пожиманием рук. Чем больше ясак, тем выше начальник. Любимые ханы накладывали такие подати, что, случалось, оставались без подданных по вине черезмерного усердия подчиненных. Те просто вымирали. Искусству обращения с восточными людьми меня обучил подполковник Абельгазин Карим Абельгазинович, начальник штаба полка, впоследствии военный советник президента Назарбаева. Гонял он меня немилосердно, да еще приговаривал: - Можешь еще сказать "блад нерусский," но к утру чтобы было сделано. Сейчас бы в ту среду, я бы им показал суверенитет, обложил бы такой данью - манаты бы несли мешками. Меня боялись. На Востоке нет такого понятия, как уважение. На Востоке вообще нет ничего хорошего: долбанутая страна, долбанутые люди... Жить в песке, родиться и умереть на кошме... Вы бы смогли? "Той" в простонародье - это повальная обжираловка для мужиков (если пускать еще и баб, продуктов на всех не хватит). Водку пьют пиалами, нажираются, что свиньи. Вообще, пьяный казах - это нечто. Казахская кухня меня не прельщала. Тот же бешбармак - мясо с шерстью и порезанные треугольниками куски теста. Все это заправлено луком и сварено в котле сомнительной чистоты. Единственное, что я ел смело и с удовольствием, это баурсаки - простое тесто, зажаренное в кипящем сливочном масле. Можно есть сколько угодно и не брезгуя - мне их доставляли завернутыми в платок. Толпа лежит, жрет это мясо с блюда, запивает араком . Самый крутой ритуал, когда достают баранью голову и начинают делить. Уважаемому гостю дают глаз. Прапорщик Козятинский, прежде чем заглотнуть глаз, выпил пиалу водки (это почти бутылка), потом запил его еще двумя, чтобы не вырвать. Так как отрыгивать водкой - непозволительная роскошь, прапорщик свалился, как сноп. Когда проснулся - остались только мослы. Очень жалел, что проспал весь той. Акыны поют, пока голос не потеряют, кто кого перепоет. Молодежь одета кто в фуфайку, кто в офицерские галифе, "кыз", девушки,- в исподнем. Все скачут на разномастных лошадях. Кроме скачек, культурная программа обычно состояла из козлодрания. Это мероприятие было запрещено советской властью в тридцатые годы, но потом возродилось по недосмотру. Всадники таскают освежеванного, выпотрошенного барана. Победитель получает его в награду и варит вместе с пылью и конским потом. Вымыть что-либо в пустыне - проблема, да и в го