ды после смерти Ниты в день ее похорон могила всегда была усыпана алыми розами, пока жив был сам Артюша. В тот трагический день на похоронах Митя крепко держался за Артюшу, чтобы устоять на непослушных ногах. И после похорон Митя ни на шаг не отпускал Артюшу. Целый месяц прожил Артюша у Мити, бережно выхаживая его. Их соединила любовь к прекрасной женщине. Возвращаясь с похорон Ниты, Дау грустно читал стихи: И перед пастью гильотины, Достав мешок для головы, Палач с галантностью старинной Спросил ее:" Готовы ль Вы?". В ее глазах потухли блестки, И, как тогда в игре в серсо, Она поправила прическу И прошептала: "Вот и все!". Киношники Армении создали художественный фильм в честь Ниты и Артюши, только в нем Нита погибает на фронте, а Артюша опять "почти" открывает новые частицы. Однако при жизни открытия его обошли, из жизни он ушел тяжело - рак желудка. Сейчас уже и Мити нет, есть Дмитрий Дмитриевич Шостакович - великий композитор века! И имя его, и музыка его - бессмертны! Он познал радость творчества, славу, большую любовь, без которой счастье человека не бывает полным. Узнал он и горечь несправедливости, всю беспомощность, когда приходится доказывать, что ты не "верблюд". Его не обошли муки ревности, настоящее человеческое горе - потерять горячо любимую жену. Сейчас, анализируя прошлое, я пришла к убеждению, что серьезного романа у Ниты с Артюшей не было и быть не могло: гениальная личность Мити бессознательно устанавливала расстояние между ними. Артюша был примитивен. Преклоняясь перед могучим талантом Шостаковича, он не мог себе позволить украсить голову Мити рогами, он стремился отвоевать Ниту у Мити. Его тщеславию очень бы импонировало, если бы Нита, оставив гениального мужа, предпочла его. Ниточку это только забавляло, а Артюшу бесконечно воспламеняло. Была игра, как у нас с Колечкой. Ведь никто не сомневался в наших интимных отношениях. Разница только в том, что Артюша был действительно влюблен в Ниту, а Колечке позарез нужно было только имя моего мужа в корыстных, карьерных целях. Продираясь только локтями, он стал академиком. Сейчас с легкостью подписывается под работами своих талантливых сотрудников, достойно "водит руками". Так Дау говорил о руководителях такого класса, околонаучных работниках. И еще у Мити была обаятельная внешность, озаренная его гениальностью, чего никак нельзя было сказать о бедняге Алиханьяне: невысок, линия ног стремилась скорее к окружности, нежели к прямой линии, рано стал лысеть - наружность весьма заурядная. - Даунька, сегодня за обедом ты, кажется, проповедовал иностранным гостям о свободной любви? Я уловила несколько слов, но ничего не поняла. - Нет, Коруша, когда они все из института ввалились к нам, то устремились в ванную мыть руки. Потом стали хвастаться, что в их квартирах по нескольку ванн. Я им сказал, что у меня семья из трех человек, одной ванны нам вполне достаточно. И хотя у вас много ванных комнат в квартире, вы лишены элементарной человеческой свободы. Вот, к примеру, вы влюбились в жену вашего сотрудника по университету. Вы можете за ней поволочиться? "Ну что вы! У нас это строжайше запрещено. Я сразу попаду в "черный список". Наши попечители меня выгонят вон, никакие научные заслуги не помогут и конец научной карьере". А в нашей свободной стране интимная жизнь человека никого не волнует. Я могу влюбиться в чужую жену, и никакие попечители мне не страшны. И ты знаешь, Коруша, они с трудом в это поверили. - Дау, мне Женька сказал, что завтра в Москву прилетает твой издатель из Лондона Максвелл. Вероятно, я должна приготовиться к его приему? - Нет, нет, что ты. Он только однофамилец великого физика, я с ним встречаться не собираюсь, он просто делец, миллионер. Говорить мне с ним не о чем. Вся техническая работа лежит на Женьке, а я "не такая, я иная, я вся из блесток и минут". В один из дней Дау сказал мне: - Коруша, сейчас был телефонный звонок из Министерства культуры. В Москву приехал американский писатель Митчелл Уилсон. Ты была в таком восторге от его последней книги "Брат мой - враг мой". Так вот, он в министерстве сказал, что хочет познакомиться с физиком Дау. Ему дали наш адрес, и сейчас он на пути к нам. - Даунька, я не успею съездить в центр купить что-нибудь особенное к ужину? Все-таки такой гость! - Нет, не успеешь, да и это лишнее. Американский писатель, вероятно, хочет узнать, как живут советские ученые, а живем мы неплохо. Пусть будет все как обычно, по-домашнему. Ужинали на кухне. На ужин была жареная утка, яблочный пирог, зернистая икра и коньяк. Я была счастлива, когда наш гость сказал по-русски: "Какой чудесный домашний ужин! Я так давно не был дома, мне так надоела отельная еда". Я была покорена его русской речью. Он рассказывал: "Когда моя книга "Брат мой - враг мой" вышла в Англии, я плыл из Англии в Америку. Вдруг в три часа ночи ко мне в каюту вломился здоровенный молодой мичман. Стоя на вахте, этот мичман узнал о пребывании на пароходе автора романа, который он только что прочел. Сменившись с вахты, он легко вынул меня из постели, стал сильно трясти, приговаривая: "Зачем ты убил Мэри?". Все это было очень интересно услышать от самого автора столь знаменитого романа. - Даунька, опять этот звонок ровно в девять утра, возьми трубку сам. - Я слушаю, - нежно проворковал в трубку Дау и, весело рассмеявшись, положил трубку на рычаг. - Опять этот изобретатель вечного двигателя. Он сего дня мрачнейшим голосом обозвал меня палачом, а вчера - иезуитом. Он каждый раз произносит одно слово и кладет трубку. К счастью, этот сумасшедший изобретатель неразговорчив. - Даунька, почему Петр Леонидович все племя су масшедших изобретателей поручил тебе? По-моему, с ними небезопасно иметь дело. Сегодня по телефону тебя обозвали палачом, а завтра стукнут тяжелым предметом. Мне страшно за тебя. Сумасшедший есть сумасшедший. - Коруша, сумасшедшие изобретатели в большинстве случаев в жизни нормальные люди. У них мания гениальности, но не надо забывать, что среди этого племени, как ты сказала, могут встретиться и стоящие люди. На наших семинарах мы слушаем доклады не только по физике, но и обо всем новом и интересном, будь то медицина, биология или химия. Все, что я рекомендую для наших "сред", все, одобренное Петром Леонидовичем Капицей, после семинара может получить путевку в жизнь. Вот авторы всех "великих" открытий и стремятся сделать доклад в Институте физпроблем на наших "средах". Эти сумасшедшие изобретатели осаждают и мешают работать многим. Иногда это кончается трагедией. Так, в 1972 году один такой "гений", придя на прием к сотруднику президиума АН СССР, занимавшемуся перепиской с подобными лицами, убил его. Войдя в кабинет, он запер за собой дверь, по-видимому, стукнул свою жертву, сидевшую за столом, по голове, и у живого человека, потерявшего сознание, по всем правилам хирургии отделил голову от тела специально принесенными медицинскими инструментами. Сотрудники, услышав подозрительную возню в соседнем кабинете, после безуспешных попыток войти, вызвали милицию. Милиция не успела взломать дверь, "гений", закончив свое злодеяние, водрузил голову на стол, открыл дверь и спокойно сказал, что осуществил справедливое возмездие. Глава 28 Как-то вечером я включила телевизор. На экране - академик Н.Н., (...) Колин шеф. Он говорил, что они, химики, вступили в борьбу с раком, что крупнейшие медицинские открытия принадлежат не медикам. Привел в пример великие открытия Пастера. Пример с Пастером удачен, но Пастера на великий подвиг толкнула его гениальность, его безграничная любовь к человеку, стремление помочь страдающим, спасти умирающих. А тут авантюрист от науки, стремящийся использовать договоренность двух государств, с наглой мечтой стать академиком, вдруг "наткнется" на открытие и принесет еще пользу человечеству. - Даунька, жаль, что тебя вчера вечером не было дома: по телевидению выступал Н.Н. - Коруша, я знаю об их затее, но в Институте химфизики нет квалифицированных физиологов и биологов, а кадры решают все. - Даунька, мне в Сочи Коля рассказывал, что когда приближался двадцатипятилетний юбилей Института химической физики, они собирались торжественно отметить эту дату. Он поехал в Ленинград поднять архив и привезти соответствующий материал. Коля в архиве нашел работу студента Харитонова. По его словам, эта работа была о цепных реакциях. Н.Н. эту работу Харитонова присвоил себе, а студента перевели в другую лабораторию, повысив в должности. - Коруша, Коля не тот человек, которому можно верить, он из зависти может оговорить своего шефа. В Ленинграде было много сплетен, что работу "Цепные реакции" Н.Н. украл, пользуясь своим административным положением. Лично я этому не верю, есть такие ученые, которые за всю свою жизнь делают только одну хорошую работу. Н.Н. принадлежит к их числу. - Дау, а за что ты исключил из своих учеников Вовку Левича? Ты с ним рассорился навсегда? - Да, я его "предал анафеме". Понимаешь, я его устроил к Фрумкину, которого считал честным ученым, в прошлом у него были хорошие работы. Вовка сделал приличную работу самостоятельно, я-то это знаю. А в печати эта работа появилась на подписями Фрумкина и Левича, а Левича Фрумкин провел в членкоры. Совершился некий торг. С Фрумкиным я тоже перестал здороваться. Вовка Левич перестал быть человеком, когда оставил свою очень симпатичную жену Наташу и женился на этой ужасной Татьяне. - Какие разные вкусы у людей! Вовка Татьяну счи тает красавицей, а я нахожу ужасной Ирину Рыбникову! - Захотела оштрафоваться? - Нет! Прости, не буду. - Коруша, если правду сказать, Ирина у меня сейчас как ширма. Герин муж очень ревнив. Чтобы усыпить его бдительность, я показываюсь, по совету Геры, с Ириной там, где могу их встретить. Перед приходом Ирины к нам в дом, я убегала на липовую аллею, где меня довольно часто ожидал Коля. Мы выясняли свои отношения. Конечно, я петляла и путала, но в конце концов мне показалось, что я поставила его на колени и даже немного испугалась, что этот знаменитый бабник еще по-настоящему влюбится в меня. Но ларчик просто открывался. - Кора, ты слушала выступление Н.Н. по телевидению? Мне сейчас очень нужна твоя помощь. Понимаешь, у меня есть интуиция ученого. Я знаю, что дело с раком у меня выгорит. Сейчас я взялся за белокровие и пичкал обреченных белых мышек, пораженных белокровием, химическими препаратами. У меня одна мышка полностью выздоровела. - Колечка, я знаю, кто работает у тебя с мышками, она вполне могла дохлую заменить здоровой. Или ты это сделал сам? - Ты мыслишь, как Жеребченко, а я доверяю своим сотрудникам. Все правильно оформлено, зарегистрировано полное выздоровление белой мыши от белокровия. Н.Н. берется устроить сообщение в эфир. Кора, будет сообщение ТАСС. Понимаешь, Кора, мне очень нужно для солидности работы вывести формулу. У нас привыкли верить только математическому расчету. Я-то ни одного интеграла не возьму, а мой теоретик Димка Кнорре в тупике! У него ничего не получается. Вся надежда на тебя. Твоему Дау раз плюнуть вывести мне нужную формулу с правильным математическим расчетом. Кора, это мне нужно очень срочно. Завтра в 10 часов утра я своего Димку Кнорре пришлю к твоему Дау домой, а ты подготовишь Дау к приходу Кнорре. Для Дау это пять минут всего дела, а я буду спасен. Мое молчание было принято за согласие. Конечно, я от Дау просьбу Колечки скрыла. А в 10 часов утра звонок: явился Дмитрий Кнорре. "Дау, к тебе пришли". А еще через несколько минут бедный Кнорре как ошпаренный скатился вниз по лестнице и долго тыкался в стены, пока нашел выход. - Даунька, а что Кнорре от тебя хотел? - Коруша, самое удивительно то, что он сам не знал, что ему нужно. Дау так и не узнал, зачем к нему в то утро приходил Кнорре. Я спасала честь не столько Колечкину, сколько свою собственную! Вечером телефонный звонок. Колечка просил, чтобы я вышла в липовую аллею. - Нет, не выйду. Вы будете опять драться, а я не виновата. Дау вечером явился поздно, утром чуть свет прибежал к нему Женька, только Женька ушел, я хотела подняться к Дау, а в это время уже пришел к нему твой Корре, - складно врала я. - Ну, хорошо. Я уже формулу достал. Еще очень нужна твоя помощь. Пожалуйста, выйди, Кора, разговор будет очень деловой и серьезный. Я ведь тебе поклялся, что никогда больше не посмею поднять на тебя руку. Это удовольствие мне самому дорого обошлось. Я тогда решил, что убил тебя! В липовой аллее он мне сообщил: "Скоро выйдет реферат моего доклада. Я его пошлю твоему Л.Д. Он решает, кто достоин докладывать на знаменитых "средах" вашего института" (...) Когда был получен отпечатанный реферат Л. о борьбе с белокровием, теоретики прибежали гурьбой к Дау, давясь от смеха, сияя от избытка чувств, предвкушая, как они расправятся с автором анекдотической формулы в конце доклада. Вдруг слышу голос Дау: "Я вам всем категорически запрещаю устраивать цирк!". Теоретики подняли гвалт и вой, я уже не прислушивалась, а когда они все ушли, я быстро поднялась к Дау и с возмущением спросила: - Ты им запретил раздраконить Л. только потому, что он мой любовник? - Ну нет! Что ты, Коруша. Рак, белокровие - громаднейшее бедствие. Эти болезни висят над человечеством, как Дамоклов меч, и нет никаких гарантий. Любой может стать их жертвой. Л. дельного по этому поводу ничего не может сделать, но они подняли шум, организовали лабораторию, добыли средства, на этот шум в их лабораторию со временем придет талантли вая молодежь, которой суждено преуспеть. Так что твой Коля спокойно может приходить, я обеспечил ему в Институте физических проблем зеленую улицу, передай ему: он может спокойно приходить, докладывать. Я приветствую его начинание и ручаюсь: ни один теоретик его не укусит. Коруша, можешь ему все это передать. - Неужели я могу не бояться Ландау и его банды?! Да, Кора, ты меня просто спасла. Я никогда не забуду, как твой Ландау в 1944 году зарезал без ножа нашего сотрудника Ратнера. Он тогда был ученый секретарь нашего института. У него родился второй ребенок, ему степень была нужна как воздух, он делал свою диссертацию, в основу которой положил формулу одного из величайших физиков. Вот только не помню, кого именно: не то Гей-Люссака, не то Бойля-Мариотта, но в общем эта формула имела столетний стаж и во всех школах мира ее изучали многие поколения. Наш ученый совет, конечно, не понял ничего, но одобрил ратнеровскую работу из векового уважения к гениальному автору этой формулы. И, представь, за три дня до защиты диссертации Ратнера Ландау опубликовал свой очередной научный шедевр, где точным математическим расчетом полностью уничтожил, ликвидировал эту формулу, перечеркнув заодно и диссертацию нашего Ратнера. Кора, после того как мне удалось полностью излечить белую мышку от белокровия, я очень хлопотал, чтобы мне дали для эксперимента обезьян, но эти звери очень дорого стоят. Мне выделили палату женщин, больных белокровием. Все шесть человек абсолютно безнадежны, так что никто ничем не рискует. Мой препарат совершенно безвреден, их уже несколько месяцев пичкают моим препаратом, которым я излечил мышку. Я увеличил дозировку, но ни черта не помогает. Я решил их посетить, сам с ними поговорить, но это были уже не женщины, это просто лежачие коровы, они даже не отреагировали на мой приход. Я так тщательно одевался, я хотел произвести на них впечатление, но они остались равнодушны даже к тембру моего голоса. Я привожу Колины слова в точности. Мириться с таким внутренним убожеством не было сил. Круто повернувшись, я бросилась бежать домой, крикнув ему: "Забыла выключить утюг!". Доклад состоялся, народу было много, демонстративно пришла и я, хотя эти семинары никогда не посещала. Физики-теоретики с упреком и даже враждебно посматривали на меня. Когда все разошлись, Петр Леонидович Капица, с удивлением посмотрев на Дау, спросил: "Дау, как вы смогли пропустить этого прохвоста?". Несмотря на преуспевание своего шефа, Дмитрий Кнорре уехал в Новосибирск. Он был молод, истины науки интересовали его гораздо больше, чем карьера. Колечка негодовал: "Представляешь, этот Кнорре уезжает в Новосибирск. Я его обеспечил шикарной квартирой, я ему создал блестящие условия для работы в Москве. У меня возникают такие грандиозные перспективы. Кнорре очень талантлив, он мне нужен, очень нужен. Уперся, как бык! Уезжает в Новосибирск". Может быть, я ошибаюсь, но тогда я подумала: такой кратковременный визит Кнорре к Ландау за "липовой формулой" честного парня наставил на истинный путь. В 1974 году я случайно по телевизору услышала сообщение ученого, члена-корреспондента Академии наук СССР Дмитрия Кнорре. Мне очень понравилось это краткое, но деловое выступление. А в тот далекий вечер Колечка, негодуя на Кнорре, говорил: - Я очень удачно составил деловой краткий доклад о том, как мне удалось достичь таких блестящих результатов в борьбе с белокровием. Я все эти материалы отослал в соответствующие инстанции, я так спешил, чтобы успеть к отъезду Хрущева в Америку. Я давал такие карты в руки нашему представителю. Он мог бы козырнуть моей работой! Оказалось - все зря! Моей работой побрезговали, не взяли! - Коля, ну ведь вам удалось вылечить только одну мышку, повторные опыты не подтверждались, и больше никаких результатов нет! Как можно козырять такой работой? - Ну и что же? Я каждый день получаю сотни писем из всех стран мира, все стремятся повторить мой опыт. У них тоже никаких результатов. - Коля, разве это не есть подтверждение того, что эта работа была липой? Если в искусстве неповторимость является ценностью, то неповторимость в научном эксперименте говорит о крахе! В таких случаях Ландау говорил: "Наука умеет много "гитик". - Коля, у тебя с белой мышкой не работа, а фокус! Ты не сердись, у тебя все еще впереди, сейчас тебе ведь строят новый корпус? - Да, он уже почти готов. Я заказал зеркальные стекла для окон, так пожалели, не утвердили. Семенов здорово выкладывается на эти работы. - Он так уверен в твоем успехе? - Ну, знаешь, в мои успехи поверил даже сам Ландау, а ты, злючка, не веришь. Когда я переселюсь в свой новый корпус, я это торжественно отмечу, а к тебе у меня будет большая просьба. Уговори Ландау посетить мои новые лаборатории. Это мне необходимо для престижа. Если у меня в лабораториях побывает сам Ландау, те, кто сомневался в чистоте моих работ, умолкнут! Н.Н.Семенов - крупнейший ученый нашей страны, лауреат Нобелевской премии, но авторитета среди ученых он не имеет. А твой Ландау - непревзойденный авторитет. Мне очень нужна его помощь в моих начинаниях, чтобы меня не называли авантюристом от науки. - Колечка, это потому, что Ландау не имеет привычки ставить свою подпись под чужими работами, чего не скажешь о твоем шефе. Дау его всегда называет балаболкой. Себя Дау ученым не считает. Он говорит: "Ученым бывает пудель, человек может стать ученым, если его как следует поучат. Я просто научный работник". Еще Дау не любит выражение "жрец науки". По этому поводу он высказывается так: "Есть люди с печатью жреца науки, это значит, что они жрут за счет науки. Никакого другого отношения к науке они не имеют". Вот ты, Колечка, станешь настоящим "жрецом науки". Я уверена, ты преуспеешь, ты вынашиваешь в уме сложные, дерзкие планы, ты мечтаешь только о том, как с помощью интриг перехитрить весь мир. Ты уверен, что достигнешь небывалых высот, к своей заветной мечте стать академиком ты ползешь, крадучись по-кошачьи, настороженный, вооруженный отнюдь не научными знаниями. Сам говорил, не умеешь взять ни одного интеграла! Когда я слушала твой доклад о борьбе с белокровием в нашем институте, я убедилась - очки втирать ты умеешь. При этом держишься умно. Ты - дерзновенный человек, с которым уже все вынуждены считаться. Правда, ты очень многого достигаешь при помощи баб! Я не ошиблась: Колечку интересовал только Ландау, я была для него лишь мостом к Ландау! И если говорить честно, я этому очень радовалась. Это его удерживало возле меня, а мне так была нужна молва, что знаменитый бабник у ног моих уже годы, так неотразима я! - Даунька, Коля уже под свои работы получил целый новый корпус. Он очень приглашает тебя посмотреть его лаборатории. - Ну нет, Коруша. Мне там делать нечего. Лягушку хоть сахаром облепи, я ее все равно в рот не возьму. Глава 29 Приближался Новый год. О, этот праздник я не только любила, я еще старалась сохранить в себе суеверные чувства, поверить в чудодейственную силу первого числа Нового года. Поэтому в наш брачный пакт о ненападении я внесла свой пункт: "Даунька, встреча Нового года только со мной, только в этот вечер в году ты не имеешь права увиваться за девушками". И этот день всегда был мой и самый счастливый в году! Очень часто несколько семей научных работников двух соседних институтов физпроблем и химфизики собирались вместе на встречу Нового года. Было всегда очень весело: физики любят шутку. Моему соседу по столу преподнесли новогодний подарок - изящная коробочка, читаю надпись: "Слабит нежно, мягко, не нарушая сна!". Может быть, это и не очень смешно, но я, переполненная счастьем и шампанским, так смеялась, что упала под стол, и мое длинное вечернее платье лопнуло. Веселье разгоралось, я не могла не танцевать. Платье сняла, надела свою легкую меховую шубку, которая не доходила до колен, тогда не было моды на мини, золотые туфли вызывающе сверкали. У меня был только один судья! "Даунька, скажи: так прилично? Если я буду танцевать в таком виде?" - "Корочка, тебе очень идет без платья, шуба к лицу, ты просто неотразима". Я имела большой, шумный успех. Колечка, забыв даже о карьере, все время старался быть возле меня. И когда в три часа ночи: "Коруша, пойдем домой спать", - сказал мне трезвый Дау, пьяный Коля с возмущением, вызывающе воскликнул: "Нет, вы только послушайте, что Дау сказал Коре: "Пойдем домой спать!". Ну кто бы из нас всех, здесь присутствующих, не захотел пойти спать с Корой?". Конечно, он выпил лишнего. "Коля, успокойтесь, - весело улыбаясь, доброжелательно, даже ласково сказал Дау. - Я имел в виду спать в прямом смысле, совсем не в переносном". Я не прислушивалась, что там пьяный Коля говорил Дау. По дороге домой Даунька очень весело рассказал мне о своей "дискуссии". Когда приблизился пятидесятилетний юбилей Дау, я спросила: - Даунька, этот день твоего рождения надо отпраздновать. На сколько человек, хотя бы приблизительно, готовить стол? - Ни в коем случае, на таких юбилеях скучища: сиди, как осел, и слушай, как тебя хвалят. И речи не может быть. Но в институте не в моих силах отменить, хотя я поставил жесткие условия: ни одного торжественного адреса, ни одного хвалебно-подхалимного высказывания, только юмор и шутка! И никаких пригласительных билетов, никаких объявлений. Пусть все придут, кто захочет. И народ стал валить в институт чуть ли не с утра. Заполнили конференц-зал, все вестибюли, коридоры, сидели на окнах и на полу между рядами кресел, что называется, маковому зерну негде было упасть. Поток поздравительных телеграмм и писем перегрузил почту и завалил нашу квартиру. Пятидесятилетний юбилей Дау! Нет, описать это невозможно. Физики, студенты, молодежь свою любовь, свое преклонение, уважение преподнесли в подарок Дау, оформив все это в остроумнейший блестящий поток шаржей. Вот физик - серьезный, ни тени улыбки - преподносит Ландау "икону" со словами: "Дау, у нас, физиков, есть свой бог, этот бог Ландау". У Дау была так высока мера человечности. В те дни я не подозревала, что природа создала его гением. Я тогда смела сравнивать Дау с окружающими людьми. И, конечно, все проигрывали! Вспомнила свою пошлую игру в любовь с Л... Время от времени мы встречались. За это время он "освоил" пять чужих жен. - Колечка, милый, если я стану твоей любовницей, ты так же быстро бросишь и меня, как Нину, Милочку, Наташу и других. И после меня следующим будешь говорить, как мне сейчас говоришь, о своих бывших возлюбленных. Когда я вижу тебя под своими окнами, я тебе верю, но уподобиться тем девицам, которые приходят к Дау, я не могу. Так мы с Колечкой беседовали в небольшом пустынном скверике, который помещался напротив нашего дома. - Кора, откуда у тебя такие изощренные методы издевательства? Порой мне кажется, что ты меня любишь, ты умна, я часто прибегаю к твоим советам в своих делах. Но, поверь, я начинаю терять голову, я уже жить не могу, не видя тебя. У меня мелькнуло в памяти что-то из Бальзака: "Заставить загореться одним из тех желаний, которые испепеляют". Жидковат он для таких желаний. Нет, он не мой герой! - Ты, Коля, слишком избалован женщинами. А потом заявишь: "Я разлюбил тебя...". - Слишком трезвая голова у женщины не украшает ее. Порой мне хочется послать тебя ко всем чертям. Разорвать те путы, которыми ты меня опутала! - Коля, но с разрывом наших отношений моя жизнь может оборваться. Коля, я говорю очень серьезно. Я так ценю наши короткие встречи, я не могу обойтись без наших свиданий, в них заключается вся моя жизнь, - говорила я очень серьезно, а перед глазами стоял Дау! - Ты любишь меня, а хранишь верность своему повелителю, несмотря на его параллельных девиц. - Коля, с его параллельными я уже примирилась. А ты? Я поехала с тобой на месяц в Сочи, и тебя в первый же день увела новая блондинка. - Кора, если я брошу все: Москву, семью, карьеру, возьму кафедру в Алма-Ате, ты уедешь со мной? - О, Коля, на край света пойду за тобой! Одно условие: никаких параллельных. Только как же ты оставишь свой новый корпус? - ехидно спросила я. - Да, я запутался. Что-то у меня не получается. - Колечка, давай сбежим в Алма-Ату. - Кора, это не шутка. Со всего мира идут письма. Мой эксперимент ни у одного ученого в мире не повторился. - Коля, это естественно, они по правде хотели вылечить от белокровия своих подопытных мышей. Н.Н., выступая по телевизору, очень помог тебе составить карьеру. - С Н.Н. я заключил договор: он меня проводит в академики, а я буду тянуть в академики его зятя Г., ведь ему неудобно протаскивать собственного родственника. Ритуалы, навязанные Колечкой, мне осточертели. Иногда я забывала, что в такое-то время должна стоять и смотреть, как он марширует под моими окнами, совершая оздоровительный моцион после ужина, то на его зов должна выскакивать на липовую аллею и выслушивать длинные нудные жалобы, как тернист путь в науке, когда пробиваешься только локтями. "Твоему Л.Д. вольготно: у него сто процентов еврейской крови, а я еврей только на 50 процентов. Мне наука дается с трудом" и т.д. и т.п. В один из понедельников у нас в доме были иностранные гости. Я не смогла выскочить на 15 минут, как он просил, на липовую аллею. Я вообще стала избегать встреч, Колечка начал писать длинные записки, опуская их в почтовый ящик. - Коруша, что ты сидишь все время дома? Сейчас, когда я подъехал к воротам нашего дома, Коля дежурил около твоих окон. Попытался незаметно улизнуть. Я, конечно, не подал виду, что заметил его. - Понимаешь, Зайка, его не устраивает моя любовь! Я вообще не могу понять, что ему еще надо? Вот, прочти, что он мне пишет: "Вчера вечером я сделал последнюю попытку внести какую-то ясность в наши отношения. Результат этой попытки можно было предвидеть заранее. Я, конечно, знал, что в понедельник вечером вы будете сильно заняты. Но, быть может, именно поэтому вы бы смогли показать, что 15 минут времени для встречи с человеком, которого вы любите, у вас всегда найдется. К сожалению, вы были верны себе и отказались от встречи. Отказались так, как вы всегда отказываетесь от встречи с неугодными вам людьми. Хочу напомнить, что в воскресенье вы мне сказали, что с разрывом со мной кончится вся ваша жизнь. Однако первая же самая скромная просьба - встретиться, хотя бы на 15 минут, - и вы не смогли. О себе могу сказать прямо, что не было, кажется, такого дела, которое я не отложил бы ради встречи с вами. Я знаю, что это плохо, нельзя откладывать дела, но степень увлечения вами была слишком сильна, за отношения с вами я заплатил дорогой ценой. Нервная система расшатана до предела. Начиная с вас, я впервые по-хамски стал обращаться с женщиной. К вам у меня выросла глухая и глубокая ненависть. Так можно ненавидеть хозяина, от которого зависишь, но который полностью подавляет тебя. Ведете вы себя потрясающе. Полное отсутствие какого-то ни было влияния на вас, ничто не вошло в вашу жизнь и в вашу психологию от встречи со мной, в вас внедрили психологию параллельных. Из вас сделали нечто, вообще не похожее на человека, вы просто красивая вещь. Весь идейный стиль ваших отношений был издевательством над моим внутренним миром. Это была адская ломка всех привычных понятий. Все ваши отношения ко мне были нечестными. И в последний понедельник вы не только не нашли возможность выбежать, как это сделала бы любая женщина в данных отношениях, на 15 минут, но даже не подошли к окну, что делали раньше. Я вас очень хорошо понимаю, Кора. Вас тяготит необходимость делить с кем-то душу. Вам нужно говорить, что вы самая красивая, самая лучшая, самая любимая. В ответ на это вы будете принадлежать человеку. Мне очень тяжело, но быть с вами, значит полностью презирать себя. Что же вы сделали, Кора, из отношений, которые могли тянуться, как голубое счастье, многие, многие годы". - Коруша, ты собираешься ему отвечать на это письмо? - Даунька, я просто не знаю, что ему написать. Из его письма я только усвоила, что счастье окрашено в голубой цвет. - Давай я тебе продиктую. - О, Зайка, пожалуйста. - Коруша, пиши: "Милый Коля! Не знаю, что писать тебе. Все это напоминает какой-то кошмарный сон, где понять ничего нельзя и все так безнадежно перепутано. К сожалению, ясно только одно: я напрасно мечтала о том, что ты влюблен в меня. Ты влюблен только в самого себя, а мои чувства и переживания тебе глубоко безразличны. Тебе приятно считать себя жертвой, а я, увы, только предлог. Во всем твоем длинном письме я тщетно искала хоть одно слово нежности и любви ко мне. Все только жалость к самому себе в воображаемом горе. Что же, ты прав, так продолжаться не может. Ты с какой-то злобной радостью топчешь в грязь мою любовь и все то красивое и благородное, что было между нами! Можешь утешать себя мыслью, что причинил много горя "бедному извергу". Прощай, будь счастлив с другими. А если сказать правду, то этого товара у тебя по горло. Кора". С каким злорадством я отсылала это письмо, продиктованное Даунькой. Моими были только последние 10 слов. Я всю жизнь берегу это письмо, продиктованное Даунькой от моего имени Л.. Стиль письма мне так дорог, я так много писем получала от Дауньки в таком же стиле. Он был у Дау более чем блестящ. Короткие, умные фразы, сказано сильно, и все уместилось на одной странице. Москвичи чаще всего обращались к Дау по телефону. У Дау была специальная книжка, где строго записывалась очередность посещений, дни, часы, все минуты были рассчитаны, и наша комната-библиотека никогда не пустовала, кто-нибудь решал задачи. Посетителей Дау встречал внизу сам. - С собой наверх возьмите только ручку, чистой бумагой я вас обеспечу, все книги и портфель оставьте внизу. Как-то на очередной звонок открыла дверь я. Поднявшись к Дау, сказала: "Даунька, там к тебе пришел симпатичный мальчик-школьник". Этот школьник недолго просидел в библиотеке, а когда он ушел, сияющий Дау мне сказал: "Коруша, это не школьник, а студент первого курса, он на редкость талантлив, я из него сделаю настоящего теоретика". Это был Алеша Абрикосов. Письма к Дау шли со всех концов страны. Писатели, студенты, школьники, пионеры, молодежь из армии. Приходили письма даже из мест заключения от молодежи. Международная почта была тоже обильной. Почтовый ящик не вмещал всей корреспонденции. Мне пришлось вместо почтового ящика прорезать щель для почты в двери. Писем было всегда много. Дау на все письма отвечал сам. Этого общения с людьми он не мог доверить Лившицу как своему секретарю. У Дау мысль работала быстрее рук, он диктовал ответы на письма в секретариате института машинисткам. Умные, доброжелательные слова слетали легко, четко, искренне, так же, как и его публичные выступления, они были блестящими, без подготовки, без шпаргалок! Как студенты любили его выступления! Он говорил коротко, но умно, дельно и красиво. Для лекций Ландау в МГУ отводились самые большие аудитории, но мест всегда не хватало. Студенты сидели на полу, двери в коридор открыты, там тоже толпа студентов, тишина. Молодежь ловила каждое слово, сказанное Ландау. А Лившиц после смерти Ландау посмел написать в журнальной статье следующие слова: "Ему вообще было трудно излагать свои мысли". Какая ложь! Глава 30 Все чаще приезжали ученые из разных стран, все чаще у нас дома были приемы. В те годы Дау очень много работал. - Коруша, я сегодня иду к Капице на ленч. Анна Алексеевна будет кормить мозг мира. - Заинька, милый, ну, пожалуйста, постарайся запомнить, что ты там будешь есть. Мне надо знать, когда этот мозг мира придет к нам на ленч, чем его угощать. - Постараюсь. И когда вернулся домой: - Дау, ты никуда не заходил после ленча? - Нет, я прямо от Капицы. - Но я вижу, ты чем-то расстроен. - Да, пожалуй, за этим ленчем у Капицы мне было очень не по себе! Понимаешь, за столом много ученых со всего мира, и все, все наперебой говорили только о моих работах, расхваливая их. Неужели эти иностранцы не понимали: ведь неприлично, будучи в гостях у всемирно известного физика Капицы, без конца хвалить только работы Ландау, хотя у Капицы есть очень много хороших работ. К триумфу я безразличен, но Анна Алексеевна могла убить меня молнией своего взгляда. А сам я плохо себя чувствовал перед Петром Леонидовичем. Я очень искренне и глубоко уважаю его, ведь он при сталинизме спас мне жизнь, я это всегда помню. - Дау, что ты ел на ленче? - Что я ел? Коруша, кажется, жареную лягушку. Ну как ты можешь спрашивать меня о такой ерунде? Я никогда не знаю, что я ем. Я ем, если вкусно, и не ем, если невкусно. А что? Вот это меня никогда не интересовало. Помнить, что ты ел, это просто невозможно. Воистину интеллект с желудком не в дружбе! И уж к слову будет сказано. Как-то во время войны в Казани мне удалось на рынке раздобыть кусок парной телятины. Жаркое из телятины за обедом Дау назвал очень вкусным, а когда в тот же день подошел ужин, и он узнал, что на ужин тоже телятина, он сказал: "Как, и на обед телятина, и на ужин телятина! Коруша, это очень скучно". Но, подойдя к столу, увидев холодную телятину, нарезанную ломтиками, он с восторгом воскликнул: "А вот такую телятину я с удовольствием съем не как телятину, а как колбасу". - "Пожалуйста, можешь есть ее как шоколад, но только съешь. Не каждый день удается достать такие продукты". Однажды к обеду с "мозгом мира" я замариновала судака, за которым специально ездила на Оку. Маринованный судак получился отменным. Моим иностранным гостям он пришелся очень по вкусу. Они стали наперебой спрашивать рецепт. Не зная английского языка, попробуйте объяснить. В голову пришли им понятные слова, и я сказал: "Это секретно". Все гости долго и искренне смеялись. Иностранцам-физикам было знакомо русское слово "секретно". Глава 31 В один прекрасный день весной 1961 года Даунька с буйной радостью ворвался в кухню: "Коруша, пришла телеграмма: Нильс Бор прилетает в Москву. Мы завтра едем на Шереметьевский аэродром встречать Нильса Бора, его жену Маргарет и сына Ore". Как был счастлив Дау, узнав о приезде Нильса Бора. На Шереметьевском аэродроме Дау так сиял, просто парил. Мне казалось, что сейчас у него появятся крылья и он полетит навстречу своему легендарному учителю. Свой первый визит в Москве Бор нанес Ландау. Как я готовилась к этому приему! Даже цветы подобрала в одной гамме с сервировкой стола. Награда была большая: Маргарет, войдя в столовую с мужем, сказала по-русски: "Как все красиво вы сделали!". Оказывается, собираясь в Москву, они изучали русский язык. Это был последний приезд величайшего физика нашей эпохи в Советской Союз. Сознавая свою причастность к созданию атомной бомбы, он горел желанием внести свою лепту в дело разоружения, в дело борьбы за мир, хотел обсудить эту проблему с Н.С. Хрущевым. Будучи у нас в гостях, он поделился своими соображениями с Дау, сказав, что записался на прием к Хрущеву: "Мне пообещали свидание, и я с завтрашнего дня буду сидеть в гостинице ждать телефонного звонка, чтобы узнать день и час приема". Ведущие физики Москвы Капица, Алиханов и другие готовились принять у себя Нильса Бора. Он обещал после приема в Кремле посетить их. Напрасно Алиханов ежедневно заготовлял шашлыки. Никого не смог посетить легендарный физик. Около недели тщетно ждал он телефонного звонка. А потом уехал! Дау, ежедневно его посещавший, разворачивая газету, говорил: "Вот сегодня Никита Сергеевич принимает в Кремле доярок, вчера он принимал свекловодов, а для Бора у него нет времени. Но ведь великий Бор - гость страны. Это просто неприлично!". О Нильсе и Маргарет Бор Дау мне рассказывал еще в Харькове: в Дании есть огромный роскошный дворец. Его некогда выстроил миллионер-пивовар для самого выдающегося человека Дании. Этот дворец по своей красоте соперничает с королевским дворцом. В нем живет со своей семьей Нильс Бор. Еще с харьковских времен жена Бора Маргарет представлялась мне женщиной, похожей на королеву (живет в таком дворце!). Я не ошиблась: в ней было что-то королевское. Она привезла мне в подарок красивый воздушный шарф небесно-голубого цвета. Меня поразили ее слова: "Так трудно было в Копенгагене узнать, что жена у Дау блондинка". Я до слез была тронута тем, что семья Бора, собираясь в Москву, интересовалась мной. Такое и присниться не может. Это просто фантастика. Нильс Бор привез в подарок Дау чашу литого серебра. Я вспомнила, что у меня есть колье из аквамаринов стариннейшей работы, и подумала, что оно очень подойдет Маргарет, тем более что украшений на ней не было. Поздно вечером, когда они уходили, при прощании я надела Маргарет свой подарок. Колье произвело на всех большое впечатление, даже Бор сказал по-русски: "О, это настоящая старина". А когда все разошлись, Дау мне с большой гордостью и глубоким значением сказал: "Коруша, можешь гордиться: ты в своем доме приняла настоящего великого человека". Бор рассказывал очень много интересного. В кабинете Дау, взяв в руки огромную золотую медаль Макса Планка, которую среди ученых мирового масштаба имеют только пять человек (Эйнштейн, Бор, Гейзенберг, Паули и Ландау), он весь просветлел, улыбнувшись своей доброй улыбкой. Ему было очень приятно, что его ученик Дау имеет эту поистине международную награду. Накануне второй мировой войны об атомном оружии поговаривали во всем мире, особенно в мире науки. Всех пугала мысль, что расщепление было открыто именно в Германии. Все боялись, что немцы оборудуют свои военные корабли атомными двигателями или вдруг устроят атомный взрыв. Я помню, однажды в неурочный час Петр Леонидович Капица срочно вызвал Дау к себе домой. Когда Дау вернулся, я спросила: - Дау, что-нибудь случилось? - Нет, Коруша, пока еще ничего. П