не завтра, Ахука, - сказал старец. - Нарана ценит, что первое предупреждение о Звезде передал ты. Сын мой, не говори с людьми об этом деле, остерегись. Нарана не остановится ни перед чем для спасения Равновесия... 8 - Нанои! - звали от входа. Девушка оттолкнула Кольку и длинным прыжком, как кошка, метнулась на голос. - Прыжочки, - выдохнул Бурмистров. - Почему мы "Головастые", она спрашивала. - И еще: "Почему мы не крии или не Пожиратели крыс". Одурела совсем! - А если для них Нарана - нечто само собой разумеющееся, как письменность для нас? Эти Нараны... - Да, в них что-то есть, - усмехнулся Колька. - Море обаяния! Постой-ка... - За дверью говорили. Он узнал басистый голос Брахака. - ...Опасно. Я не хочу брать сторону тех или других. Разбуди Раф-фаи, заставь подняться... Повтори утреннее лечение... - Управляющий, ты боишься? - Смири свой нрав. Приготовь раненого в дорогу. Теплой полуночи... Именно в эту секунду Кольку и прихватило ощущение: влип. Бессмысленное такое, но безошибочное. Во что-то он ввязался или ввяжется, и будет ему очень нехорошо... Где же этот Ахука, интеллигент чертов? "Приготовь раненого в дорогу..." Хорошо, если к баросфере, а может, и еще кой-куда. Он бы меньше беспокоился, разгуливай вокруг вооруженная охрана или толпы любопытных, пускай враждебные. Было не то что страшно, а чудно, как во сне. Плохого с тобой не делают, сам куда-то лезешь, и есть одна надежда - проснуться... Нанои вернулась, смотрит. Он кивнул ей, Володе сказал: - Ты, значит, посиди, а мы потолкуем. Подошел, присел на лежанку с нардиками. - Мин, я слышал голос Брахака. Он говорил об опасности? Она смотрела на него, зажав руки между коленями. - Опасно... сопротивляться тем... кто придет за вами... - мысленно переводил он ее слова, - чтобы отвести вас... к Железной дыне. - Разве мы мешаем кому-либо? Она покачала головой, не сводя с него глаз, и Колька злобно подумал, что такие глаза надо под паранджой прятать, наглухо, насовсем... Он разозлился - давно было пора. Он должен вернуться, и он вернется, понятно? Спросил четким официальным тоном: - Кто желает нам зла? Она ответила сдержанно: - Раджаны никому не желают зла, Адвеста. Ученые Равновесия недовольны вашим пришествием. - Это ваше Равновесие, это... охрана? Слова "полиция" в языке не было. - Охраняют Охотники... - Она прищурилась на Кольку, подняла ладонь выразительным движением: сейчас она объяснит именно то, что его интересует. - Они охраняют Равновесие от всего, живущего по ту сторону Границы, с чем не могут справиться наматраны. - Наматраны? - Животные и растения, охраняющие Равновесие на Границе. "Граница - это мы понимаем", - подумал Колька и спросил: - Но кто такие "Ученые Равновесия", Нанои? - Что значит "Граница"? - перебил Володя. Девушка ответила ему, а не Кольке: - Граница отделяет Равновесие от диких пространств. - Вокруг Равновесия дикие пространства? Да? А зачем вы их оставляете? - спрашивал Бурмистров. - Николай, я путаюсь, переведи, пожалуйста... Да, выходило малопонятное... Раджаны нарочно сохраняли вокруг Равновесия дикий лес, чтобы он вносил беспорядок в это самое Равновесие. Но Володя выслушал перевод, сказал: "Я понял, объясню потом", и спросил: - Врач Нанои, почему Ученые Равновесия недовольны нашим приходом? Помедлив, она ответила: - Первая Заповедь Границы: "Случайное полезно, намеренное вредно". - Не понимаю, - сказал Колька. - Объясню, не перебивай, - снова предупредил Володя. - "Намеренное вредно"... Мы, Охотники, намеренно ввели вас в Равновесие, ибо Раф-фаи был ранен, и нарушили первую Заповедь, - девушка всплеснула руками. - О-а, мы должны были прогнать вас, а я не позволила! - Прогнать? - удивился Колька. - Но мы такие же люди, как и вы! В ваших заповедях нет мудрости, вредно случайное, а не намеренное! Нанои нерешительно улыбнулась, словно он пошутил не слишком удачно, и потихоньку отошла к Рафаилу. Потом к нардикам. Из стены достала бесхвостого зверька с огромными глазами, перламутровыми, как у стрекозы. Поставила на лежанку. Зверек стоял на четырех тонких лапках, будто неживой. - Еще один зверь, - буркнул Колька. - Так объяснись, ради бога, а то я сейчас рехнусь. - Гомеостазис, - сказал Бурмистров. - Под Равновесием подразумевается гомеостазис. Динамическое равновесие, понимаешь? У них люди, животные и растения живут - ну, как это сказать, - в сообществе, да? В гомеостатическом равновесии, в общем. Правильно? - Я остолоп, - сказал Колька. - А ты - гений. - Ну, сразу уж и гений... Нас учили языку порознь, правильно? Словари у нас получились разные. Перевод понятия "динамическое равновесие" я случайно усвоил как "гомеостазис", а ты - как "равновесие". После я механически записывал, пока ты переводил в своей терминологии. А когда заговорил сам - понял. - Орел, орел, - с удовольствием сказал Колька. Некоторое время они молчали. Нанои возилась с нардиками, Володя конспектировал, а Колька думал, переваривая новую информацию. Значит, гомеостазис - общество, которое находится в динамическом равновесии; человеческое общество вместе с природой. Даже не верится. И говорим, что текучка заела, о природе подумать некогда. Им легче, конечно - у них вся жизнь заодно с природой, даже мяса не едят. Может, и правда - Равновесие? "Случайное полезно, намеренное вредно". Это же здорово придумано! Крепкая, хорошо уравновешенная система должна справляться со случайными воздействиями. На то она и уравновешенная система. Случайными, хаотическими толчками ее не повалишь. Нужен таран - намеренный, обдуманный удар. Намерения же бывают только у человека, потому что он сам - сложная система. Одна система действует на другую. Иными словами, нельзя допустить столкновения двух систем. Если Охотники станут пропускать через Границу кого-то по своему выбору - зверей там или "железных людей", то гомеостазис окажется под угрозой. Они могут пропускать вредных тварей, воображая, что делают полезное дело. Как у нас кроликов ввозили в Австралию, а потом они стали "проблемой номер один", "бичом божьим". "Погоди, - подумал он. - При такой логике раджаны вообще не должны воздействовать на природу? Чепуха получается! Этот дом вырос не случайно. Следовательно, кому-то разрешено "намеренное". Кажется, он понял, кто здесь распоряжается. Открыл рот, чтобы спросить у Нанои, и увидел, что она не станет разговаривать. Из-под стен выпрыгивали плоскохвостые крысы. Нанои, сжав губы, подталкивала переднюю к столу - ногой, кончиками пальцев. Сказала, не оборачиваясь: - Земля отвернулась от Солнца. Пора. Смеркалось быстро. Померк, погас внешний свет, пробивавший листья. Почернел прямоугольник входа. Зелень стен, медленно разгораясь, просияла холодным огнем. На секунду Нанои и Колька встретились глазами. Теперь он отвернулся. Володя помогал снимать с больного "одеяло" - крысы срезали ветки, ковыляя на задних лапах. Лупоглазый зверек неподвижно сидел в своем углу. - Это что за зверь? - спросил Колька. - Немигающий, - угрюмо сказала девушка. Да, так и приходится уходить, ни в чем не разобравшись... С этой мыслью он выглянул в черноту поляны. Увидел поверху, по кронам верхнего яруса, неясные блики, высветления - поднималась луна. Огромные переливчатые звезды мелькали между ветвями. Из темноты волнами наплывала музыка. Так мог играть только огромный мощный оркестр - казалось, что звуки катятся в глубине земли, как грохот отдаленного взрыва. Крысы утаскивали последние клочки "одеяла". Володя, едва не уткнувшись носом в Рафкину грудь, пытался найти следы страшных синяков и царапин, притоптывал в восторге - кожа была как новенькая. Николай тоже приготовился в дорогу: осмотрел пистолет и так пристроил его за поясом, чтобы сидел неподвижно и легко вынимался. Потом спохватился, что пистолет не чищен, - почистил веточкой, вложил запасную обойму, добавил девятый патрон. "Девять выстрелов лучше, чем восемь", - подумал он и вдруг вспомнил надпись на плакате, которую перед стартом он забыл со страха: I HAVE NINE LIVES YOU HAVE ONE ONLY THINK! "У меня девять жизней, у тебя - только одна: ДУМАЙ!" Он подмигнул Немигающему. Зверек был похож на синего чертика с того же плаката - глаза, ушки. Ладно, зверь... Попробуем думать побольше, стрелять поменьше. Человек с пистолетом думает иначе, чем безоружный. Колька внезапно вспомнил о разговоре Ахуки с Брахаком и решил выйти наружу, покараулить, посмотреть... А может, он просто нервничал. ...Поляна была замкнута по кругу, с единственным проходом влево - в сторону холма Нараны. Кроме двери, из которой вышел Колька, светились зеленоватым светом еще три. "Еще лечилища, наверное. Ничего не успели увидеть", - подумал он и бесшумно, по плотной влажной траве, продвинулся направо. Луна поднялась довольно высоко и висела над просекой, как желтый фонарь. Из травы, в нескольких метрах впереди, послышалось ворчание, - оказывается, их уже караулили. Три собаки неподвижно лежали в траве. Одна повернула голову и чуть слышно прорычала, будто приказывая Кольке не шуметь. Он стоял, поглядывая то в глубину леса, то на собак. Казалось, что трава на дороге светится. Музыка постепенно стихала, словно удаляясь, смолкла. Собака опять зарычала. Нанои! Она проскользнула к нему и положила на плечо горячую руку. - Колия, - очень странно звучал шепот на раджана! - Колия, Раф-фаи немножко может ходить, а сидит совсем хорошо. Он сказал: - Ты сестра наша и мать, Нанои... - Пойдем в лечилище? Здесь собаки Наблюдающего небо. Нет. Он помнил испуганное лицо Ахуки и подрагивающий бас Брахака. Нет, он останется. Рука скользнула по его плечу. Он опять был один на поляне. Глубоко вздохнул, вбирая в себя густые, как мед, запахи ночи, и внезапно три тени мелькнули перед ним - собаки ринулись и длинными прыжками унеслись по теневой стороне просеки. Колька подумал: "А, начинается. Чутье какое-то у меня есть..." Потом задрожала земля под тяжелыми шагами, он подумал, что ведут слона. Потом, мелькая и раскачиваясь в лунном свете, у дальнего конца просеки появились бесформенные гиганты. Колька приподнялся, чтобы рассмотреть их. Охнул. С просеки волной прокатился формалиновый запах, и от него Колька потерял голову. Схватил тяжелый пистолет, выругался и выстрелил в правого - желтая глыба, качнулась на ребристом краю глушителя. Он вел мушку влево, нажимая спуск, когда светлый круг ложился на черный шпенек - есть! есть! Они шли. Быстро. Во всю ширину просеки. Вверху завыла обезьяна. Колька вздрогнул, дал еще серию выстрелов и каждый раз видел, как отшатывается чудовищная безглазая голова, а они шли. Как во сне. Оставалось три патрона, но уже не было сил наводить пистолет. Колька застонал, это было вне реальности, и он пытался проснуться. Между чудовищами проскочила тонкая человеческая фигура, вскинула руки. - Безумец, - проговорил человек. Чудовища стояли за его спиной. - Зачем ты привел их? - сухими губами прошелестел Колька. - Чтобы вы ушли к Железной дыне. Перехватило горло. Он просипел "ле-е..." - первый слог слова "зачем", но за него спросила Нанои: - Зачем привел ты нардиков? Пришельцы сами спешат уйти. - Возможно и так, о Врач... Однако Равновесие прекрасно, а железо несъедобно, - ты слышала, как пугал он посланцев Великой? - Как и вы тщились испугать его, глупцы! Колька молчал. - Я спрашиваю пришельца: согласны ли вы уйти? - Согласны, - выдавил Колька. - Слово сказано. До рассвета вы опуститесь у Железной дыни. Врач полетит вместе с вами, если захочет. Колька был еще заморожен ужасом - что за чудовища! Он знал, что только из-за Нанои не бросает пистолет и не кидается на землю, закрыв руками голову. - Поспеши, - сказал человек. - Птицы ждут. - Пусть уйдут эти. Человек пропел на языке Памяти: "Возвращайтесь к Наране". Чудовища качнулись, исчезли в лунной тени; мерно, глухо вздрагивала земля. Человек улыбается как ни в чем не бывало. Когда он повернулся к свету, Колька узнал его - один из тех, кто сопровождал старого Хранителя Памяти. Жук на его груди казался черным. Они вместе вошли в лечилище. Розовый, очень живой Рафаил сидел на боковой скамье и громко смеялся. Увидев людей, он дрыгнул ногой и заржал с тупой жеребячьей радостью, рассыпая бахуш из кулечка: "у-а-ах-ха-ха-ха!" - Что это?! - воскликнул Колька. - Что здесь было? Колька вдруг понял, что сидит на скамье, а девушка обнимает его и гладит по щеке. И быстрым, острым шепотом утешает: - Он здоров... Я закрыла его лоб, Адвеста. Володя понял: закрыла память во лбу. К утру она откроется. Человек, стоявший у входа, сделал нетерпеливый жест. - Память во лбу? Володь, объясни, - изнеможенно попросил Колька. С мучительной гримасой Володя стал объяснять, что Нанои каким-то образом отключила лобные доли мозга у больного. Без этой процедуры Рафаил не смог бы ходить от боли. - О господи, какой бред, - сказал Колька. - Он здоров, - твердила девушка. Рафаил ухмылялся и жевал сушеных термитов, икал. - Поспешите, - сказал человек с черным жуком. Девушка поднялась с колен и сурово спросила: - Кузнец, почему ты распоряжаешься в лечилище? - Я - хранитель Памяти, - ровным голосом возразил человек. - По Воспитанию я действительно Кузнец, но здесь представляю Нарану. Ты полетишь с больным пришельцем? - Я - Врач, - сказала девушка. - Ты передашь по гонии, когда все кончится. - Хорошо. Колия, больного надо вести под плечи. Я понесу лекарства. Иди, Кузнец. Колька подсунул плечо под Рафкину вялую руку, пробормотал: "Взяли...", и они поплелись к выходу. Волоча ноги, Рафаил хныкал: "Не хочу, не хочу, не хочу!" Человек с черным жуком повел их в черную молчаливую ночь, закрытую сверху кулоном лунного света. 9 Наблюдающего небо освободили собаки. Они примчались из лечилища взъерошенными - рычали от страха, - но сейчас же кинулись грызть и дергать лианы, обмотанные вокруг торса хозяина. Ахука терпеливо ждал, старался не шевелиться. В трех шагах от него животные Равновесия зарывали тело Тана, копошились и похрюкивали в темноте. Комочки земли осыпали ноги Ахуки. Бедный зверь... Перед закатом он подходил к Ахуке и пытался что-то сказать, просил ласки и сочувствия, глаза у него слипались, как у человека. И его убили. Слуги Великой не пожалели лиан - нардики успели вернуться, пока собаки работали. Гиганты прошли навстречу лунному свету гуськом. Они действительно были крупнее, чем крии: в два человеческих роста, с толстыми беспалыми руками, с глазами посредине груди. Вместо голов у них были плоские горбы. Как раз, чтобы уложить и нести человека. Но они шли пустыми... Ахука рванулся, лианы лопнули, обдирая тело. Он схватил лук, взял собак и гепарда на поводки и огромными прыжками понесся в лечилище - звери тянули, как бешеные. ...Он выбежал на поляну - пусто. Крысы-уборщики с писком катились в стороны. В лечилище также пусто - стол срезан, людей нет... Собаки дергали поводки, визжали, торопили. "Вперед, рыжие!" - одна за другой, бесшумно, носом к земле, они бросились в погоню. На поворотах следа одна из собак останавливалась и дожидалась Ахуки, чтобы показать направление. След вел на полдень. Ахука пробежал по следу четырежды дюжину дюжин шагов и увидел младшего Хранителя Памяти. Верхом на лошади он ехал навстречу. - Где пришельцы? - прямо спросил Ахука. - Здоровы ли они? - Взлетели на птицах, держат путь к Железной дыне, - дневным, оживленным голосом ответил Хранитель. - Ты ведешь лошадь в Питомник. Я направляюсь туда и заодно отведу ее. И облегчу себе дорогу. Ничего удивительного не было в том, что Охотник спешит в Питомник, но Хранитель все же осведомился. - Почему ты спросил меня о пришельцах? - Кару-кузнец, ты меня не узнал... Я стоял у трех дорог со Старшим Хранителем, когда ты провел нардиков к пришельцам. Я испугался их, - добавил Ахука наивно. Усаживаясь на лошадь и провожая Кару глазами, он с горечью думал, что утаил свои мысли. О-а, к чему это приведет... Он думал об этом, когда приказывал собакам отправиться в Стан Охотников и пока скакал через поселение к домам Питомника. Птиц нельзя было, как слонов и лошадей, переводить с выгона на выгон - они должны жить на одном месте постоянно, от рождения до смерти. В период дождей им надлежало находиться под крышей. Поэтому каждая Птица имела собственный дом, как человек. Низшие твари убирали из домов помет, обезьяны приносили пищу ко входу, но все прочие работы делали люди - кормили Птиц, подрезали им перья, обучали птенцов и выводили Птиц на прогулки, когда им не приходилось летать с гонцами. Каждый оседлавший Птицу именовался гонцом. В древности позволялось летать лишь искусным наездникам, малого роста и веса. Теперь Птицы поднимали рослого мужчину и еще полторы дюжины горстей груза. В птичьем питомнике бодрствовали всю ночь. Хранители сидели у домов, перебирая орехи. Многие дома пустовали - на Границе было неспокойно, и Птицы работали, перевозя Охотников. "Слишком многих нет на месте, - подумал Ахука. - За последние месяцы Равновесие действительно изменилось. И это лишь первые признаки..." Он пробежал на край питомника, к Наседке. В узкой пещере, в черном жидком перегное лежали яйца - три локтя в длину, два в ширину. Они высовывались из перегноя, белые, как облака, и над ними стоял Старший Хранитель. Выслушав Ахуку, он взмолился: - Пощади, во имя Равновесия! Ты будешь в третьей дюжине попросивших Птицу за эту ночь, а до утра еще далеко! "Да, это необычайная ночь", - подумал Ахука, но ничего не сказал. - Груз есть у тебя, Охотник? Э-э, да ты - Голубой жук! - с уважением сказал Хранитель. - Но ты умеешь управлять Птицами? - Я - Охотник, - скромно проговорил Ахука. - Груза со мной нет. - Во имя Равновесия! - обрадовался Хранитель. - Возьмешь орехи и накормишь Птицу, где пожелаешь! Хорошо? - Я очень спешу, Хранитель, и накормлю Птицу в слоновьем питомнике, у излучины. Зачем перегружать такое прекрасное животное? Ахука знал, что бессмысленно торопить Хранителя. Птица с лихвой вернет время, затраченное на подготовку, - сейчас соразмеряется длина пути и срочность, и состояние Птицы, и время ночи. - На шестой пост от Раганги... - размышлял Хранитель. - О-а, поехал бы ты на лошади, Голубой жук... Ахука вежливо улыбнулся. Хранитель встал - он обдумал все. Повел Наблюдающего небо на другой конец питомника. - Накорми свою Птицу, гонец. Ахука недавно стал Охотником, и не успел привыкнуть к Птицам, к их тяжелому запаху, большим круглым глазам с отрешенно-мудрым старческим взглядом. Изогнутый клюв длиной в локоть вызывал в нем трепет - рассвирепев, Птица может перекусить руку взрослого мужчины, а первые несколько орехов должно скормить с руки. Он взял орех двумя пальцами и вложил в клюв. Птица глотнула. Она лежала на брюхе, плотно свернув крылья. Он скормил одну горсть и опустил корзину перед Птицей - быстро, жадно она сожрала все. Стоять возле нее было жарко, огромное легкое тело было горячее человеческого. Проглотив последний орех, Птица гортанно вздохнула: "Кр-р-р", поднялась на ноги - голова сравнялась с головами людей - и двумя шагами выбралась на дорогу. Наблюдающий небо стоял в позе гонца, вытянув сомкнутые руки в направлении ветра. Луна светила ему в лицо. Хранитель поставил на шею. Птицы Немигающего - зверек прихватился, выпуклые глаза блеснули, как изнанка раковины. Ахука развел ладони, "Кр-рокх! Кр-рокх!" - крикнула Птица, по всем домам прокатилось: "Кр-ро! рок!", и медленно, с шорохом развернулись крылья - почти на всю ширину дороги. Обнажилось тело, покрытое серым пухом, перекрещенное через спину упряжью. Азбука осторожно улегся на спину Птицы - она подняла крылья и побежала. Свистнул ветер. Тяжко вздымая крылья, так, что они смыкались высоко над спиной Ахуки, Птица уходила вверх, подбирая ветер под грудь. Когда они поднялись достаточно высоко, Ахука постучал пальцем по левому боку Немигающего, заставив Птицу лечь в полет вдоль Закатной дороги, ясно различимой при лунном свете. Теперь он мог не заботиться о направлении. Немигающий поведет Птицу прямее, чем летит стрела. Человек теперь грелся о жаркую спину Птицы, а поверху его обдувал ветер полета. Он лежал, продев плечи в упряжь. Чувствовал, как сокращаются мышцы крыльев. Потом он заснул и проснулся, услышав ванильный запах слоновника, спустился к земле, накормил Птицу и вновь поднялся. ...Давно уже осталось позади облако холодного воздуха над Рагангой, плаксивый визг слонят и чешуйчатые крыши Питомника. Сухой, легкий запах плоскогорья донесся до ноздрей Ахуки, и он проснулся, прислушался к тихому "ц-ц-ц-ц" Немигающего. Время перевалило за полночь. Почернел под крыльями Птицы обитаемый лес - там, под деревьями и на дорогах, для немногих бодрствующих уже зашла Луна. Пора! Ахука размял пальцы и отбил короткую дробь на грудке Немигающего. "Ц-ц-ц-ц..." Зверек задергал передними ногами, он как бы вскапывал шею Птицы, и она замедлила полет, набирая высоту. Тогда Ахука приказал убыстрить полет до предела. Прищурив слезящиеся глаза, смотрел вперед, мимо взъерошенной головы Птицы, и увидел. Пять светлых точек висели в ровной черной пелене. Он догнал стаю при последнем свете Луны. Головным летел Брахак, за ним Раф-фаи, завернутый в попону. Адвеста и Нанои летели последними. Ахука послал Птицу вниз, камнем, и промчался между третьим и четвертым гонцами. Сделано! Две последние Птицы шли за ним к земле, остальные продолжали полет... Сели на дорогу. Усталые Птицы прилегли на животы вдоль обочины. В бледном, диком свете неба едва различалось светлое тело пришельца. Он боязливо слез со спины Птицы и топтался на дороге, ухая. - Ты заболел, Ахука? - послышался неуверенный голос Нанои. - Птица твоя больна? - Почему ты не пришел, Ахука? - это пришелец. - Я пришел, Адвеста... - сказал Ахука. Он знал Нанои, ее стремительный и неудержимый нрав. Она должна быть неудержима в любви, как и в работе. И велико ее стремление к пришельцу, - подумал Ахука, ибо девушка молчала. Не призвала его к ответу, только промолвила: - Пора догонять стаю. - Подожди... Мы поем одну песню. Слушай, Адвеста, и отвечай: сколько может ожидать вас Железная дыня? - Он услышал короткий вздох девушки, - нет, не ошибся он! - Не более одной ночи, - ответил пришелец. - Две, может быть. - Я хотел бы, чтобы вы остались в Равновесии, - осторожно сказал Наблюдающий небо. - Хотя бы ты, Адвеста... - И мне хотелось бы, Ахука, но это невозможно. - Пришелец, слушай! Нанои знает: Голубой жук не стал бы просить о маловажном! Останься. Ты нужен Равновесию. Позже мы дадим тебе Птиц, сколько потребуется для самого дальнего путешествия. Останься, - не решаясь привести последний довод, он положил руки на плечи Нанои и Адвесты, как бы соединяя их. - Да, я верю, - сказал пришелец. - Но это невозможно. Их плечи выскользнули из ладоней Ахуки. Уже разлучены были эти двое, пережили они и оплакали разлуку, и к Птицами подошли порознь. "Упрись ногой в крыло и садись", - проговорила Нанои из темноты. Тогда лишь Ахука опустил ладони и крикнул: - Гроза идет с заката. Я поведу стаю. 10 Володя Бурмистров был близок к отчаянию: более двух часов они ждали Кольку на поляне баросферы, а Птицы, отставшие в пути, не появлялись. Брахак успокаивал, но и сам тревожно поглядывал на небо, а главное - до автоматического запуска стартовых устройств оставался час или восемьдесят минут от силы. Володя метался от Рафаила к баросфере, к счетчику энергии, и каждый раз проверял положение рукоятки автостарта. Близоруко наклонялся, всматриваясь: указатель стоит на "выключен", правильно... Оставаться, так уж всем вместе... Тоскливо вздыхал и кидался обратно, к памятному дереву, которое они первыми увидели в иллюминатор. Сейчас под деревом в тени лежал Рафаил. В начале третьего часа ожидания врач Лахи величественно подступил к Рафаилу и заставил его проглотить лекарство. Володя стоял рядом. От жары и волнения он задыхался. В глазах крутились птичьи клювы и головы; рот, казалось, был набит перьями. - Раф-фаи, просни-ись! - тонким голосом пропел врач. Больной послушно открыл глаза - сонные, однако вполне осмысленные. - Вовик... Это что - возвращаемся? - Он здоров! - рявкнул огромный врач. - Получай его, пришелец! Володя всхлипнул. Рафаил покряхтел, неуверенно поднялся. - Поесть найдется что-нибудь? Ноги, как ватные. - Он есть хочет! - вскрикнул Володя. - Прежде всего он съест бахуша, - распоряжался врач. Володя подставил другу плечо и с восторгом стал смотреть, как он жует бахуш. - Ты понимаешь, что он говорит? - спрашивал Рафаил. - Сколько времени я провалялся? А Карпов где? - Задержался, - сказал Володя. - Задержался?.. Нет, погоди, как ты язык выучил? - Поешь, тогда объясню, - сказал Володя. - За папу, за маму... - Как вкусно! - с наслаждением сказал Рафаил. - Поем и еще посплю, хорошо? - Конечно, конечно! Врач Лахи так и предупреждал: "Проснется, но еще сутки будет сонным, как ящерица во время дождей". Счастье, как говорят, находит тучей. Едва больной поднялся, как прибежал посыльный от гонии и сказал, что рыжебородый пришелец в пути и через четвертую часть одной дюжинной - через полчаса - опустится здесь, на этой поляне. "Как всегда, в последнюю минуту", - подумал Володя. Николай был из тех, кто обязательно садится в поезд на ходу. Рафаил ничего не понял - сонно зевал и сонно вглядывался. Надо бы посадить его на место заблаговременно, слаб еще. Пока посадим... Кое-как Володя объяснил это Лахи. - Э-э! Раф-фаи своими ногами войдет в Железную дыню! - крикнул Лахи и пальцем пощекотал пациента. - Иди, иди! Не приближайся к нему, стеклоглазый! Рафаил ковылял по траве, виновато улыбался. Лахи вскочил на площадку баросферы и, как подъемный кран, одним движением втащил Рафаила наверх - повернулся, ловко опустил его прямо на командорское место. Володя направлял. Все эго заняло не больше минуты. Володя с чувством сказал: - Ты наш отец, Лахи! Снизу откликнулся Рафаил: - По-каковски ты разговариваешь, Вовик?.. Как прохладно дома, хорошо... - Оденься! - забеспокоился Володя. - Простуду схватишь, после болезни-то! Тючок с вещами уже лежал на площадке. Володя помог дружку натянуть шерстяные брюки, куртку, носки. Пристегнул ремнями и натянул на голову берет. Высунулся в люк - ничего не видно... - Вовк, автостарт выключен? Николая-то нет, правда? - Конечно, еще бы! Володя посмотрел, как Рафаил неловкими пальцами трогает рукоятки, и опять сунулся наружу. Летят, летят! Брахак, Лахи, оба Охотника смотрели в небо. Володя нашарил бинокль и припал к нему, стукаясь об окуляры очками. Три Птицы, видные чуть сбоку и снизу, качались в стеклах. - Свисто-ок! - завопил он. - Колька! Лаки захохотал. Птицы стремительно приближались, спускаясь на край поляны, левее баросферы. Передняя проскочила над деревьями и вдруг с нее прыгнул коричневый человек - упал в траву. ...В трехстах шагах от поляны Птица Ахуки крикнула, судорожно вытянула крылья - Немигающий дробно застучал лапами. Последние метры Ахука летел на мертвой Птице, как на планере, - Володя не узнает об этом никогда. Он махал из люка, кричал - вот он, Колька! Мелькнула красная от загара спина, светлая шевелюра, и вдруг его ударило по голове - люк грохнул - Володя упал в кресло. Колька! - он вскинул руки, вращающийся диск кремальеры отшиб ему пальцы, грянул звонок автостарта, и последняя мысль, мелькнувшая в сознании, была страшная и простая - автостарт включил Рафаил - дернул спросонок не в ту сторону. ...Людей спасло то, что они сбежались к Ахуке. Тепловой удар, высушивший живую и мокрую только что траву, швырнул за деревья мертвую Птицу и свалил с ног Брахака. А яма, пыхнувшая багровым пламенем, была пуста - валил густой пар от потрескавшейся глины. Остался отпечаток сферы и глубокие вдавлины монтажных опор. Вот и вся память. Колька стоял над ямой один, как прокаженный. Огромными глазами смотрела Нанои - она еще лежала на спине Птицы. И смотрела на него, застывшего над ямой. Он опоздал на десять секунд. Пробежать, вскочить на верхушку сферы, а крышку он бы вырвал из гнезда. Десять секунд. Оттиски опор в сухой рыжей глине. В ближней опоре была выемка, она отпечаталась как выступ - Колька помнил, что выемку прорезал сварщик Чибисов для термометра, две недели назад. Десять секунд! Синий черт с плаката поднимал палец: "У меня девять жизней, у тебя - только одна". Вот и свершилось. Из-за десяти секунд. Из-за чего? Он смотрел на носки своих ботинок, блестящих от ходьбы по траве. Из-за того, что он не разомкнул цепь автостарта. Вот и все. Он виноват сам. Вторая жизнь зашевелилась вокруг него. Тонкая девушка подошла и взяла его за плечо. "Ты опалишь ноги", - произнес кто-то на чужом языке, это был он сам, Колька Карпов, в своей второй жизни. "Да, трава горячая, - ответила девушка. - Они улетели совсем?" Он опустил голову. "Пойдем на Пост, Колия?" Он стоял. Никто больше к нему не подходил. Охотники повели загнанных Птиц по просеке. Да, вот что ему осталось - яма в рыжей глине. Но уже шевелилась и сыпалась земля под ногами - кроты принялись за работу. Час, другой - и следа не останется. Зарастет травою. Прощайте. Девушка стояла рядом с ним, переступала - горячо. "Пойдем, Нанои". Колька вынес ее на траву. Она держалась за шею нежными, шершавыми руками. Шея обгорела, пойдут волдыри. Он опустил девушку и пошел в лес. Потом, все потом, сейчас надо быть одному.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  1 На просеке Охотники тренировались в стрельбе - в дом залетела стрела с тупым наконечником. Николай Карпов подобрал ее, вырезал три зарубки, по числу дней, подпрыгнул и оставил стрелу висеть в потолке. Он видел себя, будто нарисованным на иллюстрации в книге - подпрыгивает, вешает стрелу с зарубками. От _т_о_й_ жизни у Николая осталось: башмаки с шерстяными носками, пистолет, навощенный коробок спичек, складной ножик - малое лезвие переточено на отвертку. Одежда сгорела на баросфере. Еще часы. Судорожно тикали на гибком металлическом браслете. Шмякнуть бы их о дерево, чтобы не тикали... На десять, на десять, на _д_е_с_я_т_ь_ секунд он опоздал. ...Первую ночь он проспал похмельным сном. После Нараны, разговоров, нардиков, человека с черным жуком, черной мглы, качающейся под крыльями. После ртутной капли металла, блеснувшей в зелени лесов, и отпечатков в потрескавшейся глине. Вторую ночь пролежал с открытыми глазами. Листья стен светились. Как в желтой воде, проплыла Нанои. Пристроилась напротив входа, за Колькиной головой - он повернулся к стенке. Лежал, косился на стрелу в потолке. Ночь шумела иными звуками, чем в поселении: кряканье и стрекотанье покрывалось густыми мелодичными воплями, уханьем, кашлем. Ближе к рассвету прокатился низкий рык, невыразимо-страшный, отдающийся внизу живота. Ушла Нанои, проговорив: "Спи, Адвеста". Потом стрела медленно втянулась в крышу и была по кускам сброшена на пол. Крысы подобрали обломки. Больше рыканье не повторялось до утра. Какой же силы рык, если в доме он был слышен так ужасно... Потом был еще день, еще ночь. Николай ел, когда давали, с лежанки больше не вставал. Не замечал времени, не чувствовал вкуса пищи. Потом наступил день, когда он проснулся и ощутил четкое желание - вымыться. А затем еще одно: посмотреть правде в глаза. Остался так остался... Это было четко: если он не встанет и не умоется, то сойдет с ума. Он знал, как это будет: пойдет на рыканье, пойдет-пойдет... И он встал, снял плавки, лег в ручей, вымылся с головы до ног. Выполоскал рот, почистил ногти ножом. Стало почти терпимо. Он больше не видел себя извне - иллюстрацией к скверной книжке. Зато видел ствол гонии, лиловый под восходящим солнцем, а над головой - внимательную обезьянью рожу, голубую, с оранжевыми баками. Обезьяна предлагала ему завтрак, кисть бананов. Нет, есть не хотелось. Он пошел в лес, забрел под деревья ниу. Зеленые стволы с огромными светло-серыми листьями, за ними - чаща кустов, вся в пунцовых лепестках. В кустах хрюкало, пыхтело, и оттуда прямо в ноги выскочила собака. Подбежала молчком, грозно оскалилась. Бежать нельзя, подумал Колька. "Рыжик, Рыжик!" - пробормотал он. Собака бросилась - он отшиб ее пяткой, из кустов высунулось огромное, рогатое - хрюкнуло. Собака истерически взлаяла, а рогатый полез из кустов. Носорог. Он тянулся, как грузовик с лафетным прицепом, огромный, серый, складчатый, с внимательными человечьими глазами. Заметил человека, опустил рог, рванулся - лепестки взлетели фонтаном. Колька метнулся за дерево - туша проскочила с топотом, развернулась и атаковала снова. По шестому разу Николай понял, что этот "грузовик" одержим манией убийства. Перебегать от ствола к стволу не удавалось, из пистолета его не уложишь... Р-раз! Носорог кинулся в седьмой раз, и вдруг с дерева к нему на шею прыгнула обезьяна и закрыла ему глаза руками. Колька, обмирая, смотрел, - четырехметровый зверь грохнул об землю, перевернулся, вскочил. В лапе обезьяны оказалась палица. Свистнул воздух - обезьяна влепила плюху противнику между глазами - тот ухнул, развернулся как-то вяло и, сотрясая землю, умчался за обезьяной в кусты... Подбежала, виляя всем туловищем, собака - припадала к земле, просила прощения. - Уж нет, ты меня прости, - сказал Колька. - Глупый еще. Он был мокр, как мышь. Давай-ка отсюда, пока не опомнились... Побежал и наскочил на Брахака, тоже бегущего - навстречу. Брахак увидел полянку, изрытую копытами, покачал головой. - Друг Адвеста, здесь не срединное Равновесие. Не должно тебе покидать Пост без Охотников. - Носатый не ушиб тебя, Адвеста? - Я понял, спасибо, - сказал Колька. - Обезьяна его увела, туда. - Наставник, - объяснил Брахак. - Опасные животные находятся во внешнем лесу с Наставниками. Если встретишь собаку без ошейника в лесу Равновесия, знай, что при ней опасное животное из травоядных. Хищных сопровождают крикуны. Нанои научит тебя голосам крикунов. ...Опять затянуло глаза туманом. Наставники, крикуны. Бред. Дома-черепахи ползли навстречу. Затошнило. Четкий голос крикнул: "Голодны вы, Николай Алексеевич!" Брахак подхватил его под мышки. - Э-э, ты голоден, Адвеста... Жесткая рука потрепала его по загривку, как собаку. Ко рту поднесли зеленый маину - он глотнул. Выпил один плод, второй, набросился на пищу. Как-то он оказался в лечилище. Нанои сидела перед ним на корточках и кормила из рук. Кто-то - внутри головы - назвал его опять по имени и отчеству и посоветовал быть поосторожней в СП, а он возразил, что здесь не СП, а Индия, и он хочет прорываться на северо-запад, через Памир, в Среднюю Азию. "Лучше в Дели, в аэропорт", - насмешливо прошелестел голос. Тогда он мысленно прищурил глаза и увидел штрихованный квадратик, рядом с ним слово "Дели", подчеркнутое, потому что столица, и красненькие червячки железнодорожных линий, четыре? Нет, пять. И кругом города, дороги - Равновесия здесь не спрячешь, нет... Тот, насмешливый, был прав. Питекантропов он найдет или Пожирателей крыс... Или гигантопитеков, именуемых "крии". "Я тебя не пойму, - сказал Колька. - Я говорю, что здесь СП - ты не согласен, а потом требуешь осторожности, в карту носом тычешь... Ну чего, чего привязался? Какой я тебе Николай Алексеевич? Земля это или СП?" "Отлично понимаю... хм-м, простите. Вы не любите по имени-отчеству, я люблю - дело вкуса. Мы запутались, вот что. Это не может быть Землей, и не может быть Совмещенным Пространством. Почему? А вспомните, что весь дух современной науки запрещает нам постулировать СП, изоморфное с Землей, Николай... х-м". "Эй ты, брось шуточки..." - начал Колька, но сейчас же понял, что говорит сам с собой, мысленно. И все утро говорил, только не замечал этого - смотри-ка, до изоморфного СП добрался! Он открыл глаза, увидел в своей руке остатки бахуша. Рядом стояла Нанои и заботливо говорила: - Ешь, Адвеста, ешь! Раздвоение вредит тебе, ешь! Он внезапно рассвирепел, шмякнул кузнечиков об пол и ушел из лечилища. 2 Прошло три дня после того утра - с носорогом и "Николаем Алексеевичем". Колька понял, что к нему, как к носорогу, прикреплены наставники. Рехнуться не дадут, имеют они такую власть. Сейчас они заставляют его быть спокойным и равнодушным, покорным даже. А покорность не требует перспективы: день прошел, и слава богу. Он копил впечатления - бессознательно, как белка собирает орехи на зиму. Не спеша, с ленивым интересом. За пределы лагеря не выходил - случай с носорогом заставил понять, что в лесу он беспомощен. Лагерь именовался Постом, его следовало называть пограничной заставой. Три десятка Охотников, Кузнец, Строитель домов, четверо Врачей. Сколько собак, гепардов и боевых обезьян при них - неизвестно. Сотни. Они строго отличали животных Равновесия от приблудных. Лошади паслись в болотистом урочище, как в загоне. Забором служили черные светлорогие буйволы - ленивые, с отвратительным характером, до рогов облепленные красной лессовой грязью. Самыми шумными здесь были обезьяны. Угрюмые, боевые - в зеленой перевязи, с бочкообразной грудью и руками-бревнами. Тонкие, вытянутые умницы с лукавыми мордами - услужающие. Наглые хвостатые хохотушки - "крикуны", пристающие к хищникам, как радиоактивные метки... Центром Поста была гония, поющее дерево. Три-четыре, а то и все восемь Охотников, по числу "ушей гонии", постоянно восседали вокруг синего ствола и пели на языке Памяти. Они передавали о сущей чепухе - на Колькин взгляд. О смене муравьиных троп, о том, что собаки ночью завыли и не хотели униматься... Лани, собака Джаванара, принесла в зубах толстую соню с недоразвитой левой задней лапой, - это сообщение Кольку прямо поразило: эка невидаль - толстая соня! Хранителей гонии было двое. От темна до темна они возились у своего дерева, рассматривали муравьев или подкармливали их. На окружающее не реагировали. Другие тоже работали неистово, - Нанои почти не спала, например. Вместе с гигантом Лахи, старшим Врачом, она проверяла поочередно здоровье каждого Охотника и "кормила нардиков жидкостями". Эту пакость - нардиков - привозил через день особый гонец, и они тоже требовали ухода, как любая живая тварь. У гонии Врачи пели гак же дотошно, как Охотники - бесконечные подробности, описывающие изменения нардиков и самочувствие пациентов - без конца... Кто распоряжался на Посту, было неясно. По логике вещей старший Охотник Джаванар должен был командовать заставой, а Управляющий Равновесием Брахак - представитель правящей касты - быть чем-то вроде политработника. Другой системы Колька себе не представлял, пока не присмотрелся получше. Сначала он вспомнил, что в здешнем языке нет понятия "приказ", нет даже императива. Говорили раджаны примерно так: "Собака послалась мною, дабы прогнать болотную кошку". Как же старший Охотник ухитряется распоряжаться? Колька походил за ним два дня и понял: никак не распоряжается. Каждый Охотник сам знает свою работу, Джаванар командует только патрульными собаками и гепардами. И Нараны никому не отдают приказов.