ица могла давать Казану понять, что подсказывает ей в данный момент ее чутье или слух. У Казана даже появилась забавная привычка всегда смотреть на Серую Волчицу, когда они останавливались, чтобы прислушаться или понюхать воздух. После того как Джоанна с ребенком уехали, Казан отвел свою подругу в густые заросли ели и пихты у реки; здесь они оставались до самого лета. Первые недели Казан ежедневно подходил к хижине, где раньше жили любимые им существа, - он надеялся обнаружить там какие-нибудь признаки жизни. Но дверь никогда не открывалась, окна по-прежнему оставались заколоченными, ни разу спираль дыма не поднялась из глиняной трубы. На дорожке начала прорастать трава, и все слабее и слабее становился человеческий запах, который Казан все еще различал здесь. Как-то раз под одним из забитых окон Казан нашел маленький башмачок - старый, дырявый, почерневший от снега и дождя детский башмачок. Казан долго пролежал возле него. Потом встал и направился в заросли к Серой Волчице. Хижина была единственным местом, куда Серая Волчица ни за что не хотела идти с Казаном. Все остальное время она не покидала его. Теперь, немного свыкнувшись со слепотой, она даже стала сопровождать его на охоту - вплоть до той минуты, когда Казан нападал на след и пускался в погоню за дичью. Тогда Серая Волчица останавливалась и ждала. Обычно Казан охотился за большими зайцами-беляками. Но однажды ночью он загнал молодую лань. Добыча была слишком тяжела, чтобы тащить ее к Серой Волчице, поэтому он вернулся за подругой и отвел ее к месту пиршества. С каждым днем они становились все более неразлучными, и наконец на всех диких тропах следы их стали встречаться только вместе и никогда в одиночку. Потом пришел Большой Огонь. Серая Волчица еще за два дня почуяла его с запада. Вечером солнце зашло в зловещую дымно-серую тучу. Луна, скользя к западу, становилась кроваво-красной. Когда индейцы видели ее такой, они говорили, что "луна истекает кровью"; это было дурное предзнаменование. На следующий день Серая Волчица была беспокойна, а к полудню и Казан почувствовал в воздухе предостережение, которое его подруга разгадала на много часов раньше. Запах становился все сильнее, и к вечеру пелена дыма заволокла солнце. Звери и птицы, населявшие лесистый треугольник между двумя сливающимися реками, уже готовы были обратиться в бегство, но ветер вдруг переменился. Он подул с востока. Огонь, бушевавший на западном и южном берегах, соединился, быстро прошел вдоль основания треугольника, отрезав тем самым для всех последний путь к бегству. Потом ветер снова переменился, и огонь двинулся к северу. Вершина треугольника превратилась в смертельную ловушку. Всю ночь южный край неба полыхал зловещим светом, а к утру все живое стало задыхаться от жара, дыма и пепла. В страхе Казан тщетно пытался найти средство спасения. Ни на одно мгновение он не покидал Серой Волчицы. Он был на три четверти собакой, и ему ничего не стоило переплыть одну из рек, но Серая Волчица, едва ступив в воду, тут же выскакивала обратно на берег. Как и все ее племя, она боялась воды больше, чем огня и смерти. Казан пытался заставить ее; десятки раз он прыгал в воду и выплывал на середину потока. Но Серая Волчица продвигалась в воде только до тех пор, пока могла идти вброд. Теперь они уже слышали отдаленный рокот пламени. Дикие обитатели леса в панике бежали от него. Олени и лоси бросались в воду. На белую песчаную косу приковыляла большая черная медведица с двумя медвежатами, и даже медвежата полезли в воду и легко переплыли на другой берег. Казан следил за ними, а потом взглянул на Серую Волчицу и заскулил. Вскоре на песчаную косу выбрались и другие существа, которые боялись воды не меньше Серой Волчицы: изящный маленький соболь, большой жирный дикобраз, куница, которая нюхала воздух и хныкала, как ребенок. Таких, которые не умели или не хотели плыть, было втрое больше. Сотни горностаев, как крысы, сновали вдоль берега, и писк их звучал непрерывно. Лисы метались в поисках дерева или поваленного ствола, по которым можно было бы перебраться через поток. Рысь рычала, повернувшись в сторону огня. А собратья Серой Волчицы, волки, решались ступать не глубже, чем она сама. Тяжело дыша, задыхаясь от жара и дыма. Казан подошел к Серой Волчице. Для них оставалось одно последнее убежище - песчаная отмель, которая вдавалась в реку футов на пятьдесят. Казан поспешно повел свою слепую подругу к этой отмели. Когда они пробрались сквозь низкий кустарник к реке, оба вдруг замерли. До их ноздрей долетел запах врага еще более лютого, чем огонь. Песчаной отмелью уже завладела рысь; она лежала там, притаившись у самой воды. Три дикобраза влезли в воду, свернувшись клубочками, иглы их топорщились и подрагивали. Куница шипела на рысь. А сама рысь, прижав уши, не спускала глаз с Казана и Серой Волчицы, которые вступали на отмель. Верная Серая Волчица была полна решимости драться и, оскалив зубы, не отставала от Казана. Сердито огрызнувшись, Казан отогнал ее. Она остановилась и, дрожа и скуля, следила, как он продвигается вперед. Едва касаясь земли, навострив уши, Казан шел на рысь спокойно, как будто вовсе не угрожающе, - смертоносное наступление закаленной в боях собаки, хорошо овладевшей искусством убивать! Человек из цивилизованного мира решил бы даже, что Казан приближался к рыси с дружескими намерениями. Но рысь поняла. Между ними была вражда многих поколений, ставшая для Казана непримиримой после страшной ночи на Скале Солнца. Инстинкт предупредил куницу о том, что должно произойти, и она старалась спрятаться, прижаться к земле. Дикобразы, как маленькие дети, капризничали, недовольные присутствием драчунов и густыми тучами дыма; иглы их встали торчком. Рысь лежала на брюхе, как кошка, и задние лапы ее подрагивали, готовые к прыжку. А Казан кружил рядом, и лапы его, казалось, ступали не по песку, а по воздуху. Рысь следила за ним не отрывая глаз, а потом круглым рычащим комком пролетела те восемь футов, которые еще разделяли их. Казан не отскочил в сторону. Он не сделал попытки избежать нападения, а встретил его, собрав все силы, как в бою одна ездовая собака встречает другую. Казан был на десять фунтов тяжелее рыси, и на какое-то мгновение большая мягкая кошка с двадцатью когтями-бритвами оказалась опрокинутой на бок. С быстротой молнии Казан воспользовался своим превосходством и вцепился рыси в загривок. В ту же секунду подскочила Серая Волчица и, продолжая драку где-то под брюхом Казана, сомкнула свои челюсти на задней лапе кошки. Хрустнула кость. Рысь, оказавшись под двойной тяжестью, отскочила назад, волоча за собой волчицу и Казана. Но тут она упала на одного из дикобразов, и в тело ее вонзились его острые иглы. Еще прыжок, она вырвалась на свободу и бросилась навстречу дыму. Казан не стал преследовать ее. Серая Волчица подошла к нему и начала лизать ему шею, где темно-бурая его шкура окрасилась свежей кровью. Куница лежала как мертвая, только поглядывала на всех своими злыми черными глазками. Дикобразы продолжали болтать что-то, словно прося пощады. Затем густая черная удушливая завеса дыма низко опустилась над отмелью, и пахнуло жаром, как из паровозной топки. На самом краю отмели Казан и Серая Волчица легли на песок, свернувшись клубочками и спрятав головы под своими телами. Огонь был теперь совсем близко. Он ревел, как огромный водопад, а иногда раздавался оглушительный треск падающих деревьев. Воздух был наполнен искрами и пеплом. Несколько раз Казан поднимал голову и огрызался на горящие угольки, которые падали на него и жгли его тело. На самом берегу реки были густые заросли зеленого кустарника. Добравшись сюда, пламя несколько утихло, и жар спал. Но все же прошло еще много времени, прежде чем Казан и Серая Волчица смогли высунуть морды и вздохнуть свободнее. Тогда они поняли, что песчаная отмель спасла им жизнь. В треугольнике между двумя реками все почернело, и лапам было горячо ступать по земле. Дым рассеялся. Направление ветра опять изменилось, он подул с северо-запада, свежий и прохладный. Куница первая осторожно направилась туда, где был раньше лес, а дикобразы все еще лежали свернувшись даже тогда, когда Казан и Серая Волчица покидали песчаную отмель, направляясь вверх по реке. К вечеру их лапы уже болели от горячего пепла и раскаленной золы. В эту ночь луна взошла странная, зловещая, похожая на кровавое пятно. Долгие безмолвные часы не слышно было даже уханья совы, которое могло бы заверить, что еще не все погибло там, где только вчера стоял полный жизни могучий дикий лес. Казан знал, что охотиться здесь теперь не на кого, и они продолжали свой путь всю ночь. На рассвете добрались до узкой полосы болота, которое тянулось вдоль берега реки. По плотине, построенной бобрами, они смогли наконец перебраться на противоположный берег - в зеленую страну, не тронутую огнем. Еще целые сутки они шли на запад, пока не вступили в поросшую лесом болотистую низину. А пока Казан и Серая Волчица шли на запад, от Гудзонова залива на восток держал путь худощавый темнолицый француз, по имени Анри Лоти, самый знаменитый во всем крае охотник на рысей. Он искал нужные ему следы и нашел их здесь в изобилии. Тут был настоящий охотничий рай: зайцы-беляки водились тысячами, а потому и рысей было очень много. Анри Лоти построил себе хижину и вернулся в форт: он дожидался, пока выпадет первый снег, чтобы вернуться на облюбованное место с собаками, с запасом продовольствия и капканами. В это же время с юга медленно продвигался то на лодке, то пешком молодой зоолог из университета, собирающий материал для своей книги, которая называлась "Разум диких животных". Звали молодого человека Поль Уэймен. Он договорился, что проведет часть зимы с Анри Лоти, и вез с собой кипы бумаги, фотоаппарат и фотографию девушки. Единственным его оружием был перочинный нож. Казан и Серая Волчица устроили свое жилище на густо заросшем болоте, в пяти-шести милях от хижины, которую построил себе Анри Лоти. 11. ВСЕГДА ВДВОЕМ Стоял уже январь, когда проводник из форта привел Поля Уэймена в хижину Лоти. Полю было года тридцать два, тридцать три. Энергичный, жизнерадостный, он сразу понравился Анри. Если бы не это обстоятельство, первые дни в хижине оказались бы не очень приятными, потому что охотник был в то время весьма не в духе. Он рассказал о своих горестях Уэймену в первый же вечер, когда они сидели у раскаленной докрасна печки и курили трубки. - Ничего не могу понять, - говорил Анри. - Потерял семь рысей, и притом в капканах! В клочки разорваны, словно зайцы, которые побывали в лапах у лисы. Еще никогда никто, даже медведь, не трогал рысь в капкане. Впервые в жизни вижу такое. Изодраны так, что за них и полдоллара не дадут. Семь штук! Да ведь это больше двухсот долларов! А проделывают подобные штуки два волка. Их двое, я по следам вижу, и они никогда не приходят по одному. Обходят все капканы, съедают зайцев, куницу оставляют, норку и горностая тоже, а вот рысь, черт бы их побрал, обдирают начисто! Просто спускают с нее шкуру, словно лыко с дерева. Я уж пробовал класть стрихнин в оленьем сале, и капканы ставил, и западни устраивал, а изловить их не могу. Выживут они меня отсюда, коли мне не удастся добраться до них. Я взял пять целых рысей, а они мне перепортили семь. История эта заинтересовала Уэймена. Он принадлежал к тем исследователям, которые полагали, что самонадеянный эгоизм закрывает человеку глаза на многие поразительные явления природы. Уэймен бросил вызов всем, кто считает, что человек - единственное живое существо, способное мыслить, и что здравый смысл и ум, проявляемый любым другим существом, - всего-навсего инстинкт. Свои мысли Уэймен сумел обосновать с такой последовательностью, что снискал себе известность в ученых кругах по всей стране. Прискорбная для Анри история с рысями показалась Полю весьма значительной, и они до полуночи вели беседу о загадочном поведении этой странной пары волков. - Один волк побольше, другой поменьше, - рассказывал Анри. - И каждый раз в драку вступает большой. Все это легко разобрать по следам на снегу. Пока большой дерется, тот, что поменьше, все бегает и бегает кругом, а когда рысь упадет или издохнет, он подскакивает и помогает рвать ее в клочки. Только у одного капкана я заметил, что и тот, который поменьше, тоже вступил в драку: на снегу было очень много крови, но не рысьей. Я тогда за этими дьяволами целую милю шел по их кровавым следам. В последующие две недели Уэймен собрал немало материалов для своей книги. Не проходило дня, чтобы возле того или другого капкана они не находили следов двух волков. Как и говорил Анри, следы действительно всегда были двойные: эти волки никогда не ходили по одному. На третий день по приезде Уэймен вместе с Лоти подошел к капкану, в который попалась рысь. Но что от нее осталось! Анри разразился проклятиями и на английском, и на родном французском языке; лицо его побагровело от ярости. Рысь была изорвана в клочья, шкура ее уже не имела никакой цены. По следам на снегу Уэймен определил, где сидел, дожидаясь, меньший волк, пока другой убивал. Уэймен не стал делиться своими мыслями с Анри, но все больше и больше убеждался в том, что нашел яркий пример для обоснования своей теории. Во всех этих таинственных действиях возле капкана можно было усмотреть проявление разума. Почему эти два волка не уничтожали енота, горностая или куницу? Почему ненависть их была направлена только на рысь? Уэймен был необычайно взволнован. Он очень любил диких зверей и потому никогда не носил с собой ружья. Он видел, как Анри раскладывает отравленные приманки для двух четвероногих грабителей, и это мучило молодого зоолога. Но, когда день за днем приманки оставались нетронутыми, ликование его росло. Он с симпатией относился к смелому разбойнику, который неизменно вступал в борьбу с рысью. Вечерами Уэймен записывал мысли и наблюдения, собранные за день. Как-то вечером он неожиданно обратился к Анри: - Скажи, Анри, тебя никогда не мучает совесть, что ты убиваешь столько диких зверей? - спросил он. Анри посмотрел на него с удивлением и покачал головой. - Я убил их тысячи, - ответил он. - И еще тысячи убью. - И существует еще двадцать тысяч таких, как ты, в северной части нашего континента, и все они убивают, убивают, убивают уже сотни лет, а все-таки никак не могут истребить обитателей дикого мира. "Война человека со зверем" - так это можно было бы назвать. И, если бы ты мог вернуться сюда через пятьсот лет, ты нашел бы в этих краях прежние леса и диких лесных зверей. К примеру - огромные прерии на западе. Там все еще встречаются следы бизонов, а ведь повсюду кругом растут города. Ты слыхал когда-нибудь про Норт-Бэтлфорд? - Это где-то возле Монреаля или Квебека? - спросил Анри. Уэймен улыбнулся и вытащил из кармана фотографию, портрет девушки. - Нет, Норт-Бэтлфорд далеко на западе, в Саскачеване. Семь лет назад я, бывало, ездил туда каждый год поохотиться на тетеревов, койотов и лосей. Там тогда и в помине не было никакого Норт-Бэтлфорда, и на сотни миль кругом тянулись великолепные прерии. На реке Саскачеван, где теперь находится Норт-Бэтлфорд, раньше стояла одна-единственная хижина, где я и останавливался, когда приезжал охотиться. В хижине этой вместе с родителями жила двенадцатилетняя девочка. Мы часто ходили вместе с ней на охоту, - я тогда еще убивал зверей. Девочка плакала, когда я убивал, а я смеялся над ней. Потом там вблизи прошла железная дорога, затем построили еще одну, и они пересеклись недалеко от хижины. И сразу на том месте вырос город. Два года назад гам жило уже около двух тысяч человек, а в этом году, когда я проезжал через этот город, в нем было уже пять тысяч жителей, а еще через два года будет десять тысяч. Там, где стояла одна хижина, теперь три банка с капиталом в сорок миллионов долларов. Уже за двадцать миль над городом видно зарево от электрических огней. В городе есть колледж, постройка которого обошлась в сто тысяч долларов, приют, пожарное депо, два клуба, ассоциация промышленников; на будущий год там собираются проложить трамвайные линии - там, где всего несколько лет назад выли койоты! Люди прибывают в таком количестве, что их едва успевают переписывать. Пройдет каких-нибудь пять лет, и на том месте, где стояла одинокая хижина, будет город с двадцатитысячным населением. А та маленькая девочка стала теперь взрослой девушкой. Родители ее разбогатели. Но не в этом дело. Главное, что этой весной Эйлина выйдет за меня замуж. Ради нее я перестал убивать зверей. Ей было шестнадцать лет, когда я в последний раз выстрелил в живое существо; это была волчица, и у нее был детеныш. Эйлина взяла этого волчонка себе. Он и сейчас у нее, совсем ручной. Вот потому-то я люблю волков больше всех других диких зверей. Надеюсь, что эти два волка уйдут от тебя невредимыми. Анри с удивлением уставился на Уэймена. Поль передал ему фотографию. С нее смотрела миловидная девушка с глубоким, ясным взглядом. Когда Анри взглянул на фотографию, уголки его рта дрогнули. - Моя Иовака умерла три года назад, - произнес он. - Она тоже любила диких зверей... Но эти волки, черт побери! Если мне не удастся их убить, они выживут меня отсюда. Анри подкинул дров в печку и стал стелить постель. Но вот однажды в голову Анри пришла блестящая мысль. Они шли по лесу вместе с Уэйменом и вдруг напали на свежий след рыси. Поблизости находился большой лесной завал - бурелом, метра в три-четыре высотой. Стволы легли так, что образовалось нечто вроде пещеры с прочными стенами с трех сторон. Снег был притоптан лапами рыси, вокруг валялись клочки заячьей шкурки. Анри ликовал. - Уж эта от меня не уйдет! - говорил он. Он разложил приманку, установил капкан и внимательно осмотрел все крутом. Потом объяснил свой план Уэймену. Если рысь попадется и те два волка придут к ней, драка будет происходить как раз в этом укрытии под буреломом, и разбойники обязательно должны будут пройти через отверстие. Поэтому Анри установил здесь еще пять небольших капканов, искусно забросав их листьями, мхом и снегом. Все капканы были расположены на достаточном расстоянии от приманки, чтобы рысь, пытаясь освободиться, не могла случайно спустить на них пружины. - Они начнут драться, волк будет прыгать туда-сюда - и хлоп! - говорил Анри. - Один, два, пусть даже три капкана он обойдет, а в конце концов наверняка попадется. В это утро выпал легкий снежок. Он оказал большую услугу Анри, припорошив следы и уничтожив предательский человеческий запах. Но все же, когда ночью Казан и Серая Волчица проходили в ста футах от бурелома, чуткий нюх Серой Волчицы уловил в воздухе что-то подозрительное и внушающее опасения. Она сообщила об этом Казану - слепка толкнула его плечом, - и они побежали прочь, стараясь, чтобы капканы Анри оставались у них с подветренной стороны. В течение двух дней и трех холодных звездных ночей возле лесного завала все было тихо. Анри понимал, в чем дело, и давал разъяснения Уэймену: рысь такой же охотник, как и сам он, Анри, и у нее есть свой маршрут охоты, по которому она проходит приблизительно раз в неделю. На пятую ночь рысь действительно вернулась, подошла к завалу, сразу же польстилась на приманку, и острозубый стальной капкан безжалостно захлопнулся на ее правой задней лапе. Казан и Серая Волчица в это время находились на расстоянии четверти мили от бурелома; они услыхали, как звенела стальная цепь, когда рысь пыталась вырваться на свободу. Десять минут спустя они уже стояли возле завала, у самого входа. Ночь была светлая, ясная, с таким количеством звезд, что даже человек смог бы охотиться при их свете. Рысь уже выбилась из сил и лежала на брюхе, когда появились Казан и Серая Волчица. Как обычно, Волчица держалась в стороне, пока Казан затевал драку. Подобная кошка, будь она на свободе, уже с первой или второй схватки вспорола бы Казану брюхо или перегрызла горло. В открытой борьбе рысь была для него неравным противником, хотя Казан и был фунтов на десять тяжелее самой крупной рыси. На Скале Солнца Казана спас случай. На отмели во время пожара ему помогли Серая Волчица и дикобраз. А теперь в борьбе с рысями, пойманными Анри, союзником Казана был капкан. Но, даже закованный в кандалы, этот противник представлял собой серьезную опасность. И больше чем когда-либо жизнь Казана подвергалась риску в этой схватке с рысью под буреломом. Эта кошка оказалась матерым бойцом, лет шести-семи от роду. Ее когти, длиною больше дюйма, были загнуты полумесяцами. Когда Казан начал подбираться к ней, рысь отступила назад, и цепь свободно лежала под ней. Поэтому Казан не мог применить обычную свою тактику - кружить около пойманного в капкан противника, пока цепь не перекрутится и тем самым укоротится до такой степени, что рысь уже не в состоянии будет сделать прыжок. Значит, придется совершить прямое нападение. Он бросился вперед, целясь в горло врага. Но промахнулся. И, прежде чем успел нанести второй удар, рысь выкинула вперед свою свободную заднюю лапу. Даже Серая Волчица, поджидавшая снаружи у бурелома, услыхала треск разрываемого мяса. Казан с воем отскочил назад - плечо его было разорвано до кости. И тут один из спрятанных Анри капканов не дал ему напасть снова и тем спас его от неминуемой смерти. Стальные челюсти защелкнулись на его передней лапе; он прыгнул, но цепь задержала его. В прежних схватках Серая Волчица иной раз вмешивалась в драку, если чувствовала, что Казан в опасности. И теперь, услыхав, как взвыл от боли ее друг, она забыла всякую осторожность и кинулась под завал. Анри спрятал недалеко от приманки пять капканов, и Серая Волчица ступила сразу в два из них. Она упала на бок, огрызаясь и рыча. В попытке освободиться Казан спустил пружины у двух оставшихся капканов: один щелкнул вхолостую, пятый, последний, поймал его за переднюю лапу. Все это произошло вскоре после полуночи. К утру снег под буреломом был весь изрыт: волк, собака и рысь тщетно пытались вырваться на свободу. Когда настало утро, все трое лежали в полном изнеможении и тяжко дышали. Они ждали прихода человека и смерти. Анри и Уэймен чуть свет вышли из хижины. Когда они свернули к бурелому, Анри показал своему спутнику следы Казана и Серой Волчицы; мрачное лицо его загорелось волнением и радостью. Дойдя до укрытия под упавшими деревьями, оба человека замерли, пораженные увиденной картиной. Даже такому опытному охотнику, как Анри, не доводилось видеть ничего похожего: два волка и рысь лежали в капканах, чуть не доставая друг друга зубами. Но удивление лишь ненадолго отвлекло его от дела - его охотничий инстинкт тут же проявил себя. Волки первыми лежали на его пути, и он поднял ружье, чтобы послать пулю в голову Казану. Вдруг Уэймен судорожно схватил Анри за руку, изумленно глядя перед собой: он заметил на шее Казана утыканный стальными гвоздями ошейник. - Стой! - закричал он. - Это не волк, это собака! Анри опустил ружье, удивленно разглядывая ошейник. А Уэймен уже смотрел на Серую Волчицу. Повернувшись к людям, она рычала, белые клыки ее угрожали врагам, которых она не могла видеть. Там, где должны были находиться глаза, росла серая шерсть. Уэймен не мог удержать восклицания: - Смотри! - крикнул он. - Смотри! Неужели... - Первый - это дикий пес, он перебежал к волкам, - проговорил Анри, - а другой - настоящий волк. - И к тому же слепой, - еле смог проговорить Уэймен. - Oui, monsieur [да, месье (фр.)], - поддакнул Анри, от изумления переходя на свой родной язык. Он было снова поднял ружье, но Уэймен решительно положил руку на ствол. - Не убивай их, Анри, - сказал он. - Отдай их мне живых. Прикинь стоимость рыси, которую они попортили, прибавь к этому премию за убитых волков, и я оплачу все. Живые они представляют для меня большую ценность. Подумать только - собака и слепая волчица! Он все еще придерживал ружье Анри, а тот уставился на ученого-зоолога, словно никак не мог взять в толк, о чем это он говорит. Глаза Уэймена горели, он был сильно взволнован. - Собака и слепая волчица! Вот так пара! - снова и снова повторял он. - Это великолепно, Анри! Когда выйдет моя книга, станут говорить, что я преувеличил. Но у меня будут доказательства! Я сделаю десятка два фотографий сейчас же, прежде чем ты убьешь рысь. А собаку и волчицу я оставлю жить у себя. Анри, я заплачу тебе сотню долларов за эту пару. Согласен? По рукам? Анри кивнул. Он держал ружье наготове, пока Уэймен доставал фотокамеру. Щелканье аппарата было встречено лязганьем клыков и рыси и волчицы. Казан же лежал смирно - не от страха, а потому, что по-прежнему признавал над собой власть человека. Закончив снимать, Уэймен подошел к Казану совсем близко и заговорил с ним - заговорил даже ласковее, чем тот мужчина, который жил вместе с Джоанной и ее ребенком в покинутой теперь хижине. Анри выстрелил в рысь. Когда Казан понял, что произошло, он зарычал, он стал рваться к корчащемуся телу своего заклятого врага. С помощью шеста и ременной петли Казана извлекли из-под бурелома и отвели в хижину Анри. Потом люди вернулись с плотным мешком и ремнями и взяли в плен Серую Волчицу, не вынимая ее из капкана. Весь этот день Уэймен и Анри сооружали прочную клетку из нетолстых бревен; когда она была закончена, в нее поместили пленников. Прежде чем впустить в клетку собаку, Уэймен тщательно рассмотрел рваный, со следами зубов ошейник. На медной пластинке было выгравировано только одно слово: "Казан". С чувством необъяснимого волнения Уэймен занес это имя в свой дневник. С того дня Уэймен часто оставался возле хижины, пока Анри уходил осматривать свои капканы. Уже на третий день Уэймен осмелился просунуть руку между деревянными прутьями клетки и дотронуться до Казана, а еще через день Казан принял из его рук кусок сырой оленины. Но Серая Волчица при одном только приближении человека пряталась под кучей пихтовых ветвей в углу своей тюрьмы. Многовековой инстинкт говорил ей, что человек - самый страшный ее враг. Но вот этот человек не причинил ей вреда, и Казан его не боялся. Сначала Серая Волчица пугалась, потом стала удивляться, и, наконец, над всем взяло верх чувство всевозрастающего любопытства. После трех дней неволи она иной раз высовывала свою слепую морду из-под веток и нюхала воздух, когда Уэймен стоял подле клетки, разговаривая с Казаном. Но она ни за что не принимала еды. Уэймен пытался соблазнить ее самыми лакомыми кусками оленьего или лосиного жира, но безрезультатно. Прошло пять дней, шесть, целая неделя, а она не проглотила ни кусочка. На боках ее уже можно было пересчитать все ребра. - Не выживет, - заверил его Анри на седьмую ночь. - Да, скорее подохнет с голоду, чем съест что-нибудь в этой клетке. Ей нужен лес, дичь и свежая кровь. Ей года два-три, такую уже не приручить. В тот день, когда Анри отправился спать, обеспокоенный Уэймен еще долго сидел у горящей печки. Он написал длинное письмо девушке из Норт-Бэтлфорда, потом задул лампу и в красных отсветах пламени в печи стал ловить образ далекой своей подруги. Она рисовалась ему прежней девочкой, которую он знал в те времена, когда останавливался в маленькой хижине на Саскачеване, где стоит теперь большой город. Он видел ее блестящую косу и яркий румянец прерий на ее щеках. Она тогда ненавидела Уэймена, по-настоящему ненавидела; ведь он любил убивать. Уэймен тихо засмеялся, вспомнив об этом. Девушка сумела произвести в нем чудесное превращение. Он встал, бесшумно открыл дверь и вышел. Инстинктивно глаза его обратились на запад. Небо все сверкало от бесчисленных звезд. При их свете он мог различить клетку. До него донесся какой-то скрип - Серая Волчица грызла стены своей тюрьмы. Еще через мгновение он услышал, как тихо повизгивает собака: Казан оплакивал свою свободу. К стене хижины был прислонен топор. Уэймен схватил его и невольно улыбнулся. Он испытал неизъяснимое счастье, зная, что в тысяче миль отсюда, в городе на Саскачеване, вместе с ним радуется еще одно сердце. Уэймен направился к клетке. Десяток ударов - и два бревна из нее оказались выбиты. Тогда он отошел в сторону. Серая Волчица первая обнаружила отверстие в своей тюрьме и проскользнула сквозь него, как тень. Но далеко она не убежала. Она дождалась Казана, и оба они стояли несколько мгновений, обернувшись к хижине. Потом бок о бок понеслись навстречу свободе. Уэймен глубоко вздохнул. - Вдвоем, - прошептал он, - всегда вдвоем, пока смерть не настигнет одного из них. 12. "КРАСНАЯ СМЕРТЬ" Казан и Серая Волчица брели на север, в сторону Фон-дю-Лака, и были уже совсем недалеко оттуда, когда с юга в форт пришел гонец компании и принес первые достоверные сведения о страшном бедствии - эпидемии оспы. Уже несколько недель отовсюду ползли слухи, что надвигается "красная смерть". Слухи росли, множились, и холод великого страха, словно северный ветер, леденил сердца людей на всем пространстве от границ цивилизованного мира до самого залива. Девятнадцать лет назад с юга тоже пришла такая молва, а вслед за ней явилась и "красная смерть". Ужас перед ней не изгладился из памяти людей, населявших леса, потому что повсюду от бухты Джеймс до озерной страны Атабаски были раскиданы сотни безвестных могил - страшные последствия этой болезни. Иногда в своих странствиях Казан и Серая Волчица наталкивались на невысокие холмики, скрывающие под собой мертвых. Инстинкт помогал им угадывать присутствие смерти и чувствовать ее в воздухе. Дикая кровь Серой Волчицы и ее слепота давали ей огромные преимущества перед Казаном, когда требовалось обнаружить что-то, чего не в состоянии увидеть глаза. И она первая открыла присутствие оспы. Казан снова привел свою подругу туда, где, как он знал, были расставлены капканы. След, на который они напали, был очень старый, много дней здесь уже никто не проходил. В одном из капканов они обнаружили давно издохшего зайца, в другом лежал скелет лисы, обглоданный совами. Почти на всех капканах пружины были спущены, а некоторые ловушки оказались совсем засыпанными снегом. Казан бегал от одного капкана к другому, надеясь отыскать хоть что-нибудь живое, чтобы утолить голод. Но Серая Волчица чуяла кругом только смерть. Она заскулила и слегка куснула Казана в бок. Казан послушался, и они пошли прочь от этого запустения. Вскоре они вышли на вырубку, где стояла хижина охотника Отто. Тут Серая Волчица села, подняла слепую морду к серому небу и издала протяжный, унылый вой. Шерсть у Казана встала дыбом, он тоже сел и завыл вместе с Серой Волчицей. Смерть находилась в самой хижине. К крыше был прибит шест, на верхушке которого трепыхался красный лоскут - знак, предупреждающий об ужасном бедствии. Отто, как и сотни других героев севера, успел перед смертью вывесить этот зловещий флаг. В ту же ночь, освещенные холодным лунным светом, Казан и Серая Волчица двинулись дальше к северу. Перед ними этим же путем прошел посыльный из форта у Рейндир-Лейка. Он нес предостережения из района, лежащего к юго-востоку. - В Нельсоне оспа, - сообщил посыльный Уильямсу из Фон-дю-Лака. - В индейских поселениях она косит всех подряд. В тот же день он поехал дальше на своих измученных собаках. - Понесу вести на запад, в Ревейон, - объяснил он. Три дня спустя в Фон-дю-Лак пришел приказ: все служащие компании и подданные его величества, проживающие к западу от Гудзонова залива, должны готовиться к приходу "красной смерти". Уильямс прочел приказ, и лицо его стало белым, как та бумага, которую он держал в руке. - Это значит - надо рыть могилы, - сказал он. - Как же еще мы можем готовиться? Он зачитал приказ вслух, и сейчас же из Фон-дю-Лака были направлены гонцы - распространять вести по территории форта. Посыльные спешно запрягали собак, и на всех отъезжающих санях лежали кипы красной материи - страшный символ ужаса и смерти. Уже одно прикосновение к этим тряпкам вызывало ледяной озноб у тех, кто должен был раздать их всему лесному люду. Казан и Серая Волчица напали на след одних таких саней и шли по нему с полмили. На следующий день им попался еще один такой же след, а на четвертый день - еще. Последний след был совсем свежий, и Серая Волчица, словно ужаленная, отскочила в сторону, обнажив клыки. Ветер донес до них резкий запах дыма. Они помчались прочь, и Серая Волчица тщательно перепрыгивала через следы человека. Они вскарабкались на холм. В долине горела хижина. Человек и собачья упряжка только что скрылись в еловом лесу. Из горла Казана вырвалось тихое повизгиванье, Серая Волчица стояла неподвижно, словно камень. В хижине была смерть - там сжигали труп человека, умершего от оспы. На этот раз ни Казан, ни Серая Волчица не завыли, а быстро спустились с холма и, не останавливаясь, бежали весь день, пока на их пути не встретилось укрытое зарослями пересохшее болото. И вот потянулись дни и недели, принесшие зиме тысяча девятьсот десятого года недобрую славу самой жестокой зимы во всей истории Севера. В течение месяца и люди, и звери всего края были на волосок от полного вымирания: мороз, голод и оспа вписали в летопись жизни лесного населения страшную главу, которая останется в памяти многих поколений. На болоте Казан и Серая Волчица облюбовали себе место под нагромождениями бурелома. Это было небольшое, но уютное жилище, хорошо защищенное от снега и ветра. Серая Волчица немедленно завладела домом. Войдя, она тут же распласталась на земле и, высунув язык, часто задышала, демонстрируя Казану свое полное удовлетворение. Казан словно в тумане вспомнил ту далекую звездную ночь, когда он дрался с вожаком волчьей стаи, а после победы молодая Серая Волчица подошла к нему и осталась с ним навсегда. Потом им часто случалось вдвоем охотиться на лань или преследовать дичь вместе со стаей. Теперь из-за слепоты Серой Волчицы им приходилось довольствоваться зайцами и куропатками, потому что с такой дичью Казан мог справиться один. К этому времени Серая Волчица уже перестала горевать, тереть лапами глаза, скулить в тоске по солнечному свету, по золотой луне и звездам. Постепенно она стала забывать, что когда-то видела все это. Теперь она увереннее и быстрее бежала рядом с Казаном. Чутье и слух приобрели у нее удивительную остроту: она обнаруживала оленя на расстоянии двух миль, а человека и того дальше. Как-то тихой ночью она услыхала всплеск форели за целые полмили. И по мере того как чутье и слух у нее становились все тоньше и острее, у Казана оба эти чувства как будто притуплялись. Теперь во время охоты вожаком бывала Серая Волчица - правда, только до тех пор, пока дичь не появлялась в поле зрения. Казан привык полагаться на свою подругу и начал инстинктивно следить за ее предостережениями. Умей Серая Волчица размышлять, она, наверное, поняла бы, что без Казана ей не прожить и недели. Она иной раз пыталась поймать куропатку или зайца, но ничего не получалось. Если б не слепота, она, вероятно, была бы иной, более жестокой и дикой, и не привязалась бы так к Казану. У нее вошло в привычку, ложась рядом со своим другом, класть ему голову на спину или на шею. Если Казан огрызался, она не рычала в ответ, а осторожно отходила, словно боясь удара. Она ухаживала за ним, слизывала своим теплым языком лед, примерзший к длинной шерсти между когтями Казана, а когда однажды он всадил себе занозу, Серая Волчица в течение нескольких дней зализывала его болевшую лапу. Казан был совершенно необходим для нее, для слепой, но и Серая Волчица с течением времени становилась все более и более необходимой Казану. Они были счастливы в своем логове на болоте. Кругом водилось много мелкой дичи, а под буреломом было тепло. Они редко уходили охотиться за пределы болота. С дальних равнин и с пустынных вершин до них порой долетал клич волчьей стаи, бегущей по следам крупной дичи, но теперь эти звуки не вызывали в них трепетного желания присоединиться к погоне. И вот наступила ночь, когда взошедшая над горизонтом белая луна оказалась окруженной красным ободком. Это сулило холода, жестокие холода. Страшные эпидемии всегда приходили в дни самых больших холодов, и чем ниже опускалась температура, тем губительнее бывало действие болезни. В продолжение ночи становилось все холоднее, мороз все глубже проникал в логовище под буреломом, заставляя Казана и Серую Волчицу теснее прижиматься друг к другу. Солнце взошло около восьми часов. Когда Казан и его слепая подруга покинули свое убежище, было пятьдесят градусов ниже нуля. То и дело, словно пистолетные выстрелы, раздавался треск промерзшей древесины. Куропатки в густом ельнике нахохлились, превратившись в комочки из перьев. Зайцы запрятались глубоко под снег или укрылись под самыми недоступными буреломами. Казану и Серой Волчице мало попадалось свежих следов, и после часа бесплодных поисков они вернулись к логовищу. Казан, по собачьей своей привычке, несколько дней назад закопал недоеденного зайца; теперь они вытащили его из-под снега и подкрепились мороженым мясом. К концу дня стало еще холоднее, ночь наступила безоблачная, со светлой луной и яркими, сверкающими звездами. Температура упала еще на десять градусов, и жизнь замерла. В такие ночи никто не попадался в капканы, потому что даже звери с теплой шкурой - норка, горностай, рысь - лежали, свернувшись, по своим логовам. Голод был еще не настолько силен, чтобы выгнать Казана и Серую Волчицу из-под бурелома. Но на следующий день, хотя мороз не упал, Казан отправился на поиски пищи, оставив Серую Волчицу в логове. Ведь Казан был на три четверти собакой и потому переносил голод хуже, чем его подруга - волчица, самой природой приспособленная к длительным лишениям. При обычной температуре она могла бы недели две обходиться без пищи, а при шестидесяти градусах ниже нуля продержалась бы неделю, а то и дней десять. Прошло всего тридцать часов с тех пор, как они в последний раз подкрепились мороженым зайцем, и ей было не так уж плохо лежать в укромном местечке. А Казан сильно проголодался. Он отправился на охоту - в ту сторону, где они видели горевшую хижину. Он обнюхивал по дороге каждый бурелом, обследовал все чащи. Но выпал свежий снег. На всем пути Казан только раз встретил след горностая, потом под поваленным деревом почуял свежий запах зайца, но до него было так же трудно добраться, как до куропаток, замерших на ветвях деревьев. Целый час Казан копал снег и грыз древесину, но потом все же отказался от попытки добраться до зайца. После трехчасовой безуспешной охоты Казан вернулся к Серой Волчице. Он очень устал. В то время как Серая Волчица, наученная инстинктом своих диких предков, сберегла энергию, Казан растратил запасы своих сил, и чувство голода только возросло. Ночью луна взошла светлая и яркая, как и накануне. Казан снова вышел на охоту. Он попытался убедить Серую Волчицу пойти с ним вместе; он скулил, дважды возвращался за ней, но Серая Волчица прижала уши и отказалась двигаться с места. Температура упала теперь до шестидесяти пяти или семидесяти градусов, к тому же с севера подул ветер. В такую ночь человек и часа не смог бы просуществовать вне дома. К полуночи Казан вернулся в логовище. Ветер усилился; он то печально завывал над болотами, то проносился яростными вихрями, то вдруг на мгновение замирал. Великая тундра, раскинувшаяся между полосой леса и ледяной Арктикой, посылала первые предупреждения. С наступлением утра налетевший с севера буран разразился с бешеной силой. Серая Волчица и Казан лежали, тесно прижавшись друг к другу, и дрожали, прислушиваясь к дикому реву над буреломом. Один раз Казан высунул было голову и плечи из-под своего укрытия, н