подстилки и, расправив их лапами, улеглись на них прямо под дождем! Время от времени то темное и дикое, что окружало нас со всех сторон, давало себя знать. Однажды утром Крис заметил гризли, который шел по ущелью на юг. Поначалу казалось, что медведь свернет в сторону реки Нигу. Но к тому времени как я принялась мыть посуду, он проходил уже мимо Северного озера, не собираясь никуда сворачивать, и стало ясно, что он не охотится, а просто гуляет. Мы приготовились. Я погасила примус и наладила погремушки. Крис занял позицию у "предела дерзновения". Я до последней минуты надеялась, что медведь пройдет мимо, не заметив нас. Он шел уже низом, под самым лагерем. Это был чудовищно огромный зверь и -- красавец. Его лапы и голова были сама чернота. Свое прекрасное светлое рыжевато-коричневое одеяние он носил, словно просторный плащ. У него был наиболее резко выраженный загривок, какой я когда-либо видела у медведя. При каждом движении передних лап он колыхался из стороны в сторону и казался то черным, то рыжевато-коричневым. Когда медведь входил в тень, загривок превращался в гребень допотопного ящера, взбегавший от низко опущенной головы к бугру над плечами. Гризли поднял взгляд и тотчас направился вверх, как поступил бы на его месте всякий разумный медведь. Когда он подошел к "пределу дерзновения", мы вскочили и пустили в ход наши погремушки. Медведь понесся вскачь на юг, в своем первоначальном направлении, и лишь только раз рискнул взглянуть назад, чуть повернув голову набок. -- Посмотри на волчат, -- понизив голос, сказал Крис.-- Теперь он у них по ветру. Леди стояла на самом высоком камне в загоне, Курок -- под нею. Хотя они не могли видеть гризли, оба усиленно вбирали в себя впечатления. Голова Леди была высоко вскинута, глаза сумрачные, потемневшие. "Она сейчас совсем как настоящий волк", -- прошептал Крис. В тусклом свете утра у нее был какой-то жуткий вид. 103 Дикость как свойство ушла из человеческого окружения. В условиях цивилизации, кажется, приручен сам воздух, которым мы дышим. Принято думать, что дикость -- это свирепость. На самом же деле дикость нечто гораздо более серьезное, чем просто свирепость. Дикость -- это независимость, пожизненное обязательство рассчитывать только на свои собственные силы. Во всем, что касается индивидуальной безопасности и продолжения рода, волк полагается лишь на самого себя. Нам стало очень грустно, когда мы поняли это. А случилось это тогда, когда волчата впервые увидели оленей. Этого события мы ждали с любопытством. Олень -- обычная добыча тундрового волка. Как поведут себя Леди и Курок, впервые увидев оленя? И вот однажды, прогуливаясь, мы набрели на молодого оленя-самца. Волчата были заняты игрой и не сразу заметили его. Он начал с обычного оленьего ритуала: сперва бросился бежать, потом остановился, оглянулся назад и... окаменел в созерцании необычного шествия, двигавшегося к нему по тундре: два человека, черная длинноносая кинокамера и два резвящихся волка! Увидев наконец оленя, волчата припустили от нас во все лопатки. Крису удалось остановить Курка, но на Леди не подействовали никакие мольбы. Она упорно бежала вверх по горному склону, и мы совсем было решили, что больше нам ее не видать. Наконец, сочтя себя вне опасности, она обернулась, села и стала наблюдать за оленем, который сам бежал теперь что есть мочи, спасая свою жизнь. Вы можете убедить волка в дружелюбности ваших намерений. Но вам никогда не убедить его в безопасности ситуации, тут он решает сам. Поступок Леди был отчасти продиктован ужасающей самонадеянностью, свойственной всем молодым диким животным; точно так же детеныш горного барана убегает от матери и от стада, ища укрытия на высокой скале. Но было в нем и нечто другое. Крис почувствовал это. -- Они понимали, что мы ничем не можем помочь им. (Это было совершенно очевидно.) Но и они не собирались помогать нам! Попади мы в беду -- тем хуже для нас, только и всего. 104 То было проникновение в неведомые глубины, в сущность волчьей натуры, в самое свойство "дикости". Но наши открытия страшно нас озадачивали: что-то в нас самих, точнее говоря, наши предвзятые понятия о волках, мешали нам принимать факты такими, как они есть. Курку и Леди потребовалось немало времени, чтобы сломить и развеять эту предвзятость. Она есть у каждого. Каждый "знает о волках все". Вот например, о трубкозубах не существует единого ходячего мнения, а о волках существует, и человек, отродясь не видавший волка, будет с пеной у рта утверждать, что его мифический, выдуманный волк -- настоящий. Марсианский мудрец, ознакомившись с образом мифического волка, не многое узнает о волках, зато многое узнает о человеке. Он узнает, что мы бесшерстые, слабонервные, раздражительные существа. Нам лишь бы упиваться фанатической уверенностью в своей правоте. Настоящие волки не собачливо-драчливые существа. Таковы собаки, и мы можем их понять. Но как может изнеженная, легко вскипающая человеческая порода понять волка? Я была куда ревнивее к волчатам, чем Крис, Само собой разумеется -- по крайней мере на первых порах,-- он ладил с ними гораздо лучше, чем я. Каждое утро, готовя завтрак, я с завистью поглядывала на него. Он сидел на низком камне в загоне и ждал, когда волчата прибегут поиграть с ним: мы очень скоро убедились, что время игры определяем не мы, а они! Курок уже был животным одного хозяина, а именно Криса, одним из тех животных, которых, если верить людям, имеют многие и которых так редко встречаешь в действительности. Он сам приходил к Крису и давал тихонько погладить себя. Леди никого не признавала за хозяина и была уклончива. Однажды я заметила, как она стояла за спиной Криса и, подняв голову, задумчиво созерцала его шляпу. Можно ли отделить шляпу от его тела? Едва ли. Тогда она сунула нос в его боковой карман и сделала открытие: уж носовой-то платок, во всяком случае, отделяется! Она вытащила его и побежала, победно размахивая им на зависть Курку. Отныне это стало ее любимой забавой, и носовые платки Криса вскоре были изодраны в клочья. 105 Случалось, Леди пробовала оттирать Курка от Криса, широко расставляя лапы и улыбаясь ему, если только Курок не кусал ее легонько за ноги. А однажды утром, в то время как Курок блаженно льнул к ногам Криса, Леди отошла в сторонку, улеглась у изгороди и как бы с полнейшим безразличием принялась глодать старую кость. И тут я с изумлением заметила, что ее безрадостные зеленые глаза то и дело устремляются на парочку у скалы. Леди ревновала! Что Курок тоже ревнив, этого мы тогда еще не знали. По мере того как выявлялись индивидуальные черты двух столь различных животных, меня стал мучить неразрешимый вопрос: какими могли быть их погибшие братья и сестры? Я просто не могла себе представить тип волка, отличный от тех двух, что были у меня перед глазами. И еще вопрос: возможно ли, чтобы какой-нибудь из погибших волчат был чудеснее Леди? Подчас я была склонна видеть в ней своего рода гения волчьей породы. ВОЛКИ ОХОТЯТСЯ НА ОЛЕНЕЙ Резкая перемена погоды дала Крису возможность провести две съемки, причем последняя была такой, о какой он мог только мечтать. 24 июля, впервые с того памятного дня в июне, снова наступила жара. Мы завтракали в тени под брезентом, как вдруг Крис взглянул на горизонт и сказал: -- Что-то не припомню на том месте таких скал. Он отставил завтрак, схватил камеру с пленками и быстро полез в гору. Скалы, о которых он говорил, шевелились. Это были рога оленей, сплошным потоком двигавшихся вдоль линии горизонта. Отростки рогов реяли над их головами, словно привязанные нитками перья. Крис вернулся с отснятой пленкой и ответом -- по крайней мере частичным -- на вопрос, который мы задавали себе в июне на Волчьей тропе: когда олени ходят по высоким хребтам? Ответ гласил: когда ветер падает и наступает жара. Оленей изводили кожные оводы. Основная масса оленей держалась в горах, через ущелье проходили лишь одиночки. 106 Нам часто случалось видеть, как какой-нибудь олень внизу вдруг начинал как очумелый метаться взад и вперед, вне сомнения пытаясь отделаться от овода. Чуть ли не в один день тундра стала курчавой. Ее цвет из рыжевато-коричневого перешел в летний серо-зеленый -- зеленее она не бывает. Высота в три с половиной тысячи футов над уровнем моря, на которой мы находились, по климатическим условиям примерно соответствовала высоте в двенадцать тысяч футов в Скалистых горах в штате Колорадо. Укрыться от жары было негде. Солнце ходило вокруг нас круглые сутки, и я соответственно переставляла банку с маслом вокруг палатки. Но была у нас и передышка. Каждый день около полудня над нами проходили синеватые грозовые тучи. Горный проход охлаждался мгновенно и словно по чьему-то слову или мановению руки наполнялся осязаемым, говорящим сумраком. Лично -- безлично. Утром 30 июля, когда я еще одевалась в палатке, Крис крикнул мне: -- Волки! Лоис, я вижу двух волков! Я босиком выбежала из палатки. Внизу по тундре, между Посадочным и Средним озерами, рыскали два каких-то продолговатых кремового цвета зверя. Все животные, которых мы видели в этот памятный день, направлялись на север, за исключением оленихи с олененком, прошедших на юг, да волков, которые шныряли взад и вперед между озерами. Завтракать в то утро нам не пришлось. Не успела я одеться, как Крис снова крикнул: "Они погнали оленя!" И начиная с этого момента мы четыре часа подряд наблюдали охоту волков на карибу -- зрелище, которое мало кто видел собственными глазами и которое почти никто еще не описал. Темно-серый олень бежал на север, к Среднему озеру, волки -- за ним. Внезапно все трое, словно по команде, наддали ходу, и олень оторвался от преследователей. Волк, бежавший впереди, остановился, панибратски взглянул на сотоварища и сел! Олень уже ушел далеко, держа путь на низкий водораздел в северном конце прохода. Мы думали, что теперь волки переберутся к нашему краю прохода. Но вместо этого они порысили на ту сторону: там, на зеленой лужайке, волк покрупнее, как нам казалось самец, 107 прыгал, разрывал лапами землю и снова прыгал, очевидно охотясь на мышей. Внезапно волк поменьше и поживее, вероятно самка, повернул обратно к Посадочному озеру. "Еще олень!" -- сказал Крис. И тут мы увидели захватывающее зрелище --волчью тактику в действии. Волчица, казалось, бежала прямо на оленя, который приближался, не подозревая об опасности. Но нет, она прошла выше его незамеченной. Лишь зайдя оленю в тыл, она перестала таиться, повернула и погналась за ним. Олень побежал прямо на большого кремового волка, поджидавшего на невысокой гряде поблизости от Среднего озера. Олень бежал вдоль гряды. Заметив волка, он рванулся вперед, как подхлестнутый. -- Хочет прыгнуть в озеро, -- сказал Крис. В это мгновенье олень взял в сторону и помчался вниз по склону гряды к зеленеющему у берега озера болоту. Тут в погоню включился и большой волк, бросившись наперехват оленю. -- Сейчас схватит, -- сказал Крис. Но олень быстро промахнул топь. Волк сунулся в болото и как сквозь землю провалился, потом поднялся и снова кинулся вперед, но скоро отказался от погони. Он основательно вывалялся в грязи и вылез из нее почти неотличимый от сероватой тундры и черных скал вокруг. К счастью, другой волк был чистехонек, и Крис еще мог его снимать. Неровной рысцой волки потрусили обратно к Посадочному озеру. Внезапно неутомимая маленькая волчица вновь пустилась бегом. Мы не сразу поняли, какую жертву она себе наметила. Посадочное озеро было совершенно неподвижно. Фиолетово-зеленые горные склоны, словно мираж, наклонным отражением уходили в его мглистую тихую глубину. Новичок в здешних местах вообще не сразу бы заметил его. И вдруг я увидела цель волчицы -- большого оленя-самца. В данный момент он был вне опасности на середине озера -- черная точка с продолговатым серебристым треугольником тянущегося по воде следа. Он плыл в нашу сторону. А два красивых волка спокойно рысили по противоположному берегу в обход озера, чтобы встретить оленя в момент выхода на сушу. В южном конце озера тоже было болото, и 108 оно несколько замедлило их продвижение. Волки преодолевали его прыжками, поднимая серебристые фонтаны брызг, и вышли из него чистыми. Казалось, им некуда было спешить. Не торопясь, двинулись они вдоль нашего берега озера к тому месту, куда плыл олень. Он уже поймал ногами дно, встал, приподнял над водой черную морду и белоснежную грудь и взглянул на берег перед собой, а затем на север, словно намереваясь вылезти из воды и пойти в этом направлении. С замиранием сердца я следила, как волки подходят все ближе по кромке воды, следуя всем изгибам берега. Олень терял драгоценное время. Наконец он повел рогами вправо и в тот же момент бросился в воду. Он снова поплыл через озеро -- не поперек, а наискосок, уходя от волков в его северо-западный угол. Волки повернули и пустились в обратный путь по берегу. Теперь это была гонка с расчетом. Олень плыл почти боком к нам и мало-помалу удаляясь от нас. Его черная массивная голова, розетки у основания рогов и боковые отростки, отражаясь, повторялись в воде. Его спина была вытянута в ровную коричневую черту. Плыл он не по прямой, а забирал то вправо, то влево, быстро работая ногами под водой и чертя по застывшей глади озера две длинные, расходящиеся углом борозды. Волки двигались уверенно, но не спеша. Казалось, шансы были равны: они и олень должны были достичь места его выхода на берег одновременно. Волки обежали болото и направились на север по противоположному берегу озера. Внезапно ведущий волк пустился галопом. Ситуация изменилась: по тому берегу озера возвращалась олениха с детенышем, прошедшая здесь рано утром на юг. Она еще не дошла до волков и не заметила их. Волки бежали по берегу один за другим, в воде под ними бежали их отражения. Олень-самец был уже у самого берега. Он и самка с детенышем одновременно увидели друг друга и приняли друг друга за врага. Испугавшись, олень шарахается от оленя -- молниеносная защитная реакция опережает у него процесс опознания. Самец повернул, так и не достав ногами дна, и снова, теперь уже в третий раз, поплыл на середину озера. Олениха, по-прежнему не замечая действительной опасности -- волков, помчалась на север. 109 Олененок же сделал нечто, на наш взгляд, неразумное и рискованное: повернул под прямым углом и, пробежав вверх по горному склону, затерялся среди пестрых скал. Поступок детеныша связал мать. Она остановилась, оглянулась и заметила волков. Они были близко и уже хорошо видны. Она повернулась и побежала вперед. Но в ней не чувствовалось той сосредоточенной целеустремленности, как у первых двух оленей, за которыми гонялись волки. Она замедляла бег, останавливалась и глядела вслед олененку, рискуя потерять выигрыш в расстоянии, и даже начала делать круги. Но вот она перестала колебаться, повернула и помчалась напрямик по открытой тундре к водоразделу. Я не знала, что и подумать. Я не видела, где спрятался олененок, а спросить у Криса не могла, так как он перешел с кинокамерой на более удобное для съемки место. Некоторое время я даже не могла обнаружить волков. Потом один из них вынырнул из зеленой лощины. Настигли ли они олененка, пока я наблюдала за матерью? Когда она окончательно потеряла с ним контакт и побежала не останавливаясь? Видела ли она его смерть? Олень-самец раздражал меня. Он достиг середины озера, и мне хотелось, чтобы он продолжал плыть дальше, выбрался на наш берег и отдохнул. Ведь волки уже поставили на нем крест. Но, спасшись от волков на одном берегу озера и столкнувшись на другом с двумя животными, которые показались ему врагами, он явно считал, что его обложили со всех сторон, и теперь плавал зигзагами на одном месте в прозрачной, спокойной, темной воде. Вот он повернул голову в нашу сторону. Сейчас пойдет к берегу, с облегчением подумала я. Но он резко взял в сторону, показав нам бок. Он ни разу не сделал полного поворота и все время смотрел на север, описывая полукруг то к северо-западу, то к северо-востоку. Наконец он направился к нашему берегу, оставляя за собой две длинные, расходящиеся углом волны, но плыл на этот раз не так быстро. Нащупав ногами дно, он долго стоял в воде, поворачивая свою темную, украшенную рогами голову то в одну, то в другую сторону, и в конце концов выбрался на берег. Его потемневшая от влаги шерсть блестела. Через некоторое время он осмелел настолько, что стал пощипывать зелень, но с места не сходил и то и дело поднимал голову и вертел ею во все стороны. 110 Тем временем Крис вернулся к палатке перезарядить кинокамеру. Ему удалось заснять стремительное маневрирование волков, а также волков с бегущим в воде отражением. Теперь он хотел подобраться к ним поближе. Мы спустились в проход, всецело сосредоточенные на съемке, и даже не вспомнили об оружии. Крис установил кинокамеру на пригорке. Перед пригорком была болотистая низина, за нею -- волки. Отсюда можно было снимать поверх марева. Тундра дрожала. Мы не знали, нашли ли волки олененка. Во всяком случае, вид у них был такой, будто они наелись и теперь отдыхают. Они могут пролежать здесь и до четырех часов, а солн це так и лупит, -- заикнулась было я. Ничего, я выдержу до четырех, -- ответил Крис. Нас донимали жара и жажда. Хорошо еще, Крис догадался захватить пару апельсинов, когда перезаряжался в палатке. И вот мы сидели у треноги, ели апельсины и наблюдали за волками. Самец лежал вытянувшись, не поднимая головы. Самка время от времени поднимала голову и, взглянув на нас, тут же опускала. В конце концов ей это надоело, она поднялась, повернулась и легла так, чтобы наблюдать за нами не поднимая головы. Внезапно она вскочила и снова побежала на юг. -- Что-то учуяла, -- прошептал Крис. -- Нервничает и решила отделаться от нас, -- сказала я. Прав оказался Крис. С юга приближался олень. Как и прежде, волчица не пошла на него в лоб, а обошла стороной и, лишь зайдя в тыл, сделала поворот. И вот оба они уже мчатся на волка-самца. Волчица опять пустила в ход свою тактику и погнала оленя прямо на него. А самец все это время сидел и глядел на нас. Затем он лениво сделал несколько шагов вперед, не переставая поглядывать на нас. И тут случилось невероятное. Олень остановился и по непреложному закону оленьей породы оглянулся назад. Казалось бы, волку представилась блестящая возможность настичь его. Но нет! Волк тоже остановился и сел!^ Олень стоял и смотрел на волка, волк сидел и смотрел на оленя. Прошла минута или две, прежде чем олень повернулся и продолжил бег, продемонстрировав тот чудесный скользящий бросок вперед, который олени, как назло, "выдают" именно в тот момент, когда кинокамера бездействует. Волк 111 вскочил и бросился в погоню. "Неужели волки охотятся по правилам маркиза Куинсбери?" -- подумала я. Олень бежал прямо к своей смерти. Большой кремовый волк поджидал его, -- Сейчас мы кое-что увидим, -- пробормотал Крис. И мы действительно увидели, но не то, что предполагали. В этот момент в игру вступил -- как бы вы думали, кто? -- олененок! Все это время он лежал притаившись, а когда олень -- это была самка -- пробегал мимо, вскочил и побежал за нею. Неужели мать обошла озеро кругом, чтобы подобрать его? Ответ не заставил себя ждать. Как раз в этот момент олениха пробегала мимо волка-самца, не видя его. Как и прежде, он бросился к ней под прямым углом. Но теперь-то мы знали, с какой скоростью бегают волки и с какой -- олени. Она была в безопасности. Волчица остановилась: теперь пусть поработает волк. Некоторое время он преследовал олениху, но вскоре отказался от погони. Олениха продолжала бежать на север. Мы все еще были уверены, что волки не останутся без завтрака, что олененок обречен. Глупыш вполне поспевал за самкой, но вел себя очень нерешительно. Он часто останавливался и оглядывался, теперь волки гнались за ним. Они сокращали дистанцию при каждом его зевке, пока он снова не припускал что есть силы. Неужели он не перестанет останавливаться и оглядываться? Наконец он все-таки догнал самку. Я вздохнула с облегчением. Уж теперь-то он в безопасности, она выведет его из этих мест. Но не тут-то было! Это оказалась совсем другая самка! Олененок снова повернул и побежал в горы. Олениха продолжала мчаться вперед, словно ничего не заметив, -- чужая. Теперь настал наш черед. Бросив оленей, волки нерешительно потрусили в нашу сторону: мы были последнее, что еще осталось исследовать. Над краем пригорка показалась волчья голова, а затем и все тело. Волчица остановилась, разглядывая нас, потом двинулась к нам. Не стану скрывать: у меня мурашки забегали по телу. Я, конечно, догадывалась, что эти волки боязливы не меньше Курка и Леди и бросятся бежать сломя голову при малейшем нашем движении. Но все равно мы испытывали трепет -- веселый, восхитительный трепет оттого, что к нам подходят, нас наблюдают дикие волки. 114 Волчица повернула и сделала вокруг нас неполный круг. Тем временем самец тоже поднялся на пригорок и тоже обошел нас по кругу, но на более почтительном расстоянии, Затем-- эффект сказок братьев Гримм -- волк зевнул! Широко, спокойно, роскошно, безразлично. Потом оба потрусили мелкой рысцой к водоразделу. -- Убедились, что мы не олени, -- сказал Крис. -- Не очень нас боятся, но полюбопытствовали. Наконец -- завтрак для нас с Крисом и для волчат. -- Я-то уж совсем решил: быть нашим волчишкам со све жим мясом, -- ухмыльнулся Крис. С довольным видом он на певал себе что-то под нос, такая сказочная удача по части съемки ему подвалила. -- Ну конечно! Кто только не грабит работягу-волка! Мы взахлеб обменивались мнениями. Нам довелось видеть такое, что и во сне не приснится. После этого как-то не верится рассказам так называе мых старожилов, -- сказал Крис. -- О кровожадных волках, которые убивают ради забавы. Эти двое все утро работали до седьмого пота и ничего не добыли. Разве что несколько мы шек вон там. Они могли бы добыть олененка, -- сказала я, -- делай самец как следует свое дело. Да, она взяла на себя всю беготню и давала ему бле стящие возможности, -- согласился Крис. -- А он не сумел ими воспользоваться. Это утро принесло нам ворох сюрпризов. Во-первых, мы узнали, как быстро волки определяют, что погоня бесполезна. Во-вторых, увидели самой природой устроенную "коробку скоростей" оленя и волка. По свидетельству естествоиспытателя Е. А. Китчина, в Соединенных Штатах был захронометрирован олень-самец, бежавший со скоростью сорок две мили в час. Какую бы скорость ни развивали северные олени, совершенно очевидно, что волкам за ними не угнаться. Впоследствии эскимосы из Анактувук-Пасс рассказывали нам, что "очень сильный волк" может иногда бежать "почти" так же быстро, как олень. Но это, по их мнению, бывает исключительно редко. И наконец, совершенно неожиданной для нас была скорость бега олененка. Ему, вероятно, было всего месяца полтора-два от роду, но всякий раз, давая волкам немалого фору, 115 он легко уходил, прямо-таки упархивал от них, как только напрягал все свои силенки. А чего стоит уже одно это сказочно-гриммовское -- волк, садящийся на землю и выжидающий, пока его добыча прохлаждается! Дано ли нам когда-нибудь объяснить это? Со временем у Криса созрел ответ на давно волновавший нас вопрос: где зимовать? Но тут Энди, как нарочно, перестал прилетать. Я уже всерьез начала подумывать о том, не отправиться ли мне одной в Анактувук-Пасс, куда Энди раз в неделю завозил почту. Пойти обоим с волчатами значило рисковать потерять их. Меня смущало лишь одно: в тундре я чувствовала себя пленницей. Прогулка в сто миль -- сущий пустяк, но в тундре эти сто миль все равно что двести. К тому же пришлось бы идти с тяжелой ношей -- теплый спальный мешок, запас продовольствия, топливо. Но вот как-то вечером, когда внизу в проходе уже начала расти тень и мы хотели сесть ужинать, издалека послышался шум мотора. Самолет! Мы схватили каркасы и помчались к озеру. Самолет стоял у берега на темной прозрачной воде. Энди, одетый по погоде к югу от хребта, зябко ежась, спустился на поплавок. Все это время он ждал нас в кабине. -- Вы небось думали, я забыл про вас? Вот решил наведаться, взглянуть, как вы живете-можете. Он полетел с Крисом на север к озеру Тулиалек, где я жила одна в апреле. Когда они вернулись, решение было принято окончательно. Они обнаружили свежие следы оленей. Горючее, которое я принесла туда на своих плечах, было в целости и сохранности. Они видели там нескольких гризли. Итак, зимуем на озере Тулиалек. Энди прилетит, как только выпадет свободное время, и доставит нас туда. Для переброски нашего лагеря потребуется сделать несколько рейсов. Тут нам пришлось решать комбинационную головоломку. Если бы мы перенесли лагерь к озеру, мы могли бы сесть в самолет в любой момент, как только он прибудет. Но тогда пришлось бы держать волчат на привязи, а это было бы для них тяжело. Если же мы останемся здесь, у загона, мы не сможем перенести все имущество к самолету за один раз; потребуется несколько заходов, и на каждый уйдет не менее часа. 116 Крис нашел выход, решив разбить у озера горную палатку и перенести в нее все имущество, а на старом месте оставить лишь шатровую палатку и самые необходимые вещи. В таком случае можно будет уложиться в два захода. Пока мы будем ходить, Энди успеет перебросить сложенное в горной палатке имущество к озеру Тулиалек. Волчата были вне себя от радости, когда мы впервые взяли их на озеро. Леди совалась в воду все дальше и дальше, пока почти не всплыла. Курок робко жался на берегу, но потом собрался с духом и, описав широкую дугу, прыгнул. Отныне он не боялся воды даже тогда, когда следовало. Зато позже умница Леди, наоборот, с полным основанием устрашилась ревущего, пенящегося ручья, который за одну ночь вышел из берегов. Искупавшись, волчата побежали и скрылись в высокой траве. -- Они вернутся, -- спокойно сказал Крис. Они вернулись бегом, Леди впереди с великолепной добычей-- куском оленьей шкуры, покрытой короткой коричневой летней шерстью. Курок отнял у нее шкуру и лег, рыча и теребя ее. Притворившись, что она имеет в его лице бесконечно грозного противника, сверкая от возбуждения глазами, Леди стала быстро наскакивать на него, а когда наигралась вдоволь, преспокойно забрала шкуру у ошеломленного Курка, пронесла ее с ярд и бросила. Затем она подбежала к Крису буквально с ухмылкой на губах, словно приглашая разделить ее ликование по поводу такого колоссального розыгрыша. Так Леди впервые доверилась нам всем сердцем. Два дня спустя мы обманули волчат, и после этого она никогда больше не доверялась нам вполне. Курок простил нам обман, Леди не простила. Произошло это в тот день, когда Энди прилетел за нами. В последний раз спускались мы из лагеря в долину. Я шла впереди. Крис гордо вел волчат, вернее, они бежали сами по себе, радуясь предстоящей прогулке на озеро. Энди я велела спрятаться в палатке, чтобы не испугать их. Подойдя к палатке, Леди остановилась и тревожно поглядела на нее. Потом побежала. Пришлось хитростью заманить ее и поймать. От страха волчат пронесло. Мы запихали Леди в ящик, в котором волков нам доставили. Из ящика торчал ее хвост, топорщилась шерсть. Курка посадили в самолете на 117 переднее сиденье рядом с Крисом и ужасающим незнакомцем. После я узнала, что всю дорогу он прятал морду в руках у Криса. При погрузке произошла заминка мрачноватого свойства, проливающая свет на характер полетов над необжитыми пространствами Арктики. Мне предстояло одной дожидаться здесь возвращения Энди с Тулиалека; я должна была затем лететь с ним через хребет на юг пополнять наши припасы. Крис уже хотел было свернуть опустевшую горную палатку, как вдруг Энди спокойно сказал: -- Лучше оставить ее для Лоис. Крис молча поглядел на него и ответил: -- Да, конечно. Это навело меня на мысль. Я взобралась на поплавок и выудила из наших пожитков брусок тилламукского сыра. За тот солнечный час, что я провела одна у озера, ничего особенного не случилось. На меня не наскочил гризли. Энди вернулся. Ровный, уверенный поток жизни возобновился. Четыре дня спустя с первой партией фанерных листов, предназначенных для постройки барака, Энди доставил меня в лагерь, разбитый Крисом у озера Тулиалек. ОПЕРАЦИЯ "ФАНЕРНЫЙ ЯЩИК" Помирились ли волчата с Крисом? Прибыв на место, рассказывал Крис, они не хотели иметь с ним ничего общего. Обманутые, до смерти напуганные, они отказывались от еды и не давали себя трогать. Они рвались от него, натягивая цепи, как две маленькие ломовые лошади. "Такие они не в радость ни себе, ни другим", -- решил Крис и на следующее утро отпустил их на свободу. Так он второй раз пошел на рассчитанный риск. Весь день Крис следовал за волчатами, рыскавшими по незнакомой местности, ложился на землю, когда они ложились, шел дальше, когда шли дальше они. Под вечер он повернул к лагерю, не зная, пойдут ли они за ним. Они пошли. После этого он привязывал их на цепь только на ночь. Днем они ходили вместе с ним к тому месту, где Крис начал 118 строить барак. Они лежали в кустарнике, он не знал точно, где, но стоило ему свистнуть и отправиться в обратный путь, как они выбирались из кустарника и следовали за ним. Он очень гордился своими новыми отношениями с ними. -- Не отпускай их сегодня, -- взмолилась я наутро после моего приезда. Я была чужая для них в своей новой рубашке, ботинках и прошедших химчистку брюках. Еще хуже было то, что сегодня трижды должен прилететь самолет с лесом. Волки ни за что не вернутся в лагерь. Но Крис отпустил их и с гордым видом пошел строить барак. В полдень он вернулся один. -- Я спросил у Леди, -- сказал он с застенчиво сияющими глазами, -- и она обещала вернуться. Первая партия леса прибыла часа в два. По-видимому, как раз в этот момент волчата и удрали. Крис был мрачен и удручен. Он обшарил окрестности на много миль вокруг. Я оставалась в лагере, на случай если волчата вернутся. И вот появился Курок! Он проходил берегом над палаткой. Он был один. Он показался мне длиннее обычного и держал голову не высоко и задорно, как всегда, а вровень со спиной. Устал, подумалось мне. Я мигом слетала за молоком и, протягивая ему миску, поманила: -- Курок, Курок! Волк ошарашенно уставился на меня. Это был не Курок. Этот же волк встретился и Крису. Тот также принял его за Курка. Крис побежал навстречу волку, волк побежал навстречу Крису. Оба поняли ошибку одновременно: волк не Курок, Крис не олень! После ужина Крис вновь отправился на поиски, на этот раз на противоположный берег реки. Молодые волчата не приспособлены к самостоятельному существованию, заблудившись, они погибают от голода или становятся жертвой хищника. В тот день Крис видел в ивняке гризли, который шел вверх по реке. Крис переходил реку вброд, когда услышал за спиной громкий плеск. Он круто обернулся: за ним гнались два волка. Он было струсил, но, вглядевшись, распознал в них Курка и Леди. Они нашли его и были вне себя от радости. Все трое выбрались на берег. Крис плашмя лег на песок. Мокрые волчата скакали по нему и лизали его лицо. 119 Теперь все свои силы мы отдавали постройке барака. Это было нешуточное дело. У Криса был очень ограниченный набор инструментов, а помощником лишь одна женщина. Барак строился в диком месте далеко от озера, служившего посадочной площадкой. Каждую планку, каждый гвоздик приходилось доставлять на своих плечах через Истер-Крик (в сущности, это была река), потом через болото и наконец на Столовую гору, стоявшую в миле от озера. Как и в прошлый раз, Крис выбрал место с хорошим обзором. Гора эта необычным образом выделялась на местности. Она высилась у самого подножья гор на северной стороне долины, неподалеку от места слияния Истер-Крика и реки Киллик, текущей на север к реке Колвилл. С ее вершины на много миль вверх по течению просматривались долины обеих рек, теснимые горами. Вверх по Киллику, на юге, виднелся горный проход, где мы провели лето. Сперва я переносила стройматериалы одна. Крис тем временем делал выемку для барака на кромке горы. На берегу у палатки выгружались все новые, доставленные по воздуху партии леса. Смогу ли я когда-нибудь перетаскать его к строительной площадке? Но вот ко мне присоединился Крис, и груда на берегу стала быстро убывать. Истер-Крик мы переходили вброд в ботинках и шерстяных носках. Дно было каменистое, вода холодная как лед. Сухую обувь я надевала только вечером. Ветер на горе дул с неистовой силой. Карабкаясь наверх с ношей, словно с парусами за плечами, я то и дело заваливалась на бок или на спину. "Что же будет зимой?" -- мелькала в голове тревожная мысль. Казалось бы, по силе здешний ветер ненамного превосходил ветры в Штатах, но он был какого-то совсем другого свойства. В арктическом ветре всегда есть что-то жутковатое, как бы слаб он ни был. Противясь духом неведомым ветрам предстоящей зимы, я слишком уж упорно противилась этому ветру. Как бы не сдуло наш фанерный ящик с горы, -- едко заметила я Крису. Это моя забота! -- резко ответил он. Погода переменилась. По горам растеклись серые волнистые облака. Легкая тоска сжимала мне сердце, когда я возвращалась вечером в лагерь с промокшими заледеневшими ногами, а впереди не было ни тепла, ни уюта -- лишь холод 120 да возня с ужином после целого дня переноски тяжестей. (У нас не было ни времени, ни сил таскать на себе ивняк, чтобы топить юконскую печку для обогрева, готовили мы на примусе.) Уже четыре месяца подряд мы жили в палатке. А мне хотелось жить в доме. "У тебя будет дом", -- твердила я себе. Два дня спустя после похолодания тундра стала разноцветной. Низкий, по щиколотку, березняк, этот карликовый лес Арктики, окрасился в малиновый цвет. Ивы оделись в золото. Красными коврами расстелилась толокнянка. Высоко в горах заросли березняка, покрывавшие темные, цвета винограда конкорд, обнажения скальных пород, окрасились расстоянием в сливово-синий цвет. Дальние горы стали темно-синими. Над тундрой поползли облака и туманы. За одну ночь река вздулась и теперь бешено неслась по новому руслу. Однако Крис как ни в чем не бывало отправился через нее вброд с грузом на каркасе -- первыми листами фанеры. В полдень он не вернулся. За весь день я ни разу не видела у барака его хлопотливой маленькой фигурки. Под вечер я пошла вниз по течению -- разыскивать человека, лежащего ничком под грудой фанерных листов. Как ни странно, он сам вышел мне навстречу. Для него все было очень просто: половодье помешало ему прийти домой к ленчу! После ужина я поднялась по береговому скату в тундру и постояла немного просто так. Тишина. Тундра полна красок, движения, жизни. Плывущие по небу облака, свет вечернего солнца на склоне горы, закутавшей свою вершину в пурпурную тень, яркий кустарник в тундре, утки, плавающие по темно-яркому озеру... "Природа никогда не предаст сердце, любившее ее". Какой неимоверный вздор! На следующее утро даже Крис не мог перебраться через реку. Но к утру третьего дня вода немного спала, и он вошел в реку, растолкав серые волны своими сильными ногами. На том берегу он опустил груз на землю и, возвратясь, натянул через реку веревки, чтобы мне было за что держаться при переходе вброд. Как-то вдруг, 27 августа, барак оказался готов. Это явилось для меня полной неожиданностью. Я и не подозревала, что фанера такой спорый материал, если взяться за дело засучив рукава. Мы перенесли в наш дом старый "лагерный фонд": спальные мешки, примус и печку, кухонную утварь -- и раз- 121 местили его там. Одна стена, где полагалось быть окнам, была еще не закрыта, так как не был доставлен флексоглас, но в юконской печке уже пылал огонь. И еще: в ту ночь я спала у вертикальной стены, которая не колотила и не хлестала меня по лицу. Утром, лежа в спальных мешках на высокой койке, я наблюдала, как Крис "добывал" огонь. "Шикарная теперь у нас жизнь, киска!" -- гордо сказал он. Я согласно улыбнулась в ответ--Крис разделял ходячий миф о покровительствуемой, оберегаемой от всяческих невзгод женщине, -- но промолчала. Мне подумалось: случись с Крисом несчастье, смогу ли я рубить и доставлять сюда ивняк, чтобы поддерживать наше существование? Я не умею обращаться ни с топором, ни с пилой, а самые крупные ивы росли в полумиле отсюда вверх по реке. В тот же день Энди забросил нам флексоглас, Крис принес его на себе от озера, и мы заделали окна. Теперь у нас и в самом деле было шикарное жилье. Мало-помалу я полюбила наш маленький домик. Пусть он планировался в сугубо утилитарных целях, в нем было много незапланированной красоты. Это был ящик восемь ярдов на десять, шести футов высотой. Крыша, как и стены, была сделана из фанеры и покрыта вдобавок брезентом, чтобы не текло. Дверь была в центре северной стены. Справа, как входишь, стояла высокая койка, под нее можно было класть вещи. Она тянулась от северной стены к южной. Слева, параллельно койке, тянулась высокая стойка. Прямо перед тобой сидел на полу враг простора -- юконская печка. Единственным подвижным предметом обстановки была тумба -- два ящика из-под горючего, поставленные один на другой, она помещалась между печкой и изголовьем кровати. Стоять можно было на единственном свободном кусочке пола площадью примерно с квадратный ярд. По утрам я лежала в постели, ожидая, пока Крис оденется. Одеваться одновременно двоим было невозможно. Чрезвычайное обаяние этой комнатушке придавал ряд окон в восточной стене, загибавшийся по углам к двери и кровати, а также внутренняя обшивка стен -- шершавый це-лотекс устрично-белого цвета. Через окна комнатушка затоплялась светом и теплом. Нам часто приходилось открывать дверь и охлаждать помещение, даже когда снаружи было во- 122 семнадцать градусов ниже нуля *. Чтобы натопить его, достаточно было горстки ивовых прутьев. Стены были сделаны по принципу термоса, трехслойными: фанера снаружи, целотекс для тепла внутри, и между ними прокладка из алюминиевой фольги. Позднее Крис добавил еще одну деталь, которой я никак не могла налюбоваться. Во время бурь флексоглас барабанил и дребезжал, хотя мы изо всех сил растягивали его, пришпиливая к фанере. И вот Крис растянул его на окнах с помощью упругой двойной рамки из белых ивовых прутьев. Его следующее новшество всполошило меня. Переступив через мой труп, он продырявил северную стену -- наш оплот против зимних буранов -- и высоко в углу, в ногах кровати, вывел наружу колено печной трубы так, чтобы она смотрела отверстием вниз. Это было сделано для вентиляции, и, когда мои страхи улеглись, я признала, что труба работает отлично. (Само собой разумеется, окна у нас не открывались, а оставлять дверь приоткрытой во время бурана было нельзя.) Крис предусмотрел еще одно устройство на случай метели-- запасной вход. У запасного входа тоже была своя приятная особенность, хотя, как и все остальное, он имел чисто утилитарное назначение. Он представлял собой дверцу из двух половинок -- верхней и нижней, открываемых внутрь. Мы понятия не имели, какой глубины может быть снег, но, если он будет глубок, мы всегда сможем откопать хотя бы верхнюю половинку двери и проскользнуть внутрь, возвращаясь с прогул