Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     Любая   публикация   или   какое  бы  то  ни  было  другое
коммерческое использование данного произведения возможно только
с письменного согласия авторов.
    copy; Copyright (с) Дмитрий Громов, Олег Ладыженский.
    E-Mail: f_oldie@guru.cit-ua.net
---------------------------------------------------------------


     ...Эта рукопись была найдена в полуразвалившемся заброшенном  бунгало
на  острове  Сан-Себастьян  -  одном  из  последних   оплотов   и   убежищ
Человечества в тяжелое, смутное время после Великого Излома. Изгнанные  из
городов, предоставленные  самим  себе,  -  люди  частично  поддавались  на
уговоры Бегущих Вещей  (Пустотников)  и  эмигрировали,  подписав  договор;
частично  приспосабливались  к  новому  образу  жизни,  быстро   утрачивая
сдерживающие  моральные  факторы.  Некоторые  же  уходили  в  очаги  бурно
развивающейся Некросферы, и дальнейшая судьба их  оставалась  неизвестной.
Тогда  еще  мало  кто  сопоставлял  формирование  Некросферы   с   Большой
эмиграцией,  связанной  с   подписанием   договора   между   человеком   и
Пустотником...
     Сама рукопись в основном сгнила, так что создавалось впечатление, что
листы долгое время находились в воде, а оставшиеся страницы были  написаны
корявым неустойчивым почерком, словно писавшему было трудно держать перо в
руках - или в чем там он его держал, тот, кто писал  эту  сказку,  слишком
похожую на быль...



                                  Это было давно, это было давно
                                  В королевстве приморской земли.
                                  Там жила и цвела та, что звалась всегда,
                                  Называлася Анабель-Ли, -
                                  Я любил, был любим, мы любили вдвоем,
                                  Только этим мы жить и могли.

     ...Бирюзовые волны, загибаясь пенными белыми гребешками, накатывались
на рассыпанное золото побережья, а я сидел на песке и смотрел на  море.  Я
смотрел на море, а оно облизывало мои босые, исцарапанные ноги. Меня звали
Ринальдо.  Я  родился  на  этом  острове,  где  неправдоподобно   огромные
кокосовые пальмы врезались в неправдоподобно синее, глубокое небо. Я любил
свой остров. Чувствуете? Взрослые рассказывали, что  раньше  Сан-Себастьян
(так назывался наш остров) был частью материка. Но это было давно, еще  до
Великого Излома. Вот почему мы живем в каменных белых домах -  хотя  здесь
их строить не из чего  -  и  у  нас  есть  и  школа,  и  церковь,  и  даже
электростанция. Но взрослые все же часто сокрушаются и скучают по жизни на
материке, где у людей, по их словам, было много всякого такого...  Но  мне
хорошо и без этого. У меня есть море, и небо, и скорлупа  от  кокосов  для
разных игр, и дом - а остального мне не надо. Дед Игнацио говорит,  что  я
похож на Бегущего Вещей, но мне не с чем  сравнивать.  Два  раза  я  видел
Пустотника, заходившего в поселение, и оба раза меня тут  же  отсылали  на
берег - играть - а издали он был обыкновенный и  скучный.  Мне  хорошо.  Я
могу сидеть и глядеть на море, и думать о разном, и песок  струится  между
пальцами, отчего пальцам чуть-чуть щекотно...
     - Привет, Ринальдо! - чья-то тень заслоняет солнце, но я и так  знаю,
что это Анабель - она все время ходит за мной.  Вечно  она...  И  чего  ей
надо?!
     - Привет, - не оборачиваясь, бурчу я. Некоторое время Анабель  молчит
и смотрит на меня, а, может, и  не  на  меня  -  потому  что  наконец  она
произносит:
     - Красивое сегодня море.
     - Море всегда красивое, - соглашаюсь я и неожиданно для  самого  себя
предлагаю: - Садись. Давай смотреть вместе.
     Анабель тихо опускается рядом, и мы смотрим на море.  Долго-долго.  А
потом я то и дело смотрю уже не на море, а на нее, на загорелые плечи,  на
пепельные волосы, развевающиеся на ветру; а потом она поворачивается, и мы
смотрим друг на друга, и я впервые замечаю, что глаза у Анабель глубокие и
печальные, а вовсе не насмешливые и ехидные, и...
     - Тили-тили-тесто, жених и невеста! - раздается издевательский  вопль
совсем рядом, и на нас обрушивается целая  туча  мокрого  песка,  и  глаза
Анабель наполняются слезами. Отворачиваясь, чтобы не видеть  эти  слезы  и
набившийся в пряди ее чудесных волос песок, я замечаю  Толстого  Гарсиа  с
соседней улицы и его дружков, которые  прыгают  вокруг  нас  и  орут  свое
"Тили-тили-тесто!.." - и тогда я вскакиваю и  вцепляюсь  в  Гарсиа,  и  мы
катимся по песку, но вскоре я оказываюсь внизу, и во рту у меня песок, и в
глазах, и в волосах... Внезапно Гарсиа отпускает меня, и я слышу  страшный
захлебывающийся крик,  который  тут  же  обрывается.  Протирая  засыпанные
песком глаза, я вижу ползущие  по  пляжу  скользкие  щупальца  с  плоскими
белесыми блюдцами присосок, и уносимую в море мальчишескую фигурку  одного
из приятелей  удирающего  Гарсиа.  Жертва  обвита  толстыми  пульсирующими
шлангами, и я успеваю схватить бледную Анабель за руку, спотыкаясь и...

                    И любовью дыша, были оба детьми
                    В королевстве приморской земли,
                    Но любили мы больше, чем любят в любви -
                    Я и нежная Анабель-Ли,
                    И, взирая на нас, серафимы небес
                    Той любви нам простить не могли.

     ...Мне было почти семнадцать, и мы с  Анабель  стояли  у  парапета  и
смотрели на раскинувшееся вокруг ночное, усеянное крупными звездами небо и
безбрежное море, в ленивых тяжелых волнах которого тонули огни звезд.  Мне
в последнее время разрешали гулять по ночам,  а  отец  Анабель  год  назад
подписал договор с Пустотниками, и с тех  пор  некому  было  запрещать  ей
что-либо... Впрочем, такие прогулки  становились  все  опаснее  -  слишком
часто подходили к берегу кракены, и рыбы-этажерки со своими  бесчисленными
зубастыми пастями, и многометровые крабы-расчленители, и прыгающие  акулы,
и электрические шнуры... Много появилось всякой нечисти, и с каждым  годом
появлялось все больше - одни говорили, что  это  началось  после  Великого
Излома,  другие  связывали  это  с  увеличивающимся   количеством   людей,
рискнувших продать душу под договор Пустотников, третьи...
     Вот почему мы стояли под защитой парапета, вдалеке  от  воды,  и  под
нами громоздились ярусы  крепостных  бастионов,  с  раструбами  огнеметов,
жерлами реактопушек и лучами прожекторов, полосовавших неподвижное море...
Дед Игнацио ворчал, что во взбесившихся городах человека как раз и подвела
любовь к оружию, но спрута ворчанием не  остановишь...  А  мы  по-прежнему
любили  свое  море,  и  Сан-Себастьян,  и  чернеющее  к  вечеру   небо   с
проступающими разноцветными огнями, манящими к себе... Мы молчали. Я обнял
Анабель за плечи и...
     - А вот и наши голубки! - раздался над ухом хриплый ломающийся  басок
Толстого Гарсиа. На нем блестела черная кожвиниловая куртка с  заклепками,
сигарета прилипла к редкозубой ухмылке, и дым подозрительно отдавал чем-то
сладким, приторным... Он демонстративно раскрывал  и  защелкивал  рыбацкую
наваху, а позади темнели фигуры его дружков.
     - И что ты нашла в этом сопляке, Белли? Пошли с нами, а он пусть себе
таращится...
     Звонкая пощечина оборвала очередной эпитет, готовый сорваться  с  губ
Гарсиа. Сигарета отлетела в сторону. В следующий момент Гарсиа рванулся  к
Анабель, но я перехватил его, вцепившись в отвороты куртки, и  швырнул  на
парапет. И тут же почувствовал резкую боль в  боку.  В  глазах  потемнело.
Что-то  липкое  и  теплое  текло  по  боку,  просачиваясь  сквозь   штаны,
набухавшие...

                   ...И, взирая на нас, серафимы небес
                   Той любви нам простить не могли...

     ...Я лежал на спине. Слабость раскачивала меня на  своих  качелях,  и
болел бок, куда вошла наваха Гарсиа. С большим трудом я приподнялся и сел.
И увидел.
     Я находился на Обзорном выступе. Отсюда скалы обрывались  вертикально
вниз на полторы сотни футов, и там, в гулкой пропасти,  крутился  и  ревел
Глаз  Дьявола.  Совсем  рядом,  в  нескольких  шагах,   стоял   Гарсиа   и
приглашающим жестом указывал в  бездну.  Он  больше  не  улыбался.  И  его
приятели - тоже.
     - Тебе еще нравится смотреть на  море,  Ринальдо?  Не  хочешь  ли  ты
взглянуть на него изнутри?
     Из воронки Глаза не выплывал никто.  Правда,  дед  Игнацио  говаривал
спьяну, что, если попасть точно в центр, в "зрачок", то Сатана моргнет - и
тогда происходят удивительные вещи... И еще...
     Парни Гарсиа схватили меня под руки и потащили к обрыву.  Сам  Гарсиа
стоял чуть поодаль, кривя толстые губы в напряженной гримасе.
     - Уберите руки! Я сам!
     От неожиданности они отпустили меня, и я шагнул к краю обрыва.  Бурый
пенящийся водоворот ревел внизу, скручиваясь к черному провалу "зрачка", и
я оттолкнулся от  края,  изгибая  больное,  избитое,  распоротое,  но  еще
послушное тело...

                ...Я любил, был любим, мы любили вдвоем.
                Только этим мы жить и могли...

     ...Меня выворачивали судороги, я плавился, распадался на  части...  -
Может быть, так умирают? - но смерть не была неприятной, она  перекраивала
меня, переделывала, сливала с водой, с воздухом; мне казалось, что я  вижу
себя со стороны, свое прозрачное светящееся тело, и оно текло, менялось...
     ...Я ощутил упругость воды, скользившей вдоль моего тела -  гладкого,
пружинящего! Я шумно вдохнул воздух, выдохнул. Глаз  Дьявола  ревел  более
чем в миле от меня, вокруг было открытое море,  и  в  нем  плыл  глянцевый
черный дельфин, который был мной!
     Плавники прекрасно слушались приказов, на  языке  ощущались  привкусы
йода, водорослей и разных морских жителей, невидимые колебания  отражались
в мозгу четкой картиной берегового рельефа...  Берег!  Анабель  и  подонки
Гарсиа!..
     Я ринулся обратно,  легко  избегая  электрических  шнуров  и  объятий
гигантского кракена.  Впрочем,  все  они  не  особенно  и  старались  меня
поймать. Дикая мысль закралась в голову - а что, если и они тоже...
     Воронка была уже совсем рядом, когда я наконец увидел  высоко  вверху
оранжевое платье Анабель. Увидел - не то слово, но других у меня  пока  не
было. Вокруг нее толпились дружки Гарсиа, и он сам  стоял  там,  скалился,
что-то говорил - и наконец обнял замершую девушку.
     Через мгновение он неловко  взмахнул  руками,  запрокидываясь  назад,
теряя равновесие, отделяясь от скалы,  тщетно  пытаясь  оторвать  от  себя
цепкие пальцы Анабель - и оранжевое платье с черной  курткой  зависли  над
пропастью! И я  знал,  знал  всем  своим  новым  дельфиньим  знанием,  что
проклятый Гарсиа попадет в "зрачок", а Анабель...
     Анабель!..
     Я рванулся в Глаз Дьявола, неистовой  торпедой  взрывая  засасывающую
силу воронки, благодаря Небо, Бога, Сатану за то,  что  я  больше  не  был
человеком - я пробился, я успел  -  и  выбросил  новое  послушное  тело  в
воздух, встретив Анабель, направляя оранжевое  платье  туда,  где  чернела
молчащая пустота...

                   Но любя, мы любили сильней и полней
                   Тех, что страсти бремя несли,
                   Тех, что мудростью нас превзошли, -
                   И ни ангелы неба, не демоны тьмы
                   Разлучить никогда не могли,
                   Не могли разлучить мою душу с душой
                   Обольстительной Анабель-Ли.

     ...Через несколько минут  в  пяти  милях  от  острова  вынырнули  два
дельфина и, чуть помедлив, поплыли прочь,  направляясь  в  открытое  море.
Слева от них темнел в тумане материк взбесившихся городов, диких  вещей  и
рождавшихся преданий. Справа  лежал  тихий  остров  Сан-Себастьян,  с  его
Обзорным выступом,  бойницами  парапета  и  Глазом  Дьявола,  из  которого
медленно поднималась скользкая чернильная туша колоссального спрута...

                   Это было давно, это было давно
                   В королевстве приморской земли...

Last-modified: Thu, 05 Feb 1998 07:43:17 GMT
Оцените этот текст: