Дьяволу служить или пророку - Каждый выбирает для себя. _____________________________________________________________________ НЕ МЕЧОМ, НО ПЕСНЕЙ From : Sergey Schegloff 2:5054/16.12 Sun 18 Oct 98 18:14. To : all Subj : FScan: Олди Г.Л. "Я возьму сам" ------------------------------------------------------------------------------ Олди Г.Л. "Я возьму сам" Москва, ЭКСМО-Пресс, 1998, "Абсолютная магия" "И военный титул был дороже для аль- Мутанабби диадемы царя царей" Кто сказал, что Олди - писатель-фантаст? Кто издал эту книгу в серии "Абсолютная магия"? Господа, вы не правы! Перед вами - поэма. Ведь аль-Мутанабби, главный герой романа - поэт, пусть даже меч его разит без промаха; а жизнь поэта - это его песня. Но кроме того, поэт и сам Олди - читая роман, не замечаешь разницы между плавно льющейся прозой и мерным ритмом восточных стихов. "Я возьму сам" - блестящая аллегорическая поэма о судьбе аль-Мутанабби, эмира и едва ли не шахиншаха, отринувшего меч, чтобы войти в историю в качестве поэта. А судьба эта ох как нелегка. В самом начале книги герой погибает - и попадает в ад (который кому-то другому показался бы раем). В этом аду шах - не просто шах, он носитель фарра, заставляющего всех вокруг подчиняться малейшим его прихотям. И не просто подчиняться, скрывая гнев - нет, подчиняться с радостью, меняясь, как картинки на экране дисплея. Вчерашний соперник становится преданным другом, женщины готовы отдаться по первому намеку, и даже ночной разбойник бросается на шаха только для того, чтобы утолить его жажду боя. Какой же мукой оборачивается такая жизнь для поэта, привыкшего иметь дело пусть с жестоким, но настоящим миром! И как труден его путь к свободе - ведь для этого ему придется схватиться с самим фарром, с черной магией, превратившей мир в театр марионеток. Какой простор для фантазии, для лихих схваток, кровавых ритуалов и толковищ с мудрыми волшебниками! Но не спешите читать дальше; ведь аль-Мутанабби поэт, и Генри Лайон Олди - тоже поэт. Ничего не будет дальше, кроме изысканных восточных метафор, длинных касыд и маловразумительных странствий по колдовским горам. Потому что меч - наваждение, посланное фарром; и сколь не завоевывай Кабир мечом, это не оживит запертых в нем марионеток. Силой обладает лишь песня; аль- Мутанабби обретает настоящую жизнь, а поэт Олди окончательно побеждает фантаста Олди. И только бедный АК опять остался в дураках, вознамерившись почитать фантастики... А.Калашников, 16.10.98 Всяческих успехов! Sergey --- xMail/beta * Origin: Часовой Армагеддона 2: 10% done... С.Щеглов (2:5054/16.12) ПУТЬ МЕЧА -- А я думал, я в RU. FANTASY один такой, не заценивший "Путь меча". -- Ох, это Ваше самомнение... -- Оно может сравниться только с моей скромностью. -- Да, да, помню... Меня этот путь не давил. Просто герои были какие то несолидные. Парни со двора, начавшие играть навязанные им роли - и без особого желания сыграть их хорошо. И - как следствие - читать было скучновато. -- Мне вообще не удалось. Почти сразу прекратил. -- Со мной сыграла шутку сверхпопулярность этого "пути". Я все ждал, когда же наконец мне откроется из что-нибудь того, за что сию книгу так любят... Не дождался. Потом взялся за "пасынков" - и вообще не дочитал. Потом полгода на их книги и не смотрел. Не попадись человек, убедивший прочитать "героя" - не читал бы их и по сию пору. Вот так сии писатели чуть было не лишились одного из перспективных "почти поклонников". -- А может стоило все-таки потрудиться и прочитать? Я давал "Путь меча" нескольким людям, тем кому удавалось "прорваться" сквозь первую главу, где повествование идет от лица Единорога, те дочитывали до конца и хвалили, другие же, других я так и не убедил в том, что книга - хорошая и интересная. Ты не увлекаешься холодным оружием? Во все века мечи, топоры и некоторые другие виды оружия наделялись сознанием, волей, душой - примеров масса. А они(Олди) взяли и создали мир, где оружие - разумно - тебе мало одной этой идеи? А проходящая через все произведение нитью идея, что само оружие - еще не Зло, зависит от того - в чьих руках... -- Уж если первую главу приходится терпеть... Меня одна эльфийка второй год уговаривает попытаться, но я пока что читаю более другие вещи. -- Терпеть всегда что-то приходится - долготу и скуку сидения с удочкой у пруда, к примеру.; )))))))) -- Первая глава совершенно неподъемна - исключительно потому что приходится привыкать к совершенно новому стилю... Я тоже очень долго пыталась прочитать, выяснила, что в электронном виде я вообще не смогу этого сделать и купила книгу. И с книгой мне наконец удалось перевалить через этот "рубеж первой главы", а дальше я уже, что называется, не успела оглянуться, а книга уже кончилась...: ) Правильно тебя эльфийка уговаривает. Потому как книга-то хорошая... -- А наоборот было? Мне начало как раз весьма понравилось и не в последнюю очередь - оригинальностью. А чем дальше - тем хуже. И в целом впечатление смазалось. Imho, разумеется. -- А мне аккурат только первая глава и понравилась! Вернее, больше всего. А дальше - все скучнее и скучнее. Так и не дочитала. -- У меня Путь шел "на ура" где-то до середины (до момента, когда Чен в родной город вернулся). Дальше я, признаться, заскучал. До конца одолел, но единственное, чем понравилась книга - попыткой авторов взглянуть на одни и те же вещи со стороны Людей и Блистающих. И этим, IMHO, полностью компенсируется банальность сюжетной линии. -- По-моему, для каждого человека существуют "его" или "не его" книги, и определить их можно только попробовав "на вкус". К примеру, прочитав "Путь меча" Олди, я сказал себе - "Вот книга, которую я ждал всю жизнь! " Другим людям она не понравилась настолько, что они не смогли дочитать до конца первой главы. Ну и что? -- У меня та же ситуация. "Путь меча" я читал, затаив дыхание - настолько книга проникнута духом айкидо: ) (этот смайлик посвящается "Волкодаву" - жить можно и не ломая pуки всем встречным-поперечным! ). И я знаю много людей, которые не смогли прочитать дальше первых трех страниц. -- Мне понравилась вся книга, весьма интересен двусторонний взгляд на одни и те же детали. Кстати, если не знаешь - есть продолжение "Дайте им умереть" 1997 "Эксмо" в серии "Абсолютная магия". Действие происходит в современности. А вообще: дык все книги - однообразны, если брать "голую" сюжетную линию. Кто-то писал, что в литературе используется очень малое количество сюжетов, все остальное - повторы. Мне понравилдся _весь_ "Путь меча". -- Сейчас дочитываю "Путь меча" Г. Л. Олди и у меня почему-то возникло ощущение, что главные герои этого произведения Олдей и "Дюны" Херберта (Чен Анкор и Пол Атредиас) жутко похожи между собой.. Пытаясь это проанализировать на более сознательном уровне я нашел такие точки соприкосновения: 1) Оба лишились каких-то частей тела, которым потом нашли мистическую замену ( рука аль-Мутанабби вместо родной руки для Чена и прозрение (дар пророчества) для Пола ) 2) Обоих помимо их воли возвели в ранг божества.. (Асмохат-та для Чена и Муад-диб для Пола) Это по крупному.. Там есть еще куча мелочей, которые подтверждают сходство.. ЗЫ: Это мое ИМХО, которым я захотел поделиться.. ЗЗЫ: Я не обвиняю Олдей в сознательном копировании, а бессознательное практически неуправляемо =).. -- На самом деле железячная pука куда как больше напоминает перчатку Лито II. Только он дальше пошел. Что-то еще действительно было, не помню уже. А в ранг божества в книжках кого только не возводили. -- Что угодно можно сравнивать с чем угодно. Тут как раз тот случай, когда сравнивать лучше качественно. При прочих равных Пол как был безжизненным силуэтом, так и остался, а Чен вполне живой, теплый, объемный человек, пусть даже с железной pукой. Мне так показалось; ну да мне вообще Дюна не понравилось, а Олди - совсем наоборот. -- В "Пути Меча" имеет место быть цивилизация-симбионт - Блистающие. Каковые и обеспечивали мир во всем мире и во человецех благоволение. Кстати, подумалось: не было никаких Блистающих. Были люди, обожествившие оружие до такой степени, что кровопролитие стало осквернением стали, и придумавшие весьма остроумное обозначение для коллективного бессознательного. -- То ись? Резко признаем половину "Пути меча" недействительной!; - ) Или же все было наоборот... Кто был раньше -- Придатки или Блистающие?: - ) Надо бы раздобыть текст, служивший Блистающим Библией, и в нем почерпнуть подробностей... -- Ой... Только не сериал! -- Кстати - не совсем. Или есть такие симбиозы, где один создает второго, а этот второй влияет на первого так, как это ему захочется? А насчет "коллективного бессознательного" -- сначала так и было, Блистающие осознали себя позже. Кстати - из коллективного бессознательного возможно получение новой для всего общества информации? -- Ага, и речи Единорога - второе _Я_ Чэна. А Дзюттэ - третье. И так далее... Всего Вам... и побольше.... и бесплатно! Игорь Черный, Анатолий Гусев. УКРАИНСКИЙ "ОМЕН" Валентинов А., Дяченко М., Дяченко С., Олди Г. Л. Рубеж: Фантастический роман. -- СПб.: "Стихия оЗон", Terra Fantastica, 1999. -- 576 c. Уста премудрых нам гласят: Там разных множество миров... М. В. Ломоносов Рецензируемый роман вышел и читался в те дни, когда вся планета готовилась к очередному концу света, который, согласно предсказаниям Нострадамуса, должен был состояться 11 августа 1999 г. То ли авторы специально подгадали время выхода книги, то ли это простое совпадение (хотя в литературе, тем более фантастической, подобные совпадения -- редкость), но сама атмосфера, пропитанная ощущением конца, распада, способствовала общению с писателями и их детищем. Ведь книга посвящена именно Концу света. Чего-либо подобного читатель уже вправе был ожидать от сочинителей. Недавно вышедшая дилогия Г. Л. Олди и А. Валентинова "Нам здесь жить", в которой описаны события, происходящие после Армагеддона, настраивала нас на появление книги о самой последней битве между Господом и Сатаной. Вероятно, учтя упреки критики в недостаточном внимании к лирическому началу, создатели жанров "философского боевика" и "криптоистории" решили привлечь к сотрудничеству и знаменитый семейный дуэт из Киева -- Марину и Сергея Дяченко. Эксперимент с авторским коллективом в пять человек таил в себе опасность превращения книги в разнополосое разноголосье, настолько различны творческие манеры каждого из уважаемых Мастеров (пишем это слово с большой буквы, ибо творчество авторов, несомненно, составляет золотой фонд отечественной фантастики). К счастью, разнополосицы не получилось. А разноголосье в "Рубеже" есть. Вернее, не разноголосье, а полифония, ставшая одним из основных приемов архитектоники романа. О чем и о ком эта книга? В некотором царстве, в некотором государстве, а точнее, на Украине XVIII в., процветающей под мудрым правлением гетмана Кирилла Разумовского, у вдовы Ярины Киричихи родилось дитя-безбатченко. В принципе, отец-то у него есть, но такой, что лучше бы его и не было. Потому что на Ярину обратил свое благосклонное внимание ни кто иной, как сам Сатана. Новорожденный младенец сразу становится причиной несчастий членов его семьи (мать умирает, брат становится изгоем), малой родины (село Гонтов Яр подвергается нападению бандитов и уничтожается) и объектом охоты всевозможных добрых и злых сил. А если сказать, что зовут младенца Денница (по-халдейски Ваал Зевув) или еще Несущий свет (на латыни Люцифер), то все становится на свои места. Сразу вспоминается роман Д. Зельцера "Омен" с его героем Демьеном. Да, "Рубеж" -- этакий "Омен" по-украински. С ведьмами, чертями, запорожцами, жидами, тютюном, салом и горилкой. Как тонко подметили авторы, любят в нашем Сосуде "байки про опырякив", <...> любят особенной, чистой и бескорыстной любовью". Если уж речь зашла о литературных реминисценциях, то их в романе немало. Вообще, постановка своих произведений в общелитературный контекст -- один из важных элементов поэтики произведений Г. Л. Олди и А. Валентинова (у супругов Дяченко этого меньше). Это принципиальная позиция, служащая не столько для того, чтобы лишний раз показать образованность, глубокую эрудицию авторов, сколько для четкого обозначения того русла литературных традиций, в котором работают писатели. Вспомним, что начало этому приему положил еще безымянный автор бессмертного "Слова о полку Игореве", упомянувший в зачине песни одного из своих непосредственных предшественников и учителей -- вещего Бояна. То же и в "Рубеже". С самых первых страниц романа мы настраиваемся на определенную волну. "Пролог на небесах" отсылает нас к книгам Священного писания "Берейшит, иначе Бытие; Тегилим, иначе Псалтирь", книге Иова, к Корану, толкованиям мудрецов Мишны и великой книге Зогар. И сам "Пролог" является блестящей стилизацией под эти древние книги. Так обозначена одна из главных сюжетных линий "Рубежа" -- линия "чортова сына" и его отца, мятежного ангела. Следующий пласт реминисценций в романе связан с творчеством нашего великого земляка и одного из основоположников "химерной" прозы в отечественной литературе Н. В. Гоголя. На страницах книги встречаются мотивы и образы "Вия", "Петербургских повестей", "Тараса Бульбы" и, конечно же, "Вечеров на хуторе близ Диканьки". Достаточно сказать, что одним из второстепенных (второстепенных ли?) действующих лиц становится пасичник Рудый Панько -- старый ведьмач, помогающий героям оседлать чорта, чтобы слетать на нем в Петербург за визой в Иноземье. Вскользь упоминается и сам автор "Вечеров" -- "паныч из Больших Сорочинцев", который "укатил к москалям, аж в самый Питербурх; байки <...> там, сказывают, друкует, про души мертвячьи <...>, шинель напялил, нос задрал; и по ихнему клятому Невскому прошпекту гоголем...". Итак, еще одна традиция (традиция украинского "химерного" романа) и еще одна сюжетная линия, связанная с украинским козачеством. Помимо этого есть в "Рубеже" отсылки и к другим литературным источникам. Например, к рассказу В. Пелевина "Хрустальный мир" (эпизод со столкновением героев в Петербурге с тремя всадниками). Отправной точкой сюжетной линии Юдки-Душегубца была, по нашему мнению, поэзия Т. Г. Шевченко (прежде всего, поэма "Гайдамаки"). Не забыли авторы и свое собственное творчество. Во второй части романа встречаются реминисценции из романов М. и С. Дяченко "Ритуал", Г. Л. Олди "Я возьму сам" и А. Валентинова "Овернский клирик". Здесь виден не только элемент подтрунивания, легкой самоиронии, но и момент снова-таки знаковый, позволяющий определить жанр "Рубежа" как сплав "философского боевика" (Олди), "криптоистории" (Валентинов) и "волшебного романа" (Дяченко). Вообще же дать жанровое определение "Рубежа" достаточно сложно. Тут уместно говорить о неком жанровом конгломерате. С одной стороны, -- это роман мистический, религиозно-философский. Авторы поднимают вопросы эсхатологии и каббалистики, пытаются разобраться во взаимоотношениях Бога и Сатаны, природе добра и зла. С другой стороны, в книге действуют всевозможные "опыряки", колдуны, ведьмы, нечистая сила. Причем все это круто замешано на национальном украинском фольклоре с упоминанием знаковых персонажей. Так что речь может идти и о "химерном", или барокковом романе. Наличие же странствующих героев, связанных обетом, представителей цивилизаций Иномирья (крунгов, хронгов, Глиняных Шакалов, железных ежей) позволяет видеть в "Рубеже" образец "fantasy". Наконец, историко-бытовые реалии, coleur locale, относящие время действия ко второй половине XVIII в. (упоминание гетмана К. Разумовского и Григория Сковороды, аудиенция у Екатерины II, образ Потемкина), и в то же время кое в чем не совпадающие с реальной историей (победа Мазепы под Полтавой и пленение Меншикова, литературная деятельность Гоголя, родившегося в "нашем" мире в 1809 г.) позволяют говорить об "альтернативной" или "криптоистории". И все же: о чем и о ком "Рубеж"? Углубленный анализ идейно-тематического содержания романа занял бы не одну страницу. Попытаемся остановиться на главном. Книга эта, как ни банально это звучит, о рубежах. То есть, о границах. О границах между добром и злом, кажущимся и реальным, "можно" и "нельзя". О рубежах внешних и внутренних, находящихся в самом человеке. О запретах и преодолении их. Ломать стереотипы тяжело. Вся наша жизнь построена на них. К ним привыкаешь, с ними сживаешься, они становятся милыми и родными. Но вот приходит время, и границы-рубежи между устоявшимися представлениями и нормами поведения размываются, становятся прозрачными и тонкими, как пленочки. И тогда наступает настоящий Конец света. Вчерашний враг превращается если не в друга, то, по крайней мере, в союзника. То, что мы всегда считали добром, становится злом. Полезное трансформируется во вредное. Как тут устоять, как сохранить ясность мысли и равновесие души? А нужна ли она, эта незыблемость, стабильность? Ведь жизнь -- это борьба, движение, а не стагнация. Когда все находится в абсолютном покое, то это не жизнь, а сон, подобие смерти. Может быть, конец света -- это не так уж и плохо? Ведь наступает время нарушать запреты, что и делают герои "Рубежа". Центральных персонажей в романе семь: заклятый герой-двоедушец Рио и чернокнижник ("зацный и моцный пан") Мацапура-Коложанский, отважная дочка валковского сотника Ярина Загаржецка и мститель-убийца Иегуда бен-Иосиф, Блудный каф-Малах, исчезник из Гонтова Яра, и волшебница Сале Кеваль; а также "чортов сын" (будущий то ли Антихрист, то ли Спаситель) Денница -- Несущий Свет. Думается, не случайно в аннотации книги не упоминается чумак Гринь, старший сын вдовы Киричихи, "чортов братец". Ну, не тянет он на главного героя, никак не тянет. Куда более уместным было бы предложить это место валковскому сотнику Логину Загаржецкому, этакому новоявленому Тарасу Бульбе, в очередной раз доказывающему (или опровергающему?) тезис о том, что "нет уз святее товарищества". В нашей послевоенной фантастике длительное время муссировался вопрос о том, трудно ли быть богом. Создатели "Рубежа" сформулировали его иначе: легко ли быть демоном, тем, "чей взор надежду губит", и "кого никто не любит"? Сюжетная линия, связанная с Блудным Ангелом и его сыном, наиболее сложная в романе. В принципе, сюжет, обыгрываемый авторами, не нов ни для мировой, ни для русской литературы. В свое время к нему обращались Д. Мильтон, Д. Байрон, Т. Мур, И. В. Гете, А. де Виньи, А. Пушкин, М. Лермонтов. Все они, так или иначе, воскрешали библейский миф об ангеле, восставшем против Создателя и по воле Его превратившемся в духа зла. Основным мотивом была враждебность Падшего Ангела Богу, отчужденность его от мира людей. Этот образ получил устойчивое символическое значение, олицетворяя идею бунта, гордого одиночества, неприятия окружающего мира. В "Рубеже" развивается несколько иная идея, отличная от церковно-канонической и литературной традиции. Авторы отстаивают мысль, что Сатана не враг Творцу. Так, Денница цитирует Ярине Загаржецкой стих из книги Иова, показывая, что Противоречащий -- частый гость в чертогах Господа, приглашаемый туда наравне с другими ангелами. Но, может быть, это всего лишь лукавые словеса Искусителя, пытающегося погубить очередную невинную душу? Ведь Сатана -- мастер казуистики. Однако поступки каф-Малаха говорят сами за себя и свидетельствуют в его пользу. Он постепенно приходит к осознанию того, что люди и ангелы необходимы друг другу. Общение с людьми делает Падшего Ангела как бы человечнее. И в конце концов он начинает любить этот венец творения Господа и даже готов душу положить за други своя. Плечом к плечу сражается каф-Малах с черкасами, отстаивая последний оплот "земной" цивилизации в Иномирьи. Олди и Ко создают новое Евангелие, где ключевыми фигурами являются все те же Отец и Сын. "Могу я избавить весь мир от суда с того дня, когда я был сотворен, до нынешнего. А если отец мой со мной -- со дня, когда был сотворен мир, до нынешнего. А если будут товарищи наши с нами, то от дня сотворения мира до конца времен". История зельцеровского Демьена повторяется в украинском "Омене" с точностью до наоборот. Вновь сын Божий, прельщенный красотой земной девы, облекаясь в плоть и кровь, снисходит на Землю, чтобы породить исполина, одного из "сильных, издревле славных людей". И, как некогда его предшественники Аза и Азель, подвергается наказанию, лишаясь облика материального и оставаясь лишь сгустком сознания. Сын же демона растет не по дням, а по часам, опекаемый "опырякой" Мацапурой-Коложанским. Кто может вырасти при таком воспитателе из "чортова сына"? Не иначе, как Антихрист, погубитель мира в огне Армагеддона. Но будущий Денница -- вещь в себе. Он развивается по своим, не известным людям законам. Ему изначально ведомо Добро и Зло. Рубежей для Несущего Свет не существует. Они для него -- лишь тонкие радужные пленочки. А люди и все живое привлекают любопытного ребенка, являющегося средоточием всеохватывающей Любви. Денница жалеет и любит всех: и "доброго дядьку" Мацапуру, и "злую-добрую тетку" Сале, и Несущую Мир Ярину Загаржецку, и крунгов с хронгами, и даже грозных стражей Рубежей, "бабочек" бейт-Малахов. Он решает всех спасти. Но для этого ему нужно "вырасти". Создавая образ каф-Малаха, авторы использовали оригинальный прием, показав его в процессе ученичества. Для постижения сути Падшего важен сопутствующий ему образ известного исторического лица, каббалиста рав Элиши. Налицо парадоксальная ситуация: взрослый дьявол учится, превращаясь из Противоречащего в Вопрошающего и Постигающего, а дьяволенок знает все изначально. Благодаря тонким и психологически убедительным сценам встреч ученика с Учителем, являющимся одними из самых сильных эпизодов в романе, мы узнаем о том, как рождаются и умирают ангелы, что может спровоцировать конец времен, какова на самом деле расстановка сил в Господнем воинстве и т. п. Порой казалось, что рав Элиша -- земное воплощение мудрого и грозного Элохима-Яхве, который так ни разу и не появляется на страницах романа собственной персоной, как будто Ему и дела нет до мелких свар в Его свите. Удачны портретная и речевая характеристики этих героев. Сочинители не впали в соблазн нарисовать очередного Мефистофеля в свитке и шароварах. Их нежить по-своему симпатична. Особенно это можно сказать о Деннице. Несмотря на относительную эпизодичность появления героя на страницах, он дан в динамике. Постепенно из-под типично дьявольских черт проступает то, к чему приходит в финале и его отец: человеческий облик. "Да, мальчишка рос не по дням, а по часам, -- размышляет в книге Сале Кеваль, -- да, его облик стремительно менялся -- но, меняясь, черты лица Денницы становились все более человеческими! Еще недавно темная, едва ли не чешуйчатая кожа теперь смотрелась уже просто смуглой. Длиннющие узкие глаза выглядели теперь скорее раскосыми, обычными, хотя и не потеряли своего завораживающего мерцания. "А ведь вырастет -- от девок отбою не будет!" -- вдруг подумалось Сале". Посредством речевой характеристики Денницы авторам удалось передать психологию ребенка, причем в процессе его развития. Постепенно детский лепет приобретает осмысленное звучание. Среди наивных мыслей появляются глубокие философские обобщения, ставящие в тупик взрослых. Впрочем, далеко не все образы главных героев "Рубежа" равноценны и выписаны так же мастерски, как упомянутые выше. Это и неудивительно. Роман -- очень масштабное и грандиозное сооружение, и не все составляющие его кирпичики несут одинаковую нагрузку. Так, к недостаточно разработанным следует, по нашему мнению, отнести образ странствующего героя Рио. В отличие от его двойника Юдки, он почти не вызывает никакого сочувствия. Этакая сума переметная. Авторы пытаются объяснить его поведение особенностями данной им клятвы, обрекающей Рио на постоянное служение кому-либо, но от этого образ не становится более убедительным. Право же, думалось, что, покончив с миссией парламентера, Рио останется на замковых бастионах, чтобы сражаться вместе со своими друзьями-врагами против войск Сагора. Сложен и прояснен не до конца образ другой представительницы Иномирья -- Проводника Сале Кеваль. Как Рио и Юдка, она одержима идеей мщения. Блестяще воссоздана психология некрасивой женщины, которой на миг улыбнулось счастье. Казалось бы, вот она, долгожданная любовь, а там замужество, материнство... Но безжалостная судьба судила иначе. Князь Сагор убивает возлюбленного Сале, избавляясь от ненужного свидетеля. И Проводник чисто внешне угасает. Ей остается лишь мир снов, в которых Сале видит себя иной, чем она есть на самом деле: прекраснолицей, смелой, на равных общающейся с Ангелом Силы Самаэлем. Какой сгусток нерастраченной энергии, сил и эмоций! Ее тоска пробивается нечасто, импульсами. Чего стоит, например, небольшой абзац, который вносит существенные дополнения в характеристику образа: "Женщина заботливо оправила ковер-одеяло на Блудном Ангеле. "Как на усталом муже", -- мелькнула диковинная мысль. Едва касаясь, тронула ладонью лоб Денницы (холодный! мокрый...) -- и легко сбежала по ступенькам в обширный холл замка, а там и во двор". Заметим, что это уже не Сале Кеваль 1-й части -- бесстрастный ангел мести. Как и все герои романа, она к финалу преображается, становится способной сочувствовать и сострадать людям, что сразу же замечает Несущий Свет, переведя Сале из разряда "злых" в "злые-добрые" тетки. Особую группу в людности "Рубежа" составляют образы, связанные с Украиной. С помощью авторов мы переносимся в яркий и пестрый мир, воспетый И. Котляревским, Г. Квиткой-Основьяненко и Н. Гоголем. Под тенью этих трех выдающихся украинцев и происходят все события книги, касающиеся "земной" цивилизации. Заметим, что здесь таилась определенная опасность. Вступать в соперничество с классиками литературы, из-за спин которых виднеется и силуэт великого Кобзаря с его "Гайдамаками"... Для этого нужна еще какая смелость! Признаемся, что мы не без предубеждения принялись знакомиться с украинскими страницами "Рубежа", опасаясь нарваться либо на очередной пасквиль, либо на очередной панегирик. К счастью, за дело взялись не космополиты или "сальные" (в отличие от квасных) патриоты, а люди по-настоящему любящие свое Отечество. Прошлое Украины воссоздано достаточно точно и выразительно, несмотря на ряд шагов в сторону Альтернативной истории. Чем отличается история Украины в "Рубеже" от общеизвестной? Ну, разве что тем, что в 1709 г. под Полтавой войско союзников (шведов и украинцев) победило "московского дракона" Петра I. И все. Почему бы и нет? Украина просто отстояла ряд своих прав и вольностей. Но, судя по событиям романа, она осталась частью конфедерации с Россией, ведь для получения визы на "зарубежную" поездку герои едут не в гетманскую столицу, а в Петербург. Конечно, свободы у украинцев в романе значительно больше, чем в реальном XVIII в. Они самостоятельно ведут военные действия против Турции. У них действует свое законодательство, а не законы Российской империи. Однако есть здесь и своеволие "диких помещиков", пользующихся слабостью центральной власти для решения своих проблем, и погромы, и охота на ведьм. Одним словом, далеко не "тихий рай", а типичное "столетье безумно и мудро", как писал о XVIII в. Радищев. На наш взгляд, следует быть признательными авторам за второе открытие Украины. Ведь, говоря откровенно, классику сейчас перечитывают все менее и менее охотно. Разве что "проходят" ее в школе. А так, взяв в руки новый добротный фантастический роман, может, кто и исполнится гордости за наших предков. Какими они, однако, были славными людьми, какие славные песни сложили. Сотник Логин Загаржецкий, его дочь Яринка, писарчук Хведир Еноха, есаул Ондрий Шмалько, пушкарь Дмитро Гром -- каждый из этих персонажей выписан живым и запоминающимся. Так и всплывают в памяти строки из "Энеиды" Котляревского: Любов к отчизне где героит, Там сыла вража нэ устоит, Там грудь сыльниша од гармат. Несколько образов стоят в этой группе особняком. Это Иегуда бен-Иосиф и пан Мацапура-Коложанский. Последний является лицом историческим, реально существовавшим. Это типичный украинский Дракула или, точнее, Синяя Борода. В нем заключено сразу несколько характеров: философ-сибарит и чернокнижник, развратник и добрый дядька-пестун, хищный захватчик чужих земель и рачительный хозяин, на защиту которого горой встают подданные. Юдка, наряду с "дьявольской семейкой", герой довольно сложный и противоречивый. С ним связана проблема, которую в свое время так талантливо воплотил В. Гроссман в "Жизни и судьбе". Это проблема геноцида еврейского народа. Семья Иегуды становится жертвой набега гайдамаков на Умань. Авторы рисуют страшную и омерзительную сцену насилия, время от времени всплывающую по ходу повествования перед глазами героя. Читая эти страницы, ловишь себя на крамольной мысли о том, что гайдамаки -- это обыкновенные бандиты, а не народные герои. И вот двенадцатилетний малыш (возраст знаковый для иудейской религиозной философии), ставший свидетелем погрома, просит у Неба последней милости. Он молит сделать его убийцей, не знающим пощады. И, как в истории с Рио, мольба была услышана. С тех пор в Иегуде бен-Иосифе живут два человека: малыш, которому так и не суждено вырасти, и Мститель. Противоречивость образа и заключается в этой двойственности. Как малыш, от которого ожидали в будущем великих свершений, суля сан "наставного рава в самом Кракове", Юдка умен и поэтичен. В нем воплотилась и сплелась воедино мудрость еврейского и украинского народов. Он умеет тонко чувствовать и переживать. Но Мстителю приходится пользоваться всеми приемами, даже запрещенными. И потому зеркальным отражением сцены изуверства гайдамаков Зализняка становится эпизод взятия Юдкой села Гонтов Яр, устроенной им кровавой свадьбы. Все же и Иегуда бен-Иосиф не избежал общей судьбы всех главных героев "Рубежа". В финале он также нарушает Запрет на милосердие по отношению к врагу и избавляется от раздвоения личности. Глубоко символичной становится сцена единения трех нарушителей Запрета: Юдки, Рио и каф-Малаха. "Трое стояли там. Рыжебородый мудрец, стройный воин и чудной бродяга. Спорили о чем-то; руками размахивали. Казалось: вот сейчас взмахнут посильнее и взмоют в ширь небесную, так и не прекратив спора. А ведь взмоют... Пойдут по облакам, лишь обернутся напоследок: ну что же вы? догоняйте!" Финал "Рубежа", как и почти во всех книгах сочинителей, оставляет двойственное впечатление. Не хватает конкретики, четкости, к которой нас приучили авторы массовой литературы и к которой мы привыкли в нашей рациональной и жесткой повседневности. Попросил ли и Денница чего-то у небес, в результате так и не став взрослым? И все, происходящее в "Эпилоге на земле под небом", -- это события "нашей" или уже запредельной (загробной) реальности? Повержены ли в прах равнодушные ко всему бейт-Малахи? Как видим, вопросов много. Однако отвечать на них должен сам читатель. Хочется все же верить, что героям "Рубежа" уготована куда более светлая судьба, чем персонажам дилогии "Нам здесь жить". Уж больно они все симпатичны. Не лишним будет сказать и о чисто внешнем оформлении "Рубежа". Это настоящий полиграфический шедевр, выполненный в лучших традициях элитарных изданий. Уже с суперобложки мы входим в мир романа, знакомясь с его авторами и героями. Заслуживают внимания работы художников П. Борозенца и П. Кудряшова, дизайнера книги А. Нечаева. Пожелаем Книжному клубу "Стихия оЗон" и издательству Terra Fantastica и в дальнейшем радовать нас подобными проектами. Тем же любителям фантастики, которым не посчастливилось стать обладателями этого роскошного и по праву дорогого издания (к сожалению, среди них и пишущий эти строки), остается лишь ждать массового, более дешевого тиража, обещанного авторами к Новому, 2000 году. Поистине, он станет отличным подарком всем читателям, живущим на Рубеже (не в этом ли тайный, скрытый смысл названия романа?) двух тысячелетий. А что же конец света?.. К счастью, он, как и в рецензируемом романе, не состоялся. Черный Игорь Витальевич, доктор филологических наук, август 1999 г. Анатолий Гусев Анатолий Гусев. МЕЖДУ МИФОМ И ЛЕГЕНДОЙ Мы живем в странном мире. В мире, где вчерашний день предсказать порой труднее, чем день завтрашний. В мире, где на газетной полосе сверхскоростные истребители мирно соседствуют со "снимающими сглаз и порчу" магами-целителями с "дипломом международного образца". В мире, где усилиями идеологов и рекламодателей символ и знак обрели самостоятельную жизнь, а то, что они призваны были воплощать -- погребено под грудой позднейших напластований. В мире, в котором миф и реальность так плотно переплелись между собой, что нет никакой возможности определить, где заканчивается одно и начинается другое. Да и нужно ли определять?.. ...Вся творческая биография сэра Генри Лайона Олди от начала до конца связана с мифами и легендами самым непосредственным образом. Начать с собственно происхождения вышеозначенного "сэра"... Первые произведения, подписанные этим непривычно звучащим именем, появились в самое тяжелое для отечественной фантастики последнего десятилетия время, в 1992 году. В первом сборнике харьковской серии "Перекресток. Элитарная фантастика" (прошу отметить название!) вышли две повести Г. Л. Олди: "Живущий в последний раз" и "Витражи Патриархов". Для внимательных читателей, конечно же, эсэнгэшное происхождение "сэра Олди" не осталось тайной надолго. Ну посудите сами, какой англосакс станет так много и густо цитировать отечественную классику и вставлять в текст большие фрагменты прозы Андрея Столярова и поэзии Элмера Ричарда Транка -- замечательной, но, увы, малоизвестной вне ролевой тусовки поэтессы. В 1993 году книжный рынок, перегруженный дурными переводами второсортной англо-американской фантастики, не был готов принять пусть талантливого, но -- вот беда! -- отечественного дебютанта, и у харьковских авторов, поставивших себе целью во что бы то ни стало "пробить" в печать свои произведения, по сути, просто не оставалось иного выхода, кроме как взять англозвучащий псевдоним. Более того, "Олди" оказались в этом смысле отнюдь не одиноки -- можно вспомнить Елизавету Манову из того же Харькова (укрывшуюся под именем Лу Мэн), Елену Хаецкую (она же Мэделайн Симонс), и многих-многих других. И все же целый год -- до выхода очередного сборника серии "Перекресток", в состав которого вошел роман Олди "Сумерки мира" -- для широкой читательской аудитории оставалось загадкой: кто же именно скрывается под этим звонким псевдонимом? В отличие от биографии Г. Л. Олди, в жизни Дмитрия Громова и Олега Ладыженского практически отсутствует интрига, загадка, элемент недоговоренности. Немало усилий к этому приложили сами авторы, с готовностью отвечающие на самые неудобные вопросы в сетевых конференциях, в которых Дмитрий и Олег участвуют с завидной регулярностью. Кажется, у отцов "Генри Лайона" нет никаких "скелетов в шкафу", никаких тщательно скрываемых экзотических хобби и тайных увлечений -- разве можно сегодня назвать "экзотикой" занятия каратэ или работу в театре? В общем, никакой почвы для слухов, сплетен и тонких намеков на толстые обстоятельства -- всего того, что не дает умереть корреспондентам разного рода "желтой прессы". Даже рекламируя новое литературное направление, "философский боевик" (единственным полноценным представителем которого, похоже, сегодня является лишь сам Г. Л. Олди), соавторы вопреки всем традициям не пытались ни ниспровергнуть своих предшественников, ни осмеять идейных противников, ни втоптать в грязь недоброжелтелей. Пожалуй, самая серьезная претензия к Громову и Ладыженскому (а точнее, еще один миф, который очень легко развеять) -- аполитичность Олди, декларированная соавторами где-то в 1995-1996 годах. Увы, для того, чтобы увлекаться реальной политикой текущего дня и каким-то образом отражать это увлечение в своем творчестве, Громов и Ладыженский слишком хорошо понимают людей и слишком любят своих героев. Причем, что самое удивительное, не только "положительных", а всех без исключения. Стоит присмотреться, и становится понятно, что практически у каждого персонажа Олди есть резон совершать те или иные поступки, что никто из героев Громова и Ладыженского не творит зла просто так, от извращенной предрасположенности к пакостям. То, что порою действия одних героев идут во вред другим -- следствие скорее фатального стечения обстоятельств или не менее фатального взаимонепонимания, но вовсе не злого умысла. В книгах Олди попросту некого изобличать как "предателей национальных интересов" или как перекрасившихся приспешников коварной Системы-Голема. А какая "реальная политика" может быть там, где безраздельно господствует релятивизм, и любой поступок оправдан и верен -- с той или иной точки зрения? Даже нечистая сила у Олди по-своему привлекательна и ни в коем случае не злокозненна. Самое забавное, что так оно, в общем-то, и есть: совершая даже самые неблаговидные поступки, каждый из нас держит обычно в голове какие-то вполне разумные оправдания, и нет оснований полагать, что в этом смысле господа политики так уж сильно отличаются от простых смертных. Однако все это вовсе не означает, что Олди совершенно не интересуются взаимоотношениями человека и власти. Напротив -- философский и нравственный аспекты этих отношений глубоко и подробно рассматриваются во многих произведениях авторов -- от повести "Войти в образ", где главный герой силой искусства обретает удивительную власть над умами целых племен, до уникальной в своем роде книги "Я возьму сам", полностью посвященной проблеме "богоданности" власти. Да и небесная канцелярия у Олди не слишком отличается от земных "инстанций". Достойный смертный может без особых помех добиться уважения у богов, стать с ними вровень -- и даже выше, -- а то и попросту войти в пантеон. При этом все этические и нравственные аспекты взаимоотношений человека с властью остаются практически неизменными... x x x Вообще значение мифа, легенды, эпоса в творчестве Олди трудно переоценить. И дело не только и не столько в том, что подавляющее большинство произведений Громова и Ладыженского, написанных за последние пять лет, базируются на образах и сюжетах, пришедших непосредственно из мифологии тех или иных стран. "Герой должен быть один" -- и Древняя Греция, "Мессия очищает диск" -- и средневековый Китай, "Черный Баламут" -- и Индия ведического периода... Эта связь пряма и очевидна. Но куда важнее -- мифологическое восприятие мира, пропитывающее насквозь все без исключения книги Олди. То самое, которое делает их творчество редким и драгоценным явлением не только в отечественной, но и в мировой фантастике, и почти уникальным -- в фэнтези. Итак, для начала условимся, что литература не просто осмысливает и отражает (пусть порой в кривом зеркале) те или иные проявления жизни, как утверждал советский марксизм. Литература и есть жизнь. Ну, а