о ощущать себя здоровым. Одевшись, я крикнул в кабинет доктора: -- Спасибо, доктор! и Вильгельма не пустили. Я был к великому испугу каймакама (градоправителя). Оный дал переводчика, двух телохранителей. Камень был на пирамиде Хеопса, в Коли-зее, был в Афинах. Но не в Венеции. Обмануть Новую Землю? Оттолкнуть прижавшуюся к руке вольную птицу? Тогда и Солнце не обнимет! С хорошим человеком послал камень, заказал сказать: -- Новая Земля! Не довез, возьми!.. Вспомнил случай на базаре в Архангельске. Торговля шла тихо, день не базарный. Две торговки ругались без сердитости, просто не о чем было разговор вести... Одна назвала другу -- барыня! Ох! Обруганная вскочила, она от обиды просто задыхалась! -- Врешь, врешь! Всю жизнь была честной женщиной! Ни одного дня не была барыней!!! Ах! Хотелось поблагодарить торговку. А было это лет пятьдесят с гаком тому назад! У нас бар и чинов не считали людьми (!) У них души нет... СТРАНИЧКИ ИЗ ДНЕВНИКА Я ехал на юг. В Константинополе мне сказали: -- Вы удачно едете. Скоро зацветет миндаль, зацветет алоэ! Миндаль, алоэ! Звучит-то как. Наконец-то я увижу что-то красивое-красивое. Увижу самое прекрасное. Поехал дальше. Увидал. Цветет миндаль. Ну да, цветет. Красиво. Да, очень красиво. Вишни и яблоки тоже красиво цветут, даже лучше на яркой зелени и в голубом небе. Миндаль на фоне белого неба. От мельчайшей пыли, наполняющей -горячий воздух, небо кажется белым. А вот -- алоэ -- молодец! Увидал я этого хулигана за городом. Обломанный палками прохожих, истерзанный, безобразный алоэ расцвел большим огнистым цветком. Как будто хулиган, голый, избитый, остановился у ворот огорода и улыбнулся! Улыбнулся так ярко, так хорошо, что весь стал красивым! -- Молодец, Алоэ! Цвети! Ты хорош и растерзанный! Твой цветок поет, звенит! Какое нам дело до выхоленных цветов, богатых садов! Цвети, выгнанный, оборванный, цвети, обломанный. Стоило ехать на юг, стоило спешить, чтобы видеть, как ты ярко, громко цветешь! В 1907 году, уезжая с Новой Земли, взял камешек и сказал: -- Новая Земля, этот камень брошу в Большой канал в Венеции. Не попал в Венецию. Камень был в Иерусалиме, у Мертвого моря, у прудов Соломона, в Хевроне. В Хеврон Середка сыта -- концы играют, руки машут, ноги пляшут, язык песенки поет. Семь человек -- печка. Горница с улицей не спорница: на улице мороз, в горнице поморозница. Кинь кроху на лес, пойдешь и найдешь. У скупа не у нета. Меня скупым не зовут, а смогу ли напомнить новое? Встретилась старуха, спрашивает: -- Што тебя не видать: ни в сноп, ни в горсть? Спросил старика: -- Што долго не заходил? -- Заделья не было. Пришел помор -- капитан один. -- Что жена не пришла? -- Не выторопилась. Ох, Петр да свет Васильевич! Не возьми в обиду, что поговорки кое-какие и идут кое-как. К слову, к месту бегут, выстраиваются... На поклон легки, на слово скоры, хороводы ведут, словами узор плетут. Только успевай записывай: откуда берут, куда кладут! Так и сказки: сижу пишу. Вдруг радио: ГОВОРИТ МОСКВА! Кто говорит: лучше этого слова и нет. А, знать, пора спать. А бывало и так, что сказка не отпустит! Ежели я в бабкиной юбке с двумя самоварами полетел на Луну? Никакой остановки! Надо долететь, поглядеть и домой воротиться! Часто бывает и так: легко пишется, да не легко печатается. Выкинули "Уйма в город на свадьбу пошла". Нельзя Соборна колокольня взамуж за пожарну каланчу пошла. Возмутились антирелигиозники. Колокола звонят. Выкинули "Летно пиво" -- борьба с алкоголем. А я спиртного и не пью. (Вот как встречу 2000 год -- выпью только виноградного). В Риме я хлестал! За обедом литр! И цена ему была 8 к. Это было недавно -- в 1907 году. Извините, Вы-то не запомнили. Без сказки "Летно пиво" нет пояснения, как девки в гал вылетели! Сказывали небывальщину-послыхальщину: по поднебесью медведь летит. Летят от нас на самолетах в бурые, и белые. Разлетаются по зверинцам. Мнится мне и сказать охота другу неслыхальщину: по поднебесью Землю пашут, снопами машут, на Землю урожай складывают. Петр Васильевич, голубчик. Не думайте, что я того -- заговариваюсь... Нельзя класть запрет мысли. Пусть летит, вьется. Говорят: человек не может придумать, чего не может быть. Если моя баба на радии в гости летала, а это правда, даже в печати обсказано, хотя и с моих слов, а сказано -- значит, правда. Очень захотелось увидать Вас на фото. Это, м. б., и не очень трудно для Вас. Выступал я в доме офицеров. Один полковник в месте, не очень удобном для перехода, подхватил меня заботливо, ласково. Я оглянулся. У детины спина -- хоть рожь молоти! Шарнул, что силы моей было! Полковник обрадовался, жмет руку: -- Спасибо за внимание. На книжке этому милому человеку я написал: -- "За Вашей широкой спиной, за спиной Советской Армии хорошо работникам труда, работникам искусств! " Крепко Вас обнимаю, Петр Васильевич! Не очень протестуйте, мне приятно мысленно Вас обнять. Мой портрет в книжке. Мой рост -- как у Наполеона. В 1812 году мы с ним мерились в Москве. Что я ему сказал, в книжке написано. Ст. Писахов