они только мешают человеку: с ними пока неясно, что делать - при долженствующем вот-вот наступить "коммунистическом будущем". Ведь Чувства - это то, что роднит человека с его первобытными предками. Как считается со времен европейского рационализма, главное в человеке - Разум (и только он заставляет "звучать гордо" само его имя). Человек у Платонова как будто обделен обычным набором отчетливо различимых чувств, основные из которых это - горе, грусть, печаль, сожаление, уныние, обида, гнев, ярость, ревность, зависть, удивление, надежда, радость, счастье, веселье, воодушевление. Набор самих единиц, способных выражать чувства, как бы пересмотрен, "отцензурирован" автором - из него оставлены чувства только самые необходимые, без которых человеку уж никак не обойтись. В этом Платонов действует так же авторитарно, как законодатели литературной фантастики и антиутопий - свифтовского "Гулливера", уэллсовского "Острова доктора Моро", замятинского "Мы", булгаковского "Собачьего сердца" или оруэлловского "Animal farm". Но все же от самих слов - обозначений старого арсенала чувств оказывается не так-то просто избавиться. Поэтому слова, в основном, оставлены те же, что и в обычном языке, но обозначается ими значительно сокращенный, насильственно урезанный инвентарь чувств. То, что герой Платонова в какой-то момент испытывает, обозначается не метафорически, как вообще чувства принято описывать в языке (печаль - печет, иссушает душу, от горя - душа горит, тоска - ее сжимает, гложет, давит, счастье - распирает человека, от увлечения - душа уносится вдаль, воспаряет (ввысь) или же человек - пребывает где-то вне себя, на седьмом небе итп.). У Платонова Чувство зачастую может быть названо просто любым, будто взятым наугад, или "подвернувшимся под руку" словом из общего гнезда, все единицы внутри которого выступают как условные синонимы. (Следовало бы, вообще говоря, в точности выяснить очертания этих диковинных "чувственных" гнезд. Ведь одновременно они могли бы служить терминами специфического платоновского тезауруса - если мы захотим в дальнейшем описать эти гнезда как некую систему ключевых для автора смыслов.) Платоновская скупость-жадность Некими исходными, родовыми и универсальными понятиями платоновского языка Чувств, на мой взгляд, выступают скупость и жадность. Они описывают как бы в чистом виде саму внутреннюю суть человека - область его воли, желаний, страхов и страстей. При этом они могут совершенно лишаться того оттенка порицания, которым сопровождаются в обычном языке. Автор поистине не скупится наделять отсылками к этим "базовым", с его точки зрения, Чувствам любые, в том числе и самые возвышенные помыслы своих героев. Кажется, ни для кого из них ни `быть жадным', ни `проявлять скупость' вовсе не зазорно: это просто открытые, более откровенные, чем обычно, обозначения любых проявлений человеческого сердца, так что повествователю никогда не бывает стыдно в них признаваться. Этим как бы иллюстрируется намеренно (и даже с избытком) материалистический подход к самому предмету - в противоположность старому, как "буржуазному" и "дворянскому", лицемерно пытавшемуся скрыть "истинные" побуждения человека. Так, после починки чевенгурцами сообща крыши над домом болящего человека, Якова Титыча - "все прочие с удовлетворением вздохнули, оттого что теперь на Якова Титыча ничего не просочится и ему можно спокойно болеть: чевенгурцы сразу почувствовали к Якову Титычу скупое отношение, поскольку пришлось латать целую крышу, чтобы он остался цел. # [...] Сегодня они одушевили Якова Титыча, и всем полегчало, все мирно заснули от скупого сочувствия Якову Титычу, как от усталости". Хранимое в душах героев (т.е. всех прочих - именно они призваны вместо расстрелянных буржуев и изгнанных полубуржуев в пустой Чевенгур) скупое отношение к человеку, т.е. в первом приближении, может быть, просто "бережное отношение" - способно давать спокойствие, утешение и радость в платоновском мире, потому что тем самым как бы продлевается целость и гарантируется сохранность дорогого объекта на свете. С одной стороны, "крыша над головой" Якова Титыча обережет его от простуды, но с другой стороны, он сам делается для всех "слишком дорогим" (хотя бы из-за того, что на ремонт его жилища потрачены общие усилия), сознание чего наполняет всех приятной усталостью. А скупое сочувствие очевидно следует понимать еще шире - как сочувствие вообще всему, что проделано в целях сохранения здоровья ближнего или даже - в целях консервации любой полезной энергии в мире. Дефиниция скупости, по Платонову, здесь изменена относительно общеязыковой: огрубляя, можно сказать, что в языке скупость это `нежелание отдавать то, что имеешь' (а жадность может быть соответственно противопоставлена ей как `желание иметь больше, чем имеешь сейчас, или больше, чем имеет кто-то другой', в чем, кстати, жадность соприкасается с понятием зависть). У Платонова же скупость это скорее только `желание сохранить, никак не повредив цельности (и целостности) объекта обладания'. Объект скупого отношения наделяется почти такой же ценностью, какая в обычном мире может быть только у субъекта, и даже порой превышает последнюю! (Сам человек как бы теряет свои границы - или распространяет их до размеров космоса.) Система из "сдерживаний и противовесов" этики современного человека - на мой взгляд, прямо противоположная платоновской - может быть описана как мир тщеславия - например, на текстах Ларошфуко. В отличие и от официально признаваемой, допускаемой нашими нормами приличий, или просто законодательно закрепленной, эта система, по сути, система анти-этики, под формой остроумной максимы-нравоучения вскрывает такие (часто бессознательные) принципы человеческого поведения, о которых принято обыкновенно умалчивать. Но тем лучше они высвечивают нашу реальную этику и ее механизмы - так же как ее же высвечивает, со своей стороны, нереальная этика платоновских героев, полностью лишенных тщеславия. Таким образом определяемая Платоновым скупость становится парадоксальной и как бы подрывает, отрицает самое себя. Ее можно было бы называть не "скупостью", а наоборот, чем-то вроде "великодушия", "щедрости", "бессеребренничества". Из холодного эгоистического свойства скупость оборачивается вдруг теплом заботы и сострадательности к другим. Идеология коммунистической утопии этим как бы побеждает (конечно, на словах) реальную физиологию и психологию. Почти то же самое сочетание (с реабилитацией понятия `скупость') мы встречаем в повести "Котлован": там главный герой Вощев думает об упавшем с дерева листе со скупостью сочувствия. (На заднем плане этой сцены - снова федоровский проект по "воскрешению отцов".) Вот этот отрывок целиком: "Вощев, истомившись размышлением, лег в пыльные, проезжие травы; было жарко, дул дневной ветер и где-то кричали петухи на деревне - все предавалось безответному существованию, один Вощев отделился и молчал. Умерший, палый лист лежал рядом с головою Вощева, его принес ветер с дальнего дерева, и теперь этому листу предстояло смирение в земле. Вощев подобрал отсохший лист и спрятал его в тайное отделение мешка, где он сберегал всякие предметы несчастья и безвестности. "Ты не имел смысла жизни, - со скупостью сочувствия полагал Вощев, - лежи здесь, я узнаю, за что ты жил и погиб. Раз ты никому не нужен и валяешься среди всего мира, то я тебя буду хранить и помнить"." Как понять интересующее нас загадочное сочетание слов "скупость сочувствия"? То есть, по-видимому: а) <бережное, бережливое сочувствие>. Платоновскую скупость можно воспринимать не только как `бережливость', но и как `стыдливость, бедность внешнего проявления', то есть б) <сдерживаемое, упрятанное от чужих глаз, стыдливо скрываемое сочувствие>. У Платонова есть даже и такие сочетания, как скупость счастья и скупость надежды. Вся эта серия его словообразовательных неологизмов построена, очевидно, по образцу языкового выражения скупые мужские слезы (причем как правило употребляющегося с единственным числом, что есть своеобразный диминутив - скупая мужская слеза упала... или: скатилась по...). Привычный отрицательный оценочный компонент "скупости" и здесь скрыт под положительным: мужские слезы предстают как 'сдержанные, немногочисленные, почти незаметные'. Но возможны и иные прочтения. Вот что получается, если наложить кванторы на некоторые части толкования выражения "скупость сочувствия": в) <скупо проявляемое сочувствие к участи именно этого данного листа - как к вполне заурядному чужому горю, которому надо было бы, вообще говоря, соболезновать более явно и действенно> или еще более развернуто: вв) <к упавшему с дерева листу следует относиться с естественным сочувствием, т.е. с сочувствием как к павшему, но при этом скупо, т.е. расчетливо и бережливо отмеряя свое сочувствие, с тем чтобы его хватило на всех страдающих в этом мире. Вообще говоря, обычным является проявлять сочувствие широко, более щедро, нерасчетливо, не задумываясь над тем, хватит ли его на всех в нем нуждающихся, или нет> или, может быть, еще и так: ввв) <желание сохранить, т.е. скопить (как бы приобретя в собственность своей скупостью, но с тем чтобы уберечь от гибели) - хотя бы только для своей памяти, если невозможно сделать это физически, материально и в полном масштабе, для всех без исключения гибнущих предметов в этом мире, - именно этот упавший лист как законченную индивидуальность>. Платоновская мысль доходит почти до пародирования той - изначально федоровской - идеи, от которой отправляется и которой вполне искренне сочувствует. Итак, здесь скупость, как мы видели, есть сложный комплекс из `бережливости и расчетливости', 'памятливости', и `сдержанности и стыдливости'. Еще один пример, с более однозначным контекстом для "скупости": "...Чепурный, скупо заботясь о целости и сохранности советского Чевенгура, считал полезным и тот косвенный факт, что город расположен в ровной скудной степи, небо над Чевенгуром тоже похоже на степь - и нигде не заметно красивых природных сил, отвлекающих людей от коммунизма и от уединенного интереса друг к другу" (Ч). То есть, выражение "скупо заботясь" - это очевидно снова <проявляя бдительность и расчетливость в своей заботе>. А вот пример употребления данного слова одновременно в двух смыслах, с двумя сдвигами значения: "По вечерам Вощев лежал с открытыми глазами и тосковал о будущем, когда все станет общеизвестным и помещенным в скупое чувство счастья" (К). Здесь скупое это, во-первых, 'обеспеченное, рассчитанное заранее' (в) и во-вторых, `сдерживаемое, стыдливо скрываемое от остальных' (б). Дело в том, что на данный момент ни для Вощева, ни для других землекопов на котловане никакого счастья, конечно, еще быть не может, они только тешат себя надеждой и живут мыслями о том, что их деятельность, во всяком случае, его приближает, сохраняет и запасает впрок, на будущее. В этом смысле чувство, которое испытывает Вощев, предаваясь мыслям об "обеспеченном" будущем счастье, и названо скупым, т.е. позволяющим потратить рассчитанное, вычисленное, отмеренное для всякого по справедливости, а не отпускаемое сверх меры счастье, в том числе, и лично на себя. Сочетание слов скупость и обеспеченное счастье с аналогичным смыслом повторяется еще раз, когда колхозный активист с благоговением рассматривает "ручные подписи и печати" на директивах, присылаемых ему из района: "Даже слезы показывались на глазах активиста, когда он любовался четкостью ручных подписей и изображениями земных шаров на штемпелях; ведь весь земной шар, вся его мякоть скоро достанется в четкие, железные руки - неужели он останется без влияния на всемирное тело земли? И со скупостью обеспеченного счастья активист гладил свою истощенную нагрузками грудь" (К). С одной стороны, этот активист вроде бы надеется и верит, что ему в будущем тоже достанется какой-нибудь кусок мякоти: понятно, что счастье представляется ему в какой-то мере `обеспеченным' при `рассчитанности` его распределения (в). Скупость этого счастья говорит о `сдержанности, готовности, если надо, замедлить и отложить на потом момент его вкушения' (вв), которое присуще почти всем платоновским героям. Итак, если напомнить только выявленные деформации значения слова скупость у Платонова, получим: а) бережное отношение, б) сдержанность, стыдливость, неприметность, в) расчетливость, соотнесение ценности данного объекта с ценностью всего остального, находящегося в общей собственности, вв) готовность замедлить и отложить, если надо, на потом момент наслаждения ею, ввв) забота прежде всего о сохранности целостности и индивидуальности объекта - даже превышающая по значению ценность самого субъекта. Наиболее парадоксальным из этого набора переосмыслений представляется последнее. Теперь обратимся к жадности. В одном месте "Чевенгура" сказано, что Дванов работает лопатой "с усердием жадности". Собственно, он вместе с неким Киреем роет канаву для отвода воды из ручья, чтобы в дальнейшем чевенгурцы могли выстроить на этом ручье плотину: "Зато люди будут всегда сыты," - одобряет Дванов сам себя и напарника. Все выглядело бы вполне нормально, если бы говорилось, например: жадно пил / жадно ел / с жадностью схватил деньги итп. - Здесь же у действия `копать/ работать лопатой' возникает как бы некий "наведенный" смысл - `приобретая в результате что-то непосредственно для себя'. При этом жадности приписывается какое-то особое специфическое усердие, характерное, по мнению автора, для всякого проявления жадности, что ли? Это странно, поскольку усердие в каком-то хорошем деле, вполне принято демонстрировать, ну, а жадность, наоборот, полагается всеми способами скрывать. Получается так, что платоновским героям предписывается выставлять напоказ свою жадность. В платоновском мире даже нежность вполне сочетается с жадностью. Так, чевенгурцы не решаются сами выбрать себе жен из доставленных Прокофием женщин, стыдясь даже смотреть на них. Решено, что каждый должен перецеловать всех женщин подряд, чтобы сами собой таким образом выявились симпатии и предпочтения, и вот что происходит: "Дванову досталось первым целовать всех женщин: при поцелуях он открывал рот и зажимал губы каждой женщины меж своими губами с жадностью нежности, а левой рукой он слегка обнимал очередную женщину, чтобы она стояла устойчиво и не отклонялась от него, пока Дванов не перестанет касаться ее" (Ч). Выделенное сочетание употреблено очевидно вместо простого <жадно целовал> или несколько более сложных смыслов: <целовал одновременно и жадно, и с нежностью>. А может быть даже такого: <с какой-то особенной, характерной именно для его нежности жадностью>. Похожее по парадоксальности сочетание и ниже: "Активист наклонился к своим бумагам, прощупывая тщательными глазами все точные тезисы и задания; он с жадностью собственности, без памяти о домашнем счастье строил необходимое будущее, готовя для себя в нем вечность..." (Ч) Нормально было бы услышать, например: <с жадностью до чьей-то чужой собственности>. Может быть, это и хочет сказать Платонов? - Такому прочтению однако противоречит сопровождающий контекст: "без памяти о домашнем счастье"! Платоновская жадность, как и скупость, становится вполне положительным свойством человека (как можно, например, исключительно в положительном смысле "жадно стремиться к знаниям"; Платонов как будто распространяет это частное достижение языка сразу на все остальные контексты жадности). Вот пример совместного употребления интересующих нас слов скупость и жадность: У безногого инвалида Жачева "скупо отверзтые глаза наблюдали посторонний для них мир с жадностью обездоленности, с тоской скопившейся страсти..." (К). Т.е., по-видимому, <только слегка (или еле-еле) открытые глаза смотрели на мир с какой-то особой жадностью, происходящей от обездоленности, которая обусловлена физическими недостатками героя>. Слово скупо сохраняет лишь минимум своего языкового значения, который можно описать как `малость и незначительность проявления', а слово жадность может быть противопоставлено ему как раз как `повышенный интерес к впечатлениям внешнего мира', которые вбирает в себя герой-инвалид через зрение. Вообще говоря, обе эти "элементарные эмоции" человека, скупость и жадность, довольно тесно связаны. Сравним их значения по словарям: жадность - `1) стремление удовлетворить чрезмерное, ненасытное желание чего-л.; 2) скупость, корыстолюбие' (МАС). Стало быть, это желание, превышающее некую норму, может быть, просто большее, чем у других, скупой - '1) чрезмерно, до жадности бережливый, всячески избегающий расходов, трат (о человеке); 2) перен. бедный чем-л., скудный; 3) умеренный в чем-л., сдержанный в проявлении чего-л.' (МАС). Отметим тут нечто вроде неизбежного логического круга в определениях - при том что: бережливый - `1) экономный, расчетливый'; выгода - `1) прибыль, доход, извлекаемый из чего-л.; 2) польза'; корыстолюбие - 'стремление к личной выгоде, к наживе'; корысть - `выгода, польза', нажить - '1) приобрести постепенно, скопить в течение какого-либо времени // получить прибыль, барыш, доход итп.'; обогатиться - `стать богатым, разбогатеть'; расчетливый - `бережливый, экономный'; экономный - `1) бережно расходующий что-л., соблюдающий экономию, перен. скупой, точно рассчитанный; умеренный, сдержанный; 2) требующий умеренных трат, способствующий экономии' (МАС). Т.е. по словарю получается, что жадность в целом это одно из проявлений скупости, а скупость - просто обратная, "отрицательная" сторона бережливости. Как было уже сказано, если извлечь из сравнения этих слов в языке некий дифференциал, то жадный - это `стремящийся как можно больше иметь в своей собственности', а скупой - `не желающий отдавать и расходовать то, что у него уже имеется'. Если же посмотреть на них иначе - как на условные синонимы, то в значения обоих слов должны входить по крайней мере следующие компоненты: 1) `желание обладать ресурсом'; 2) `опасение его исчерпания со стороны других людей с нежеланием их доступа к ресурсу', 3) `возможность не считаться при этом с мнением других, даже сознательно подвергаясь за это общественному осуждению - т.е. ради ценности обладания объектом человек готов нарушить принятые нормы поведения и морали'. Платонов как будто игнорирует эти предписания языка. Платоновская жадность как будто лишена наиболее важных и, собственно, определяющих в наших читательских глазах это понятие - эгоистических, "социально-тщеславных", компонентов (2 и особенно 3). Вместо обычного оттенка осуждения жадность и скупость у него наделяются вполне положительным смыслом. То есть как жадность, так и скупость переосмыслены и из них оказывается выхолощена значительная часть языкового содержания. Если опять же намеренно их противопоставить друг другу (уже в платоновском понимании), то жадность - это скорее желание приобрести, захватив (что-то) в собственность, сделать это предметом обладания (презумпция состоит в том, что данный предмет пока не находится в распоряжении субъекта и всего общества). В то время как скупость - это нежелание тратить, расходовать имущество (собственность, труд, энергию итп.) на что-либо (здесь презумпция в том, что объект уже находится в собственности субъекта и/или общества). Для платоновских героев жадность и скупость предстают в качестве оснований для коллективных человеческих эмоций: первая из них переосмысливается как желание приобрести нечто, не лично для себя, а в общественную собственность, в то время как вторая - как нежелание выпускать также из общеполезной собственности ни один из предметов уже имеющегося, наличного "всеобщего инвентаря". От Ума - к Чувствам О специальном интересе Платонова к теме `ум и чувства' уже писали. В соответствии с представлениями вульгарных материалистов XVIII века, "душа есть только пустой термин, о котором мы не имеем никакого представления и которым мы пользуемся только для того, чтобы обозначить ту часть, которая в нас мыслит, а мыслит в нас именно мозг; и допускать кроме мозга еще душу нет никакой необходимости" Это очень важное, как бы установочное утверждение для Платонова. Одна из важнейших деформаций общепринятых отношений в его мире выражается прежде всего в том, что обе эти душевные способности человека мыслятся намеренно овеществленно, принудительно материально, предстают перед нами в осязаемых образах, через самые простые и грубо-зримые вещи, например: 1. через изменение габаритов, увеличение размеров и причинное "обусловливание" одного через другое: "Козлов от сытости почувствовал радость, и ум его увеличился" (К). Таким образом, Радость можно представить себе, как какое-то тепло или тяжесть, которые расходятся, буквально разливаются по телу вместе с сытостью, а Ум - просто как некое вместилище, буквально - мешок (или даже просто желудок, помещающий в себя пищу); он может содержать и Чувства, как наполняющие и, стало быть, растягивающие его предметы. (Это можно было бы назвать следованием "раблезианской" традицией); 2. или через непосредственный переход Чувства - в Ум (своего рода диалектический скачок, пресловутый переход количества в качество). Вот, по словам Чиклина: "У кого в молодых летах было несчетное чувство, у того потом ум является" (К). Иначе говоря, в молодые годы Чувства как бы начинают распирать собой изнутри вместилище души, а затем на их месте (внутри созданной, "продавленной" таким образом формы) и появляется Ум. Так что выходит, Ум - попросту заместитель пережитых человеком ранее Чувств, нечто вроде материализованной (окаменевшей) памяти о происшедших в жизни событиях, откладывающийся в течение всей жизни опыт, некий механический остаток, просто "сгусток", полученный в результате первоначально неосмысленных, совершаемых под влиянием слепого Чувства, как бы в забытьи, действий. Во всяком случае, Ум выглядит как откровенно вещественное, материальное тело, способное одновременно служить вместилищем - также исключительно плотских - идей, просто обратно замененных, "для простоты дела", на свои денотаты. 3. Ум может быть представлен и как рабочий механизм: "Здесь Вощев решил напрячь свою душу, не жалеть тела на работу ума, с тем, чтобы вскоре вернуться к дому дорожного надзирателя..."(К) Тут для исправной работы этого механизма, Ума (как и всей души), необходимы затраты тела. При этом тратится само "вещество" человека, наподобие того, как идут в печь дрова или уголь в топку паровоза. Ср. точку зрения такого предшественника вульгарного материализма, как Кабанис (1802): "Мозг переваривает в известном смысле впечатления,... он органически производит выделение мысли"(цит. по Челпанов, там же). 4. При этом устройство Ума как механизма, требующего постоянной заботы и управления для поддержания исправной работы, довольно примитивно; его работа зависит прежде всего от сытости человеческого желудка: " - Погоди, - ответил хриповатым, махорочным голосом пригревшийся пешеход. - Я бы сказал тебе, да у меня ум без хлеба не обращается. Раньше были люди, а теперь стали рты. Понял ты мое слово? У Дванова было среди карманного сора немного хлебной мякоти. - Поешь, - отдал он хлеб, - пусть твой ум обращается в живот, а я без тебя узнаю, чего хочу" (Ч). Тут в первом употреблении платоновского словосочетания-неолологизма явственно слышна следующая аллюзия: <как не вращаются зубцы или колесики у двигателя без смазки или без топлива>; во втором же возникают сразу две ассоциации, накладывающиеся друг на друга: а) <ум обращается как бы с просьбой к - животу>; б) <ум сам пре-вращается, преобразуется, "обращается" в живот - т.е., по сути, становится бесполезным механизмом, нахлебником, требующим исключительно питания>. 5. Понимание любой мысли можно представить себе, согласно Платонову, через приобретение, или просто складывание какой-то информации - в Ум, как в копилку: "Вот Михаил глядит все туда и соображает чего-то. Кулаков, дескать, нету, а красный лозунг от этого висит. Вижу, входит что-то в его ум и там останавливается..." (К) Такой Ум предстает как какой-то склад или кладовка, накопитель (в первую очередь, конечно, для зрительной, образной) информации. Сравним с отрывком: " - Складывай в ум, - подтвердил Жеев. - В уме всегда остальцы лежат, а что живое - то тратится, и того в ум не хватает" (Ч). 6. Иной раз сама работа Ума, т.е. размышление, предстает как какой-то физиологический и вовсе малоэстетичный процесс (особенно если человек так ничего и не может придумать). Вот, например, у Кирея от прилива крови - аж закипает в ушах гной: "...Кирей подошел к Чепурному поближе и с тихой совестливостью сообщил: - Товарищ Чепурный, у меня от ума гной из ушей выходит, а дума никак..." (Ч). 7. Значит, в Уме оказывается как бы просто свалка чего-то старого и ненужного: приобретенные до этого знания лежат там "мертвым грузом". Последняя идея, вообще говоря, подкрепляется и вдохновляется такими стереотипными выражениями языка, как: "(чья-то мысль/ идея) остановилась (на чем-то) / засела (у кого-то) в голове / (кто-то) вбил себе в голову / (что-то) взбрело на ум / (какая-то мысль) сверлит мозги" итд. В нормальном состоянии мысли не должны стоять на месте: с одной стороны, в ум должна поступать какая-то информация извне, от органов чувств и от других людей, а с другой стороны, Ум должен сам "выдавать" что-то наружу - человек должен с кем-то делиться своими мнениями или, по крайней мере, для себя как-то формулировать свои мысли, откладывая их в памяти, для возможного дальнейшего использования. 8. Емкость Ума как некоего жесткого вместилища ограничена, поэтому иметь в уме, или держать в уме что-то, по-платоновски, можно только вместо чего-то другого, или в обмен на что-нибудь, предварительно освободив там место (что можно сравнить, вообще говоря, с выкидыванием старых ненужных вещей из кладовки): "Прежде, во время чувственной жизни и видимости счастья, Прушевский посчитал бы надежность грунта менее точно, - теперь же ему хотелось беспрерывно заботиться о предметах и устройствах, чтобы иметь их в своем уме и пустом сердце вместо дружбы и привязанности к людям. Занятие техникой покоя будущего здания обеспечивало Прушевскому равнодушие ясной мысли, близкое к наслаждению..." (К). 9. Основное в работе Ума как подобного примитивного механизма - привычка, или простое рутинное исполнение каких-то ранее усвоенных действий: "Соседний старик хотя и спал, но ум у него работал от старости сквозь сон" (Ч). То есть Ум продолжает работать как бы по привычке, машинально, отдельно и независимо от самого человека. Иногда даже у спящих (а то и у пьяных) работа сознания продолжается - сердце отрабатывает чувства, а ум - "всемирные задачи" (они действуют как чиновники некой внутренней канцелярии): "Сарториус угостил его консервами и водкой. Постепенно они оба смирились от усталости и легли спать не раздетые, при горящем электричестве, и сердце и ум продолжали заглушенно шевелиться в них, спеша отработать в свой срок обыкновенные чувства и всемирные задачи" (СМ). А во фразе из "Ювенильного моря": "Инженер говорил что попало, пробрасывая сквозь ум свою скопившуюся тоску." - очевидна также аналогия с выражением <прикидывать в уме, примеривать, как получится>. По Платонову, Чувства обычно только безвыходно кипят внутри человека, а проходя через (пустое) пространство Ума, они - охлаждаются от своего потока и, кроме того, становятся наблюдаемы как для самого субъекта, так и для других людей - их становится возможно описывать, рефлектируя над ними. 10. Связь друг с другом Чувств и Ума похожа на отношения объекта наблюдения и наблюдающего, т.е., с одной стороны, сам человек, с его Чувствами и душой, а с другой - некий "молчаливый надзиратель", он же "евнух души" - живущий где-то внутри и постоянно следящий за первым. Но, тем не менее, и Ум тоже можно (и должно) чувствовать - наверно как правильную заполненность некоего пространственного вместилища: "Почувствовав полный ум, хотя и не умея еще произнести или выдвинуть в действие его первоначальную силу, Вощев встал на ноги..." (К). Исходные словосочетания языка, намеренно измененные Платоновым и послужившие ему материалом, по-видимому, следующие: сила ума>, <произнести речь>, <почувствовать в себе силы>, <выдвинуть тезис / аргумент / предложение>, <ввести (что-то) в действие>. Вот вывод, который будто следует из этой фразы: первоначально можно только чувствовать (но никак не осознать), что в предназначенном для Ума месте что-то содержится, т.е. что в нем буквально шевелятся какие-то мысли - наподобие попавшихся в сети рыб (когда еще нельзя разобрать, какие они именно). 11. Потому и становится возможным характерное для Платонова особого рода ощущение - "чувство ума" и "чувство сознания", что за работой Ума на самом деле все время нужно приглядывать, основываясь на чем-то вроде интуиции, как надо присматривать, например, за действиями вороватого приказчика. (Может быть, это снова некое пародийное отталкивание, например, от такого выражения, как чувство революционной совести, парадоксально соизмеряющего совесть - чувством.) С другой стороны, как мы уже видели, и наоборот: Умом человек постоянно следит за своими Чувствами. В идеале же (в коммунистической рационалистической утопии), конечно, именно Ум должен руководить всеми чувственными "отправлениями": "Пашкин нечаянно заволновался [после угрозы Жачева, что тот его побъет], но напряжением ума успокоился - он никогда не желал тратить нервность своего тела (К). Так значит Пашкин (это руководящий работник, в отличие от рядовых землекопов) способен владеть своими Чувствами: даже более того, он может приказать себе (своим чувствам) не волноваться. Вот до чего сознательный человек! Еще один характерный платоновский пример критики Чувств со стороны Ума - когда герои "Счастливой Москвы" спорят друг с другом из-за женщины, которую оба любят: " - Зачем же ты бросил ее хромую и одну? - спросил Сарториус. - Ты ведь любил ее. Самбикин чрезвычайно удивился: - Странно, если я буду любить одну женщину в мире, когда их существует миллиард, а среди них есть наверняка еще большая прелесть. Это надо сначала точно выяснить, здесь явное недоразумение человеческого сердца - больше ничего" (СМ). Тут снова всплывают мысли некого равнодушного наблюдателя, или евнуха души (т.е. Сербинова в "Чевенгуре", Прушевского в "Котловане", Сарториуса в "Счастливой Москве" и многих других героев), постоянно сомневающегося в истинности (и оправданности) своих Чувств и больше склонного полагаться на Разум. Все остальное, что нельзя оправдать Умом, предстает для него лишь как недоразумение человеческого сердца, сердечно-чувствительная заунывность или же просто как пустяки. 12. Слишком большой Ум для человека все же обременителен, невыносим (почти цитатный повтор мысли Достоевского) - и от него необходимо избавиться, отрешиться во что бы то ни стало: " - Чиклин, отчего я всегда ум чувствую и никак его не забуду? - удивилась Настя" (К). Постоянно чувствовать, "переносить, терпеть" собственный ум для человека мучительно: это мешает жить (ср. с языковыми выражениями, от которых Платонов, видимо, отталкивался: горькие / неотступные / безутешные мысли, неумолимое сознание чего-то итп.). Самое непереносимое, что только может быть для человека. это внутреннее оцепенение, полная остановка Ума. Вот Чиклин роет могилу для умершей на котловане девочки и на минуту замирает, прислонившись головой к обнаженной глине: "В этих действиях он хотел забыть сейчас свой ум, а ум его неподвижно думал, что Настя умерла" (К). Получить успокоение человек может только лишь расставшись со своим постоянным двойником - Рассудком: "Вощев спустился по крошкам земли в овраг и лег там животом вниз, чтобы уснуть и расстаться с собою. Но для сна нужен был покой ума, доверчивость его к жизни, прощение прожитого горя, а Вощев лежал в сухом напряжении сознательности и не знал - полезен ли он в мире или все без него благополучно обойдется" (К). Платонов использует здесь измененное сочетание вместо имеющихся в языке: <находился в напряжении / напряжение мысли / попытка что-то уразуметь, осознать>, <действовать сознательно / отдавать себе отчет в своих поступках>, <проявлять сознательность>, т.е. `действовать (или говорить) в соответствии с принятыми установлениями о том, что правильно и справедливо' (собственно, это советский штамп), а также <находиться в бессмысленном напряжении / быть в беспамятстве / в бессознательном состоянии>. Слово сухой имеет коннотацию `лишенный чувства, бесчувственный, безжизненный', а здесь употребляется также в значении `бесплодный' (напряжение сознания героя оказывается до сих пор напрасным, пустым). Возможно, для Платонова "напряженное сознание" соотносится также просто с электрическим напряжением, так что всякий размышляющий человек как бы находится и "под напряжением". (Кроме того, понятно, что "сухому" разуму всегда противостоит "влажная" стихия чувства.) 13. Вообще Сознание у Платонова - это, как правило, нечто сухое, холодное и мертвое, действующее исключительно механически, как бы само собой, нисколько не завися от - и не нуждаясь в - человеке, в отличие от Души, главная природа и все проявления которой обязательно горячи и "влажностны" (душа - для него всегда некая жидкость, огонь или газ). Думать постоянно об одном и том же мучительно трудно: для легкости переживания жизни, так сказать, "объект приложения души" должен понемногу меняться, и мысль должна передвигаться по нему или перебегать от одного предмета к другому: мысли не должны "стоять на месте", не следует "переливать из пустого в порожнее" или "толочь воду в ступе", иначе грозит "застой в мыслях". Человеку именно приятно бывает расстаться с собой и со своим сознанием (в забытьи, в опьянении, в бреду, во время обморока или сна, даже в смерти), и ему постоянно хочется утратить контроль над собой, "отдаться на волю волн / предаться сладостным мечтам" итп. Восприятие мысли у героев Платонова происходит как энергетическое или даже вещественное возмещение, в котором идеальное снова представлено через материальное. Время тягостно и непереносимо долго именно в мысли, в Уме оно тянется как вечность или же вообще стоит, в то время как Чувствах оно летит, проносится мгновенно, переживается только как краткий сладостный миг: "...Чепурный положил голову на руки и стал не думать, чтобы скорее прошло ночное время. И время прошло скоро, потому что время - это ум, а не чувство, и потому что Чепурный ничего не думал в уме (Ч). 14. Безраздельно отдано Чувствам бывает именно время сна, Ум же в это время в человеке спит или работает "параллельно" и совершенно независимо от самого человека (ср. с пунктом 9 выше). Бодрствование неизбежно пробуждает Сознание и как бы выгоняет Ум на работу, принуждая его что-то делать с собой, находить употребление: "Не имея исхода для силы своего ума, Сафронов пускал ее в слова и долго их говорил. Опершись головами на руки, иные его слушали, чтоб наполнять этими звуками пустую тоску в голове, иные же однообразно горевали, не слыша слов и живя в своей личной тишине (К). При осмыслении этого отрывка с множеством неправильностей необходимо привлечение таких "правильных" словосочетаний, как <найти выход / пустить свои силы на что-то / отвести душу (в чем-л.) / выпустить пар>, а также <заполнить пустоту / залить (заглушить) тоску>, т.е. главной целью лектора (Сафронова) было - избавить свой Ум от одолевающих его мыслей, а для слушателей - хоть чем-нибудь наполнить голову, изжив этим ту же самую исходную тоску. (Вообще, живя, человек только мучается и терпит. Эта идея, говоря условно, буддистского мировоззрения пронизывает сознание всех героев Платонова.) 15. Ум неофита - это объект приложения сознательных (воспитательных) усилий общества: " - Вот сделай злак из такого лопуха! - сказал Сафронов про урода. - Мы все свое тело выдавливаем для общего здания, а он дает лозунг, что наше состояние - чушь, и нигде нету момента чувства ума!" (К). Тут для осмысления, кажется, существенны следующие сочетания: <выдавливать / выжимать (из кого-либо все) соки>, <момент приложения силы / момент истины>, <сделано без ума / (ни в чем нет) никакого смысла>. То есть человек должен быть готов всем пожертвовать ради общего дела, даже отдать свое тело и жизнь, а Жачев своим поведением утверждает, что все бессмысленно, что даже Ум самих вождей социалистического строительства так и не создает никакого "момента силы" - по-видимому, для того чтобы можно было "стронуть" с места старые человеческие чувства и страсти и привести их к желаемому в результате состоянию, чувственной увлеченности и энтузиазму деятельности на благо всех. 16. Тело у героев Платонова - полигон действий разрушительных Чувств. Душа, именно низменная, животная душа человека (иную герои-материалисты Платонова как будто и не видят) проявляет себя как капризный ребенок - то ей хочется одного, то другого. Это субъект часто совершенно неразумной Воли, основными проявлениями которой и являются Жадность и Скупость! При этом Ум в человеке безволен. Ум - существо возвышенное, бестелесное, но кроме этого и бесчувственное, даже безнравственное! Поистине это только бездеятельный наблюдатель жизни, тень загробного того света, некое всезнающее существо с противоположной, невидимой стороны Луны. Тут очевидно влияние на Платонова Розанова с его отвержение