Оцените этот текст:


----------------------------------------------------------------------------
     OCR: Kai
     Оригинал здесь - http://literature.gothic.ru/
----------------------------------------------------------------------------

     Вот уже некоторое время я вынашивал замысел посетить страны, что доселе
не часто привлекали внимание путешественников, и в 17 году я пустился в путь
в сопровождении друга, коего обозначу  имнем  Огастус  Дарвелл.  Он  был  на
несколько лет меня старше, располагал значительным состоянием  и  происходил
из древнего рода; благодаря незаурядному уму он в равной степени  был  далек
от  того,  чтобы  недооценивать,  либо  чересчур  полагаться  на   помянутые
преимущества. Некие необычные подробности его  биографии  пробудили  во  мне
любопытство, интерес и  даже  известную  долю  почтения  к  этому  человеку,
каковые не смогли притушить ни странности  поведения  ни  время  от  времени
повторяющиеся  приступы  тревожного  состояния,  порою  весьма  похожего  на
умопомешательство. Я делал еще только первые шаги по жизни в которую вступил
довольно рано; и дружба эта завязалась не так  давно;  мы  учились  в  одной
школе, затем в одном университете; но пребывание Дарвелла в тамошних  стенах
завершилось ранее моего; он был глубоко посвящен в то, что называется высщим
светом, в то время как я еще не закончил периода  ученичества.  За  подобным
времяпрепровождением я много слышал о его прошлом  и  настоящем,  и  хотя  в
рассказах  этих  обнаруживалось  немало  противоречивых  несоответствий,  я,
несмотря ни на что, видел: он - человек незаурядный, из тех, что несмотря на
все усилия держаться в тени неизменно привлекают к себе внимание.
     Итак я познакомился с Дарвеллом и попытался завоевать его  дружбу,  что
представлялась недосегаемой; какие бы привязанности не рождались в его  душе
прежде, теперь они словно бы иссякли, а прочие сосредоточились на  одном;  у
меня было достаточно возможностей подметить, сколь  обострены  его  чувства;
ибо хотя Дарвелл умел их сдерживать, совершенно скрыть их не мог; однако  же
он обладал способностью выдавать одну страсть за другую, таким образом,  что
трудно было определить суть обуревающего его чувства; а выражение  его  лица
менялось столь стремительно, хотя и незначительно, что не стоило и  пытаться
установить причины.
     Было очевидно,  что  его  снедает  некое  неутолимое  беспокойство;  но
проистекает ли оно от честолюбия, любви, раскаяния, горя, от одного из  этих
факторов  или  всех,  вместе  взятых,   или   просто   от   меланхолического
темперамента, граничащего с душевным  расстройством,  я  не  смог  выяснить;
обстоятельства,  на  которые  ссылалась  молва  подтвердили  бы   любую   из
этихпричин; но как я уже поминал слухи носили характер столь  противоречивый
и сомнительный, что ни один из фактов  нельзя  было  счесть  достоверным.  В
ореоле тайны, какправило, усматривают некое злое начало, не  знаю,  с  какой
стати; в его случае первое было налицо, хотя  я  затруднился  бы  опредилить
степень второго - и, в отношении Дарвелла, вообще не желал верить в  наличие
зла.
     Мои попытки завязать дружбу были встречены довольно холодно; но  я  был
молод, отступать не привык, и со временем завоевал,  до  известной  степени,
привилегию общаться на повседневные темы и поверять друг другу повседневные,
будничные заботы, - подобная привилегия, порожденная и укрепленная сходством
образа жизни и частыми встречами называется близостью или дружбой, сообразно
представлениям того, кто использует помянутые слова.
     Дарвелл  немало  постранствовал  по  свету;  к  нему  обратился  я   за
свединиями касательно  маршрута  моего  намеченного  путешествия.  Втайне  я
надеялся,  что  мне  удастся  убедить  его  поехать  со  мной;  надежда  эта
казаласьтем более обоснованной, что я подметил в друге смутное беспокойство;
возбуждение, что  охватывало  его  при  разговоре  на  данную  тему,  и  его
кажущиеся безразличие ко всему что его окружало, подкрепляли  мои  упования.
Свое желание я сперва выразил намеком, затем словами; ответ Дарвелла, хотя я
отчасти и ожидал его, доставил мне все удовольствие приятного  сюрприза:  он
согласился.
     Закончив все необходимые приготовления, мы отправились в путь.
     Посетив страны  южной  Европы,  мы  направили  свои  стопы  на  Восток,
согласно намеченному  изначальному  плану;  именно  в  тех  краях  произошло
событие, о котором и пойдет мой рассказ.
     Дарвелл, судя по внешности в юности отличался превосходным здоровьем; с
некоторых пор оно пошатнулось, однако отнюдь  не  в  результате  воздействия
какого-либо известного недуга; он не кашлял и не  страдал  чахоткой,  однако
слабел с каждым днем; привычки его отличались умеренностью,  он  никогда  не
жаловался на усталость, но и неотрицал ее воздействия; тем не менее, со всей
очевидностью силы его таяли; он становился все  более  молчаливым,  его  все
чаще мучали бессонницы, и, наконец, друг мой столь разительно изменился, что
моя тревога  росла  пропорционально  тому,  что  я  почитал  опасностью  ему
угрожавшей.
     По прибытии в Смирну, мы собирались посетить  руины  Эфеса  и  Сардиса;
учитывая плачевное состояние друга, я  попытался  отговорить  его  от  этого
намерения - но напрасно;  Дарвелл  казался  подавленным,  а  в  манерах  его
ощущалась некая мрачная торжественность; все это плохо согласовывалось с его
нетерпением отправиться на предприятие,  каковое  я  почитал  не  более  чем
развлекательной прогулкой, мало подходящей для недужного;  однако  я  больше
ему не противился; и спустя несколько дней  мы  вместе  выехали  в  путь,  в
сопровождении одного только янычара.
     Мы преодолели половину пути к развалинам Эфеса, оставив за спиной более
плодородные окрестности Смирны, и вступили на ту  дикую  и  пустынную  тропу
через болота и ущелья, уводящую к жалким постройкам что до сих пор ютятся  у
поверженных колонн храма Дианы - стены, лишенные  крыш,  обитель  изгнанного
христианства, и не столь древние, но  совершенно  заброшенные  и  разоренные
мечети - когда внезапная, стремительно развивающаяся болезнь моего  спутника
вынудила нас задержаться  на  турецком  кладбище:  только  могильные  плиты,
увенчанные изображением чалмы,  указывали  на  то,  что  жизнь  человеческая
некогда обретала прибежище в этой глуши.
     Единственный встреченный нами караван-сарай остался позади в нескольких
часах езды; в пределах досягаемости не наблюдалось  ни  города  ни  хотя  бы
хижины, и надеяться на лучшее не приходилось; только "город  мертвых"  готов
был  приютить  моего  злосчастного  спутника,  которому,   казалось   вскоре
предстояло стать последним из его обитателей.
     Я огляделся по сторонам, высматривая место, где  бы  я  смог  поудобнее
устроить моего спутника; в отличие от  традиционного  пейзажа  магометанских
кладбищ, кипарисов здесь  росло  немного,  и  те  были  разбросаны  по  всей
местности; надгробия по большей части обвалились и пострадали от времени; на
одном   из   наиболее    крупных,    под    самым    раскидистым    деревом,
Дарвеллрасположился полулежа, с трудом  удерживаясь  в  этом  положении.  Он
попросил воды.
     Я сомневался, что удастся найти источник, и уже  собрался  обреченно  и
неохотно  отправиться  на  поиски,  но  больной  велел  мне   остаться;   и,
обернувшись к Сулейману, нашему янычару,  который  стоял  рядом  и  курил  с
невозмутимым спокойствием, сказал: "Сулейман, верба на  су"  (т.е.  "принеси
воды"), - и весьма  точно  и  подробно  описал  место:  небольшой  верблюжий
колодец в нескольких сотнях ярдах направо.
     Янычар повиновался.
     - Откуда вы узнали? - спросил я у Дарвелла.
     - По нашему  местоположению,  -  ответствовал  он.  -  Вы  должно  быть
заметили, что в этих местах некогда жили люди, следовательно должны  быть  и
родники. Кроме того я бывал здесь раньше.
     - Вы бывали здесь раньше! Какже  так  случилось,  что  вы  ни  разу  не
упомянули об этом при мне? И что вы могли делать в таком  месте,  где  никто
лишней минуты не задержится?
     На этот вопрос я не получил ответа.
     Тем временем Сулейман принес воды оставив лощадей у источника.
     Утолив жажду Дарвелл словно бы ожил ненадолго; и я понадеялся было, что
друг мой сможет продолжать путь или, по крайней мере, возвратился вспять,  и
взялся его уговаривать.
     Дарвелл промолчал - казалось он собирается с силами  чтобы  заговорить.
Он начал:
     Здесь завершается мой путь и моя жизнь; и я приехал сюда умереть, но  у
меня есть просьба, не требование, ибо таковы будут мои последние  слова.  Вы
все исполните?
     - Всенепременно; но надейтесь!
     - У меня не осталось ни  надежд  ни  желаний,  кроме  одного  только  -
сохраните мою смерть в строжайщей тайне.
     - Надеюсь, что случая тому не представится" вы поправитесь и...
     - Молчите! - так суждено; обещайте!
     - Обещаю.
     - Поклянитесь всем, что... - И он произнес клятву великой силы.
     -  В  том  нет  необходимости;  я  исполню  вашу  просьбу,  и  если  вы
сомневаетесь во мне...
     - Иного выхода нет - вы должны поклясться.
     Я принес клятву; это успокоило недужного. Он снял с пальца  перстень  с
печаткой, на которой были начертаны некие ара бские иероглифы и  вручил  его
мне.
     И заговорил снова:
     - В девятый день месяца, ровно в  полдень  (месяц  значения  не  имеет,
главное соблюсти день) бросьте этот перстень в соленые потоки,  впадающие  в
Элевзинский залив; на следующий день в то же самое  время,  отправляйтесь  к
развалинам храма Цереры и подождите там час.
     - Зачем?
     - Увидите.
     - Вы сказали, в девятый день месяца?
     - В девятый.
     Я отметил, что именно сегодня - девятый день месяца; больной  изменился
в лице и умолк.
     Силы его таяли с каждой минутой; тем  временем  на  соседнее  надгробие
опустился аист со змеей в клюве;  казалось  птица  пристально  наблюдает  за
нами, не спеша заглотить добычу.
     Не знаю, что внушило мне мысль прогнать пернатого гостя, но попытка моя
ни к чему не привела; аист описал в воздухе несколько кругов и возвратился в
точности в то же самое место.
     Дарвелл с улыбкой указал на птицу и заговорил, - не знаю, обращался  ли
он ко мне или к самому себе, - но сказал только одно:
     - Все идет хорошо!
     -Что идет хорошо? О чем вы?
     - Неважно; нынче вечером вы должны предать мое сердце земле  -  на  том
самом месте, куда уселась птица. Остальное вам известно.
     Затем он дал мне указания касательно того, как лучше скрыть его смерть.
Договорив, он воскликнул:
     - Вы видите птицу?
     - Разумеется. -И змею, которая извивается у нее в клюве?  -Вне  всякого
сомнения; в том нет ничего необычного; аисты питаются
змеями. Но странно, что птица не заглатывает добычу.
     Дарвелл улыбнулся нездешней улыбкой и слабо изрек:
     - Еще не время!
     При этих словах аист улетел прочь.
     Я проводил птицу глазами, отвернувшись на краткое мгновение  -  за  это
время я едва успел бы  досчитать  до  десяти.  Тело  Дарвелла  вдруг  словно
отяжелело и бессильно навалилось на мои плечи. Я обернулся и взглянул в  его
лицо - мои спутник был мертв!
     Я был потрясен происшедшим. Ошибки быть не  могло  -  спустя  несколько
минут лицо его почернело. Я бы объяснил перемену столь мгновенную  действием
яда, если бы не знал, что у Дарвелла не было возможности вопользоваться ядом
незаметно от меня.
     День клонился к закату, тело разлагалось на глазах,  и  мне  ничего  не
оставалось, как только исполнить  волю  покойного.  При  помощи  янычарского
ятагана и моей собственной сабли мы с Сулейманом вырыли неглубокую могилу на
том самом месте, которое указал нам Дарвелл: земля уже  поглотившая  некоего
магометанина, поддавалась без особого труда.
     Мы выкопали яму настолко большую, насколько позволило  время,  засыпали
сухой землей останки загадочного  существа,  так  недавно  скончавшегося,  а
затем вырезали несколько полосок зеленого дерна там, где землю не  настолько
иссушило солнце, и уложили их на могилу.
     Во власти изумления и горя, плакать я не мог...



Last-modified: Fri, 01 Mar 2002 13:18:42 GMT
Оцените этот текст: