Держать один всю Сьену в крепкой длани. 124 Так он идет и свой несет удел, С тех пор как умер; вот оброк смиренный, Платимый каждым, кто был слишком смел". 127 И я: "Но если дух, в одежде тленной Не каявшийся до исхода лет, Обязан ждать внизу горы блаженной, - 130 Когда о нем молитвы доброй нет, - Пока срок жизни вновь не повторился, То как же этот - миновал запрет?" 133 "Когда он в полной славе находился, - Ответил дух, - то он, без лишних слов, На сьенском Кампо сесть не постыдился, 136 И там, чтоб друга вырвать из оков, В которых тот томился, Карлом взятый, Он каждой жилой был дрожать готов. 139 Мои слова, я знаю, темноваты; И в том, что скоро ты поймешь их сам, Твои соседи будут виноваты. 142 За это он и не остался там". ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ 1 Как вол с волом идет под игом плужным, Я шел близ этой сгорбленной души, Пока считал мой добрый пестун нужным; 4 Но чуть он мне: "Оставь его, спеши; Здесь, чтобы легче подвигалась лодка, Все паруса и весла хороши", 7 Я, как велит свободная походка, Расправил стан и стройность вновь обрел, Хоть мысль, смиряясь, поникала кротко. 10 Я двинулся и радостно пошел Вослед учителю, и путь пологий Обоим нам был явно не тяжел; 13 И он сказал мне: "Посмотри под ноги! Тебе увидеть ложе стоп твоих Полезно, чтоб не чувствовать дороги". 16 Как для того, чтоб не забыли их, Над мертвыми в пол вделанные плиты Являют, кто чем был среди живых, 19 Так что бывают и слезой политы, Когда воспоминание кольнет, Хоть от него лишь добрым нет защиты, 22 Так точно здесь, но лучше тех работ И по искусству много превосходней, Украшен путь, который вкруг идет. 25 Я видел - тот, кто создан благородней, Чем все творенья, молнии быстрей Свергался с неба в бездны преисподней. 28 Я видел, как перуном Бриарей Пронзен с небес, и хладная громада Прижала землю тяжестью своей. 31 Я видел, как Тимбрей, Марс и Паллада, В доспехах, вкруг отца, от страшных тел Гигантов падших не отводят взгляда. 34 Я видел, как Немврод уныло сел И посреди трудов своих напрасных На сеннаарских гордецов глядел. 37 О Ниобея, сколько мук ужасных Таил твой облик, изваяньем став, Меж семерых и семерых безгласных! 40 О царь Саул, на свой же меч упав, Как ты, казалось, обагрял Гелвую, Где больше нет росы, дождя и трав! 43 О дерзкая Арахна, как живую Тебя я видел, полупауком, И ткань раздранной видел роковую! 46 О Ровоам, ты в облике таком Уже не грозен, страхом обуянный И в бегстве колесницею влеком! 49 Являл и дальше камень изваянный, Как мать свою принудил Алкмеон Проклясть убор, ей на погибель данный. 52 Являл, как меч во храме занесен Двумя сынами на Сеннахирима И как, сраженный, там остался он. 55 Являл, как мщенье грозное творимо И Тамириса Киру говорит: "Ты жаждал крови, пей ненасытимо!" 58 Являл, как ассирийский стан бежит, Узнав, что Олоферн простерт, безглавый, А также и останков жалкий вид. 61 Я видел Трою пепелищем славы; О Илион, как страшно здесь творец Являл разгром и смерть твоей державы! 64 Чья кисть повторит или чей свинец, Чаруя разум самый прихотливый, Тех черт и теней дивный образец? 67 Казался мертвый мертв, живые живы; Увидеть явь отчетливей нельзя, Чем то, что попирал я, молчаливый. 70 Кичись же, шествуй, веждами грозя, Потомство Евы, не давая взору, Склонясь, увидеть, как дурна стезя! 73 Уже мы дальше обогнули гору, И солнце дальше унеслось в пути, Чем мой плененный дух считал в ту пору, 76 Как вдруг привыкший надо мной блюсти Сказал: "Вскинь голову! - ко мне взывая. - Так отрешась, уже нельзя идти. 79 Взгляни: подходит ангел, нас встречая; А из прислужниц дня идет назад, Свой отслужив черед, уже шестая. 82 Укрась почтеньем действия и взгляд, Чтоб с нами речь была ему приятна. Такого дня тебе не возвратят!" 85 Меня учил он столь неоднократно Не тратить времени, что без труда И это слово я воспринял внятно. 88 Прекрасный дух, представший нам тогда, Шел в белых ризах, и глаза светили, Как трепетная на заре звезда. 91 С широким взмахом рук и взмахом крылий, "Идите, - он сказал, - ступени тут, И вы теперь взойдете без усилий. 94 На этот зов немногие идут: О род людской, чтобы взлетать рожденный, Тебя к земле и ветерки гнетут!" 97 Он обмахнул у кручи иссеченной Мое чело тем и другим крылом И обещал мне путь незатрудненный. 100 Как если вправо мы на холм идем, Где церковь смотрит на юдоль порядка Над самым Рубаконтовым мостом, 103 И в склоне над площадкою площадка Устроены еще с тех давних лет, Когда блюлась тетрадь и чтилась кадка, - 106 Так здесь к другому кругу тесный след Ведет наверх в почти отвесном скате; Но восходящий стенами задет. 109 Едва туда свернули мы: "Beati Pauperes spiritu", - раздался вдруг Напев неизреченной благодати. 112 О, как несходен доступ в новый круг Здесь и в Аду! Под звуки песнопений Вступают тут, а там - под вопли мук. 115 Я попирал священные ступени, И мне казался легче этот всход, Чем ровный путь, которым идут тени. 118 И я: "Скажи, учитель, что за гнет С меня ниспал? И силы вновь берутся, И тело от ходьбы не устает". 121 И он: "Когда все Р, что остаются На лбу твоем, хотя тусклей и те, Совсем, как это первое, сотрутся, 124 Твои стопы, в стремленье к высоте, Не только поспешат неутомимо, Но будут радоваться быстроте". 127 Тогда, как тот, кому неощутимо Что-либо прицепилось к волосам, Заметя взгляды проходящих мимо, 130 На ощупь проверяет это сам, И шарит, и находит, и руками Свершает недоступное глазам, - 133 Так я, широко поводя перстами, Из врезанных рукою ключаря Всего шесть букв нащупал над бровями; 136 Вождь улыбнулся, на меня смотря. ПЕСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ 1 Мы были на последней из ступеней, Там, где вторично срезан горный склон, Ведущий ввысь стезею очищений; 4 Здесь точно так же кромкой обведен Обрыв горы, и с первой сходна эта, Но только выгиб круче закруглен. 7 Дорога здесь резьбою не одета; Стена откоса и уступ под ней- Сплошного серокаменного цвета. 10 "Ждать для того, чтоб расспросить людей, - Сказал Вергилий, - это путь нескорый, А выбор надо совершить быстрей". 13 Затем, на солнце устремляя взоры, Недвижным стержнем сделал правый бок, А левый повернул вокруг опоры. 16 "О милый свет, средь новых мне дорог К тебе зову, - сказал он. - Помоги нам, Как должно, чтобы здесь ты нам помог. 19 Тепло и день ты льешь земным долинам; И, если нас не иначе ведут, Вождя мы видим лишь в тебе едином". 22 То, что как милю исчисляют тут, Мы там прошли, не ощущая дали, Настолько воля ускоряла труд. 25 А нам навстречу духи пролетали, Хоть слышно, но невидимо для глаз, И всех на вечерю любви сзывали. 28 Так первый голос, где-то возле нас, "Vinum non habent!" - молвил, пролетая, И вновь за нами повторил не раз. 31 И, прежде чем он скрылся, замирая За далью, новый голос: "Я Орест!" - Опять воскликнул, мимо проплывая. 34 Я знал, что мы среди безлюдных мест, Но чуть спросил: "Чья это речь?", как третий: "Врагов любите!" - возгласил окрест. 37 И добрый мой наставник: "Выси эти Бичуют грех завистливых; и вот, Сама любовь свивает вервья плети. 40 Узда должна звучать наоборот; Быть может, на пути к стезе прощенья Тебе до слуха этот звук дойдет. 43 Но устреми сквозь воздух силу зренья, И ты увидишь - люди там сидят, Спиною опираясь о каменья". 46 И я увидел, расширяя взгляд, Людей, одетых в мантии простые; Был цвета камня этот их наряд. 49 Приблизясь, я услышал зов к Марии: "Моли о нас!" Так призван был с мольбой И Михаил, и Петр, и все святые. 52 Навряд ли ходит по земле такой Жестокосердый, кто бы не смутился Тем, что предстало вскоре предо мной; 55 Когда я с ними рядом очутился И видеть мог подробно их дела, Я тяжкой скорбью сквозь глаза излился. 58 Их тело власяница облекла, Они плечом друг друга подпирают, А вместе подпирает всех скала. 61 Так нищие слепцы на хлеб сбирают У церкви, в дни прощения грехов, И друг на друга голову склоняют, 64 Чтоб всякий пожалеть их был готов, Подвигнутый не только звуком слова, Но видом, вопиющим громче слов. 67 И как незримо солнце для слепого, Так и от этих душ, сидящих там, Небесный свет себя замкнул сурово: 70 У всех железной нитью по краям Зашиты веки, как для прирученья Их зашивают диким ястребам. 73 Я не хотел чинить им огорченья, Пройдя невидимым и видя их, И оглянулся, алча наставленья. 76 Вождь понял смысл немых речей моих И так сказал, не требуя вопроса: "Спроси, в словах коротких и живых!" 79 Вергилий шел по выступу откоса Тем краем, где нетрудно, оступясь, Упасть с неогражденного утеса. 82 С другого края, к скалам прислонясь, Сидели тени, и по лицам влага Сквозь страшный шов у них волной лилась. 85 Я начал так, не продолжая шага: "О вы, чей взор увидит свет высот И кто другого не желает блага, 88 Да растворится пенистый налет, Мрачащий вашу совесть, и сияя, Над нею память вновь да потечет! 91 И если есть меж вами мне родная Латинская душа, я был бы рад И мог бы ей быть в помощь, это зная". 94 "У нас одна отчизна - вечный град. Ты разумел - душа, что обитала Пришелицей в Италии, мой брат". 97 Немного дальше эта речь звучала, Чем стали я и мудрый мой певец; В ту сторону подвинувшись сначала, 100 Я меж других увидел, наконец, Того, кто ждал. Как я его заметил? Он поднял подбородок, как слепец. 103 "Дух, - я сказал, - чей жребий станет светел! Откуда ты иль как зовут тебя, Когда ты тот, кто мне сейчас ответил?" 106 И тень: "Из Сьены я и здесь, скорбя, Как эти все, что жизнь свою пятнали, Зову, чтоб Вечный нам явил себя. 109 Не мудрая, хотя меня и звали Сапия, меньше радовалась я Своим удачам, чем чужой печали. 112 Сам посуди, правдива ль речь моя И был ли кто безумен в большей доле, Уже склонясь к закату бытия. 115 Моих сограждан враг теснил у Колле, А я молила нашего Творца О том, что сталось по его же воле. 118 Их одолели, не было бойца, Что б не бежал; я на разгром глядела И радости не ведала конца; 121 Настолько, что, лицо подъемля смело, Вскричала: "Бог теперь не страшен мне!". - Как черный дрозд, чуть только потеплело. 124 У края дней я, в скорбной тишине, Прибегла к богу; но мой долг ужасный Еще на мне бы тяготел вполне, 127 Когда б не вышло так, что сердцем ясный Пьер Петтинайо мне помог, творя, По доброте, молитвы о несчастной. 130 Но кто же ты, который, нам даря Свое вниманье, ходишь, словно зрячий, Как я сужу, и дышишь, говоря?" 133 И я: "Мой взор замкнется не иначе, Чем ваш, но ненадолго, ибо он Кривился редко при чужой удаче. 136 Гораздо большим ужасом смущен Мой дух пред мукой нижнего обрыва; Той ношей я заране пригнетен". 139 "Раз ты там не был, - словно слыша диво, Сказала тень, - кто дал тебе взойти?" И я: "Он здесь и внемлет молчаливо. 142 Еще я жив; лишь волю возвести, Избранная душа, и я земные, Тебе служа, готов топтать пути". 145 "О, - тень в ответ, - слова твои такие, Что, несомненно, богом ты любим; Так помолись иной раз о Сапии. 148 Прошу тебя всем, сердцу дорогим: Быть может, ты пройдешь землей Тосканы, Так обо мне скажи моим родным. 151 В том городе все люди обуяны Любовью к Таламонэ, но успех Обманет их, как поиски Дианы, 154 И адмиралам будет хуже всех". ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 1 Кто это кружит здесь, как странник некий, Хоть смертью он еще не окрылен, И подымает и смыкает веки?" 4 "Не знаю, кто; он кем-то приведен; Спроси, ты ближе; только не сурово, А ласково, чтобы ответил он". 7 Так, наклонясь один к плечу другого, Шептались двое, от меня правей; Потом, подняв лицо, чтоб молвить слово, 10 Один сказал: "Дух, во плоти своей Идущий к небу из земного края, Скажи нам и смущение развей: 13 Откуда ты и кто ты, что такая Тебе награда дивная дана, Редчайшая, чем всякая иная?" 16 И я: "В Тоскане речка есть одна; Сбегая с Фальтероны, вьется смело И сотой милей не утолена. 19 С тех берегов принес я это тело; Сказать мое вам имя - смысла нет, Оно еще не много прозвенело". 22 И вопрошавший: "Если в твой ответ Суждение мое проникнуть властно, Ты говоришь об Арно". А сосед 25 Ему сказал: "Должно быть, не напрасно Названья этой речки он избег, Как будто до того оно ужасно". 28 И тот: "Что думал этот человек, Не ведаю; но по заслугам надо, Чтоб это имя сгинуло навек! 31 Вдоль всей реки, оттуда, где громада Хребта, с которым разлучен Пелор, Едва ль не толще остального ряда, 34 Дотуда, где опять в морской простор Спешит вернуться то, что небо сушит, А реки снова устремляют с гор, 37 Все доброе, как змея, каждый душит; Места ли эти под наитьем зла, Или дурной обычай правду рушит, 40 Но жалкая долина привела Людей к такой утрате их природы, Как если бы Цирцея их пасла. 43 Сперва среди дрянной свиной породы, Что только желудей не жрет пока, Она струит свои скупые воды; 46 Затем к дворняжкам держит путь река, Задорным без какого-либо права, И нос от них воротит свысока. 49 Спадая вниз и ширясь величаво, Уже не псов находит, а волков Проклятая несчастная канава. 52 И, наконец, меж темных омутов, Она к таким лисицам попадает, Что и хитрец пред ними бестолков. 55 К чему молчать? Пусть всякий мне внимает! И этому полезно знать вперед О том, что мне правдивый дух внушает. 58 Я вижу, как племянник твой идет Охотой на волков и как их травит На побережьях этих злобных вод. 61 Живое мясо на продажу ставит; Как старый скот, ведет их на зарез; Возглавит многих и себя бесславит. 64 Сыт кровью, покидает скорбный лес Таким, чтоб он в былой красе и силе Еще тысячелетье не воскрес". 67 Как тот, кому несчастье возвестили, В смятении меняется с лица, Откуда бы невзгоды ни грозили, 70 Так, выслушав пророчество слепца, Второй, я увидал, поник в печали, Когда слова воспринял до конца. 73 Речь этого и вид того рождали Во мне желанье знать, как их зовут; Мои слова как просьба прозвучали. 76 И тот же дух ответил мне и тут: "Ты о себе мне не сказал ни звука, А сам меня зовешь на этот труд! 79 Но раз ты взыскан богом, в чем порука То, что ты здесь, отвечу, не тая. Узнай: я Гвидо, прозванный Дель Дука. 82 Так завистью пылала кровь моя, Что, если было хорошо другому, Ты видел бы, как зеленею я. 85 И вот своих семян я жну солому. О род людской, зачем тебя манит Лишь то, куда нет доступа второму? 88 А вот Риньер, которым знаменит Дом Кальболи, где в нисходящем ряде Никто его достоинств не хранит. 91 И не его лишь кровь теперь в разладе, - Меж По и Рено, морем и горой, - С тем, что служило правде и отраде; 94 В пределах этих порослью густой Теснятся ядовитые растенья, И вырвать их нет силы никакой. 97 Где Лицио, где Гвидо ди Карпенья? Пьер Траверсаро и Манарди где? Увы, романцы, мерзость вырожденья! 100 Болонью Фабро не спасет в беде, И не сыскать Фаэнце Бернардина, Могучий ствол на скромной борозде! 103 Тосканец, слезы льет моя кручина, Когда я Гвидо Прата вспомяну И доблестного Д'Адзо, Уголина; 106 Тиньозо, шумной братьи старшину, И Траверсари, живших в блеске славы, И Анастаджи, громких в старину; 109 Дам, рыцарей, и войны, и забавы, Во имя благородства и любви, Там, где теперь такие злые нравы! 112 О Бреттиноро, больше не живи! Ушел твой славный род, и с ним в опале Все, у кого пылала честь в крови. 115 Нет, к счастью, сыновей в Баньякавале; А Коньо - стыд, и Кастрокаро - стыд, Плодящим графов, хуже, чем вначале. 118 Когда их демон будет в прах зарыт, Не станет сыновей и у Пагани, Но это славы их не обелит. 121 О Уголин де'Фантолин, заране Твой дом себя от поношенья спас: Никто не омрачит его преданий! 124 Но ты иди, тосканец; мне сейчас Милей беседы - дать слезам излиться; Так душу мне измучил мой рассказ!" 127 Мы знали - шаг наш должен доноситься До этих душ; и, раз молчат они, Мы на дорогу можем положиться. 130 И вдруг на нас, когда мы шли одни, Нагрянул голос, мчавшийся вдоль кручи Быстрей перуна в грозовые дни: 133 "Меня убьет, кто встретит!" - и, летучий, Затих вдали, как затихает гром, Прорвавшийся сквозь оболочку тучи. 136 Едва наш слух успел забыть о нем, Раздался новый, словно повторенный Удар грозы, бушующей кругом: 139 "Я тень Аглавры, в камень превращенной!" И я, правей, а не вперед ступив, К наставнику прижался, устрашенный. 142 Уже был воздух снова молчалив. "Вот жесткая узда, - сказал Вергилий, - Чтобы греховный сдерживать порыв. 145 Но вас влечет наживка, без усилий На удочку вас ловит супостат, И проку нет в поводьях и вабиле. 148 Вкруг вас, взывая, небеса кружат, Где все, что зримо, - вечно и прекрасно, А вы на землю устремили взгляд; 151 И вас карает тот, кому все ясно". ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ 1 Какую долю, дневный путь свершая, Когда к исходу близок третий час, Являет сфера, как дитя, живая, 4 Такую долю и теперь как раз Осталось солнцу опуститься косо; Там вечер был, и полночь здесь у нас. 7 Лучи нам били в середину носа, Затем что мы к закатной стороне Держали путь по выступу утеса, 10 Как вдруг я ощутил, что в очи мне Ударил новый блеск, струясь продольно, И удивился этой новизне. 13 Тогда ладони я поднес невольно К моим бровям, держа их козырьком, Чтобы от света не было так больно. 16 Как от воды иль зеркала углом Отходит луч в противном направленье, Причем с паденьем сходствует подъем, 19 И от отвеса, в равном отдаленье, Уклон такой же точно он дает, Что подтверждается при наблюденье, 22 Так мне казалось, что в лицо мне бьет Сиянье отражаемого света, И взор мой сделал быстрый поворот. 25 "Скажи, отец возлюбленный, что это Так неотступно мне в глаза разит, Все надвигаясь?" - я спросил поэта. 28 "Не диво, что тебя еще слепит Семья небес, - сказал он. - К нам, в сиянье, Идет посол - сказать, что путь открыт. 31 Но скоро в тяжком для тебя сверканье Твои глаза отраду обретут, Насколько услаждаться в состоянье". 34 Когда мы подошли: "Ступени тут, - Сказал, ликуя, вестник благодати, - И здесь подъем гораздо меньше крут". 37 Уже мы подымались, и "Bead Misericordes!" пелось нам вослед И "Радуйся, громящий вражьи рати!" 40 Мы шли все выше, я и мой поэт, Совсем одни; и я хотел, шагая, Услышать наставительный ответ; 43 И так ему промолвил, вопрошая: "Что тот слепой романец разумел, О "доступе другим" упоминая?" 46 И вождь: "Познав, какой грозит удел Позарившимся на чужие крохи, Он вас от слез предостеречь хотел. 49 Богатства, вас влекущие, тем плохи, Что, чем вас больше, тем скуднее часть, И зависть мехом раздувает вздохи. 52 А если бы вы устремляли страсть К верховной сфере, беспокойство ваше Должно бы неминуемо отпасть. 55 Ведь там - чем больше говорящих "наше", Тем большей долей каждый наделен, И тем любовь горит светлей и краше". 58 "Теперь я даже меньше утолен, - Ответил я ему, - чем был сначала, И большими сомненьями смущен. 61 Ведь если достоянье общим стало И совладельцев много, почему Они богаче, чем когда их мало?" 64 И он в ответ: "Ты снова дал уму Отвлечься в сторону земного дела И вместо света почерпаешь тьму. 67 Как луч бежит на световое тело, Так нескончаемая благодать Спешит к любви из горнего предела, 70 Даря ей то, что та способна взять; И чем сильнее пыл, в душе зажженный, Тем большей славой ей дано сиять. 73 Чем больше сонм, любовью озаренный, Тем больше в нем благой любви горит, Как в зеркалах взаимно отраженной. 76 Когда моим ответом ты не сыт, То Беатриче все твои томленья, И это и другие, утолит. 79 Стремись быстрей достигнуть исцеленья Пяти рубцов, как истребились два, Изглаженные силой сокрушенья". 82 "Ты мне даруешь..." - начал я едва, Как следующий круг возник пред нами, И жадный взор мой оттеснил слова. 85 И вдруг я словно был восхищен снами, Как если бы восторг меня увлек, И я увидел сборище во храме; 88 И женщина, переступив порог, С заботой материнской говорила: "Зачем ты это сделал нам, сынок? 91 Отцу и мне так беспокойно было Тебя искать!" Так молвила она, И первое видение уплыло. 94 И вот другая, болью пронзена, Которую родит негодованье, Льет токи слез, и речь ее слышна: 97 "Раз ты властитель града, чье названье Среди богов посеяло разлад И где блистает всяческое знанье, 100 Отмсти рукам бесстыдным, Писистрат, Обнявшим нашу дочь!" Но был спокоен К ней обращенный властелином взгляд, 103 И он сказал, нимало не расстроен: "Чего ж тогда достоин наш злодей, Раз тот, кто любит нас, суда достоин?" 106 Потом я видел яростных людей, Которые, столпившись, побивали Камнями юношу, крича: "Бей! Бей!" 109 А тот, давимый гибелью, чем дале, Тем все бессильней поникал к земле, Но очи к небу двери отверзали, 112 И он молил, чтоб грешных в этом зле Господь всевышний гневом не коснулся, И зрелась кротость на его челе. 115 Как только дух мой изнутри вернулся Ко внешней правде в должную чреду, Я от неложных грез моих очнулся. 118 Вождь, увидав, что я себя веду, Как тот, кого внезапно разбудили, Сказал мне: "Что с тобой? Ты как в чаду, 121 Прошел со мною больше полумили, Прикрыв глаза и шатко семеня, Как будто хмель иль сон тебя клонили". 124 И я: "Отец мой, выслушай меня, И я тебе скажу, что мне предстало, Суставы ног моих окостеня". 127 И он: "Хотя бы сто личин скрывало Твои черты, я бы до дна проник В рассудок твой сквозь это покрывало. 130 Тебе был сон, чтоб сердце ни на миг Не отвращало влагу примиренья, Которую предвечный льет родник. 133 Я "Что с тобой?" спросил не от смятенья, Как тот, чьи взоры застилает мрак, Сказал бы рухнувшему без движенья; 136 А я спросил, чтоб укрепить твой шаг: Ленивых надобно будить, а сами Они не расшевелятся никак". 139 Мы шли сквозь вечер, меря даль глазами, Насколько солнце позволяло им, Сиявшее закатными лучами; 142 А нам навстречу - нараставший дым Скоплялся, темный и подобный ночи, И негде было скрыться перед ним; 145 Он чистый воздух нам затмил и очи. ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ 1 Во мраке Ада и в ночи, лишенной Своих планет и слоем облаков Под небом скудным плотно затемненной, 4 Мне взоров не давил такой покров, Как этот дым, который все сгущался, Причем и ворс нещадно был суров. 7 Глаз, не стерпев, невольно закрывался; И спутник мой придвинулся слегка, Чтоб я рукой его плеча касался. 10 И как слепец, держась за вожака, Идет, боясь отстать и опасаясь Ушиба иль смертельного толчка, 13 Так, мглой густой и горькой пробираясь, Я шел и новых не встречал помех, А вождь твердил: "Держись, не отрываясь!" 16 И голоса я слышал, и во всех Была мольба о мире и прощенье Пред агнцем божьим, снявшим с мира грех. 19 Там "Agnus Dei" пелось во вступленье; И речи соблюдались, и напев Одни и те же, в полном единенье. 22 "Учитель, это духи?" - осмелев, Спросил я. Он в ответ: "Мы рядом с ними. Здесь, расторгая, сбрасывают гнев". 25 "А кто же ты, идущий в нашем дыме И вопрошающий про нас, как те, Кто мерит год календами земными?" 28 Так чей-то голос молвил в темноте. "Ответь, - сказал учитель, - и при этом Дознайся, здесь ли выход к высоте". 31 И я: "О ты, что, осиянный светом, Взойдешь к Творцу, ты будешь удивлен, Когда пройдешь со мной, моим ответом". 34 "Пройду, насколько я идти волен; И если дым преградой стал меж нами, Нам связью будет слух", - ответил он. 37 Я начал так: "Повитый пеленами, Срываемыми смертью, вверх иду, Подземными измучен глубинами; 40 И раз угодно божьему суду, Чтоб я увидел горние палаты, Чему давно примера не найду, 43 Скажи мне, кем ты был до дня расплаты И верно ли ведет стезя моя, И твой язык да будет наш вожатый". 46 "Я был ломбардец, Марко звался я; Изведал свет и к доблести стремился, Куда стрела не метит уж ничья. 49 А с правильной дороги ты не сбился". Так он сказал, добавив: "Я прошу, Чтоб обо мне, взойдя, ты помолился". 52 И я: "Твое желанье я свершу; Но у меня сомнение родилось, И я никак его не разрешу. 55 Возникшее, оно усугубилось От слов твоих, мне подтвердивших то, С чем здесь и там оно соединилось. 58 Как ты сказал, теперь уже никто Добра не носит даже и личину: Зло и внутри, и сверху разлито. 61 Но укажи мне, где искать причину: Внизу иль в небесах? Когда пойму, Я и другим поведать не премину". 64 Он издал вздох, замерший в скорбном "У!", И начал так, в своей о нас заботе: "Брат, мир-слепец, и ты сродни ему. 67 Вы для всего причиной признаете Одно лишь небо, словно все дела Оно вершит в своем круговороте. 70 Будь это так, то в вас бы не была Свободной воля, правды бы не стало В награде за добро, в отмщенье зла. 73 Влеченья от небес берут начало, - Не все; но скажем даже - все сполна, - Вам дан же свет, чтоб воля различала 76 Добро и зло, и ежели она Осилит с небом первый бой опасный, То, с доброй пищей, победить должна. 79 Вы лучшей власти, вольные, подвластны И высшей силе, влившей разум в вас; А небеса к нему и непричастны. 82 И если мир шатается сейчас, Причиной - вы, для тех, кто разумеет; Что это так, покажет мой рассказ. 85 Из рук того, кто искони лелеет Ее в себе, рождаясь, как дитя, Душа еще и мыслить не умеет, 88 Резвится, то смеясь, а то грустя, И, радостного мастера созданье, К тому, что манит, тотчас же летя. 91 Ничтожных благ вкусив очарованье, Она бежит к ним, если ей препон Не создают ни вождь, ни обузданье. 94 На то и нужен, как узда, закон; На то и нужен царь, чей взор открыто Хоть к башне Града был бы устремлен. 97 Законы есть, но кто же им защита? Никто; ваш пастырь жвачку хоть жует, Но не раздвоены его копыта; 100 И паства, видя, что вожатый льнет К благам, будящим в ней самой влеченье, Ест, что и он, и лучшего не ждет. 103 Ты видишь, что дурное управленье Виной тому, что мир такой плохой, А не природы вашей извращенье. 106 Рим, давший миру наилучший строй, Имел два солнца, так что видно было, Где божий путь лежит и где мирской. 109 Потом одно другое погасило; Меч слился с посохом, и вышло так, Что это их, конечно, развратило 112 И что взаимный страх у них иссяк. Взгляни на колос, чтоб не сомневаться; По семени распознается злак. 115 В стране, где По и Адиче струятся, Привыкли честь и мужество цвести; В дни Федерика стал уклад ломаться; 118 И что теперь открыты все пути Для тех, кто раньше к людям честной жизни Стыдился бы и близко подойти. 121 Есть, правда, новым летам к укоризне, Три старика, которые досель Томятся жаждой по иной отчизне: 124 Герардо славный; Гвидо да Кастель, "Простой ломбардец", милый и французу; Куррадо да Палаццо. Неужель 127 Не видишь ты, что церковь, взяв обузу Мирских забот, под бременем двух дел Упала в грязь, на срам себе и грузу?" 130 "О Марко мой, я все уразумел, - Сказал я. - Вижу, почему левиты Не получили ничего в удел. 133 Но кто такой Герардо знаменитый, Который в диком веке, ты сказал, Остался миру как пример забытый?" 136 "Ты странно говоришь, - он отвечал. - Ужели ты, в Тоскане обитая,