Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
 © Copyright Александр Юринсон
 Email: jurinson@mail.line.ru
 Home page Александра Юринсона
 Date: 18 Feb 2000
---------------------------------------------------------------





     "Помоги, Господь, эту ночь прожить,
     Я за жизнь боюсь, за твою рабу...
     В Петербурге жить - словно спать в гробу".

     Осип Мандельштам


     Copyright (C) Александр Юринсон, 2000

     Санкт-Петербург 2000




     Ненавижу начало года:
     Леденящая непогода,
     Ветер воет во все четыре
     Стороны в уплощенном мире.
     В январе намекает старость:
     - Новый год! - сколько их осталось...
     Распускаются сопли, слюни,
     И конец всему лишь в июне.
     Но в июне всего - от пуза!
     Солнце цветом как кукуруза,
     Брызги озера, запах луга
     И другие приметы юга.




     Одиночество - это шепот
     Дыр, которые не заштопать,
     Ни заплатой заткнуть их пасти.
     Это просто изнанка страсти,
     Оседающий после взрыва
     Пепел. 'Иначе - перспектива
     Мимолетности, то есть вечность.
     Тень конца и его конечность
     На плече ледяною дланью.
     Утро казни. Одно желанье.
     Ветра свист и мороз по коже,
     На поверхность Луны похожей.




     Вот дом, который построил
     Мой предок, в робе и строем
     Проходивший полжизни, веря
     В человечность дикого зверя.
     Можно выжить в таком жилище
     На воде и остатках пищи
     С тараканьих пиров - но стены!
     Жмут почище любой системы!
     Воздух есть, но утерян запах.
     Жизнь прохожена в тихих сапах.
     Годы прожиты в склепах комнат,
     Но об этом никто не помнит.




     Город. Копоть щекочет бронхи.
     Люди в шкуре его как блохи.
     Каждый словно отлитый в бронзе:
     Спесь, воздвигнутая на угрозе.
     В каждом словно угрюмый демон,
     Слишком злой, чтоб заняться делом,
     И ленивый, чтоб строить козни.
     Люди в городе - только гости
     На чужом пиру. Только угли
     От чужого костра. Как в улье,
     Копошатся, жужжа, и прячут
     В соты краденые удачи.




     Он - кто смотрит на землю с неба -
     Ветра вдул нам и всыпал снега,
     Душу дал им, впустил в наш город:
     Размножайтесь, плодитесь! Скоро
     Станет тесно от них, и взвоет
     Все, что теплое и живое,
     Все, что дышит и морду прячет
     От мороза и ветра. Значит -
     Ты - среди обреченных вмерзнуть
     В лед, растущий стеною грозной -
     Мимо: шаркай, бреди, сутулься
     Без дыхания и без пульса.




     Много глупостей и печалей
     Рука об руку мне встречались,
     Всюду, всюду они поспели,
     Все любимы и все при деле.
     Горе краю, где глупый правит.
     Горше глупым, которых грабят,
     В кошельках и карманах шаря,
     Нагло, тупо опустошая.
     От порога и до порога
     В лабиринте одна дорога.
     Как прокрасться по всем извивам,
     Оставаясь неуязвимым?




     Будет лето - и будет пища.
     А пока только ветер свищет,
     Погоняя метель и мусор.
     Он без запаха, но со вкусом
     Мертвечины. Он дышит в спину.
     Держит хрупкую хворостину,
     Хохоча, погоняет, следом
     Увязавшись. Он только летом
     Прекратится. Он станет мягок.
     Ту же кучу бумажек мятых
     Он заставит плясать - и спляшет
     С ними сам над пустынным пляжем.




     Жить бы там, где весной по шторам
     Словно пальцем проводит штормом
     Ветер с моря или с залива.
     Где пространство водой залито.
     Даже камни там смотрят гордо.
     Воздух сам наполняет горло,
     А обратно выходит кашель
     Пополам со словесной кашей.
     Там сползает волна по рифам.
     Там ни времени нету рифмам,
     Ни пространства - воды ли, суши, -
     Как и уха, которым слушать.




     Ты, признайся, порой мечтала
     Сердце выковать из металла,
     О душе, ледяной, как глыба,
     И о маске с улыбкой, либо -
     Чтоб в крови был язык и губы.
     Чтоб движения были грубы
     И решительны. Чтоб нервозность
     Улетучилась. Чтобы возраст
     Стал лишь функцией тела. Знаком,
     А не цифрой, и чтоб во всяком
     Проявлении был всесильным
     Дух - не сам по себе, а - символ.




     Лето с каждой минутой ближе.
     Там, где след оставляли лыжи,
     И сугроб, словно горб верблюжий,
     Возвышался - остались лужи.
     Это лучшее время года:
     Дни сосулек и ледохода
     По реке беспросветно черной.
     Санта Клаус убрался к черту.
     Ручеек подмывает мостик.
     Пешеходы на грязь наносят
     Слой за слоем следы ботинок,
     Будто здесь отступал противник.




     Это - зеркало. Миллионы
     Взглядов, канувших в бездне сонной,
     Не имеющей дна, без круга
     По поверхности. Это груда
     Незапомненного, но где-то
     Там хранящегося. Вне света
     Его нет - ни холодной грани,
     Ни пространства за ней. Углами
     В него входит жилье и мебель.
     Солнце то ли оттенка меди,
     То ли огенно-рыжей масти
     Отражается в нем - и гаснет.




     Вpемя движется невзиpая
     Ни на что. Вот и нету кpая
     У земли и у неба - это
     Означает, что снова лето.
     Снова будут мелькать над пестpым
     Лугом бабочки. Снова остpым
     Стеблем будет колоть тpавинка.
     Снова в лес уведет тpопинка
     И исчезнет в подлеске. Осень
     Снова станет нескоpым гостем,
     О котоpом не надо помнить,
     Собиpаясь готовить полдник.




     Стал накрученным, вязким, спертым
     Воздух в комнате, словно сверток,
     Словно в кресле одежды ворох,
     Словно вечер, осевший в шторах
     Духотой, превратившей сумрак
     В содержимое сотни сумок
     На пороге, на всякий случай
     Сбившихся испуганной кучей.
     Поприветствуй дачников, дача!
     Стулья дай им, скрипя и плача,
     И посетуй, что стол с уклоном,
     Ибо в прошлом сезоне сломан.




     Пыль на книгах - хоpоший пpизнак.
     Жизнь становится как огpызок,
     Как обpывок или обpезок,
     Как бессмысленный, но довесок.
     Так узнаешь в конце маpшpута,
     Что ценнее всего - минута,
     Вечность, сжатая до момента,
     Как подбpошенная монета.
     Обыгpать невозможно вpемя:
     Замедляясь или быстpея,
     Оно pядом всегда пестpело
     Паутиной дpожащих стpелок.




     Зелень вновь потеснила серость
     Камня, встала или уселась
     В каждой трещинке как в окопе.
     В чайной чашечке стынет кофе.
     Летний город как будто вымер.
     Ветер вымел и ливень вымыл
     Мостовые и сбрызнул соком
     Лип. И воздух вечерний соткан
     Из чего-то, что отболело.
     Муравей эверест колена
     Покоряет, хватая лапкой
     Тонкий волос на коже гладкой.




     Я копил по крупицам опыт
     Незаметный, как тихий шепот,
     Как на солнцем пригретых склонах
     Пробуждение насекомых.
     Было радостно... А вообще-то:
     Всякий труд оказался тщетным,
     Всякий путь бесконечен; словом,
     Каждый день начинаю снова,
     И все так же бреду, ногами
     Загребая песок; на камень
     Наступив, чертыхаюсь глухо -
     И летят слова мимо слуха.




     Лето. Окна раскрыты. Утром
     На весь двор кухонная утварь
     Переговаривается. На выход -
     Жильцы. Вещами напихан
     Портфель у дядьки. Провинциальный
     Двор в столице. Принципиально
     Консервативный он сделал выбор,
     И из пространства как будто выпал.
     Он - полость прошлого в мире, плотно
     Позавтраковшем, уже бесплодном,
     Но похотливом, уже бессмертным,
     Но разлагающимся усердно.




     Как подумаю - все вскипает...
     А меж тем это только память,
     Только зpительный обpаз, только
     След по волнам: пpошла мотоpка,
     Хлопья пены упали, будто
     Снег. Завидуя незабудкам,
     Покачались кувшинки вяло
     И - забыли. И волн не стало.
     Сосны близко к воде стояли.
     Чайки вскpикивали, стонали
     И бpосались с воплем за солнцем,
     Пеpечеpкнутым гоpизонтом.




     Ветер стонет в песке и редких
     Пятернями торчащих ветках,
     Пробираясь в корнях и травах, -
     Побывавший в далеких странах.
     Что ты видел, бродя по свету? -
     Там - листву обдирая с веток,
     Там - швыряя волну на скалы,
     Там - над лугом струясь устало.
     Где ты был (или: где ты не был),
     Бороздя бесконечно небо
     Голубое днем, а ночами
     Вновь такое же, как в Начале.




     Не пытайся хитрить ни в слове,
     Ни в делах, ибо всех изловят
     Там, на выходе, руки скрутят,
     Поднесут раскаленный прутик,
     На мошонку ногой наступят,
     Спросят: "Ну же, какой поступок
     Совесть утром сырым и темным
     Заставлял извиваться стоном?"
     И не спрятаться, ни руками
     Защититься. И так - веками,
     Пока дух твой, лживый и косный,
     Не рассеет по квантам космос.




     Горло с ветром протяжно спелось.
     Как посметь изойти на смелость
     Посоперничать со стихией,
     Прокричать в пустоту стихи ей?
     Горло дышит, хотя и хрипло.
     Худо-бедно исходит рифма
     С каждым вздохом, покуда голос
     Там живет, ротовую полость
     Принимая за норку. К ночи
     Он, сворачиваясь в клубочек,
     Дремлет в связках, в какой-то складке,
     И во сне шевелятся лапки.




     Мы считаем, что мир реален.
     Что составлен он из развалин
     С новостройками, крыс в подвалах
     Тех и этих. Больших и малых
     Ожиданий, надежд и жалоб.
     Из желающий впиться жалом
     И подставить мягкое место.
     Из попыток представить вместо
     Нас - на нас не похожих тварей.
     Каждой дать по такой же паре
     И заставить плясать обоих
     Тенью на выгоревших обоях.




     Море очерчено четко кромкой.
     В тех пределах буянит громко -
     Море звуков, а внешне - голо, -
     Вывернутое наизнанку горло.
     Ветер сутками свищет. Волны
     Камень лижут, как стенки колбы -
     Кислота. На нем - трещин сети,
     Но не ловится рыба - в эти.
     Деревца изогнулись криво.
     Их смутившая перспектива
     Снова в дымке молочно-мутной
     Потеряла себя и утро.




     Прошлое - это гора развалин.
     Память о том, чего мы не знаем.
     Что-то сфальшивленное фальцетом.
     Латынь с неаполитанским акцентом.
     Девушка с именем... нет, не помню.
     Пятый десяток (пока не полный).
     Причисление себя к нашим.
     Смех, больше похожий на кашель.
     Взгляд, скользящий уткнуться в точку,
     Недоступную прочим. Строчку
     Каждую желание видеть
     В необъяснимом словами виде.




     День закончен, хотя не прожит.
     Завершаются крупной дрожью
     Все попытки пошевелиться
     И мерещатся всюду лица.
     То не ад ли? - лежишь, как скован,
     С телом, ватой набитым; с комом
     В горле, или же - с кляпом
     Во рту; с ненавидящим взглядом.
     Дни текут вереницей - мимо.
     Из бездвижности каждый - мина
     С часовым механизмом. Взором
     Провожаю, пока не взорван.




     Только ветер способен слиться
     С морем и продолжать носиться
     Над волнами, пузатый парус
     Наполняя собою. Ярость
     Ветра в том, что он неприкаян,
     Гол, бездомен. Материками
     Не удерживаем. Над морем
     Безголосен. Но с диким воем
     Он просачивается в щели
     Дома в поисках развлечений
     И ложится в ногах, как старый
     Пес от жизни своей усталый.




     Камень стал продолженьем шага.
     Над болотом торчит, как шпага,
     Шпиль с корабликом, пара башен,
     Колоколен и труб. Украшен
     Город саваном листьев пестрых.
     Так, лишенный с рожденья острых
     Тонких линий, плашмя в низине
     Лег, опору найдя в трясине,
     Он лежит и поныне молча,
     Выдыхая тумана клочья,
     Хриплым горлом на море дышит
     С каждым годом слабей и тише.




     Ждать всегда тяжелее, нежель
     Знать: все кончено, - веки смежил
     И поплыл, а куда - неважно,
     Лишь бы было тепло и влажно -
     Значит, тpопики. Где-то pядом
     Pай, но он безнадежно спpятан
     В этих заpослях, и гадюки
     Охpаняют его. И звуки
     Не пpоходят сквозь толщу веток.
     И закат, подтекая светом
     Чеpез загнутый как у чашки
     Кpай земли, угасает в чаще.




     Осень - вpемя подсчета. Вpемя
     Солнца, светящего не гpея
     На остывшую землю. Желтых
     Листьев - ломких, хотя и жестких.
     Ближе к осени (где-то после
     Сеpедины июля) гостьей
     Гpусть подходит к столу под вишней.
     Для нее оставляют лишний
     Стул, столовый пpибоp. Из кpужек
     Поднимается запах, кpужит
     Птицей и, не закончив кpуга,
     Устpемляется в небо к югу.




     Я в отчаяньи - чтобы выжить.
     Чтобы душу до капли выжать.
     Чтобы выбежать прочь из дома -
     Так заела меня истома.
     Тьмы желаний секут, как ливень,
     Мою душу, нежнее лилий,
     Мою плоть, что грубела втуне,
     Выбрав эту дорогу - ту ли?
     Речь уже не идет о жизни.
     Так в фашизме и фетишизме
     Существует один зловещий
     Знак: подмена предмета вещью.




     Вперемежку снежинки, капли...
     Мир прекрасен всегда, не так ли?
     Подниму воротник, шныряя
     Между луж и прохожих. Зря я
     Расчертил этот город косо.
     Больше точек в нем, чем вопросов.
     Больше камня, хотя и сырость
     Снежной кашей в ногах взмесилась.
     Каб не холод - была бы плесень.
     Мир не столько убог и тесен,
     Сколько сделан кривым и плоским
     Тайнами, помещенными в сноски.




     Время всех нас под корень косит,
     Серым лезвием свистнув косо
     По ногам, по рукам, по шее -
     В кучу всех, а затем - в траншею.
     Можно загодя выпить яда.
     Можно просто просить "не надо".
     Можно ржавую саблю из ножен
     Вытащить - ничего не поможет.
     Все проходит легко, как дрема:
     Глядь - и нет ни семьи, ни дома,
     Ни тебя самого, одна лишь
     Мысль, что ты ничего не знаешь.




     С пьяной удалью и pазмахом
     Миp pаскpоен и пеpепахан,
     Дом постpоен затем pазвален.
     Вpемя выpодков и pазвалин.
     Вот стpана со своим наpодом,
     Спотыкавшаяся на pовном
     Месте. Скованная моpозом.
     Существующая под вопpосом.
     Вот эпоха, что не сумела
     Ни pодить, ни казнить Гомеpа,
     Только пела и блядовала
     И бессмеpтье облюбовала.




     Холод, тьма - все сегодня в сборе.
     Зимней ночью любое море
     Станет черным, как клякса между
     Строк. Набившийся под одежду
     Снег не тает, но тело лепит.
     Пляска губ разбивает лепет.
     Пляска слов - хоровод безруких.
     Гимн отчаянья и разрухи.
     Danse macabre. Пируэт в метели.
     Лишний день посреди недели -
     День творения тьмы, в которой
     Тонешь, к смерти своей готовый.




     Все попытки дойти до сути
     Заминаются на распутье -
     На размыслии: дух непрочен
     Перед путаницей и прочим.
     Мысль уводит в иные дали.
     Там, как памятники, в металле
     Воплотились, многоголосы,
     Все ответы на все вопросы.
     В них не мудрость, а только ворох
     Аргументов и брани в спорах,
     Завершившихся криком "бей их!"
     И убийством сторон - обеих.




     Ночь за ночью стуча, как поезд,
     Сердце рвется уйти на поиск
     Тишины, сбивающей с толку,
     За которую можно смолкнуть.
     В пеленующем вечность мраке
     Сердце глухо свои тик-таки
     Отбивает в подушку, славясь
     Тем, что сила в нем - это слабость.
     Ночь за ночью топчась на месте,
     Сердце - духа тупой наместник -
     Раз-два-три! - марширует браво:
     Вправо-влево и влево-вправо.




     Век и короток и несладок.
     Все в итоге придет в упадок,
     Все разрушится и увянет,
     Будет выедено червями,
     Будет выполоскано дождями.
     Все, рабами и их вождями
     Возведенное, рухнет кучей,
     Бесполезной, бесцветной, скучной.
     И о том, как оно стояло
     В дни расцвета, потом слоями
     В землю вкpапленные мощами
     Гробовое хранят молчанье.




     Попирая мороз и сырость,
     Прямо в липком тумане вырос
     Город-мученик, город-призрак,
     Искажающий мир, как призма,
     Преломляющий дух и кости,
     Запускающий мягко когти...
     Отдаешься ему, сгорая,
     А в награду - земля сырая,
     Век, промчавшийся, как и не был.
     Дом, приплюснутый низким небом,
     Блеклый дождь барабанит в кровлю,
     Пока ты истекаешь кровью.




     Мир с годами наполнят твари.
     Он погрязнет в словах, в товаре,
     Резких звуках и ярком свете.
     Попадется в свои же сети.
     Нас со временем станет меньше.
     Нас не станут делить на женщин
     И мужчин, и различий этих
     Мы лишимся - в себе и в детях.
     Звуки с возрастом станут глуше,
     А глаза, западая глубже,
     Будут реже смотреть на то, что
     Вне, вовнутрь обращаясь. Точка.




     Время сделало круг, пустыми
     Шаря зенками по пустыне
     Своего королевства, холод
     Выдувая сквозь куцый хобот
     Пополам с отсыревшим ветром.
     Небо стало прозрачно-светлым,
     А земля костяной и черной.
     Солнце бляшкой почти никчемной
     Проползает по небу с края.
     Коченея и умирая,
     Лист последний шуршит на ветке,
     Бесконечно сухой и ветхий.




     Снова утро и снова будит
     Мысль: опять ничего не будет.
     День как тысячи прочих канет.
     Время ведрами утекает.
     Время падает в бездну с ревом
     Водопада, а жизнь бескровым
     Pуслом тянется по пустыне.
     Это вечером поостыли
     Pаскаленные в полдень камни.
     Все серее и все бескрайней
     То, что раньше звалось талантом.
     И бежит по песку тарантул.








     Все пройдет, но не это. Надписи врут.
     Им важнее внешнее: начертанье,
     Шрифт и кегль. А то, что их сотрут
     С лица листа, только тех, в читальне
     Интересует. Слова пусты.
     Нет - наполнены пустым звуком.
     Сперва раскаленные, после остыв,
     Ни вещью не станут уже, ни поступком.
     Я молился на них. Молюсь и сейчас,
     Пробуждаясь ли, веки ко сну смыкая.
     И толчки крови в висках стучат,
     Будто там работает мастерская.




     У этой эпохи нет названия,
     Очертаний. Слишком аморфна масса.
     На ее знамени - символ незнания.
     Воздействовать на нее - как в масло
     Тыкать ножом. Аккуратно срезаны
     Ребра, углы - торжество граней,
     Сделавших плоским любыми средствами
     Дикий рельеф, громоздящийся ранее.
     Звуки в ее атмосфере тише и
     Медленней движутся от источника
     К уху, и в каждом четверостишии
     Есть многоточие как червоточинка.




     Ветер удваивает расстояния,
     Распыляет звуки и мусор гонит.
     На ветру бессмысленны расставания,
     Потому что чувствуешь себя голым.
     Он лишает запаха, дара речи
     И способности просто думать
     Об отвлеченном; и чем он резче,
     Тем безнадежнее. Если дунуть
     С ним за компанию - тоже станешь
     Частью кочующей в небе массы
     И никогда уже не заставишь
     Душу в полете разбиться насмерть.




     Податься некуда. Так, пройдя
     Материк до края, уткнешься в воду,
     Как старуха сетующую кряхтя
     На болезни, возраст и непогоду.
     Поперек пространству, кривые, как
     Знак вопроса, сосны, и ветер шарит
     В до проплешин вычесанных кустах.
     Солнце висит как елочный шарик.
     Дальше нет дороги. Предел. Привал.
     Можно строить хижину, ладить сети
     И в траве, которую приминал
     Ветер лишь, мечтать обо всем на свете.




     Деревья разбухли зеленью. Из ветвей
     Раздается сварливое "кр-ра",
     Потому что птице сверху видней
     Исчезающее вчера.
     Там в любую погоду шуршит листвой
     Ветер, и зреющие плоды
     Нависают над мостовой,
     Где в серебристой как у плотвы
     Чешуе снуют назад и вперед
     Автомобили, и как проток
     Переходит улицу кто-то вброд,
     Даже не закатав порток.




     Тишина всегда появляется в черном,
     Неважно, заглядывает ли к обреченным
     Или к цветущим. Из-под берета -
     Длинный нос и тонкая сигарета.
     Несмотря на облик, она стерильна,
     Хотя и любит, чтоб было пыльно,
     Книги на полках, на окнах шторы
     И опустевшие коридоры.
     Она селится в комнатах, где кровати
     Скрипом пружин умоляют "Хватит!"
     Присевших на краешек к изголовью
     Тех, что могли бы заняться любовью.




     Наконец-то день как отрезан
     Тучей, несущей грозу и вечер,
     Потрясающей молниями над лесом.
     Резкая смена всегда легче.
     Убегать не хочется. И, подставив
     Прическу под налетающий ветер,
     Можно просто стоять, представив
     Море, нанизанную на вертел
     Мачты шхуну, и волны крутят
     Ее, плюются в лицо и шепчут,
     И капитан принимают грудью
     Судьбу муравья на плывущей щепке.




     За окном обычно совсем не то,
     Что хочется видеть, но от и до
     Раскинулись крылья тысячи крыш,
     И нету голоса крикнуть "кыш".
     Так выглядит осенью голый пляж.
     И так и тянет накинуть плащ,
     Расправив зябко пушистый шарф.
     Такой пейзаж превращает шар
     Земной в бесспорную плоскость, в круг.
     И воздух, переполняя грудь,
     Спешит на волю звенящим "чхи!",
     И с носа стряхивает очки.




     Памяти Бродского

     Серое море как грязная простынь
     Скомканным краем тычется в пристань.
     Волны (пена на них как короста)
     Встали, готовясь идти на приступ.
     Их угнетающе мерная поступь
     Слышится днем, на закате и после.
     Брызги наполнили блестками воздух,
     Чуть затуманенный маревом возле
     Края округлого, там, где так просто
     Небо потрогать; и вовсе не подвиг
     Голосом с пирса рассечь, а не торсом
     Волны, всегда набегавшие по две.

     24 мая 2000 г.




     Хуже изгнания только остаться там,
     Где родился, прятаться по кустам
     От своего хвоста; где сам ты не так высок,
     Как твой рост, потому что прячешь лицо в песок.
     Хуже всего, вставая, видеть одну
     И ту же картину, тот же ландшафт, луну,
     Прячущую в облаках половину лица.
     Начинать новый день с исписанного листа.
     И когда четыре стены упираются в потолок,
     С поднятым вверх лицом, как поплавок
     На волне, не зная покоя, качаться в такт
     Мысли, ползущей среди извилин как танк.




     День слишком краток, чтоб подводить итог.
     Оттого дневники копят в тебе труху
     Событий. Всякий дневник - едок
     Времени, вытянутого в строку,
     Но не в струну: звук переходит грань
     Слышимого, и напрасный труд -
     Раз за разом пытаться переиграть
     Самого себя. Останется труп,
     Если вычесть из человека то,
     Что он называет своей судьбой,
     И никто на свете - ни здесь, ни на том -
     Не возьмется быть такому судьей.




     День начинается с пустяка,
     Разросшегося до катастрофы, вроде
     Будильника, выступившего в роли
     Мухи, отскакивающей от стекла.
     Затем пробуждение. Свет, едва
     Ощупав сетчатку, растекается по квартире.
     Ты тянешь время, как пешка, на Е-4
     Сменить не желающая тепленькое Е-2.
     Потом сточные трубы пьют воду с лица,
     Опухшего за ночь как спелая слива.
     Новый день встречает тебя брезгливо,
     Как тупик - беглеца.




     В душном воздухе лета запах зимы
     Едва уловимый - может быть, от стены,
     От серой кирпичной кладки, от лестницы, в чей пролет
     Если уронишь взгляд - никто не подберет.
     Запах зимы гнездится в ветвях, пока
     Зеленых; в небе, где облака цвета потолка
     Либо на голубом самолет оставляет след
     Движения в пустоте, и не нужен свет.
     Да скоро его и не будет. Вернее, будет, но
     Недостаточно, чтобы, утром взглянув в окно,
     Увидеть что-то кроме бесцветных глыб
     Зимы, поджавшей в термометре ртутный клык.




     Город, избавившийся от улиц.
     Битый кирпич: остатки, останки
     Строительства. Море уже не устриц
     Выбрасывает, но консервные банки.
     Так выглядит берег. А в перспективе -
     Будущее, с лихим бесстыдством
     Обнажающее при каждом отливе
     Свое прошлое, приглашая пуститься
     В изыскания. Злата, злака
     Не откопаешь в толще холодного
     Сырого песка, где кончается свалка
     И начинается археология.




     Каждый шаг это прежде всего стук
     Каблука об асфальт и только потом
     Перемещенье тебя из "тут" -
     "Туда". С таким же звуком патрон
     Входит в патронник. У пули путь
     Длинней, но короче во времени. Цель
     С ее точки зрения - только пункт
     Назначенья. Молись, что остался цел.
     Почаще взглядывай на часы,
     Сверяя с тиканьем каждый шаг:
     Когда шаги чересчур часты,
     Значит ноги твои спешат.




     У ломаной линии есть свое
     Правило построенья. Куски прямых
     Не просто отрезки, скорее - сырье,
     И их прямота при них.
     Из ломаных линий люди строят дома,
     Что раскрыто идущим на слом жильем.
     В конце ломаной линии сходишь с ума
     Либо в мир иной попадаешь живьем.
     И вся геометрия заломом рук
     Провожает того, кто туда, где ни зги,
     По кривой уходит - семь верст не крюк -
     Повторяя каждый ее изгиб.




     В духоте июля асфальт, дымясь
     Испареньями гроз, выцветает на солнце,
     Как бумага, написанному дивясь,
     Как готовящиеся к осени сосны.
     И песок пробирается мимо ползком
     Вдоль стены, змеей в иероглифах трещин.
     И белье во дворе носовым платком
     Раздувается и трепещет.
     И солнце, забравшееся в зенит,
     Так раскаляет камень, что здание
     Всеми четырьмя стенами звенит,
     Как комар, вылетающий на задание.




     Слишком уж устремляется в небо
     Город плоский, как блюдо,
     Где прошедшее время "не был"
     Равносильно - "не буду".
     Где, сбиваясь со слога, речью
     Вводят в прострацию, в невесомость
     Камень, вставший вдоль русла речки,
     Охраняя ее бессонность.
     Так рождается неподвижность.
     Тишина, входящая в уши
     Раскаленной иглой. Слишком книжным
     Стал для ближнего ужас.




     События тесно наполнили память.
     Пройденный путь переходит в опыт.
     Снег начинает чернеть и таять:
     Полоз пора заменить на обод.
     Время скольжения в прошлом. Время
     Вообще явление прошлого, чем-то
     Приятное, но как правило вредное
     Телу, вошедшему в возраст качения -
     Качения под гору! - Это не старость
     Тела, но вроде отсутствия денег:
     Смерть души, которая как ни старалась,
     Почти ничего не успела сделать.




     Входная дверь, ожидая ключа,
     Доступна только грубому взлому.
     Лампа глуха к человечьему слову
     И не попросит тебя "включай!"
     Постой в темноте, вдыхая пыль
     Прихожей, сукна на вешалках, тапок.
     Она образует потом осадок
     В чаше, которую ты испил.
     Так возвращаешься в дом, когда
     Болен, зол, устал. От озноба
     Выпей чаю, возьми на колени кота
     И гладь, пока не заснете оба.




     Вечер в краю болот. Комариный
     Хор заводит песню о крови.
     При жизни не ставшая балериной,
     Душа вселяется в насекомое. Кровли
     Дачных строений висят как флаги
     В безветрии. Сорняки потоптали грядки.
     Ночь наступает на левом фланге.
     Время, бегущее в беспорядке
     С поля боя, бросает свои трофеи.
     Сыростью густо пахнуло от речки.
     Хрип, поднимаясь со дна трахеи,
     Не имеет ничего общего с речью.




     Нераскрашенный городской ландшафт,
     Не имеющий перспективы, то есть
     Пространства сделать еще один шаг,
     Предварительно в колонну не строясь -
     Так в себя вбирает реальность холст,
     Проецируя панораму в плоскость.
     Так собака гоняет собственный хвост.
     Так зрительный образ рождает плотность
     Материала, но габарит
     Входит только в зрачок, но не
     В иной проем. Так говорит
     То, что внутри, с тем, что вовне.




     Вещи оставляют после себя слова,
     А при жизни - пыль производят и копят.
     Сила слова обычно настолько слаба,
     Что лишь оседает в ушах, как копоть.
     Это, по-видимому, и есть речь
     Овеществленная, и как любая
     Материя, может ветшать, стареть.
     Из пустого в порожнее переливая,
     Не увеличишь объем, и вкус
     Не улучшится, но наконец немое
     Мычание выплеснется, как в куст
     Из ведра кухаркой помои.




     У времени нету любимых мест -
     Имей оно тело, было б пернато, -
     Есть пространство, которое оно ест,
     Но пространству только того и надо.
     Есть две точки, которые между собой
     Не связаны ни школьной задачей
     О двух поездах, ни голосовой
     Связкой, а только водой стоячей
     Океана, в который мясной гранит
     Опуская грузную тушу по пояс,
     В ледяной утробе немо хранит
     От людей о своем рождении повесть.




     Империя рушится. Прежде всего - дома
     Превращаются в скалы красного кирпича,
     Пустыми пастями окон молча крича.
     Лишившись жильцов, здание сходит с ума.
     На останках мебели копится мертвая пыль -
     Сухая, как прах. Это о тех, кто был
     Здесь - воспоминания. Это то, что потом,
     После нас остается - а отнюдь не потоп.
     Двор, провожавший тебя когда-то бельем,
     Трепещущим на веревках, порос быльем.
     И случайные письма с пометками "адресат
     Выбыл" спешат отсюда назад.




     Знак препинания - та самая точка опоры,
     Упершись в которую, сдвинешь если не горы,
     То самое себя с мертвой точки. Движение -
     Способ существования части по отношению
     К целому. В нем себя проявляет время.
     Движение - это преодоление силы трения.
     Инертность, преобразуемая в энергию,
     Будь то трагедия, пародия или элегия.
     Все, что больше нуля, по сути - остаток:
     Вначале было не слово, а точки, так как
     Строки истории читают справа налево,
     Как бы они ни звучали при том нелепо.




     Все мы выродки новой эры.
     Нет у нас ни богов, ни веры,
     Только культ располневшей туши,
     Татью вкравшийся в наши души.
     Мы - венец (даром что уроды)
     Побежденной нами природы,
     Пригвожденной затем для смеха
     К карусели нашего века.
     Мы прошли сквозь огонь и воду,
     Чтобы Господу Богу "вот он!"
     Ткнуть в лицо - чтоб самим проверить
     То, во что не смогли поверить.




     С годами приходит мудрость, то есть
     Перо бежит само по себе
     Поперек листа бумаги, как поезд
     Через поле, вымершее к зиме.
     Но каракули все труднее
     Разбирать самому. Из букв
     Выстраивается толпа, а над нею -
     Тишина, иначе - бесцветный звук.
     Отмечая N-ый день рождения,
     Подходишь к зеркалу, как к пруду,
     И смотришь на свое отражение,
     Шевеля губами: "приду... приду..."




     Остановись, мгновенье, хотя б на исходе века.
     Магия цифр сигналит времени веком.
     Но ноль только тем отличается от единицы,
     Чем молодой человек от девицы.
     Новый век делает жест: входите!
     Не обращайте внимания, что в халате.
     Делайте что хотите и где хотите
     С кем хотите, пока не решите - хватит.
     Время - вода, в которую дважды не вступишь,
     Но которую можно толочь в ступе,
     Не обращая внимания на счетчик
     И как морщины теснят маков цвет со щечек.




     Забава всегда превращается в крест.
     Свойство любой материи - треск:
     Крик о помощи под ножом.
     Человек в стихе обнажен.
     Он приходит туда со всем
     Скарбом. Он твой новый сосед
     В коммуналке поэзии с одной плитой
     На двоих. Он же - будущий понятой
     На обыске у тебя в углу.
     Он играет с куклами на полу
     И одной втыкает булавку в гортань,
     А твой язык не может велеть "перестань!"




     Жизнь - это движение, смерть -
     Перемещение. Каждый час
     Выжимает по капле из сумерек свет.
     Человек не сам по себе, но часть
     Человечества. Этот каприз богов -
     Преступление против личности. Шаг
     К диктатуре нелюдей без погон.
     Легче приспособиться не дышать,
     Обозначив победу своей души
     Над чуждой материей. Слова над
     Повествованием. И как ни пиши,
     Получается резче, чем если б мат.




     Человек отличается от предмета
     Температурой. Особенно это
     Ощущаешь осенью среди голых
     Деревьев - без листьев, но не без иголок.
     Время подобно стальному рельсу,
     Возле которого не согреться,
     Который сам по себе бездвижен,
     Но служит движению. Время ближе
     Духу по сути, тогда как тело
     С его теплом по закону термо-
     Динамики бьется в осаде -
     В сосуде - выпадая в осадок.




     Паутинки свиваются ветром в жгут.
     Когда на садовых участках жгут
     Мусор, курильница так чадит,
     Что даже дьявол не пощадит.
     В огороде вызрела бузина.
     А ведь есть на земле края, где зима
     Не страшней нашей осени, не страшней
     Того, что у нас перед ней.
     Но оттуда, где вода вне льда
     Не существует, уже сюда
     Отправился Дед Мороз с мешком,
     Посыпая перед собой снежком.




     Мир становится сырым и бурым -
     Осень. Царство архитектуры
     Расставляет на плоском свои фигуры -
     Все больше геометрические. Рядом
     С ними, назвавшимися NN-градом,
     Человек ощущает себя экспонатом.
     Тем более - перед громадой века,
     Чей конец, не совпавший с концом света,
     Раскачивается, как осенняя ветка,
     И исчезает в своем змеином
     Логове, проползая мимо
     Стрелок, стоящих по стойке смирно.




     Температура падает, барометр тоже.
     Ветер гладит гниющее стоя сено.
     Солнечный взгляд уже не бодрящ, а тошен,
     Оттого, что оно смотрит на север.
     Хорошо тебе, осень, в своей тарелке
     Остывать баландой из прелых листьев,
     Разводить по дорогам кисельные реки
     И из хлябей небесных литься.
     От унылой поры, сводящей очи, до марта
     С его рядами сосулек в оскал акулий
     Выстраивающихся - дальше, нежель до Марса,
     Тлеющего между звезд, как в темноте окурок.




     Человек есть то, что он написал,
     Потому как ставший добычей недр
     Каждый атом будет всосен в пейзаж.
     Человек, которого уже нет,
     Не докажет, что был, не найдя слова
     Описать в двух ракурсах свою суть,
     Словно вещь, которую он сломал,
     Не умея пользоваться. На суд
     Человек идет бесправен и нем,
     Держа руки за спину, а язык
     За зубами, как разболевшийся нерв,
     Который невысказанное язвит.




     В ноябре пейзажи пестрят домами.
     Горизонт, лежащий ничком в тумане,
     Не разглядеть за спиной построек,
     Не говоря уже - не потрогать.
     Тучи волочат рыхлые туши
     Против движения птиц. Солнце,
     Сверкнув голой коленкой, тут же
     Одергивает подол. Сосны,
     Стоящие строем между краем неба
     И краем земли, презирая холод,
     Ловят пепел первого снега
     На темно зеленый мех иголок.




     Осенью воздух похож на воду в стакане -
     Родственницу той, которую треплет циклон,
     Или той, которая без конца стекает
     По стеклу и предметам, которые за стеклом.
     Готовым срастись с морем причалам
     Снится парус, на крайний случай - корма.
     Руки, соскучившиеся по перчаткам,
     Норовят забиться поглубже в карман.
     Скоро вся эта роскошь сгниет и сгинет
     Туда, откуда явилась - в прах.
     Как снова сказал бы знаменитый киник:
     "Не заслоняй мне солнце". И был бы прав.




     Не имеет значения, в какое время года
     На улицах какого города какой говор
     Стоит в ушах, какие фигуры и лица
     Вокруг: все равно с ними не слиться.
     Сиди-ка дома. Мир чересчур тесен.
     Когда говорят пушки, не мясом, но тестом
     Станешь; и вся от тебя польза -
     Спечься. Но ты ничего не бойся:
     Скоро придет затишье. И тогда, сжимая
     Голову, ты поймешь, что живая
     По сравнению с мертвой - уже удача,
     Даже если все остальное утрачено.




     Не имеет значения кем я был
     И в каком из мест (точнее предместий)
     Коротал свой век: я и сам забыл
     Язык, составленный из приветствий
     И брани: то, что выходит из
     Гортани, падает камнем вниз
     На без того каменистый грунт.
     Там слова и законы природы врут.
     Земля, которая недодала
     Тепла, притягивает тела
     Сильнее, стремясь с собою смешать.
     От нее _ никуда не сбежать.




     Север погружается в долгий вечер -
     Более вечный, чем больше градус
     Широты. Принявшее форму вещи,
     Чье содержание - голый радиус,
     Время замерло. Фонарные тени
     Неподвижностью или болтанкой маятника -
     Тому подтверждение. Где-то в теле
     Завелась простуда. Математика,
     Это то, что, в отличие от географии,
     Объясняют не водя по бумаге пальцем.
     Ночью нет никакой демократии,
     А только хриплый окрик "Попался!"




     Небо нагоняет тоску. Солнце
     Уже не имеет влиянья на социум,
     Слишком скупо отмерив сутки.
     Человеческие поступки
     Все менее поддаются логике:
     Вместо того, чтобы спать в берлоге,
     Индивид продолжает обычный образ
     Существования. Но область
     Интересов его заужена:
     Что купить и скушать за ужином;
     Не расшнуровывая ботинок
     Упасть, забыв завести будильник.




     Жизнь не стоит того, чтобы быть вечной.
     В этом смысле больше выиграли вещи.
     Но не надо завидовать им: ведь тело -
     Та же вещь, пылящаяся без дела.
     Проведи рукой, например, по сиденью
     Стула. Представь, каково растению
     Стать доской, твоему седалищу
     Послужившей опорой давеча.
     Время - способ познать пространство.
     Не освоить, но постараться
     Распластаться, как хищник в зарослях,
     Живущий для страсти, а не для старости.




     Вечер мерцает латунным льдом
     На асфальте. Лоснящаяся обувь
     Его шлифует. Луна в ладонь
     Не помещается - только в обе.
     Город доведен до абсурда
     Каждым штрихом мысли по камню.
     Жизнь, начинающаяся отсюда,
     Не закончится до тех пор, пока не
     Стихнет всякий голос, и в тишине -
     И только в ней - сможет прокрасться
     Звук неподвижных вещей. Даже не
     Неподвижных, а ставших самим пространством.




     Осенний день. Береза, скрипя,
     Сбрасывает выцветший сарафан,
     Вернее - лохмотья. Зима, придя
     Вскоре, даст всем сестрам по рукам.
     Но пока не закрутила метель,
     Свои курлы из-под плотных туч
     Птицы, спешащие улететь,
     Роняют остающимся тут.
     А вороны, нагуливая бока,
     Роются в поисках жиров и белка
     По помойкам; черным глазом следят
     За прохожими, но те не взлетят.




     Эпоха меня создала из серой
     Массы своей и раскрасила зеброй,
     Как переход пешеходный. Встала
     Сама над душой светофором. Стала
     Смыслом существованья. Тотемом.
     Завладела душой и телом,
     В них воплощая свое уродство.
     Стать собою не так-то просто.
     Когда-нибудь все это покажется вздором.
     Ляжет учебниками истории
     В пухлые ранцы. Шпаргалками с датами
     Революций или цитатами.




     [1]

     Рано утром первым встает трамвай.
     Ожидая его бесполезно злиться.
     Под ботинком глухо хрустит трава
     И белеют от инея призраки листьев.
     Декабрь лишен запахов. Ночь темна,
     Как и прочие времена суток,
     Кроме полудня. Чтоб немного тепла
     Извлечь, люди в броуновской сутолоке
     Штурмуют транспорт. Пар изо рта,
     Оседая на дребезжащих стеклах, строит
     Неживые заросли. Камня и льда
     Хватит на небольшой астероид.




     [2]

     Холод и хаос постепенно верх
     Берут. Так заканчивается век
     В северном городе, где декабрь
     Насчитывает пару лишних декад,
     А по улицам может пройти лишь танк.
     Зимняя спячка туземцев там
     Не заканчивается весной.
     Север не под Полярной звездой -
     Север под ногами у северян.
     Там тени тянутся к фонарям
     И трамвай уходит в последний рейс,
     Колотя колесом о железный рельс.




     Мебель, живущая в ваших комнатах,
     Занимая столько свободного места,
     Воплощает то, чего вы не помните.
     Тут кончается жизнь предмета
     И начинаются фантазии,
     Воспоминания, et cetera...
     В них непременно присутствие Азии
     И понимание, что с этого
     Места не сойти, как будто
     Божба сбылась, тогда как для глаза
     Невидимая черта от Кабула
     Переползла через кряж Кавказа.




     Фонари отцветают. Размытые тени
     Строений обретают углы и грани.
     Праздник, пожравший последние деньги,
     Не повторится по крайней
     Мере в течение века. Брезжит
     Свет на снег, брошенный неопрятной
     Скомканной простынью. Слышен скрежет
     Ртути, ведущей обратный
     Отсчет. С вершины конца столетия
     Все его ущелья и пропасти
     Выглядят плоскими, как столешница
     С белым пятном школьной прописи.

     1 янв. 2001


Last-modified: Sun, 18 Feb 2001 22:40:15 GMT
Оцените этот текст: