м перламутра, Пылающая киноварь течет! Приют Киклад, возрадуйся, о Делос! Пусть радуется зелень тополей, Олив и пальм, склоненных над травою, И буков, темным шелестом листвы Встречающих дыхание Зефира, И пусть приветно зашумит орешник, Об Аполлоне песню услыхав! Но где ж он сам? Когда Гиперион Входил под свод убежища Титанов, Был Аполлон разбужен первым светом, Мать и сестру оставил мирно спать И поспешил к ручью, туда, где ивы, Где под ногами - лилии ковром. Смолк соловей. Мерцали, медля, звезды - Две или три. Защелкал дрозд. Повсюду Звучало бормотанье вечных волн, Как и всегда на острове. Он слушал. Он слушал, а из глаз струились слезы По золотому луку на траву... И в это время пред его очами, Полунезрячими от светлых слез, Возникла вышедшая из-за ив Торжественно-прекрасная богиня, И Аполлон, пытаясь прочитать Послание в ее упорном взгляде, Заговорил, стряхнув слезу с ресниц: "Кто ты такая? Как прошла по морю - По водам, по которым нет пути?.. О нет, не так! Ты здесь была всегда! Ведь я же слышал шорох палых листьев И шелест потревоженной травы; Так это был не шорох и не шелест, А шум твоих невидимых шагов, И им вослед пожухшие цветы Вновь поднимали мертвые соцветья! Теперь я знаю! И твое лицо, Мне кажется, я видел... Не во сне ли?" "О да, во сне, - ответила она. - Я сном твоим была, а пробудившись, Нашел ты рядом лиру золотую И струн ее коснулся - и тогда Разверзлось ухо Космоса, внимая Гармонии, неслыханной досель, Рождающейся в муках и восторге. И вот теперь ты плачешь. Отчего? Ужель мой дар принес тебе печали? Ответь же, я имею право знать: Ведь это я на острове безлюдном Следила за тобой и день, и ночь. Я наблюдала, как рука младенца Срывала бессознательно цветок; Я видела, как эта же рука Сумела, напитавшись взрослой силой, Лук оснастить тугою тетивой. Я древний трон и давний ход вещей Отвергла ради нового величья И юной красоты... Ответь же мне!" И он ответил. Взор его пылал Немым вопросом, а слова звучали, Как звуки дивной песни. "Мнемозина! Ведь это ты? Как я тебя узнал? Зачем ты просишь у меня ответа - Ведь он тебе известен, а не мне? Порою грусть нисходит на меня, Тьма застилает и глаза, и разум. Я размышляю: отчего я грустен? Тоска от этих мыслей все сильней, Я падаю на землю и стенаю, Как будто был крылат, а стал бескрыл. Свободный воздух льнет к моим стопам - Я ж дерн топчу, как будто он виновен В моей потере - а в какой?.. Богиня! Есть этот остров - а другие есть? Что значат звезды? Солнце - для чего? Зачем луна нас дарит кротким светом? В чем высший смысл? Богиня, укажи Тропу к наисветлейшему светилу - Я в путь отправлюсь, и при звуках лиры Блаженно содрогнутся небеса! Да, небеса!.. Но кто родит грома, Кто сталкивает с грохотом стихии, Пока я дни в неведенье влачу? В рассветный час и в час закатный арфа Над островом рыдает. Не твоя ли? Рыданьем этой арфы заклинаю Тебя, богиня: почему, скажи, Мечусь я без ответов на вопросы По рощам и долинам?.. Ты молчишь... Молчи, молчи! Не надо говорить - О, немота твоя красноречива, Я чувствую: божественное знанье Безмерное вливается в меня. Деянья и преданья старины И голосов всевластных отголоски, Поток имен и пламя разрушенья - Огню творенья равносильный свет - Переполняют мой горящий мозг, Даруют жилам эликсир бессмертья... Я буду богом!" - искрометный взор Был устремлен в упор на Мнемозину. Вдруг судороги быстрые прошли По телу Аполлона, как изломы Неуловимых молний; он дрожал, Как всякий смертный пред вратами смерти, - Но нет, как тот, кто пересилил смерть И с мукою, подобной смертной муке, Вновь начинает жить. Какая боль! Вставали дыбом волосы его, Вздымались златокудрыми волнами, А Мнемозина руки простирала, Как вещая пророчица, над ним. Страданье длилось. Аполлон вскричал - И лучезарный. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Перевод Николая Голя КАНУН СВЯТОЙ АГНЕССЫ 1 Канун Святой Агнессы. Холода. Сове - и то в лесу не сладко было. Траву в полях одела корка льда. В овчарне стадо смолкшее застыло. Монах поклоны отбивал уныло, Он мерз. И словно хладный фимиам, Всплывающий от ветхого кадила, Неслось его дыханье к небесам, И достигало их, и оставалось там. 2 Он дочитал молитву терпеливо. И, босоног, и немощен, и свят, - Берет светильник и неторопливо Вдоль нефа темного бредет назад, Минуя изваяний длинный ряд, Которые, во мраке замерзая, Коленопреклоненные, стоят, - И думает старик, изнемогая, О том, как их томит одежда ледяная. 3 Свернул на север, в боковую дверь. Шагни вперед - и лаской музыкальной Он был бы сладко опьянен теперь. Но колокол зовет его прощальный, Над ним обряд свершая погребальный. Бредет монах, соблазны гонит прочь, Он выбрал путь недальний и печальный: Лег наземь, чтобы слабость превозмочь. За грешников молясь, монах не спал всю ночь. 4 Он все же слышал нежный звон прелюдий Сквозь множество распахнутых дверей, - Там, в переходах, суетились люди. Вот музыка становится слышней, И зала, принимавшая гостей, Могла б явить монаху блеск соблазна. Лепные ангелы висят над ней, Держа карниз; глаза таращат праздно, На животе крыла сложив крестообразно. 5 Смех серебром звенит, и счету нет Цветам, нарядам, перьям и алмазам. Здесь рыцарских романов сладкий бред, Который в юности дурманит разум. Но отойдем, и обратимся разом К мечтательнице-деве у окна, Поверившей доподлинным рассказам, Что слышала от старых дам она, - И нынче ждет весь день, надеждой пленена. 6 В канун Святой Агнессы дева может Во сне вкусить пленительных услад С любимым, - сна ничто не потревожит - Так опытные дамы говорят; Лишь соверши магический обряд: Не прикасайся к лакомствам и хлебу, Ложись в постель, не оглянись назад, Не шевелись, глаза подъемли к небу - И у небес всего, чего ты ждешь, потребуй. 7 И Маделина юная сейчас, Погружена в мечты, в тени стояла, - Потуплен взор ее девичьих глаз, Наскучил блеск торжественного бала, И музыка ее не волновала - Вот кавалер влюбленный подойдет, За ним другой, - не внемля им нимало, Она сладчайших сновидений ждет, - Святой Агнессы ночь - одна за целый год. 8 Священный час так близок. Каждый танец Томителен был деве, полной грез: Глаза в тумане, на щеках румянец. Средь разговоров в шутку и всерьез, Любовных объяснений и угроз - Одну мечту скрывала дева свято, Ждала, чтоб сон блаженство ей принес, Заранее восторгами объята: Святой Агнессы ночь и белые ягнята. 9 Но медлила она, полна мечтой... Меж тем через холодную равнину Сюда пришел Порфиро молодой, Тая в душе любовную кручину, - И у портала стал, наполовину Укрывшись от луны в прозрачный мрак. Он молится: увидеть Маделину Хотя б на миг, приблизиться на шаг И на колени пасть. Да, это было так. 10 Но если здесь, при всей его отваге, Он будет узнан, - то тогда беда, Порфиро знает: засверкают шпаги. Два благородных дома навсегда Разъединяет кровная вражда. Кругом готова к драке и разбою Холопов кровожадная орда: Он будет оскорблен любым слугою. Одна старушка здесь к нему добра порою. 11 Счастливый случай! Вот она с клюкой Приковыляла темным коридором Туда, где он стоял, окутан мглой, Не обольщен ни музыкой, ни хором. Ее объял испуг, но тусклым взором Она его окинула тотчас И прошептала юноше с укором: "Спеши домой, Порфиро, скройся с глаз - Весь кровожадный род пирует здесь как раз! 12 Здесь карлик Гельдебранд, - в припадках бреда Он часто проклинает в эти дни Тебя, и твоего отца, и деда, И даже землю всей твоей родни; Лорд Морис тут, старик, - и все они Тебе враги! Беги, мой мальчик милый!" "Нет, тетушка, присядь и объясни Сначала все". - "О пресвятые силы! Коль не пойдешь за мной - ты на краю могилы" 13 Он двинулся за нею, низкий свод Плюмажем задевая то и дело. Старушка молвила: "Пришли, ну, вот", - И в комнатку войти ему велела Под лестницей. В окно луна смотрела. "Где Маделина? - сдерживая страсть, Спросил Порфиро. - О, скажи, Анджела, Во имя дев, которым Божья власть Дозволила кудель Святой Агнессы прясть!" 14 "Святая ночь! Невинная Агнесса! Но эта ночь опасностей полна. Нет, не иначе, молодой повеса, Ты носишь воду в сите колдуна И с феями знаком. Изумлена Твоей отваге я. Помилуй, Боже! Где Маделина? Тешится она Игрою в заклинательницу. Что же, Ей весело - позволь и мне смеяться тоже" 15 Искрится смех в чертах ее лица. Растет вниманье в юном господине - Так завлекает бабка сорванца, Мешая угли в гаснущем камине И сказку оборвав на середине. В глазах Порфиро светится вопрос: Что хочется увидеть Маделине - И, расспросив, сдержать не в силах слез: Как сладко спит она в плену бесплотных грез. 16 Вдруг, сердце озарив желанным светом, На ум уловка дерзкая пришла, - Но, услыхав от юноши об этом, Старушка в изумленье обмерла: "Мне предлагать подобные дела Как ты посмел, исчадье преисподней? Я госпожу оберегу от зла - Прочь, нечестивец, я не стану сводней; Я думала, что ты гораздо благородней". 17 "О нет, - воскликнул юноша, - О нет! Клянусь душой - греха не приумножу; Пусть больше не взгляну на Божий свет, Коль дивный сон на миг один встревожу И хоть на шаг к ее приближусь ложу. Анджела, сжалься, или я теперь Последний путь к спасенью уничтожу И криком разбужу весь дом, поверь - Пусть каждый из врагов страшней, чем дикий зверь". 18 "О, горе мне, несчастной! Неужели Приблизить хочешь ты последний час Старухи немощной? Не о тебе ли Я истово молилась каждый раз - Чтобы тебя Господь хранил и спас?" Но в голосе Порфиро зазвучала Такая страсть, что выполнить наказ Старушка наконец пообещала: Все сделает она во что бы то ни стало. 19 В опочивальню к девушке тайком Он проскользнет, не проронив ни слова; Там спрячется за полог и потом Красавицу увидит без покрова; И, может быть, блаженства неземного В ночь волшебства добьется господин. Подобного свидания ночного Влюбленный не изведал ни один С тех пор, как заплатил свой страшный долг Мерлин. 20 "Ну, будь что будет! Ночь Святой Агнессы! - Старушка молвила. - На пир ночной Все лакомства и все деликатесы Я принесу. За створкою дверной Увидишь лютню ты. Господь с тобой! Я так слаба и для устройства пира Не больно-то гожусь. Обет святой Ты дашь, что женишься на ней, Порфиро, - Иль нет покоя мне до преставленья мира!" 21 Она ушла. Взволнованный юнец Прождал минут неизмеримо много, Пока она вернулась наконец И позвала. Вдоль галерей дорога Во тьме вилась. Кругом жила тревога. Но вот они ступили на порог Одетого шпалерами чертога, Где молодой Порфиро скрыться мог, Старушку отпустив, не чуявшую ног. 22 Анджела шла по лестнице старинной, Держась рукой дрожащею своей, Когда из тьмы кромешной Маделина, Как ангелок, предстала перед ней С узорною свечой. Вдоль галерей Старушку тихо отвела девица В ее покой. Теперь держись смелей, Порфиро, - дева скоро возвратится: Она уже идет, она летит, как птица! 23 Свеча клонила пламень голубой. В лучах луны скользил дымок лениво. Девица дверь закрыла за собой, Молчанье соблюдая терпеливо; Но сердце... сердце стало говорливо, Стучит в груди лилейной все сильней, - Так бьется, умирая от надрыва, В орешнике зеленом соловей, Внезапно онемев пред гибелью своей. 24 В алькове девичьем высокой аркой Венчалось многоцветное окно, Диковинной, необычайно яркой, Тончайшею резьбой обрамлено: В ней прихотливо было сплетено Бесчисленное множество прекрасных Цветов - а в центре, алый, как вино, Был щит с эмблемой королей всевластных Средь тысячи гербов и надписей неясных. 25 В окне сияла полная луна, - И сверху падал отблеск багрянистый, - Когда молиться начала она. Он длани превращал в рубин лучистый, Вправлял в нагрудный крестик аметисты, И вкруг чела, как некоей святой, Соткал ей нимб. Казалось, ангел чистый Стоит - бескрыл, но окрылен мечтой. Порфиро обомлел пред этой красотой. 26 Но вскоре ожил. Дева молодая Прочла молитву до конца - и вот, Шелка и драгоценности бросая, Она почти нагою предстает, Как нереида, вставшая из вод. Воображенье деве рисовало Агнессу - и теперь пришел черед По ритуалу лечь под покрывало. Но коль скосишь глаза - все волшебство пропало. 27 Она, дрожа, на ложе возлегла - И тело девичье тотчас сомлело От нежного, снотворного тепла; И, словно мысль, ее душа от тела До утренней денницы отлетела, - Так девушку сковал блаженный сон, Так древний свиток спит осиротело, Песком и солнцем надписей лишен, Так роза под дождем спит, превратясь в бутон. 28 Порфиро, в этот рай проникший тайно, В мечтах смотрел на брошенный наряд И слушал каждый вздох, когда случайно Вздыхала девушка, - и был он рад В молитвах возводить влюбленный взгляд При каждом вздохе. Но, страшась открыться, Ступил вперед, волнением объят, - Взглянул - и сердце стало чаще биться: Как безмятежно спит прекрасная девица. 29 И расстелил Порфиро в полумгле, У края ложа, скрытого от света, Парчовый плат на маленьком столе - Сей плат, имевший свойства амулета Был ярко-красного, как пламя, цвета. Издалека донесся звук рожка, Литавры, приглушенный тон кларнета Коснулись слуха юноши слегка, - Но миг прошел, и вновь тревога далека. 30 А дева все спокойнее, все тише Спала в сорочке, тонкой, как туман, - Пока Порфиро доставал из ниши Пунцовые, как солнечный шафран, Сладчайшие плоды из дальних стран; Душистый мед, искрящийся и жидкий. И Самарканд, и Смирна, и Ливан Благоухали здесь, прислав в избытке Дары своих садов и пряные напитки. 31 Из темной ниши на парчовый плат Явилась драгоценная посуда. И разливался пряный аромат В ночной, прохладной тишине, покуда Порфиро яства разложил на блюда. "Теперь проснись, мой чистый серафим, Открой глаза, пускай свершится чудо, - О, пробудись! Твой друг тоской томим - Иль он заснет сейчас последним сном своим" 32 Так прошептав, рукою осторожной Коснулся он ее закрытых век, - Но нет - разрушить чары невозможно, Их растопить трудней, чем горный снег, Чем лед, сковавший гладь широких рек; А лунный свет бледнел. Сказать короче, Казалось, не откроются вовек Девичьи зачарованные очи - Во власти колдовства необычайной ночи. 33 Порфиро лютню в руки взял тогда, Коснулся струн. Аккорд раздался длинный, Молчанье разрушая без следа: La belle dame sans merci {*} - напев старинный {* Прекрасная дама, не знающая милосердия (франц.).} Встревожил слух прекрасной Маделины. Она во сне вздохнула - и напев Умолкнул. Оборвался сон невинный, - Сверкнули очи, в миг один прозрев, - А юноша застыл, как мрамор, побледнев. 34 Того, кто ей приснился, несомненно, Перед собой увидела она: Мучительно свершалась перемена, Почти прогнав очарованья сна - Красавица была изумлена И поскорей заснуть желала снова, Но медлила, волнения полна, Столь робким видя юношу младого, Что перед ней стоял, не говоря ни слова. 35 Она сказала: "Милый, что с тобой? В моих ушах еще не отзвучали Те клятвы, что шептал мне голос твой. И не было в твоих глазах печали - Они огонь прекрасный излучали... О, возврати, верни свой голос мне, Таким же стань, каким ты был вначале - Еще побудь со мной, в прекрасном сне, Не покидай меня в холодной тишине". 36 Такою речью сладостной Порфиро Был зачарован и воспламенен. Как яркая звезда среди эфира Сверкнет, спеша взойти на небосклон, Как в аромат, что розой порожден, Вплетет фиалку нежную природа, - Так он вошел в ее прекрасный сон. А за окном - бушует непогода, И медленно луна спустилась с небосвода. 37 Темно. Зернистый снег стучит в стекло. "Нет, я не сон, мой ангел светлоокий!" Темно. Метелью все заволокло. "Да, ты не сон! Зачем же в путь далекий Пустился ты? Кто так погряз в пороке, Что нас оставил в комнате вдвоем? Но знай, что покидаешь ты, жестокий, Лишь горлинку с надломленным крылом, - Тебя не прокляну... Но ты оставь мой дом!" 38 "О Маделина! Милая невеста! Моих очей светлейшая звезда! Я лишь затем проникнул в это место, Чтоб стать твоим вассалом навсегда, - Я пилигрим, и на пути сюда Мне встретились тревоги и ненастья, Но ничего из твоего гнезда, Кроме тебя самой, не стану красть я, - Молю, доверься мне - пред нами годы счастья! 39 Чу! Слышишь голос вьюги колдовской, - Он нас зовет. Вставай, моя родная! Заря близка, и день не за горой, - Спеши за мной, сомнения не зная, - Скорей, в дорогу! Братия хмельная Не в силах ни подняться, ни взглянуть, Над кружками рейнвейна засыпая. Сквозь снег и вереск предстоит нам путь На юг, где замок мой, где сможем отдохнуть". 40 И подчинилась Маделина. Скоро, Превозмогая робость и испуг, Она шагнула в темень коридора, Хотя чудовищ видела вокруг. За ней ступил ее влюбленный друг, И в сумраке рассвета мутно-сером Не доносился ни единый звук - Лишь сквозняки скользили по шпалерам, По вытканным на них галантным кавалерам. 41 Как призраки, в широкий темный зал Они прошли к железным балюстрадам У входа, где привратник мирно спал С огромною пустой бутылкой рядом; Он приподнялся и окинул взглядом Свою хозяйку, снял с дверей замок, Откинул цепь - и вот конец преградам: Свирепый страж у двери снова лег, И юная чета ступила за порог. 42 О, сотни лет, должно быть, пролетели, - Следы влюбленных стерты, сметены... В ту ночь барон метался по постели, И всех его гостей душили сны: Вампиры, черти, ведьмы, колдуны. Анджела утром умерла от страха, Над ней молитвы были прочтены... Сто тысяч "Ауе" не спасли монаха, И он заснул навек средь ледяного праха. Перевод Е.Витковского ЛАМИЯ  * ЧАСТЬ I *  Давно: еще не выгнали с лужайки Сатира с Нимфой эльфов резвых стайки, Еще алмазный скипетр, и корона, И мантия Владыки Оберона Страх не посеяли в Дриаде с Фавном, Резвившихся в веселье своенравном, - Влюбленный Эрмий свой покинул трон, Очередною страстью распален. С высот Олимпа он легко исчез, А чтобы не прогневался Зевес Великий - было тучкой бегство скрыто. Стремился Эрмий к побережью Крита. Зане в священных рощах той земли Скрывалась нимфа: к ней смиренно шли Сатиры козлоногие; Тритон, Покинув хляби, нимфе клал поклон И перлы сыпал; критские луга Усеивали часто жемчуга Такие, что не грезились и Музе, Хотя богиня с Выдумкой в союзе. Всяк любит нимфу эту, млад и стар! - Так мыслит Эрмий, и ревнивый жар Жжет олимпийца: от крылатых пят До головы томленьем он объят; В златой оправе вьющихся волос Лилейный лик его пылает ярче роз. Летя из леса в лес, из дола в дол, Он утоленья страсти не обрел; Напрасным вожделением измучен, Искал беглянку он вблизи речных излучин - Вотще: награды не было погоне... Задумчив, бог сидел на диком склоне И ревновал, давая волю гневу, И к фавну, и к несмысленному древу. И вдруг он внял отчаяннейший глас - Из тех, что в сердце добром гасят враз Все, кроме состраданья; глас изрек: "Ужель в обличье сем скончаю век? Ужель не обрету иного тела, Способного любить, и до предела Изведать страсть? Увы, увы, увы!" И бог на голос ринулся, травы Стопами окрыленными почти Не потревожив на своем пути... В недальней чаще дивная змея Свилась кольцом, чешуйный блеск лия - Сверканье багреца, лазури, злата: Змея была, как зебра, полосата, Как леопард, пятниста; сам павлин Померк бы рядом с нею в миг один. И, с лунами серебряными схожи, Играли блики на чудесной коже. А пени длились - громки, скорбны, многи. И чудилось: за грех карают боги Иль демону отдавшуюся фею, Иль демона, упившегося ею. Как звездная тиара Ариадны, Главу змеи огнь опоясал хладный - И Эрмий в изумлении внимал Стенанья женских уст, похожих на коралл! И подняла змея два чудных ока, Два слезных изливавшие потока - Насмешница-судьба к ней впрямь была жестока. Из алых губ исторгнутая гадом, Речь заструилась медом, а не ядом; Но гость витал поодаль, и крыла Не складывал; змея ж произнесла: "Прекрасный бог, охотящийся втуне, О Эрмий, - ты мне снился накануне; Ты восседал на троне золотом Среди владык Олимпа; в сонме том Лишь ты грустил; душевный тяжкий груз Тебя глухим соделал к пенью Муз; И даже Феба трепетные ноты Звенели для других: не слышал ничего ты. Мне снилось: в блестки алые одет, Сквозь облака свергаясь, как рассвет, На остров Крит влеком любовью днесь, Ты несся, что стрела; и вот ты здесь. Признайся, Эрмий, - деву ты настиг?" И хитрый олимпиец в тот же миг Ответствовал учтивыми речами: "О вещий змий с печальными очами! Кому внимаешь - небу или аду? Но я любую дам тебе награду - Лишь намекни: где след любимых ног?.. Где нимфа?" "Ты сказал, о светлый бог, - Речет змея, - но клятву дай сперва". "Тому, что сбудутся сии слова, Свидетель станет жезл, обвитый змеем: Клянусь тебе своим волшебным кадуцеем!" И вновь змеиный зазвучал глагол: "Воспрянь! Ведь нимфу ты почти нашел... Вольна как воздух, сделалась незрима Прелестница; незримо ходит мимо Лесных божков; незримо спелый плод Срывает; и незримо к лону вод Спускается под утреннею дымкой; Уведай: нимфа стала невидимкой, Когда решила деву я беречь От столь постылых и столь частых встреч: Божки лесные, полные печали, Ей страстью безответной докучали. И чахла нимфа бедная, не в силах Взирать на стадо спутников унылых. Я сжалилась, велела ей настой Испить - настой чудесный, не простой: Незрима козлоногому народу, Она покой вкусила и свободу. И лишь перед тобой возникнет снова - Коль не нарушишь клятвенного слова!" И бог воспрял, и бог повторный дал Обет - который для змеи звучал Как трепетный, торжественный хорал. Внимая, искрясь, вспыхивая, млея, Чешуйчатая молвила Цирцея: "Я женщиной была; дозволь опять В обличье женском прелестью блистать! Я Линия давно в мечтах целую... Отправь меня в Коринф и плоть верни былую! Склонись: я на твою дохну главу - И ты увидишь нимфу наяву". К устам змеиным светлое чело Пригнул Гермес - и чары унесло, И оба нимфу зрят, смущенную зело. Иль то мечта была? Иль не мечта? Бессмертные мечтают неспроста: Мечтанья их вещественны и сладки. Палим любовью паче лихорадки, Бог на мгновенье взмыл, вострепетав, - Но тотчас на ковер несмятых трав Метнулся и касанием жезла С томившейся змеи сложил оковы зла. Свершив обет, он к нимфе устремил Нежнейший взор; и, сдерживая пыл, Шагнул; и, как ущербная луна, Пред олимпийцем съежилась она И всхлипнула; и, робостью объята, Поникла, как цветок в часы заката. Но бог согрел ей хладные ланиты - И страхи были нимфой позабыты: Так утром раскрывается цветок, Что для пчелы сберег сладчайший сок. Они помчали в глушь лесов зеленых, Чужды мирским сомнениям влюбленных. Оставшись в одиночестве, змея Меняла облик: с алых уст ея Стекала пена и кропила травы Росой, что стебли жгла сильней отравы. Преображенья жуткого гроза Палящий жар влила змее в глаза, И не омыла их прохладная слеза. И тело многоцветное горело, И в адской муке извивалось тело: Чешуйчатую радужную бронь Окутал вулканический огонь - И, как под ярой лавой гибнут нивы, Исчезли краски, блестки, переливы; Погасли разом полосы и пятна, И закатились луны безвозвратно. Она лишилась в несколько мгновений Всех драгоценностей, всех украшений, Всех одеяний; не осталось боле Ей ничего, помимо лютой боли. Венец еще был ярок; но когда Померк - змея исчезла без следа. И голос нежный в пустоте возник: "Мой Ликий, милый Ликий!" Этот вскрик Растаял эхом на отрогах гор Седых; и Крит не зрел змею с тех пор. Вновь ставшая прекраснейшей женой - Где Ламия, в какой стране земной? Она в долине, коей не минуть, Когда в Коринф от моря править путь; Что замкнута холмами той гряды, Где кроются источники воды, И цепью голых каменистых круч Простершейся под сенью тяжких туч На юго-запад... Луг был, тих и кроток, От леса в расстоянии, что слеток Покроет; а средь луга - озерцо; И Ламия свое узреть лицо В нем поспешила после стольких бед, И все цветы клонились ей вослед. Счастливец Ликий! В мире, столь пространном, Дев не сыскалось бы с подобным станом И ликом; для таких порой весенней Аэды не слагали песнопений; Невинна, беспорочна - и сполна В любовных тонкостях искушена: Ей от роду лишь час, но разум острый Уже постиг, что боль с блаженством - сестры, Кои в пределах плотской оболочки Находят соприкосновенья точки, Что мнимый этот хаос - в нашей власти Разъять на гармонические части. У самого ль Эрота ученицей Была? И бог, пленившийся юницей, Усердие и пыл вознаградил сторицей? Зачем прелестная скиталась ныне Вблизи дороги в сумрачной долине? Отвечу; но сперва поведать надо, Как в ненавистном ей обличье гада Мечтала; как стремилась грезой к чуду, Как дух ее летал свободно всюду - И к Елисейским уносился теням, И к Нереидам, что нисходят с пеньем В чертог Тефиды по коралловым ступеням; И к Вакху, что, лозою упоен, Вкушает сон под шепот пышных крон; И к тем пределам, где царит Плутон, И Мульцибер воздвиг ряд сумрачных колонн. И шумные людские города Дух Ламии манили иногда. В Коринфе как-то праздник был великий, И мчал на колеснице юный Ликий, И первым из возниц достиг меты - Но лика олимпийского черты