в глубинах высокого сада, сад времени замкнут, спокоен, крепка, холодна ограда. Какая-то странная птица поет и нежно и жадно там, где святость ручья струится, сама - вся ручей, вся жажда. С тобой, Гиомар, мы сами, с тобою, моя родная, придумали сад сердцами... Друг друга там наполняя, часы сочетаются наши, гроздья снов мы, их сок, их налив выжимаем в чистые чаши, мира двойственность позабыв. (В нем и то, что и ты и я - как газель и лев, но своя для обоих тропа к водопою; в нем и то, что любви судьбою не дано стать счастливым сном; одиночества два в одном сочетанье меня с тобою.) ----- Тебе моря творят буруны в пене, и радуга - сиянье над горами, фазан рассветный - пенье, оперенье, сова творит очей огромных пламя - тебе, о Гиомар! III Мысль твоего поэта с тобою. У небосклона - дали лимонного цвета, а поле - бледно-зелено. Гиомар, с тобою в пути мы, нас вбирает нагорье сонно, и уходит неотвратимо по деревьям день утомленный. Поезд рельсы и день пожирает, дрок скрывается, тени прямы, вечер движется и стирает позолоту с Гуадаррамы. И любовник с богиней юной убегает, и яшмой лунной провожает их небосвод в путь, и поезда отзвук чугунный канул в дебри горных высот. Поле пусто, и небо строго, а вдали, за грядой гранита, за базальтовым отрогом бесконечность с морями слита. Мы свободны, ибо мы вместе. Даже если тиран незрячий - бог - пугает свирепой местью, угрожая нам неудачей, и на яростном вихре скачет, и уздою, как скакуна, укрощает разум горячий - все напрасно, любовь вольна. ----- Пишу из кельи путника сегодня, в минуту встречи, выдуманной мною. У ветра ливень радугою отнят, а у горы - страдание земное. На старой башне солнце догорает. О вечер тот, с живым, спокойным светом, сказавший, что ничто не умирает, - тот вечер, что любим твоим поэтом! И юный день - смуглы его колени, глаза светлы - ив роще, под дубами, над родником о страсти размышленье - к твоей груди прижаться, губ губами касаться! Все в апрельском свете реет, все во вчерашнем нынче, все в Доныне, где стройно и легко минуты зреют и плавно переходят в сумрак синий, в поющий полдень, в длящееся время, в тот хор, где рассветает, вечереет... ...Тебе - моя тоска, моя пустыня. НОВЫЕ ПЕСНИ К ГИОМАР I Лишь твой образ, лишь ты, как молнии вспышка средь моей темноты! На море, где, словно жар, обжигает песок золотой, так внезапно тело твое, Гиомар, с его розовой смуглотой! В тюрьме, на серой стене, или в нищей гостинице голой, во всем, что встретится мне, - только ветер и только твой голос; в серьгах твоих на лице моем, в холоде их перламутра, в дрожи, в ознобе горячечном, злом безумного утра; на моле, куда за ударом удар сновиденья рушатся бурей, и под пасмурной аркой бессонницы хмурой - всюду ты, Гиомар. Посмотри, как тобой я наказан, а повинен лишь в том, что тебя сам я создал, сам сотворил я, любя, и любовью навек теперь связан. II Выдумкой всякая страсть живет: сама назначает себе черед - час свой, и день, и год, влюбленного выдумает, а вслед возлюбленную, приносящую счастье; но если возлюбленной не было, нет - это не значит, что не было страсти. СМЕРТЬ АБЕЛЯ МАРТИНА Он решил, не видя света, что господь отводит взгляд, и подумал: "Песня спета. Что дано, взято назад". Хуан де Майрена. "Эпиграммы" I Последние стрижи над колокольней на небе, по-вечернему глубоком. Ребячий гомон у ограды школьной. В углу своем Абель, забытый богом. Потемки, пыль и темная терраса и крики, полосующие плетью, в канун его двенадцатого часа на рубеже пятидесятилетья! ----- О, полнота души и скудость духа над гаснущим камином, где слабый жар потрескивает сухо и отсветом костра сторожевого стекает по морщинам! ----- Сказал он: - Безысходен путь живого. О, дали, дали! Скрасит бездорожье одна звезда в зените. Кто до нее дотянется? И все же - кто без нее решится на отплытье? Далекий флагман! Даль даруя взгляду и сердцу - полноту исчезновенья, ты придаешь целительному яду вкус нежности, священное забвенье. Великое Ничто, твоей загадки лишь человек касается как равный. Снотворный ключ, губительный, но сладкий, божественная тень руки державной! Предвечный свет - немеркнущий и зрячий - увижу, нет ли, выйдя к перепутью, но заглуши галдеж этот ребячий небытием, Господь, - своею сутью! II Встал ангел перед ним. Мартин поспешно дал несколько монет - нашлись на счастье. По долгу милосердия? Конечно. Пугаясь вымогательства? Отчасти. А сердце одиночеством терзалось, какого не изведал он доныне. Господь не видит - так ему казалось, и брел он по немой своей пустыне. III И увидал тень музы нелюдимой, своей судьбы, не тронутой любовью, - вошла навеки чуждой и любимой и, траурная, встала к изголовью. Сказал Абель: - Отшельница ночная, чтоб увидать тебя без покрывала, дожил я до зари. Теперь я знаю, что ты не та, какой мне представала. Но прежде чем уйти и не вернуться, благодарю за все, что отшумело, и за надменный холод... - Улыбнуться хотела ему смерть - и не сумела. IV Я жил, я спал, я видел сны и даже творил, - подумал он, теряя зренье. В тумане снов стоящему на страже сновиденье дороже сновиденья. Но к одному итогу приходят и сновидец и дозорный, и кто торит дорогу и кто спешит по торной, и если все подобно сновиденью, то лишь Ничто - господнее творенье, закрытых век отброшенное тенью на вечный свет божественного зренья. V И за тоской нахлынула усталость. Иссохшею гортанью он ощутил, как ядом пропиталось отравленное время ожиданья. Цевница смерти! Слабою рукою он тела онемелого коснулся. Кровь забытья, безволие покоя! А тот, кому все видно, - отвернулся? Воззри, Господь! Дни жизни с ее снами, воскресшие во мраке, на мягком воске стыли письменами. И новый день растопит эти знаки? Зажегся на балконе рассветный луч безоблачного лета. Абель поднял молящие ладони. Слепой, просил он света и наугад тянулся к нему телом. Потом - уже безмолвный - поднес бокал к губам похолоделым, глубокой тьмой - такой глубокой! - полный. ИНЫЕ ВРЕМЕНА "О своды лет и галереи духа, в каком вы запустенье!" - сказал поэт. В садах былого глухо, одни немые тени. Псалмом затих мотив полузабытый, как радости, угасшие по кельям; иные зори движутся со свитой померкших звезд, их тусклым ожерельем. Мир умирает? Борется с бессильем? Рождается? И новый флот, быть может, расправил паруса, подобно крыльям, и скоро след алмазный свой проложит? Или всплывает старый кверху килем? Греховный мир, цела твоя основа, мир пота? Или новый возникает - и снова обретет спасенье? Снова! Пускай пророчит Бог. Поэт смолкает. Кому нужда в нем, сиром человеке? Зарю знобит, чужое время глухо к дыханью Страдивариевой деки. И кровь течет из раненого слуха... С холма щиты и тени великаньи он различил на пустыре равнины, и в утреннем зеленом океане гребцов увидел каторжные спины, и огненное nihil {Ничто (лат.).} по утесам на сумрачном отроге, над каменным хаосом, и там, на гребне, - молнию дороги... ДЕТСКОЕ ВОСПОМИНАНИЕ Из Хуана Майрены Пока шаги не послышатся, не звякнут ключи в дверях, - дрянному мальчишке не дышится, шевельнуться мешает страх. Мальчик Хуан, заточенный, слышит шуршание мыши, и моль в коробке картонной, и жука-древоточца слышит. Мальчик Хуан, человечек, слышит время в своей темнице - комариный звон вековечный сквозь пчелиный гуд ему снится. Этот мальчик - один, в темноте закрытого мамой жилья - поэт до мозга костей, он поет: - О, время! и я! Из книги "СТИХИ ВОЕННЫХ ЛЕТ" (1936-1939) МАДРИД Мадрид! Мадрид! Твое бессмертно имя, Испании защитный волнолом! Земля вздымается, и небо мечет пламя, ты - улыбаешься, израненный свинцом. ПРЕСТУПЛЕНИЕ БЫЛО В ГРАНАДЕ... (На смерть Федерико Гарсиа Лорки) I ПРЕСТУПЛЕНИЕ По улице длинной он шел под конвоем, брезжило еле-еле, холодно было в поле, звезды заледенели. Слегка посветлело небо, и Федерико убили. Палачи трусливы и равнодушны были. "Да не поможет тебе всевышний!" - шептали и отводили взгляды. Мертвым упал Федерико... Кровь чело обагрила, в тело вошла прохлада. Преступление было в Гранаде... в его Гранаде! Знаешь ли ты, Гранада?.. II ПОЭТ И СМЕРТЬ По улице длинной шел он со смертью рядом. Коса холодна, но не страшен холод. Сказал Федерико: "Ты видишь, с солнцем играют башни, а с наковальней - молот". Слушала смерть, как невеста. А он говорил ей: "Твои ладони такт отбивали в моем романсеро, твой серп - в серебряном звоне моих трагедий. Я навсегда прославлю взгляд твоих глаз незрячих, бесплотную легкость тела и губы твои - на моих горячих... О смерть! О цыганка моих напевов! Словно ветер, волос твоих пряди. Нам хорошо под гранадским небом, в нашей Гранаде, в моей Гранаде!" III Он уходил по улице длинной... Постройте ему, живые, надгробье из сна и камня среди фонтанов Альгамбры. И струи начертят на водной глади невысыхающими слезами: "Преступление было в Гранаде... в его Гранаде!" ДНЕВНЫЕ РАЗДУМЬЯ Пока полыхает пальма, которую жжет закат, и вечер исполнен мира, и сад тишиной объят, и Гуадалавьяр Валенсию поит водой, как брат, и в небе Аусиаса Марча стройные башни стоят, и к морю река стремится сквозь розы, сквозь их аромат, я о войне размышляю. Она, как железный град, верховья Дуэро хлещет - там колос на нивах смят, идет от Эстремадуры в этот лимонный сад, от серой Астурии - к морю, где воздух от света свят... Я думаю об Испании, проданной целиком, - от гор до гор, от рек до рек, от головы до пят. ГОЛОС ИСПАНИИ Интеллигенции Советской России О Россия, благородная и святая Россия, тысячу раз благородная и святая с тех пор, как ты скинула скипетр и державу, и вознесла над собой сверкающий серп и молот, слышишь ли с этих дальних высот плоскогорья, с этой земли со вздыбленными горами, словно огромными крыльями каменной солнечной лиры, с темною, бурой равниной, зеленою нивой, гулкими реками, ясными побережьями, рощами черных дубов, золотистых лимонов, красной гвоздики и дрока - через вершины и через шумящие реки слышишь ли голос Испании? Грохочет война от моря до моря - но громче голос, к тебе обращенный: "Россия! Сестра!" В дни этой ясной лазури и детского солнца. x x x Луна на краю небосклона, над апельсиновым садом, Венера так блещет, словно хрустальная птица рядом. Берилл, золотистый, сонный, выходит из-за нагорья, фарфоровый, невесомый дом средь тихого моря. Весь сад темноте распахнут, и воды в покое добром, и только жасмином пахнет, лишь им, соловью подобным. И кажется, тихо дремлет война, полыхавшая яро, покуда Валенсии земли пьют воду Гуадалавьяра. Валенсия стройных башен, Валенсия полночей нежных, где фиолетово море, где поле растет и дышит! Тебя и не видя даже, я вечно с тобою буду. СОНЕТЫ ВЕСНА Сильней войны, ее смертей и слез, - когда неловкою дрофой кренится в полете трехмоторный бомбовоз, чтоб снизиться над ветхой черепицей, - твой труд, который жизнь полям принес, твой лист, что в почке тополя томится. На лед кровавый - след свинцовых гроз - с горы лавина чистых вод стремится. Пока сирена воет, все грозней гудит гора и по морской равнине дым стелется, как хоровод теней, - ты трудишься, не ведая унынья, и слышится мне острый звук твоей пастушьей скрипки, юная богиня. ПОЭТ ВСПОМИНАЕТ ПОЛЯ СОРИИ То в небе - как стрела на крыльях лука, то долгоногой тенью у протока, то над развалистым гнездом из дрока на каждой башне - аист-закорюка!.. О Сория, ты накатила снова. Твое немое поле смотрит ныне зеленый сон на каменной равнине, пречистый край, где кромка гор лилова. Эй, бомбовоз, летящий в земли эти, ответь-ка мне: Дуэрское верховье все так же помнит о своем поэте, почав свой романсеро цвета крови? Иль вновь гуляет Каин по планете? Ответь, оса, чье жало наготове? РАССВЕТ В ВАЛЕНСИИ Этот мартовский ветер, - в морские глубины устремившийся, - из закоулков; на клумбах великаны тюльпаны; и взлет голубиный, словно радуги вспышка; и огненным клубом появляется солнце из огненной тени, чтобы свет расплескать по земле валенсийской. Молока, серебра и лазури кипенье, и белеющий парус - на море латинском! О Валенсия, - нежное вешнее диво, край полей плодородных, деревьев лимонных, - я тебя воспеваю, как прежде, - счастливой, ты в каналах поток усмирила бурливый, и в лагунах своих - старика Посейдона, и кентавра любви - в своих рощах зеленых. СМЕРТЬ РАНЕНОГО РЕБЕНКА И снова ночью... Молотом тяжелым стучит озноб в горячие виски. ...Ты видишь, мама, птицы в платье желтом! И черно-золотые мотыльки! Усни, дитя... И мать склонилась ниже - как загасить огонь и чем помочь?.. Ручонка жаркая, кроватка в нише. Лекарством и лавандой пахнет ночь. А за окном луна висит, кругла, и где-то самолет незримый кружит, и белизна легла на купола. Ты спишь, мой маленький?.. В ответ натужный, короткий всхлип оконного стекла. И - стужа, стужа, стужа, стужа, стужа! x x x Меж нами - вал войны, морей бездонней. Из цветника глаза на море щурю... А ты, Гьомар, глядишь из-под ладони на море сухопутное - на бурю Испании, чьи мрачные приливы подвластны лишь Камоэнсовой лире. В разлуке нашей дни твои тоскливы. Мне без тебя так горько в этом мире... Пришла война, любовь смертельно раня, и в целом мире горечь умиранья: в костре слепом, не греющем ладони, в желанной сладости любви бесплодной, в навечно не раскрывшемся бутоне, отсеченном секирою холодной. x x x Вновь прошлое поет на той же ноте. Вновь музыка и солнце в щелях штор, плод золотой в окне - глядит в упор. Голубизна в сонливом водомете... Севилья детства, плоть от нашей плоти! Родная, не забытая с тех пор!.. Брат, не дремли, еще не кончен спор - чьей стать ей суждено в конечном счете? Насильнику-тевтону продал кто-то и алчущему мавру наш оплот, а римлянам - родных морей ворота! Испуг и злость гнетут мой скорбный род. Он мнет оливки до седьмого пота, постится, жнет, поет и слезы льет!.. x x x Испания, от моря и до моря простертая, как лира... Руки злые, окопы, рвы и щели фронтовые ведут через поля, холмы, нагорья. В трусливой злобе отчий край позоря, дубы корчуют, гроздья золотые в давильнях мнут, колосья налитые жнут, на твоем взошедшие просторе. Опять, мой скорбный край, опять страною, омытой ветром и морской волною, предатель помыкает! Все, что свято во храмах божьих, канет в забытье! Все, что созрело, лишь цена и плата, все для гордыни и для дел ее! x x x Новому графу дону Хулиану Отчизна-мать, заступница святая, чью землю ныне затопило смертью, ты, дерево сухое здесь сажая, Всевышнего склоняешь к милосердью: - Куда пойдет свершивший грех предатель? Где сыщет он убежище земное? Будь милосерд к изменнику, Создатель, в любви зачатый, он рожден был мною. Он сын и твой. Лечи его отныне горчайшим одиночеством в пустыне; пусть карой будет общее презренье, пусть он в горах на дерево взберется и, вешаясь, свой смертный грех узреет - и ужас искупленьем обернется. БУРЬЯН Макбетовские ведьмы сквозь бурьян напролом скачут по кругу с криком: - Быть тебе королем! (thou shalt be king, all hail!) И среди широкого дола: - Пусть меня оставит удача! - восклицает идальго добрый. - Пусть оставит меня удача, мне останется сердца доблесть! И под этим солнцем, что светит по ту сторону времени явленного (кто поймет, что это - корона Макбета окровавленного?), вещие чародеи чистят проржавленный лом старому рыцарю меч и шелом. x x x Эти дни голубые, это солнце далекого детства... ПРИМЕЧАНИЯ Антонио Мачадо Руис родился в 1875 году в Севилье в семье, давшей несколько поколений деятелей испанской культуры. В 1883 году, когда дед поэта, философ и биолог Антонио Мачадо Нуньес занял кафедру в Мадридском университете, семья переехала в столицу. Будущий поэт учился в Институте Свободного Образования, но из-за недостатка средств не смог посещать университет. С 1893 года сотрудничает в прессе. В 1899 году совершает вместе с братом, в будущем известным поэтом Мануэлем Мачадо, поездку в Париж, где работает в издательство Гарнье и сближается с литературными кругами. Вернувшись на родину, после неудачного опыта актерской карьеры, окончательно посвящает себя литературе. В январе 1903 года выходит его первая книга стихов "Одиночества". В 1907 году книга была переработана и включена в состав нового сборника "Одиночества, галереи и другие стихотворения". В 1907 году Мачадо получает место учителя французского языка в городе Сория. Здесь в 1909 году он женится на совсем юной девушке Леонор. В 1911 году семья проводит несколько месяцев в Париже. В 1912 году Леонор умирает от туберкулеза. Мачадо в отчаянии помышляет о самоубийстве, но его спасает, по собственному признанию, успех его новой книги "Поля Кастилии" (1912). В конце 1912 года поэт переезжает в андалузский городок Баэсу. Здесь он много работает: включив "Поля Кастилии" в первое собрание своих стихов в 1917 году, он дополнил их рядом новых произведений. Кроме того, Мачадо экстерном сдает университетский курс и в 1918 году получает ученую степень доктора, которой, однако, по скромности никогда не пользовался. В 1919 году переезжает, по-прежнему работая учителем, в старый кастильский город Сеговию. Теперь он чаще бывает в Мадриде. Вместе с братом Мануэлем пишет несколько пьес, главным образом на исторические темы, имевших успех на испанской сцене. В 1924 году выходит сборник "Новые песни", впоследствии также пополненный. С 1926 года начинает публиковать стихи, составившие циклы "Апокрифический песенник Абеля Мартина" и "Апокрифический песенник Хуана де Майрены". В 1936 году выходит первый том прозы Мачадо под заглавием "Хуан де Майрена. Сентенции, взгляды, заметки и воспоминания одного апокрифического профессора". Этим именем Мачадо и в дальнейшем подписывал свои статьи и заметки, объединенные уже посмертно во второй том "Хуана де Майрены". В 1927 году Мачадо избирают в Испанскую академию языка и литературы. Однако вступительная церемония так и не состоялась. В 1932 году Мачадо переезжает в Мадрид. Здесь его застает война. Когда положение Мадрида стало угрожающим, Пятый коммунистический полк республиканской армии эвакуировал Мачадо и его близких в местечко Рокафорт под Валенсией. Мачадо пишет для республиканских журналов "Ора де Эспанья", "Мадрид", "Вангуардия". В 1937 году выходит его книга "Война", иллюстрированная его братом Хосе. В книгу вошли несколько стихотворений ("Преступление было в Гранаде", "Дневные раздумья" и др.), статьи, речь на митинге Объединенной социалистической молодежи и письмо к советскому испанисту Д. Выгодскому. Остальные стихи Мачадо военных лет были собраны со страниц республиканской прессы уже посмертно. В июле 1937 года Мачадо выступил на собравшемся в Валенсии Втором Международном конгрессе писателей в защиту культуры с речью "О защите и распространении культуры". Когда враг приблизился к Валенсии, республиканские власти эвакуировали Мачадо в Барселону. Затем пришлось покинуть Барселону. Ночью 27 января 1939 года Мачадо с престарелой матерью и братом в группе других республиканцев пересек французскую границу. 22 февраля 1939 года Антонио Мачадо скончался в деревенской гостинице французского местечка Кольюр. Для настоящего издания использовано Полное собрание стихотворений (Poesias completas. La Habana, 1964). Внутри книг сохранено деление на циклы. Стихи военных лет даются по книге: A. de Аlbornoz. Poesias de guerra de A. Machado. San Juan, 1961. Из книги "ОДИНОЧЕСТВА, ГАЛЕРЕИ И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ" (1899-1907) Путешественник (стр. 155). - После смерти отца и деда Мачадо семья осталась без средств к существованию. Было решено отправить одного из пяти сыновей в Америку. Антонио мечтал об этом путешествии, но семейный выбор пал на младшего брата Хоакина. С возвращением Хоакина из Гватемалы связано стихотворение. Неосуществившееся дальнее путешествие - одна из поэтических тем А. Мачадо. Берега Дуэро (стр. 161). - Дуэро - одна из крупнейших рек Пиренейского полуострова, рождается в горах Урбион, течет по Испании и Португалии к Атлантическому океану. Канте Хондо (стр. 163). - Канте Хондо ("глубинное пение") - древнейшая струя музыкально-песенного фольклора Андалузни, восходящая к незапамятным временам и вобравшая в себя элементы арабского, испанского и цыганского мелоса. Это сольное пение под аккомпанемент гитары, требующее от певца высочайшего эмоционального накала. Основные и наиболее древние формы канте хондо - цыганская сигирийя (песня, сопровождаемая танцем) и солеа (буквально "одиночество"), исполняемая как правило женщинами. От них позднее произошли саэта (буквально "стрела"), песня-выкрик без музыкального сопровождения (ею встречают фигуру Христа в процессии на святой неделе), а также петенера, названная по имени легендарной певицы-цыганки, малагенья, родина которой город Малага, и др. "Било двенадцать..." (стр. 166). - Клепсидра - водяные часы. "Апрельское небо улыбкой встречало..." (стр. 173). - Заключительные строки - реминисценция стихотворения П. Верлена "Мне под маскою рыцарь с коня не грозил..." ("Bon chevalier masque qui chevauche en silence..."): И досель его голос в ушах остается: Ну, смотри. Исцелить только раз удается. (Перевод И. Анненского.) Нория (стр. 175). - Нория - водонаборное устройство в виде колеса с черпаками, устанавливаемое в колодцах. "Ветерок постучался негромко..." (стр. 184). - Заключительные строки - реминисценция стихотворения П. Верлена "Синева небес над кровлей..." ("Le ciel est pardessus le toil..."): . . . . . . . . . . . . . . Исходя слезами, О, подумай, что ты сделал С юными годами? (Перевод Ф. Сологуба.) "Сегодня ты будешь напрасно..." (стр. 185). - Заключительные строки - реминисценция стихотворения П. Верлена "Черный сон мои дни..." ("Un grand sommeil noir..."): И одно наяву - Тишина, тишина. (Перевод А. Гелескула.) "Сегодня - хотой, завтра - петенерой..." (стр. 189). - Хота - народный танец-песня, распространенный во многих районах Испании, особенно в Арагоне. Петенера - см. прим. к с. 163. "Пегасы, красавцы пегасы..." (стр. 193). - Эпиграф из стихотворения П. Верлена "Брюссель. III. Карусель". ("Bruxelles. III. Chevaux de bois"), Из книги "ПОЛЯ КАСТИЛИИ" (1907-1917) Портрет (стр. 197). - Мигель де Маньяра. - богатый идальго, живший в Севилье в XVII в., по преданию, вел распутную жизнь, но после страшного видения покаялся. По-видимому, история Маньяры была одним из источников легенды о Дон Хуане (Дон Жуане). Маркиз де Врадомин - герой нескольких произведений Района дель Валье-Инклана (1866-1936), неутомимый искатель романтических любовных приключений. Якобинская кровь. - Прадед Мачадо был одним из героев восстания в Мадриде в 1808 г. и освободительной войны против наполеоновских войск; дед Мачадо актив- но участвовал в буржуазной революции 1868 г. Пьер де Ронсар (1524- 1585) - выдающийся французский поэт. На берегах Дуэро (стр. 198). - Арагон - область Испании, бывшая самостоятельным королевством до объединения с Кастилией в 1479 г. Роариго Диас де Бивар, прозванный за воинские победы Сидом (араб. "господин"). Кампеадор (исп. "воитель") - полулегендарный герой испанского национального эпоса "Песнь о моем Сиде", других эпических песен и хроник. Сид жил в XI в., отвоевал у арабов Валенсию. Левант - восточная часть средиземноморского побережья Испании. По землям Испании (стр. 200). - Эстремадура - область на западе Испании. Иберийский бог (стр. 201). - Саэта - см. прим. к с. 183. Ночь на Сан-Хуана - ночь на 24 июня. Поля Сории (стр. 211). - Монкайо - горная цепь и вершина того же названия на границе провинций Сория и Сарагоса. Сан-Поло, Сан-Сатурьо - местечки в провинции Сорпя. Нумансия - древняя столица кельтиберов, находившаяся вблизи нынешней Серии. Была осаждена во II в. до н. э. римскими войсками. Жители Нумансии предпочли погибнуть в огне, но не сдаться врагу. Героическая оборона нумансийцев воспета Сервантесом в драме "Осада Нумансии". Земля Альваргонсалеса (стр. 215). - Поэме предшествовала подробная запись народного предания (см.: А. Мачадо. Избранное. М., 1975). Верланга, Сальдуэро, Коваледа, Винуэса Даурия - деревни в провинции Сория. ...как Иаков... - Имеется в виду эпизод из библейской "Книги Бытия": Иаков увидел во сне лестницу, уходившую в небо, и услышал с вершины лестницы голос бога, обещавший Иакову благословение в потомстве. Феи-прядильщицы - трансформация образа античной мифологии: одна из мойр (богини судьбы, в римской мифологии парки) прядет нити жизни каждого человека. Бургос - город в Кастилии. Индеец. - Так в Испании называют людей, проживших несколько лет в Латинской Америке. Урбион - горная цепь в Кастилии между провинциями Сория и Бургос. Дороги (стр. 236). - Этим стихотворением начинается цикл, посвященный памяти безвременно скончавшейся жены Мачадо Леонор. Город мавританский. - В архитектуре Баэсы, как и других городов Андалузии, неизгладимый след оставлен многовековым арабским владычеством. Гвадалквивир (Гвадалкивир) - река, протекающая по Андалузии мимо Баэсы. Поэма одного дня (стр. 239). - Мигель де Унамуно (1864-1936) - выдающийся испанский философ, прозаик, поэт и драматург, глава "поколения 98 года". Анри Бергсон (1859-1941) - французский философ. "Непосредственные данные сознания" - первая книга Бергсона (1889). Мачадо интересовался философией Бергсона, в 1911 г. посещал его лекции в Коллеж де Франс. Не принимая антиинтеллектуализм Бергсона, Мачадо заимствовал у французского философа категории "интуиции" и "длительности", которые помогли оформиться пониманию поэтом внутренней жизни как развивающегося во времени единства чувственного, эмоционального и интеллектуального начал человеческого "я". Иммануил - Иммануил Кант (1724-1804) - великий немецкий философ. "Книга Екклезиаста", то есть проповедника, - философский трактат, включенный в Библию и написанный по библейскому преданию, царем Соломоном. Саэта (стр. 244). - Этим стихотворением Мачадо полемизирует с Унамуно, считавшим, что христианская религия началась с поклонения распятому, агонизирующему, умирающему Христу и что единственный смысл христианства - надежда на воскресение. При этом Унамуно ссылался на испанские народные обряды и испанский фольклор, всегда подчеркивающий в образе Христа смертную муку. Мачадо не мог согласиться с тем, что единственной заботой человека является забота о личном бессмертии. В христианской проповеди Мачадо привлекает высокий нравственный смысл, значимый в земном, реальном бытии человека. В эт ом и в следующих стихах ("Символ веры" и др.) море все отчетливее символизирует объективную реальность. Призрачное завтра (стр. 248). - Фраскуэло - прозвище Сальвадора Санчеса (1844-1898), знаменитого испанского тореро. Резец и молоток. - Некоторые критики усматривают в этом образе отражение масонской эмблемы (см. также прим. к с. 291). "Слышишь ли, мыслитель..." (стр. 257). - Здесь особенно четко раскрывается новый смысл символа моря - это реальное бытие, практика человека. Дону Франсиско Хинер де лос Риосу (стр. 258). - Франсиско Хинер де лос Риос (1839-1915) - выдающийся испанский просветитель, педагог и публицист, основатель Института Свободного Образования и других учреждений, где пропагандировались республиканские, либеральные, антиклерикальные взгляды. Педагогический идеал Хинер де лос Риоса - воспитание гармоничного, разумного, здорового человека, способного к созидательному труду. Геадаррама - горная цепь в Испании между Мадридом и Сеговией. Из моего угла. Послание (стр. 259). - Асорин - псевдоним Хосе Мартинеса Руиса (1873-1967), видного прозаика и эссеиста, одного из активных участников "поколе