великаном" чужда каких бы то ни было суррогатов беллетристики. С документальной, строгой точностью изображены в ней реальные лица: сам хозяин дома - стратег Перикл, которого в Афинах зовут олимпийцем, хозяйка дома Аспазия, одна из самых просвещенных женщин своего времени, принимающая живое участие в философских и политических беседах, великий ваятель Фидий, драматург Еврипид. Собрались они на этот раз для того, чтобы послушать философа Анаксагора, рассказывающего о вселенной и о тех мельчайших частицах вечной материи - "семенах вещей", - из которых, по его учению, все на свете состоит. И хозяева и гости - ученики мудрого Анаксагора. "Они возлежат на ложах, расставленных полукругом. К ложам придвинуты низкие столы. В кубках темнеет вино, корзины полны виноградом. Мы видим, как то один, то другой из беседующих меняет положение тела: опирается локтем на подушки, оборачивается к соседу. Их губы шевелятся, нам даже кажется, что мы слышим вопросы и ответы. Но мы можем только догадываться, о чем они говорят". Здесь нет даже и попытки придумать для участников пира произвольные, сомнительные по точности реплики. Это подорвало бы доверие к документальному рассказу. И тем не менее, читая эту главу, мы представляем себе блестящий философский пир у Перикла так же отчетливо, как изображенную ранее пристань в Милете, где покачиваются на причале "чернобокие корабли", или рыночную площадь в Афинах, где сидящий на ступеньках в тени крытой галереи путешественник Геродот беседует с бывалым капитаном, только что вернувшимся из дальнего плавания. --- Побывав в гостях у любимца и вождя афинского народа Перикла, в обществе его прославленных соотечественников, чьи имена не забыты и до сих пор, неподготовленный читатель может, чего доброго, вообразить, будто никакие житейские невзгоды и волнения не мешали этой горсточке самых передовых и просвещенных людей своего времени мирно беседовать на пирах о сущности материи, о тайнах мироздания. Но достаточно перевернуть несколько страниц книги, чтобы увидеть, как вокруг этого островка философской мысли бушует жизнь, полная противоречий, борьбы и страстей. Возвращаясь под утро по безмолвным улицам Афин к себе домой, Анаксагор вглядывается в серп луны, в звезды и размышляет о бесчисленных мирах, рассыпанных в небесном океане. Из раздумья выводит его шум просыпающегося города. Еще впотьмах подымаются те, "кто добывает свой хлеб собственными руками". Зажигает масляную лампадку сапожник, берутся за работу ткачи, гончары, печники, оружейники. Рабы в кузницах раздувают огонь горна. Рабыни во дворах мелют на скрежещущих ручных мельницах зерно. По дорогам плетутся в город крестьяне с мешками зерна на спине или с корзинами винограда на концах коромысла. Афины достигли в эту пору вершины своего могущества. Процветают торговля, ремесла, искусства. Утвердилась власть демократии. Каждый из свободных граждан, чьи отец и мать родились в Афинах, имеет право участвовать в Народном собрании, где решаются важнейшие дела государства. В городе возводятся великолепные храмы, воздвигаются статуи, до сих пор считающиеся высокими образцами искусства. В гавани теснятся многочисленные корабли. Но уже явственно проступают те черты времени, которые ведут к упадку афинской демократии. Афиняне гордятся своей свободой, но эта свобода основана на рабовладении. А такой строй развращает и самих рабовладельцев. В главе книги "Путь ведет в тупик" наглядно показана изнанка, оборотная сторона рабовладельческой демократии. В книгах Ильина по истории материальной культуры предельную наглядность обеспечивало слову само содержание книг. Героями их были вещи, и эти зримые герои как бы иллюстрировали текст. В истории человеческой мысли добиться конкретности и зримости - хотя бы даже в меньшей степени - значительно труднее. Но автор книги "Как человек стал великаном" и на этот раз не отказывается от своей манеры говорить языком образов, ибо они больше дают воображению читателя и дольше остаются в памяти, чем отвлеченные и обобщенные понятия. Мы снова на улицах Афин. Навстречу нам идет человек, у которого на лбу можно различить клеймо с надписью: "Я убегаю, держи меня!" Человек этот никуда не бежит, но он может убежать. Потому-то предусмотрительный хозяин и отметил своего раба несмываемым клеймом. Рабов продают и покупают в Афинской республике, как вещи. Их включают в инвентарь при продаже мастерской. Живые "вещи", живые орудия труда, наделенные сознанием, очень выгодны владельцам, но только сладить с ними не всегда легко. "Молот не может выйти из повиновения и ударить по голове хозяина, который с ним плохо обращается. Наковальня не может ночью убежать из кузницы и спрятаться в лесу. А человек может! И вот начинается война... между одушевленным орудием и рабовладельцем. Рабы восстают. Рабы убегают из мастерских, из каменоломен, из рудников... Беглого раба сажают в тюрьму, похожую на ящик, где нельзя разогнуть спину и вытянуть ноги... И это делают афиняне, те самые афиняне, которые так любят свободу и так восхищаются гармонией человеческою тела! Они не понимают, какую опасность таит в себе рабство для них самих, для свободных..." Прежде всего, чтобы захватить новых пленных, нужны войны. Немало афинских граждан погибает в битвах на суше и на море. Число рабов в Афинах растет, а "свободных" становится все меньше. Хозяева охотнее пользуются трудом рабов, чем наемных работников. И многие свободные граждане Афин слоняются без работы по рынкам и улицам, с ненавистью поглядывая на богатых бездельников. Со свойственной ему афористичностью автор по этому поводу говорит: "Вот что такое свобода, построенная на рабстве: одних она делает безработными, других - бездельниками". Безработные нередко довольствуются тем, что за участие в Народном собрании им платят по три обола. В другие дни, когда нет заседаний, можно получить деньги, причитающиеся неимущим гражданам на театр, и "променять трагедию Эсхила на что-нибудь более сытное". И уж если особенно повезет, можно вытянуть счастливый жребий и попасть в присяжные на суде или заняться вымогательством, угрожая доносами своим согражданам. Многие из "свободных" даже не ищут работы. Труд давно уже не пользуется в Афинах почетом. Он считается делом рабов. По этому поводу в книге говорится так: "Труд сделал людей людьми, а они стали презирать труд. Руки научили голову думать. А она стала смотреть на них свысока. Даже мудрейшие люди не проверяют свои мысли опытом. И это мешает науке идти вперед". Глубокое падение нравов, все растущая ненависть рабов к рабовладельцам и нищих, голодных граждан к богатым - вот что определяет это время, которое впоследствии изображалось как блестящий век Перикла, Фидия, Еврипида, Анаксагора. Говоря об этой эпохе, часто упускают из виду царившую в Афинах нищету, вынуждавшую граждан покидать свою прекрасную родину, восстания, кровопролитные войны, голод и чуму, не пощадившую и самого "олимпийца" - Перикла. --- Если история народов и государств хранит на своих страницах пятна крови и следы слез, то история научной мысли должна быть, казалось бы, совсем чистенькой, ничем не запятнанной. Ведь речь в ней идет, так сказать, о духовной сфере человеческой жизни. Такой мирной и опрятной подавали нам эту историю многие популярные книги прошлого, преследовавшие единственную цель - внушить широкому кругу читателей, особенно юношеству, любовь и уважение к науке. Правда, авторы не обходили молчанием разногласий между великими мыслителями различных толков, - но ведь, как говорится, - "сколько голов, столько умов"!.. Впрочем, в любой из этих книг неизменно упоминались и "жертвы науки". Но слова эти звучали для нас в юности как-то слишком книжно и торжественно. Оба слова будто сливались в одно, и вместе они казались нам каким-то застывшим и привычным термином. М. Ильин и его соавтор взялись за нелегкое дело - дать тому же читателю, на которого рассчитывали и прежние научно-популярные книги, четкое представление о путях развития мысли, о непрестанной борьбе теорий и взглядов, которая объясняется отнюдь не тем, что у некоторых мыслителей был дурной характер, а гораздо более глубокими причинами. Авторы книги о Человеке-великане попытались рассказать кратко и просто, - однако не избегая при этом встречающихся на пути науки противоречий, - о множестве учений, которые вели между собою непрестанный спор чуть ли не с самого зарождения научной мысли. Книга не только показывает преемственность учений, но и раскрывает их социальную и политическую сущность, их зависимость от времени и места. Вот почему в эту историю мысли так часто врывается жизнь со всеми ее бурями, трагедиями, войнами, восстаниями, тюрьмами и казнями. Без картины упадка рабовладельческой демократии в Афинах трудно было бы понять подлинную сущность учения такого, например, философа, как Сократ. В это время люди теряют веру в старых богов, бессильных помочь им в бедствиях ("У каменных богов каменное сердце"). Не верят они и в разноречивые суждения современных им философов. Недаром в театре Диониса публика покатывается со смеху, глядя на сцену, где подвешен в корзине некий мыслитель, занятый изучением облаков. Зрители узнают в этом смешном герое Аристофановой комедии известного всем философа Сократа. Но это карикатурное изображение передает только одну подлинную черту Сократа: оторванность от жизни философа, целиком погруженного в себя, в свои мысли. Изучением облаков, как и природы вообще, Сократ никогда не занимался. Напротив, он считал науку о природе никому не нужной, так как она, по его воззрению, не может принести людям счастье. В главе, посвященной Сократу ("На ложном пути"), авторы имеют дело с очень сложной и полной противоречий фигурой. По старым популярным книгам мы знали Сократа как бескорыстного и непреклонного борца за истину, которая была ему дороже самой жизни. В этом есть, конечно, доля правды. Сократ и в самом деле был бескорыстен и желал людям блага. В эпоху падения нравов он пытался разбудить в своих согражданах совесть. Во времена, когда все стали сомневаться во всем, даже в человеческом разуме и в его способности найти истину, Сократ неустанно ищет ее, но ищет не в изучении природы, как это делали его предшественники - Фалес, Анаксимандр, Анаксимен, Анаксагор и его младший современник Демокрит, а в познании души человека, в "познании самого себя". "...Этот босоногий старик в поношенном плаще", похожий с виду "на Силена... пузатого, плешивого, курносого божка", пристает ко всем встречным на улице с наставлениями. Люди заняты своими делами, им не до него, а он настойчиво твердит им: "Подумайте о своей душе... Хоть раз подумайте не о своем, а о себе..." Гораздо более внимательных слушателей находит Сократ среди юношей из богатых и знатных семейств. Он ведет с ними долгие беседы, задавая им вопросза вопросом и таким образом обучая их логике и диалектике. Юношам-аристократам по душе мысли философа о том, что прежде в их "отечестве жилось лучше. Торговля развратила людей. Ремесла и науки не дали им счастья... Так не лучше ли вернуться назад, к заветам предков - суровых земледельцев и воинов?" Эти молодые люди полностью разделяют его убеждение в том, что простой народ - ткачи, кожевники, гончары - не могут управлять государством. Юные воспитанники Сократа считают идеальным государством враждебную Афинам Спарту, где еще сохранились "строй и вера отцов". Они подражают спартанцам в одежде, в манерах и горячо сочувствуют им в то время, когда Спарта ведет с их отечеством войну. Есть среди учеников Сократа и такие, что вступают в тайные сношения с неприятелем. И тут читателю становится ясно, какие глубокие противоречия таит в себе идеалистическое учение Сократа. Патриот Афин, старый солдат, сражавшийся за их свободу, он желает успеха врагам отечества - спартанцам. Философ, проповедующий стремление к правде и справедливости, он, и сам того не подозревая, воспитывает будущих предателей и злодеев. Убедиться в этом пришлось и ему самому. После победы Спарты в Афинахвосстанавливается "строй отцов". К власти приходят аристократы. Среди тридцати тиранов, правящих страной, первые места занимают ученики Сократа Критий и Харикл. Тираны жестоко расправляются со сторонниками демократии. А многих казнят попросту ради того, чтобы присвоить их имущество. Самому Сократу бывшие его ученики запрещают под страхом смертной казни вести беседы с юношами. Гораздо больше великодушия проявляет к своим противникам афинская демократия, когда она снова возвращается к власти. Но Сократу не прощают вины. Его судят за то, что своей философией он развращает юношество и создает какое-то новое божество ("божественный внутренний голос"). Мужественная смерть Сократа, не пожелавшего просить о пощаде и спокойно осушившего чашу с ядом, возвеличивает его в глазах потомства как человека, но нисколько не оправдывает его учения. Да, в сущности, этому учению вынесла свой нелицеприятный приговор сама жизнь задолго до того, как судьи приговорили Сократа к смертной казни. Он видел, к чему его привели многолетние усилия. "Ему казалось: достаточно объяснить людям, что такое справедливость, и они станут справедливыми. Но Кригий и Харикл хорошо знали, что такое добро, а творили зло. Они и его, Сократа, сделали пособником своих злодейств: ведь это он их воспитал!.." Трагедии Сократа в книге посвящено всего несколько страниц, но при всей своей краткости эта глава приводит читателя к важному выводу: "...Мы судим о мыслителях не по их душевным достоинствам и недостаткам, а по тому, помогали они человечеству идти вперед или мешали". Этот вывод дает надежный ключ для оценки многих учений, о которых идет речь на дальнейших страницах книги. --- Перед нами проходит целая вереница мыслителей разных веков. Но их не смешаешь друг с другом. У каждого свое запоминающееся лицо, своя судьба, свои воззрения на мир. Различна и обстановка, в которой они живут и творят. Философские системы не возникают в пустоте. Мы видим эпоху, которая породила каждого из создателей этих систем, ощущаем воздух, которым они дышали. Вот перед нами Платон, любимый ученик Сократа - "мечтательный и угрюмый юноша, вечно погруженный в свои думы". Потомок афинских царей, он враждебно относится к восторжествовавшей в Афинах демократии. Трагическая смерть его учителя Сократа, жестокая несправедливость судей, приговоривших к смерти "благороднейшего из людей", - все это глубоко потрясло Платона в ранней молодости. "Странной, двойной жизнью живет Платон. Он ходит, смотрит, слушает, разговаривает с людьми. Но его душа не здесь, его взгляд обращен внутрь. Он словно продолжает беседы с учителем. Умерший учитель кажется Платону живым, а живые люди - призраками. Сон и явь словно поменялись местами. Как в страшном сне, все вокруг заколебалось. Рушатся древние обычаи, верованья, законы. Власть в руках тех, кого Платон считает "чернью". За что же ухватиться? Где найти опору?.." Читая страницу за страницей, мы видим этого мятущегося человека, который ищет разгадку сущности мира и в то же время создает в своем воображении проект "идеального" государства с аристократическим кастовым строем, где во главе стоят философы. Окружающий мир кажется ему только тенью, отбрасываемой каким-то другим миром, совершенным, вечным и неизменным, доступным не зрению, а умозрению. "...Платон не похож на отшельника... Он хочет не только в воображении, но и на деле по-своему исправить мир, который сам же считает призрачным". Он то едет в Сиракузы, где тщетно уговаривает тирана построить "идеальное" государство, то возвращается в Афины для того, чтобы в своей Академии, в тени платанов, беседовать с учениками о нетленном мире идей. Он говорит им о том, что на земле ничто не вечно. "Даже крепкий дуб и тот засохнет и сгниет когда-нибудь, но понятие о дереве не подвержено ни разрушению, ни гниению. Можно стереть треугольники, начертанные на песке, но идея треугольника останется. Время не властно над идеями... Они вне времени и вне пространства". Ученики Платона жадно ловят каждое его слово. Но даже и в их среде находится один непокорный, задающий учителю вопросы, которые уже таят в себе острую критику учения об идеях и понятиях. Этот ученик - Аристотель - спрашивает: "Как же может форма существовать отдельно от вещей? Ведь не может быть чаши отдельно от серебра. И какой смысл удваивать все предметы, говорить, что есть эта чаша и есть "чаша вообще", что есть эти деревья и есть "деревья вообще" в каком-то другом, нездешнем мире? Разве это может нам помочь понять, что такое дерево, почему оно вырастает из семени, почему оно приносит плоды?" Так, излагая различные философские учения, автор - там, где это только возможно, - оспаривает и опровергает теорию одного мыслителя, пользуясь острыми доводами философа другого направления. Это освобождает книгу от того излишнего и подчас назойливого вмешательства, которым нередко злоупотребляют популяризаторы философских систем. И в то же время основная линия книги "Как человек стал великаном" совершенно отчетлива. На всем своем протяжении книга убеждает читателя в том, что по-настоящему обогащали науку о мире и расширяли кругозор человека только те философы, которые считали началом всего материю и черпали свои знания из наблюдений над природой. Мы видим, как на этот путь вступает бывший ученик Платона, великий философ древности Аристотель. "Умудренный долгими размышлениями, он идет в леса и поля, чтобы видеть, слушать, ощущать. Его глаза, так долго смотревшие в книги, стали умнее. Они теперь увидят то, чего не видели раньше". И с каждым новым своим наблюдении Аристотель делает далеко идущие выводы. ".. - Зерно не похоже на колос. Но в нем есть что-то такое, что заставит его превратиться в колос". Такое же незримое движение происходит в яйце, откуда выходит птенец. "Как в зерне есть возможность колоса, так в природе заключена возможность всех вещей, всех существ. Человек творит сознательно, придавая серебру форму чаши. Природа творит бессознательно..." Здесь, как и во всей книге, даются не одни лишь конечные выводы философа, но и весь сложный, часто извилистый путь развития его мысли, который и приводит к тому или иному решению задачи. Видя перед собой весь ход рассуждений ученого, легче понять, где именно заключена ошибка, которая влечет за собой неверный вывод. После долгих наблюдений Аристотель приходит к мысли о том, что все в природе - от камней, глины и земли до живых существ - можно расположить снизу доверху как бы по ступеням высокой лестницы. В самом верху - человек, высшее творение природы. "...Но разве человек - последняя ступень? Разве не может быть еще более совершенного, еще более сознательного существа? Аристотелю кажется, что он видит то, к чему природа стремится. Она стремится стать тем, что всего совершеннее: самой мыслью, самим Разумом". Таким образом, шаг за шагом, книга показывает, как великий мыслитель и зоркий наблюдатель природы, смолоду доказывавший невозможность существования души без тела, незаметно для самого себя свернул на старую дорогу, по которой когда-то пытался вести его Платон. "...Аристотель то находит, то теряет правильный путь... Стараясь собрать воедино всю греческую мудрость, он то и дело соединяет несоединимое - Платона с Демокритом, старую религию с новой наукой, идеализм с материализмом. Но, даже и ошибаясь во многом, Аристотель остается самым большим мыслителем античного мира". --- Все сильнее разгорается борьба между двумя основными философскими направлениями. Все отчетливее определяются и сами эти направления - идеалистическое и материалистическое. Страницы книги, посвященные спорам между сторонниками обоих течений, помогают читателю яснее увидеть истоки той борьбы, которая не прекращается с древних времен до наших дней. Вот спорят между собой философ Демокрит и его наиболее непримиримый противник Платон. В небольшой главе "Два лагеря" мы слышим не только авторский голос, но и подлинные голоса обоих мыслителей. И это придает повествованию особую убедительность. Платон скупал и сжигал книги Демокрита. В споре с ним избегал называть его имя, не желая способствовать все растущей славе его учения. Очевидно, философов, подобных Платону, - а вернее, его самого, - имел в виду Демокрит, говоря о людях, которые придумывают "сказки" об ином мире: "Некоторые люди, не зная, что смертная природа подлежит уничтожению, ииспытывая бедствия в жизни, проводят свою жизнь в беспокойстве и страхах, сочиняя лживые сказки о загробной жизни". А Платон в свою очередь писал об учении Демокрита: "Многие... считают это учение самым мудрым из всех. Вот почему юношипренебрегают религией и говорят, что не существует богов, верить в которых приказывает закон. Вот в чем причина революций". Эти слова звучат не как логический довод, а как обвинение, брошенное озлобленным противником. Мыслитель, считавший этот мир только призрачной тенью другого, прекрасного мира идей, был не прочь расправиться самыми реальными крутыми мерами с последователями Демокрита. Он писал: "Одних надо казнить, других - бичевать и заключать в тюрьмы, третьих - лишать гражданских прав, четвертых наказывать нищетой и изгнанием из пределов государства". Из этой гневной тирады сам собой напрашивается вывод, который мы находим в книге: "...Видно, Платон не очень-то полагался на силу своих слов. Оттого-то грозил он противникам не только загробной карой, но и тюрьмами, пытками, казнями на земле". Не без основания видел Платон в Демокрите своего опаснейшего противника и подрывателя веры в богов, а в его учении - причину революций. Демокрит был одним из первых последовательных материалистов. Он отрицал даже Высший Разум, без которого еще не мог обойтись Анаксагор. Недаром этот старый философ не принял в свое время молодого Демокрита в круг своих ближайших друзей и учеников. "Демокрит считал, что мир вечен. А если мир вечен, если движение не имеет начала, то есть ли смысл говорить о начале безначального?" Вместо бесплодных поисков этого "начала безначального" Демокрит направил все свое внимание на то, чтобы понять строение материи. Еще до него многие греческие философы говорили о мельчайших частицах, из которых состоит материя. У Анаксимена это были воздушные частицы, у Анаксагора - "семена вещей". "Все ближе и ближе подходили исследователи природы к мысли об атомах. И вот, наконец, милетский философ Левкипп и его последователь Демокрит создали великое учение о вечном движении атомов во вселенной". Движением атомов Демокрит объяснял строение всего существующего. Правда, эту теорию неделимых атомов (слово "атом" и значит "неделимый") мы относим теперь к первым шагам науки. Но это были смелые шаги, и направление их было верное. Нам даже трудно представить себе, что две с половиной тысячи лет тому назад Демокрит говорил о том, что вселенная бесконечна, и видел в ней множество миров, находящихся в вечном движении. Он даже пытался объяснить возникновение жизни на Земле и утверждал, что человек произошел от древних животных, из которых выжили самые приспособленные - "уцелели благодаря хитрости, или храбрости, или быстроте ног, охранявшей их породу". Учение Демокрита касалось и происхождения человеческого общества, возникшего в борьбе с природой. "Искусства и открытия - не дар богов. Учителем людей во всем без исключения была нужда. Людей соединила общая борьба с дикими зверями. Но скоро и между людьми началась борьба... Чтобы люди не обижали друг друга, пришлось установить законы... Так создавалось все в мире - и земля, и солнце, и море, и горы, и люди, и человеческие законы - не волей богов, а неизбежным течением причин и следствий". Глубокое понимание закономерности явлений не мешало, однако, Демокриту оставаться сыном своего времени. Он не был свободен от многих предрассудков - верил в дурной глаз, вещие сны и предзнаменования. Сторонник рабовладельческой демократии, он учил: "Пользуйся рабами, как ты пользуешься своими руками или ногами". И тем не менее он шагнул далеко в будущее, намного опередив виднейших мыслителей древнего мира. Страницы, посвященные в книге Демокриту и его учению, написаны так горячо и взволнованно, будто дело касается не отдаленной эпохи, а совсем недавнего прошлого. Читая их, ясно понимаешь, как должно было поражать это учение современников философа. Нужно было обладать огромной силой воображения, чтобы угнаться за полетом его мысли, проникавшей в мир звезд и в мир атомов. "Земля мчалась, кружась, в пустоте. Ей встречались на пути огромные камни - обломки других миров. Эти камни, врываясь в наш мир, начинали вращаться вместе с ним. Они-то и образовали светила: солнце, луну, звезды. И чем дальше они были от земли, чем быстрее вращались, тем горячее становились... ...Светила неслись, и их движение было таким быстрым, что они горели и не могли погаснуть. А впереди были другие миры, другие светила. Здесь нельзя было найти два одинаковых мира, как нельзя найти двух одинаковых людей. Один мир был мрачный, темный, без луны и без солнца. В другом - ярко светили два солнца, а ночью всходила на небо вереница лун. Одни миры расцветали, как плодовые деревья весной. Другие увядали, словно от холода осени. Миры сталкивались между собой и боролись, как борются люди. Побеждал тот мир, который был больше. А меньший рассыпался вдребезги. Но из обломков создавались новые миры, новые земли и солнца..." Какой фантастической поэмой кажется нам то, о чем говорил Демокрит. А между тем в его мыслях, высказанных почти двадцать четыре века тому назад, наряду с догадками, которые кажутся современной науке наивными, было немало такого, что задолго предвосхищало будущие великие открытия. Тут и движение Земли, Луны, звезд, и другие солнца, кроме нашего, и целые вереницы лун {Как ныне известно, у Юпитера 12 спутников, у Сатурна - 9 спутников, Урана - 5. (Прим. автора.)}, и бесконечное пространство, и гибель старых миров, и возникновение новых. И тот же закон вечного движения царит в другом мире - в мире атомов. --- Казалось бы, человечество должно было подхватить гениальные догадки Демокрита и других великих философов-материалистов и пойти по указанной ими дороге дальше. Но история, а вместе с ней и наука редко идут прямыми и последовательными путями. Вслед за античным миром, который привел к расцвету искусства и науки, наступает глухая и мрачная пора средневековья. Туман суеверия, рассеянный первыми лучами знания, снова сгущается. Зародившаяся еще в глубокой древности химия пошла по пути алхимии, физика - по пути метафизики, философия превратилась в богословие. Мир в представлении схолаcтов становится застывшим и неподвижным - полной противоположностью тому миру, который открыл еще в древности Демокрит. Самое имя Демокрита забыто, а если и упоминается, то лишь в речах и писаниях невежественных врагов его учения. Древних философов изучают одни только богословы, да при этом исключительно для того, чтобы опровергать и поносить великих мыслителей, которых уже несколько столетий нет в живых. Об античной философии, которая вся сплошь объявлена греховной, никто бы не знал, если бы ее не цитировали церковные книги. Византийский монах, летописец IX века, попросту называет Демокрита "окаянным". В книге "Как человек стал великаном" периоду средневековья уделено гораздо меньше места, чем античному миру. Но и в этих нескольких главах уместился большой подлинный материал: свидетельства современников, выдержки из летописей, западноевропейских и русских, цитаты из церковных книг и даже целый роман - о трагической любви Абеляра и Элоизы. Эта эпоха, как и все другие, о которых рассказывает автор, окрашена своим особенным стилем, языком, колоритом. Несколько строк из главы "О последних римлянах" показывают нам античный мир в развалинах: "Италия опустошена. Многие города разрушены, другие исчезли совсем, сровнены с землей, как будто их не было... Зарастает сорными травами незасеянное поле. В буйные заросли превращается виноградник, оставленный без заботливого ухода. Земля не хочет пустовать, она по-своему залечивает раны. В развалинах лежит вилла римского сенатора. Из ее обломков, из розового и белого мрамора, из колонн и фронтонов полудикие пришельцы строят свою деревню, воздвигают стены укреплений. В кипарисовой роще гуляет на свободе топор. И кипарисовые дрова пылают на очаге в закопченной хижине. На улице готской деревни дети играют обломками статуй. И матери заворачивают младенцев в обрывки римских тог и туник". Науке нет больше места в этом мире, даже в Афинах и в Александрии, не говоря уже о лесных чащах Галлии и Германии. Не стало Академии, основанной Платоном и просуществовавшей девять веков. Последние философы разогнаны. В Александрии буйная толпа сожгла библиотеку храма Сераписа. Наука, которую теперь называют "служанкой богословия", скитается по тем монастырям, где ей дают пристанище. Греховными считают и поэзию, и пластические искусства античного мира. Среди духовенства редко встречаются грамотные люди. Но бывают и тут исключения. Какой-нибудь монах в глухом монастыре старательно переписывает вместе с житиями святых стихи Вергилия или древние саги, которые были сложены еще бардами-язычниками. Взволнованно, будто речь идет о недавних днях, рассказывает глава "Человечеству угрожает опасность" о том, как во время татарского нашествия гибли древние русские книги. "Когда приближался враг, книги сносили со всего города и из окрестных сел в каменные соборы. Как их берегли всегда, эти рукописи, в которых каждая страница сверкала золотом и пламенела пурпуром! Их защищали от малейшей царапины, одевали в прочные переплеты, обтянутые кожей, с медными бляшками и наугольниками, с застежками и замками. Эти драгоценные книги валялись теперь кучей на каменном полу церквей. Но и здесь их настигал огонь. Пестрые страницы, любовно разукрашенные терпеливым переписчиком, в один миг свертывались трубкой и вспыхивали темным, багряным светом". "Обмелели реки познания, пересохли источники мудрости..." --- Когда-то люди моего поколения читали в юности книгу известного популяризатора науки Н. А. Рубакина. До сих пор я с благодарностью вспоминаю сборник его рассказов под общим заглавием "Мученики науки". В книге было много мучеников, а науки, говоря по совести, маловато. В этом не было вины широко образованного и талантливого автора. Просто в те времена считали, что в книгах для чтения можно давать детям и юношам только слабые растворы научных знаний. Помню еще одну популярную книгу, где речь шла о таком серьезном предмете, как молекулы и атомы. Но и те и другие именовались для простоты одним словом: "частицы". К чему, мол, ребятам точные знания и строгая научная терминология? Ведь они еще не живут, а лишь готовятся жить, не учатся по-настоящему, а только готовятся к будущему восприятию знаний. В наше время такая точка зрения показалась бы по меньшей мере старомодной. Темпы жизни уже не те, что были. Наши дети должны почувствовать и усвоить новые темпы и в школе, и дома, и в книге. Это не должно вести к излишнему напряжению сил и нервов у ребят. Не вредит же им бодрый ритм спортивных упражнений. Я даже думаю, что вялый, замедленный темп в прохождении школьных предметов зачастую утомляет ребят именно своей вялостью, отсутствием целеустремленности, перегрузкой школьных программ при недостаточной нагрузке ума и воображения. Мы воспитываем наших детей и юношей в твердой уверенности, что они станут наследниками всех богатств, накопленных современной культурой, а эти богатства будут еще приумножены к тому времени, когда наши ребята станут взрослыми людьми. Можем ли мы не учитывать все возрастающих скоростей в развитии науки и техники? По счастью, у нас есть немало педагогов и писателей, глубоко сознающих свой долг перед будущими хозяевами страны. Такое чувство долга, ответственности никогда не изменяло М. Ильину, касался ли он истоков науки или последних ее достижений. И самый большой его труд - книга о Человеке-великане написана серьезно, без малейшей скидки на возраст. Доступность ее не достигается ценою упрощения научной и художественной задачи, а, напротив, делает эту задачу во много раз сложнее, ибо, как известно, чем трудней приходится автору, тем легче его читателю. Как и в старой книге Рубакина, в этих рассказах о науке много страниц уделено мученикам, которые пали жертвою косности и воинствующего невежества. Нельзя по достоинству оценить величие их подвига, не представив себе со всей отчетливостью, в чем заключалось то дело, за которое они положили свои жизни. Среди них и греческий мудрец V века до нашей эры Сократ; и автор книги "Утешение философией", римский ученый V-VI вв. нашей эры Боэций, которому отрубили голову на плахе по приказу готского короля Теодориха; и замечательный испанский врач эпохи Возрождения Мигель Сервет, сожженный на костре за то, что он "проник в глубь человеческого тела", исследуя кровообращение в легких (малый круг кровообращения), и выступал против церковных догматов. Биографии этих подвижников различных времен неотделимы от биографии самой науки. Так же неразрывно связаны их судьбы с наукой в книге "Как человек стал великаном". Пусть юный читатель узнает из нее, чего стоили человечеству истины, которые теперь кажутся такими бесспорными. Любой нынешний школьник носит в своем ранце или портфеле книги, за которые еще триста лет тому назад его бы неминуемо сожгли на костре вместе с еретическими учебниками. Ведь в одном из них прямо говорится, что Земля вращается вокруг своей оси да еще и вокруг Солнца! Когда-то великого ученого, революционера научной мысли Джордано Бруно держали целых восемь лет в Свинцовой тюрьме Венеции и подвергали жестоким пыткам за то, что он осмелился утверждать, будто Солнце и звезды вращаются вокруг своей оси и что все тела вселенной находятся в непрерывном движении, непрерывном изменении. А когда суд инквизиции убедился в том, что Джордано Бруно не отречется от своей "ереси", он вынес такое милостивое и смиренное решение: "Передать брата Джордано в руки светской власти, дабы она поступила с ним по возможности кротко и без пролития крови". Это значило: сжечь на костре живьем. Светская власть сразу поняла, чего хочет от нее духовная. 17 февраля 1600 года Джордано Бруно был торжественно сожжен в Риме на Площади Цветов в присутствии многотысячной толпы, пятидесяти кардиналов и самого папы. Что же дало в свое время Сократу силы выслушать, не дрогнув, приговор суда, а потом спокойно осушить чашу цикуты и с мужеством ученого наблюдать, как разливается по его жилам яд, как стынет и коченеет его тело? И какое нечеловеческое терпение и стойкость нужны были Мигелю Сервету и Джордано Бруно, чтобы пламя и дым костра не могли вырвать из их уст отречения, которого так упорно добивались от них палачи. В тюрьме, на костре и на плахе их поддерживали непоколебимая вера в свою правоту и гневное презрение к судьям в сутанах, которым Джордано Бруно бросил на суде такие слова: - Вы произносите свой приговор с большим страхом, чем я его выслушиваю! --- Ильину и его соавтору не удалось написать третью - заключительную - книгу о Человеке, книгу, которая должна была "довести этот труд до нашего времени - до первой в мире страны социализма". Рано оборвавшаяся жизнь Ильина не дала осуществиться этим замыслам. Он мечтал не только о том, чтобы довести эту книгу до нашего времени, но еще о большем - о том, чтобы "заглянуть и в будущее - в то время, когда человечество станет властелином природы, разумным хозяином планеты, когда на всей земле исчезнут эксплуатация и порабощение. И все же на своем веку Ильин успел сделать немало. По крупице собирал он материал, чтобы показать в своих книгах-поэмах силу творческой мысли, возможности которой безграничны. Таков был Ильин - поэт, публицист, ученый. Человек слабого здоровья, он отличался сильной волей, мужеством и горячей любовью к жизни, ко всему живому. Недаром он писал мне накануне операции, всего за несколько дней до своей кончины: "Если бы даже сегодняшний день был моим последним днем, я сказал бы: я благодарен жизни за то, что она мне дала". 1961  ^TО ЖИВЫХ И МЕРТВЫХ ДУШАХ^U {В основу этой статьи положено выступление на II Съезде советских писателей. (Прим. автора.)} Пушкин никогда не был слишком щедр на украшения, на различные поэтические тропы и фигуры. В одной из своих заметок он пишет: "...Прелесть нагой простоты так еще для нас непонятна, что даже и в прозе мы гоняемся за обветшалыми украшениями. Поэзию же, освобожденную от условных украшений стихотворства, мы еще не понимаем. Мы не только еще не подумали приблизить поэтический слог к благородной простоте, но и прозе стараемся придать напыщенность..." [1] Эти слова Пушкина следует помнить прозаикам и поэтам - особенно тем, кто берет на себя нелегкую задачу писать книги для детей. Таким литераторам и вовсе не пристало щеголять "обветшалыми украшениями" в прозе и "условными украшениями" в стихах. Вот что говорит о своей работе над книгами для детей Лев Толстой. "Работа над языком ужасна, - надо, чтобы все было красиво, коротко, просто и, главное, ясно..." [2] "...Я изменил приемы своего писания и язык... Язык, которым говорит народ и в котором есть звуки для выражения всего, что только может желать сказать поэт, мне мил... Язык этот, кроме того, - и это главное - есть лучший поэтический регулятор. Захоти сказать лишнее, напыщенное, болезненное, - язык не позволит... Люблю определенное, ясное, и красивое, и умеренное, и все это нахожу в народной поэзии и языке, и жизни..." [3] "Кавказский пленник" - это "образец тех приемов и языка, которым я пишу и буду писать для больших..." [4] Для Л. Н. Толстого детская повесть была не только важной педагогической задачей, но и новым испытанием своей силы, своего писательского мастерства. Требования, которые предъявлял он к себе, работая над повестью для детей, должны стать напутствием каждому литератору, пишущему детскую книгу. Если такому великану, как Л. Толстой, работа над языком детской книги казалась _"ужасной"_, то какой же труд должен затратить каждый из нас, живущих в эпоху, когда задачи детской литературы непомерно возросли, а читателями ее стали все дети нашей великой страны. Мы привыкли к слову "миллионы" и порой даже не представляем себе по-настоящему, на какую вышку поднимаемся каждый раз, беседуя с этой бесчисленной армией юных читателей, среди которой скрываются, пока еще не узнанные, величайшие люди