Оцените этот текст:



            Подражание первому посланию из второй книги Горация

----------------------------------------------------------------------------
     Перевод В. Топорова
     Александр Поуп "Поэмы", М., "Художественная литература", 1988 г.
     OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------



     Размышления Горация и суждения, высказанные им некогда  в  "Послании  к
Августу", кажутся столь уместными в  наши  дни,  что  я  не  мог  удержаться
использовать их на благо моего Отечества.  Автор  полагает  эти  рассуждения
достаточно  серьезными  для  обращения  к  Государю,  изображаемому  им  как
носитель всех великих  и  добрых  качеств,  свойственных  Монарху,  которому
римляне обязаны расширением своей Абсолютной  Империи.  Но  для  того  чтобы
сделать стихотворение истинно английским, я  вознамерился  добавить  к  этим
качествам  одно-два,  привносящие  лепту  в  счастье  Свободного  Народа   и
благоприятствующие процветанию наших соседей.
     Из этого послания будет видно,  что  ученый  мир  впал  в  две  ошибки:
во-первых, полагая Августа Патроном Всех Поэтов,  тогда  как  он  не  только
запрещал всем художникам слова, кроме самых  лучших,  упоминать  его,  но  и
рекомендовал  своим  высшим  чиновникам  придерживаться  того  же   правила:
Admonebat  Praetores,  ne  paterentur  Nomen  suum  obsolefieri,   etc   {Не
дозволяйте преторам и другим властям упоминать себя, и  т.  д.  (лат.).}.  И
во-вторых, это послание рассматривали всего лишь как общий очерк  Поэзии,  в
то время как на самом деле оно было апологией  поэтов  и  преследовало  цель
побудить Августа к еще большему  покровительству  им.  Гораций  в  настоящем
послании защищает дело своих Современников и от вкуса Рима, склонного  в  те
времена  возвеличивать  авторов  минувших  эпох,  и  от   Двора   и   Знати,
поддерживавших лишь тех,  кто  писал  для  театра,  и,  наконец,  от  самого
Императора, полагавшего, что поэты не  приносят  пользы  его  правлению.  Он
показал (обозревая путь просвещения и изменения, каким был подвержен Римский
Вкус), что знакомство с изящными искусствами Греции  предоставило  писателям
его времени огромное преимущество  по  сравнению  с  предшественниками,  что
значительно улучшились нравы, что на  смену  поэтической  вольности  древних
поэтов пришла умеренность, что комедия и сатира стали более справедливыми  и
целенаправленными, что все причудливые несуразности, не  исчезнувшие  еще  с
подмостков, были  обязаны  своим  наличием  единственно  Испорченному  Вкусу
Знати, что поэты, при условии строгой регламентации их творчества, во многих
отношениях полезны государству, - и пришел в конце концов к выводам, что сам
Император зависит от них, имея в виду его славу в потомках. Мы узнаем  далее
из этого послания, что Гораций, искавший  в  нем  высочайшего  расположения,
обращался  к  императору  с  подобающим  достоинством  и  непринужденностью,
справедливо осуждая низких льстецов и широко раскрывая перед ним собственную
душу.


                  Великий человечества Патрон,
                  Радетель Мира нынешних времен,
                  На рубежи вернувший легионы,
                  А в Рим - Мораль, Искусства и Законы, -
                  Как Музе не воспеть тебя! Она
                  Благоговенья правого полна...

                  Эдвард и Генри, чтимые молвою,
                  И мудрый Альфред, славой взыскан вдвое,
                  Закончили державные Дела:
                  Обуздан Галл, алчба его прошла,
                  Унижены враги, взяты Столицы,
                  Порядку время в Мире воцариться, -
                  Но вслед за шумной тризной тихий вздох:
                  Неблагодарен человек и плох...
                  Что Доблесть, если Зависть бродит рядом
                  И ест ее - до смерти - жадным взглядом;
                  Воистину - ее не истребит
                  Наивеликим подвигом Алкид!
                  Добычею быть Зависти - вот доля
                  Всех, кто восходит в ярком ореоле;
                  Лучи их - блеск обыденный мрачат;
                  Нам в Солнце Славы мил его закат.

                  Хвала тебе! хвала тебе всецело!
                  Поспела жатва - и хвала приспела.
                  Великий друг Свободы! во царях -
                  Превыше всех, кто памятен в веках!
                  Оракул, чье любое изреченье
                  Есть Истины святое Откровенье!
                  Ты чудо венценосное! С тобой
                  Не в силах вровень встать никто другой!

                  Но, Сир, не скрою: в нынешнюю пору
                  Все предались всеобщему раздору.
                  Тебя мы чтим - а больше никого.
                  Мы славим то, что пусто и мертво.
                  Поэты как монеты: чем древнее,
                  Тем, ржавчиной изъедены, ценнее.
                  Все Чосера читают наизусть,
                  Негодник Скелтон разгоняет грусть,
                  Твердят, читая Спенсера: "Однако!"
                  За вздор шотландских виршей лезут в драку,
                  И в память Бена хором поклялись,
                  Что Музы с ним "у Дьявола" сошлись.

                  Пусть почитали славных предков греки,
                  Не стать ли нам мудрее в наши веки?
                  Не зря ж гордимся собственным трудом;
                  Мы строим, пишем, пляшем и поем,
                  Мы через обруч скачем - а на это
                  Нет у Афин достойного ответа.

                  Вино - с годами лучше. А стихи?
                  Бессмертье спишет с Барда все грехи?
                  Но если так случается, и часто, -
                  Тогда в какие сроки? Лет так за сто?
                  Единый час быть должен утвержден,
                  Когда поэту время в Пантеон.

                  "Столетний старец - классик, это ясно.
                  С подобным мненьем публика согласна".
                  А если годика недостает,
                  То кто он? Патриарх?.. Наоборот -
                  Наш - в девяносто девять - современник?
                  Как все коллеги, неуч и мошенник?

                  "Британской снисходительности мзда:
                  Годок иль два простим ему всегда".

                  Тогда года - за годом год - вручную,
                  Как щиплют конский хвост, щипать начну я,
                  Всю Древность, как сугробы, растоплю, -
                  И возрастом поэтов растоплю,
                  Как хворостом, печурку, - а в итоге
                  Венками удостою только Дроги.

                  Шекспир, о ком актер и театрал
                  Не вымолвят ни слова без похвал,
                  Писал не для бессмертья, а из денег.
                  Он в Пантеоне не герой, а пленник.
                  Бен, стар и плох, творил не на века -
                  Он знал, что наша память коротка.
                  Кто помнит нынче Каули? Он с нами
                  Стремленьями, а вовсе не стихами;
                  Не Пиндар он, тем менее Гомер,
                  Хоть дорог мне возвышенный пример.

                  "Но знамениты все! И несомненно!
                  Каких юнцов не учат строчкам Бена?
                  Каким дебатам не кладут конец,
                  Сказав: Бен мастер, а Шекспир творец,
                  У Каули открытая натура,
                  В Бомонте Флетчер встретил Диоскура,
                  Был Шедуэлл - стремительный порыв,
                  Уичерли зато нетороплив,
                  О чувствах пели Саутерн и Роу -
                  И в верности клялись родному крову".

                  Се - Глас Народа. Очень странный глас.
                  Глас Господа он - но не каждый раз.
                  Старинный фарс он славит стоязыко
                  И почитает пьеской невеликой
                  "Беспечного супруга"... Как тупа,
                  Слепа к изъянам Прошлого толпа!
                  Что ж, наши Предки, полные отваги,
                  Нас превзошли - ив скверне и во благе.
                  На старцев Спенсер опирался сам;
                  Был хром стих Сидни там, где римский - прям;
                  Пел Мильтон Небу вызов и угрозу,
                  Но полз, как Змий, втираясь брюхом в прозу;
                  В остротах добиваясь остроты,
                  Он рушился с небесной высоты,
                  Хотя не трону слог его речистый,
                  Как делал Бентли, на руку нечистый, -
                  Как и Шекспиру, впрочем, не в упрек
                  Обычай знать Шекспира назубок.

                  Во дни двух Карлов легкое занятье -
                  Стихосложенье - спелось с нашей знатью:
                  Спрат, Кэрью, Седли, сорок сороков
                  Сановных сочинителей стихов,
                  Украсив строк бесплодную Пустыню
                  Одним Сравненьем где-то посредине
                  Иль озарившись Мыслию одной,
                  Писали вирши в тыщу миль длиной.
                  Мы пишем лучше, но куда как кратко,
                  И Критика - вот Краткости разгадка,
                  А старикам Закон не писан наш -
                  Им рукоплещут за любую блажь.

                  Иль берега блаженного Эйвона
                  Не знали сорняков во время оно?
                  Трагедия! как только Беттертон
                  (Он Трагиком великим наречен),
                  Велеречивый Бут и остальные
                  Провозгласили имена былые
                  С нажимом и коверкая... Отцам
                  И тем неведом был подобный срам.
                  Нисколько на Былое не клевещем?
                  Но как нам быть с обычаем зловещим
                  Дурной пример отцов перенимать
                  И, в путь пойдя, идти покорно вспять?
                  И ты, старинных россказней любитель
                  (В отличье от меня), - читатель, зритель, -
                  Пойми, что лишь завидует позер
                  И, славя старых, юным шлет укор.
                  Отнюдь не Греки этому виною:
                  Они-то не гнушались Новизною,
                  Античность - в свой расцвет - была нова.
                  На что нам Мертвых мертвые слова?

                  Едва восстановились Дни Покоя
                  И Карл вернул величье вековое,
                  Переиначив на заморский лад, -
                  "Всяк жить, как он, любить, как он, был рад".
                  О Родине радея равнодушней,
                  Гордились пэры собственной Конюшней,
                  Солдаты стали галлами на вид,
                  В любом паже прорезался пиит.
                  Во мраморе возлюбленных ваяли,
                  Будили жизнь в расплавленном металле,
                  Писали маслом, ткали гобелен
                  И к Сладострастью попадали в плен.
                  И диво ли, что с Музою игривой
                  За чашею сошелся Свет глумливый
                  И струны - то тревожны, то нежны -
                  Сердцам и душам стали вмиг нужны?
                  Но Англия шалунья, кто с ней сладит?
                  То призовет Монарха, то спровадит.
                  Сегодня Тори, завтра Виг в чести.
                  Сегодня пить, а завтра пост блюсти.
                  За Государя! Супротив Тирана!..
                  Короче говоря, непостоянна.

                  Бывало время - все вставали в Пять,
                  Хозяин раньше слуг стремился встать.
                  По твердо заведенному порядку,
                  Жена шла в церковь, сын писал в тетрадку;
                  Отец учил мужающих сынов
                  И Бога чтить, и доблести Отцов;
                  Все знали: роскошь гибелью чревата -
                  И только в Дело вкладывали Злато.
                  Но нынче век другой: и стар, и млад,
                  Богач и нищий, - все стихи строчат.
                  Отцы и деды, сыновья и внуки
                  Берут коль не Перо, то Книжку в руки;
                  Театром бредит весь прекрасный пол;
                  Не молятся - поют, садясь за стол.
                  Хулителю Искусств, мне стало худо:
                  Стихописанье хуже, чем простуда;
                  В который раз даешь себе обет,
                  Начав с Утра, отринуть этот бред -
                  А утром вновь строчишь остервенело
                  Все, что в мозгу и в сердце накипело.

                  Из подмастерьев вышли Мастера!
                  Не вдруг решил Уорд: пришла пора.
                  Врачи проходят Курс Наук в Париже
                  (Изящным танцам не научат ближе)!
                  Кто, строя мост, не вбил ненужных свай?
                  Не Рипли же, известный разгильдяй!
                  Все учатся - но только не поэты.
                  Любой дурак готов писать куплеты.

                  И все же, Сир, беда невелика.
                  Крамолы нет в стихах наверняка.
                  И Глупость служит Разуму порою.
                  Кто песнь поет, тот занят лишь собою.
                  Пусть пишет, как примерный ученик, -
                  Он не восстанет, не начнет интриг.
                  Нет денег, нет читателей - не важно.
                  Он скажет: Вдохновенье непродажно.
                  О Мщенье он рассудит: чепуха.
                  Размерен, как размер его стиха,
                  Отшельник, он Садочку сложит оду,
                  Безропотно садясь на Хлеб и Воду.

                  Вы скажете: на что нам рифмоплет,
                  Ведь он с чужого голоса поет!
                  Но и Поэт, когда он с Музой дружит,
                  Не воин пусть, а все ж - Державе служит.
                  Что, как не песнь, дитя подхватит вмиг?
                  Как чужестранцу выучить язык?
                  В чем мера есть и каждый слог на месте?
                  Воистину - стихи достойны чести.
                  Не плох Поэт, а плох он лишь тогда,
                  Когда Тирана славит без стыда,
                  Порочит Веру, развращает Нравы -
                  И нравятся Двору его забавы.
                  Несчастный Драйден! - Лжет Роскоммон! - Твой
                  Бессмертный лавр при Карле был трухой.
                  А в наши дни лишь слава Аддисона
                  (Не будь тщеславен он) незамутненна.
                  Он от дурного вкуса Юных спас,
                  Он Страсть заставил воевать за нас,
                  Он научил нас думам о Высоком
                  И Благо обратил в укор Порокам.
                  Ирландцы скажут: стих за них стоял,
                  В суде, да и в торговле выручал,
                  Он защищал Отчизну от навета.
                  В Ирландии чтут Свифта, чтут Поэта.
                  Он, как больную, врачевал Страну,
                  Он тронул Милосердия струну,
                  Он заклеймил Порок, он Честь восславил
                  И Луч Любви в бессмертие направил.
                  Но вел не он один людей из тьмы:
                  Как хорошо перевели Псалмы
                  Хопкинс и Стернхольд! Состраданье к сирым
                  Внушило силу благозвучным лирам, -
                  Благоговенье вызвал подвиг их. -
                  Олимпу по душе парнасский стих...
                  Поэзия труды и отдых скрасит,
                  От Папской власти нас обезопасит
                  И даже руку турка отведет.
                  Священник молит, а Певец поет -
                  И, кажется, моление - чудесней.
                  Но Небеса заслушаются песней.

                  Селяне, предки наши, в дни страды
                  Трудом и потом праведно горды,
                  Венчали жатву ежегодным Пиром -
                  Беспечной пляской, пением всем миром.
                  Их жены, домочадцы - весь народ
                  Пускался в непременный хоровод,
                  Повсюду смех звучал, стучали чаши -
                  Умели веселиться предки наши.
                  Шутили друг о дружке пресмешно,
                  Друзьями оставаясь все равно.
                  Не Время ли само возревновало,
                  Вложив в уста невинным шуткам жало?
                  Друг, ополчась на друга, дом на дом,
                  Вступили в тяжбу жалящим пером;
                  А побежденные в словесном споре
                  Уже взывали к Правосудью вскоре,
                  И Правосудье начинало мстить. -
                  Поэты, поскучнев, учились льстить,
                  А не язвить. - Лишь те, кто посмелее,
                  Не поступились Волею своею -
                  И вот Сатира в мире завелась,
                  И славит Благо, разгребая Грязь.

                  Мы Францию пленили. Но искусство
                  Французское пленило наши чувства.
                  Мы полюбили прихотливый стих,
                  Изысканность, безвестную до сих.
                  Уоллер перевел мосье Корнеля,
                  Но рифмы, с ним сравнимые на деле,
                  Лишь в Драиденовых строках зазвенели, -
                  Хоть кое в чем, на наш британский вкус,
                  Тем Драйден и хорош, что не француз.
                  Поэтика! о ней мы не грустили,
                  Пока Братоубийством путь торили;
                  Ведь и Корнель, и яростный Расин
                  К нам припозднились не на год один.
                  Не то чтоб мы трагедии не знали, -
                  Ведь Отвей был, ведь был Шекспир вначале,
                  Но Отвей был не так уж и велик,
                  А у Шекспира был дурной язык.
                  И Драйден - при своем усердье - все же
                  Вычеркивать не научился тоже.
                  Иной вздохнет: а стоит ли огня
                  Комедии мышиная возня?
                  Хоть Помысла высокое стремленье,
                  Как учит Жизнь, еще не извиненье.
                  Как редок в этом деле Идеал!
                  _Глупцов_ ли Конгрив эдак обозвал?
                  У Фаркера вульгарны диалоги,
                  У Вана - сами замыслы убоги,
                  Хоть шутки и не плохи. Метит в цель
                  _Астрея_: все прямехонько в постель!
                  А Сиббер вообще ничем не блещет,
                  Хоть публика ему и рукоплещет.
                  И пусть их Гонор непомерно яр,
                  У всех одна забота - Гонорар.

                  О вы! за славой мчащиеся вместе,
                  Ладьи сует под ветром пошлой лести.
                  Какую бурю подняли гребцы,
                  Идя ко дну, а метя - во дворцы!
                  Искатель Лавров отдыха не знает -
                  Волна то валит с ног, то поднимает;
                  А тот, кто удостоился похвал,
                  Глядишь - иль разжирел, иль отощал.

                  Но самая ужасная Химера -
                  Чудовище Галерки и Партера.
                  Толпа. Чернь. Клака. Театральный люд,
                  Желаньем обесславить лучших лют,
                  Настроившийся с самого начала
                  На шум потехи, пакости, скандала.
                  Недаром Бриттам фарсы в самый раз.
                  Вкус Плебса вкусом Знати стал у нас. -
                  Вкус - вечный странник. Мысль его рождает,
                  Слух утверждает, Зренье насаждает. -
                  Театра нет; нет чувства, нет идей -
                  Лишь топот ног да ржанье лошадей.
                  Пошли балы, турниры, карнавалы,
                  Епископы, Герольды, Генералы -
                  И даже Триумфатор. Да какой!
                  Шут Сиббер в латах Эдварда! Герой!
                  Все до ушей зевают: вот потеха!
                  И Демокрит здесь помер бы со смеха.
                  Не так белы Слон или же Медведь,
                  Как зрители. - Да как не побледнеть! -
                  Реви, дурной поэт! реви и дале,
                  Чтоб Слон с Медведем больше уважали!
                  Повесели и Голытьбу и Знать -
                  И благодарно примутся орать.
                  Не волчий вой, не грохот урагана
                  Над ледовитой бездной Океана -
                  Галерка и Партер благодарят
                  То Квина, то мисс Олдфилд за наряд -
                  Не столько королевский, сколько гнусный,
                  А главное - убийственно безвкусный.
                  Бут вышел! Бей во все колокола.
                  А что сказал? Ни слова. О-ла-ла!
                  Что удалось в сегодняшнем спектакле?
                  Трон из фанеры и парик из пакли!

                  Но чтобы не сойти за ворчуна,
                  А то и за ревнивого вруна,
                  Я покажу - и окружу почетом -
                  Поэта в поединке с Рифмоплетом.
                  Меня волнует истинный Поэт,
                  Он будит Страсть, любой избрав предмет
                  Своею темой, - радует, печалит,
                  То ужасом, то состраданьем жалит,
                  По воздуху мой ум перенося
                  В Афины, в Фивы, - зная все и вся!
                  Но не одна Игра Воображенья
                  Всеобщего достойна восхищенья;
                  Есть авторы (и к ним вниманья жду),
                  Которые с Дидактикой в ладу.
                  Иначе б на вершину Геликона
                  Мы не взбирались целеустремленно.
                  Что нашей Библиотекой слывет.
                  Пока не полн еще Мерлинов Грот?
                  И все же Мысль не свойственна поэтам -
                  И я сейчас поведаю об этом.
                  Все дело в том, что мы куда странней
                  И сумасбродней остальных людей,
                  За что нас зачастую не выносят, -
                  Поем не то и не когда попросят;
                  Мы час один молчим из десяти -
                  Как публике подобное снести?
                  К тому же мы горды не по заслугам:
                  За строчку бьемся насмерть с лучшим другом,
                  Непосвященных яростно клянем
                  И перчим стих двусмысленным словцом.
                  Но главное, предерзостные твари,
                  Посланья посвящаем Государю -
                  И чаем: будем вознаграждены
                  Арендою и Местом от Казны.
                  Поем хвалы Героям и Победам
                  (Историки пускай плетутся следом) -
                  И ждем: нас призовут. Ведь повезло
                  Расину при Дворе и Буало.

                  Нельзя тебя не славить, Сир! Но это
                  Занятье для достойного Поэта.
                  Так назови его! Хоть обозначь!
                  Искусств Первосвященником назначь!

                  Как образ Карла уцелел доныне?
                  Усильями ваятеля Бернини.
                  И Неллер сохранил на полотне
                  Нассау на послушном скакуне.
                  Резец и Кисть работают на славу,
                  Хотя поэтам это не по нраву.
                  Отважный Вильям и страдалец Карл
                  Выходят, словно Блэкмор или Кварл.
                  О Бене вслед за Деннисом заметим:
                  "Он и монарха делает медведем".

                  Но Полководец или Государь,
                  Во мраморе восславленные встарь,
                  Воистину воспеты - только Словом,
                  С Деяньями их вровень стать готовым.
                  Ах, только б мой Пегас не сплоховал,
                  Когда запеть о Сире час настал!
                  Ты мореход! Ты в битвах победитель!
                  Ты мирных дней высокий Вдохновитель!
                  Рев Варварства твоя смирила Речь:
                  Народы уронили ярый меч.
                  Как сном, объяв покоем Твердь Земную,
                  Кивком ты укротил и Хлябь Морскую.
                  Проникнут Мир твоею Правотой.
                  Цари Востока пали пред тобой.
                  И лишь стихи Король ни в грош не ставит!
                  Я не из тех, кто лжет или лукавит
                  (А недостатка нет в них никогда,
                  И все они рифмуют без труда),
                  К тому же я - невольно пусть - печалю,
                  Когда я славлю, все твердят: я жалю -
                  Не отвязаться от таких слушков:
                  Так не чернит ничто, как Тушь глупцов,
                  А похвалы их отдают наветом,
                  Для вящей злобы чуть переодетым,
                  Гнусны льстецы - и падкие на Лесть.
                  И если Лесть в моем посланье есть, -
                  Его, как вздор, какой понаписали
                  О государях Юсден и так дале,
                  Как палую пожухлую траву, -
                  Сир, прикажи похоронить во рву!


        ^TКОММЕНТАРИИ^U

     С конца  20-х  годов  в  поэзии  Поупа  резко  проступают  критические,
обличительные тенденции. Поэт обращается к сатире, в  дальнейшем  занимающей
все большее место в  его  творчестве  и  становящейся  все  более  острой  и
гневной. Объяснялось это многими обстоятельствами - и  личными  мотивами,  и
литературными предпочтениями, и политической  позицией  Поупа,  вошедшего  в
открытую конфронтацию  с  правительством  Уолпола  и  двором  Георга  II.  В
1733-1739 гг. Поуп публикует  свои  подражания  посланиям,  сатирам  и  одам
Горация,  которые,  наряду   со   знаменитой   "Дунсиадой",   являют   собой
замечательные образцы его сатирической поэзии. "Подражание Первому  посланию
из второй книги Горация" было напечатано отдельным изданием в  мае  1737  г.
Его  исправленный  текст  вошел  во  вторую  часть  второго  тома   собрания
произведений Поупа, вышедшей в следующем, 1738 г. Имитируя послание римского
поэта к императору Октавиану Августу, в  котором  Гораций  касался  вопросов
литературной политики, Поуп  создал  произведение,  едко  иронизирующее  над
"британским Августом",  Георгом  II,  презиравшим  литературу  и  искусство.
"Стрелы его сатиры  взлетали  ввысь",  -  говорил  о  Поупе  Теккерей;  поэт
блистательно и бестрепетно бросал вызов тирании, лжи, тупости и невежеству.

     Эдвард и Генри, чтимые молвою, // И мудрый Альфред... - Имеются в  виду
английские короли Эдуард III (13271377),  Генрих  V  (1413-1422)  и  Альфред
Великий (871-901). Наивеликим подвигом Алкид! - Согласно преданию,  Алкид  -
родовое имя мифического греческого героя  Геракла,  совершившего  двенадцать
великих подвигов.

     Негодник Скелтон разгоняет  грусть...  -  Джон  Скелтон  (1460-1529)  -
английский поэт, один из самых ранних представителей литературы  английского
Возрождения. И в память Бена хором поклялись... - Имеется в виду  английский
драматург и поэт Бен Джонсон (1573-1637).

     Не Пиндар он... - Пиндар (518-438  гг.  до  н.  э.)  -  древнегреческий
лирический поэт. В Бомонте Флетчер встретил  Диоскура...  -  Фрэнсис  Бомонт
(1584-1616) и Джон Флетчер (1579-1625) писали в соавторстве пьесы для труппы
короля, став ее основными  драматургами  после  ухода  из  театра  Шекспира.
Диоскуры - прозвище древнегреческих мифических героев-близнецов Полидевка  и
Кастора. Был Шедуэлл... - Томас Шедуэлл (1642-1692) был одним из зачинателей
английской комедии времен Реставрации. О чувствах пели Саутерн  и  Роу...  -
Английские драматурги Томас Саутерн (1660-1746) и  Николас  Роу  (1674-1718)
были старыми друзьями Поупа.

     Как делал Бентли... - Ричард Бентли (1662-1742), английский  филолог  и
теолог, был главой Тринити-колледжа Кембриджского университета. В  "споре  о
древних и новых", который в 90-х годах XVII в. разгорелся в  Англии,  Бентли
защищал превосходство новой литературы. Спрат, Кэрью, Седли... - Томас Спрат
(1635-1713), епископ Рочестерский, математик, поэт и публицист, известен как
автор "Истории королевского общества"; в своем стихотворчестве был  эпигоном
Каули. Томас Кэрью (15951639) - английский лирический  поэт,  которого  Поуп
называл "скверным Уоллером". Чарльз Седли  (1639-1701)  -  лирический  поэт,
популярный в придворных кругах в период Реставрации. Иль  берега  блаженного
Эйвона...  -  В  Стрэтфорде-на-Эйвоне  родился  великий  английский  поэт  и
драматург Вильям Шекспир.

     ...как только Беттертон... - Томас Беттертон  (1635-1710)  был  ведущим
трагическим актером английского театра эпохи Реставрации. Велеречивый Бут...
- Бартон Бут (1681-1733) -  английский  трагический  актер.  И  Карл  вернул
величье вековое, // Переиначив на заморский лад... - Имеется в виду Карл II,
который во время английской республики жил во Франции, а в 1660 г.  вернулся
на английский престол; вместе с возвратившимися из  эмиграции  роялистами  в
жизнь английского высшего общества  проникли  нравы  и  обычаи  французского
двора.

     Не вдруг решил Уорд... - Джошуа Уорд (16851761) был  врачом-шарлатаном,
привезшим из  Франции  патентованные  капли  и  пилюли,  с  помощью  которых
осуществлял лечение; ему покровительствовал сам король; приемы лечения Уорда
были в то время предметом самых различных толков. Не  Рипли  же...  -  Томас
Рипли   (?-1758),   плотник,   был   обязан   своей   карьере    архитектора
премьер-министру Уолполу.

     Хопкинс и Стернхольд!  -  Джон  Хопкинс  (?-1570)  и  Томас  Стернхольд
(?-1549) были авторами переводов на английский язык Псалмов Давида.

     Ведь Отвей был...  -  Томас  Отвей  (1652-1685)  был  одним  из  видных
драматургов времен Реставрации. Глупцов ли Конгрив эдак обозвал? - К глупцам
Поуп, вероятно, относит Бриска и Уитвуда - персонажей пьес "Двойная игра"  и
"Так поступают в свете" английского драматурга Уильяма Конгрива (1670-1729).
О характере Уитвуда Конгрив писал, что он смешон не в силу  своей  природной
глупости, а больше из-за желания во что бы то ни стало выказать свой ум.

     У Фаркера вульгарны диалоги... - Джордж Фаркер (1678-1707) - английский
драматург. У Вана - сами замыслы убоги... - Упоминается английский драматург
Джон Ванбру (1664-1726). Астрея... - Имеется в виду английская  писательница
Афра Бен (1640-1689). А Сиббер вообще ничем  не  блещет...  -  Колли  Сиббер
(1671-1757) - английский комический актер, драматург и поэт-лауреат. На него
Поуп обрушил в "Дунсиаде" огонь уничтожающей критики.

     И Демокрит здесь помер  бы  со  смеха.  -  Образ  смеющегося  Демокрита
восходит к сведениям о его  жизни,  дошедшим  до  нас  из  эпохи  эллинизма:
древнегреческому  философу  Демокриту  (460-370  гг.  до  н.  э.)   прозвище
"Насмешник" дали его сограждане,  которых  он  постоянно  высмеивал  (Элиан.
Пестрые рассказы.  IV,  20).  То  Квина,  то  мисс  Олдфилд  за  наряд...  -
Упоминаются английский актер Джеймс Квин (1693-1766) и актриса  Энн  Олдфилд
(1683-1730).

     Пока не полн  еще  Мерлинов  Грот...  -  Этот  грот  был  расположен  в
королевском парке в Ричмонде; в нем находилось небольшое, но ценное собрание
книг. Как образ Карла уцелел доныне? // Усильями ваятеля Бернини. -  Имеется
в виду бюст английского короля Карла I,  сделанный  в  Риме  архитектором  и
скульптором Лоренцо Бернини в 1636-1637 гг.  с  портрета  короля  кисти  Ван
Дейка. И Неллер сохранил на  полотне  /1  Нассау  на  послушном  скакуне.  -
Упоминается портрет английского короля Вильгельма III, написанный в 1701  г.
художником-портретистом Годфри Неллером (1646-1723). Выходят, словно Блэкмор
или Кварл. - Ричард Блэкмор (см. коммент,  кс.  83)  был  врачом  при  дворе
Вильгельма III (за что и был возведен в  рыцарское  достоинство),  поэтом  и
литератором. Фрэнсис Кварл (1592-1644) - английский поэт и прозаик;  он  был
сторонником роялистской партии, во время гражданской войны разорился и  умер
в бедности.

     О государях Юсден... - Лоренс Юсден (1688-1730)  был  поэтом-лауреатом,
писавшим оды ко дню рождения короля.

                                                                 А. Субботин

Last-modified: Fri, 06 Sep 2002 10:17:43 GMT
Оцените этот текст: