Оцените этот текст:


 --------------------------------------------------------------------------
 Источник: Ольга Рыкова. ШУМЕРСКИЕ ТАБЛЕТКИ ДЛЯ ПОЭТА. НГ-EX LIBRIS,1999, ╧ ?
 OCR: В.Есаулов, www.darkhorse.ru, 07 октября 2002 г.
 --------------------------------------------------------------------------

 Origin: http://exlibris.ng.ru/lit/1999-12-23/2_shumer.html


     Высокое косноязычье студент-профессора Владимира Шилейко.



Владимир Шилейко. Пометки на полях. -
СПб: Издательство Ивана Лимбаха, 1999, 160 стр.


     В узких кругах Владимир Казимирович Шилейко был известен как прекрасный
ассириолог,  автор книги "Вотивные надписи шумерийских правителей" (1915 г.)
и   "тайный   соавтор"   перевода   знаменитого   вавилоно-аккадского  эпоса
"Гильгамеш"  (1919  г.);  в  более  широких  -всего лишь как второй муж Анны
Ахматовой.  Поэт  Шилейко остался в серебряновечных воспоминаниях и разделах
"Шуточное.  Коллективное"  чужих  собраний  сочинений. Собственного сборника
стихов, который он и за сборник-то не считал, скромно назвав его "Пометки на
полях",  издать  Вольдемару  Казимировичу так и не удалось. По самой простой
для  России причине - перемене государственного строя. Чудом сохранившийся и
найденный  в  архиве  Михаила  Лозинского  сборник этот увидел свет только в
нынешнем году - почти в том самом, задуманном Шилейко, виде.
     Владимир   Шилейко   был   плоть   от  плоти  Серебряного  века,  века,
перемешавшего  и  слившего  в  одно  целое  точную,  узконапраленную науку и
легкую, развлекательную поэзию, "апокалиптическое" богословие и общества "по
обучению  писания  стихов".  При  слове  "ассириолог"  мы  представляем себе
почтенного  ученого  мужа,  просиживающего  дни  и  ночи  с библиографиями и
шумерскими таблетками (то есть табличками с древними клинописными текстами).
А  вот  Георгий  Иванов, мастер "разоблачительства званий", писал о всемирно
известном  ассириологе,  члене  Коллегии по делам музеев и охране памятников
искусства  и  старины,  действительном  члене  Российской  академии  истории
материальной  культуры, профессоре Петроградского археологического института
и  т.д  и  т.п.  В.К. Шилейко следующее: "...в Петербурге в египтологическом
кабинете  университета знали студента Шилейко. Вечного студента (Шилейко так
и  не закончил университет. - О.Р.), который не сдает зачетов, унес на дом и
прожег   пеплом  от  трубки  музейный  папирус,  которого  из  студенческого
общежития  хотят  выселить. Каждую ночь он, вопреки правилам, возвращался на
рассвете,  нередко  пьяный..."  К  сожалению, даже от "подвижного", живого и
персоналистичного   Серебряного   века   в   памяти   нашей   остались  лишь
закостеневшие,  неподвижные  образы:  медитативный  Блок  в  лунном  сиянии,
бесстрашный    Гумилев   у   расстрельной   стены,   отверженные   и   нищие
поэты-эмигранты...  Шилейко  остался  ассириологом  и мужем - и то, конечно,
далеко  не  для  всех.  Как  трудно  представить  себе  Блока,  играющего  в
комедийном  спектакле,  так  уже  почти  и  не верится, что Шилей, человек с
удивительным   и  заразительным  чувством  юмора,  придумал  шуточную  форму
стихосложения  под  названием  "жора": в каждой строке такого "произведения"
должно   было   присутствовать  сочетание  слогов  "жо-ра"  -  как  в  слове
"тамбурмажора"  или на стыке "ужо рассвет". Чтобы написать "жору", надо было
испрашивать разрешения Вольдемара.
     А это все совсем не вяжется с "нешуточной" поэзией Шилейко. Несмотря на
книжность  и  ученость,  обычно  оставляющих  сильный отпечаток на лирике (в
эклектичнейшем  Серебряном  веке,  например,  у  Дмитрия  Мережковского  или
Вячеслава  Иванова), несмотря на встречающееся обилие античных, библейских и
мифологических  образов, поэзия Шилейко на редкость "неголовная", необычайно
изящная  и  очень  чувственная.  По  духу  она даже более близка к "позднему
Серебряному  веку",  к  "парижской  ноте"  -  в  ней явно "сквозит" открытый
Адамовичем "трансцедентальный ветерок" на минимальных отрезках стихотворного
текста.  Гумилнв,  с  которым Шилейко даже после ухода Ахматовой от одного к
другому,  был  в  дружеских отношениях, гораздо раньше назвал этот "ветерок"
"высоким  косноязычьем"  (в изначально посвященном Шилейко стихотворении "Ни
шороха полночных далей...").
     В поэзии Шилейко постоянно присутствует одна из главных тем Серебряного
века,  которая  тоже досталась по наследству "эмигрантскому" периоду, - тема
вечного изгойства или, как, наверно, сказал бы Шилейко, "агасферства". Одной
из  причин  ее  появления в лирике являлась вечная неудовлетворенность всеми
видами  своей  деятельности  - а уж разноплановость, "разбрасываемость" была
типичной приметой того времени.

     Я - косный камень. Только камень серый.
     Чужой звезды неизмененный сплав,
     Тяжелый гул падением создав,
     Я опочил бессмысленно и праздно -
     И вопию, и славлю безобразно
     ("Метеорит". Вторая эпитома)

     У  эмигрантов  изгойство,  естественно, было напрямую связано с потерей
родины. Шилейко же никогда не уезжал из России. Георгий Иванов писал, что "в
этом  человеке  все  было как-то неизвестно "почему." Почему Вольдемар, а не
Владимир,   почему   с   7-летнего  возраста  -  изучение  древнееврейского,
древнегреческого, шумерского... Видимо, эта, на первый взгляд, нелепая смесь
"второй  жизни"  в  Вавилонии,  вечного  пьяного студенчества в Петербурге и
тонкой,  очень  личностной  лирики,  где  есть  лишь "пространство, звезды и
певец",  и  породила  еще  одну  причудливую  фигуру  запутаннейшего периода
русской литературы.



Last-modified: Fri, 20 Dec 2002 18:58:30 GMT
Оцените этот текст: