лся с министерством, а там, в свою очередь, консультировались с научно-исследовательским институтом. Отзывы из министерства и научно-исследовательского института были не совсем в пользу Арсеньева. Начальник пароходства, как оказалось, не интересовался льдами, считая их объектом деятельности морской инспекции. Он, как встречается среди хозяйственных руководителей, считал, что обязан только обеспечивать выполнение плана. Но Арсеньеву очень повезло, в это время проходило совещание капитанов и местных работников гидрометеослужбы, там одобрили его предложения. Секретаря обкома заинтересовала возможность плавать во льдах без ледокола, и в душе он решил поддержать Арсеньева. Но, конечно, многое зависело от сегодняшнего разговора. Полное, добродушное лицо Квашнина выражало живейший интерес. Серые глаза, казалось, подбадривали собеседника, - Но почему... - секретарь обкома закашлялся. Это обычно с ним случалось в затруднительных случаях, что-то вроде нервного рефлекса, - почему зимой не плавали, ну, скажем, в первую мировую войну? Ведь и тогда для царской России такая возможность была очень заманчивой. Еще бы, важнейший стратегический фактор... Вы тут пишете, - он показал на страницу в папке, где красным карандашом были подчеркнуты несколько строчек, - Северный флот в те времена уже имел несколько мощных ледоколов. - А вот почему, Андрей Александрович, - возбужденно отозвался Арсеньев. - Не там, где следовало, плавали - наперекор природе, в Архангельск хотели попасть. А мы в Отечественную войну корабли в Зимнегорск водили, на Никольском устье. - Но, видимо, не только выбор порта играл роль. - Конечно, - подтвердил Арсеньев. - Но это печка, от которой следовало танцевать. - Что необходимо сегодня для успеха таких плаваний, товарищ Арсеньев? Ладно, курите, раз невтерпеж, - недовольно пробурчал секретарь, заметив в руках капитана измятую папиросу. - Аэрофотосъемка. Несколько летных часов. - Арсеньев торопливо, косясь на Квашнина, зажег папиросу. - Ежедневно? - Что вы! Всего один раз. Здесь все расчеты, - капитан показал на папку. - Но это чепуха! - снова закашлялся Квашнин. - Я хочу сказать: чепуха в смысле стоимости работы. И это все, что вы просите? - Да, это главное. - Удивляюсь! - Секретарь встал с кресла. Из полированного шкафа он вынул бутылку боржома и два бокала. - Изжога замучила, - пожаловался Квашнин. - Хотите? - С удовольствием, Андрей Александрович. - Для пользы дела Арсеньев не отказался бы сейчас и от касторки. Квашнин, морщась и поглаживая рукой живот, налил пузырящуюся жидкость. Сказать прямо, ему нравились дотошность и настойчивость этого капитана. Вопрос, конечно, стоит, чтобы им занялись. Главное - экономически выгодно. - Так вот, товарищ Арсеньев, меня подкупает ваше предложение, - поразмыслив, сказал Квашнин. - Давайте подробности. Зинаида Петровна, - обратился он к вошедшей секретарше, - я занят, скажем, час. - Он посмотрел на Арсеньева. - Хватит? - Вполне, Андрей Александрович. Я вкратце. - Капитан Арсеньев заметно волновался. - Сильные приливные течения в Студеном море... Над телефоном вспыхнул зеленый глаз сигнальной лампочки. Квашнин взял трубку. - Здравствуйте... Нашли новый район лова? Прекрасно!.. Кто обнаружил? Вот видите, а вы не верили в него! Хорошо, хорошо, завтра поговорим. Утром прошу ровно в девять. Секретарь положил трубку и кивнул Арсеньеву. - Сильные приливные течения в Студеном море... Опять вспыхнул огонь. На этот раз Квашнин взял трубку черного разлапистого аппарата. - Кто? Сергеев? Я слушаю. - В голосе слышалось раздражение. - Ну вот еще!.. Прошу позвонить через час. Занят. Положив трубку, Квашнин насупился и вызвал секретаршу. - Зинаида Петровна, - он закашлялся, - я ведь сказал, занят, никаких телефонов, а вы... - Он опять закашлялся. Секретарша мгновенно исчезла. Двери мягко закрылись. - Сильные приливные течения в Студеном море... - быстро сказал секретарь загрустившему капитану. - Валяйте дальше. - Течения в Студеном море создают районы - разделы и колоба, не подверженные обычным законам движения льдов под действием ветра, - несколько торопясь, говорил Арсеньев. - В разделах даже при сильных ветрах лед остается разреженным, а в колобах, наоборот, он сбит в плотную массу. Ну, колоба мы оставим, они нам не нужны. А вот разделы... Практически они образуются на одном и том же месте и даже имеют свои названия. - Капитан покосился на молчавшие пока телефоны. - И еще одно обстоятельство: разделы как бы продолжают друг друга и расположены на пути кораблей. Некоторые из них имеют свои названия... - Кто же им дал названия? - полюбопытствовал секретарь. - Поморы, в очень давние времена. В разделах - секрет зимнего плавания. Они расположены так. - Арсеньев мгновенно начертил схему беломорских разделов и показал Квашнину. - Но зачем вам нужна аэрофотосъемка? Тут у вас и так "зеленая улица", - прищурился секретарь. Он наклонился, блеснув лысиной. Несколько мгновений Арсеньев продумывал ответ. - Не всегда в разделах просторно, Андрей Александрович, через шесть часов течения меняются, и возникают сильнейшие сжатия. Если ежечасно фотографировать льды в прилив и отлив, можно составить атлас ледовитости разделов и пользоваться как атласом течений. Я, кажется, замысловато говорю? - Вместо прикладного часа предлагаете ледовый? - Да, да, правильно, - оживился Арсеньев. - Приятно иметь дело с моряком, - от души сказал он. Секретарь обкома довольно усмехнулся. Он десять лет плавал механиком на судах торгового флота и, как все моряки, любил море и корабли. Но эти льды... Не всякий в них разберется. "А справится ли Арсеньев? - думал секретарь. - Слишком необычное дело для капитана. У нас привыкли рассуждать так: раз ты капитан - значит, плавай, план выполняй. А в разные теории не лезь, на то другие есть. Правильно ли это?" На память пришли слова Перовского, министра внутренних дел при Николае I, сказанные знаменитому собирателю народной мудрости В. Далю: "Писать - так не служить, служить - так не писать". Далю туго пришлось со службой. Нет, Квашнин считал, что думающего человека всегда стоит поддержать. Но сейчас, по правде сказать, он не мог сразу до конца поверить Арсеньеву. Не укладывалось в голове: как это один человек может давать какие-то гарантии, обещать что-то в таком большом деле? Обычно за большим делом стояли большие коллективы, известные авторитеты. А здесь кустарь-одиночка. Если бы требовалось рисковать большой суммой, секретарь наверняка подумал бы, прежде чем высказываться за необычный проект. Но расходы невелики, и Арсеньев для себя ничего не просит. Увлекся человек льдами и хочет открыть зимнюю навигацию. Что ж, разве это плохо? - Я помню такой случай, - неожиданно сказал Квашнин. - Мы запоздали с выходом в море, и пришлось нашему пароходу вернуться и зимовать в Архангельске. Знаете, я и до сих пор не понимаю, как это нас угораздило! - Очень просто, Андрей Александрович, - отозвался Арсеньев. - Капитан пошел напрямик, по кратчайшему расстоянию, забыв поморскую ледовую азбуку. А напрямик не всякий ледокол пройдет. Арсеньев понимал, что секретарь обкома колеблется. "Однако я должен убедить его, - повторял он про себя, - иначе вряд ли пробьешь дорогу. Если обком скажет "нет" - считай сражение проигранным. Попробуй тогда доказать, что твоя работа нужна. Хорошо, что секретарь моряк, а будь он врач или, скажем, агроном. Толкуй тогда про льды... Что Квашнин, - подумал Арсеньев, - если в научно-исследовательском институте океанограф Туманова так и не поняла, почему льды на разделах надо фотографировать. "Толочь воду в ступе, - сказала она. - По вашему принципу весь Ледовитый океан фотографировать придется". Мысли Арсеньева работали необычайно четко, все его силы были собраны. - Министерство считает нереальным зимнее плавание, - в раздумье проговорил Квашнин. - Мне кажется, вопрос серьезно не обсуждался, а в разговоре руководящие товарищи обычно ссылались на суда типа, "Лена". Они, дескать, пройдут, если нужно. - Арсеньев натужно улыбнулся и вытер платком вспотевшее лицо. - Эксплуатационные потери при обычном плавании? Разрешите, я вам найду, - он быстро перелистал страницы. - Вот расчет, смотрите, - сжигают вдвое больше топлива, и затрачено в три раза больше часов. - Ну, хорошо, - перебил секретарь. - Атомный ледокол вы тоже сбрасываете со счетов? - Атомный ледокол? Но ведь не станет же он обслуживать зимнее плавание в Студеном море. Не дороговато ли будет? У нас привыкли к широкому карману, - сказал Арсеньев громче, чем хотел. - Надо сочетать технику с дарами природы. - Пожалуйста, огонек, - чиркнул спичкой Квашнин, видя, что капитан никак не может зажечь спичку. - Сам хоть и не курю, а спички держу на всякий случай, - сказал он, чтоб подбодрить Арсеньева. - Продолжайте, продолжайте! - Скажу вам откровенно, Андрей Александрович, если атомный ледокол поведет корабли напрямик, по закрытым разделам, все равно будет большая потеря времени. Он пройдет, а транспорты застрянут. Студеное море не Арктика, приливы дают знать себя крепко. x x x В это время в приемной скапливались люди. Вспыхивал смех, громкий разговор, возникали споры. - Потише, товарищи, прошу вас, - повторяла секретарша, с беспокойством поглядывая на дверь. А там беседа все продолжалась. - Кстати, как прошло совещание капитанов? Ведь ваша работа обсуждалась в пароходстве, - посмотрев на часы, спросил секретарь обкома, - Капитаны приняли ее благожелательно. Все прекрасно понимают, что значит ледовый атлас для зимнего плавания. - Решено, товарищ Арсеньев, я поддержу вас. - Квашнин еще раз мельком взглянул на часы. - В пять собираются рыбаки. Меня очень заинтересовал ваш доклад, - сказал он. - Течения, выходит, мешают. - И в то же время они-то и создают возможности зимнего плавания, - продолжал волноваться Арсеньев. - Я, Андрей Александрович, пришел к выводу... - Пять часов, Андрей Александрович. Рыбаки собрались, - с некоторой торжественностью доложила появившаяся в дверях секретарша. - Зовите, - сказал Квашнин, закашлявшись. - Извините, но больше у меня нет ни минуты. - Он вышел из-за стола, пожал Арсеньеву руку и уже раскладывал какие-то карты и планы. "Все ли я сказал Квашнину? - подумал Арсеньев, медленно спускаясь по лестнице. - Как будто да". Зарывшись в воспоминаниях, он не заметил, как подошел к торговому порту. У проходной Арсеньев внезапно остановился. "Мне ведь в пароходство, - вспомнил он. - Надо решить, что делать с Глушковым. Черт побери, не люблю возвращаться, однако ничего не поделаешь!" Шумная толпа кончивших работу грузчиков вырвалась из ворот. На какой-то миг она окружила стоявшего на дороге Арсеньева. - Черти! - отряхиваясь, беззлобно ругался капитан. - Сами как мельники и меня одарили. Наверно, с "Брянска". У него во всех трюмах мука. x x x Не вставая с кресла, начальник отдела кадров пароходства товарищ Подсебякин, седовласый, с лицом английского джентльмена, торопливо подал маленькую костлявую руку капитану Арсеньеву. - Присаживайтесь, пожалуйста. Вы еще здесь? А я-то думал, давно в море. - Он прищурил блеклые глаза, напыжился. С подчиненными Подсебякин всегда пыжился. Поправив небрежно накинутое на плечи синее пальто и склонив голову к плечу, он вынул из ящика стола пачку сигарет, черный мундштук с антиникотиновым патроном и принялся вставлять короткую сигарету. "Сейчас начнется забота о людях", - подумал Сергей Алексеевич. Он, как и большинство моряков пароходства, был неважного мнения о начальнике отдела кадров. - Как поживает ваша жена, товарищ Арсеньев? - услышал капитан. - Как здоровье дочери? Все ли здоровы в семье? Подсебякин никогда не утруждал себя размышлениями о чьих-то женах и детях. Дежурная фраза и безразличное выражение лица никого не обманывали. Он произносил их, как монахи в начале разговора: "во имя отца, и сына, и святого духа". Но считал это обязательным вступлением, так сказать, признаком хорошего тона. Он держал всегда наготове еще несколько внушительных изречений. "Мы с вами люди государственные", - часто говаривал Подсебякин. "С культом личности у нас покончено", "Не нам обсуждать, он номенклатурный работник". Одевался Подсебякин по особой моде: синий шевиотовый костюм, синее пальто, синяя шляпа и обязательно белое шелковое кашне. - Спасибо, все нормально, - нехотя ответил Арсеньев, рассматривая диаграммы. В кабинете начальника отдела кадров всем бросалась в глаза знаменитая подсебякинская статистика. На стене за спиной начальника красовались многоцветные чертежи. Тут и столбики, и квадраты, и разные кривые. Взглянув, можно было узнать все достижения отдела кадров за прошлый год. Особенно грандиозно выглядел раздел взысканий - от "на вид" и простого выговора до понижения в должности и увольнения. Тут фигурировали и всякие проценты и просто цифровые показатели, поквартально и помесячно - отдельно комсостав и отдельно рядовые. У Подсебякина эти статистические выверты назывались "работой с людьми". Арсеньев вздохнул: назначение подсебякинского художества было ему непонятно. - Пожалуйста, угощайтесь, - спохватился Подсебякин, подвинув сигареты. - С выходом в море не опоздаете? - Он улыбнулся, показав Арсеньеву подозрительно белые и ровные зубы. - Спасибо, я курю только папиросы. На весенний промысел пока еще рано, обычно мы выходим в середине апреля, - сказал капитан. - Но вот запоздать мы все же можем: к тому, пожалуй, идет дело. - Надеюсь, опоздание будет не по моей вине? - спросил Подсебякин, продолжая улыбаться. - Нет, не по вашей. Однако и к вам есть претензии. - Выкладывайте, товарищ Арсеньев, что ж, мы люди государственные... В словах начальника отдела кадров как будто не было ничего обидного. Но тон, которым они произносились, задевал Арсеньева. "Удивительно, - думал он, - откуда взялась у советского человека эдакая вельможность! Индюк, настоящий индюк! Доверили тебе большое дело - кадры. Это обязывает: прежде всего ты должен быть скромным и внимательным к каждому человеку, а не демонстрировать свое превосходство. Хвалиться-то ведь тебе, по сути дела, нечем. А с должностью у нас не венчают". Капитан вынул из большого кожаного портфеля потрепанную тетрадь в клеенчатом переплете. Брезгливо перевернул несколько замызганных страниц. - "24 февраля", - без всяких объяснений стал читать Арсеньев не совсем складные строчки. - "24 февраля. Третий механик делает замки из государственных металлов (бронза, сталь), наверное, на продажу". "25 февраля. В каюте радиста Токмакова второй час сидит компания. Кто сидит - неизвестно. Говорят больше о бабах. Узнал голос Рудакова и, кажется, Лаптева. Справился у завпрода. Так и есть, радисты выписали литр спирта для промывки чего-то там в радиорубке, а в каюте распили остатки!" "26 февраля. Начальник экспедиции Малыгин в кают-компании за вечерним чаем назвал капитана Сережа. Панибратство! Снюхались на почве алкоголя". "27 февраля. В каюту третьего механика Савочкина в 16 часов 30 минут зашла уборщица Турова. Два раза стучал - не открывают. Когда я собирался на вахту, Турова еще сидела в каюте: разговоров не слышно. Безобразие, разврат, что смотрит старпом!.. Говорят, он сам заглядывает кое-кому под юбку. Надо проверить..." Подсебякин делал вид, что слушает с любезным и снисходительным вниманием, но думал он совсем о другом. Там, где сидел Арсеньев, он видел Лялю Мамашкину. Подсебякин вспомнил витрину галантерейного магазина и усмехнулся: за стеклом выставлены худосочные женские ноги в нейлоновых чулках... Реклама! Видать, директор магазина ничего не понимает в рекламе. Вот если бы он выставил Лялину ногу у окна стояла бы толпа. Подсебякин слушал, почти не вникая в смысл. На лице неприступность, а в голове Ляля Мамашкина. Вспомнить о ней и то сладко. Ляля пела лирические песенки под джаз в ресторане. Но своему неизменному успеху у посетителей она обязана отнюдь не голосу. У Мамашкиной была давняя мечта: она страстно желала побывать за границей. Не для того, чтобы любоваться экзотической природой Африки, Акрополем или развалинами Помпеи. Модные туфельки на шпильках, нейлоновое белье, чулки, кофточки и, конечно, косметика - вот что влекло Лялю за границу. Как-то в один из ресторанных вечеров ей шепнули, что пожилой, седовласый мужчина с внешностью англичанина за столиком у окна - начальник отдела кадров пароходства. Седовласый пожирал ее глазами, и Мамашкина решила, что время пришло. Их познакомили. Подсебякин приглашен в гости. Ляля не миндальничала и выложила все сразу. Чего ради она будет играть с ним в прятки? Приличных денег он дать не в силах и сам уже не молод. Надо уметь взять от человека то, что у него есть. Ляля хочет за границу, она согласна пойти буфетчицей на выгодный пароход. Бдительное сердце Подсебякина растаяло. Вспоминая ее, он совсем забыл об Арсеньеве. "Ногти на ногах полирует", - удивлялся он. Это казалось ему верхом изящества и культуры. - "28 февраля. В каюте у боцмана после ужина собралась компания, - читал в это время капитан. - Очень шумели, громко смеялись. Пошел посмотреть: дверь открыта, голоса слышны хорошо, однако у дверей стоять неудобно. Зашел в каюту рядом, к матросу Федорову, будто бы для разговора. Кое-что слышал. Очень критиковали начальство, особенно сам боцман (между прочим, он любимчик капитана). Пропесочили группового диспетчера, снабженцев, основательно досталось кадрам, да и начальнику пароходства перепало. Критика беспринципная. Считаю необходимым сообщить НОК..." "Считаю необходимым сообщить НОК", - вдруг дошло до сознания. Подсебякина. "НОК - это начальник отдела кадров - значит, сообщить мне". Подсебякин зашевелился в кресле и, напыжась, стал внимательно слушать. - "Матрос Митрошкин говорит, что на хорошее судно у нас посылают по знакомству. А инспектор кадров Родионов будто берет взятки. Машинист Задорин злобно критиковал кадры, особенно НОК, говорил, нет чуткости, назвал НОК бюрократом. Говорит: "НОК всех в подследственные перевел". А матрос Хвостов затронул даже начальника пароходства. Почему, дескать, он допускает такое безобразие в кадрах. С переднего-де крыльца отказ, а с заднего - милости просим! Похвалялся, что после зверобойки пожалуется в партком на НОК..." - Довольно! - прервал Арсеньева Подсебякин. - Дневник прямо для "Крокодила". - Он сановито нахмурился. - Для чего вы все это читали? - А вот для чего, - спокойно объяснил Арсеньев, - четвертый помощник Глушков малограмотен и как штурман не соответствует своей должности. Об этом я вам дважды докладывал и просил замены. Вы ограничились обещаниями. Автор этого сочинения - Глушков; он потерял свой дневник на палубе. Дневник стал всеобщим достоянием. Команда возмущена и требует у Глушкова объяснить, для чего он вел свои мерзкие записки. Они говорят, что НОК... - Меня не интересует, что говорят ваши матросы, - буркнул Подсебякин. - Мы люди государственные... - Я прошу прислать мне другого четвертого помощника, - твердо повторил Арсеньев. - Дальше я держать Глушкова на судне не намерен. - Вы будете держать Глушкова до тех пор, пока мы найдем нужным, - глядя в упор на Арсеньева, заявил Подсебякин. Он разозлился и решил проучить зарвавшегося капитана. - Понятно? - Вот что, товарищ Подсебякин, - поднявшись, сдержанно сказал Арсеньев. Он решил не уступать. - Сегодня приказом по судну я уволю Глушкова. Если не пошлете замены, обойдусь. - Капитан взял тетрадь со стола и сунул в портфель. - Оставьте тетрадь. Мы разберем. - Лицо Подсебякина покрылось красными пятнами, в зубах запрыгал мундштук. - Проверим всю эту околесицу, перепроверим. - Нет, я передам дневник в партком. Ваши перепроверки мне известны. Подсебякин еле сдержался. По побелевшим костяшкам на кулаках можно было догадаться о мыслях, роем проносившихся у него в голове. "Эх, если бы несколько лет назад, я бы тебе ответил! Я бы тебе показал! Пригласили бы тебя, голубчика, куда следует да сказали бы негромким голосом парочку слов... Вот и все. А теперь... Изволь вежливо слушать да еще улыбаться. Щенок! А задень попробуй - сейчас же жаловаться в партком. А там: "Когда вы, товарищ Подсебякин, научитесь с людьми разговаривать?" Начальник пароходства опять начнет делать свои намеки насчет возраста и отставания от времени. Да и самого Арсеньева не подомнешь, сразу не подомнешь. Эх, жизнь!.." - Так вот, товарищ Арсеньев, - сладким голосом проговорил Подсебякин. - Самодеятельность - вещь хорошая. Однако не бранись с тем, кому будешь кланяться. - Подсебякин старался сохранить вежливость, но это ему плохо удавалось. Блеклые глаза вспыхивали злыми огоньками. - С кадровиками ссориться противопоказано. Вы слишком возомнили о своей персоне. Нахватали орденов и думаете, вам все сойдет с рук? Зазнались! Иметь фигуру еще не значит быть фигурой... Заслуженный товарищ! У нас на прежних заслугах не выедешь. - Подсебякина прорвало. Это с ним редко случалось. - Порядки нарушаете. Кстати, почему не выполнено мое указание о выходных днях? Мы люди государственные и должны блюсти интересы государства. - Я говорил вам и еще раз повторяю: предоставлять людям отгулы в плавании я не имею права. Ваши объяснения, что отдых в рейсе - это забота о здоровье людей, считаю абсурдным. - Арсеньев стал нервничать. - Государство не может быть заинтересовано в этом безобразии. - Вы забываетесь, товарищ капитан, - совершенно потеряв самообладание, взвизгнул Подсебякин и стукнул кулаком по столу. - Я научу, я заставлю вас!.. Перо в сиделку - и вон с корабля!.. - Вы непозволительно ведете себя, товарищ начальник отдела кадров. - Арсеньев был взбешен, но держал себя в руках. - Разговаривать с собой в таком тоне я не позволю. И запомните: не вам распоряжаться капитанами. - Ах, так?!. - бросил Подсебякин вдогонку капитану. - Ах, так?!. Советую... Арсеньев вышел из кабинета, так и не услышав, что хотел посоветовать ему Подсебякин. Возмущенный капитан остановился у дверей в приемную начальника пароходства. - Сережа, поздравляю тебя! - услышал он вкрадчивый голос морского инспектора Преферансова. - Давай лапу! - Поздравляешь? А что произошло? - удивился Арсеньев. - Очень много! Полчаса назад начальнику пароходства звонил сам Квашнин, - журчал Преферансов. - Потребовал протокол вчерашнего совещания капитанов. Твою работу велено принять на вооружение. Каково? Размножить и раздать на все зверобойные шхуны, идущие на промысел. Готовится аэрофотосъемка. Поможем тебе составить ледовый атлас... Что ж, давно пора! За тобой бутылка коньяка! - Начальник морской инспекции взял за локоть Арсеньева и повел по коридору. - Должен сказать, я всегда считал ледовый атлас необходимым. Арсеньеву припомнилось, что в мореходке, где они вместе учились, Преферансова прозвали "Розовые подштанники". Сейчас Преферансов рассыпался в похвалах Арсеньеву. - За эту новость и дюжины бутылок не жалко, - перебил его капитан. - Ты что меня уводишь от хозяйских дверей? - оглянулся он. - Хотел поговорить с начальником. - Что у тебя? - Да вот с Подсебякиным разругался. Ты бы послушал, как он разговаривает! Хам в государственном кресле! - Слушай, Сережа, не связывайся с ним! - посоветовал начальник инспекции. - Года у нас не работает, а себя показал. Учти: Подсебякин не без дружков-приятелей. Такую лесину в колеса вставит, что не скоро вытащишь, - тихо добавил он. - Понимаешь? - Ты знаешь мой характер: я иногда спроста скажу, но оскорблять себя никому не позволю! - Спроста сказано, да неспроста слушано, - подтвердил морской инспектор. - Вообще я смотрю, ты действительно простоват, Сережа. Впрочем, не удивляюсь: ты настоящий моряк и думаешь только о своем судне. - Последние слова были произнесены несколько иронически. Но Арсеньев уже входил в приемную начальника пароходства. Когда Сергей Алексеевич вышел на улицу, наступили сумерки. Погода была холодная. Ветер мел сухой снег. Покрытая льдом бухта выглядела сурово, неприветливо. Но на темном чистом небе виднелись звезды. "Итак, ледовый атлас - реальность", - думал Арсеньев и неожиданно остановился посредине улицы. Ветер нес на него снег, сухой и подвижный, словно зыбучий песок. Снег струился тонкими ручейками, они обтекали препятствия, разъединялись и снова сливались. Ручейков было множество, словно весь снег в городе пришел в движение и наступал на него. Арсеньев вспомнил дочку. В прошлом году зимой она была совсем здорова. Вместе покупали елочные блестящие шарики, она сама их выбирала. Вместе ходили на колхозный рынок, искали елку. Вот так же разыгралась метелица. Последняя елка... Девочка радовалась, была довольна. От ворот порта можно идти напрямик по булыжной мостовой, оставив в стороне берег. Но Сергей Алексеевич пошел по причалам: он любил бурную жизнь, кипевшую здесь днем и ночью. Он мог часами смотреть на дружную работу грузчиков, лебедочников, крановщиков, водителей машин, составляющих ансамбль большого морского порта. На "Холмогорске" сегодня заканчивались последние приготовления к весеннему промыслу. Бункера засыпали первосортным углем. Балластные цистерны залиты водой. Полки в кладовых ломятся от запасов продовольствия. Палуба завалена бочками и ящиками с солью. Арсеньев осматривал "Холмогорск", прохаживаясь по причалу. Он заметил, как закреплены швартовые концы, примерил на глаз, сколько метров оставалось до кормы большого транспорта, почти закончившего выгрузку. Каждый раз, когда Сергей Алексеевич осматривал вот так, со стороны, свое судно, его охватывала гордость. Он относился к кораблю почти как к живому существу. "Нам предстоит трудное плавание, старый друг, - думал Арсеньев. - Я верю тебе. Борта твои из надежной стали. Твоя сильная машина, как здоровое бычье сердце, не даст перебоев. ГЛАВА ПЯТАЯ ТЕМНЫЕ ПЯТНА НА БЕЛОМ ПОЛЕ Апрель на исходе. Дуют весенние ветры. Две недели рыщет ледокольный пароход в поисках зверя. В трюмах не полно и не пусто - еще несколько тысяч голов, и зверобои выполнят план. Наступила весна. Ослабели морозы, а это для зверобоя плохо: даже круто присоленный добытый зверь дал душок. А на корабле все давно привыкли, принюхались и попросту ничего не замечают. Упромыслить тюленя делалось все труднее и труднее. В отлив разводья тянутся десятками миль. Ночное дыхание моря порождает первые туманы, пока нечастые и непродолжительные. У ледокольного парохода появляются соперники - зверобойные шхуны. Они без устали наперегонки шныряют по морю. В иной день и ледокольный пароход в поисках зверя пробегает добрую сотню миль. Если нанести извилистые курсы судна на карту, они, как паутиной, покроют северную часть моря. Студеное море, Студеное море! Много ты повидало героических дел с тех пор, как русские люди вышли на твои берега. Славные новгородцы бесстрашно пробирались все дальше и дальше на север, к неизведанным землям и морям. В тяжелые времена татарского нашествия мудрая политика Великого Новгорода и отвага новгородцев защитили русский северо-запад от викингов, шведов и немецких рыцарей. Кто знает, не будь Новгородской русской вольницы, как повернулось бы колесо истории? Удалось ли бы тогда сохранить России свои обширные северные земли? Ледокольный пароход "Холмогорск" шел полным ходом по большому разводью, накрытому зыбкой молочной пеленой. Капитан, погруженный в раздумье, стоял у окна застекленного мостика. Рядом с ним Наташа, жена. Он вспомнил свою недавнюю поездку домой. После первого рейса Малыгин дал ему пятидневный отпуск. Жены дома не оказалось. Он нашел Наташу на кладбище. Она лежала, уткнувшись лицом в свежий могильный холмик. Он понял: оставить Наташу одну нельзя, в ней зарождалась новая жизнь, и эта новая жизнь должна спасти их обоих. Но сейчас ей надо помочь любой ценой. Арсеньев видел огненно-красный тюльпан, угольком горевший на могиле. Любимый цветок девочки. Где Наташа нашла его в такое время? Тяжко... Если бы вычеркнуть эти дни. Арсеньев почувствовал легкое прикосновение. Наташа чуть прижалась к нему плечом. Он повернулся: на него смотрели печальные глаза жены. Ее теплые руки коснулись его руки. - Сережа, - спросила она тихо, - скажи, что случилось? - Случилось? - Арсеньев ничего не понял, он недоуменно обернулся по сторонам. - Что случилось, Наташенька? - Ты, наверно, запутался в тумане и не знаешь, куда идти? - Она смотрела ему прямо в глаза. - Ведь правда, Сережа? - Запутался? Ах, вот о чем ты, моя глупенькая! - Арсеньев улыбнулся. - Ты стоял, молчал, и у тебя было такое ужасное лицо... А впереди ничего не видно. Я испугалась. Арсеньев не ответил. Он прижал ее к себе. Арсеньев повернул ее за плечи, подвел к локатору и переключил рубильник. Под палубой глухо заворчали моторы. Загорелись зеленые и красные огоньки на щите. Экран локатора вспыхнул голубоватым светом. На стеклянном диске появились концентрические линии - указатели расстояний. Неторопливо двинулась по кругу светящаяся черта. Где-то недалеко от центра вспыхнула маленькая яркая звездочка. Ледокольный пароход прозрел. Капитан переключил шкалу дальности. Яркая точка выросла в звезду первой величины. По курсу наметилась извилистая линия ледяной кромки. Несколько точек поменьше засветились в разных местах экрана. - Вот мой глаз, Наташенька, - пошутил Арсеньев. - Здесь находимся мы, - показал он на точку в центре экрана. - Эта линия показывает, куда мы идем. От нас до ледяного поля с тюленями пятнадцать миль. Эта звезда - зверобойный бот. Он хочет нас обогнать и первым прийти к залежке. Вряд ли ему удастся. А маленькие светящиеся точки - льдины... Теперь ты видишь, я могу не беспокоиться и в тумане. - Вижу, - не сразу отозвалась Наташа. - Мне так хорошо с тобой!.. Туман редел. Ледокольный пароход приближался к скоплениям льда. Пока на пути изредка встречались одинокие, будто забытые кем-то, льдинки. Над головой туман разорвался, и в иных местах просвечивало голубое небо. Легкий ветерок дул со льда. Корабль подходил к залежке с подветра, чтобы не учуял зверь. Осторожность и еще раз осторожность: не дымить, не гудеть, гвоздя не забить. Это закон. На баке столпились охотники с карабинами в руках, одетые в белые маскировочные халаты. Ледокольный пароход шел малым ходом, будто подкрадывался. Паровую машину не слышно. Сейчас "Холмогорск" похож на огромного зверя, выслеживающего добычу. Как сквозь матовое стекло уже виднелись огромные, в несколько миль, ледяные поля. Они усеяны тысячами черных точек - это лежали утомленные тюлени. Кончились драки за самок, началась линька. Ледокольный пароход подходит все ближе и ближе. Зверь не шелохнется. Изредка какой-нибудь самец поднимает усатую голову, но, не видя ничего опасного в приближении корабля, снова засыпает. Пляж на льду. Под весенними лучами солнца тюлени по нескольку дней могут нежиться на ледяной подстилке. Иногда лед протаивает под тяжелой и теплой тушей, и зверь оказывается в небольшой ванночке. На мостик торопливо поднялись начальник экспедиции Малыгин и колхозный уполномоченный. Начальник доволен, видать по лицу. Савелий Попов сохраняет непроницаемость. - Ну как, Сашка, - шепотом спросил капитан Малыгина, - это тебя устраивает? Лево, лево немного, - чуть погромче командует он рулевому. - Вполне, - тоже шепотом ответил Малыгин. - Даже принимая во внимание, что зверь похудел. Любовные увлечения обходятся дорого - полкилограмма жира в сутки. В общем на свадьбах мы теряем двадцать килограммов с каждого зверя. Каково, а? Но еще десять тысяч даже такого зверя - и план в кармане. Разыгралось побоище. Не умолкала стрельба, перебегали с места на место охотники. Все больше и больше оставалось неподвижных черных пятен на бело-красном льду... Арсеньева возмущала тупая покорность зверя. Так просто, без всякого сопротивления принять смерть! Не обращать внимания ни на выстрелы, ни на гибель своих собратьев. "Получается странно, - размышлял он, - иногда при одном выстреле враз уходят со льда тысячи голов зверя. И не только выстрел, звук человеческого голоса, даже дым гонит тюленей в воду. А другой раз зверь теряет всякую осторожность". Стрелки, пригибаясь, перебежками, как во время атаки, уходят все дальше. В тылу идет другая работа. Людей здесь больше. Одни снимают шкуры с убитых тюленей и потрошат зверя, другие складывают отдельно кучи шкур и тушек. x x x Отшумел ветер в такелаже. Замолкла неугомонная машина. Досыта набегавшись во льдах, "Холмогорск" стоит у причала, накрепко привязанный стальными тросами. Гремят судовые лебедки, выгружая из трюмов связки тяжелых сальных шкур и "душистые" тюленьи тушки. Да, по-настоящему повезло! План зверобои выполнили. У всех на душе радостно: недаром волновались. Из кают слышатся веселые голоса: озябшие за зиму моряцкие жены приехали погреться около мужей и привезли шумливых детишек. Теперь в сборе вся семья. Пройдет десять дней, и корабль опять уйдет в море. Снова полетят телеграммы в оба конца с нежными словами и поцелуями. Снова старший радист Павел Кочетков обретет почти божественную силу, и моряки будут ловить его взгляд, когда он входит в столовую с пачкой свежих телеграмм. Арсеньев был рад вдвойне. Прежде всего с ним была Наташа. Пока кое-как, на живую нитку залатали они свое горе. Это был, конечно, самообман, но иногда и он утешает человека. Сейчас им кажется легче, но воспоминание еще не раз больно обожжет их души... Арсеньев вытащил свою тетрадку о льдах. Ему удалось туда кое-что добавить. Он теперь разделил Студеное море на участки по характеру льдов и понял, пожалуй, теперь, почему холмогорский мореход, продвигаясь во льдах, выходил на Летний берег, к Никольскому устью. Как ему раньше не пришла в голову такая простая мысль! Арсеньев все тверже верил в свою правоту. Он сможет написать руководство к ледовому плаванию. Еще одна зима на Студеном море - и можно все подытожить. В один из дней нарочный из отдела кадров принес Арсеньеву бумагу. Подсебякин срочно вызывал его к себе. ...В коридорах пароходства капитана встретило обычное оживление. То и дело мелькали знакомые лица. Там, где размещался отдел кадров, народу толпилось больше. Сегодня начальник кадров не вдруг принял Арсеньева. Давно известно, чем чревато ожидание в приемной, - это самый надежный способ лишить человека уверенности. Из кабинета Подсебякина выпорхнула молодая женщина. Она была высока ростом и хороша собой. Кинув на Арсеньева любопытствующий взгляд, женщина чуть улыбнулась и поправила нейлоновую кофточку. На этот раз Подсебякин не осведомился у капитана о здоровье его семьи. Нахмурив жидкие белесые брови, он небрежно сунул ему стариковскую руку и тут же прихватил из коробки щепотку скрепок. - Как прошел рейс, товарищ Арсеньев? - не глядя на капитана, спросил Подсебякин, забавляясь проволочными скрепками. Он соединял их сухими пальцами в цепочку и разъединял, потом снова соединял. - В общем вполне удовлетворительно, - ответил Арсеньев. Он заметил мешки под глазами начальника отдела кадров, бледный, нездоровый цвет лица. - Точнее обстоятельства дела, товарищ Арсеньев. Давайте в процентах плана. - Ровно сто. - Но почему ни одного процента перевыполнения? - Теперь мы охраняем зверя, перевыполнять запрещается. Начальник кадров несколько смутился. Но тут же его лицо приняло строгое выражение. - Это, собственно говоря, безразлично, - сказал он, поправляя накинутое на плечи пальто. - А вот поломка руля? Вы плаваете во льдах по научному способу. Хотите писать наставления для опытных капитанов - и вдруг ломаете руль... Конечно, на лед все можно свалить. Но такие случаи теперь редки даже в Арктике. А тут, ха-ха, - не удержал ликования, - ха-ха, пожалуйте, в Студеном море! Недавно я разговаривал с одним капитаном. Он удивлен вашим невежеством. - Мне кажется, будет лучше, если вы мнение вашего капитана оставите при себе. - Сейчас Арсеньев был похож на взъерошенную птицу, готовую к бою. Он взял папиросу и, постучав по коробке, сунул в рот. - Но знаете, какой поразительный результат дали мои ледовые прогнозы: они оправдались почти полностью. Начальник экспедиции дал прекрасный отзыв, вот посмотрите. - Он вынул из портфеля толстую тетрадь, а из нее вчетверо сложенный лист бумаги. Арсеньев ожидал увидеть интерес и внимание на подсебякинском лице - и ошибся. "А что, если я назначу к этому капитану Лялю? - прикидывал в это время Подсебякин. - Правильная, пожалуй, мысль. Мне следует побольше знать про Арсеньева. Ляля молодец, обставит кого угодно. А если она ему понравится? Нет, вряд ли, этот Арсеньев какой-то ненормальный. Опасно интеллектуальный капитан. Пишет что-то, его докладные ученые изучают. А сам наивен, как овца. А если она спутается с кем-нибудь другим, тогда держись: капитан за все отвечает!" - Он отбросил скрепки и вынул антиникотиновый мундштук. Ляля стала в тягость начальнику кадров. Пошли кое-какие разговорчики. Настал момент, когда певичка должна была исчезнуть с местного горизонта. "Черт возьми! - пришла ему вдруг новая мысль. - А что, если я назначу старпомом к Арсеньеву штурмана Брусницына Несомненная склонность к интригам. Идея!" Подсебякин не мог простить Арсеньеву истории с Глушковым. Тогда он получил на партбюро хорошую взбучку. "Ты узнаешь, как жаловаться в партком! - грозил он Арсеньеву про себя. - Погоди, я тебе отплачу! Будешь от меня вперед пятками выходить". - Вы слышали, - Арсеньев поднял глаза на молчавшее начальство, - это мнение одного из довольно известных капитанов. - Он вынул еще один документ. - А вот отзыв колхозников о моей работе. - В голосе Сергея Алексеевича слышалось торжество. - У меня копия. Они обратились даже в Министерство морского флота. Смотрите... Начальник кадров со скучающим видом взял документы, быстро пробежал глазами, положил на стол. "Ишь ты, похвалили колхознички. Дурак", - решил он про себя. - Да, вас хвалят. Но не об этом сейчас пойдет речь. Мы с вами люди государственные, товарищ Арсеньев, а у государственного человека сердце должно быть в голове, будем говорить прямо. Вы признали вину в поломке рулевого устройства, не приведя ни одного довода в свое оправдание. Хорошо, что удалось устранить повреждение. Ваше счастье! Он злорадно посмотрел на Арсеньева. Капитан молчал, подрисовывая усы всаднику на коробке папирос. Он с признательностью думал о старшем механике Захарове. Вспомнил белые тесемки и улыбнулся. - А между прочим, - продолжал Подсебякин, - один из моих... м-м... ваших помощников доложил, что на мостике в момент этого прискорбного случая вас не было. Командовал второй штурман. Ровно в полдень вы сошли вниз пообедать. Видите, я все знаю. Удивляюсь излишнему человеколюбию. - Подсебякин вдруг замолчал, сморщив лицо. Быстро развинтив мундштук, он выбросил почерневший антиникотиновый патрон и вставил свежий. - Советую в рапорте начальнику пароходства указать виновника. Поверьте, я беспокоюсь только о вашей судьбе, - закончил он покровительственным тоном. - Не извольте беспокоится, - ответил Арсеньев, вставая. - Я не стану сваливать вин