е собралось много народу. Читать на улице было тем более неудобно. А когда вернулся домой, голова оказалась занятой совсем другими мыслями. Почти две недели бился Кольцов над тем, чтобы самостоятельно вывести формулу, которую так легко и быстро нашел на консультации Верховский. Ясны были отправные данные. Запомнил. Они были у него надежно записаны теперь уже в рабочей тетради. Но как подойти, как получить этот результат, Кольцов не знал. И вдруг после стольких неудач, плохого настроения, после десятка начинаний путь доказательства выстроился у него в голове сам собой. Стоило лишь Кольцову взглянуть на всю проблему под другим углом зрения. И случилось это именно по дороге с почты. До письма ли было ему в тот момент?! Он прибежал домой, не раздеваясь, подлетел к столу, схватил ручку и кое-как, полуцифрами, полубуквами, записал общий ход рассуждений. И когда получил то, что надо, над чем безрезультатно бился все эти дни, в изнеможении свалился на стол. И так лежал, обхватив в полузабытьи голову руками, не менее часа. Он выполнил то, что рекомендовал ему сделать Верховский, провел подробное исследование варианта "дельты" и чувствовал теперь от этого большое удовлетворение. Как всегда, академик предсказал все с завидной проницательностью. Вариант давал совершенно неожиданные интересные результаты и мог, Кольцов не сомневался в этом уже ни на йоту, успешно продвинуть работу КБ намного вперед. Естественно, определить без лабораторных исследований до конца и наверняка, удовлетворит ли перестроенный на схеме "дельты" прибор все предъявляемые ему требования, Кольцов был не в состоянии. Но то, что схема "Совы" при этом значительно упрощалась, а сам прибор становился в работе намного надежней и менее чувствителен к разного рода помехам, было уже абсолютно ясно. Новый вариант открывал для КБ немало и других не менее существенных выгод. И сейчас Кольцов почти не сомневался в том, что конструкторы воспользуются советом Верховского и пересмотрят схему "Совы". Целесообразность такой переделки была для него совершенно очевидной. Но что касалось его собственного научного поиска, о котором он сообщил и Ачкасову, и Верховскому, то на него успешные исследования "дельты" не повлияли, можно сказать, никак. Он по-прежнему, а пожалуй, даже еще в большей степени уверовал в перспективности разработанного им принципа и желал сейчас только одного -- поскорее вернуться к своим занятиям. Вывел его из состояния раздумья длинный и ужасно нудный телефонный звонок. Кольцов вздрогнул и очнулся. Зябко поеживаясь, снял трубку. Звонила Ирина. Кольцову казалось, что на дворе уже давно глухая ночь. Но голос у Ирины был веселый. -- Вы спали? -- удивилась она. -- И очень крепко. -- Вы так рано ложитесь? -- В данном случае вы меня просто поздно разбудили. Ирина засмеялась и сообщила Кольцову, что пропуск на него заказан и что утром за ним придет машина. Таково было указание самого шефа - - Александра Петровича Кулешова. -- Придет так придет, -- не стал возражать Кольцов, хотя и не очень обрадовался такому вниманию к собственной персоне. Ибо до сих пор не был уверен в благоприятном исходе всей этой ачкасовской затеи. Кольцов скрыл конверт и прочитал письмо. "Здравия желаю, товарищ капитан! -- писал Чекан. -- Мы так понимаем, что через эту "Сову" вы к нам не вернетесь уже никогда. И так уже думаем не только мы, но и наш комбат, хотя подполковник Фомин никаких команд утверждать Аверочкина не дает. Черкнули бы нам, что вам самому известно на эту тему. У нас -- порядок. Аверочкину присвоили звание старшего лейтенанта. Усиленно перестраиваем всю учебную базу. Электрифицируем танкодром, учебные поля, классы. Заодно готовимся к контрольной. Технику уже подготовили. На предварительной проверке отводили и отстреляли на "отлично", хотя комбат поставил только четверки. Пока все. Три дня назад погода резко похолодала. Вполне могут начаться заморозки. А там и зима недалеко. Передайте привет от всех нас вашему инженеру тов. Руденко. Мы не сомневаемся, что вы где-то рядом с ней". "Даже не сомневаются", -- с улыбкой подумал Кольцов. От письма дохнуло чем-то родным и в то же время остро далеким. Такое чувство он испытывал всегда, когда читал письма из дома от отца с матерью. Но путь домой для него действительно был уже давно отрезан. А с частью он вовсе не собирался расставаться и потому решительно прогнал неизбежно следовавшую в таких случаях за воспоминаниями тоску. Написать в роту он, конечно, мог бы и раньше. Ребят надо поддержать. Остаться в такую ответственную пору без командира хоть кому несладко. А они ворочали без него все дела уже больше месяца. С мыслями о роте он выпил стакан черного как деготь чая и снова сел за работу. К часу ночи все необходимые расчеты были сделаны. Графики вычерчены. Для беседы с Верховским, которого он решил поймать где- нибудь в пятницу, у него тоже было все готово. Утром того долгожданного и решительного дня он встал, как обычно, бодрым. Спокойно собрался. На улице, у подъезда, его уже ждала машина. Он заехал за своими рабочими записями и направился в КБ. Но чем ближе подъезжал к старому дому с колоннами и узорчатыми решетками на окнах первого этажа, тем больше волновался. В самом КБ Кольцов не был еще ни разу. Но с улицы он его уже видел. Юля как-то раз специально провезла его мимо КБ на машине. В бюро пропусков Кольцова встретил незнакомый и, как ему показалось, мешковатый майор-инженер. Он назвал себя Зарубой и проводил Кольцова в приемную Кулешова. Майор Кольцову не понравился. За столом секретаря в приемной Кольцов неожиданно увидел Ирину. -- Ради вас даже меня сюда посадили, -- весело улыбаясь, сказала она. -- А иначе и доклад не состоялся бы, -- в тон ей ответил Кольцов, но взглянул на стоявшую у двери вешалку и все понял. На вешалке висело штук восемь фуражек. Две из них были генеральские. Значит, гости пожаловали важные, а по этому случаю потребовался и секретарь. Кольцов разделся. Подошел к Ирине и заметил у нее несколько книг. Это были учебники английского языка. -- Вы учитесь? -- спросил Кольцов. Ирина кивнула. -- Заочно? -- На вечернем. -- Где? -- В Инъязе. Буду учить ваших детей. -- К тому времени, когда мои дети пойдут в школу, вы наверняка уже станете заслуженным учителем и вас уже сделают завучем. -- Подходит! -- приняла шутку Ирина. -- В таком случае не торопитесь. -- Я? -- не понял ее Кольцов. И рассмеялся: -- Тоже подходит. -- Разбор будет проводиться в комнате технического совета. Пойдемте прямо туда, -- предложил Заруба. Они зашли в кабинет. Кольцов увидел развешанные на стойках чертежи "Совы" и две большие, как в студенческих аудиториях, доски - - черную и красную. -- Кто будет выступать первым? -- спросил Кольцов. -- Вообще, только вы. Нам-то что говорить? Мы свое дело сделали, -- ответил Заруба. -- Во сколько начало? -- Тоже дело за вами. -- Я готов. -- А мы тем более. Сейчас доложу. Но прежде чем Заруба вышел, в комнату зашел высокий, добродушного вида полковник. Кольцов сразу же узнал его. Это был Бочкарев. Он приветливо улыбнулся Кольцову, по-приятельски протянул ему руку. -- Послушаем, послушаем лихого командира. -- И спросил: -- Для доклада от нас ничего не требуется? -- Спасибо. Все есть, -- поблагодарил Кольцов. -- В таком случае, Остап Григорьевич, приглашайте товарищей. Ачкасов у Кулешова. Сообщите Руденко. Давайте сюда всю группу! -- распорядился Бочкарев и сел на один из стульев в начале стола. Он достал из кармана кителя газету и как ни в чем не бывало углубился в нее. Кольцову даже стало обидно от такого безразличного отношения к предстоящему разбору, и он как-то сразу успокоился, подумав: "А мне- то, собственно, чего волноваться? Отбарабаню, а там пусть разбираются". И чтобы не терять даром времени и не задерживать ни себя, ни людей, решил кое-что предварительно записать на доске. Но не написал и половины того, что хотел. В комнату зашли Ачкасов и сопровождавший его генерал-майор-инженер Кулешов. Кольцов не знал главного конструктора и никогда не его не видел, но сразу догадался, что это именно он. Выдавали аккуратная профессорская бородка и манеры хозяина. Вслед за генералами пришли еще человек десять -- военные, штатские. Последней в комнату зашла Юля. Генералы поздоровались с Кольцовым за руку. Остальные сотрудники КБ, за исключением двух-трех человек, заняли свои места за столом, почти не удостоив его взглядом. Кольцов не очень хорошо представлял, как ему в данной ситуации надо себя вести и что делать, и, следуя общему примеру, также присел на свободный стул. Но Кулешов жестом пригласил его сесть рядом с собой. -- Прошу сюда, товарищ капитан, -- проговорил он и тут же перешел к делу: -- К нам приехал, товарищи, капитан Кольцов Сергей Дмитриевич. Он участвовал в испытаниях нашей "Совы". Сейчас Сергей Дмитриевич поделится с нами своими впечатлениями об этих испытаниях. Прошу. Генерал говорил басом, официально и сухо, не выражая, как показалось Кольцову, никакого интереса к тому, что происходило в комнате технического совета. Это его отношение красноречиво подчеркивала и краткость той речи, с которой он обратился к собравшимся. И все-таки, пока он говорил, Кольцов успел окинуть взглядом тех, кто пришел его послушать. Примерно половина присутствующих, и особенно тех, кто был в штатском, выглядели людьми степенными, в возрасте. У одного из майоров на кителе Кольцов заметил два значка в виде ромбов. "Гражданский вуз и военную академию окончил", -- подумал о майоре Кольцов. Но даже у военных он не встретил ободряющих взглядов. Даже Юля, как показалось, смотрела на него как на пустое место. Даже Ачкасов был хмур и глядел куда-то в угол. "Переругались, наверно, все", -- решил Кольцов и неожиданно вспомнил Ирину. Она единственная сегодня при встрече с ним улыбнулась ему своей беззаботной и лучезарной улыбкой. Вспомнил и подумал: "Вот у кого золотой характер!" -- Товарищ генерал не совсем точно определил мое отношение к испытанию данного прибора ночного видения, -- начал Кольцов, глядя на лысоватого подполковника, сидевшего рядом с Юлей. Он почему-то не a.,-%" +ao в том, что это был Руденко, и решил в разговоре ориентироваться на него как на руководителя работ. -- Я не просто участвовал в испытаниях. Я командовал танковой ротой, которой было поручено провести полевые испытания "Совы". Причем не только в этом году, когда на танки был установлен уже модернизированный вариант "Совы", но и в прошлом году -- при испытании ее первого образца. Так что при характеристике прибора я буду основываться на данных суммарного порядка. Мы испытывали десять приборов одновременно в течение тридцати ночей конца августа -- начала сентября при реальных условиях погоды. Результаты испытаний заносились в отчетные карточки непосредственно во время заездов. "Сова" применялась, согласно инструкции, и как прибор наблюдения, и как прибор управления огнем. Субъективные оценки данных, полученных в результате наблюдений с помощью "Совы" на командирской машине, контролировались специальным измерителем. -- Который, кстати сказать, в самый ответственный момент испытаний был начисто выведен из строя, -- громко заметил полноватый подполковник. В комнате послышалось веселое оживление. Но Кулешову это не понравилось. -- Игорь Николаевич, потрудитесь терпеливо слушать, -- нахмурив брови, сделал он замечание подполковнику. "Игорь Николаевич? Так вот кто Руденко! Вот чью фамилию носит Юля! -- подумал Кольцов. -- Ну что ж, в таком случае перенесем огонь на тебя!" -- Командование части проводило по этому поводу специальное дознание, в ходе которого было установлено, что прибор разбит в результате совершенно непредвиденного стечения обстоятельств. И экипаж машины никакого наказания за это не понес, -- спокойно ответил Кольцов подполковнику. -- Таковы были условия, в которых испытывалась "Сова", а точнее, ее усовершенствованный вариант. Но прежде чем говорить о конкретных результатах испытаний этого варианта, позвольте мне напомнить вам о том заключении, которое мы сделали в прошлом году. Вот оно. Я коротко, самую суть. "Первое: обзор отличный. Намного увеличен угол зрения. Второе: при ясной лунной погоде, а также при сильном освещении местности "Сова" практически слепнет. Третье: при действии в тумане, в дыму видимость также равняется почти нулю. Четвертое: у прибора отсутствует шкала дальномера, что затрудняет ведение прицельной стрельбы". Все. Когда все данные были собраны, -- продолжал Кольцов, -- их систематизировали. И уже на основании неоднократно проверенных фактов были сделаны выводы. -- А кто, простите, конкретно занимался этой работой? -- снова задал вопрос, но на этот раз уже более деликатно, Руденко. -- В ней участвовали все офицеры роты, -- ответил Кольцов. -- То есть вы и ваши командиры взводов? -- поднялся Руденко. -- Именно так, -- понимая, куда гнет подполковник, подтвердил Кольцов. -- Великолепно! -- не сдержал сарказма Руденко и сел на свое место. -- Чем богаты, тем и рады, -- в тон ему ответил Кольцов. -- Однако сделаны эти замечания не ради критиканства. Мы смотрели и смотрим на "Сову" как люди, которым непосредственно придется с ней работать, решать с ее помощью боевые задачи. С этой меркой мы подходили к испытанию и модернизированного образца. И вот результаты этих испытаний. О них лучше всего скажут отчетные карточки, которые мы заполняли непосредственно на танкодроме. Я познакомлю вас с ними. Кольцов говорил свободно, не спешил, превратив отчет, по сути, в убедительный рассказ. Все детали заездов он помнил хорошо. Людей своих знал еще лучше. И теперь, анализируя ход испытаний, он даже рассказал о том, как свалился с колейного моста танк из взвода Борисова. Как отчаянно мазал при стрельбе во время дождя Аверочкин. Как сам он спорил со своим механиком-водителем по поводу ориентировки во время тумана. Поначалу, Кольцов заметил это, его слушали без особого внимания. Некоторые даже вполголоса переговаривались между собой. Но по мере того как он приводил все новые и новые факты, сосредоточенность маленькой аудитории начала возрастать. Кое-кто взялся в конце концов за ручку. Потом Кольцова несколько раз даже попросили кое-что повторить. "Вот так-то лучше", -- подумал Кольцов. -- Ну, а какие выводы вы сделали на этот раз? -- спросил вдруг Ачкасов. Шепот и шум в комнате стихли. Кольцов почувствовал устремленные на него любопытные взгляды. Не нетерпение, не надежда, не тревога, а именно любопытство отражалось в них. Он почувствовал, что самолюбие его ущемлено. И впервые обрадовался тому, что Ачкасов не принял тогда его предложения и не поручил этот доклад кому-нибудь другому. Кольцов не подал виду, что реакция присутствующих задела его за живое, и продолжал чуть громче: -- Начну, пожалуй, с главного: сделанные вами усовершенствования показали, что конструкторское бюро пошло по неправильному пути. В комнате стало так тихо, что показалось, будто умолкли даже большие, стоявшие в углу часы. Но уже в следующий момент над столом раздалось что-то вроде вздоха облегчения и даже послышались оживленные возгласы: -- Вот это да! -- Силен капитан! -- А мы-то головы ломали!.. Кольцов понял, что его заявление просто не приняли всерьез. Но повторил еще тверже: -- И тем не менее это так. -- Да кто вам это сказал? -- снова поднялся со своего места Руденко. -- И о каком пути вы вообще ведете речь? -- Объясню, -- ответил Кольцов. -- Я не зря напомнил о заключении наших прошлогодних испытаний. Есть с чем сравнивать. И если первый вариант прибора принять за исходную точку, или точку "А", а усовершенствованный образец за точку "Б" и соединить их прямой, то и слепому станет ясно, в каком направлении вы вели работу, по какому пути шел ваш поиск. -- Ну, если вопрос рассматривать только так, то, на мой взгляд, и соединять ничего не надо. А надо просто посмотреть на панель управления прибора, и действительно всякому станет ясно, что на ней появилось нового, -- запальчиво проговорил Руденко. -- Ручка настройки резкости -- раз. Ручка контрастности -- два. Значит, вы утверждаете, что введенные нами системы регулировки не нужны? -- Думаю, что так, ибо они не дали ожидаемых результатов. И не дадут! -- А об этом говорить еще рано. Да и вряд ли вообще есть основания, -- вмешался неожиданно в разговор Кулешов. -- Некоторую недоработку этих систем мы уже устранили. Сейчас они стали намного надежней. И еще будут доделываться. Так что принять это ваше замечание мы просто не можем. -- А как раз о нем я и хочу говорить, -- упрямо возразил Кольцов. -- Но на что вы будете ссылаться? Вы даже не видели сделанных усовершенствований! Вы же о них ничего не знаете! -- Знаю. Меня познакомили с технической документацией. Мне известна проделанная вами работа. И именно на основании ее я утверждаю, что путь, избранный КБ для устранения недостатков прибора, является ошибочным. И берусь это доказать. -- Ну, если так: --не зная, чему больше удивляться -- то ли осведомленности, то ли такой настырности капитана, -- развел руками Кулешов и, нахмурившись, опустил взгляд. -- Доказывайте. И опять в комнате стало тихо. Но теперь уже никто не улыбался, а все, наоборот, стали серьезными и уже со вниманием смотрели на Кольцова. А он, почувствовав, что снова завладел аудиторией, решил, что пора пускать в ход главный козырь, переходить к теории вопроса, и направился к доске. Но перед этим совсем мельком взглянул на Юлю. Nна, так же как все остальные, сосредоточенно смотрела на него. Но виделась в ее взгляде и чуть заметная тревога. "Ничего, теперь уже не вышибут из седла, теперь не собьют", -- мысленно успокоил ее Кольцов и взял в руки мел. -- Для того, чтобы заставить "Сову" видеть в тумане и в дыму, вам потребовалось увеличить мощность сигнала. Вот выбранный вами путь усовершенствования. Направление работы, а не ручки на панели управления имел я в виду. Если в первом образце мощность сигнала выражалась "ку" в квадрате, -- записал на доске Кольцов, -- то при последующих модернизациях она уже стала "ку" в квадрате плюс два, потом плюс четыре и, надо думать, будет плюс шесть и плюс восемь! -- последовательно записал он. -- Не будет. Вы, простите, знакомы с преобразователем 2Х-Щ? -- снова перебил Кольцова Руденко, подошел к другой доске и тоже взял мел. -- Да, -- коротко ответил Кольцов. -- Вы знаете, что он может повысить мощность сразу в три и даже в четыре раза? И тогда формула будет выглядеть вот так, -- сделал свою запись Руденко. -- Знаю, -- взглянув на доску, коротко ответил Кольцов. -- Тогда в чем же дело? -- А в том, что если вы получите искомое "ку" даже в шестой степени, -- то не выйдете из тупика, в который заходите все глубже и глубже. -- Мы намерены также ввести усилитель и в цепь преобразователя, -- добавил к выходной формуле несколько цифр Руденко. -- Все равно простое механическое наращивание мощности не позволит решить проблему в целом, -- возразил Кольцов, -- Вы пробьете туман. Но при этом вы обречете прибор на действие лишь в идеальных условиях темноты. -- А это откуда вам известно? -- Я утверждаю это как физик. При этом я основываюсь не только а собственном понимании данной проблемы, но и на очень обстоятельной консультации академика Верховского, -- четко проговорил Кольцов. В споре наступила пауза. Ссылка на академика была для всех полной неожиданностью и заставила присутствующих задуматься. Кольцов почувствовал, что инициатива теперь уже надежно перешла к нему в руки, и, боясь упустить ее, заговорил еще энергичней. -- Я утверждаю, что при такой мощном выходом сигнале "Сова" сможет эффективно работать только в абсолютной темноте, -- повторил Кольцов свой главный вывод. -- А на какую темноту можно рассчитывать в современном бою, когда противник применяет и напалм, и осветительные ракеты, и трассирующие снаряды, и пули, когда даже на такой сравнительно небольшой площади, какую, к примеру, занимает ротный опорный пункт, всегда или почти всегда будет два-три очага пожара? Я знакомил вас с записями отчетных карточек. Вы должны были обратить внимание на то, что уже первый модернизированный образец с усиленным сигналом даже при слабом лунном освещении резко снижал эффект видимости. А когда мой танк двинулся на горящую цистерну, чтобы сбросить ее с полотна и освободить путь, "Сова" ослепла совершенно. И мне пришлось таранить пылающую цистерну с открытым люком, ибо только так мог я ориентироваться на местности и управлять машиной. Тогда-то, кстати сказать, и был поврежден контрольный измеритель: Но это все слова. И вы вольны им верить или не верить. А вот что показывают цифры: -- И Кольцов быстро покрыл доску формулами. По ходу записи он что-то подчеркивал, что-то обводил кружками. В конце концов вывел итоговый результат, дважды подчеркнул его жирной чертой и положил мел. -- Вот к чему неизменно вы придете, наращивая мощность сигнала, -- безапелляционно заявил он. -- А вот на что рекомендовал обратить внимание академик Верховский. В развитии "дельты", и не иначе, увидел он перспективу. Он вообще отверг вариант с усилителем 2Х-Щ. Одобрил усилители, уже задействованные в схеме. Но при этом рекомендовал установить их параллельно. И тогда, если даже учитывать фактор среды, то есть и a"%b, излучаемый ночью небесными телами, и искусственное освещение местности, итоговый результат не выйдет за пределы, допустимые нормой. И опять наступила пауза. Руденко вернулся на свое место за столом. Сотрудники КБ, казалось, обдумывали формулы Кольцова. Многие переписывали их в свои тетради. Кольцов тоже молчал. Он сказал все, что намеревался сказать, написал все, что считал нужным. Теперь, по всем правилам, у присутствующих должны были возникнуть вопросы. Но они не возникли. Во всяком случае, их не задавали. И вообще было непонятно: согласились ли с его мнением сотрудники КБ или остались при своем? Не ясно было и то, доволен его разбором Ачкасов, или он ожидал от Кольцова чего-то другого? Он тоже молчал, лишь время от времени поглядывая на сидящих за столом. "А стоять тут у доски, однако, глупо", -- подумал Кольцов и вернулся на свое место. И как только он сел, комната наполнилась шумом. Собравшиеся заговорили все сразу. Но то, что услышал Кольцов, немало его удивило. -- Интересно получается, весьма, -- громче всех прозвучал голос Зарубы, -- от нас до Верховского полчаса езды, и мы не удосужились у него побывать. А капитан приехал за тысячу километров и быстрее нас обернулся. -- А кому это было надо, чтобы мы к нему ездили? -- встал со своего места майор-инженер с двумя ромбиками на кителе. -- У нас вопрос с самого начала был решен просто: делать так! И не иначе! А почему именно "так"? В угоду чьему авторитету? Я писал в докладных записках: то, что мы делаем, -- это всего лишь сегодняшний день. А надо думать о завтрашнем и послезавтрашнем! Так что мне на это ответили? Занимайся своим делом. Ну вот и дозанимались! -- А кому вы писали? -- спросил Ачкасов. -- Руководителю работ подполковнику-инженеру Руденко. Писал и начальнику лаборатории, -- ответил майор0инженер. -- Когда писали? -- На последней стадии разработки проекта. -- Научно-технический совет разбирал ваши докладные? -- Нет. -- Почему? Из-за стола в который уже раз поднялся Руденко. -- Разрешите, товарищ генерал? -- обратился он к Ачкасову. -- Я не видел необходимости передавать записки майора-инженера Окунева НТС: -- Садитесь, Игорь Николаевич, -- прервал его вдруг Кулешов. -- Я сам объясню Владимиру Георгиевичу суть дела. -- Да, были такие докладные. Я о них знал. Кстати, их было не две, а больше, и писал не только Окунев. Но дело в том, что поступать они начали тогда, когда аванпроект был уже одобрен, и с вашего ведома, -- поклонился в сторону Ачкасова Кулешов. -- К тому же нас поджимали сроки, установленные министерством. -- И тем не менее, уважаемый Александр Петрович, наиболее перспективные из них надо было рассмотреть. Я со своей стороны неоднократно напоминал вам об этом, -- с места бросил реплику Бочкарев. -- А я их рассматривал, уважаемый Юрий Михайлович, -- обернулся теперь уже в сторону Бочкарева Кулешов. -- Рассматривал и отклонял. И утверждаю, что ни одного до конца обоснованного предложения в докладных не было. Кольцов, поначалу несколько ошарашенный этой так неожиданно возникшей перепалкой, теперь уже с интересом слушал то, о чем говорили сотрудники КБ. Слушал и понимал: разговор этот имеет самое непосредственное отношение не только к сделанному им разбору, но и к проблеме Совы в целом. И было пока не ясно лишь одно: воспользуется КБ его конкретным предложением или нет? Это, по мнению Кольцова, во многом должно было зависеть от Ачкасова. А он, оставаясь внешне совершенно спокойным, пока явно с повышенным вниманием прислушивался к каждой реплике, к каждому данному на нее ответу. И даже сделал -%a*.+l*. пометок в своей записной книжке. Разговор между тем продолжался. Теперь уже встал Бочкарев. Он снял свои большие очки, зажал их в ладони и, подождав, когда шум в комнате немного умолк, заговорил: -- У нас, правда, сегодня не собрание. Но уж раз такой разговор зашел, хочу сказать: я тоже не согласен ни с выводом, о котором нам только что сообщил главный конструктор, ни с установившейся практикой решать научные вопросы административным путем. Вы знаете, Александр Петрович, я всячески поддерживал предложение Окунева об изменении схемы "Совы". И потому в свое время настаивал на их рассмотрении советом, что знал: сами вы никогда не отступите от своего варианта проекта. Сейчас, конечно, можно ссылаться на то, что на нас давили сроки. Но разве в конечном счете мы их выиграли? Нет! И тысячу раз нет! Жизнь в конце концов рассудила, кто был прав. И я очень благодарен капитану Кольцову за его принципиальное, глубокое, если хотите, творческое исследование нашего проекта. Хоть теперь, на этапе второй модернизации, мы дадим себе отчет в т ом, что творим. Познакомившись с выводами Верховского, я припоминаю, что предложение Окунева тоже предусматривало параллельную установку усилителей. А разве не к этому же варианту пришел теперь в своих выводах Верховский? Я вас спрашиваю, Игорь Николаевич? Руденко снова быстро поднялся со своего места, будто только того и ждал, что его сейчас позовут. -- А зачем гадать? Я тоже отлично помню, как выглядело предложение и на схеме, и в расчетах. И пожалуйста, могу записать выкладки Окунева сейчас же, -- глядя больше на Ачкасова, чем на Бочкарева, предложил он и направился к доске. Но Бочкарев остановил его? -- Теперь это уже не имеет смысла. -- Почему? -- Потому что на данном этапе оно уже не имеет практической ценности, потому что внедрять его во всех случаях можно было только на первое стадии разработки проекта. Потому, наконец, что наш разговор уже перешел из области технической в область, если хотите, морально-этическую. Руденко недоуменно пожал плечами, но спорить почему-то не стал и вернулся на свое место. А Бочкарев, проткнув воздух, как рапирой, указательным пальцем, продолжал: -- Позвольте, Игорь Николаевич, напомнить вам: время гениальных одиночек безвозвратно ушло. -- Что вы этим хотите сказать, Юрий Михайлович? -- спросил Руденко. -- То, что я уже сказал: я возражал и буду возражать против установившейся в бюро практики решать научные вопросы кем бы то ни было единолично. -- Да, но с меня как с руководителя работ никто еще не снимал ответственности за ее успешное проведение! -- запальчиво возразил Руденко. -- И не только единолично, но и безапелляционно! -- не обращая внимания на реплику Руденко, продолжал Бочкарев. -- Я считаю совершенно недопустимым рассматривать научный спор как критику действий руководства. С каких это пор авторитет ученого стал поддерживаться в первую очередь его должностным положением? Почему Бутлеров, великий Бутлеров, мог, обращаясь к своим коллегам, призывать: разрушайте меня, опровергайте меня! Да потому, что он меньше всего беспокоился за свой личный авторитет и больше всего болел душой за истину! Она, и только она, должна быть ученому дороже всего. А мы забыли это. И вместе с этим забываем и о своем гражданском и партийном долге. Мы разглагольствуем об ответственности, а на деле озабочены лишь тем, чтобы оставить в науке, в технике, в жизни свой собственный след, не задумываясь при этом, во сколько он иногда обходится государству. Лишние опыты, промежуточные образцы, дополнительные исследования -- и за всем этим подчас одно лишь неудовлетворенное тщеславие! Я заявляю с /.+-.) ответственностью, что все это имеет место и у нас!.. Бочкарев хотел сказать что-то еще, но неожиданно из-за стола поднялся Кулешов и, негромко откашлявшись, проговорил: -- Я думаю, что нам действительно надо поблагодарить товарища Кольцова. Кулешов подошел к Кольцову и пожал ему руку. Сотрудники КБ зааплодировали. -- Вы проделали большую и весьма интересную работу. Благодарю вас от лица всего нашего коллектива, -- улыбаясь, сказал Кулешов и обратился к Ачкасову: -- Мне кажется, Владимир Георгиевич, что заключительную часть совещания мы проведем без нашего талантливого оппонента. Вряд ли ему интересны наши будничные дела: Ачкасов возражать не стал. -- Конечно, Сергей Дмитриевич свое дело сделал. Он может и отдохнуть, -- сказал он и встал, чтобы проводить Кольцова в приемную. Кольцов понял, что главный конструктор, мягко говоря, просто-напросто выставил его из комнаты ученого совета, и, не задерживаясь, направился к двери, как только Ачкасов шагнул ему навстречу. Он даже не взглянул на прощание на Юлю -- так ему вдруг стало от всего этого неприятно. Но на Кулешова он не обиделся, ибо понимал, что сам совершенно невольно доставил ему сегодня куда больше неприятностей. В приемной Ачкасов сразу закурил и, пока Ирина отмечала Кольцову пропуск, жадно втягивал в себя дым сигареты. Потом протянул, как старому приятелю, Кольцову руку и сказал: -- Я вами, Сергей Дмитриевич, очень доволен. Отдыхайте. А завтра утром, пожалуйста, ко мне. Буду ждать. И еще раз крепко пожал ему руку. Глава 20 Сразу после отъезда Ачкасова Кулешов пригласил к себе Бочкарева и Руденко и засел с ними в своем кабинете. Ирине было приказано никого к нему не пускать. Даже все свои телефоны, кроме главного, он перевел на нее. Юля поняла, что настоящий разговор по итогам разбора начался только теперь, что скоро он наверняка не кончится, и поехала к матери. Во-первых, ей непременно хотелось увидеть сегодня отца. Во- вторых, она, хоть и не очень твердо, все же надеялась, что именно там найдет ее Кольцов. Ей не были известны дальнейшие планы Кольцова, а она хотела их знать. Дверь, как всегда, Юле открыла мать. -- Ты одна? -- удивилась она. -- Пока да. У них там совещание, -- ответила юля, имея в виду отца и мужа. Она разделась, прошла в комнату и спросила: -- Мне никто не звонил? -- А кто тебе может сюда звонить? -- еще больше удивилась Маргарита Андреевна. -- Ну, с работы: -- С работы?.. -- Ну не все ли равно! -- О господи! -- уловив в голосе дочери раздражение, вздохнула Маргарита Андреевна. -- Какие все стали нервные! Отец рычит, зять молчит, с дочерью тоже не поговори. И это называется интеллигентные люди! Нет, Юленька, никто не звонил. -- Хорошо, -- понимающе кивнула Юля. -- Ну как ты тут? -- Не жалуюсь.. И словно нарочно раздался телефонный звонок. Юля быстро сняла трубку. -- Да, я, -- ответила она. -- Маму давно не видела. Хорошо, скоро буду. Положила трубку на место, сказала матери: -- Игорь звонил. Беспокоится. -- Этого звонка ты и ждала? Юля прищурилась, посмотрела в окно. -- Этого. -- Ну вот и дождалась. Теперь пойдем, поговори с матерью, которую ты давно не видела. -- Пойдем, -- согласилась Юля. -- Только, знаешь, разреши, я сначала покурю? -- Покури, -- добродушно улыбнулась Маргарита Андреевна и оставила дочку одну у телефона. То, что Юля была необычно нервозно настроена, она поняла. Как поняла и то, что звонок Игоря ее лишь разочаровал. Но отчего все это происходило, чем дочь последнее время озабочена -- этого Маргарита Андреевна не знала. А спрашивать Юлю не хотела, да и не привыкла, так как всегда считала излишнее родительское любопытство самой настоящей неделикатностью и искренне верила: если дочери будет надо, она обо всем расскажет и сама. А Юля, хотя и чувствовала, что ведет себя с матерью не совсем учтиво, тем не менее осталась у телефона и действительно закурила. По тону мужа и по тому, что он не приехал сейчас за ней, она поняла -- разговор в кабинете у отца был не из приятных. Она знала, что отец вспыльчив, хотя и отходчив, не очень разборчив в выражениях и, если уж вздумает отстаивать свою позицию, переубедить его почти невозможно. Правда, Юля не совсем четко представляла, о чем могли спорить в данном случае руководитель работ и главный конструктор -- их позиции в процессе всей работы над "Совой" полностью совпадали. Но тем не менее было ясно: Игорю попало. Как, впрочем, и всем другим авторам "Совы". Победа Кольцова на разборе была убедительной. Юля давно уже поняла: Кольцов -- личность незаурядная. Но его знания, логика, умение держать себя превзошли все ее представления о нем. Было больно, смешно и даже странно сознавать, что он оказался прозорливее всех их, вместе взятых. И может быть, поэтому было особенно неприятно вспоминать, как пытался сбить его репликами Игорь, как бестактно поступил отец, фактически выпроводив его за верь. Юля курила одну сигарету за другой, не отводя глаз от темного окна столовой. На улице давно уже сгустились сумерки, в окнах домов ярко горели огни. Желтоватые, голубоватые, розовые, они успокаивающе действовали на Юлю. Глядя на них, ни о чем не хотелось думать. Мать, очевидно, тоже не случайно оставила ее одну, и Юля была ей бесконечно благодарна за эту паузу, за то, что она дала ей возможность остаться наедине со своими мыслями: Очередной телефонный звонок, как ей показалось, прозвучал тише обычного. И Юля подумала: кто-то, вероятно, ошибся номером. Поэтому трубку она сняла не торопясь. И вздрогнула, услышав голос Кольцова. -- Наконец-то я вас нашел, -- сказал он. -- Да, да! -- обрадовалась Юля. -- Вот и все. Мавр сделал свое дело, -- сказал он. -- А вы даже не предупредили меня о том, что предвидится такой цирк на колесах. Я- то ведь совершенно не собирался заваривать эту кашу. -- Ничего страшного. Все хорошо, -- постаралась успокоить его Юля. Но Кольцов, оказалось, был взволнован случившимся не меньше ее. -- Да чего уж. Наверно, и у вас теперь будут неприятности. Долго после меня спорили? -- Кое-кто и сейчас еще не закончил. -- И Ачкасов там? -- Нет, он уехал. -- Я не знаю, о чем он завтра будет со мной говорить, но, наверно, послезавтра я отчалю. Загляну на денек к старикам. А от них -- уже к себе. Юля ничего не ответила. -- Молчите? -- с укором продолжал Кольцов. -- А я хочу вас видеть. -- Это невозможно: -- А завтра? -- Боюсь, что тоже. -- Хоть на десять минут! Юлия Александровна, родная! -- взмолился Кольцов. -- Не могу, сказала Юля, чувствуя, что голос у нее дрожит. -- Я сам приеду к вам. Вы только выйдите. -- Не надо приезжать, -- остановила его Юля. -- Жаль. Очень жаль! -- искренне проговорил Кольцов. -- Мне так вас не хватает. Вы все время подгоняли меня: готовься, готовься. Скажите хоть сейчас, то ли я сделал? -- Абсолютно то. -- А зачем вам это было надо? -- Это вам было надо. -- Не пойму зачем. Впрочем, наверно, не только это. А всего, что связано с вами. Я-то думал, вы ко мне лучше относитесь, теплее. Я-то вас люблю. Я вас очень люблю! И мне ни до кого и ни до чего, кроме вас, нет дела. И это надолго. Навсегда. Я себя знаю. Только не говорите "нет". Можно, я буду вам писать? -- Во сколько отходит ваш поезд? -- задала встречный вопрос Юля. -- Можно? -- настойчиво повторил Кольцов. -- Нечасто. До востребования. На главный почтамт? -- Конечно. -- Спасибо. Спасибо, милая. Поезд отходит в восемнадцать ноль- ноль. Не сердитесь, если все же я что-нибудь сделал не так. В конце концов, "Сова" -- она и ваша и наша. И еще неизвестно, кому из нас она больше нужна. Сказал и повесил трубку. И только когда Юля услыхала частые прерывистые гудки, она вдруг подумала: "А почему, собственно, я не могла с ним встретиться? Он просил всего на десять минут". Она поспешно позвонила на квартиру, где он остановился, но ей никто не ответил. Юля еще раз набрала номер, решив, что, возможно, ошиблась. Но ей опять никто не ответил. Юля достала из пачки новую сигарету. Она не знала, что Кольцов разговаривал с ней из автомата ближайшей станции метро. "Глупо: -- подумала Юля. -- Глупо обманывать себя. Ведь я же ждала его звонка. Я хотела слышать его голос. Все глупо:" Она почувствовала, что ей уже не хочется курить, потушила сигарету и пошла к матери. Маргарита Андреевна резала на кухне вафельный торт. -- Мам, выпить есть? -- спросила Юля. -- Есть, -- не отрываясь от своего занятия, кивнула Маргарита Андреевна. -- Дай. -- Ты же за рулем. -- Женщин не останавливают, -- сказала Юля и сама открыла дверцу шкафа, в котором хранились все запасы спиртного. Она достала бутылку, высокий стакан с толстым, словно ледяной нарост, дном, налила в него коньяку, медленно выпила и заела шоколадной конфетой, снятой с торта. В прихожей стукнула дверь. -- Ну вот и отец пришел, -- обрадовалась Маргарита Андреевна. Кулешов снял китель, переобулся в мягкие тапочки, вымыл руки и заглянул на кухню. -- А, ты тут: -- обрадовался он, увидев дочь. -- Очень кстати. Пошли за стол. Неси-ка, мать, нам ужинать. Юля, еще совсем недавно с нетерпением ожидавшая отца, сейчас пошла к столу безо всякой охоты. Но Александр Петрович был настроен куда воинственнее. В нем еще не улеглись волнения пережитого дня, и он, едва Юля села напротив него, заговорил так решительно, будто продолжал только что прерванный в кабинете разговор. -- Быть руководителем работ и вести себя как мальчишка! Как это можно?! -- с возмущением потряс он руками, обращаясь к Юле. -- Это я говорю о твоем муже! Черт бы побрал таких помощников! Тоже мне мушкетер! Устроил дуэль на мелках! Совался с какими-то дурацкими репликами! Зачем-то вздумал иронизировать! Выболтал планы о новом преобразователе! Как будто и без него в КБ некому совать проекту палки в колеса! -- Я тебя предупреждала: Кольцов серьезный оппонент, -- напомнила Юля. -- При чем тут Кольцов? -- так и взорвался Кулешов. -- Неужели не /.-ob-., что меня специально столкнули лбом с Бочкаревым и Окуневым? -- Теперь понятно, -- спокойно ответила Юля. -- А понятно, тогда что о нем говорить, -- сразу вдруг успокоился Александр Петрович. -- У Кольцова светлая голова. Это верно. И если бы мы только начинали работы над проектом, к его замечаниям непременно стоило бы прислушаться. А теперь, когда уже затрачено столько сил и средств, коренная перестройка схемы совершенно нерентабельна, и надо идти до конца уже выбранным путем. И поймите, никогда не было и не будет абсолютно законченных изобретений. Даже то, что уже сделано и надежно служит нам веками, можно доде