я противника. Сергей растерялся. Такого откровенного и в то же время объективного подтверждения неудачных испытаний он даже не ожидал. Он по-своему все воспринял. Стоял, опершись на стол руками, смотрел на полосу фотоснимков, думал о том, что же теперь делать, за что браться и с чего начинать, и так был поглощен этими мыслями, что даже не заметил, как в комнату зашли его коллеги. А они, казалось, поняли его состояние, молча обступили его и так же молча включились в работу. Нарушил это молчание через некоторое время Бочкарев. -- Я вижу, Сергей Дмитриевич, у вас тоже появилась своя версия, - - сказал он. -- И кажется, самая неприятная, -- мрачно ответил Сергей. -- Какая же? Сергей протянул Бочкареву схему. -- Я так и понял. Но страха не испытываю, -- ответил Бочкарев. -- Это просчет, Юрий Михайлович. И очень серьезный. -- Просчета нет, Сергей Дмитриевич. И я не понимаю, почему вам так хочется поднять вверх руки? -- Тогда почему так получилось, что почти половина целей не попала на эти снимки? Если это не просчет, то что же? -- Я вас тоже спрошу: а почему вдруг не взлетают самолеты, над проектами которых работали, и кропотливо работали, десятки опытнейших специалистов? Почему, бывает, не срабатывают системы, которые перед запуском были выверены и перепроверены? Вы считаете, что тоже из-за просчетов? Так нет! И тысячу раз нет, Сергей Дмитриевич! В наш век ЭВМ и компьютеров просчитаться трудно. Я бы даже сказал, почти невозможно. Другое дело -- чего-то не учесть. Мы ведем постоянную, жестокую борьбу с природой и далеко не всегда, не из каждого поединка, выходим победителями, потому что еще не умеем, не научились предвидеть все те сюрпризы, которые она нам готовит. -- Пусть будет по-вашему, -- не стал спорить Сергей. -- Что же мы не учли здесь? -- Не знаю, -- категорически ответил Бочкарев и добавил: -- Пока не знаю. Будем искать и найдем. Во всяком случае, я от своей версии не отказываюсь. -- И я тоже не отказываюсь, -- добавил Окунев. -- Испытания только начались, и спешить с выводами нечего. -- Надо еще проверить, с какой высоты этот бес снимал, -- заметил Заруба. -- Я, между прочим, об этом тоже подумал. На малых высотах определить точное расстояние до земли на глаз практически почти невозможно, -- услышал Сергей чей-то чужой голос. Он обернулся и только сейчас увидел в комнате Жердева. Представитель авиации сидел за маленьким столиком, стоявшим возле окна, и курил. Он, конечно, слышал весь разговор конструкторов, но до этого момента своего мнения не высказывал. -- Вы считаете, что все это могло случиться из-за ошибки испытателя? -- сразу насторожился Сергей. -- Вполне. -- И вы такое допускаете, Юрий Михайлович? -- Во всяком случае, не исключаю! -- решительно заявил Бочкарев. -- Вот теперь настало время сомневаться абсолютно во всем, проверять и перепроверять решительно все. И начинать надо, что называется, от печки. И тогда тот самый сюрприз, о котором я только что говорил, может обнаружиться как раз там, где его ждали меньше всего. Я помню, как мы неделю искали дефект в самом первом варианте "Совы". Всю размонтировали, разобрали по винтику, все проверили. Собрали снова, установили, а на экране опять те же помехи. И знаете, что же в конце- концов обнаружилось? Рядом, совсем в другой системе, работал вибропреобразователь. Он и давал фон. Но так как он работал постоянно, выявить какую-либо закономерность в появлении помех мы просто не могли. И уж только потом кто-то обратил на это неудачное соседство внимание. Так что искать будем терпеливо, настойчиво и, я повторяю, от печки! -- А где, между прочим, Владимир? -- спросил вдруг Окунев. -- Наверное, в первую очередь надо было бы с ним потолковать. -- Пошел отдыхать. К себе пошел. У него же ночью вылет, -- ответил Жердев. -- Потолковать, конечно, следует. И потолкуем, -- согласился Бочкарев. -- Но надо, очевидно, и помочь ему. Надо установить у него на борту прибор, который точно зафиксирует высоту съемки. -- Он зафиксирует, а я проконтролирую. А что вы скажете, если мне самому подняться в воздух? -- обвел присутствующих взглядом Сергей. Предложение было неожиданным, да и не совсем обычным. -- Вы хотите участвовать в испытаниях? -- переспросил Бочкарев. -- Хотя бы при испытании, -- поправил Сергей и улыбнулся. Ему вдруг стало весело от мысли о том, что через день-два спарка унесет его, как в печную трубу, в мягкую темноту безлунного ночного неба. -- А что вам это даст? Вы же ничего не увидите. -- Да и кто тебя туда пустит? -- резонно спросил Окунев. -- Если медкомиссию пройдет, слетать может, -- ответил Жердев. -- А вот что ему там делать, этого я не знаю. -- И я не знаю, -- признался Сергей. -- Но чувствую, что лететь стоит. Вы же сами, Юрий Михайлович, учите: от печки, от печки танцевать надо. А где она, наша печка? Разве не там? -- Я в принципе не возражаю, -- согласился Бочкарев. -- Я просто думаю, какую можно извлечь из этого наибольшую практическую пользу. Давайте думать все. Придумаем. А вы тем временем проходите комиссию. Поздно вечером, почти перед самым вылетом Владимира, когда практически уже никто этого не ждал, неожиданно позвонили из Москвы. Звонил Кулешов. Он обстоятельно расспросил Бочкарева о том, как был устранен дефект дешифратора, о предстоящем испытании и попросил сделать дополнительно серию снимков специально для него с высот, на сто и двести метров выше заданных. Бочкарев заверил Кулешова, что все будет выполнено, и проинформировал о содержании разговора всю группу. Владимира в это время уже облачали в летные доспехи, и Заруба и Окунев поспешили к нему передать дополнительное задание. Поговорить об этом позднем звонке тогда ни у кого не было времени. Но Сергей невольно отметил про себя, что Александр Петрович, очевидно, о неудаче первого испытания мыслит в одном с ним плане. Глава 13 Когда на Сергея надели противоперегрузочный костюм, он вдруг совершенно отчетливо почувствовал запах солярки. И рассмеялся в душе. Сработал рефлекс, почти забытые ассоциации. Ведь сколько лет было так: надевал комбинезон и садился в танк. И сразу окунался в атмосферу масел, краски, топлива. Воспоминания развеселили его. А в целом операция по облачению в высотника выглядела очень даже не просто1. Сергей вспотел, пока влез в синтетическую оболочку, протиснул голову в трехслойный гермошлем не без помощи опытных техников, пристегнул лямки от парашюта, кислород для питания, приладил на себе плечевые ремни: К самолету его провожали всей группой, словно он отправлялся на побитие какого-нибудь очень ответственного рекорда. Теперь, кажется, и Бочкарев был рад, что осуществится это, так неожиданно задуманное, мероприятие. А ведь чуть не сорвалось. Уперлись врачи: не понравилось давление. Не то чтобы оно оказалось плохим, но как раз у тех границ, определив которые, медики обычно советуют человеку отдохнуть. И то, что Сергей сумел настоять на своем и убедить их разрешить ему отправиться в полет, сейчас вызывало у Остапа самую большую радость. -- Ну, ты молоток! -- то и дело повторял он, одобрительно похлопывая Сергея по спине. Безучастно, казалось, относился к этому событию только Владимир. Его понурость и замкнутость Сергею уже откровенно не нравились. Тем более что Сергей понял, что на сей раз это явно не беспричинно, что с Владимиром что-то случилось. Но что именно, он до сих пор узнать не смог. Успокаивало, однако, то, что взгляд больших серых глаз Владимира несколько потеплел. А это служило предзнаменованием того, что всякая воинственность во Владимире скоро уляжется и он, как это обычно и бывало, обо всем расскажет сам. Впрочем, сейчас Сергея это не так уж и волновало. Мысли его были во второй кабине спарки, которую за прошедший день настолько начинили всякими измерительными и контрольными приборами, что в ней почти не осталось свободного места. Бегая вчера от врача к врачу, Сергей несколько раз заглядывал и в ангар, где оснащали спарку, и даже забирался в свою кабину. Он отлично понимал, что все эти приборы будут крайне необходимы. И все же не утерпел, заметил Жердеву: -- Ты, Николай Филиппович, не забывай, что я тоже сюда сяду. -- Пожалеть просишь? -- лукаво усмехнулся Жердев. -- Прошу. -- А ты к Володьке в кабину загляни. Посмотри, что вы, конструкторы, там нагородили. Вы нашего брата шибко жалеете? -- Намек понял. И тем не менее.. -- А раз понял, то приготовься, еще и на колени тебе поставим пару датчиков, -- пообещал Жердев. Потом, когда приготовления были закончены, почти до самого вылета Сергей осваивал эту новую для него технику. Инструктировали его всей группой. А больше всех -- Бочкарев. И не по обязанности старшего. Добрая половина всех тех механических регистраторов, с которыми Сергею предстояло работать, включая и БВК-4 (Бочкарев-Вольский- Кулешов), были созданы им. Сергей не испытывал боязливости перед полетом, но новизна предстоящего волновала. Все в этой ситуации для него было непривычно, а больше всего его собственное положение -- в полете ему предстояло быть всего лишь наблюдателем, почти пассажиром, и только. Уже когда они оба, Владимир и он, сели в самолет, Сергей вспомнил, что днем в инженерный дом дважды звонила Юля. Оба раза она разговаривала с Бочкаревым. Как позднее стало известно Сергею, первый раз она передала просьбу Главного повторить снимки с дополнительных высот. Второй -- интересовалась исключительно тем, как проходит комиссию Кольцов-старший. Кстати, она передала Бочкареву, как она выразилась, строго конфиденциально, что Кулешов неодобрительно отнесся к этой затее и сказал, что уж если этот так необходимо, то вполне можно было бы послать кого-нибудь другого. Aочкарев, несмотря на предупреждение, все передал Сергею. И от себя добавил: "А вы говорите! Да он вас бережет пуще собственного глаза!" -- Ты не волнуйся и ничего не бойся, -- услышал неожиданно в наушниках Сергей голос брата. -- А кто тебе сказал, что я боюсь? -- поняв, что лед окончательно тронулся, ответил Сергей. -- Когда этот черт понесется, душа с непривычки сама наружу попросится, -- предупредил Владимир. -- Ты лучше скажи, как мне с тобой в полете связь держать? -- Командуй, я все выполню, -- ответил Владимир и запустил двигатель. Все, что было потом -- выруливание на взлетную полосу, рев двигателя на полных оборотах, команды дежурного по полетам, -- Сергей воспринял как нечто давно знакомое. И только когда истребитель, с каждой секундой набирая скорость, понесся вперед и Сергея плотно прижало к спинке сиденья, он всем существом ощутил, что находится во власти какой-то еще неведомой доселе ему силы. А спустя несколько коротких мгновений по непроглядной тьме, окружившей самолет, он понял, что находится уже далеко за пределами аэродрома. Он бы не объяснил даже себе отчего, но ему стало весело. Неожиданно справа небо заметно посветлело, а внизу появились десятки, сотни желтоватых огоньков. -- Сколько жилья! -- невольно восхитился Сергей. -- Вот так везде в средней полосе. Яблоку упасть негде. Но у нас есть сой район. Сейчс отвалим в сторону, -- ответил Владимир и спросил: -- А почему ты решил лететь? -- А потому, что, если бы ты был человеком и по-человечески сам рассказал бы о том, как и что тут делаешь, может, я и остался бы на земле. И занимался бы тем, чем мне положено, в лаборатории. -- Не сердись, брат, -- глухо ответил Владимир. -- Я не сержусь, -- продолжал наступать Сергей. -- А ты, может быть, все-таки объяснишь, что с тобой происходит? -- Прошла минута, а Владимир не отвечал. Сергею показалось, что он не слышал его вопроса и спросил: -- Что же ты молчишь? -- Я сейчас сделаю небольшой доворот, и мы выйдем на цели. А через сорок секунд я включу аппаратуру, -- предупредил Владимир. -- Хорошо, включай, -- сразу забыл обо всем постороннем Сергей. Доворота он не заметил. Ему лишь показалось, что самолет слегка качнуло. Но возможно, это было что-то и другое. Понял только, что они пошли на снижение. На табло "БВК" замелькали голубоватые цифры: 500: 400: 300: 200: Стрелки и указатели остальных приборов пока оставались неподвижными. Только отсчитывал доли времени секундомер. И когда истекли указанные Владимиром сорок секунд и Владимир включил систему "Фотона", ожили все остальные приборы. И опять Сергей испытал что-то очень приятное и волнующее, словно глотнул морозного воздуха, взбудоражившего в нем спокойное течение крови. Сергей немигающим, жадным взглядом следил за показаниями приборов. И хотя они лишь фиксировали то, что происходило в Фотоне, он-то незримо видел и как работают блоки, и как перекручивается с кассеты на кассету пленка, и как пульсирует электроника дешифратора, слышал, как щелкают реле, как гудят трансформаторы: Замерло биение стрелок так же неожиданно, как и началось. И продолжалось оно всего минуту. "Сумасшедшая скорость, -- невольно подумал Сергей. -- Ну и что же я успел? Для чего я тут сижу?" И сам ответил: "Ничего не успел". -- Я могу поговорить с Бочкаревым? -- спросил он Владимира. -- Пожалуйста. Только помни, враг подслушивает! -- предупредил Владимир. -- Но спросить-то я могу? -- Сто третий! Как вы там? -- услыхал вдруг Сергей голос Бочкарева. -- Да все прекрасно. Как вы принимаете? -- обрадовался Сергей. -- По-моему, на сей раз можем доложить так, как докладывают наши космонавты: "Все системы корабля работают отлично". -- А результаты? -- Что конкретно вас интересует? -- Процентное отношение! -- Подсчитать, естественно, не успели. Но мне думается, оно осталось прежним. -- Вот вам и "отлично"! -- не сдержался Сергей. -- Ладно. Переходим к выполнению второго задания. В наушниках снова зазвучал голос Владимира: -- Я сделаю полукруг, и мы снова пройдем тем же путем. Корректируй меня по высоте. -- Сколько времени уйдет на разворот? -- спросил Сергей. -- Минуты. -- Так что же с тобой случилось? -- вернулся Сергей к прерванному разговору. Но Владимир не спешил с ответом и на этот раз. Сергей чувствовал, что он колеблется, и не понимал почему. Нерешительностью характера Кольцов-младший не страдал. Он скорее мог сделать что-то, не подумав. Но останавливаться на полпути, замолчать на полуслове -- это на него не похоже. Только нечто из ряда вон выходящее могло выбить его из седла. И вот это "нечто" было Сергею совершенно неясно. И злило его и обескураживало. А у него и без того последние дни на душе было совсем не сладко. -- Ты ведешь себя как полное ничтожество. И если бы я знал, что нас не слушает эфир, я употребил бы слово покрепче, -- заговорил Сергей снова, так и не дождавшись ничего от Владимира. -- Нас никто не слышит, -- глухо буркнул Владимир. -- Так какого же дьявола ты выкобениваешься? Где-то прячешься, позволяешь себе фыркать на людей и даже не считаешь нужным объяснить им, в чем они перед тобой виноваты! -- взорвался Сергей. -- Можешь молчать. Дело твое. Но запомни: видеть тебя надутым я больше не желаю. И сегодня же переберусь от тебя в гостиницу. -- Не сердись, брат, -- примирительно попросил Владимир. -- У меня, можно сказать, душа пополам, а тебе физиономия моя не понравилась: -- Почему это она у тебя попалам? -- не понял Сергей. -- Ирина отставку дала. -- Как? -- Очень обыкновенно: я -- к ней, а она мне -- от ворот поворот. -- Понял. А я тут при чем? На меня почему ты волком смотришь? -- продолжал наступать Сергей. -- Она тебя любит. -- Да я-то тут при чем? Я? -- снова начал выходить из себя Сергей. -- Я, что ли, надоумел ее этому? Я к ней сватов засылал? Дорогу тебе переходил? -- Да, конечно, ты ни при чем, -- согласился Владимир. -- Так и я не на тебя злился, а на весь белый свет. -- А за что, дьявол копченый?! Мы здесь, на аэродроме, в чем перед тобой виноваты? И чем только у тебя башка забита! Приспичило с этим объяснением в такой ответственный момент! Ни черта, можно сказать, не получается. Ищем решение всем коллективом, каждый старается внести что-то свое, а испытателю, человеку, которому мы доверили весь свой труд, с которым у нас должен быть постоянный, самый надежный контакт, ему, видите ли, на все наплевать! -- А что я могу? Что от меня зависит? -- Вот именно "что"? Ты даже не хочешь об этом подумать! Мы подскажем "что"! -- Так подсказывайте! -- Да тебя, кроме Занды, никто найти не может! В следующий момент в наушниках у него что-то щелкнуло и послышался совсем чужой голос: -- Сто второй! Я -- "Дубрава". Что там у вас случилось? Почему не отвечаете? -- Я -- Сто второй. Ничего не случилось! -- ответил Владимир. -- А почему не отвечали? -- По душам с братом беседовали. -- Нашли место! Вы подходите к коридору. -- Знаю. -- Вас просили не включать аппаратуру раньше времени. -- Понял. Включал для ориентировки своего пассажира. -- Начинайте снижение. -- Понял. -- И опять щелчок. -- Все слышал, брат? -- Все. -- Корректируй меня по высоте. Они прошли над целями на высоте на сто метров выше первого захода. Система, как и предыдущий раз, работала безупречно. А когда стрелки приборов снова вернулись в исходное нулевое положение, Сергей попросил брата: -- Дай мне Юрия Михайловича. -- "Дубрава", Сто третьему нужен "Каштан". Дайте "Каштан", -- вышел в эфир Владимир. -- Говори. -- "Каштан", вы меня слышите? -- проверил связь Сергей. -- Отлично вас слышу, Сто третий, -- ответила земля. -- Как на сей раз? -- По-моему, еще лучше. -- А прибавка есть? -- Думаю, что процентов на пятнадцать. -- Видите! -- обрадовался Сергей. -- Так кто был прав? -- Да. А вы заметили, как просветлело небо? Не обратили внимания? Не так-то все просто, дорогой Сто третий. Так что дальше? -- Переходим к третьему заданию! -- доложил Сергей. Владимир выключил внешнюю связь и спросил: -- Что вы подсчитываете? Сергей в двух словах объяснил суть дела. И больше почти до самого выхода на цели они не обменялись ни словом. Прибавили еще сто метров высоты. -- А ты им просто можешь доказать свою версию, -- сказал вдруг Владимир. -- Не нужно менять потолки. Я пройду над краем полосы с креном и захвачу ее всю. "Глаз"-то у меня на брюхе. Сергей задумался. Предложение Владимира было неожиданно простым, но с точки зрения эксперимента могло оказаться исключительно перспективным. Сергей оценил это сразу и сразу же загорелся желанием претворить его в жизнь. -- А сейчас, в этом заходе, мы успеем так сделать? -- торопливо спросил он, боясь потерять хоть одну секунду. -- Вполне. Я границу знаю. Только займем прежнюю высоту. Они пролетели над полосой целей, как и предлагал Владимир, с небольшим креном. Сергей отчетливо видел контрольные огни, обозначавшие границу полосы. У него было такое ощущение, что самолет летит слишком низко. Но это, естественно, была лишь игра воображения. Было очень трудно ненатренированному глазу на такой бешеной скорости определить настоящую высоту. Сергей предполагал, что этот заход принесет неожиданные для оставшихся не командном пункте конструкторов данные, но не думал, что он их буквально озадачит. Истребитель еще разворачивался, когда Владимир передал по переговорному устройству: -- Что-то там Бочкарев всполошился. -- Выводи на связь! -- обрадовался Сергей. Он-то отлично понимал, чем мог быть вызван этот переполох, и теперь лишь ждал подтверждения своей догадки. -- Сто третий! Сто третий! Мы ничего не можем разобрать. Что у вас случилось? -- взволнованно кричал в эфир Бочкарев. -- Вы меня слышите? -- "Каштан", отлично слышу вас! У нас абсолютно все нормально, -- как будто знать ничего не знал, ответил Сергей. -- Да, но этот самый процент, о котором вы все время спрашиваете, вырос сразу почти вдвое. -- Так это же прекрасно! Вы должны совершенно четко это проанализировать! -- Но почему? -- нетерпеливо требовал Бочкарев. Сергей не мог, да и не хотел, рассказывать ему о том эксперименте, который они только что провели. Другое дело там, на земле, после того как он сам просмотрит то, что выдал дешифратор. Но уже все говорило за то, что их эксперимент удался. А значит, подтверждалась и версия Сергея. Значит, поиск и работу следовало продолжать: -- Куда вы пропали, Сто третий? -- Тут я, тут. Идем на последний заход. До скорой встречи! -- ответил Сергей. Он был доволен испытаниями, доволен тем, что поднялся в воздух. И если бы они сидели в одной кабине, он с удовольствием хлопнул бы брата по плечу и сказал: "А ты молодец, дьявол копченый! Здорово придумал этот выкрутас. Хоть и выйдет он мне в конце концов боком, доказательства ты мне дал верные". Но Владимир был хоть и рядом, но недосягаем. И Сергей мог лишь передать ему по переговорному устройству: -- Пойдем нормально. Но на сотню метров выше. Понял? -- Мне все равно. Как скажешь, -- ответил Владимир. -- Ну что, твоя взяла? -- Очевидно, моя. -- Опять будешь все переделывать? -- Зачем все? Похоже, в целом система себя оправдывает. Не удался, по всему видно, один "глаз", объектив, как сам понимаешь. -- А разве нельзя постоянно, как норма, снимать с креном? -- Можно. Но это не даст нужных результатов. -- А как же сейчас? -- Сейчас совсем другое. Рабочий снимок должен не только фиксировать цель, но и точно определить ее координаты. А мы сейчас из получили с очень большим искажением. Они выполнили последнее, четвертое, задание, и Сергей, как только спарка легла на обратный курс к аэродрому, попросил Владимира снова вывести его на связь с Бочкаревым. -- Вы опять задали нам много загадок, дорогой Сто третий! -- безо всяких предисловий выпалил Бочкарев. -- И я думаю, что у нас будет о чем поговорить, когда вы вернетесь. -- Я тоже так думаю, -- ответил Сергей. -- И еще я думаю, что у нас будет чем порадовать шефа. -- Порадовать или огорчить? -- Вне всякого сомнения, порадовать. Сергей не склонен был разделять оптимизм руководителя группы, но не стал и возражать. В конце концов, сама по себе система работала четко, а это уже было немало. А с остальным, хотя Сергею уж и сейчас все казалось понятным и ясным, в общем-то, еще следовало разбираться и разбираться: продолжать испытания, экспериментировать, анализировать, сопоставлять: Посадка оказалась менее приятной, чем взлет. Карнавально высвечивала в темноте взлетно-посадочная полоса. Ярко мигал, повторяя условное обозначение своего аэродрома, маяк ближнего привода. Спокойным, голубоватым светом светилась сплошь из стекла лицевая сторона командно-диспетчерского пункта. Все это было красиво. Сулило скорую встречу с землей, отдых. И тем не менее Сергею посадка не понравилась. У него было такое ощущение, что его в прямом смысле вот-вот вывернет наизнанку. Ему неоднократно доводилось летать на самолетах и раньше. И всегда, даже в непогоду, когда болтанка становилась невыносимой для большинства пассажиров, он переносил ее безо всяких затруднений, почти не замечал. А сейчас его вдавило в сиденье. И все тело словно налилось свинцом. На стоянке, куда Владимир отрулил самолет, их встретили Заруба и Окунев. -- Ну как на орбите? -- весело осведомился Остап, помогая Сегрею сойти по стремянке. -- Она у нас хоть и дюже околоземная, а все же: -- До сих пор под ложечкой сосет, -- признался Сергей. -- Еще бы! Я всегда говорил: от хорошей жизни не полетишь! -- балагурил Остап. -- А я как, по-твоему? -- спросил Владимир. -- И ты так же. Я недавно где-то читал, что психология летчика до конца еще не изучена. Отсюда вывод: -- Не слушайте его. Он после полуночи работает, как компьютер: всю информацию выдает точно, только сам не знает о чем, -- вмешался в разговор Олег. -- Ты знаешь, -- снисходительно согласился Остап. -- Конечно. Это у рыб она не изучена. -- Совершенно верно, у них! -- добродушно засмеялся Остап. А Олег взял под руку Сергея: -- Что же у вас там все-таки произошло, на третьем заходе? -- спросил он. -- Как есть ничего. А впрочем, может, и определим, -- уклончиво ответил Сергей. -- Но данные получились совершенно необычные. Просто интересные, -- продолжал Олег. -- И если бы их удалось повторить: -- Что тогда? -- пытливо посмотрел на него Сергей. -- тогда, мне кажется, моя версия была бы подтверждена. А пока по- прежнему ясности нет. -- Будет, -- уверенно сказал Сергей и кивнул в сторону самолета. -- До тех пор с этого черта не слезу, пока не рассею все сомнения. -- Шеф потребовал привезти ему пленку к девяти утра, -- неожиданно сообщил Остап. -- Зачем такая спешка? -- удивился Сергей. -- И не только пленку, а и все карты дешифровать тоже, -- добавил Олег. -- Я так понимаю, ему тоже в первую очередь нужны результаты третьего захода. -- А он как узнал о них? -- еще больше удивился Сергей. -- Шеф, милый мой, обладает особым чутьем. Ему по этой части равных нет. Я в этом тысячу раз убеждался, -- усмехнулся Олег. -- Сам посуди: только наш дешифратор эти данные выдал, как он звонит. "Ну, что там у вас новенького?" Бочкарев, естественно, все и бухнул. -- Зря. Поспешил, -- с досадой поморщился Сергей. -- По--моему, тоже. Но у начальства логика своя. Так что можешь мотнуть в Москву, -- подвел итог Олег. Сергей покачал головой: -- Устал. Они зашли в ангар, и Сергею помогли снять летный костюм. -- А то машина наготове, -- сказал Олег. -- Нет, -- повторил Сергей. -- Отправляй с кем-нибудь другим, а я пойду к Володьке. А шеф, значит, тоже не спит? -- Значит, не до сна: У него ведь тоже есть своя версия: -- напомнил Олег. -- На командный пункт зайдешь? -- Сказал, спать пойду! -- упрямо повторил Сергей. -- Укачал меня сверхзвук как маленького. Завтра во всем разберусь: -- Завтра так завтра, -- дружески хлопнул его по плечу Олег. -- Утро вечера мудренее. А мы с Остапом снимем кассеты. Сергей пошел к дому напрямик -- по полю аэродрома. Трава, обильно смоченная недавними дождями, мягко мялась под ногами. Сладковато пахло клевером и еще чем-то густым и медовым. Впереди сквозь листву деревьев ярко поблескивали огни уличных фонарей. Света же в окнах домов не было видно. Но зато за деревьями, по всему горизонту, уже расползлась мутная, белесая и лиловая, полоса рассвета. Было тихо и душновато. Только тонко и заунывно звенели комары. Сергею почему-то вспомнилось то время, когда вдвоем с Владимиром, еще будучи мальчишками, они выходили в этот сумеречный, предрассветный час из дому на рыбалку. К озеру шли напрямик, лугом, пробирались через камыши к песчаной косе, острым клином вдававшейся в голубой плес. Несли с собой удочки, червей, кузнечиков и для приманки загодя распаренный ячмень. Шли торопливо, не разговаривая, время от времени поглядывая на светлеющий край неба, боясь опоздать на зорьку. Было это вроде совсем недавно. И в то же время давным-давно. И еще Сергей подумал о том, что, пожалуй, Володька прав, решив отпуск провести дома у стариков. И что, наверно, и ему было бы хорошо после .*.-g -(o работы тоже заглянуть к ним. Но уже скоро не приученный к праздным размышлениям ум его перестроился на привычную и обычную для него рабочую тему, и он уже снова стал думать о том, что, кто бы из его коллег и что бы ни предполагал, а если верить фактам, он к истине ближе всех. И именно он, а не кто-нибудь другой первым найдет причину их неудачи, и не только найдет, но и устранит ее. Хотя, очевидно, для этого придется создавать что-то совершенно новое, потому что все, что есть, и даже самое совершенное, не обеспечивает того, что требуется. В этом они уже убедились. И нужно будет конструировать что-то принципиально новое: На полпути его догнал Владимир. -- Устал? -- участливо спросил он Сергея. -- Трудно двигаемся вперед, -- ответил Сергей. -- Каждый шаг приходится делать на ощупь, а это ужасно изматывает, -- признался Сергей. -- Но слетали мы с тобой очень хорошо. Даже здорово. И еще полетим не раз. -- Полетим, если надо. -- И придумал ты тоже все толково. -- Рады стараться! -- Я серьезно. -- Я тоже. И еще, стало быть, придумаем. Сергей почувствовал в голосе брата усмешку и нахмурился. Он не находил в этом разговоре ничего шуточного. -- Да-да, конечно! -- согласился он и тоже не без иронии добавил: -- Если ты снова не пропадешь, как накануне. Владимир совершенно неожиданно обнял его и, заглянув ему в глаза, добродушно улыбнулся. -- И в этом ты можешь больше не сомневаться. Зачем мне пропадать? Я уже выздоровел. -- От чего? -- В данном конкретном случае, брат, от любви. -- Что ж она, по-твоему, болезнь? -- Предполагаю, что хуже. Болеть я, как ты знаешь, еще сроду ничем не болел. А тут вдруг и колени задрожали, и в голосе хрипота появилась, и душа наружу запросилась, будто я без перегрузочного костюма из пике вышел. -- Как же ты выздоровел? -- А так! Прошла она, эта любовь. Унесло ее, как лед в половодье. Сдуло словно снег с косогора: -- Не будь пошляком. -- Ни с какого боку, брат! Только страдать, канючить и чахнуть я тоже не намерен. Сергей меньше всего был сейчас настроен продолжать тот разговор, который они начали на взлете. Он действительно устал. Да и мысли его давно уже работали совершенно в ином направлении. Но разговор вдруг принял совсем неожиданный поворот. Угадывалось что-то новое, вовсе для Сергея во Владимире незнакомое. И Сергей, не желал да и побоявшись это новое упустить, пересилив себя, продолжал: -- По-моему, ты что-то не то говоришь. Да, пожалуй, и не о том. -- Почему? -- Я считал, что ты серьезно увлечен Ириной. Кстати, она этого вполне достойна. Человек она очень незаурядный. И встретишь ли ты такую вторую -- еще неизвестно. -- Наверняка не встречу, -- согласился Владимир. Он сказал это твердо, будто знал точно, что ждет его впереди. Но в голосе его Сергей услышал нотки сожаления. И он ухватился за них. -- А если все это правда, то к чему же такие крайности? Сегодня - - влюблен. Завтра -- знать не желаю! Ты уже не мальчик и давно должен научиться управлять своими поступками. Да и взвешивать их надо критически. Думал ли ты: а все ли уже сделано, чтобы считать себя побежденным? -- Не думал. -- Почему? -- Не хочу. -- Глупо. -- Ты все на извилины меришь, брат, -- усмехнулся Владимир. -- А ведь есть еще и характер. Так вот он не велит хотеть. А велит другое: с глаз долой -- из сердца вон. И если даже придется встретиться -- ничего уже не повернется. Я по отношению к Ирине вел себя как полагается: не хамил, не темнил, не хитрил. Долго терпел, рта не раскрывал. Честно сказать, не вовремя сунуться со своими признаниями боялся. А когда все же сказал "да" и получил в ответ "нет", понял: мне тут не светит и, стало быть, надо делать разворот и идти на посадку. -- Мудро, нечего сказать, -- покачал головой Сергей. -- Как хочешь суди, -- не обижаясь, продолжал Владимир. -- Но в этом деле ты мне не пример. -- Это почему же? -- даже остановился от неожиданности Сергей. Он привычным жестом пошарил по карманам, стараясь нащупать сигареты. Но их почему-то не оказалось. Владимир заметил это и достал свои. Они закурили, и Сергей снова спросил: -- Что же, по-твоему, я делаю не так? -- Многое, брат. -- Что именно? -- Наверно, я не все знаю. Ты для меня уже давно вещь в себе, -- подумав, продолжал Владимир. -- Ну хотя бы не по душе мне та неопределенность, в которой ты живешь. Я же вижу, как она тебя давит. Выжимает сильнее всякой работы. Разве это неправда? Сергей ничего не ответил. -- Точно, брат. И ты терпишь. Мучаешься, а терпишь. А я больше терпеть не желаю. Не желаю блуждать в потемках, ждать случая, травить душу и тратить время. Меня зло берет, что я и эти-то два года просидел как на привязи. Но больше -- точка, брат. Характер не позволяет... -- И Владимир, решительно переступив порог, шагнул в раскрытую дверь парадного. Сергею захотелось его остановить, но что-то не позволило сделать это. Он только посмотрел Владимиру вслед и почувствовал, как в душе у него все содрогнулось. Сергей бросил под ногу окурок, раздавил его и вошел в парадное за братом. Глава 14 Познакомив Ачкасова с результатами первого испытания "Фотона", Кулешов больше ему не звонил и с докладами в его кабинете тоже не появлялся. И вовсе не потому, что ему нечего было показать или не о чем доложить. Но Александру Петровичу хотелось, да и надо было, во многом еще самому хорошенько разобраться и сделать хотя бы для себя какие-то определенные выводы. И в этом была его тактика: он предпочитал, чтобы звонили ему и вызывали его. Тем более в данном случае, а ему это было известно, Ачкасов, отобрав часть наиболее удачных снимков, уже на следующий день показал их Алексею Кузьмичу. Маршал авиации остался доволен ходом работы и попросил Ачкасова с этого дня регулярно докладывать ему обо всем, что будет делаться по линии "Фотона", и вообще, желательно, все интересное о результатах испытаний. Однако время шло, а Ачкасов не звонил. А Александр Петрович не терял времени даром. С Бочкаревым он разговаривал каждый день по нескольку раз, требуя подробных отчетов. Он создал для обработки снимков специальную группу, в которую включил и Юлю, и занялся скрупулезным анализом представленных ею данных. Информация, поступавшая от Бочкарева, обнадеживала. Впрочем, Александр Петрович уже по первым снимкам понял, что работа удалась. И надо было лишь довести ее до конца. Александр Петрович скоро, почти одновременно с Кольцовым, пришел к мысли, что слабым звеном в новой системе является ее объектив, его малый угол зрения. Каждое последующее испытание, каждая очередная серия снимков укрепляла его в этом предположении. Он поделился своей мыслью с Юлей. Но она не спешила с ним согласиться. -- Еще так мало проб, а ты уже делаешь выводы, -- резонно ' ,%b(+ она. -- Не выводы. Это лишь впечатление, причем первое, -- поправил дочь Александр Петрович. -- Но оно уже подсказывает мне, как усложнять испытания. После этого он дал команду Бочкареву сфотографировать полосу с разных высот. Это задание было выполнено. Снимки были обработаны. Кулешов просмотрел их и еще больше уверился в своем предположении. И снова спросил Юлю. -- Ну а теперь что скажешь? -- То же самое. Потому что я думаю совсем о другом, -- на своем стояла Юля. -- Ты же знаешь, все эти снимки, все эти пленки мы используем лишь для контроля. Когда система будет полностью отработана, вся эта фотолаборатория с нее вообще будет снята. И данные мы будем получать только от дешифратора. А как ты можешь судить о нем, если мы не сделали еще ни одной пробы ни в условиях помех, ни при плохой погоде? Никак! -- Никак. -- Так зачем же ты все-таки спешишь? Александр Петрович не удостоил дочь ответом. Он только молча переворошил снимки, отобрал из них несколько, сел за свой стол и, закрыв глаза, потер ладонью лоб. Он молчал не потому, что ему нечего было сказать. Наоборот. Причин для этого было слишком много. Ну вот хотя бы одна из них -- он уже давно не работал с таким творческим интересом, как теперь. И неспроста. Не много в его конструкторской практике было удач, когда новая система, да еще столь сложная, как "Фотон", даже на первых испытаниях показывала такие обнадеживающие результаты. Предшественница "Фотона" -- "Сова" далась КБ куда труднее: Александр Петрович невольно думал об этом очень часто и иногда при этом радовался. Как заметно вырос, творчески созрел руководимый им коллектив! Иногда откровенно испытывал прилив ревности. Его ли, Кулешова, в этом заслуга? И так ли уж надежно, как прежде, держит он этот коллектив в своих руках? Спору нет, внешне в его большом и сложном хозяйстве все обстоит совершено благополучно. Его слово -- закон. Его приказы выполняются беспрекословно. Его всегда поддерживает партком. У него никогда не было конфликтов с месткомом. Для них он, как и прежде, непререкаемый авторитет. Но именно в их коллективе не эта внешняя сторона определила истинное взаимоотношения между ним и его подчиненными. Получилось как-то так, что именно в процессе работы над "Фотоном" с ним вдруг перестали советоваться. И первым положила начало этому игнорированию его родная дочь. Она же взяла за моду открыто спорить с ним по каждому пустяку. Александр Петрович тогда объяснил это далеко не ангельским характером Юли и попросту старался не обращать на ее поведение внимания. Потом подобная тенденция появилась у Окунева. Незаметно ослабла творческая связь у него с Бочкаревым. Датчик "БВК-4" фактически стал финишем в их совместной конструкторской работе. А весной Бочкарев изъявил желание и вовсе уйти из КБ. С момента появления в бюро, а точнее, еще и до того как тут появиться, активно, независимо вел себя Кольцов. Александр Петрович мог бы обо всем этом рассказать сейчас Юле. Но он, естественно, не рассказал ничего. Мог бы он объяснить Юле, что ничего как есть не знает о тех спорах, которые ведутся по поводу снимков, сделанных "Фотоном", в инженерном доме в Есино. Ибо его в эти споры просто не посвящают, а лишь докладывают об их итогах. А ему бы хотелось знать не только итоги, но и те суждения, в результате которых к этим итогам пришли. Всем было ясно, и никто не отрицал, что основным автором проекта новой системы является Кольцов. Он находился в Есино. Поэтому центр работ сейчас переместился тоже туда. Но это вовсе не означало, что Александр Петрович хоть в какой-то мере был склонен выпустить из своих рук и общее руководство работой над "Фотоном", да еще особенно на ее последней, завершающей стадии. Об это1 стороне дела Александр Петрович, однако, тоже ни словом не обмолвился Юле. -- Разреши мне на той неделе съездить в Есино? -- не дождавшись .b"%b на свой вопрос, попросила Юля. -- Что за нужда? -- поднял взгляд на дочь Кулешов. -- Я общаюсь с ними только по телефону. А по нашим телефонам говорить, как ты знаешь, ни о чем нельзя: -- Поговори по моему аппарату, -- посоветовал Александр Петрович. -- Это не всегда удобно. К тому же мне просто интересно увидеть все это своими глазами, -- продолжала Юля. -- Ты мне здесь нужна, -- ответил Александр Петрович и выпроводил дочь из кабинета. Вскоре в КБ поступили снимки, которые браться сделали в совместном полете. Кулешов уже знал о них от Бочкарева и ждал с нетерпением. Снимки, как и все предыдущие, были обработаны и представлены ему. Александр Петрович окончательно убедился в правоте своей версии. Конечно, была права и Юля. Но что бы им ни предстояло в случае необходимости менять и переделывать в дешифраторе, Александру Петровичу стало совершенно очевидно: увеличения угла зрения "Фотона" не миновать. А как только он это понял, так тут же решил, что настало время действовать. Он вызвал Юлю и, попыхивая сигарой, сказал: -- Ты, кажется, просилась в командировку? Юля уверенно кивнула: -- Да. -- Вот и поезжай. Выписывай документы и отправляйся в Речинск. -- Я же хотела быть в Есино! -- оторопела Юля. -- Там и без тебя народу пруд пруди. -- А в Речинске Игорь. -- А вот ему в понедельник утром необходимо быть здесь. -- Ничего не понимаю: -- Объясняю, -- выпустил изо рта густое кольцо дыма Александр Петрович. -- Он мне нужен тут, и нужен немедленно. Прими у него дела и сама все закругляй. -- Когда же мне выезжать? -- Я думаю, сегодня. Повторяю, в понедельник он должен быть у меня. Сказав это, Александр Петрович снова углубился в изучение снимков. Юля