километров. В продолжение долгих месяцев здесь, на этих исторических высотах, четыре великие народности -- русские, турки, англичане и французы вели отчаянные битвы. Эта возвышенность достигает трехсот метров вышины и окружена холмами. Некоторые из них получили кровавую известность, например "Ravin de la Quarantaine", "Ravin des Anglais", "Ravin du Carenage". На левом берегу южной бухты расположен Севастополь, русский город, богатый и красивый, гордый своими сорока двумя тысячами жителей, лепящийся по склонам горы. С севера на юг его пересекают две великолепные улицы: Морская и Екатерининская. Масса бульваров, общественных и частных садов с прекрасными вековыми деревьями. Повсюду прекрасные дома, богатые магазины, административные здания, которые выглядят настоящими дворцами, -- все это образует грандиозное целое, над которым высятся и сияют золоченые купола церквей. На правом берегу находятся больницы, казармы, военные магазины, бассейны, доки. Административный, морской и военный город развернулся в Корабельной бухте, около которой высится Малахов курган. Город оставляет впечатление богатства, цветущего благоденствия и силы, но только с первого взгляда. Если со стороны моря стены и крепости могут создать иллюзию безопасности, зато со стороны Херсонеса не сделано ничего, чтобы защитить город от нападения. Всего несколько подготовительных работ, окончание которых требует много времени, людей и денег. Кроме того, никто не ожидал атаки Севастополя и этой победы на Альме. Русская армия отступила, Севастополь открыт, и союзная армия в пяти днях пути. Если не хватило денег и времени, зато остались люди. И какие люди! Корнилов, Тотлебен! Первый -- контр-адмирал, второй -- инженер-полковник! Разбитый Меньшиков, конечно, не решился запереться в Севастополе. Боясь, что его армии придется выдержать блокаду, голодать и в конце концов сдаться неприятелю, он двинулся усиленным маршем в глубь Крыма и здесь решился ждать. Назначив Корнилова главнокомандующим, а Тотлебена присоединив к его штабу, Меньшиков сказал им: -- Оставляю вам двадцать пять тысяч войска, поручаю именем Государя, защищать Севастополь до... смерти и отдаю в ваши руки спасение отечества! Корнилов отвечает просто: -- До самой смерти! Мы исполним свой долг! По отъезде Меньшикова Корнилов дает Тотлебену все полномочия, чтобы защищать город. Севастополь -- в тревоге! Повсюду -- прокламации... Отечество -- в опасности! Воззвание к патриотизму, к самопожертвованию! Великие слова, которые всегда находят отзвук в русском сердце! Барабаны и трубы гремят, колокола звонят... Сердца содрогаются, глаза увлажняются слезами, руки сжимаются, крики гнева и энтузиазма звучат в воздухе! Какое геройское зрелище! Солдаты, матросы, чиновники, рабочие, торговцы, горожане, старики, женщины, дети бегут по улицам, крича: -- Защищаться! До смерти! До смерти! Сначала самое главное -- укрепления... Надо окружить траншеями находящийся в опасности город. Десять тысяч импровизированных работников готовы; разумеется, неловких, но дышащих горячим патриотизмом, который творит чудеса. Из арсеналов достают орудия, ломают деревья... Потом, под предводительством офицеров, толпа бросается к тем пунктам, которые надо укрепить. Во главе толпы идет женщина в черном и несет русское знамя. Ее приветствуют восторженными криками: -- Княгиня! Да здравствует княгиня! Да здравствует русская патриотка! Живо! Офицеры намечают места. За работу! Княгиня требует, чтобы ей позволили сделать первый удар лопатой. За ней толпа набрасывается на твердую почву возвышенности и беспощадно взрывает ее. Эта работа продолжается целые часы, дни, ночи -- неустанно, безостановочно. Дама в черном в первом ряду рабочих с ожесточением отдается грубой работе. И когда ее окровавленные руки не могут более держать кирку или лопату, она, совсем разбитая, едва двигаясь, находит в себе силу схватить русское знамя и гордо пройтись с ним по всей линии укреплений. Прекрасная в своем черном одеянии, она кричит своим металлическим голосом: - Бодритесь, дети! Бодритесь! За Государя! За святую Русь! Все эти труды и усилия увенчались успехом. Быстро углубляются траншеи, растут насыпи, бастионы, укрепления Так как для работ не хватало дерева, в ход пустили все: доски, мебель, сундуки, ящики -- все годилось для молодцов, готовых защищать город своими трупами. В это же время привозят пушки, ядра, маскируют амбразуры мешками с землей. Эта гигантская работа длится сто двадцать часов... Четыре дня и четыре ночи. Защитники Севастополя сделали больше, чем было в человеческих силах. Когда все было готово, Корнилов попросил духовенство благословить войско и работы. Священники появились на укреплениях в сопровождении адмирала, который после службы обратился к солдатам с этими историческими словами: -- Дети, будем драться до последнего! Всем начальникам я запрещаю бить отбой, если кто из начальников прикажет бить отбой, заколите такого начальника! Товарищи! Если бы я приказал ударить отбой, не слушайте, и тот из вас будет подлецом, кто не убьет меня! Все готово. Русские спокойно ждут неприятеля. Англо-французская армия подошла к Херсонесу только 26 сентября. Ей понадобилось почти два дня, чтобы подобрать своих раненых и похоронить убитых, и не менее четырех дней, чтобы пройти двадцать пять километров расстояния, отделявшего Альму от Севастополя. Правда, все продовольствие и амуниция солдат заключается в их мешках, потому что весь резерв находится на кораблях союзного флота, и снабжение продовольствием армии находящейся в пути, было очень длинной и трудной процедурой. Как бы то ни было, время было потеряно. Историки единодушно порицают англичан за их медлительность, которая становилась легендарной и страшно раздражала французских офицеров и солдат. Англичане никогда не были готовы, опаздывали есть, спать, идти далее Это был какой-то кошмар: вечно в запоздании! Их нарочно ставили впереди других войск, боясь оставить их позади или потерять где-нибудь! Сейчас за англичанами шли зуавы генерала Боске, буквально наступавшие им на пятки. Эти неутомимые ходоки болтали, шутили, смеялись, подбадривая англичан. -- Ну, ну, поскорее, англичане! Ползите! Идите, милорды, идите, заставьте работать ваши пятки... Ну... плетитесь... поскорее! -- Ба! да это устрицы! Надо перевернуть их лицом назад... они сейчас отлично поползут! Англичане шумно смеялись, показывая свои национальные челюсти, и шутливо отвечали: -- Добрые, славные французы! В ответ им кричали: -- Славные англичане! Когда обе армии подошли к Херсонесу, свершилось чудо. Севастополь был готов к защите. Решили начать правильную осаду, которая, по общему мнению, не должна была затянуться надолго. Союзные флоты заняли два пункта. Англичане взяли себе бухту Балаклавы, а французы -- бухту на юго-западе Севастополя. Затем выгрузили на берег материал для осады, продовольствие и амуницию для войск. Нужно было еще укрепить набережные, организовать транспорт до самого театра предстоящей битвы. Все это заняло много времени. Русские, защищенные сетью стрелков, продолжали неутомимо рыть землю. Их укрепления заключали в себе два страшных для противников пункта: первый -- на корабельной пристани, вправо от южной бухты, второй -- перед самым Севастополем. Решено было, что англичане займутся осадой первого пункта и расположатся справа, а французы начнут осаждать второй и устроятся слева. Перед англичанами находились русские укрепления, названия которых тесно связаны с историей этой памятной осады. Это были Большой Редут, Малый Редут, Малахов курган, первый, второй и третий бастионы. Французы обратили все свое внимание на центральный четвертый бастион. Небольшую колокольню сделали арсеналом и траншейным депо. Тут же расположился командир траншей подполковник Рауль, достойный противник Готлебена. В беговой беседке устроился походный лазарет, а поблизости от него склад габионов. Все эти труды и заботы занимали армию до 7 октября, когда была открыта первая траншея. Ночью около тысячи пехотинцев, сопровождаемых саперами, тихо двинулись вперед с ружьями на перевязи, вооруженные кирками и лопатами. Три батальона следуют позади, а пять остальных находятся в резерве, готовые прибежать на помощь при малейшей тревоге. Каждый из солдат нагружен габионом (цилиндрическая корзина, открытая с обоих концов, которая наполняется землей и поддерживает внешние насыпи траншеи). Отряд разделяется на две линии, которые сначала идут рядом, потом одна поворачивает -- вправо, другая -- влево. По сигналу каждый солдат кладет на землю свой габион, свое оружие и свои орудия. Намечают линию габионов и с бьющимся сердцем ждут сигнала. В это время отряд, обязанный защищать рабочих, делится на роты, взводы и ставит повсюду часовых. Строго запрещено стрелять, стучать оружием, шуметь. Приказы отдаются шепотом. Наконец капитан тихо произносит команду, которая передается по всей линии: "Руки вверх". Тысяча лопат поднимаются вверх и опускаются, взрывая землю. Каждый хранит молчание, которое представляет из себя вопрос жизни и смерти. Ночь очень темна, и русские не подают и признака жизни. Солдаты работают с лихорадочной торопливостью. Разрытая земля бросается в габион, который мало-помалу наполняется и представляет собой отличную защиту против огнестрельного оружия. В полночь новые рабочие приходят заменить усталых. Траншея растет. Вдруг раздается оглушительный выстрел из пушки, другой, третий, и русские укрепления заволакиваются дымом. Несмотря на огонь, работы продолжаются, число рабочих увеличивается. Артиллеристы прорезают амбразуры для пушек, громоздят мешки с землей, уравнивают площадки. Саперы устраивают настоящие лестницы для стрельбы, которые годятся и для осады, когда пушка пробьет брешь в неприятельских укреплениях. Но есть и серьезное затруднение. Не хватает земли для насыпей, кирки колотят о каменистый грунт. Приходится взорвать скалу, брать землю издалека, с полей, и таскать ее мешками сюда. Каждый солдат соперничает в усердии и энергии с другими, работая над траншеей, готовясь затем к бомбардировке, к приступу и полной победе. Через пять дней насыпи готовы. Несмотря на адский огонь русских, вооружают батареи, ставят на места восемьдесят орудий, снабжают их порохом, ядрами, гранатами. Все готово, чтобы атаковать город с суши. Со стороны моря флот также детально готовится к осаде. Ожидают только сигнала. Каждый нетерпеливо, с тоской и надеждой задает себе вопрос: не завтра ли это будет? ГЛАВА II Новый главнокомандующий. -- Капитан Шампобер. -- Сорви-голова делается капралом и начальником патруля. -- Вольные стрелки. -- Бомбардировка. -- Гибель русских артиллеристов. -- Дама в черном стреляет из карабина. Прошел месяц со времени победы при Альме. Сент-Арно умер через неделю, 29 сентября, передав командование войсками генералу Канроберу. Новый главнокомандующий еще молод: сорока четырех лет, энергичный, деятельный, добрый к солдатам, также отвечающим ему любовью, неустрашимый до крайности, он вполне отвечает своему высокому положению. Это человек среднего роста, живой, подвижный, с огненным взглядом. Особая примета: носит длинные волосы, покрывающие воротник его вышитого золотом мундира. Известен его ответ императрице, подшучивавшей над его шевелюрой. -- Мои волосы, государыня, принадлежат истории! Увы, он ошибся, история забыла о нем и его волосах. Прежде всего это человек битвы, бросавшийся в середину врагов, солдат, с безрассудной смелостью рисковавший своей жизнью. Тяжело раненный в сражении на Альме, он велел посадить себя в седло и, бледный, окровавленный, каким-то чудом остался на лошади до конца битвы. Превосходный исполнитель, он самый нерешительный из всех главнокомандующих. Огромная ответственность, желание пощадить солдат, переговоры с английским главным штабом, предчувствие всяких затруднений -- все это парализует в нем всякую инициативу и отдает его во власть событий. Но теперь, в начале кампании, ничего этого не видно. Дела идут хорошо, на завтра назначена бомбардировка. Сопровождаемый своим штабом, главнокомандующий обходит траншеи. Он идет пешком, держа руку на перевязи, рядом с Боске, который на целую голову выше всех окружающих. Они подходят к центральной траншее. Двести артиллеристов ждут около орудий. В группе офицеров находится молодой капитан, бледный после недавнего ранения. Над двумя потертыми галунами на его рукаве нашит третий золотой галун. Это -- повышение по службе, столь же недавнее, как рана. Несколькими секундами ранее прихода генералов прибегают, запыхавшись, пятеро зуавов. С ними мальчик в форме зуава с огромным букетом осенних цветов в руке. При виде их капитан делает дружеский жест, как вдруг раздается команда: - На караул! Громко звучит Труба, и звуки ее сливаются с громом пушек, мортир, с ружейной стрельбой. Канробер подходит к капитану, салютующему ему саблей, останавливается подле него и громко произносит: Именем Императора объявляю вам, поручики, подпоручики, унтер-офицеры, бригадиры, канониры и барабанщики, что вы должны повиноваться присутствующему здесь -- капитану Шампоберу, как своему непосредственному начальнику во всем, чего он потребует от вас по долгу службы и по правилам военного регламента! Потом добавляет ласково: -- Капитан, я счастлив пожать руку такому храбрецу, как вы! Ваша рана вылечена? -- Да, ваше превосходительство! -- Чудесно! Что делают здесь эти зуавы? -- добавляет главнокомандующий, улыбаясь им как старым друзьям. -- Они спасли меня там, на Альме, ваше превосходительство, после того как защищались и отбили орудия вместе с капонирами! -- И хотели первыми поздравить вас с повышением? Браво, мои смелые шакалы! Браво! Затем, остановившись перед статным зуавом, начальником маленького отряда, главнокомандующий замечает на его груди крест Почетного Легиона и говорит ему: -- Как, у тебя крест, и ты еще не капрал? -- Ваше превосходительство, я только сегодня вышел из лазарета! -- Твое имя? Боске вмешивается и отвечает: -- Генерал, имею честь представить вам Сорви-голову, героя второго полка зуавов, храбреца, который спас нас при взрыве замка графа Нахимова! Старый сержант, прекрасный солдат, умный, но горячая голова... -- Тем лучше... мы сделаем из него офицера! Но так как ты, будучи сержантом, не можешь стоять на часах и нести солдатскую службу, я делаю тебя капралом... в ожидании лучшего... Вольно, ребята! Отдохните теперь и повеселитесь! Завтра утром приглашаю вас к бомбардировке! -- Да здравствует Канробер! Да здравствует отец солдат! До здравствует Боске! Эти восторженные крики раздаются далеко кругом. Перед уходом оба генерала обмениваются несколькими словами, и Канробер делает утвердительный жест. -- Это хорошо! Превосходная мысль! - добавляет он. -- Потрудитесь заняться этим! Боске кричит своим громким голосом: -- Сорви-голова! -- Есть, ваше превосходительство! -- Завтра на рассвете мы бомбардируем Севастополь! Ты начнешь действовать и повторишь свой маневр на Альме... Понял? -- Точно так, ваше превосходительство! -- отвечает сияющий зуав. -- Я должен зайти впереди французских траншей и стрелять в русские орудия, в русских артиллеристов! -- Прекрасно! Ты выберешь себе сотню людей из самых лучших стрелков... засядешь с ними... выберешь удобное место... я предупрежу твоего полковника... Остальное -- твое дело, и ты устроишься, как захочешь! -- Я устроюсь на спине у русских, генерал! -- Желаю тебе удачи, Сорви-голова! -- Благодарю вас, ваше превосходительство, за вашу доброту! Гордый своей миссией, Сорви-голова идет к капитану Шампоберу, радушно встречающему его. -- Господин капитан, как я счастлив! Вы знаете, мы пришли к вам от всего нашего полка, видевшего вас на деле и искренне уважающего! Собачка, испуская радостный визг, скачет, лижет его прямо в лицо и бегает, словно бешеная. -- Митральеза! Милый мой пес! Тото Буффарик поднимает вверх свои цветы, подает их офицеру и кричит: -- Господин капитан, это от зуавов второго полка и от моей семьи... Мы празднуем ваши эполеты и выздоровление! Капитан хватает мальчика за плечи и целует в обе щеки. Артиллеристы оглушительно кричат: -- Да здравствуют зуавы! И все вместе вопят: -- Да здравствует капитан Шампобер! Капитан, совсем растроганный, пожимает протянутые руки, хочет ответить ласковыми словами, благодарит, как вдруг трубач зуавов, Смоленый Клюв, яростно кричит: -- Берегись, бомба! С неприятельской стороны, на высоте тридцати метров, летит металлический шар, из которого курится дымок. Слышно, как свистит воздух в кольцах снаряда. Бомба быстро приближается. Все присутствующие бросаются на землю. Бум! Снаряд разрывается с грохотом пушки, вырыв глубокую яму в два метра и разбросав целый ливень обломков: железа, камней, щепок. К счастью, никто не задет. Все поднимаются на ноги, и капитан, смеясь, говорит: -- Ну! Бомба, наверное, желала участвовать в нашем разговоре! Благодарю, зуавы! Друзья мои, спасители! Благодарю, канониры, дорогие товарищи по оружию! Я желал бы выразить вам мои чувства, но время не ждет, эти черти русские не дают передышки. Слушайте! У меня есть кварта крымского вина, несколько окороков и корзина шампанского... поселимся всем этим по-братски, выпьем за ваш успех, за счастье тех, кто думает о нас, за наше отечество, за славу французского знамени! -- Вы правы, господин капитан, -- отвечает Сорви-голова, -- время не ждет, и минуты бегут. Мне надо идти в полк! -- Но ты едва оправился от ужасных ожогов! -- Как вы от удара саблей! -- Но ведь я капитан, у меня ответственность... -- А я сделан капралом и командующим... -- Как? Уже командующим? -- Да, командующим отрядом, который я должен собрать в несколько часов и о котором вы услышите завтра. На рассвете мы откроем охоту на казаков, пока вы будете истреблять их работу пушками! -- Браво, милый Сорви-голова! Вы пойдете к маркитантам. -- Да, господин капитан! Я обойду торговцев... там, наверно, сидят мои верные товарищи, которые будут отличными рекрутами для нового патруля! -- Вы составите настоящий адский патруль! -- Это название мне нравится, господин капитан! Вы -- крестный отец патруля и будете гордиться своим крестником! -- Поблагодарите там за меня сестру Елену, тетку Буффарик, мадемуазель Розу, всех этих самоотверженных женщин, заботы которых спасли и вас, и меня от смерти. Мы лежали там оба, умирающие, измученные лихорадкой, с верной Митральезой около нас! Дежурный офицер спешно подъезжает к капитану и подает ему конверт. Капитан разворачивает бумагу и читает: "Приказ командиру третьей батареи. Ровно в шесть часов бросить три бомбы на бастион и продолжать безостановочно огонь". Он пожимает руку зуаву и говорит: -- Я должен дать сигнал к битве, до свидания, друг мой! -- До свидания, господин капитан! Вся союзная армия охвачена лихорадкой. Новость облетела войско. Солдаты испытывают дикую радость при мысли о бомбардировке. Никто не сомневается в успехе. На завтра назначают друг другу свидание в Севастополе. Ночь кажется томительно длинной. Никто не смыкает глаз. В три часа утра солдаты выбегают из палаток и закусывают. Через два часа они солидно завтракают, запивая завтрак двойной порцией вина и глотком водки. Последние приготовления закончены. Пехотинцы осматривают свою экипировку до самых подошв. Кавалеристы седлают лошадей, саперы и понтонеры грузят на повозки доски, помосты, лестницы. Канониры заряжают орудия. Погода великолепная. Занимается заря. Через двадцать пять минут взойдет солнце. Явственно доносится бой городских часов в Севастополе. Шесть! На батарее номер три раздаются три ужасных выстрела с промежутками в десять секунд и разносятся далеко в городе. Это - сигнал! Весь фронт французских и английских войск заволакивается дымом, и громовой улар следует за тучей дыма. Сто двадцать пять пушек и мортир выпускают целый ураган огня на русские укрепления. Неприятель отвечает непрерывным огнем. В адском шуме ничего не слышно, в густом дыму нельзя ничего разобрать. Стреляют без передышки. Понятно, что неприятель терпит большой урон от огня артиллеристов, но что особенно раздражает и удивляет русских -- это потеря большого числа артиллеристов, убитых ружейными выстрелами. Время от времени наступает затишье. Тогда раздается сухой легкий выстрел, потом свист, и русский канонир падает на свое орудие с размозженным черепом, с пробитой грудью, с простреленным плечом. Эта убийственная стрельба продолжается беспрерывно. Русские внимательно смотрят во все стороны, разглядывают в бинокли все неровности почвы и наконец замечают между батареями и траншеями маленькие насыпи земли, которые прикрывают собой ямы, где укрываются по два человека стрелков. Этих насыпей около полусотни - везде, где вчера не было ни малейшего возвышения. С русских укреплений видны только концы двух карабинов да красный лоскут, свидетельствующий о засаде. Там, за этими холмиками, засел адский патруль, так живописно окрещенный капитаном Шампобером и заставивший говорить о себе даже русских. По приказу генерала Боске Сорви-голова отлично устроился. На его призыв сбежалась толпа волонтеров. При одной мысли об экспедиции с ним, весь полк хочет следовать за любимым товарищем. Сорви-голова выбирает себе семьдесят человек и комплектует свой отряд Венсенскими стрелками. Все это лучшие стрелки в дивизии Боске. В девять часов вечера они отправляются в путь, -- каждый снабжен лопатой, мешком с провизией, патронташем и котелком с кофе, -- проходят траншеи и уходят искать удобное место. Сорви-голова заранее заботливо осмотрел из амбразуры все укрепления. Теперь в темноте он отлично ориентируется и ведет своих товарищей. Вот они ползут но земле, избегая шума, и волокут за собой инструменты, обмотанные тряпками, чтобы не звенели, подходят ближе с безрассудной смелостью, с неслыханным везением. Готово! Они находятся не далее, как в 400 или 450 метрах от русских бастионов. Тогда каждый со всевозможными предосторожностями погружает лопату в землю и роет яму. Землю бросают вперед, и она образует холмик. Сорви-голова в центре линии, вместе со своим товарищем-трубачом. В четыре часа утра ямы и насыпи сделаны. -- Мы словно в пустой купальне засели! -- замечает Соленый Клюв. -- Тише! -- говорит Сорви-голова. -- Я закурю трубку! -- Нельзя! -- Ну, выпью... -- Береги напиток... будет жарко! -- Ну, если нельзя ни говорить, ни курить, ни пить, я усну, пока не начнется музыка! -- Как хочешь! Я бодрствую! -- Еще бы! Ты -- начальник! Через пять минут трубач, завалившись на дно ямы, спит как сурок. Его будят три выстрела из мортиры. Он встает и кричит: -- К вашим услугам! Как человек предусмотрительный, он запасся котелком с водкой, открывает его и подает товарищу, заряжающему карабин. -- Выпей глоток, Сорви-голова, это не повредит! Совершив возлияние, Сорви-голова берет оружие, прицеливается и стреляет. Трубач следит за полетом пули и радостно кричит: -- Полетел бедняга! Славно! Действительно, русский артиллерист выронил банник и упал на пушку. -- Хорошо! -- добавляет Сорви-голова. Соленый Клюв делает хороший глоток водки, берет карабин и целится в артиллериста, заменившего собой убитого. Паф! Он падает, убитый наповал. -- Верно, старый товарищ! -- Ну, я пойду подкрепиться... -- Берегись... напьешься! -- Ну, ну! Не теряй надежды! Ничто так не освежает зрение и мысли! Вправо и влево над засадами поднимаются облачка дыма. Выстрелы из карабинов теряются в громе пушек, мортир и треске гранат. Но отчаянные головы продолжают безостановочно свою ужасную работу, настолько ужасную, что огонь русских слабеет и прерывается на минуту. Дым, гром, треск повсюду. Стрелки спокойно сидят в своих ямах, созерцая ураган огня над собой, курят трубки, выжидая удобного момента. Вдруг земля дрожит, раздается страшный взрыв. На французской линии появляется столб пламени с тучей дыма. Взорвало пороховой погреб. Двадцать пять человек убито, три орудия исковеркано. Русские шумно радуются, издавая торжествующие крики. Через полчаса взлетают на воздух два русских пороховых погреба. -- Ответ пастуха пастушке! -- замечает серьезно трубач. Повинуясь одной и той же мысли, французы и русские замедляют огонь, желая видеть результаты бомбардировки. Одиннадцать часов. Конечно, потери большие, но не столь важные, как можно было думать. Русские, под сильнейшим огнем, с неустрашимостью, вызывающей восторженный крик союзных войск, быстро исправляют повреждения. Это далеко не победа французов -- к вящему разочарованию солдат, мечтавших о взятии Севастополя. Пушки и мортиры гремят издали. Во время этого затишья на русских укреплениях собирается масса любопытных: штатские и дамы в богатых туалетах смотрят в бинокли. Сорви-голова различает среди них даму в черном с карабином в руках. Она оживленно разговаривает и указывает на засаду стрелков. -- Что она собирается делать? -- говорит Сорви-голова своему товарищу. -- Она хочет навести на нас пушки и мортиру! Хорош гарнизон, где командуют бабы! Смотри... берегись! Бум! Выстрел из мортиры в двух шагах от дамы в черном. Бомба летит вверх быстро, с шумом, потом падает. Сорви-голова и Соленый Клюв видят, что она летит на них, и одним прыжком, как лягушки, выскакивают из своей ямы. Снаряд с дьявольской точностью падает в яму и разрывается. В этот момент раздается выстрел из карабина. Сорви-голова делает быстрое движение и прикладывает руку к груди. -- Задело? -- с тоской спрашивает его товарищ. -- Не знаю, -- прерывающимся голосом отвечает зуав, -- мне показалось... что-то ударило меня... -- Иди... иди скорее в яму... бомба еще глубже вырыла ее... опасности нет... -- Да, да! -- бормочет Сорви-голова. бледный, как полотно. Ползком добирается он до ямы и тяжело падает в нее. Соленый Клюв дрожит с головы до пят. заметив на красной ленточке креста, украшающего грудь его друга, маленькую круглую дырочку. ГЛАВА III Смерть русского героя. -- Семьдесят тысяч пушечных выстрелов. -- Смелость русских. -- Нападения на батарею номер три. -- Сорви-голова отправляется в экспедицию. -- На кладбище. -- Бегство русских. -- Фокусничество. - Тайна. Сорви-голова видимо слабеет. Трубач открывает свой котелок и вливает ему в рот водки. -- Выпей... это отлично! Молоко тигра! Оно воскресит мертвого! Сорви-голова тяжело вздыхает и говорит уже окрепшим голосом: -- Мне лучше! -- Ну, снимай куртку... надо видеть, чем тебя задело! Соленый Клюв снимает с товарища куртку, расстегивает рубашку и замечает на теле, ниже сердца, фиолетовое пятно с черными краями. Но крови нет. -- Царапина! Просто царапина! -- серьезно говорит трубач. Сорви-голова чувствует какое-то твердое тело в своем поясе, ощупывает его и вынимает пулю малого калибра. -- Вот так штучка! Какое-то игрушечное ружье... точность в прицеле, но не в ударе! Твое счастье, нечего тебе жаловаться! -- Да, но выстрел был верно направлен! -- Это -- дама! Она подстерегает нас. Погодите минуточку, милая дама! -- Не убивай ее! -- Предрассудки! Потому что дама? Ну, плевать мне на дам! Она ведет себя как солдат, и я смотрю на нее как на солдата! Во время этого короткого разговора дым снова сгустился, закрыв собой бастион и гордую княгиню. Снова начинается ожесточенная бомбардировка. Флот также принимает участие в битве. Двадцать семь роенных кораблей открывают огонь, обстреливая укрепления, защищающие рейд. И берег, и море покрыты дымом, в котором сверкают молнии. Шум так ужасен, что кровь брызнет из ушей канониров, и многие глохнут навсегда. У русских несчастье. Убит адмирал Корнилов. Всегда впереди, верхом, он неустанно следил за бомбардировкой с Малахова кургана. Вдруг английская пуля раздробила ему левую ногу. Он падает на руки опечаленных офицеров, смотрит на них потухающими глазами и говорит: -- Поручаю вам защиту Севастополя. Не отдавайте его! Его относят в госпиталь, где он, несмотря на все старания врачей, умер после долгой агонии. Последние слова его были: До смерти! Защищайтесь до самой смерти! Эта катастрофа вместо того, чтобы обескуражить русских, усилила их ярость и энергию. Город весь в дыму и в огне. Бастионы обрушиваются на французские батареи целым вихрем огня. Досталось и кораблям. У адмиральского корабля "Город Париж" пробит корпус, попорчен такелаж и грузовая ватерлиния. Бомба опрокидывает адмирала Гамелина, одного из дежурных офицеров и ранит двух адъютантов. На некоторых кораблях начался пожар. Да, эти русские -- бравые и смелые солдаты! Обольщаться нечего, наши дела неважны до такой степени, что генерал Тьери, командир артиллерии, приказывает прекратить огонь. Никто не помышляет теперь о приступе, тем более что в Севастополе появился князь Меньшиков с тридцатью батальонами войска. Ночью все затихает с обеих сторон. Каждый считает свои потери и поправляет повреждения. Со стороны французов -- триста человек убитых и раненых. У англичан -- около четырехсот. У русских около тысячи человек выбыло из строя. Англо-французская армия насчитывает десять тысяч пушечных выстрелов, русская -- двадцать тысяч. Союзный флот бросил тридцать тысяч снарядов на рейд. Русские ответили шестнадцатью тысячами. За эту бомбардировку с обеих сторон насчитывалось семьдесят тысяч пушечных выстрелов. Русские понесли особый урон от стрелков из отряда Сорви-головы. Из них самих немногие получили лишь легкие контузии. Сорви-голова был контужен сильнее всех. Вернувшись ночью в лагерь, адский патруль был встречен поздравлениями. Попытка была исключительно удачна, и отныне адский патруль начал свое официальное существование. Ночью десять тысяч рабочих поправили русские укрепления, и наутро они высились грознее, чем когда-либо. Назавтра, как и во все последующие дни, снова начинается яростная бомбардировка. Напрасно союзники роют траншеи, работают с лихорадочной торопливостью -- все безуспешно. -- Это значит стараться укусить себе нос! -- энергично заявляет Сорви-голове капитан Шампобер. Несмотря на ужаснейшую канонаду, Севастополь, благодаря гению подполковника Тотлебена и патриотизму защитников, сопротивляется врагу и наносит ему жестокие потери. Зная, что наступление -- лучшая защита, русские атакуют безостановочно. Дерзкие вылазки гарнизона, неожиданность, с которой Меньшиков захватил англичан в Балаклаве и едва не истребил всю кавалерию, -- все это заставило союзников призадуматься и понять, что они имеют дело с очень сильным неприятелем. Битва при Балаклаве была коротка. Инкерманское сражение, где без помощи французов погибла бы вся английская армия, было очень кровопролитным. Наконец, вещь очень важная и серьезно беспокоящая французский главный штаб -- это факт, что система шпионства организована у русских так хорошо, что они знают все происходящее в неприятельских войсках. Движение войска, размещение батарей они знают прекрасно, даже пароль. На другой день после Инкерманской битвы, когда все были заняты своими делами -- перевязывали раны, оплакивали умерших, глубокой ночью было сделано нападение на батарею капитана Шампобера. Впереди центрального бастиона русские воздвигли люнет с шестью пушками и наделали много хлопот и неприятностей капитану Шампоберу и его батарее. Капитан, посетовав, обратился к Сорви-голове: -- Ты свободен и можешь распоряжаться собой, можешь маневрировать как угодно, командуя своими приятелями, не боящимися ни Бога, ни черта. Окажи мне услугу, дорогой Сорви-голова! -- К вашим услугам, господин капитан! -- Это очень трудное дело, пожалуй, невозможное... -- Трудное? Может быть! Невозможное... я его сделаю! -- Ну, слушай! Надо пойти заклепать орудия этой батареи, вот там, между южной частью кладбища и выступом центрального бастиона. -- Господин капитан! Сегодня вечером я возьму с собой пятьдесят человек... отвечаю за успех! -- Заранее благодарю тебя от всего сердца, мой смелый друг! -- Ба! Оставьте, господин капитан! Это сущие пустяки! В десять часов вечера адский патруль во главе со своим умелым начальником, узнав пароль, отправился в путь. Проходит два часа. Полнейшее безмолвие. Тишина прерывается только окриками часовых да лаем собак в Севастополе. Пушки молчат. С обеих сторон полнейшая неподвижность и оцепенение. Городские часы бьют полночь. Часовой, стоящий у траншеи, слышит приближение отряда, идущего открыто, не прячась. -- Кто идет? -- кричит он. -- Франция! -- отвечает голос из темноты. -- Какого полка? -- Стрелки второго полка зуавов! -- Пароль! -- Маренго! -- Проходи! -- добавляет часовой. В этот момент какая-то тень бесшумно скользнула позади часового. Вдруг он получает сильнейший удар топором по голове. Несчастный падает и бормочет: -- Это не те, не Сорви-голова! Измена! Его не слушают. Отряд молча бросается вперед в батарею. Капитан чувствует опасность, но поздно. Он вынимает саблю и кричит: -- Живо! Канониры! Сюда! Неприятель! В один момент в батарее поднимается неописуемая тревога. Артиллеристы быстро готовятся к обороне. Завязывается ожесточенная борьба в темноте. Дерутся, борются, душат друг друга. Но осаждающие рвутся не к людям, а к пушкам. Некоторые из русских вооружены тяжелыми молотками и длинными гвоздями. Они ощупывают запал пушек, вводят туда гвоздь и вбивают его ударами молотка. Четыре пушки и три мортиры заклепаны и совершенно непригодны к делу! Капитан видит перед собой гиганта с обнаженной саблей. Шампобер инстинктивно опускается на колено и втыкает свою саблю в живот врага. -- Это в отместку за мой шрам! -- говорит он холодно, вставая на ноги. Помощь спешит со всех сторон, но слишком поздно. Достигнув своей цели, русские перелезают через траншею, толкают часовых и убегают, оставив своих раненых в батарее. Зажигают фонарь. Капитан освещает им лицо своего противника и видит молодого человека своих лет в чине морского лейтенанта. Он поднимает голову раненого и говорит ему: -- Скажите, что я могу сделать для вас? -- Ничего, -- отвечает раненый, -- я погиб... все бесполезно! -- Сейчас я позову хирурга! -- Спасибо вам, спасибо... я умираю и прощаю вам свою смерть... Вы исполнили долг так же, как и я! Война! Раненый приподнимается и кричит: -- Да здравствует русский царь! Да здравствует Россия! -- Потом падает мертвый. В это время, по странной случайности, Сорви-голова проделывает то же самое в русской батарее -- с таким же успехом, но с большими затруднениями, потому что не знает русского языка. Ему удалось заклепать шесть пушек и четыре мортиры. Адский патруль возвращался уже домой, оставив четырех человек убитыми в схватке, как вдруг до слуха зуавов донесся топот ног. Трубач, очень наблюдательный, тихо заметил: -- Это стук русских сапог... слышно по звуку! -- Верно! -- Значит, это русские бегут к нам... -- Мы хорошо встретим их! -- добавляет сержант Буффарик, в качестве волонтера присоединившийся к патрулю. Образцовые солдаты вытягиваются в линию и скрещивают штыки. Русские в беспорядке сослепу бросаются на них. Отчаянная схватка, несколько пронзительных воплей, потом команда на незнакомом языке. На земле лежит около пятидесяти человек раненых и убитых, которых зуавы словно проглотили. Остатки русского отряда смыкаются в линию и отступают вдоль кладбищенской стены. Монументальная решетка, служащая входом в некрополь, открыта. Беглецы, очевидно. знают это, пробегают и запирают ее за собой. -- Смелей! -- кричит Сорви-голова. -- Смелей! Они у нас в руках! С ружьем на перевязи, он пытается перелезть через решетку, но гвозди, которыми она утыкана, останавливают его. -- Берегись, -- говорит трубач, -- разорвешь платье, и это будет скверно! -- Влезем на стену, -- говорит Сорви-голова. спускаясь на землю, -- они заперты, как в клетке! Наиболее сильные из зуавов прислоняются к стене и устраивают лестницу для товарищей. Эти упражнения проделываются без всякого шума, без разговоров. Индейцы, выслеживая врага, наверное, не могли бы сделать это лучше. - Ложись! -- командует Сорви-голова. Зуавы вытягиваются на стене и остаются неподвижными. Странная вещь! Не слышно ни малейшего шума. Вероятно, русские прячутся, готовясь к битве. Обеспокоенный этой тишиной. Сорви -- голова скользит вниз, исследует почву, ощупывает ее и убеждается, что нет ничего похожего на засаду или западню. -- Тихо спускаться! -- командует он. Зуавы спускаются со стены и собираются около начальника, заинтригованные, почуяв тайну. Кладбище представляет собой широкий прямоугольник в четыреста метров длиной и в сто метров шириной. Сорви-голова решает, что им не трудно будет обшарить все кладбище, несмотря на темноту. Зуавы продвигаются вперед, держа штык перед собой, строго соблюдая приказ: не стрелять ни в каком случае. Они ощупывают землю, задевая кресты и памятники на могилах, сомкнувшись в одну линию, прислушиваются, поджидают... Ничего! Ни шуму, ни шороху. Через четверть часа они подходят к другой стене и останавливаются. -- Ровно ничего! -- кричит трубач. Сорви-голова размышляет с минуту и говорит товарищам: -- Пятьдесят человек не могут затеряться, как орехи... Тут какая-то тайна! Здесь нам нечего делать. Пора домой! ГЛАВА IV В кармане мертвеца. -- Доказанная измена. -- Один! -- На кладбище. -- Опять дама в черном. -- Сорви-голова в ожидании. -- Что он слышит. -- Под алтарем русской часовни. Едва успел Сорви-голова вернуться, как капитан Шампобер сообщает ему о происшедшем. Он внимательно слушает и говорит: -- Русские ответили часовому по-французски? -- Да! -- Назвали себя зуавами и сказали пароль? -- Да. -- Следовательно, они знают о существовании адского патруля и знали о нашей экспедиции! Господин капитан, дозвольте мне взглянуть на труп убитого вами русского офицера. Шампобер указывает ему в угол, где на носилках лежит темная масса. Сорви-голова берет фонарь, просит артиллериста посветить, подходит к трупу и расстегивает запачканный кровью мундир. -- Сорви-голова! Что ты делаешь? -- кричит капитан укоризненным тоном. -- Мертвый неприятель! Ты такой великодушный! -- Капитан! Я начальник разведчиков, и чувствительность не входит в мои обязанности! Этот человек ворвался сюда благодаря предательству. Мы потеряли людей и пушки. Мне кажется, что эта позорная тайна -- в его кармане. Мой долг -- обыскать его, и я обыщу со спокойной совестью! Болтая, Сорви-голова обшаривает карманы мертвеца, находит сначала пакет с письмами на имя графа Соинова и записную книжку. -- Не то! -- решает зуав, засовывая книжку обратно в карман. Во внутреннем кармане его пальцы нащупывают бумагу. Сорви-голова вынимает большой конверт с подвижной печатью, обыкновенно употребляемый французским главным штабом, на ли