й мамы, кто лучший игрок на мандолине во всем Барнауле, она бы ответила: "Мой Илюша!" - Так это же великолепно, мои юные други! - Залесский раскинул в стороны свои длинные жилистые руки, словно пытаясь схватить ребят в охапку. - Ну-ка-с, милости прошу ко мне поближе. Замечательная есть идейка! Илья высказал предположение: - Организуем музыкальную школу на дому. Кузьма Тимофеевич укоризненно посмотрел на Илью, но произнес тихо, без обиды: - "Не спеши сам с советом - торопись следовать умному, совету" - так народная мудрость учит. Моя идея со всем другого рода. В кабаках портовых да ресторациях местных нынче великий спрос на русскую музыку. Сентиментальный, что ли, народ пошел: любит, чтобы у него слезу вышибали, песню тягучую, задушевную просит. Вот я и намекнул тут одному приятелю, что есть у меня на примете отменные музыканты. Так что, не подведите, - Залесский хитро подмигнул ребятам. - Инструмент найдете у меня. Правда, балалайка с трещиной, а на гитаре струны не хватает. Да ничего, сойдет. На следующий вечер в районе порта обыватели наблюдали странную кавалькаду: три велосипедиста медленно гуськом ехали вдоль самого тротуара. У каждого к багажнику прикручен музыкальный инструмент. На передней машине, впереди рослого парня, примостился на раме худенький старичок в чесучевом пиджаке и соломенной шляпе времен первой мировой. Кавалькада остановилась у затемненного входа известного своими скандалами кабака. Вот и сейчас навстречу новоиспеченным оркестрантам двое дюжих полицейских тащили по каменным ступеням обмякшее тело человека в матросской форме. Его окровавленное лицо стянула судорога. - Ничего страшного, - пояснил Залесский, - англичане подрались. Так они между собой, других не трогают. Идемте быстрей, хозяин ждет. Путешественники окунулись в липкий, почти осязаемый запах кислого вина, крепкого табака и разгоряченных человеческих тел. Низкий свод огромного зала, казалось, держался на столбах густого дыма. Сквозь его фантастические разводы едва просматривались столики, за которыми полулежали, полусидели люди, впитавшие в себя соль моря. Шальные, как океанский ветер, щетинистые, как корабельный канат. Они кричали что-то, каждый на своем языке, стучали кружками. То и дело раздавались взрывы хриплого хохота и пьяный женский визг. Невообразимый гвалт распирал кабак, тяжело давил на перепонки человека, впервые сюда попавшего. Хозяин ресторана, маленький круглый китаец, радостно встретил "музыкантов". Он долго тряс каждому руку, а Кузьму Тимофеевича в знак особого расположения все время похлопывал по плечу и приговаривал: - Огожен шанго, шибко шанго. ("Русский хорошо, очень хорошо"). Шустрый мальчонка из прислуги притащил на импровизированную эстраду три маленьких стульчика. Рассаживались долго, чинно, степенно. Тронули струны. Залесский, устроившись поблизости, поднял вверх большой палец, - дескать, все, начинайте. Не робей, Россия! "А, чего, собственно, робеть? - подумал Александр. - Кто в этом аду что разберет? Играй себе погромче да поживей..." Королев наклонился к уху Плюща: - Ты, Жора, аккомпанируй нам. Мы-то с Ильей в общежитии баловались на инструментах. Можно сказать, спелись. - Понятно. - Жорж выпрямил спину, положил ногу на ногу. Илья напряженно смотрел на Королева, боясь пропустить ответственный момент. Вот он. Саша поднял вверх руку с оттопыренным указательным пальцем, помедлил секунду и вдруг бросил ее на балалайку... Пошло! Запели, заплясали струны! Понеслась в зал "Коробочка"... Будем честны, аплодисментов особых они в тот вечер не сорвали. Но к полуночи кепка, брошенная на эстраду, была почти полна. ХИЩНИК ВЫПУСКАЕТ КОГТИ Консул от души рассмеялся. Что ни говорите, но такой прыти от ребят он не ожидал. Русский оркестр в портовом ресторане! Вот ведь до чего додумались... - И говорят? неплохо это у вас получается? - подавляя очередной приступ смеха, наконец проговорил Иван Степанович. - Вроде не жалуются. И на щедрость матросов не обижаемся, - ответил оробевший поначалу Королев. - Быстро, быстро приспособились вы к капиталистическому климату... Илья не уловил шутки в словах консула и поспешил оправдаться. - А что, делать? Жить-то надо. - Надо, конечно, надо, Бромберг. Жить и бороться за свою идею. Не для баловства же вы на балалайках трынькаете, надо полагать, а для того, чтобы продолжить свое смелое путешествие. Ну, а отступить временно, чтобы затем рвануться вперед, иной раз даже полезно бывает. Так нас учит партия. Отступить и собраться с силами для решительного наступления. Консул вышел из-за стола и быстро прошелся по кабинету. Только сейчас инфизкультовцы заметили, что Иван Степанович чуть прихрамывает. Они слышали, что придавило когда-то ему ступню породой на рудниках, на каторге. Правда, было и другое предположение, - дескать, ранили человека на гражданской. А может быть, хромал Степаныч от рождения... Никто толком в общем-то не знал, а консул о себе рассказывать не любил. Остановился дипломат у огромной карты. - Вот о чем я думаю, братцы-велосипедисты: негоже вам долго засиживаться в Шанхае и ждать, когда их американское величество, госдепартамент, соизволит дать визы. Может быть, нам изменить маршрут? Указка, которую взял консул, скользнула по бумаге и уткнулась в повисшие сарделькой острова. "Япония" - было написано на них. - Япония?! - удивились ребята. - А что, не нравится? Это же лишние шестьсот километров по великолепным дорогам! Любой гонщик позавидует, не то что путешественники. Я не говорю уже об экзотике... Фудзияма, цветущая сакура и все прочее. - Визы будут? - тихо спросил Королев. - Постараемся, - в тон ему ответил Иван Степанович. А затем уже совсем серьезно: - Должны постараться. Пробег через Японию - это очень важно. Японцы хотят знать правду о Стране Советов. И крупицу ее принесете вы... Ну да ладно, подробнее обо всем этом поговорим позже, - неожиданно оборвал разговор консул. - Я вас о другом хочу спросить. Нравится в кабаках играть? - Где там нравится... - махнул рукой Саша. - Противно и для здоровья вредно, в дымном чаду ночи коротаем, - добавил Илья. - Одно удобство, - снова заговорил Королев, - днем время для тренировок есть. Мы уже все окрестности исколесили. Иначе нельзя: форму потеряем. Но в общем-то кончаем с кабаком. Залесский сказал, отказывается от наших услуг китаец, - дескать, какие-то русские приходили, угрожали: зачем красным зарабатывать даешь? Консул, казалось, не слышал последних слов, он спешил что-то вспомнить, слегка массируя ладонью лоб. - Залесский... Залесский... Это старый эмигрант, что ли? - Он самый. - Честный человек, хотя и неуравновешенный... Но в целом вокруг вас творится что-то неладное... Визы не дали? Не дали. Раз. - Иван Степанович загнул палец. - Пресс-конференцию сорвали? Сорвали. Два. В работе везде отказывают? Отказывают. Три. Похоже, кто-то стягивает петлю. И этот кто-то - опытный, хорошо осведомленный человек. Расчет его прост. С голода в чужой стране, чуть помани, в какой хочешь загон побежишь. А там и аркан накинут. Кстати, с кем вы советовались по поводу работы, с кем адреса согласовывали? Королев ответил не сразу. - С кем советовались? С Залесским, с Никитиным, с Петром Лукичом... Консул замолчал, и ребята молчали. И в этом молчании оглушительным барабанным боем казалось легкое постукивание пальцев дипломата по столу. "Барабанная дробь означает тревогу", - почему-то подумалось Королеву, и предчувствие приближающейся беды предательски подкралось к сердцу. - А где ваш третий мушкетер? Плющ, кажется? - услышал он вопрос консула и почти машинально ответил: - Пошел в порт насчет работы. Об этом мы никому не говорили... * * * Нет, Яремко приехал в этот суматошный город не для того, чтобы выполнять приказ полковника и выслушивать нудные наставления какого-то тщедушного человечка. Ему наплевать на тонкую дипломатию и какие-то далекие, смутные, призрачные планы. У ротмистра свой взгляд на вещи, свои счеты с "красными" и свои люди в Шанхае. Это там, в Маньчжурии, его считают дураком и кровожадным тупицей, способным лишь на курьерские разъезды да "мокрые" дела. Здесь, в тихих китайских кварталах, осели его лихие казаки, которые помнят зычный голос командира, его властный взгляд и руки, крепко державшие клинок. У ротмистра своя философия: ценность представляет лишь то, что делается сегодня. Дела вчерашние - для сентиментальных любителей прошлого. Дела будущие - для прожектеров. Все ясно, все просто. Так вот, сегодняшние дела "тщедушного" не удовлетворяют Яремко. Он не охотник, чтобы обкладывать зверя, он боец. Мелкими уколами: срывом поездки в Америку, денежным затруднением, голодом, в конце концов, - не заставить этих трех любителей кататься по белу свету отречься от Советов и осесть в эмиграции. Это ясно, как божий день. Да и зачем они нужны ему, ротмистру? Сидеть вместе, пить чай и разговаривать? О чем? Что общего между ними? Яремко знает лишь, что один из трех вел его на расстрел. Не вышло. Сейчас представляется случай поменяться ролями. И разве можно упустить его? Уже две недели ротмистр, как ищейка, ходит по следам "красных агитаторов", вынюхивает, примеряется. Бродит под окнами их проклятого дома, выслеживает часами в вонючем кабаке, слушая дурацкое бряцание гитары и нудное нытье мандолины. Сколько раз они уходили от него на своих быстрых машинах, сколько раз растворялись в толпе желтокожих! Яремко хитер, Яремко не проведешь. Справиться с тремя трудно, попросту опасно. Нужен один - тот самый, с пограничной выправкой. Но они, как пальцы на одной руке, всегда вместе. Да еще этот шут гороховый Залесский частенько при них!.. Яремко не собака, он не может без конца бегать по следу. Он устает, выдыхается. И тогда на дорогу выходит верный друг, сопоходник Митрофанушка Селезнев. Великий мастер на всякие фокусы. Не подвел Селезень, принес долгожданную весть. - Вставайте, ваше благородие. Упустите молодца... А Яремко и не спал, он и ночью-то не сны видел, а планы строил. Вскочил, ополоснулся студеной водой из ковша. - Где видел? - Из порта вот-вот пожалует. Один-одинешенек - Селезнев захихикал. - Все к рабочему классу поближе хотят быть, в грузчики нанимаются. - Так ты что, Митрофан, оставил без присмотра его? Уйдет ведь! - Не извольте беспокоиться. - Белогвардеец самодовольно запустил пятерню в свою рыжую бороду. - Верных людей по всей пути расставил. - Добро! - похвалил Яремко. - Пойдем с богом! * * * Чиновник администрации порта, сухопарый англичанин с угреватым лицом, сносно говорил по-русски. Приняв Плюща за эмигранта-белогвардейца, он не упустил случая прихвастнуть: - Мы вам помогай в Архангельске. "В экспедиционном корпусе был, стерва", - смекнул Жорж. Но не подал виду, что это известие его не обрадовало. Англичанина то и дело отрывали телефонные звонки, часто в кабинет входила секретарша и клала на стол какие-то бумаги. Пока чиновник разговаривал по телефону или читал очередную сводку, Плющ смотрел в окно. Его поражало бесчисленное множество корабельных мачт, окутанных паутиной канатов. Создавалось впечатление, что все пространство до самого горизонта утыкано фантастическими жердями и на них какой-то рыбак-циклоп бросил сушить свою гигантскую сеть. Сходство это было бы совсем полным, если бы не черные клубы дыма, гуляющие над мачтами. Они вырывались из кургузых пароходных труб. Сколько их, этих труб? Десятки? Куда там - сотни! Порт работал на пределе, и это сказалось на исходе визита Плюща. У англичанина наконец-то выдалась свободная минута. - Итак, вы хотите работай? - Да, да, я и два моих друга, - поспешил подтвердить Жорж. - И вы не имей никакой специальности? - Как есть никакой. По портовой части, конечно. - Плющ и не подозревал, что в этот раз положительный ответ на его просьбу уже предрешен. Он подготовлен тем ворохом бумаг что принесла секретарша. В порту пробка. Механизмов нет, а грузчики не справляются с объемом работ, хотя не отходят от причалов по целым дням. - Корошо! - вдруг совершенно неожиданно произнес чиновник и нажал кнопку на столе. Впорхнула секретарша. Между ней и шефом произошел короткий, энергичный разговор. Весь смысл его Жорж уловить не смог, но понял самое главное - им дают работу. Настоящую, честную работу! И еще понял Плющ: англичанин особо отметил, чтобы ребят не ставили рядом с кули: оберегал чистоту белой расы, чистоплюй. "Докерами этих русских, на разгрузку особых товаров, в европейскую бригаду!" Домой Плющ понесся на крыльях радости, но вскоре понял: спешить некуда, друзья у консула. А день выдался чудесный, солнечный, яркий... И перешел Плющ с рыси на шаг, такой медленный шаг человека, не обремененного заботами, могущего позволить себе в самый разгар трудового дня увеселительную прогулку. Чтобы она была совсем спокойной, следовало свернуть с оживленной магистрали, ведущей из порта в центр. Так Жорж и сделал. Он попал в лабиринт чистеньких узких улиц, со вкусом отретушированных живописной рекламой. Улицы принадлежали мелким торговцам-европейцам. Здесь не было бестолковой суетни супер-универмагов. Но можно побиться об заклад, что в закромах купцов этого квартала хранилось не меньше товаров. Во всяком случае, витрины кричали об изобилии. Человеку оторваться от них было столь же трудно, как мухе от липкой ленты. Поэтому не будем укорять Жоржа за то, что пробирался он сквозь лабиринт добрых три часа. Тем более что Плющ от такого безделия и сам порядочно устал. Дорога вывела его к прекрасному саду. Надо же, к тому самому, в котором они однажды безуспешно пытались переночевать! Жорж обрадовался, дорожку к уютной беседке он не забыл. Значит, есть, где скоротать время! Заплатив положенную сумму ("сэкономлю на обеде"), Плющ углубился в царство прохлады и тени. В аллеях, на скамейках - пусто. "Это даже к лучшему, можно и вздремнуть", - подумал он и прибавил шагу. Вот и ажурная беседка, увитая диким виноградом. Две ступеньки вверх и... - А мы тут заждались, любезный! - хриплый голос прозвучал из сумеречной темноты. Жорж инстинктивно отпрянул назад. Но два неизвестных человека, вынырнувшие из кустов, преградили ему путь к отступлению. - Ты же, гад, к скамейке тянулся, так что же спешишь уходить? - спросил все тот же голос. - Входи, посидим, потолкуем вместе - ведь соотечественники! Плющ шагнул в беседку - другого выхода не было. Лучи солнца, пробившиеся сквозь листву, скользнули по лицу хриплого. И Жорж узнал его. Узнал, этот нос с синеватым отливом, этот острый подбородок с крупной, как вишня, бородавкой. Он видел этого человека в корейском порту, встречался с ним и раньше. Вспомнил бывший пограничник поросший желтой колючей травой и кустарником овраг, узкую тропу, петлявшую по его крутизне. Шел тогда "хриплый", как положено, впереди на два шага, заложив руки за спину, и в его ссутулившуюся спину почти упирался ствол трехлинейки Плюща. На каком-то повороте белогвардеец вдруг распрямился пружиной, развернулся и мощным ударом сбил конвоира, а сам кубарем вниз, в дикую заросль. Пограничник быстро пришел в себя, вскинул винтовку и послал вдогонку беглецу всю обойму... - Вот она, метка твоя, сучий сын! - прохрипел Яремко и рванул ворот рубахи. Обнажилась волосатая грудь и маленькая розовая ранка на ней. - Помнишь? - Помню, - твердо ответил Жорж и в тот же момент ощутил удар по голове. Бил кто-то сзади. Чуть оглушенный, но не потерявший сознания, спортсмен рванулся вперед и, изловчившись, нанес удар правой в грудь. Тут же, не давая опомниться, левой поддел острый подбородок с бородавкой. Яремко, не ожидавший такого оборота, завопил: - Что вы рты разинули, сволочи?! Кончайте его! И тогда почувствовал Плющ новый удар в спину, совсем несильный. Но что-то острое проскользнуло внутрь его, обожгло под лопаткой. Перед глазами поплыли радужные круги, лодкой качнулась беседка. Искаженное злобой, залитое кровью лицо "хриплого" подскочило куда-то вверх. А сам Плющ почувствовал, что проваливается в бездну. Он еще слышал: - Полиция! Кто-то, видимо, истошно кричал. Но Жоржу этот крик показался мышиным писком, последним звуком, который восприняло его уходящее сознание... * * * Консул посоветовал друзьям после Японии отправиться в Мексику и там пересечь американский материк. - Думаю, в смысле трудностей мексиканские просторы представляют больший интерес, чем автострады США. А вы, кажется, именно за трудностями и отправились в путь, не так ли? - хитро улыбнулся Иван Степанович. - Какой же пробег без трудностей?.. - уклончиво ответили велосипедисты. - Верно, но некоторые из них все-таки лучше избежать. Вот, например, отсутствие средств. Подводят нас организации, взявшие на себя подготовку экспедиции. Обещаю вам еще раз связаться с Москвой и напомнить кое-кому из товарищей о своих обязательствах. - Вот за это большое спасибо! - не удержался Королев. - Уж очень надоело сидеть на месте... - Будем считать, все вопросы решены. Консул встал из-за стола, давая понять, что разговор закончен. Участники пробега крепко пожали руку дипломату и направились было к двери. Но в этот момент она с шумом распахнулась. На пороге стоял растерянный секретарь. - В чем дело? - спросил Иван Степанович. - Только что сообщили из полиции. Вот их товарищ, Плющ, в очень тяжелом состоянии доставлен в госпиталь... Белобандиты напали... В ВЕЛОСИПЕДИСТОВ НЕ СТРЕЛЯТЬ! Утром следующего дня они шли в порт. Бумага, полученная Плющом от англичанина, лежала у Королева в кармане пиджака и давила камнем, не давала ни на минуту забыть вчерашнее. Они оба, Илья и Саша, считали себя виновными. Разве можно было так опрометчиво оставлять Жору одного? Ведь знали же, что он служил на дальневосточной границе! А раз так, значит, не исключались роковые встречи. Недовольство собой усиливалось. Как ни крути, они допустили ошибку, может быть самую непростительную в жизни, потому что расплачиваться за нее пришлось кровью человека. Врачи говорят: надежда есть, организм здоровый, должен справиться. Но что с того? В любом варианте Жорж выбыл из состязания!.. Такой работы они еще не видывали. Адский, изнурительный труд под палящим солнцем выжимал мышцы, мочалил нервы. Правда, возить на себе телеги, как китайцам, им не приходилось. Но, честное слово, волочить спрессованные тюки на своем горбу, согнувшись подковой, ничуть не легче. Тридцать шагов вверх по скрипучим сходням, тридцать - вниз. Сбросил тюк, тут же взвалил новый, глаза все время упираются в серый бетон причала. Вскинуть веки и то трудно - лишние усилия. Тридцать шагов вверх, тридцать - вниз. Размеренно, монотонно, на износ. К вечеру пустота внутри, никаких эмоций, никаких желаний, кроме одного: скорее добраться до постели и провалиться в ночную бездну. Так день за днем. Вез всяких происшествий. Впрочем... * * * По сложившейся уже традиции Илья прямо с кровати бросился к почтовому ящику. Пусто. После покушения на Плюща даже белогвардейцы перестали подбрасывать записки. Но на них - наплевать. А вот что Москва молчит? Илья громко вздохнул, засопел недовольно и вернулся в комнату. Саша был уже на ногах. Времени оставалось в обрез. И все же Бромберг успел чиркнуть на бумаге несколько цифр - расходы за минувший день. Несмотря на приличные заработки, продолжали жить впроголодь: каждая лишняя деньга шла в копилку, откладывалась на дорогу. Илья уже прикинул: если так дела пойдут, через месяц можно трогаться в путь. Если так пойдут... В поручни трамвая вцепились уже на ходу, повисли на честном слове, рискуя каждое мгновение сорваться на мостовую. И сорвались-таки, потому что старый драндулет вдруг резко затормозил - улицу перегородила цепочка людей в знакомых уже ребятам робах кули. Люди спешили из вагона. Здесь же, на рельсах, они собирались толпами и о чем-то громко говорили. Илья сгорал от любопытства. К счастью, подвернулся какой-то европеец, явно стремящийся навострить лыжи. - Мистер, синьор, мюсье или как вас там? - Сударь, - подсказал не совсем любезно, но зато по-русски незнакомец. - Свой! Это же надо - на русского нарваться! Саша, опять соотечественник! Соотечественник не был настроен на беседу. - Вы чем-то интересовались? - поторопил он Бромберга. - Конечно же. Что здесь происходит? - Газеты нужно читать по утрам. Забастовка нынче, или стачка, как вам больше нравится. Нашей матушкой Россией запахло... Русский скрылся в толпе. - Сашка, ты слышишь? Стачка - В черных глазах Бромберга заплясали озорные искорки. - Понимаешь, стачка! - еще раз повторил Илья дрогнувшим вдруг голосом. Первым их стремлением было как можно скорее попасть в порт, посмотреть, что там. Бежали по знакомым улицам, как натренированные марафонцы, быстро и не ощущая усталости. Решетчатые ворота оказались распахнутыми. Мертвая тишина витала за оградой. Забастовка вмиг превратила гигантский шанхайский порт, занимающий, шутка ли, третье место в мире по грузообороту, в "плавучее кладбище". Сотни застигнутых стачкой пароходов окаменели друг против друга, застыли с холодными котлами и бессильно опущенными такелажными кранами. На бесчисленных причалах за ночь выросли горы грузов. Лишь в самом дальнем углу гавани полуголые китайские кули и европейцы-грузчики стояли полукругом и с презрением смотрели, как возле тюков копошились несколько штрейбрехеров. Вдруг где-то рядом надрывно заурчали грузовики. - Солдаты! - пронеслось среди забастовщиков. Их толпа моментально рассеялась. - Нам пора в город... - проговорил Королев. Чего только не увидели за день наши путешественники! Город напоминал растревоженный муравейник, по улицам сновали толпы людей. Здесь были и организованные отряды рабочих, митинговавших под красными знаменами, и группы экстремистски настроенных леваков - анархистов. Лавки пестрели плакатами "Долой иностранные товары!", "Долой иностранную валюту!". На одной из площадей собралось особенно много людей. Пробиться сквозь их плотные ряды москвичам не удалось, и они, возбужденные, остановились на тротуаре. * * * Яремко был готов растерзать этого тщедушного человека в аккуратном костюме. Вот так просто взять руками и разорвать. Нет, лучше шашкой, от плеча до бедра, с маху. Тягучий, нудный, на одной ноте голос говорящего сверлил ротмистру мозги, но он лишь сжимал под столом до боли кулаки, и с трудом изображал на своем узком лице покорность и виноватость. Так надо, если хочешь избежать беды. А то не миновать расплаты. - Все шло преотлично. Мы стягивали на их шеях петлю голода. Делали все, чтобы они не получили из Москвы ни гроша. Оставалось последнее усилие, чтобы заставить этих красных велосипедистов приползти к нам на коленях за куском хлеба. И вот этот подонок сунулся со своими кровавыми лапами! Операция практически сорвана. "Тщедушный" нервно вскинул руки и обвел присутствующих невидящим взглядом. Кто-то в углу стола приглушенно кашлянул и произнес робко: - Может быть, не все потеряно? - Господа! Я удивлен: вы не понимаете элементарных вещей. Удар Яремко был нанесен не в сердце этого, как его, Плюща, а в наши надежды. Согласитесь, трудно решиться остаться в стране, где тебя подстерегает бандитская рука. Лесть, подкуп, уговоры, шантаж, бойкот - все нам годилось, но не нож... Я думаю, ротмистр Яремко, как нарушивший инструкцию центра, заслуживает самого сурового наказания. В этот момент дверь комнаты распахнулась и в ней показался запыхавшийся Селезнев. - Господа! - крикнул он. - В городе иностранные войска! - Славу богу! - пронеслось над столом. "Тщедушный" засуетился: - Окончательное решение по делу Яремко примем позже. А сейчас по своим местам, господа. Кажется, настал и наш час. Белогвардейцы кинулись к выходу. Но их остановил голос "тщедушного": - Еще раз напоминаю, нет, приказываю: в велосипедистов не стрелять... * * * Через несколько дней над Шанхаем прогремели выстрелы: огромная демонстрация рабочих и студентов была встречена на Нанкин-Род ружейным огнем. Друзья видели этот расстрел. Потрясенные случившимся, подавленные, они возвращались домой. У дверей они заметили Никитина. Его элегантность на этот раз выглядела вызывающей. Спокойным тоном, как будто бы ничего не произошло, Никитин сообщил, что консул желает срочно видеть ребят, причем с велосипедами. - Значит, сейчас же нужно в консульство? - уточнил Королев. - Да, Иван Степанович просил немедленно. - Что ж, мы готовы! Вы с нами? - Нет, там какая-то провокация затевается со стороны белоэмигрантов. А я стараюсь быть в стороне от политики. Моя профессия - торговля... Каждый человек должен заниматься своими делами, не правда ли? Королев буркнул в ответ что-то неопределенное и вместе с Ильей поспешил в комнату за машинами. Вскоре друзья уже мчались по улицам города. Консул дожидался их. - Наконец-то я нашел для вас подходящую работу, - проговорил он. Друзья удивленно переглянулись: шутит, что ли, дипломат? Но Иван Степанович говорил серьезно: - Нам стало известно, что белогвардейцы готовят погром консульства. И самое неприятное, что власти помогают погромщикам, больше того - подталкивают их. - Консул подвел москвичей к окну. - Посмотрите. Помните, в подъезде дома, что напротив, всегда толкались шпики? Исчез ли, голубчики. И полицейский у нашего входа исчез. Умыли руки господа. Ну что ж, нам не привыкать защищаться самим. Только сил в консульстве маловато. Вот мы и решили... - Иван Степанович испытывающе посмотрел на друзей. Те уже догадались, о чем пойдет речь дальше. И не обманулись. - Мы решили, - заключил, наконец, фразу дипломат, - официально пригласить вас в охрану. Велосипедисты одним духом выпалили: - Согласны! - Иного ответа я и не ждал. Заодно и заработаете немного. Заметив протестующие жесты ребят, консул произнес решительно; - И не возражайте. У консульства есть средства на охрану. Так пусть они послужат вашему пробегу. * * * Письмо третье. г. Барнаул, Бромберг С. И. Мамочка! Я вижу, ты уже сердишься. Вот и Саша меня днем и ночью пилит: "Почему не пишешь домой? Разве так можно?" Как это ни печально, но, оказывается, можно. Я всегда ленился брать в руки перо. Но люди говорят: раз человек молчит, значит, у него все хорошо. Случится беда - сразу закричит. Не волнуйся, не берись за сердце: у меня все в порядке. Просто много занят на разных работах. А взялся за бумагу, потому что стою в карауле. Папа, когда рассказывал об империалистической, всегда вспоминал, что солдаты охотнее всего пишут на посту. И твой Илюша сейчас на посту, охраняет Советское консульство от белобандитов. Ты можешь себе представить, мне даже револьвер выдали и семь патронов. Правда, здешний секретарь сказал: "Как можно Бромбергу давать оружие? Он же не партиец!". Но консул, такой симпатичный человек, поставил его на место. "Бромберг - советский человек, ему можно доверять". И Саша поручился. Ты помнишь Сашку, такой веселый парень? Так теперь его не узнать: серьезный ходит, как наш секретарь. И сейчас он очень серьезно трясет за рукав. Зачем я ему понадобился? А? Целую тебя, моя дорогая мамуля. Илья. Королев строго посмотрел на Илью и сказал командирским голосом: - Боец охраны Бромберг, вас срочно вызывает консул. Есть ответственное поручение. - Какое? - Э! - Напускную строгость Королева как рукой сняло, в голосе зазвучали нотки обиды. - Повезло тебе, Илюшка. Может, в герои выйдешь. Блокировали нас беляки, телефонный кабель перерезали. Связи с Москвой нет. А в гавани стоит наш пароход с рацией. Нужно срочно связаться с капитаном. Я вызвался прорваться на велосипеде. А Иван Степанович говорит: "Лучше Бромберг: он увертливый. Тебе же, Королев, с твоей силищей нужно на посту оставаться". Илья даже подскочил с табурета: - Где получить задание? - почти крикнул он от возбуждения. - Понятно где - у консула. Да постой, не мельтеши! Прочти лучше, что в газетенке сегодняшней прописано. Илья мигом отыскал заметку и прыснул от смеха. Да и как не засмеяться, когда черному по белому напечатано: "В Советском консульстве появились красногвардейцы, специально приехавшие на велосипедах из Москвы..." - Да ты не смейся, - одернул Бромберга Саша, - а подумай, как задание потолковей выполнить, "красногвардеец". Поскольку окна первого этажа на всякий случай были забаррикадированы мешками с песком, Илью с велосипедом спускали на веревках со второго. Приземлился в глухой, поросший колючим кустарником тупичок, упиравшийся в тыловую стену здания. Шипы иглами вонзились в тело, но Бромберг лишь прикусил язык: закричать - значит провалить дело. Илья осторожно сел в седло, поерзал чуть-чуть и оттолкнулся обеими ногами. Покрышки мягко зашуршали по гравию. Согнувшись в три погибели, велосипедист осторожно проехал вдоль невысокого забора и остановился у соседнего дома. Слез с машины, заглянул за угол: на маленькой площади - ни души. Значит, можно, в путь. Такого старта Илье принимать еще не приходилось - с места на полную скорость. Площадь будто перелетел, лишь желтое облачко за собой оставил. - Братцы, пропылил кто-то! - услышал Бромберг за спиной. - Никак из консульства выехали? И крик вдогонку: - Держи стерву! Оглянулся Илья: двое выкатили из кустов велосипеды и за ним. Теперь - ниже к рулю, слиться с машиной и крутить педали что есть мочи. Эх, недаром Сибирь за плечами! Жмет Илья что надо! Только бы не упасть, только бы не потерять равновесия на поворотах... А улицы подбрасывают их один за другим. Раз пронесло, другой, и вдруг со всего маха об стену. Боком по камням, как по терке, прошелся. Свалился. Но тут же снова в седло. Секунды какие-то потерял. И то много. Те двое уже в поле зрения. На широкую улицу выскочил резко, неожиданно. И чуть на колонну грузовиков с интервентами не напоролся. Успел все же в последний момент свернуть в сторону, но тут же дерзкая идейка родилась: "А что, если..." Спорить с самим собой некогда было. Не если, а надо. Надо рискнуть. Под самые колеса мощной тупорылой машины бросился велосипедист. Шофер вцепился руками в ручку тормоза. Вдавился носом в ветровое стекло: был бы китаец, черт с ним, а то ведь белый!.. Завизжали колодки. Пахнуло паленой резиной. Сидящие в кузове солдаты, словно косточки домино, повалились друг на друга. И каски зазвенели пустыми котелками. А Илья уже юркнул в улочку на противоположной стороне. Преследователи за ним. Но спешившиеся солдаты штыками преградили им путь: довольно одного сумасшедшего. Пока выясняли, что к чему, Бромберга и след простыл. Он уже подъезжал к знакомому пролому в портовой ограде. Доволен был собой Илюшка страшно! Так с улыбкой и осадил железного коня на причале у борта советского парохода. * * * Через месяц кончилась боевая служба москвичей. В результате энергичных протестов Советского правительства местные власти вынуждены были призвать к порядку белогвардейских провокаторов. У консульства вновь появился полицейский. Иван Степанович от души поблагодарил ребят и деньги честно заработанные выдал, да с хитрой улыбкой намекнул, что не мешает сходить на почту за переводом. Знал консул: пришла наконец долгожданная валюта. Радоваться бы Только путешественникам, а на сердце - камни пудовые: с Жоркой расставаться приходится... * * * Плющ лежал на спине, заботливо укутанный шерстяным одеялом. Из бинтов, как из белых бойниц, выглядывали чуть потускневшие глаза. "Значит, едете?" - читалось в них. "Едем", - еле заметным кивком головы отвечал Илья. "Меня-то не забудете?" - Вот что, Жора, - Саша мягко улыбнулся. - Мы тут с Ильей решили отмечать на контрольных пунктах и тебя. Объясним людям, в чем дело. Надо думать, поймут... Колыхнулись белые бинты. Колоссальным усилием воли хотел приподнять с подушки голову Плющ, да не смог. И все же нашел Жора в себе силы, чтобы тихо-тихо проговорить, вернее, прошептать: - Спасибо, други... - Да ты лежи спокойно, чудак! И знай: не один здесь будешь. Завтра к тебе Иван Степанович собирается. Моряки придут. Старик Залесский. Плющик наш хороший, лежи только спокойно, поправляйся быстрее... Плющ закрыл глаза. На кончике его заострившегося носа показались крупные капли пота. ВЕЖЛИВОСТЬ ПО-ЯПОНСКИ Так уж издавна повелось: все японские суда - "Мару", "Акаси Мару", "Фудзи Мару", "Коофуку Мару" ...Вот и наши путешественники сидят за низеньким плетеным столиком на палубе парохода "Шанхай Мару" и терпеливо ждут завтрака. Впрочем, солнце к зениту подходит - не завтракать, а обедать пора. "Опять сэкономим на еде", - прикинул про себя Илья и едва не рассмеялся, заметив, как вытянулось при виде подходившего официанта лицо Королева. Японец, легко балансируя, нес на подносе две мисочки с рисом и тщательно отструганные деревянные палочки. - Третий день - один рис, - заворчал Саша. - Ноги протянешь с такой диеты. Да еще ковыряйся этими спицами. Ложки порядочной не найти на пароходе. Тоже мне цивилизация... Японец, естественно, ни слова не понял из гневной королевской тирады и, вежливо откланявшись, удалился. Да, легче живую рыбу руками в бассейне изловить, чем без привычки подцепить рис палочками... Возле самых губ срываются проклятые зерна и падают, дразня, обратно, в посудину. Саша огляделся: нет ли кого поблизости? Кругом пустые столики, значит, можно запустить в миску пятерню. Только собрался это проделать, как Илья дернул за рукав. - Тьфу, ты, - сплюнул с досады командор, но тут же заметил приближавшегося к ним человека. Вот некстати, будто других мест нет! Но незнакомец шел с явными намерениями сесть именно за их стол. - Сразу видно - компанейский, - с издевкой произнес Илья... Японец быстро-быстро закивал головой - видимо, в знак приветствия - и протянул ребятам маленький бумажный квадратик. "Разрешите сесть вместе с вами", - прочел Королев английский текст. "Черт с тобой, садись", - подумал Саша, но вслух ответил: - Пожалуйста! Однако незнакомец ухватился пальцами за свои уши. - Не слышит он, - догадался Илья. - Ты ему черкни на бумажке. Королев черкнул. Японец признательно заулыбался. Подскочил официант. Новый посетитель что-то долго объяснял ему жестами. - И немой к тому же, - почему-то на ухо прошептал Бромберг Саше. - Веселый получается собутыльник, - не в пример другу громко произнес командор и с досадой отодвинул от себя миску с рисом: при постороннем с палочками совсем ничего не получается. Японец тем временем подсунул новую записку. "Вы кто такие?" - любопытствовал он. "Русские", - ответили путешественники. "О, интересно! Эмигранты?" "Нет, советские граждане". "Не откажите ответить, что интересует вас в Японии". "Мы путешествуем". "В такое тревожное время?"... Поглощенный перепиской, глухонемой не обратил внимания на принесенную официантом пищу. Видимо, она его в данный момент мало интересовала. А заказ сделан так, для проформы. Японец строчил одну записку за другой; проявлял совсем нескромное, как показалось ребятам, любопытство. Его вопросы все более носили политический характер: "Все ли довольны Советской властью в России?", "Как вы относитесь к восстанию в Шанхае?" - Слушай, Саша, - Бромберг многозначительно посмотрел на Королева, - не пора ли унять этого беднягу-инвалида? Командор отложил карандаш в сторону! - А как это сделать? - Надо подумать. - Может быть, писать какие-нибудь глупости? Пусть тешится на здоровье! Ведя разговор, Александр мельком взглянул на японца и, к удивлению своему, заметил, что тот явно прислушивается. Да, да, ошибки тут не было! "Эге, да ты прикидываешься..." - подумал Королев и вспомнил вдруг прощальные слова Ивана Степановича: "Будьте осторожны, и в Шанхае вас не обижал вниманием кое-кто. В Японии встретитесь с тем же. Только на более подготовленной основе. Японская охранка - организация с большим опытом. Знайте, рядом с вами всегда будет недремлющее око представителя власти. Рядиться он может в кого угодно. К опекунам привыкайте, не нервничайте. Ведите себя достойно, на провокации не поддавайтесь". "Вот и вырядился глухонемым, шпик проклятый!" - Саша помрачнел, настроение у него совсем испортилось. Написал что-то быстро на бумажке, но сунул ее не японцу, а Бромбергу. "Шпик!!!" - прочел тот и понимающе подморгнул. Ребята встали и ушли с палубы. Больше до самого Кобе "глухонемого" они не видели, словно сгинул "шпик" в пучине морской или затаился где до поры до времени. Старина "Шанхай Мару" притерся шелудивым боком к причалу. Ржаво запела якорная цепь, крякнул на прощание, многопудовый якорь нырнул к ракушкам. Спустили трап. В гавани царствовала тишина. Пустынно. Лишь похожие на паучков корявые японские сосенки сбежали с зеленых холмов, чтобы встретить мореплавателей. Ни криков, ни любопытства. Все чинно, спокойно. Даже грустно как-то стало велосипедистам. Еще слишком свежи в памяти воспоминания о шумном, разноликом Шанхае. Но ведь так им и говорили: японцы - народ степенный, выдержанный, чувства прятать глубоко умеют. Кремень - не люди. Чтобы искорку живую выбить, мастерство нужно, слово доброе и подход особый. Зато вежливы островитяне необычайно. Убаюкают вежливостью, спеленают. Вот чиновник перед ними портовый, властью облеченный. В другой стране гаркнул бы посильней, сунул бумагу и скомандовал: "Заполнить побыстрей!" Здесь другое: каждый вопрос в сладкую облатку запрятан: - Я должен задать вам несколько вопросов, на которые вы будьте добры ответить... И все это на чистейшем русском языке. Уселись ребята на услужливо подставленные стулья и уши от соловьиного обхождения развесили. Чиновник же воркует. - Скажите, пожалуйста, кто вы такие и надолго ли приехали в Японию? Были бы наши велосипедисты поискушеннее, они обязательно заметили бы, что задан этот вопрос формально, что человек в форме все о них уже прекрасно знает, но интересно ему, как поведут себя эти странные русские, решившие зачем-то проехать по Японии на велосипедах. Но тон чиновника настолько, благожелателен, что хочется раскрыть душу перед этим приятным собеседником, поделиться своими планами, попросить совета - ведь такой не откажет в помощи... - Вот думаем полтыщи верст прокатиться по вашим дорогам, - улыбаясь, начал Саша. - Пароход "Ракуйо Мару" отходит в Мексику через десять дней, как нам сказали, так что время у нас для пробега достаточно. Если вас что беспокоит, то у нас документы в порядке. Королев полез в карман, но чиновник молниеносным жестом показал, что не надо, что формальности его не интересуют и руководит им в данный момент не долг, а личный интерес. Лучше ответьте на такой вопрос: - А кто ваши папа и мама? На "личный интерес" ушло добрых два часа. Пришлось рассказать и где росли, и где учились, и как на хлеб зарабатывали, и с чем в пути встречались. После такого "душевного" разговора таможенные формальности показались сущим пустяком. Что за формальности? Просто потрясли их жалкое имущество и пометили мелом. Так, крест-накрест. Перечеркнули и выпустили на волю. ТЕНИ ЗА СПИНОЙ Они обгоняли идущие параллельным курсом поезда. И ничего удивительного. О таком шоссе велосипедисты не могли и мечтать. Гладкое, блестящее, как размотанный рулон кинопленки, оно дразнило, подбадривало: а ну еще прибавим ско