ю скрученную цигарку и мрачно спросил: - А где твой дом? - В ауле. - Близко? - Близко... - Так... В комнату вошел Гречко. Он остановился в дверях. Странная, точно забытая улыбка все еще пряталась в его усах. Остап враскачку направился к очагу, чтобы прикурить. Он заметил Шолпан и Загипу, которые, чуть дыша от страха, притаились за печкой. - Ба! Да здесь, оказывается, красавицы есть! - промолвил он. Потом вынул не щипцами, а рукой уголек и, поочередно перебрасывая его с ладони на ладонь, с удовольствием прикурил. - Эй, Захар! - окликнул он и щелчком бросил тлеющий уголек в Шолпан. Он упал на кошму, недалеко от нее, и Шолпан быстро смахнула его на пол. - Иди сюды, Захар! Я тебе кое-что покажу! Здорово, красавицы! Загипа спряталась за спину Шолпан, которая стояла вытянувшись, точно струна. Она-то очень хорошо поняла жадные взгляды этих страшных кафиров. Остап что-то шепнул хорунжему. Тот кивнул. - Вот что, - снова подойдя к Хакиму, проговорил Захар, - поведешь нас до устья реки. Ясно? Иди сейчас домой, собирайся, седлай коня. И мы немножко погреемся и поедем. Глянув за печку, Захар захихикал, глаза его свали маслеными. - Вот так-то, родственничек, поведешь, значит, нас. Наш отряд идет по срочному делу. А что такое армейское дело, ты, верно, знаешь, раз реального понюхал. Остапушка, как эта река-то? Соленая, что ли? - Солянка! - Переправив через Солянку, выведешь прямо на Бударино. Ну, иди быстро. Гречко, проводи-ка студента домой... Хаким, оправившись от страха, решил: "Если их нужно только вывести на дорогу - черт с ними! Я бы проводил их до самого Сасая!" - Хорошо, господин хорунжий! Я проведу вас до Солянки, а дорогу вы дальше и сами найдете - на Бударино одна дорога всего, - сказал Хаким. - Не волнуйся, тетушка, - успел шепнуть Хаким Макке, - они потому интересовались Халеном, что хотели его заставить проводить их до Бударина. Я вместо него провожу этих людей за аул. У меня дома бумаги, - совсем тихо добавил он, - которые я должен передать Халену. Я оставлю их брату. Он передаст. - Да забирай же всех с собой, - громко перебила Макка, кивнув в знак того, что она все поняла, - на что они тут нам? Хаким вышел, пожав плечами. За ним как-то боком направился Гречко... x x x Хоть Шолпан и выросла в местечке, далеком от города, она видела русских не впервые. В детстве она ездила с отцом на базар. Бойкая, хваткая в работе, она лучше мальчика помогала отцу нагружать на телегу продукты, купленные в городе. А на Меновом Дворе девочка не боялась даже торговаться с русскими, которые закупали скот. Как-то отец ушел искать Байеса, дал в руки Шолпан поводья и сказал: - Торгуй, дочка. Я скоро приду. За телку проси двенадцать рублей, за двух валухов - по пять. Шолпан было даже интересно стоять, наблюдая пеструю базарную толпу, прислушиваться к ее неумолчному гомону. - Сколь за телку? Русский, пощипывая светлую бородку, стоял рядом. - Прошу двенадцать пятьдесят, - солидно ответила Шолпан. - Дешевле двенадцати не отдам! Русский покачал головой. - Ай и бойка ты, кызымка! - засмеялся он. - Востроглазая растешь... Но телку все же купил, не торгуясь. ...Увидев громогласного Остапа, Шолпан подумала: "До чего же отвратителен! И откуда у русских берутся такие черномазые? Словно черный бура. Запрячь бы тебя в плуг, да попахать на тебе, да постегать бы твою толстую спину кнутом!" Когда Остап закурил, Шолпан даже с интересом наблюдала, как из его широченных ноздрей, словно из труб, повалил дым. "Как же у него внутренности не сгорят?" - подумала Шолпан. Она впервые видела, как курят. А Остап буквально пожирал ее глазами, готов был наброситься на Шолпан, словно хищник. Приближаясь к ней, он старался радостно улыбнуться, но вместо улыбки лицо его исказила какая-то гнусная похотливая гримаса. - Чего тебе надо, проклятый? Чего лезешь, как бешеный бык? - сердито закричала Шолпан. - Ты не бойся. Я не съем тебя, - пророкотал Остап. Шолпан, оставив Загипу, перепрыгнула на другую сторону очага. Но тут ее настиг Захар. Сильным движением Шолпан вырвалась, отбиваясь локтями. Хорунжий показался ей намного тоньше и слабее черного Остапа. "С этим-то я справлюсь!" - подумала она. Но Захар оказался сильнее, чем она предполагала. Он снова схватил ее и, уже не разжимая крепких объятий, стал жадно целовать в губы. - Проклятый! - закричала Шолпан, вырываясь. - Пусти, окаянный, слюнявый дьявол! - и презрительно сплюнула. Хорунжий, гордо выпятив грудь, сказал как мог ласково: - Не бойся. Ты очень хорошая девушка и сразу приглянулась мне. Ты похожа на наших девушек. Ты сильная, ты красивая... И тут Шолпан ухитрилась наконец схватить клещи. Потрясая ими, она заговорила: - Ты думаешь, что от одного страха прижму тебя к своей груди? Да будь ты проклят! Да чтоб тебе пусто было! Видел вот это? - она взмахнула клещами. - Хочешь жить - замри. Иначе последние мозги вышибу из башки! А в это время Остап переключился на Загипу. Девушке показался просто чудовищем этот щетинистый верзила, с плоским лицом, потрескавшимся от ветра, с налитыми кровью бычьими глазами. Загипа забилась в угол, а Остап, растопырив руки, двигался к ней. Почти потерявшую сознание девушку Остап поднял одной правой ручищей и отнес в соседнюю комнату, что-то рыча себе под нос. Шолпан же подошла вдруг к хорунжему с улыбкой, словно была готова обнять его. - Хорошо! - кивнула она головой, с ужасом прислушиваясь к стонам Загипы, доносящимся из другой комнаты. - Иди поближе... Захар подошел. - Ах, - сказала Шолпан, уцепившись за шашку хорунжего, - ну зачем тебе эта штука? Носишься с ней, ровно овца с палкой, которую ей привязывают на шею, чтоб не чесала свои раны... Хорунжий стал покорно снимать шашку. Он и шинель бы снял в эту минуту! Шолпан с силой ткнула его в грудь острым концом щипцов. Удар пришелся прямо против сердца, и хорунжий бессильно согнулся и присел на пол. Тогда Шолпан еще раз ткнула его в грудь железными щипцами. Потом схватила обеими руками бочку с закваской для выделки кож, что стояла в углу, и вылила ее содержимое на полулежащего хорунжего, пока он не пришел в чувство. В одну минуту Шолпан оказалась у себя дома. Она даже не бежала, а прыгала, точно заяц. Никто ее не успел заметить. Она вспомнила про выемку у стога сена, в которую утром провалилась овца. Сейчас это место казалось ей самой надежной крепостью, которую не знает ни одна живая душа. Отправившись в свое убежище, Шолпан прихватила лом, которым пробивала обычно лед на реке, чтобы напоить своих овец. Внутри "пещера" была глубока и просторна. Немного отдышавшись, она прислушалась к тому, что происходит снаружи, и проговорила: - Ну-ка, сунься, окаянный! Вот этим ломом я тебя огрею похлеще, чем щипцами! Снаружи все было тихо. Мерно жевали сено котные овцы. Эти звуки окончательно успокоили Шолпан. x x x Расстояние между домом учителя и своим показалось Хахиму бесконечным. Он хотел одного - скорее первому добраться до дома и успеть спрятать револьвер, что лежит под подушкой, и переметную сумку, в которой были листовки. Пожилой солдат показался ему не слишком рьяным конвоиром. Он ехал, рассеянно поглядывая в сторону степи, и у него было доброе лицо простого крестьянина. Хаким подумал, что его острый нос и остроконечная бородка указывают в сторону степи, точно два пальца. Всю дорогу он молчал, а ведь настоящий казак мог много успеть выпытать за это время... Хаким первым нарушил молчание: - С какой стороны Анхату вы перешли? Или со стороны моста? Гречко не ответил. "С какой же целью и откуда едут эти казаки? - размышлял Хаким. - Едут к Бударину, Солянке. Значит, пришли сверху, может от Уральска? Тогда выходит, что их центр разгромлен и они бегут из города. Это похоже на правду - едут спешно, лошади заморенные..." Подъехав к дому, Хаким весь похолодел от неожиданной догадки - а что, если их много, этих казаков, другие, может, уже перевернули весь дом вверх ногами, нашли оружие, переметную сумку... Сердце его замерло - у южной подветренной стороны была привязана оседланная лошадь. "Так неожиданно и глупо попасть в руки врага! Неужто и над моей головою занесена шашка?" - пронеслось в голове Хакима. В сенях топтались чужие люди. Они, деятельно орудуя ножом, обдирали шкуру с овцы, подвешенной за задние ноги к поперечной балке. Здесь же на полу, запачканном кровью, валялись баранья голова и внутренности. Хаким поспешно вошел в дом. Двое бритоголовых казаков, точно хозяева, сидели у очага и, макая поджаренный хлеб в сливки, с жадностью поедали, чавкая. Один из них соорудил себе вместо стула целую башню из подушек и одеял. Еще один казак развалился на полу возле печки, подстелив хорошее одеяло, и курил. Бедная старушка дрожащими руками подкладывала кизяк в печь, и губы ее шептали молитву. Увидев сына, она громко, во весь голос зарыдала. - Перестань, мама, не плачь! - обнял ее Хаким. - Это безобидные казаки. Они нас не тронут. Тише, мама, тише. - Господи! - воскликнула мать. - Да я ж думала, тебя заберут, за тобой пришли. Все, все разнесли в пух и прах, даже Коран истоптали ногами. А твои бумаги, сыночек, что были в хурджуне, порезали на курево. Видишь, какой чад-то!.. - Тихо, мама, тихо... - Белолобую овечку зарезали... И старуха Балым снова залилась горючими слезами. - Не зарезали они, - сердито проговорил Адильбек, - долбанули по голове обухом - и все. По-поганому убили. Попала в русские ручищи овца! Адильбек, обняв Хакима за шею, горячо зашептал: - Я запрятал твой алтыатар*... И остатки твоих бумаг тоже... ______________ * Алтыатар - револьвер. Хаким кивнул, прикусив губу: молчи, мол! - Хозяин, что ли? - спросил тот казак, что лежал на боку у печки. - Откуда? - Да, хозяин, - смело отвечал Хаким. - Ходил к табунам в степь. Лошади далеко на тебеневке, в тридцати верстах отсюда... - А много лошадей? - Да, есть. - Ты грамотный джигит, да? - Учусь в Уральске. А сейчас вот дома - школа ведь закрыта. Еще издали Хаким увидел свою сумку. Пачка листовок была рассыпана по полу. Тот, что сидел на одеялах и подушках, взял одну листовку, порвал, свернул большую цигарку и стал внимательно разглядывать арабские буквы. - Эй! Что здесь написано? - спросил он. Хаким был уверен, что казак не знает казахского языка, на котором была отпечатана листовка. К тому же и держал он листок вверх ногами. - Это рекламные бумаги компании "Караев - Акчурин". Здесь напечатано об их товарах. В эти бумаги приказчики заворачивают мыло. Знакомые торговцы дали мне бумагу для курева, - Хаким говорил небрежно. Услышав имена известных богачей-миллионеров, казак покачал головой и не задавал больше вопросов. Пришли Остап и Захар. Все казаки, топая сапогами, вошли в комнату, а Хаким вышел седлать коня. Вскоре во двор вышел его недавний конвоир с бараньей тушей на плече. Он долго возился, привязывая ее у седла. Запах свежей крови вызывал у Хакима тошноту... Прикрутив тушу сыромятными ремнями, Гречко не спеша приблизился к Хакиму. - Ты - большевик? - спросил он тихо по-казахски. - Так знай: плохое дело затеяли они, - он кивнул в сторону дома, - убьют тебя - вот что, как подъедут к Бударину... Хаким с удивлением взглянул на него. Слова доходили до его сознания с трудом. ...Группа всадников двинулась по направлению к устью Солянки. Цокали копыта по замерзшей земле, облака морозного пара окружали людей... В морозную степь отправилась группа людей, более лютых, чем мороз. Сухо скрипел снег под копытами коней. Холод перехватывал дыхание казаков. А позади остался растоптанный, беззащитный аул. Остались перепуганные женщины и дети. Забилась в угол молодая девушка, словно ягненок, побывавший в лапах волка, и, покачиваясь из стороны в сторону, с отчаянным взглядом обезумевших глаз тихо стонала. А Хаким? Неожиданно попав в беду, словно беспомощный жаворонок в силки, он покорно ехал впереди, в сердце его было пусто и печально. Ему казалось, что все это происходит во сне. Вот когда судьба поставила на чашу весов его жизнь, и сторона смерти легко тянула вниз, а чаша жизни становилась все более легковесной... Хаким то и дело оглядывался на остробородого Гречко, ища сочувствия и теплой улыбки. ГЛАВА ТРЕТЬЯ 1 "Кто он, этот остробородый? Ангел-хранитель среди жестоких зверей? Или он такой же, как я, несчастный, попавшийся им в лапы? По оружию, по виду похож на казака, но говорит по-казахски. В глазах светится милосердие, в голосе слышится сочувствие. Нет-нет, он совсем не похож на тех, как небо не похоже на землю..." Хаким старался держаться поближе к этому русскому, потрухивающему на коне в конце отряда. Ему хотелось услышать от него еще хоть одно доброе, теплое слово... Хаким не знал, что остробородый русский, похожий на крестьянина, был Гречко, тот самый русский, который на речке Ямбулатовке спас от верной смерти Мендигерея, а если бы знал, то заговорил бы с ним открыто, как со старым знакомым, и посоветовался, пытался бы что-нибудь предпринять. Последняя попытка! Разве можно не думать о ней? Бездонными глазницами уставилась на Хакима смерть. Какое живое существо согласится так просто расстаться с жизнью?! Нелегко покидать навеки родной край, отца, мать, братьев и сестер, друзей и товарищей! Разве согласишься отдаться смерти, не увидев, не обняв, не поцеловав в последний раз любимую?! Безвозвратное всегда страшит. Ничто живое не хочет нырять в безмолвную пучину смерти! Горячие слезы выступили на глазах Хакима. Но враг не увидел их: юноша как бы невзначай провел рукавом по глазам... "Досадно, что попался им в руки, - шептали его замерзшие губы. - Случайно, врасплох схватили. Исподтишка подкрались, застали безоружным, подлые твари, иначе бы я так просто не сдался. Но разве предугадаешь коварство злой судьбы?.." Мысли его перебил хорунжий. - Эй, киргиз, слезай с коня! - приказал он, остановившись. Остановились и другие. У Хакима внутри похолодело. "Неужели сейчас?" - промелькнула догадка. Не отрываясь, смотрел он на спешившегося хорунжего. - Сейчас, господин хорунжий, - сдавленно произнес Хаким, силясь удержать овладевшую им дрожь. С коня он спрыгнул легко. "Неужели... конец?" - Снимай седло! - долетело до ушей Хакима. Он не сразу понял. - Живо! - Сейчас, - ответил Хаким, догадываясь, чего хочет хорунжий. Сердце сразу успокоилось. "На сивую кобылу, собака, позарился. Мог и раньше об этом сказать!" Хаким поспешно расстегнул подпругу, стянул седло и взглянул на коня хорунжего, думая, что теперь придется ехать на нем. Конь показался ему неплохим, выглядел бодро, был ширококруп, выше сивой кобылы, но короче корпусом. Хорунжий протянул повод своего коня русскому с острой бородой. Тот понял, спрыгнул с коня, взял повод вороного и стал снимать с него седло. - А ваше седло на кобылу? - спросил остробородый. Хорунжий, рассвирепев, визгливо заорал: - А куда же еще, дурак?! Или тебя самого, дубина, оседлать? Хорунжий ругался, пока остробородый молча седлал сивую кобылу. Ругань больно задевала Хакима, он виновато поглядывал на странно покорного русского, так похожего на крестьянина. Всей душой сочувствовал ему Хаким, но заступиться не мог. "Дела этого несчастного, видать, не лучше моих. Он, наверное, просто невольник, слуга этих злодеев. Присматривает, бедняга, за их конями, прислуживает. Они измываются над ним, потому он и посочувствовал мне", - думал Хаким. - А ты чего ждешь, киргиз-большевик? - накинулся на него визгливый хорунжий. - Или надеешься, что я тебе буду седлать коня?! - Я не понял, какого коня вы даете мне, господин хорунжий. - Смотри, он не понял! - ядовито усмехнулся тот. Решив, что лучше не связываться, Хаким схватил седло и подошел к вороному. Конь слегка поджимал переднюю ногу. Накинув седло и затянув подпругу, Хаким заметил крупное, с пшено, бельмо на глазу коня. "Значит, с этой стороны конь пуглив", - отметил Хаким. Жалко было терять сивую кобылу, но это небольшое событие позволило Хакиму сделать два открытия. Покорный русский, должно быть, насильно мобилизованный крестьянин. Возможно, он батрак одного из этих свирепых казаков. А может быть, просто переселенец. Но кто бы он ни был, он, несомненно, сочувствует красным. Значит, надо улучив момент, поговорить с ним... После недолгого молчания Хаким, осторожно крякнув, спросил: - Извините, как вас звать-величать? Мужик, будто не расслышав, дернул повод и уставился в даль дороги; казалось, он прислушивался к тем, кто ехал впереди. - Лошадь-то, оказывается, с бельмом, - снова сказал Хаким, не дождавшись ответа. Остробородый бессмысленным взглядом скользнул по нему и ничего не ответил. Отряд спустился в балку Жалгансай. По ее склону тянулась каткая, наезженная дорога, но конные казаки спустились ниже и поехали по тропинке среди густого кустарника; мелькали одни лишь головы поверх кустов. Высыхавшую за лето речушку, ее бугристое дно и извилины Хаким знал как свои пять пальцев. Знакомы были ему и все ее притоки, покрупней и поменьше. Впереди, у самого устья, стоял большой аул - Сагу, с мечетью и медресе. Здесь жили рыбаки, пользуясь щедрым даром великого озера и впадающих в него рек. Если бы отряд остановился здесь, Хаким сумел бы передать, что казаки арестовали его, и, может быть, джигиты сумели бы отбить его... - Может быть, заедем в аул, отогреемся? - спросил Хаким по-русски грузного чернявого казака, ехавшего впереди. - Нет, - резко ответил тот. - Веди нас до Солянки, прямо! Сердце остановилось у Хакима. "Даже Хажимукана и Асана не удастся предупредить. Придется через Хан-Журты - Стойбище хана - идти прямо в Сасай. А кто там мог бы сообщить о моей беде?" - Здесь киргизы живут? - спросил чернявый, указывая на Сагу. - Да. Здесь есть школа, мечеть, дома, где можно остановиться, магазин есть, - начал перечислять Хаким, стараясь заинтересовать казака. - Поедем прямо в Бударино. Там и передохнем. Хаким отрицательно покачал головой. - До Бударина шестьдесят верст. Без передышки кони не выдержат. Чернявый задумался. - Захар! - крикнул он хорунжему и подъехал к нему. - Этот киргиз говорит, что до Бударина шестьдесят верст. Где будем останавливаться? - Неужто шестьдесят? - переспросил визгливый Захар. Чернявый пытливо взглянул на Хакима. - А не врешь, киргиз? - Так люди говорят. Может быль, немного больше, немного меньше. - Проедем верст тридцать, там найдешь удобное местечко для отдыха. А сейчас веди нас, где людей поменьше, - решил хорунжий. Хаким кивнул. Теперь он окончательно убедился, что казаки - дезертиры и спешат попасть в Бударино, опасаясь каждого аула, избегая встреч. "Эти безбожники удрали из военной части и хотят меня утащить на край света. Неужели Бударино - конец моего пути?!" В глазах Хакима потемнело, когда он подумал, что стал невольно проводником своих убийц. Отряд проехал мимо Сагу по оврагу и по низине Хан-Журты направился к одинокой могиле Ереке. Надгробие стояло на большом холме. У самой его подошвы раскинулся аул хаджи Шугула, а справа простиралось величественное озеро Шалкар. Между холмом и озером вдоль устья Ашы тянулась большая караванная дорога. По ней-то и вел сейчас Хаким отряд разбойников-казаков. Уныло трусила под ним, припадая на одну ногу, вороная лошаденка. Мимо большого зимовья хаджи Шугула проехали спокойно, впереди показались отроги горы Кара-Омир. За горой откроется широкая равнина Ашы. Там уже не увидишь ни одной юрты. Хакиму подумалось, что за горой, похожей на баранью морду, оборвется его жизнь! Позади остались и Ставка хана, где в детстве играли в асыки, и шумный многолюдный Сагу, за которым смутно темнели аулы Акпан и Кентубек. Там старая мать и маленькие братья. "Увижу ли вас, родные места?" Хаким обернулся назад. С озера Шалкар подул студеный ветер, вызывая на глазах слезы. А впереди двигались ненавистные попутчики: толстошеий, черный от солнца и ветра, грузный казак без устали бил пятками по брюху рыжего коня, привыкшего к мягким кибисам своего бывшего хозяина Кадеса. Словно торопясь доставить визгливого хорунжего поскорее до места, не отставала от рыжего и сивая кобыла Хакима. Остальные кони шли подпрыгивающей волчьей рысью, в такт рыси хлюпали в седлах солдаты, и маячили на сером осеннем небе их островерхие шапки... "О создатель! Сколько унижения ты мне уготовил?!" - шептал Хаким. Вдруг он встрепенулся, увидев, как со склона горы падучей звездой наперерез мчался одинокий всадник. Вначале Хаким подумал, что это охотник травит лису, - полы просторного чекменя развевались по ветру, сам всадник низко-низко приник к гриве коня. Конь летел, распластавшись над землей, диким наметом, осатанело, а всадник торопил его вдобавок. Остроглазый Хаким узнал его издали. "Аманкул. Это его привычка, прижавшись к шее коня, скакать во весь дух. Но почему он хочет опередить нас? Или он узнал, что я в беде? А может быть, что-нибудь случилось?" Безумно мчавшийся Аманкул только сейчас увидел вооруженных верховых, да к тому же еще казаков. Он тут же круто осадил коня и застыл, воровато оглядываясь по сторонам, точно загнанный заяц. - Что этому киргизу нужно? - крикнул, остановив коня, хорунжий. Остробородый взглянул на Хакима, - дескать, узнай! Хаким повернул коня, но Аманкул метнулся прочь. - Стой! Аманкул, стой! - закричал Хаким, ударив вороного камчой. - Это я, Хаким! Аманкул, не веря своим ушам, придержал коня и удивленно оглянулся. - Меня угоняют, Аманкул... - вырвалось у Хакима. - Я слышал: солдаты идут. Всех коней, говорят, забирают. Вот я и скачу по аулам предупредить. Хаким, не расспрашивая больше, резко повернул коня и помчался к казакам, нещадно колотя вороного. - Враг!.. Враг идет! Красные!.. - не жалея глотки, завопил Хаким. - Целый полк забрал за горой табун лошадей! Господин хорунжий, красные! Хаким, торопя коня камчой и поводом, помчался из последних сил, стараясь вырваться вперед. Перепуганные казаки обезумело понеслись вслед за Хакимом. Визгливый хорунжий на сивой кобыле вскоре опередил всех. Любимая кобыла Хакима хотя не отличалась выносливостью, но на коротком расстоянии ее трудно было обогнать. Кобыла пулей летела впереди встревоженных дезертиров. Чернявый казак на рыжем коне Кадеса не хотел отставать и ошалело молотил каблуками. По дороге гулкой дробью застучали копыта пятнадцати коней. Аманкул, точно пугало, застыл на месте от изумления. Что они понеслись, будто бешеные? Чего это Хаким орет? Ничего не понятно. Казаки стали по одному опережать Хакима. Десятый... Одиннадцатый... Четырнадцатый... Хаким чуть придержал коня и, увидев, что позади уже никого нет, быстро повернул и поскакал обратно к Аманкулу. Остробородый русский, заметив, что Хаким помчался обратно, тоже повернул коня. Казаки скакали, не оборачиваясь. Неожиданно прогремел выстрел. Хаким припал к гриве коня, подумав, что стреляют в него. Пуля просвистела высоко. Стрелял остробородый, неотступно следивший за Хакимом. Услышав выстрел, казаки оглянулись. На горе, на самой верхушке, сбился большой табун. Он показался дезертирам отрядом красных, а на самом деле это пасся табун Аманкула. Казаки понеслись, как отара овец, преследуемая волком, к темневшей впереди балке Ашы. Неожиданный выстрел насмерть напугал Аманкула, однако табунщик тут же решил, что пуля сначала настигнет Хакима, а потом его. Увидев, что Хаким уже совсем близко, Аманкул огрел коня камчой и через минуту вырвался вперед на расстояние полета пули. - Ойбой, русский догоняет, ойбой! - завопил табунщик. Измученный долгим походом, вороной Хакима скакал тяжело и устало храпел. "Больше не стреляет, - видать, шашкой зарубить решил, - подумал Хаким. - Казаки всегда шашкой орудуют. О духи предков, поддержите!" В гору вороной поднялся резво, но на спуске, вместо того чтобы мчаться наметом, пошел пугливо, то и дело приседая. Не помогали ни камча, ни узда, ни удары каблуков. Хаким со страхом понял, что ему не уйти от погони. Он начал кричать и махать Аманкулу, надеясь взять у него коня, но Аманкул ускакал далеко. Хаким стал махать шапкой, но табунщик не видел. Он доскакал до одного косяка, пригнал его ко второму. Стригунки и кони-трехлетки, взмахивая хвостами, заплясали впереди косяков. Вскоре весь табун всколыхнулся и понесся, оглушая пригорье гулким топотом. "Неужели конец?" - лихорадочно подумал Хаким. 2 Гречко, тихий крестьянин, попав вместе со всеми казаками села Требухи под всеобщую мобилизацию, служил денщиком у молодого хорунжего, сына известного богача Калашникова; он прислуживал не только Захару, но и Остапу Пескову, казаку-односельчанину с поистине волчьим нравом, и первым старался угодить Остапу. Тот безнаказанно измывался над всеми, кто послабей. Гречко скоро понял, чью правду защищает Войсковое правительство. Он видел, как казаки расправились с Игнатом Быковым, который создал в селе сельсовет. Там, в селе, остались жена, дети, дом, хозяйство Гречко. Поэтому Гречко страстно хотелось, чтобы обезумевший мир наконец-то утихомирился. Он дошел до далекой Ташлы и там собственными глазами увидел, как Красная гвардия в пух и прах разбила известный бородинский полк. И не только видел, но и на себе испытал: будто щепка, отлетел в сторону от своей сотни и пристал к горстке головорезов-дезертиров. Куда он едет? От кого бежит? Красная гвардия теперь, наверное, уже взяла Уральск. Председатель Быков, возможно, снова вернулся в село. Вышибли, видать, атаманов, офицеров и установили снова свою власть. Куда же теперь Гречко, бесправный, забитый крестьянин, бежит от своей власти?.. Гречко в последнее время стал молчалив, замкнут, он все чаще думал о том, что бессмысленное бегство надо бы прекратить. Кто такой Хаким, он не знал. Но то, что некоторые киргизы, как Айтиев и его товарищи, бьются за свободу, ему было известно. Им он сочувствовал, потому и спас Мендигерея от верной гибели. А когда молодой джигит, встретившись с табунщиком-киргизом, вдруг истошно закричал: "Враг! Красные идут!" - Гречко поверил. "Пусть идут! Пусть нахлынут! Надо сдаться им. Но как нам с этим киргизом от казаков спастись?" Раздумывая, он вдруг увидел, что Хаким поскакал назад. Вначале это его поразило, но крестьянская смекалка тут же подсказала: "Вместе назад... К красным!" И на всякий случай выстрелить, - мол, погнался за беглецом. Лишь взобравшись на хребет, Гречко спокойно огляделся. Сверху было видно, как вдалеке, по широкой дороге Ашы, в четырех-пяти верстах, неслись перепуганные казаки. А вокруг не было никаких красных, пасся мирный табун, а киргиз на вороном торопливо спускался с горы, тщетно подгоняя усталого коня. Только сейчас остробородый догадался, что никаких красных и в помине не было. "Хитрец! Ловко обманул казачков! Молодец киргиз!" - улыбнулся он и закричал: - Стой, джигит! Не бойся меня! Хаким не слышал и продолжал колотить каблуками заупрямившегося коня. Под Гречко был испытанный на крестьянской работе, выносливый конь. Расстояние между ними сокращалось. - Стой, джигит! Я не враг тебе! Стой! - во всю глотку орал Гречко. Но Хаким отчаянно рвался вперед, стремясь догнать бойкого табунщика в чекмене. Гречко, подняв винтовку прикладом вверх, снова закричал: - На, возьми винтовку! Не бойся! Когда Хаким обернулся, Гречко швырнул винтовку в сторону. Она ударилась прикладом о камень и отлетела в траву. Хаким, увидев, как Гречко отбросил винтовку, теперь только понял, что мчался за ним тот самый остробородый, который желал ему только добра. Его сильный рыжий конь, звонко цокая копытами по мерзлой земле, скоро поравнялся с вороным Хакима. - Если дру-уг, то скачи за-за-за мной, аксакал, - заикаясь проговорил Хаким. Некоторое время оба ехали молча. Потом Гречко спросил: - Почему сюда едешь, а не в аул? Хаким с отчаянием глянул на него: - Разве не видишь, конь-то совсем... обезножел. - Ну, в ауле его и оставишь. - Пока до аула доберешься, вон те... - Хаким показал камчой в сторону казаков. Аманкул, петляя по-заячьи, исчез в гуще табуна. - Аманкул! Эй! Хаким, не переставая, махал ему, кричал, звал. Любопытный Аманкул, по два раза в день объезжавший окрестные аулы в поисках новостей, давно бы подъехал к Хакиму без его зова, но боялся русского, который гнался за Хакимом, а теперь поехал рядом, стремя в стремя. Аманкул не мог понять, почему Хаким ехал вначале с русским отрядом, потом ускакал от них. - Коня! Быстро, Аманкул, лови коня! - прокричал Хаким изумленному табунщику. "А-а, им, оказывается, кони нужны. Это, видать, и есть настоящие большабаи. Хаким давно уже большабай. Если вам кони нужны, я пригоню весь табун хаджи Шугула. Выбирай любого!" Аманкул поскакал к шести коням, что кучкой паслись в сторонке от табуна, и вихрем пригнал их к "большабаям". Кони были как на подбор: статны, выхолены, серо-пегой масти, гордость хаджи. - Какого? - крикнул Аманкул и, не дожидаясь ответа, отогнал от шести двух. Сделав небольшой круг, табунщик легко спрыгнул, бросил повод на траву и, посвистывая, пошел коням навстречу. - Киш-киш! - негромко позвал он. Кони доверчиво взглянули на табунщика, запрядали ушами, а один, темно-серый, как бы поразмыслив, пошел на зов. - Киш-киш! - звал его Аманкул. Приподняв полы чекменя и держа их перед собой, точно торбу с овсом, он быстро подошел к коню и ухватился за гриву, потом, тихо уговаривая коня, ловким движением накинул ремень на его шею. - Браток... дорогой мой, - тяжело дыша, проговорил Хаким. - Бери, родной, вот этого вороного себе навсегда. Аманкул начал рассказывать о новостях в аулах. - Хаджи, отца твоего, Хаким, проводили в последний путь. Земля пусть будет ему пухом... - Я знаю, Аманкул... Я ведь был дома. - А остальные пока живы-здоровы. Но плохих вестей много. Вчера приехал Нурыш из Кзыл-Уйя. Что там творится - ужас! Все аскеры стали большабаями. Обкорнали коням хвосты и пошли в погоню за ханом Жаханшой. Всех казаков перебили, подняли знамя и поехали в Теке, к тамошним большабаям. Ихлас-ага, говорят, заболел и уехал в Теке. А Жамал привез Нурыш в аул неделю тому назад. В аулах - шум, крик, суета. Хаджи Шугул хотел погнать свои табуны в Уйшик, а Нурыш не позволил: говорит, в Уйшике рыскают казаки и забирают всех коней. Хаджи лишился сна, меня вызывает каждый божий день, иногда два раза, спрашивает про табун. Держи, говорит, в Мыншукыре, в аул не пригоняй и от Кос-Обы, говорит, подальше держись... - Подожди, Аманкул, подожди, - перебил Хаким. - Сначала коня оседлаю. Он быстро снял седло с вороного, оседлал темно-серого и прыгнул на него. - Садись на свою кобылу и проводи нас до Кос-Обы. По пути обо всем расскажешь, - сказал Хаким. Едва отъехали на несколько шагов, как табунщик снова обрушил на Хакима поток новостей. Гречко решил выяснить, куда они теперь едут. - Меня зовут Иван Андреевич Гречко, - заговорил он. - Я казак из села Требухи. Мои попутчики были плохие люди. Я от них ушел навсегда и хочу вернуться в родное село. - Там сейчас, наверное, фронт? - спросил Хаким. - Из Требухи, я думаю, уже выгнали казачьих атаманов. Денька два назад я проезжал мимо. Красные уже под Уральском стояли. Хаким внимательно посмотрел на Гречко, вспомнил о событиях в Требухе, о судьбе Мендигерея. - А кого вы знаете из тамошних казахов? - Всех знаю. И Айтиевых, и Епмагамбетовых, и их товарищей. - Айтиевых? Где они сейчас? Хаким спросил с умыслом, но Гречко ответил искренне: - Я знаю, они большевики. Я тоже хотел вступить в отряд Белана, но не удалось. - Так он же красный, - сказал Хаким, улыбаясь. - Думаешь, что я ничего не понимаю? Скоро красные все возьмут в свои руки. Кого больше, те и побеждают. Да ты и сам хорошо знаешь. - Значит, это вы, Иван Андреевич, притащили раненого киргизского комиссара к Абильхаиру Айтиеву, вместо того чтобы столкнуть его в прорубь? - спросил Хаким. - А ты откуда знаешь? Вместо ответа Хаким протянул ему обе руки. - Поехали, Иван Андреевич. Я вас приведу прямо к Белану. Аманкул не понял, о чем они говорили по-русски. Но, увидев, что Хаким пожал русскому руку, тоже решил выразить свое почтение. - Тамыр, аман, - сказал он, подавая руку. - Тебе конь нужен? У меня коней много. Бери! Гречко снисходительно улыбнулся. - Для меня и мой рыжий хорош. В беде не оставит, - ответил он по-казахски. - Вот здорово! Совсем как казах говоришь! - обрадовался Аманкул. - Айда в наш аул. Барана зарежу, той сделаем. Мы тоже станем большабаями. Они Кзыл-Уй захватили. И Теке взяли. Баи драпают. Их марджи, старики удирают со своими манатками. Многие до устья Кердери-Анхаты дошли. Но Хакиму было не до рассказов Аманкула, он все еще опасался, как бы казаки не кинулись вдогонку. - Ты махни-ка, Аманкул, на Змеиный хребет, посмотри, не видно ли русских? Если они сюда едут, быстро скачи назад. А мы пока двинемся к Кос-Обе и по низине повернем к аулу. - Там где-то винтовка лежит, - сказал Гречко. - Подобрать ее надо, пожалуй. - Зачем винтовку бросать... - проворчал Аманкул. - Ай-ай, тамыр, ай, ну прямо как ребенок! И Аманкул помчался. Он дважды обскакал бугорок, потом слез с коня, поднял винтовку, привязал ее к седлу и понесся дальше. Пока Аманкул взбирался на Змеиный хребет, Хаким и Гречко спустились в Мыншукыр и остановились, наблюдая за Аманкулом. Хаким, так неожиданно избавившись от смерти, действовал теперь особенно осторожно. Вначале он даже хотел не возвращаться в аул, а сразу ехать в Богдановку, но потом решил, что о случившемся надо сообщить учителю Халену. К вечеру добраться до аула, а утром отправиться в свой отряд. Теперь он убедился, что Гречко надежный человек. Хаким готов был обнять и расцеловать остробородого только за то, что он шепнул тогда "Тебя хотят убить". - Вы мой избавитель, Иван Андреевич. Спасибо, - сказал он, волнуясь. - Я хотел помочь тебе ночью бежать, на привале. И сам хотел заодно с тобой. Но ты опередил, так что себя благодари, не меня. Как зовут тебя, сынок? - Хаким, а фамилия - Жунусов. Хаким ехал не спеша, чтобы Аманкул не потерял их. "Значит, Хаким пристал к большабаям, - думал между тем Аманкул. - Далеко пойдет, высоко взлетит. Даже самого хана Жаханшу красные вышибли из Кзыл-Уйя. Теперь не сын толстосума, Шугула, а сын хаджи Жунуса станет править народом. Он добьется! Не зря с детства в Теке сидит. Недаром все в рот ему заглядывают, когда он говорит. Да-а, покойный отец тоже не был простаком. В словесной схватке самого Шугула в пот загонял. И сын, дай бог время, всем уездом управлять будет. Не зря назвали его Хакимом". Он поднял винтовку, хотел было выстрелить разок, но не осмелился. "Попаду еще в кого-нибудь, беды не оберешься. Да еще и прикладом стукнет. Даже дрянное ружьишко, из которого птиц бьют, и то как даст - кувырком летишь. Винтовка верблюда свалит за версту", - самому себе говорил Аманкул, осторожно поглаживая ствол. Табунщик догнал всадников и сразу заговорил с Гречко: - Тамыр, не успеешь сварить мясо, как твои братья доскачут до устья Ашы. Сейчас, дай бог не соврать, они, бедняжки, скакали мимо зимовья Сасая Омиралы. А до зимовья Омиралы отсюда, из Кара-Мектепа, самое малое - десять верст. В прошлом году, во время курбан-айта, мы на скачках оттуда коней пускали. А куда эти скачут? Неужели мимо Шалкара отправятся в Теке? Аманкул ничего не понял из происшедшего. Но Хакиму понравились бойкость и любопытство табунщика. "А что, если взять Аманкула с собой в отряд? Из него получится отличный связной: куда надо - мигом доскачет, что надо - достанет. Джигит он верный, ездить на коне никогда не устанет". - Аманкул, насчет Кзыл-Уйя ты ничего не приврал? - спросил Хаким. Аманкул обиделся: - Из-за того, что Жаханша удрал, я же у тебя денег не прошу! Или тебе не нравится, что казаки удрали из Теке? Если я вру, так почему Шугул хочет свои табуны в Уйшик угнать? Если у его знатного сына все было бы прекрасно, зачем ему перевозить сноху в аул? Ты как маленький рассуждаешь. А я-то надеялся, что из тебя выйдет большой начальник! - возмущенно выговаривал табунщик. - Молодец, Аманкул! Но только ты так и не догадался, что вон те русские чуть не убили меня. Если бы не ты, может быть, я лежал бы с пулей во лбу. Они дезертиры, драпают из Теке. - Я так и думал! - цокнул языком Аманкул. - А почему этот тамыр бросил винтовку? - Если хочешь, могу тебе ее подарить, - сказал Гречко. - Бери! Аманкул вспыхнул от счастья. Он был уверен, что винтовок достойны только воины. - Бери, Аманкул. Храброго джигита оружие украшает. Учись защищать себя и других, - сказал Хаким. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 1 Тяжелые времена настали для Халена. Обезумевшие от страха домашние рассказали ему о Хакиме, попавшем в лапы казаков-дезертиров. Хален направился к дому хаджи Жунуса, чтобы узнать, как забрали казаки Хакима, и, если возможно, послать за ним погоню. Едва показался учитель в двери, как старуха Балым заголосила: - Забрали моего Хакима!.. Нурыма тоже нет! Одна осталась с двумя ребятишками... Мальчики испуганно прижались к зарыдавшей матери. Маленький Адильбек, расторопный, бойкий на язык, удивленно уставился на учителя черными глазенками. - Учитель-ага, я русских не испугался ни чуточки. Как увидел, что из дома Акмадии едут к нам трое русских, я взял все бумаги и алтыатар Хаким-аги и спрятал в подпол. Много бумажек! - Очень хорошо сделал, Адильбек, ты настоящий джигит. Как это сказать по-русски? - По-русски? По-русски... - начал Адильбек и запнулся. - По-русски в таких случаях говорят: "Молодец!" Молодец, Адильбек! Разговаривая с учеником, учитель старался скрыть от него свои слезы. - Ты, Адильбек, уже настоящим джигитом стал. Когда нет твоих старших братьев, ты во всем можешь помочь матери. Очень хорошо, что ты спрятал бумаги брата. А алтыатар никому не показывай. - Нет, нет, не покажу. Чтобы не заржавел, я его положил в старую войлочную шляпу, - сказал мальчик. Учитель одобрительно погладил его по спине и обратился к старухе: - Успокойтесь, женге, бояться, я думаю, нечего. Казаки отстали от своего полка и попросили Хакима показать дорогу. - Ай, не знаю, о чем думать, не знаю... Разбрелись мои сыночки-верблюжата... Всхлипывая, старуха принялась разжигать для учителя самовар. - Я сейчас пойду к Асану, женге, и отправлю его за Хакимом. Если казаки проедут мимо Сагу, значит, они остановятся в Дуане. Асан опередит их и на остановке встретится с Хакимом. Я еще и Сулеймена с ним пошлю. Пока Хален утешал старуху, Адильбек юркнул в подпол и вытащил кипу листовок. - Вот, учитель-ага, желтые бумажки Хаким-аги. Хален взял листок желтой грубой бумаги, которой обертывают махорку, пробежал по первым строчкам воззвания Совдепа и взглянул на подписи. "Опять Бахитжан. Первым подписался. Жив, значит, старик. Сидит в тюрьме, а голос по всей степи расходится". Учитель пошел к Асану и попросил его с порога: - Асан, постарайся догнать Хакима! Если надо будет, не оставляй его, поезжай вместе. Проводив Асана, учитель заторопился домой: надо было прочесть воззвание рыбакам и отправить листовки дальше, к учителям школы Уйректы-Куль. По дороге домой