овение перед Пуртовым, чтобы опорожнить кружку драгоценной влаги и подхватить на ходу закуску - кусок мяса из рук Демида, с непостижимой быстротой работавшего ножом. Выпив водку, они рвали зубами жесткое, недожаренное мясо и уходили в сторону, уступая место у бочонка другим. - Поспешай! Поспешай! - поторапливал Большое Брюхо соотечественников, важно сидя на шкуре вблизи правителя - Лур-кай-ю всегда в почете! - с несколькими другими индейскими и алеутскими старшинами. - Байдары осторожно несите, не распорите кожу сучками! - И косился, слышит ли его заботу правитель. За двадцать пять лет скитаний по морям вселенной Мор не видел ничего подобного: среди нескольких сот проходивших перед ним американских дикарей, вооруженных копьями, а иногда и ружьями, он насчитал не более тридцати русских. - Я много раз бывал у источников богатств Британии и Португалии, - не замедлил высказать ирландец Баранову свое удивление, - на Перцовом, Слоновом, Золотом и Невольничьем берегах африканской Гвинеи... Нет, нет, я приходил туда не за неграми! - поспешил он добавить, заметив внимательный взгляд Баранова. - Но негров я видел там только в цепях рабства. Я, как пять своих пальцев, знаю острова Нидерландской Ост-Индии, где голые даяки, скованные единой цепью, обрабатывают плантации сахарного тростника голландцев. Я трижды посетил славный город Бостон, столицу американской республики. В нем пять типографий, и они день и ночь печатают книги, но там... там, кто проведет индейца внутрь Коннектикута, платит штраф в сто фунтов стерлингов, кто даст индейцу приют у себя - за каждый час вносит по четыре шиллинга, продавший краснокожему ружье штрафуется на десять фунтов, за меру же водки - сорок шиллингов... - Бостонцы служат единому Маммоне, - ответил Баранов, угадывая в ирландце фанатичного католика и человека, недовольного квакерской нетерпимостью граждан американской республики. - Они, слыхал я, выгоняют из города католицких духовных, а ежели изгнанный еще появится, - смертью карают. - Бостонцы - те же англичане! - с горечью заключил О'Мор. - Свобода и права существуют только для них, другим они не нужны... Позволю себе надеяться, господин губернатор, что вы поможете мне заменить сломанную мачту, запастись водой и провизией на обратный путь хотя бы до Макао? На судне есть много товаров - вы посетите меня завтра? - что-нибудь из них пригодится и вам... - Ладно, господин арматор, придумаем, как помочь вам! - просто ответил правитель, который и сам испытывал немалые затруднения в прокормлении своего отряда. - Пока суд да дело, я дам свежей рыбы... Запасы пресной воды на парусных судах были всегда предметом больших забот капитана, а запастись провизией у безлюдных берегов американского северо-запада случайно попавшему туда кораблю было и того труднее, почти невозможно из-за враждебности воинственных и свирепых индейцев, живших на побережье. Помочь храброму и честному мореходу правитель считал для себя делом чести и немалых выгод для русских интересов, когда завяжутся торговые связи с могущественной Ост-Индской компанией. Перед закатом солнца О'Мор направился на свое судно. Его провожало несколько байдар, груженных мясом и рыбой. На судне, стоявшем в заливе без единого огня, и в затихшем русском лагере на берегу люди долго следили за беспокойными яркими сполохами зарниц на далеком севере. Но ночь, американская дикая ночь, прошла спокойно, ничем не выдав затаившейся в ее мраке вражды к самоуверенным пришельцам. Подымаясь с востока, солнце поздно появилось из-за высоких гор побережья. С первыми лучами, упавшими на воды океана, Баранов стал собираться с ответным визитом на "Феникс". Перед отъездом он подозвал Куликалова и поручил ему с отрядом стрелков, обслуживавших питание флотилии, набить десятка два-три оленей и горных баранов, заготовить солонину для отправки на корабль. Лур-кай-ю получил приказание наловить и завялить пудов сто палтусины. Пуртов был оставлен начальником лагеря. Он должен был найти, срубить и доставить на берег дерево для мачты. Когда бот правителя подплывал к "Фениксу", двадцать четыре пушки с обоих бортов фрегата дали залп... "Измена! Чище Кокса сработал!" - подумал ошеломленный неожиданностью Баранов и тут же до замешательства устыдился своей мысли, когда увидел на шканцах знакомую фигуру в черном камзоле. О'Мор приветливо махал шляпой. С кормы на бизань побежал, разворачиваясь по ветру, большой флаг Ост-Индской компании, а следом серебристый вымпел с родовым гербом владельца судна эсквайра О'Мор. - Господин губернатор, вы у себя дома! - приветствовал поднявшегося на палубу Баранова ирландец. - Через год кончается мой контракт с Ост-Индской компанией, и я, если пожелаете, в вашем распоряжении... - Франц Лефорт и Патрик Гордон были первыми генералами у великого государя Петра Алексеевича, Витус Беринг справедливо разделяет славу открывателя сих мест совместно с Алексеем Чириковым. Вам найдется много дела, господин арматор, на службе российской, - уверенно ответил на приветствия Баранов, мгновенно оценив выгоды привлечения на службу российской купеческой компании такого смелого и знающего морехода. Черный пес ростом с доброго теленка, с курчавой короткой шерстью, стоял около О'Мора и своими желтыми дикими глазами недружелюбно глядел на появившихся незнакомых людей. Когда кто-нибудь из них слишком близко подходил к хозяину, пес в беззвучном оскале клыков порывался вперед. - Аши, Саргач! - каждый раз останавливал пса О'Мор. - Свирепый барбос, вот бы мне такого, - сказал Баранов и, поймав настороженный взгляд желтых глаз собаки, подошел к ней и положил руку на широкую голову. Собака отодвинулась, оскалив зубы, но не укусила протянутой руки. - О-о! - удивленно воскликнул О'Мор. - Первый раз вижу, чтобы Саргач безнаказанно позволил чужому человеку погладить себя... Я готов с радостью презентовать его вам, господин губернатор! Он плохо переносит море и не ладит на судне ни с кем, кроме меня и Чандры. - Приму с охотой, - отвечал через Ларкина Баранов. - В моей жизни такой друг сгодится! После осмотра судна, блиставшего чистотой и порядком, откушав в каюте арматора черного кофе с ромом, Баранов съехал на берег. Куликалов, уходя со своими индейцами, предупредил правителя о необходимости соблюдать осторожность, так как охотники, ходившие накануне в лес за мясом для партии, заметили следы большого отряда немирных индейцев колошей, пробравшихся, возможно, от Якутата, но обнаружить их не смогли. У чугачей были старые счеты с колошами, и они имели все основания опасаться нечаянной встречи с кровными врагами. Отсутствие Измайлова, отправленного на юг вдоль побережья, также тревожило Баранова: по его расчетам "Симеон" давно должен был прибыть к условленной встрече в заливе Нучек. Старый компанейский шкипер Измайлов юношей, лет двадцать пять назад, участвовал в камчатском мятеже Беньовского, и когда Беньовский, напористый авантюрист восемнадцатого века, добравшись до Мадагаскара, бросил соблазненных им людей ради того, чтобы стать царьком какого-то туземного племени, Измайлов пробрался во Францию. Во Франции через русского посланника князя Куракина выпросил себе помилование и вернулся в Россию. В России его простили, но отправили выслуживать прощение на Камчатку. На Камчатке Измайлов встретился с Шелиховым, а тот принял постаревшего морского волка на службу компании. Баранов ценил опыт Измайлова, но неустанно корил его за приобретенную в былых скитаниях страсть к пьянству и, посылая в экспедиции, всегда побаивался новых "авантюр" беспокойного моряка. По возвращении в лагерь, из которого в этот день высылали людей только на рыбную ловлю, - правитель не хотел обнаруживать пред иностранцами пушные богатства Нучека и его окрестностей: "не соблазняй, да не соблазнится", - Баранов выставил на ночь усиленные караулы и дважды до рассвета самолично проверял их. Но и эта ночь прошла спокойно. Стоявшим в караулах американцам казалось, что они слишком часто слышат хриплое карканье ворона и зловещее подвывание аляскинского волка. Однако правитель не склонен был поощрять мрачные опасения островитян, боявшихся и не любивших леса. Глава вторая 1 Весь следующий день на фрегат доставляли воду. Набирать воду приходилось из ручья в полуверсте от лагеря, где она собиралась в естественном гранитном водоеме. Поэтому набирать и доставлять воду к берегу можно было только в небольших бочонках. На берегу ее переливали в тяжелые морские бочки корабля, бочки, укрепленные на байдарах, попарно связанных толстыми шестами, подвозили к "Фениксу" и там, поднимая талями на палубу, скатывали в трюм. Алеуты, которые выдерживали без еды и питья по двое суток беспрерывной гребли на байдарах в открытом океане, оказались совсем не приспособленными к такому труду. Приставленные к этому делу, они выполняли его медленно и неохотно. - Скажите проворней капитану, что я приехал кофе пить! - весело кричал Баранов наблюдавшему за приемкой воды боцману, поднимаясь с неотлучным при нем Ларкиным на палубу по трапу. - За барбоса калым привез! - улыбнулся он вышедшему навстречу О'Мору, передавая ему связку превосходных шкур морских котов. - А песика заберу перед уходом вашим в море, чтоб не скучал по старому хозяину. - О, зачем же, господин губернатор... Вы слишком по-царски отдарили меня - собака хороша, но цены этих мехов не стоит! - благодарил Мор и увел правителя в каюту пить кофе. Аравийское кофе, напиток по тем временам редкий, а на диком американском побережье и совсем неожиданный, подавал бесшумно двигавшийся высокий смуглый слуга в белом тюрбане. - Вы колдун, господин губернатор, - сказал О'Мор, пододвигая Баранову замысловатую китайскую, в виде раскрытого лотоса, чашку с кофе и тонкогорлый медный малайский кувшин с густым пахучим ромом. - Живете среди вооруженных дикарей как будто у себя дома, покорили Саргача и приворожили Риг-Чандру... Чандра сказал мне, что он даже завидует доле Саргача. Чандра служит мне три года и едва ли три раза был наказан. Чандра порядочно говорит по-английски, отличный охотник, превосходно владеет парусами, но он - шудра и на своей родине, в знойной Бенгалии, принадлежит к касте неприкасаемых, самых несчастных и презираемых париев... У вас он надеется найти свободу и богатство, а золото везде дает возможность человеку возвыситься. Чандре - был случай - я обязан жизнью и, если он пожелает остаться у вас, не могу отказать... - Вот-вот, расскажите, господин арматор, про случаи занятные из жизни вашей, про чудеса натуры виденные. Ничего бы не хотел - только читать и слушать всякое от мореходцев и открывателей бывалых! - с живостью отозвался Баранов и поудобнее уселся в кресле, готовясь слушать долгую повесть. Любимым чтением Баранова были путешествия и приключения. Хозяйственная трезвость и житейский практицизм никогда не смогли заглушить в душе Александра Андреевича манящий голос легендарной птицы Феникс, увлекавший тех, до кого голос этот хоть раз доходил из безвестной дали. Поддавшись ее голосу, Баранов заскучал среди своих больших и расстроенных дел в России и, бросив все на произвол судьбы, перебрался по предложению Шелихова в туманную и незнаемую Америку. - Русские купцы сидеть дома не любили! - никогда не упускал Баранов случая напомнить спесивым иностранцам "Хождение за три моря" тверского купца Афанасия Никитина. - С Волги поднявшись, без малого за полвека до португалов русские в Индии побывали и европейским людям про нее первые открыли... И когда? За сто лет до того, как Ермак на Сибирь пошел! Во всех "хождениях", древних и новых, вроде зачитанной им до дыр книги "Жизнь и приключения Робинзона Крузо, природного англичанина" Даниэля Дефо, выдержавшей в России к концу восемнадцатого века несколько изданий, Баранов искал не только развлечения, но знаний и сведений на случай. Перебравшись в Америку, "на край света", как многие тогда думали, Александр Баранов почувствовал себя как бы на вершине горы, с которой во все стороны видно: выбирай, матушка Русь, любой радужный берег для приложения сил и трудов своих. Особенно заманчивы были бесчисленные и малоизвестные острова великого Малайского архипелага. Жемчужные отмели, сандаловые и коричные леса, перцовые заросли и плантации сахарного тростника этих островов в течение веков обогащали Португалию, а позже вытеснивших ее от гуда голландцев. Голландцы ревниво оберегали источник своих богатств и никого не допускали в страну. Малайские и голландские пираты стерегли все выходы островного лабиринта Больших и Малых Зондов. За роскошным Борнео, Целебесом, Молукками лежит - Баранов знал это - необъятная Полинезия, где в просторах океана без счету рассыпаны, как звезды на небе, райские безыменные и никому не принадлежащие острова. Благоухание аравийского кофе, смешанное с острым и пряным запахом рома, наполняло каюту. Закатное солнце, с трудом пробиваясь через ее узкие оконца, причудливо освещало собранные Мором диковинки заморских стран - оружие, посуду, ткани. В дверях, подпирая тюрбаном низкий потолок, застыла высокая фигура Чандры. - ..."Феникс" стоял на якоре в Бомбее. Огромный город гудел, как улей раздраженных пчел, - рассказывал О'Мор Баранову последнее приключение на службе Ост-Индской компании. - В княжестве Биджапур, из сказочных храмов Джамханди близ Голконды, земли которой засеяны алмазами, была похищена величайшая святыня древнего Декана - статуя Шакиа-Муни* со светящимися во тьме глазами. Брахманская стража, чудовищные змеи боа и прирученные гепарды, охраняющие храмы Джамханди, не устрашили похитителей. Статуя исчезла... "Сквайр О'Мор, - сказал мне генерал-губернатор Индии сэр Уоррен Гастингс, когда я, спустя месяц после этой нашумевшей истории, был вызван в его дворец в Бомбее, - на вас пал мой выбор. Вы доставите тидорскому султану Майсору на остров Серанг, главнейший из Островов Пряностей, мы называем их Молукками, мое письмо и с ним тысячу кувшинов священной воды Ганга и... - сэр Гастингс мельком взглянул на меня, - статую Шакиа-Муни из храма Джамханди. Мне, полагаю, не нужно говорить о доверии, которое вам оказывают компания и я! Этот забавный идол должен открыть Британии доступ к захваченной голландцами сокровищнице пряностей... Несправедливость должна быть исправлена! Весь груз гвоздики, корицы, перцу, все, чем отдарит вас султан Майсор, с чем вы пойдете в обратный рейс, предоставляю в вознаграждение ваших трудов и смелости. Будьте осторожны, моря голландской Индии кишат акулами и пиратами! Подарок компании султану - воду и идола - примите в Калькутте, там вас ждут"... (* Индийское наименование Будды.) Все проходило как в сказке, господин губернатор, но, клянусь спасением души, здесь нет ни одного слова вымысла! - воскликнул Мор. - На набережной Калькутты, куда я прибыл две недели спустя, ко мне подошел древний, ровесник праотцу нашему Мафусаилу, брахман... И той же ночью в трюм "Феникса" были погружены огромный ящик сандалового дерева с идолом и тысяча кувшинов с водой Ганга, наполненных у стен Бенареса, за тысячу миль от дельты священной реки... - Всей Англии и несметного войска гастингсов не стало бы на то, чтобы вывезти Иверскую чудотворную из Москвы! - думая о чем-то своем, вслух проронил Баранов, но Мор не понял правителя и продолжал без смущения говорить об английском умении использовать в своих интересах самые невероятные в мире вещи и обстоятельства. - Из бомбейского арсенала компании, - припоминал Мор сопутствующие обстоятельства своего приключения, - я получил восемь тяжелых бомбических пушек, с полумили пробивавших борт любого корабля, и доплыл до острова Серанг... В пути я не искал боя, но пришлось потопить полтора десятка раскрашенных джонок малайских пиратов и два брига, капитанами которых, я готов поклясться в том, были краснорожие голландцы с бородами, растущими от шеи. Моя цель - двор султана тидорского Майсора - не была достигнута. Султан Майсор находился внутри острова в походе против диких альфуров - охотников за черепами и похитителей людей... Даже тигр уступает в кровожадности туземцам! За черепами они охотятся со страшным оружием - беззвучным духовым ружьем сумпитана: из непроходимой тропической чащи вылетает крохотная стрела - и готово! Кровь ящерицы ядозуба, которой стрелы смочены, убивает человека. Помощниками альфуров в охоте и похищении людей служат молуккские доги... На Молукках этих собак, завезенных китайскими купцами из Тибета, - из их породы ваш Саргач! - любезно поклонился Мор Баранову, - на Молукках для воспитания в собаках злобы, говорили мне, их часто кормят человеческим мясом... Вообще страшнее альфуров в тех местах только "лесной человек", скрывающийся в сумраке тропических джунглей, его называют там орангутанг. От человека он отличим только густой рыжей шерстью. Он и даяки ненавидят друг друга. У даяков с ним особые счеты: всему на свете орангутанг предпочитает даякских женщин, которых он похищает и уносит в лес, где, натешившись и растерзав, сбрасывает с вершины деревьев. Подстерегши во мраке леса своего бесшерстного соотечественника, орангутанг ломает ему позвоночник. - Зверь есть зверь. Звериный норов и повадки, нет слов, полезно знать, только меня люди интересуют - о людях тех краев расскажите, господин арматор! - перебил его Баранов. - Людей там нет! Людей я там не встречал, только звери в человеческом образе; желтые лицом - слабые, белые - сильнее и злее... - пренебрежительно отозвался Мор и тут же привел пример для сравнения. - Бесшерстные орангутанги, даяки, поймав лесного человека, бросают, связав его, живым в муравьиные кучи. Очищенные муравьями от мяса скелеты развешивают на деревьях мускатного ореха вблизи своих свайных хижин, а голландцы - они страшнее орангутангов и даяков! - вырезают целые деревни, уличенные в продаже этого муската кому-либо, кроме Нидерландской компании. Отправив торжественное богослужение, они вырезают всех и бросают живыми в огонь горящих хижин малых детей! Так вот и живут среди райской природы желтокожие рабы Нидерландской короны и тидорского султана Майсора. - Как же вы с Майсором свиделись, господин арматор, и чем вас султан за идола и тысячу кувшинов воды гангесовой наградил? - спросил Баранов замолчавшего в раздумье О'Мора. - Наградить должен был, по письму сэра Гастингса, смертью в тигровом рву своего зверинца, в который, оступившись, падали все слишком много знавшие о делах султана люди... Набрякшие веки Баранова поднялись, и Мор увидел испытующие барановские глаза. Арматор почувствовал желание поделиться до конца своей тайной, омрачившей его жизнь с того времени. - Да, - продолжал с вызовом Мор, пытаясь рассказать необъяснимые обстоятельства своей жизни, - никто не посмеет сказать мне, что я поступил нехорошо, но я вскрыл письмо сэра Гастингса. Я хотел и думал найти в нем разгадку появления статуи Шакиа-Муни на борту "Феникса". Письмо было написано на языке урду,* и Чандра спас мне жизнь, прочитав его. Бросая якорь перед городом Пинайя на острове Серанг, я уже знал, что во дворце тидорского султана меня ждет смерть. "Люди болтливы, - писал сэр Гастингс своему "солнечному брату, союзнику и другу" султану Майсору, - я не дорожу жизнью человека, который доставит тебе статую Шакиа-Муни из храмов Джам-ханди, дарующую обладателю ее власть и силу над народами, исповедующими буддизм, и я не хотел бы, чтобы он вернулся в страну, потерявшую светящиеся глаза Великого..." Я понимал, что мне готовило письмо сэра Гастингса! С помощью сандарака и нежной гумми Чандра стер преступные слова правителя Индии и начертал на языке урду похвалу мне, мир и награду... (* Один из важнейших языков Индии, образовавшийся из скрещения местных диалектов с персидским.) Сэр Гастингс - я следил за ним, когда, вернувшись живым с Молукк, делал доклад о выполненном поручении, - с острым интересом искал на моем лице ответа на один занимавший его вопрос и на прощание сказал только: "До свидания"... Но я не хочу свидания с ним и ни с одним из его преемников! - с силой и волнением воскликнул Мор. - Я вернусь к вам и останусь служить у вас... Чандра - он просится к вам - будет залогом моего возвращения! Баранов встал, молча и крепко пожал руку арматора и, обращаясь к Ларкину, недоуменно смотревшему на обоих, сказал внушительно: - Забудь то, что слышал сейчас, и никогда, даже спьяна, не вспоминай, если жить хочешь. - Капитан, в море на зюйд-вест показалось двухмачтовое судно! - перебил Мора вошедший в каюту боцман. - Какие будут приказания? - "Симеон"! - обрадовано вскричал Баранов: - Мой корабль, что на Нутку ходил, - пояснил правитель Мору. - Мы до Калифорнии добираемся! - И, забыв про недопитое кофе, быстро поднялся на палубу. Вглядевшись через подзорную трубу в морскую даль, Баранов признал "Симеона" и решил выйти навстречу в байдаре, чтобы поскорей принять отчет о плавании, узнать новости разведки и заодно предупредить Измайлова о присутствии иностранца... "Нутка - земля российского владения!" Через некоторое время Мор с растущим в душе уважением перед энергией и бесстрашием этого пожилого уже человека следил за байдарой Баранова, чуть видной на скатах вздымавшихся на горизонте тяжелых росплесков океана. Перед закатом солнца Мор увидел, как небольшой и, видимо, сильно потрепанный русский корабль, уверенно лавируя среди небольших островков и камней, запрудивших залив с юга, подошел чуть ли не к самому берегу и отдал якоря. От корабля отделилась байдара и черной стрелой помчалась к берегу. О'Мор понял, что правитель благополучно вернулся в свой лагерь. Ирландец презрительно улыбнулся, припоминая, как уверяли его английские хозяева в Калькутте и голландцы на Яве, что русские, не приспособленные к мореходству, сидят, закупорившись, на Кадьяке. 2 Баранов вернулся в лагерь в дурном настроении. Вояж Измайлова не дал ничего нового. Напрасно была отложена отправка промыслов в Охотск и доставка оттуда продовольствия, боеприпасов и меновых товаров, в которых так нуждались первые колонисты Аляски. Герасим Измайлов прошел почти до острова Нутка, но что пользы? Берегов и гаваней подходящих на карту не заснял, определений не сделал, аманатов от жителей тамошних не получил, дружбы и торговли не завел. "Пил без просыпу! - сделал вывод Баранов сразу же после беглого шутливого разговора с людьми на судне. - Пил, потому и весь вояж без пользы. А против шерсти погладить не смей, не то и такого потеряешь... Однако для примера устыдить придется!" Он невесело раздумывал над захваченным с собой на просмотр судовым журналом "Симеона", читая фантастические записи Измайлова. "...а живут на том Шиг-острове люди с волчьей и птичьей головой, и зубы им щеки прободали", - записывал Измайлов, заметив издали у появившихся на берегу колошей-кухонтан острова Ситхи боевые маски племени Волка и Орлицы морской и проткнутые в щеки и губы костяные палочки и "калужки". "...в горле рек здешних рыбы красной толико собирается, что "Симеон" дважды, на косяк рыбной наплывши, как на мель садился, а по берегу медведей множество ходит, рыбу берут". "...под Нуткой на зеленой лайде видели бобров морских без числа, а взять не могли - американцы лучные на байдарах во множестве вокруг ходили и копьями на нас грозились". "...иуня первого дня на возвратном пути повыше Шиг-острова, в проливе Ледяном к острову Хуцну, попал "Симеон" в великое моретрясение. Поднялась со дна морского зыбь неукладная, окиян от берегов уходить начал. Конец, думали, пришел. Вынесли иконы на палубу и акафисты петь зачали. Обошлось. "Симеона" отливной волной с якоря сорвало, из ступы водяной вынесло в открытое море. Тем и спасены были". Баранов с досадой закрыл журнал и вышел проверить караулы. Дом правителя находился как бы в центре временной крепостцы лагеря. На углах его стояли четыре сруба поменьше. В угловых избах вместо окон были прорезаны узкие отверстия наружу, чтобы стрелять из флинт, и одно в середине пошире для двухфунтового единорога. В проходах между избами стояли рогатки с частоколом, наклонно уложенным на них вровень с человеческим ростом. Из таких временных лагерей на месте промыслов на побережье возникали впоследствии постоянные укрепленные селения: крепость Александровская в устье реки Нучагак, Георгиевская и Николаевская на берегу Кенайского полуострова, Воскресенская при входе в Чугацкий залив, Константина и Елены на острове Хтагил в заливе Нучек, селенье в Якутате у мыса Яктага, селенье у горы Доброй Погоды, "столица" русской Америки - Ново-Архангельск на острове Ситха и, наконец, селенье и форт Росс на реке Славянке в заливе Сан-Франциско. На больших реках внутри страны - на Квихпахе,* Кускоквиме, Танана, Атна** - появились русские одиночки. Они годами жили и вели торговлю как представители компании. На месте этих одиноких, далеких от поселений хижин в наше время возникли города Нулато и др., с электрическим освещением и комфортабельными барами, где строганину юколы, вяленой рыбы, основную пищу первых и давних русских засельщиков, подают только к пиву в виде специфической туземной закуски... (* Юкон. ** Купер-ривер (Медная)). Правителю Баранову будущее края представлялось только в двух многозначащих словах: "Российская Америка", и этому будущему, веря в признание потомства, он беззаветно отдавал все свои силы. Ночь была полна таинственной и невидимой человеческому глазу жизни. В лесу, окаймлявшем берег и разбитый на нем лагерь, несколько раз встрепенулись вороньи стаи, как будто чем-то встревоженные. Американский певчий ворон "какатотль" с незапамятных времен привык к тому, что всякое скопление людей дает отбросы. Какатотль нес обязанности санитара не только в поселках, но и при промысловых партиях, располагаясь ночевать в ближайшем соседстве, на деревьях и скалах. "Умная птица ворон, - подумал Баранов, услышав воронье карканье. - Навыкла от человека жить и его, мертвого, склюет и схоронит... Чего бы это они встревожились? Не иначе, рысь подбиралась..." Мысли об опасности, подстерегающей человека в этих краях на каждом шагу, в этот раз не тревожили правителя. Самый опасный враг, зубастый капер Кокс, размышлял Александр Андреевич, "скончался во благовременье". Корабли в море, селения и промышленные на побережье в безопасности, и моего дома в Павловской гавани никто не потревожит, и Анка... Поймав себя опять на мысли об Анке, правитель невольно проронил в тишине: - Все туда же... седина в бороду, бес в ребро! - оглядел чуть видную в темноте фигуру караульного у середины рогатки и пошел к себе, в большую барабору. Нащупав "постель" - брошенные в углу шкуры, правитель скинул на них плащ и начал снимать сюртук. Под сюртуком, всегда застегнутым поверх пуховой рубашки, правитель носил легкую булатной стали кольчужку златоустовской работы. В прошедшем году при выборе места под Воскресенскую крепость Баранов с небольшим отрядом напоролся в лесу на индейскую засаду. Индейцы, сидевшие в засаде, видали своими глазами, что стрела, ударившая в сердце правителя, упала к его ногам, а он, оправившись от толчка, поднял ее, сломал о колено, и, пораженные суеверным страхом, индейцы бежали. Златоустовские кольчужных дел мастера, отец и сын Елфимовы, помогли великому русскому тойону стать неуязвимым. Александр Андреевич хотел было на ночной отдых снять кольчугу, но раздумал и опустился на постель. Засыпая, вспоминал рассказы Мора о далекой Индии, о белых в золотых попонах слонах на улицах Бенареса, о таинственных магах, мановением руки подымающих в воздух прекрасных спящих девушек... Сон оборвался на стремительном падении в неожиданно раскрывшуюся ревущую и клокочущую бездну... Леденящий душу вой неведомых зверей, дикие крики алеутов, неистовая ругань, выстрелы, беготня сотен человеческих ног, вспышки огня, просвечивающие через затянутые пузырем окна, прервали радужные сны Баранова. Правитель вскочил и прежде всего изо всех сил ущипнул себя за руку: не спит ли он и в сонном кошмаре переживает адский конец прекрасных видений? Не по мертвому ли Коксу справляет дьявольские поминки нечистая сила? Но через мгновение, стряхнув остатки сна, Александр Андреевич увидел, как пламя, охватившее ближайший к лесу сруб, осветило мрак в избе и отчаянное положение людей лагеря, захваченных врасплох нападением врага. В двери яростно колотили прикладами и кулаками растерявшиеся люди. Баранов, ощупав на себе кольчужку, накинул на нее через голову меховую рубашку, напялил покрепче картуз... "Не в белье же дуром показываться", - подумал правитель и, отвалив деревянный засов дверей, появился перед людьми, как всегда спокойный и уверенный. - Не глухой и не слепой, все вижу и слышу... Чего оголомшели? Не знаете, что американцы криком воюют? - сказал он, зорко вглядываясь и ища в толпе нужных людей. Территория острожка была запружена сбежавшимися из шалашей алеутами, "которые, - как позже писал об этом событии Баранов Шелихову, - теснясь в нашем стане, отнимали действие рук". Из загоревшегося сруба выкатилась в дымившихся парках кучка русских добытчиков, вынося на руках короткорылый единорог на деревянном лафете, бомбические ядра для стрельбы на картечь и мешки с пороховыми картузами. - Острогин! Федя! Станови единорог в воротах! - закричал одному из добытчиков Баранов и впереди толпы одушевленных "его появлением людей бросился сам к воротам, самому слабому месту лагеря, перед которыми собралась, беснуясь и кривляясь в невиданном доселе одеянии, огромная толпа нападавших. На колошах были надеты один на другой три-четыре куяка, панциря из плетеной древесины, и поверх их толщиной в палец пестро раскрашенные плащи из лосиной кожи. Головы колошских воинов защищали огромные шишаки с изображениями на них морд, пастей и голов чудовищных животных суши и моря. В таком боевом убранстве, с лицами, изуродованными черно-белой татуировкой, оглушая противника неслыханным ревом, нападавшие и самому Баранову показались исчадиями ада в человеческом образе. - Страшней самых адских чертей кажутся, и пуля их не берет, - оглядываясь на правителя, сказал удалец Острогин. - Это в темноте, Федя! Мы их сейчас так осветим, что небо с овчинку покажется, - ответил Александр Андреевич, в минуты самой грозной опасности прибегавший обычно к шуткам. Ружейный огонь русских и стрелы алеутов и индейцев из русского стана причиняли колошам малый урон: пули безнарезных флинт не пробивали брони из лосиных плащей и четырехслойных куяков. Нападающие это заметили и, раскачивая в руках длинное бревно, начали этим тараном бить в ворота. Когда ворота затрещали под ударами бревна, колоши с диким воем бросились на приступ. - А нут-ка, гафуница* картечная, угости американских ироев боем антиллерии российской... Ахметулин, пали! - скомандовал правитель кряжистому белозубому татарину-пушкарю, сидевшему на корточках с тлеющим трутом в руке у пороховой полки коморы единорога. (* Гаубица типа единорога, усовершенствованная по идее Ломоносова П. И. Шуваловым в середине XVIII века.) Картечный выстрел прямой наводкой произвел ошеломляющее действие на якутатцев, большинство которых впервые встретилось с огнем и грохотом пушки. Поражало колошей и то, что великий русский тойон, как называли индейцы Баранова, все время оставался невредимым. Стрелы с наконечниками из обсидиана и зубов акулы застревали в его меховой рубашке и не причиняли ему вреда. Разгневанный, он изрыгает теперь гром, огонь и смерть. Индейцы отхлынули... Используя короткую передышку, Александр Андреевич собственноручно загнал картечную бомбу в ствол заряжающейся с казны пушчонки. "Неужто на "Симеоне" не слышат выстрелов, не видят огня, не понимают, в какой опасности находится береговая партия, или... Измайлов скотски пьян, пропил наши души, а люди без старого козла, как овцы, топчутся, не знают, что делать надо? - с горечью думал правитель, понимая, что стану не удержаться, если колоши преодолеют страх перед картечью. - И англицы на "Фениксе" хороши! Боятся на берег ночью съехать, помощь подать. Мор батарейками* хвастал, батарейку шлюпкой на берег перевалить можно... Да на что зайцу порох!" (* Небольшие старинные пушки с несколькими стволами.) На этот раз, к счастью, Баранов оказался не прав. Едва правитель с приближением темноты съехал с галиота, Измайлов решил "помягчить" неприятный разговор о безрезультатном и, как сам он прекрасно понимал, убыточном вояже к Нутке. Уходя в капитанскую каюту с освежающей голову бутылкой рому для составления якобы письменного "лепорта", старый штурман приказал своему помощнику Карнаухову разбудить его после полуночи и зорко глядеть, чтобы вахтенные не спали, - "Симеон", по распоряжению Баранова, стал на якорь менее чем в полуверсте от берега. Разорвавший ночную тишину рев и вой нападающих, крики алеутов на берегу, загремевшие выстрелы, пламя подожженного сруба мгновенно подняли на ноги людей "Симеона". Появившийся среди них Измайлов не долго раздумывал. - Шлюпки и байдары на воду! На шлюпки спустить фальконет и каронаду.* На корабле остается Карнаухов с десятью людьми... Отбери себе людей, Карнаухов! Остальные за мной! Пароль "Кадьяк", отзыв "Кенай"... Кто подойдет к "Симеону" без пароля и отзыва не знает - бить по тому из пушек! (* Небольшая и легкая короткоствольная пушка малого калибра.) Измайлов был уверен, что нападает новоиспеченный друг правителя с фрегата, стоящего на рейде. Рев и вой индейцев вокруг стана он приписывал "измене". Кто, как и почему затеял черное дело, Измайлов объяснить себе не мог, да и некогда раздумывать, надо выручать своих, поскорей стать плечом к плечу... Умен да хитер Александр Андреевич, а с англицами дал маху, как-то господь поможет разделаться... - Наддай! - крикнул гребцам старый штурман, озабоченный единственной мыслью: не опоздать бы с помощью. Оставив при шлюпках и байдарах несколько часовых с фальконетом, Измайлов с остальными и маленькой каронадой, которую несли на руках, стал пробираться берегом к лагерю. Незаметно подобравшись к нападавшим в тыл и чуть сбоку, Измайлов в разбитых воротах разглядел единорог и около него Баранова с десятком людей, готовых врукопашную отражать остервенелого врага. В глубине лагеря ничего нельзя было разобрать. Алеуты лежали, уткнувшись лицом в землю, испуская по временам жалобные крики. Среди них носился яростный Пуртов, стараясь пинками поднять лежащих. За вторым картечным выстрелом лагерной гафуницы, направленным в устремившуюся в ворота многосотенную толпу нападающих, - выстрелом, который и сам правитель считал последним, в тылу колошей рявкнула каронада и раздался залп штуцеров и нарезных флинт хорошо экипированных людей с "Симеона". Часть индейцев с криком ярости обернулась в сторону измайловской каронады, но тут неожиданно для всех участников ночного боя - индейцы были уверены, что ночью никто с кораблей не решится съехать на берег, - грянул ружейный залп с третьей стороны и небольшие, часто сыпавшиеся чугунные ядра с визгом врезались в кучно нападавших колошей. - Hourra! Death ztoz copper-coloured! Forward!* - На просеку выскочили человек пятнадцать матросов с "Феникса", впереди которых в неизменном белом тюрбане бежал бенгалезец Риг-Чандра, с трудом сдерживая на длинной веревке бешено рвавшегося огромного черного пса. Саргач вместе со всеми спешил на выручку будущего хозяина. (* Ур-ра! Смерть медно-красным! Вперед! (англ.).) "Подмога!" - догадался Александр Андреевич, заметив, как дрогнули колошские воины, потерявшие было страх перед лагерными пушками, около которых оставалось не больше двух десятков русских и индейцев-чугачей. Баранов был уже готов к бесславному концу от руки диких, сумевших перехитрить его, старого и бывалого землепроходца. "Людей жалко, а мне поделом!" - твердил он, сжимая в руке топор, - и вдруг поддержка. - Измайловцы с "Симеона" и англицы с "Феникса" на выручку идут! - закричал правитель, веря и не веря тому, что видел и слышал. - Поддержись, люди! Ахметулин, пали! - И, размахивая топором, выскочил за ворота. Огибая палисад, колошские воины бежали под прикрытие леса. Нападение не удалось: индейцы, следуя своей тактике, исчезали так же быстро, как быстро и неожиданно появились. В последнюю минуту рослый якутатец, волочивший за собой обеспамятевшую каюрку-алеутку, решил довольствоваться меньшим трофеем. Перегнув через колено голову женщины, он полоснул ее ножом по горлу и сделал надрез по лбу, собираясь снять с головы черную гриву волос с кожей, но топор Острогина, брошенный с двадцати шагов, рассек его затылок. - Не балуй с девками! - рявкнул подскочивший Острогин, поднимая топор и вытирая его плащом зарубленного индейца. Не веря еще в окончательное поражение колошей, Баранов запретил преследовать бегущих. Он знал, что каждого, вступившего в ночной лес, ждет верная смерть. Чтобы не дать растерявшемуся врагу опомниться и разглядеть ничтожные, несмотря на подкрепление, силы защитников лагеря, правитель решил еще и припугнуть их артиллерией... - Пуртов! - окликнул он своего помощника, не допустившего с двумя пушкарями и десятком индейцев-чугачей прорыва палисада со стороны леса. - Сволокни, сынок, все пушки противу леса и попужай американцев по кустикам. Только так оборачивайся, чтоб, как последняя стрельнет, первая была заряжена... Герасим Тихоныч, - обратился он к Измайлову, - дай на охрану антиллерии десять человечков! 3 Обходя с людьми место побоища, правитель убеждался, что потери не так уж велики, как ему казалось, когда он сам готовился к смерти. Алеуты, лежавшие повсюду как заправские мертвецы, услышав голос Баранова, вставали один за другим и, виновато отряхиваясь и почесываясь, принимались болтать о своих подвигах в бою... - Помалкивай, однако... тоже нашелся воин! Обсуши гузно! - сурово обрывал правитель особенно разговорчивых. - А где Лаврентий? Кто видал Лаврентия? - спрашивал он, разыскивая глазами Лур-кай-ю, промелькнувшего перед ним и исчезнувшего в начале боя. Алеуты переглянулись, некоторые неопределенно помотали головами в сторону правителевой бараборы. Подметив их взгляды, Баранов глазами показал Острогину на свою избу: поищи, мол. Острогин долго возился у запертой изнутри двери, наконец выдавил пузырь в окне и через него прыгнул в избу. Через несколько минут из избы донесся тонкий поросячий визг, и вскоре на крыльце показался Острогин, тащивший за ухо упиравшегося Лур-кай-ю. - В печь забился, едва выволок! - сказал Острогин, ставя измазанного сажей Лур-кай-ю перед правителем. - Ты чего делал там? - грозно спросил Александр Андреевич кадьяцкого тойона. По суровым законам добытчицкой жизни алеутский вождь не мог избегнуть смерти за трусость, но Большое Брюхо был незаменим опытом и удачей в промыслах и влиянием среди сородичей. - Избу зажечь не позволял... добро твое стерег... никого не пускал, - смущенно лепетал Лур-кай-ю, не поднимая глаз от земли. В этот момент из-под кучи сваленных в стороне бревен выползла уналашская каюрка Марьица и подошла к правителю, шатаясь и протягивая что-то пищавшее и мяукавшее в ее руках, завернутое в полу кухлянки. Правитель, видавший на своем веку всякие виды, бессчетное число раз бестрепетно гляде