она разгорится снова. Потому нам и интересно было бы знать, куда ударит Кара-Мустафа и какими силами... После этого вы пойдете на Ирпень, разведаете, что делается на Полесье... - Слишком трудное задание, - задумчиво произнес Палий. - Не представляю, как мы сможем выполнить его. - Об этом позаботится Арсен, - улыбнулся доброй улыбкой Серко. - Ему не привыкать... - Все, что смогу, сделаю, батько, - твердо сказал Арсен. - Бывало и тяжелее... - Я полагаюсь на твою сообразительность и твое счастье, голубчик, - тихо проговорил кошевой. И тут же добавил: - На этом и порешим... А теперь идите - готовьтесь в дорогу, а то ведь с рассветом выступать! В ОСИНОМ ГНЕЗДЕ 1 На седьмой день тяжелой дороги, перед полуднем, обоз изгнанников с Левобережья прибыл под присмотром конного отряда в Корсунь. Лица пощипывал легкий морозец. В ярко-голубом небе ослепительно сияло солнце. Но несмотря на прекрасную погоду в городе было безлюдно, как и повсюду на Правобережье, где довелось проезжать переселенцам. Многие части города выгорели во время вражеских набегов, а там, где жилье уцелело от пожаров, все дышало запустением. Заборы скособочились, хлева и риги зияли ребрами стропил и слег, когда-то белые стены хат теперь облупились, окна чернели страшными дырами, а дворы были завалены сугробами снега... И только кое-где виднелись следы людей. В двух или трех хатах скрипнули двери - выглянули старенькие бабуси в каких-то дерюгах, но, завидев вооруженных всадников и обоз измученных пленников, торопливо спрятались в сенях. Лишь замок на каменистом острове посреди реки проявлял зримые признаки жизни. Даже издалека было видно, как там весело поднимаются вверх сизоватые дымки, как бродят темные фигуры. Слышался перезвон молотов в кузнице. Оставив обоз на широкой заснеженной площади над Росью, Свирид Многогрешный поскакал к перекидному мосту. Переселенцы сбились в группки и вполголоса переговаривались меж собой, настороженно поглядывая на охрану. - Корсунщина - неплохой край, - знаешь-понимаешь, - рассуждал вслух исхудавший, почерневший, но, как всегда, разговорчивый Иваник. - Ничем не хуже Посулья. А может, еще и получше... Но жить тута, под турками, будет не сладко. Ой, нет, совсем не сладко!.. Мне бы только до весны дотянуть - и задам стрекача за Днепр! - Поймают - голову открутят! - кивнул кто-то на ордынцев. - Они и так не помилуют. У саней деда Оноприя было тихо. Ненко, Младен и Якуб молча разглядывали чужой город, а женщины, примостившись среди узлов и мешков, с грустью смотрели на шумные пороги, где даже в лютые морозы бурлила стремительная вода, пробиваясь между глыбами камней и льда. Вдруг все заволновались. Из замка выехало несколько всадников. Впереди на вороном коне гарцевал красивый, богато одетый мужчина средних лет. Позади него ехал полковник Яненченко. А еще дальше - свита, состоящая преимущественно из татар. - Юрась Хмельницкий! Юрась Хмельницкий! - прошелестело вдоль обоза. Все сразу прекратили разговоры и впились взглядами в человека, имя которого последние два года наводило ужас на всю Украину. Так вот какой он!.. Младшему сыну прославленного гетмана Богдана Хмельницкого Юрию - в семье и в народе его называли Юрасем - было шесть-семь лет, когда его отец в 1648 году поднял всенародное восстание против польско-шляхетского господства на Украине. Рано потеряв мать, Юрась рос болезненным и молчаливым мальчиком. Отца своего, обремененного государственными заботами и бесконечными войнами и походами, видел изредка. А потом, когда был отдан в обучение в Киевскую коллегию, долгие годы и вовсе не встречался с ним. В отличие от старшего брата, Тимоша, энергичного, умного и храброго, но рано погибшего юноши, который в семнадцать лет возглавлял Чигиринскую казачью сотню, а затем водил в бои целое войско, Юрася, всегда тихого, вялого, бездеятельного, больше привлекала келья схимника и ряса монаха, чем гетманская булава, оказавшаяся после смерти брата и отца в его слабых руках. После поражений, которые потерпели русско-украинские войска в войне с Польшей сначала под Любаром и Чудновом, а позднее - под Слободищем, Юрась подписал с Польшей позорный и тяжкий для Украины и для себя Слободищенский трактат 1660 года. Вопреки воле народа, он разорвал Переяславский договор с Россией и вновь отдал Украину на поругание польской шляхте. Волна народных восстаний против польско-шляхетских захватчиков принудила Юрия Хмельницкого в начале 1663 года отречься от гетманства и под именем Гедеона постричься в монахи. Но этот его шаг не мог помочь Украине: долгие десятилетия она оставалась разделенной на две части - Левобережную и Правобережную, что в корне подкосило силы народа, бросило его в пучину братоубийственных войн и восстаний, не утихавших на протяжении всего следующего столетия. Завистливые, хищные соседи с юга и запада, пользуясь разъединенностью Украины, то и дело нападали на нее, стараясь отхватить себе как можно больший кусок. Только Россия ограждала ее от окончательного разорения. Жизнь самого Юрася после отречения складывалась трагично. Через год он был обвинен в измене правобережным гетманом-самозванцем Павлом Тетерей, арестован и передан польским властям. Почти три года провел он в мрачных, сырых казематах Мариенборгской крепости на севере Польши. Освобожденный из заточения, чернец Гедеон, как Юрась называл себя теперь, полностью отрекся от мирской жизни и поселился в Уманском монастыре. Хотя было ему в то время лет двадцать пять, он выглядел значительно старше своего возраста, уставшим, надломленным душевно. На бледном лице застыла печать скорби и боли, а черные погасшие глаза давно утратили способность улыбаться. Десять тяжелых и бурных лет, что прошли после смерти Богдана Хмельницкого, изнурили, вымотали его слабое тело и больную душу. Казалось, что в монастырских стенах Юрась наконец-то нашел себе тихую, спокойную обитель, где он мог прожить безбедно до конца дней своих, укрыться от яростных бурь, то и дело сотрясавших украинскую землю. Но увы! Даже молитвы и монастырские стены не спасали монахов от басурманского аркана. Юрася вместе со всей братией схватили людоловы и потащили в Крым, а хан, узнав, что молодой хмурый чернец - сын покойного гетмана Ихмельниски, как называли Богдана Хмельницкого ордынцы, и сам бывший гетман Украины, отправил его в Турцию в подарок султану. Там некоторое время он сидел в одиночке Семибашенного замка - тюрьмы для политических преступников и соперников султана, потом, когда правительство Османской империи, пользуясь услугами Дорошенко, стало настырнее направлять свою экспансию на север, на Украину, Юрась был назначен архимандритом в один из православных монастырей турецкой столицы. Немощный и безвольный, он очень скоро согласился помогать туркам в их захватнических походах. И когда правобережный гетман Петро Дорошенко, от которого отшатнулся народ из-за его пагубной политики дружбы с султаном, вынужден был сложить оружие и сдаться левобережному гетману Ивану Самойловичу и царскому воеводе Григорию Ромодановскому, султан неожиданно вытащил Юрася из стамбульского монастыря на свет божий и провозгласил "князем Малороссийской Украины". С таким пышным, но маловразумительным титулом, полученным от извечного злейшего врага украинского народа, объявился Юрась во главе восьмидесяти пяти земляков-предателей из бывших невольников летом 1677 года под Чигирином. Его подкрепляло стотысячное турецкое войско великого визиря Ибрагима Шайтан-паши. Однако напрасными оказались надежды султана и самого Юрася на то, что народ, верный славному имени Богдана Хмельницкого пойдет за его сыном. На Украине Юрасево "войско" увеличилось - смешно сказать - всего на полтора десятка человек и состояло из сотни сорвиголов, которым не доверял даже сам "князь". Через месяц Ибрагим Шайтан-паша, потерпев поражение, позорно бежал из-под Чигирина, оставив после себя разоренные, сожженные села и города Правобережья и трупы тысяч людей. На следующий год Магомет IV послал двухсоттысячное войско для завоевания Украины. Великий визирь Мустафа поклялся бородой пророка, что овладеет Чигирином и всей Украиной. В его обозе снова плелся проклятый народом Юрась... Кара-Мустафа Чигирин взял, но закрепиться в нем, а тем более завоевать всю Украину не смог. Разбитые под Бужином турецкие войска покатились назад, безжалостно уничтожая все на своем пути. Правобережье почти совсем опустело. Сотни тысяч людей бежали на левый берег, а тех, кто не успел спрятаться или убежать, ордынцы и янычары уничтожили или угнали в неволю. Некогда многолюдный край - от Чигирина на востоке до Каменца и Житомира на западе - вследствие гетманских распрей, польско-шляхетских набегов и особенно турецко-татарского нашествия пришел в упадок, обезлюдел. В селах, где прежде было сто - двести дворов, уцелело по две-три хаты, в которых нашли приют старики и малолетние, каким-то чудом спасшиеся от вражеских сабель и арканов. От Чигирина, Канева, Умани, Фастова и многих других городов сохранились лишь названия. Все, кто остался в живых, разбежались по лесам, пещерам, питаясь дичью, желудями и грибами... Народ не без основания считал виновником разорения родного края Юрася Хмельницкого, который не только не препятствовал чужеземцам грабить Украину, но нередко и сам приказывал уничтожать села и города, не признающие его власти. Имя Юрася стало ненавистным на обоих берегах Днепра. И не удивительно, что все переселенцы - от старого до малого - хмуро воззрились на этого человека. Остановив коня перед притихшим обозом, Юрась молча рассматривал людей. А они тем временем пристально разглядывали его. Невысокого роста, тщедушный, узкий в плечах, чисто выбритый, он прямо, как-то одеревенело сидел в седле, и на его бледном, невыразительном, хотя и достаточно красивом лице не отразилось ни малейшего чувства. Только раз, когда на руках у молодой матери заплакало испуганное дитя, он вдруг едва улыбнулся. Но улыбка не скрасила его лица, потому что глаза оставались мрачно-холодными, непроницаемыми, словно стеклянными. Да и появилась она на какое-то мгновение и сразу, без всякого перехода, исчезла. Одет он был весьма изысканно: темно-синего сукна бекеша, подбитая лисьим мехом, бобровая шапка-гетманка с самоцветом и двумя павлиньими перьями надо лбом, на боку - дорогая сабля, за поясом - булава, изготовленная перед первым чигиринским походом чеканщиками Стамбула, на ногах - красные сапоги. Оглядев молчаливых переселенцев, их убогий скарб на санях, жалкую отару овечек и вереницу исхудавших за время перехода коровенок, он кивнул полковнику и, когда тот подъехал, что-то тихо сказал ему. - Люди, подойдите ближе! - поднялся на стременах Яненченко. - С вами хочет говорить ясновельможный гетман! Оставив детей на санях, мужчины и женщины столпились перед гетманом и его свитой. - Люди! - произнес Юрась. - Правобережная Украина - отныне ваш дом, ваш край! Отсюда большинство из вас вышли, сюда и вернулись. Селитесь в Корсуне, в ближайших селах, живите вольно, богато!.. Хватит вам гнуть спину перед богопротивным поповичем - Самойловичем, которого я, даст бог, одолею и, рано или поздно, притащу сюда на аркане на справедливый суд народа и суд божий!.. Властью, данной мне султаном турецким Магометом, я буду защищать вас от него, от его приспешников, от царских воевод и польских панов! У вас теперь один хозяин - я, гетман и князь Украины, вызволенной из ляшской неволи моим отцом Богданом Хмельницким! А кто из вас посмеет не подчиниться полковнику или отважится на отпор его людям, тот будет нещадно бит или казнен!.. Вам понятно? - Понятно, пан гетман, - вылез вперед неугомонный Иваник. - Вот только одну малость никак не докумекаю, знаешь-понимаешь... - Ну, что именно? - А ежли на нас нападут татары аль, примером, турки... Как тогда? Давать им отпор аль беспрепятственно позволить заарканить себя и покорно идти на галеры?.. А, примером, жинкам нашим да девчатам - в ихние гаремы?.. Юрась Хмельницкий уставился тусклыми глазами на Иваника, как на какое-то диво. Долго молчал. Потом громко воскликнул: - Дурак! Турки и татары - мои союзники! Они не трогают моих подданных. Они пришли на нашу землю не для того, чтобы порабощать, а для того, чтобы освобождать! - Нашу душу от тела, знаешь-понимаешь, - не удержавшись, буркнул Иваник и, увидав, как дернулась рука гетмана к сабле, проворно шмыгнул в толпу, где Зинка тут же наградила его сильнейшим тумаком в спину, чтобы не был таким умником. Вперед выехал полковник Яненченко. - Люди! Сейчас вас разведут по хатам, где вы сможете обогреться и пожить до того времени, когда окончательно выберете себе пристанище... Но перед этим я хочу отобрать несколько хлопцев и девчат для службы в замке... Вот ты!.. И ты!.. И ты!.. Он указывал пальцем прямо в настороженные глаза парубков и девушек, и те, побледнев, пятились, пытаясь спрятаться среди односельчан, но два дюжих казака, что сразу выскочили вперед, быстро хватали их за рукава и отводили в сторону. Перед Златкой и Стехой Яненченко на мгновение замялся. Их красотою он был поражен еще там, на хуторе, когда сцепился из-за них с мурзой Кучуком. Собственно, парубков и девчат он начал отбирать для того, чтобы эти красавицы не так выделялись в толпе, ибо прежде всего интересовали его они. Но он не хотел, чтобы гетман обратил на них внимание. Поэтому совсем небрежно, будто между прочим, ткнул в девчат сразу двумя пальцами - указательным и средним: - И вы! - Ой! - вскрикнула Стеха и схватила Златку за рукав. Златка испуганно молчала. Никто не заметил, как перекинулись быстрыми взглядами мурза Кучук с сыном Чорой. Полковничьи пахолки* подбежали к девушкам. ______________ * Пахолок (укр.) - слуга. Младен, Ненко и Якуб напряженно следили за тем, что происходит на площади. Когда на хутор напали татары и начали выгонять людей, они договорились друг с другом пока что не сознаваться, кто они такие, чтобы в подходящее время освободиться самим и освободить всех своих. Теперь же решили, что такой момент наступил. Ненко вдруг вышел из толпы и, обращаясь к Яненченко, быстро заговорил по-турецки: - Не трогай этих девушек, ага! Заклинаю тебя аллахом - не трогай! Одна из них - моя сестра, которую я нашел в этом чужом для меня краю, а другая... другая - моя полонянка, которую я намерен был забрать с собой... Ты меня понимаешь? Оставь их при мне, ага! Яненченко вытаращил глаза. Он достаточно хорошо знал турецкий язык и все понял. Одного не мог уразуметь - откуда тут взялся этот турок? Поняли, о чем говорил Ненко, и другие. Из-за спины Юрия Хмельницкого, который тоже бегло говорил по-турецки, выехал старшина гетманской охраны Азем-ага, мрачный человечище, с узкими хитрыми глазами и тяжелой нижней челюстью, сильно выдававшейся вперед. Остановившись перед Ненко, он пристально осмотрел его, а потом спросил: - Ты кто такой? - Сафар-бей, бюлюк-паша отдельной янычарской орты* в Сливене. ______________ * Орта (турецк.) - рота, отряд. - Как ты сюда попал, ага? Почему очутился среди этих чужих для тебя людей? - Нас здесь трое - янычарских старшин, - спокойно пояснил Ненко. Они заранее обдумали с отцом и Якубом, как им держаться, когда настанет время говорить о себе. И он указал на Младена и Якуба, которые поклонились гетману и Азем-аге. - Во время нападения на Сечь мы попали в плен к казакам... Мы приносим аллаху и вам искреннюю благодарность за то, что освободили нас, ага! - Ты сказал, что одна из этих девушек - твоя сестра... Это правда? - Да, ага. - Эта? - Азем-ага показал на Златку. - Да, ага, - подтвердил Ненко и обратился к сестре. - Адике, приветствуй наших освободителей! - Я приветствую вас, эфенди, - поклонилась Златка гетману. - Я рада встрече с вами, высокочтимый ага, - повернулась она к Азем-аге. - Пусть бережет вас аллах! - Гм, и вправду турчанка, - буркнул Азем-ага и кивнул на Стеху. - А та? - Это сестра казака, который взял нас в плен... Он относился к нам хорошо и даже помог разыскать Адике, захваченную запорожцами во время морского похода... Его нет здесь, и мы опекаем его родных... Поэтому просим оставить девушек с нами! Азем-ага наклонился к гетману и вполголоса что-то долго пояснял ему. Юрась Хмельницкий утвердительно кивнул, посмотрел на девушек, на Ненко и приказал Яненченко: - Оставь этих девчат, пан Иван, - сказал он. - Ты себе найдешь других, а этих я заберу с собой в Немиров... Да прикажи отобрать с полсотни семей на крепких санях и с сильными, выносливыми лошадьми - я их тоже возьму с собой. И не забудь про тысячу злотых, которые ты должен прислать мне... А то... Яненченко втянул голову в плечи и побледнел от гнева и оскорбления. Он никак не ожидал, что гетман заберет девчат да еще напомнит так неуместно о дани. Думал, что разговор, который состоялся сегодня утром между ними один на один, никому не будет известен, и вдруг гетман разгласил его в присутствии всей свиты. Тот разговор тоже имел оскорбительный характер. Хмельницкий после завтрака без всяких объяснений потребовал, чтобы Яненченко каждый год привозил ему за полковничий пернач тысячу злотых. А когда полковник заметил, что вряд ли сможет наскрести с немногочисленного и обедневшего населения такую сумму, гетман разгневался и сказал, что сможет, иначе отдаст полк* кому-нибудь другому, более находчивому, который сумеет достать какую-то жалкую тысячу. Это означало, что придется не только стягивать с народа последнее, но и повытрясти свои карманы. И все же он согласился, так как ему ничего не оставалось делать. А теперь вот гетман вторично напомнил об этом. Многозначительное "а то" прозвучало тихо, но зловеще, как суровое предостережение. Возможно, оно было сказано так, между прочим, а возможно, и с умыслом, чтобы полковник не начал оспаривать намерения гетмана забрать с собою пятьдесят семей и этих двух девчат-красавиц, которые так приглянулись ему... "Чтоб ему пусто было, - подумал Яненченко. - С этим бесноватым, полоумным Юрасем каши не сваришь. Хотя он и родичем доводится, а лучше держаться от него подальше..." ______________ * Полк - в то время на Украине не только военная, но и территориально-административная единица. Он склонил в знак согласия голову и крепко, так, что суставы на пальцах побелели, зажал в руке повод. Занятый своими мыслями, сраженный бестактным замечанием гетмана, Яненченко не заметил, как радостно сверкнули глаза мурзы Кучука, услышавшего, что девушки поедут в Немиров. 2 Миновав разоренные, безлюдные местечки - Лысянку, Жашков и Дашев, измученные, промерзшие, голодные путники добрались наконец до Немирова. Непонятно, почему этот маленький, хотя и живописный городок Юрий Хмельницкий облюбовал для своей резиденции. Вероятно, потому, что здесь была вполне надежная крепость, или потому, что в городе и его окрестностях осталось больше населения, чем над Росью? А может, потому, что отсюда было недалеко и до границ Турции, и до Каменца, который стал центром Каменецкого пашалыка, на правах отдельной провинции присоединенного к империи, где в случае опасности мог найти убежище гетман-неудачник? Или так приказали ему его хозяева - султан и великий визирь? Поселился он на Выкотке, высоком, каменистом полуострове, окруженном с трех сторон широкими прудами. Казалось, это урочище самой природой создано для того, чтобы здесь построили крепость. Правда, бывшее польское укрепление во время казачьих войн было основательно разрушено, но земляные валы с дубовым частоколом были еще крепкими и надежно защищали гетмана от внезапного нападения. Жил Юрась в солидном деревянном доме, когда-то принадлежавшем польскому воеводе. В соседних домах расположилась его личная охрана. А неподалеку, в Шполовцах, единственном предместье, сохранившемся от пожаров и разрушения, разместилось гетманское войско - восемьсот татар, двести валахов*, двадцать восемь сербов и восемьдесят казаков. Войско небольшое, можно сказать - мизерное, но и его нечем было кормить. Поэтому случалось, что изголодавшиеся ордынцы отправлялись в села, где еще удавалось чем-нибудь поживиться, отбирали у крестьян последнее - коровенку, овцу или мешок зерна. ______________ * Валах (ист.) - молдаванин. Когда Юрась во главе обоза подъехал к Выкотке, на плотине показался татарский отряд. Перед собой лучники гнали небольшую отару овец. Позади на санях везли мешки с мукой и зерном, на арканах тянули несколько насмерть перепуганных мужчин. Юрась придержал коня, подождал, пока отряд поднимется на гору. - Что это? - спросил скуластого, изрытого оспой салтана, который, льстиво и в то же время нахально улыбаясь и кланяясь, подъехал к нему. - Салям, ясновельможный гетман, - поздоровался салтан и, повернувшись вполоборота назад, указал на добычу: - Мало-мало брали ясак*. Голодный воин - плохой воин... Нужен мясо, нужен клеб... Каша нужен... Голодный конь - никудышный конь... Мало-мало нужен овес, нужен сено... А где взять?.. Пан кинязь сам мало-мало понимать должен... ______________ * Ясак (татарск.) - дань, подать натурой. - Ладно, - согласился Юрась. - А это что за люди? - А-а, этот... Богатый люди... Мало-мало будем бить - родичи деньга приносят... Казна пустой - деньга нужен... У Юрася блеснули глаза. Он сразу оживился. - Посадить их в яму! Я сам с ними поговорю! - Якши, якши, - закивал островерхой шапкой салтан, оскаливая в хищной улыбке ряд острых зубов, и что-то резко крикнул своим сейменам. Те быстро потащили пленников к крепости. Отпустив уставших воинов, возвратившихся из неудачного похода за Днепр, на отдых, Юрась проехал вдоль обоза переселенцев. Его сопровождали Азем-ага и Свирид Многогрешный. Переселенцы молча сидели на санях или понурившись стояли на утоптанном конскими копытами снегу. Все были так страшно утомлены тяжелой дорогой, что никто уже не ощущал ни тревоги за будущее, ни страха за жизнь. Даже неугомонный Иваник не раскрывал рта: дорога, усталость и голод доконали и без того слабосильного человека. Накинув на голову капюшон старой киреи*, он, как нахохлившийся воробей, сидел на санях позади Зинки, державшей вожжи в руках, и безучастно поглядывал на чужой, незнакомый город. ______________ * Кирея (укр.) - мужская верхняя одежда типа плаща. - Всех разместить на Шполовцах! - распорядился гетман. - Пускай каждый выбирает себе жилище по душе - свободных у нас предостаточно! - Слушаюсь, - поклонился Многогрешный. - У кого есть золото, серебро или драгоценные вещи - отобрать! - Будет сделано! - А тех, - повернулся Юрась к Азем-аге и показал на Ненко, Младена, Якуба и семью Арсена, - поместить отдельно! На Выкотке... И тайно стеречь!.. Завтра я поговорю с ними... Ты понял меня, ага? - Понял. - Девчата те, кажется, хорошенькие? - У тебя есть вкус, гетман, - сдержанно усмехнулся Азем-ага. - Не хуже, чем у полковника... Ха-ха-ха!.. Ишь, хотел затащить таких пташек в свое гнездо! Ну и наглец!.. А они вдруг выпорхнули... Ха-ха-ха!.. Вот, должно быть, злится пан Иван!.. - Еще бы, - снова ощерился немногословный, всегда мрачный турок, которому было поручено не только охранять гетмана, но и следить за каждым его шагом, за каждым словом и обо всем доносить в Каменец и Стамбул. - Ты, Свирид, распорядись получше натопить покои, что-то я замерз. - Юрась обернулся к Многогрешному: - Да пускай Мелашка сготовит ужин - заморим червячка... И на отдых! Делами займемся завтра... 3 Опустевших дворов в Немирове, как и по всей Украине в то время, было много. Поэтому Многогрешный быстро распихал переселенцев по пустующим хатам, а Азем-ага, выполняя волю гетмана, семью Звенигоры поселил на Выкотке, в большом деревянном доме с крышей из гонта, как раз напротив янычарского гарнизона. По его приказу татары привезли фуру дров, воз сена для лошадей и освежеванную тушу барана. На другой день утром он зашел в дом к Звенигорам. - Салям, правоверные! - Салям, ага. Его пригласили в чистую комнату, где уже было натоплено. Дед Оноприй и женщины вышли. Четверо мужчин сели - не по турецкому, а по украинскому обычаю - на лавки возле стола и некоторое время молчали. Младен и Якуб, как было условлено раньше, поручили переговоры Ненко. А Ненко ждал, пока гость и старший по чину начнет разговор первым. Однако Азем-ага не торопился. Внимательно рассмотрев лица своих, как он думал, единоверцев, разгладил пятерней черную бороду, скрывавшую тяжелую нижнюю челюсть, и только после этого многозначительно сказал: - Волею аллаха эти бесконечные заснеженные просторы Сарматии от Днестра до Днепра и от Тясмина до Карпатских гор отныне принадлежат высочайшей блистательной Порте. Князь и гетман Юрий Хмельницкий выполняет здесь волю падишаха, а я с ортой янычар и сейменов приставлен великим визирем охранять его особу от преступников, которые захотели бы посягнуть на его жизнь, а также, - ага иронически улыбнулся, - уберечь от возможного в его положении намерения изменить падишаху и переметнуться на сторону урусов, как это сделал когда-то гетман Дорошенко. - Мы это хорошо понимаем, ага, - почтительно ответил Ненко. - Но сегодня нас беспокоит судьба не этого человека, а наша собственная. Мы счастливы, что аллах помог нам вырваться из рук неверных. Однако нам хотелось бы знать, когда мы сможем вернуться на родину. - Я и пришел сейчас к вам, чтобы уяснить это дело, - склонил голову Азем-ага и проницательно посмотрел своими узкими цепкими глазами на Ненко. - Из наших разговоров в дороге мне известно, что ты, ага, и твои друзья служили в янычарском корпусе и два года воевали под Чигирином, где и я воевал. Стало быть, я вижу перед собой бывалых воинов, готовых отдать жизнь за ислам и величие падишаха! Так почему бы вам всем не послужить под моим началом в охранном отряде гетмана? У меня большая нужда в людях. Думаю, каменецкий паша Галиль, которому я подчиняюсь, не станет возражать... К тому же в этом году великий визирь Мустафа пойдет в новый поход против неверных. В этот раз, возможно, на Киев... Значит, через несколько месяцев мы все вместе в войске падишаха будем воевать с неверными. Поэтому я не вижу для вас нужды ехать сейчас на родину, чтобы через какой-нибудь месяц или два снова возвращаться сюда. Ненко собрался было что-то ответить, но тут в разговор вмешался Младен, взглядом давая понять сыну, чтобы молчал. - Высокочтимый Азем-ага, действительно, у нас были другие намерения, - начал седовласый воевода. - Мы хотели ехать домой... Но то, что ты сказал, заставляет нас, в частности меня, по-новому взглянуть на обстоятельства, складывающиеся помимо нашей воли. Если уже весною доблестное войско падишаха вновь тронется сюда, то нам и вправду незачем предпринимать такую утомительную поездку... Поэтому я останусь служить в твоем отряде, если ты предложишь достойное моим заслугам и званию место. Думаю, что и друзья мои поступят так же. Ненко и Якуб удивленно переглянулись, но, услыхав последние слова Младена, расценили их как приказ и поспешили высказать свое согласие. - Я рад иметь начальником такого доблестного воина, как ты, Азем-ага, - поклонился Ненко, который теперь вновь должен был стать Сафар-беем. - Если в твоем отряде нужен лекарь, то я тоже могу предложить свои услуги, ага, - сказал Якуб, прикрыв веки, чтобы пригасить иронические искорки в глазах. - Я очень рад. Итак, будем считать, что с этой минуты вы снова несете службу в войске падишаха... Вам выдадут оружие и все, что необходимо для жизни. Хотя должен вас немного разочаровать: с харчами в этом нищенском варварском краю достаточно туго. Большинство жителей разбежалось, а оставшиеся так обнищали, что у них порою действительно нечего взять... Но для нас с вами хватит! Азем-ага встал. Начал прощаться. Новоявленные подчиненные вскочили, вытянулись в струнку. А когда Азем-ага ушел, обступили Младена. - Не понимаю, отец, твоего решения, - сказал Ненко. - Главная наша задача сейчас - освободить Златку и семью Арсена. Ты сам так рвался в Болгарию, к своим гайдукам... И вдруг мы остаемся здесь! Младен нахмурился. - Вы слыхали, что говорил Азем-ага?.. Султан не ограничился двумя походами на Украину. Теперь он бросит, вероятно, еще большее войско, чтобы окончательно завоевать казачий край. Руснаки не знают об этом, и турецкое нападение может застать их врасплох... Мы обязаны сообщить им. Как хотите, это мой долг! Таким образом я помогу - и не в малой мере! - моим друзьям гайдукам, моей любимой Болгарии. Потому что наша судьба решается здесь, в степях Украины... Кроме того, подумайте сами, для освобождения Златки и родных Арсена тоже нужно время. За день или за два мы ничего не сделаем. К тому же - куда мы их повезем сейчас? В Болгарию? Это исключено, так как они захотят вернуться к себе, встретиться с Арсеном. А везти за Днепр - не довезем: у нас нет припасов для такой дальней дороги, а главное, нас очень быстро настигнет погоня. Нет, надо ждать весны! Уже недолго... Мы будем при Азем-аге, пока нам это выгодно. А что касается тебя, дорогой сын, то возникла у меня неожиданная мысль: не остаться ли тебе вообще в янычарском войске? - Ну, я тебя совсем не понимаю, - удивился Ненко. - Ты смог бы оказать Болгарии и ее друзьям неоценимую услугу: мы знали бы тогда самые тайные замыслы Стамбула, указы султана, приказы и распоряжения военных властей... - Вот как?! Стоит подумать! - Пусть извинит меня Якуб, что я так откровенно говорю, - воевода положил руку на плечо своему старому другу. - Может, твоему уху и тяжко слушать такие слова, потому как речь идет о том, чтобы расшатать, а если удастся, то и свалить страшного великана, который называется Османской империей. Ведь это твоя родина, Якуб! - Младен, - тихо ответил тот, - на свете, кроме жестокости и произвола, существует еще и справедливость. К сожалению, я ни разу не встречался с нею ни в янычарских сейбанах*, ни в замках бейлер-беев и санджак-беев, ни во дворце падишаха. Везде господствует несправедливость. Так пристало ли мне, человеку, обогащенному горьким житейским опытом и всю жизнь стремящемуся наказать эту несправедливость, защищать ее теперь? ______________ * Сейбаны (турецк.) - казармы янычар, а также - отряды. - Спасибо, Якуб! Ты мудрый человек! - Младен обнял старого товарища. - И конечно, ты знаешь, ибо я не раз говорил тебе об этом, что мы выступаем не против турок, не против Турции, чтобы уничтожить ее и поработить ее народ. Мы выступаем против своего рабского положения, в которое ввергла нас Порта, против посягательств султана и его ненавистных пашей на нашу землю и плоды нашего труда, против гнета и насилия, против стремления султана убить нашу веру, наш язык, наш извечный уклад жизни, растоптать наше человеческое достоинство! - Аминь! - улыбнулся Якуб и крепко пожал Младену руку. - Теперь мне понятно, почему мы должны служить в орте Азем-аги... 4 Всю следующую неделю гетман болел. У него ломило руки, ноги, поясницу. Голова трещала от нестерпимой боли. Непрерывно трясла лихорадка. Вечерами, когда бывало особенно тяжко, он бредил: то молился богу, то выкрикивал страшные проклятия, то разговаривал с людьми, которых давно уже не было на свете, - матерью, отцом, братом Тимошем... От него ни на минуту не отходил, как верный пес, Свирид Многогрешный, следил за каждым шагом и каждым движением Якуба, приставленного Азем-агой к больному. Болезнь прошла внезапно, как и началась. Но слабость осталась, а с нею - разбитость, скверное настроение. Гетман заскучал и крикнул, чтобы кто-нибудь вошел. За дверью послышались шум, топот ног. - Кто там? Дверь приоткрылась и показалась пепельная голова Свирида Многогрешного. - Это я, ясновельможный пан гетман. - Круглая физиономия хорунжего расплылась в угодливой улыбке. - Заходи. Многогрешный вошел в комнату, пригладил рукой жиденький чуб и низко поклонился. - Слава богу, вы живы и здоровы, пан гетман... А я подумал, с вами что-то случилось - так вы крикнули... - Я уже чувствую себя хорошо... С чем пришел? - У меня очень важные вести... - Ну, рассказывай! - Гетман подложил себе под голову вторую подушку, чтобы удобнее было сидеть, и указал на стульчик: - Садись! - Ясновельможный пан гетман. - Многогрешный осторожно присел на вычурный стульчик с кривыми позолоченными ножками и понизил голос до шепота: - Пока вы болели, я порасспросил своих доверенных людей, которые оставались в Немирове нашими глазами и ушами... - Ну и что? - Страшно даже подумать... - Говори! - Ясновельможный пан гетман, - торопливо затараторил Многогрешный, - всем хорошо известно, сколько трудов вы положили на то, чтоб возродить отцовскую славу... Да не все ваши помощники искренне помогают... - Кто? - Юрась впился взглядом в желтовато-серые глаза хорунжего. - Наказной атаман Астаматий во время похода вашей ясновельможности на Левобережье принимал тайного посла от Серко и долго толковал с ним за закрытыми дверями... - О чем? - К сожалению, не удалось дознаться... Но дознаемся! Того посла, запорожца Семашко, семья которого живет в Немирове, я приказал арестовать и посадить в яму. Правда, несмотря на то что ему всыпали полсотни палок, он ничего определенного не сказал... Должно быть, мало всыпали... Зато... - Ну, ну! - Зато доподлинно стало известно, что Астаматий, этот хитрющий волох, изрядно вытрусил карманы и сундуки богатых немировских горожан и присвоил большую часть собранного... В казну поступило золота и серебра, а также драгоценных вещей только на полторы тысячи злотых. А сколько прилипло к его рукам, одному богу ведомо!.. Гетман заскрипел зубами, едва не задыхаясь от злости. В последнее время он все свои силы отдавал тому, чтобы как можно больше людей перегнать с левого берега Днепра на правый, а также поскорее пополнить свою казну, так как считал, что без подданных и без денег он ничто. Потому и следил ревниво за тем, чтобы ни один злотый, ни один червонец или динар, ни одна золотая или серебряная вещица не миновали его казны. - Ах ворюга! Изменник! Грабитель! Хитрый волошский лис!.. Я давно подозревал, что он неискренний, коварный, подлый человечишка!.. Но куда же смотрел полковник Вареница? Я же приказывал ему неотступно следить за каждым шагом Астаматия! В глазах Многогрешного заиграл радостный огонек. - Ваша ясновельможность пригрела на груди змею! Полковник Вареница в сговоре с Астаматием... - Не может быть! - Мои люди доносят, что не раз видели их вдвоем. Астаматий частенько заезжал к Варенице, до полуночи пьянствовал с ним... А горничная Вареницы Настя хвасталась подругам, что хозяин подарил ей золотые сережки... Откуда они у него? Ведь до тех пор, пока вы не вручили ему пернач полковника, был гол как сокол!.. Вместе со мной, благодаря вам, выбрался из турецкой неволи, так что, кроме вшей, - пусть извинит меня пан гетман за грубое слово, - ничего не привез с собой на Украину. А теперь, вишь ли, дарит дорогие сережки своей полюбовнице. Какой богатей нашелся!.. - Что еще? - Немировский сотник Берендей... - И этот? О боже!.. - Он выпустил из ямы нескольких острожных, не положив за них в казну ни одного шеляга*. Сказывают, на этом он крепко погрел руки... Из корчмы не вылазит! ______________ * Шеляг (ист.) - старинная польская мелкая монета. - Все? - Все. - Как переселенцы? - Голытьба... Перетрясли всех - ни злотого не нашли... Временно живут на Шполовцах. Весной заставим пахать, сеять... - А те... девчата? - Их поселили, как и приказано вашей ясновельможностью, тут рядом... На Выкотке... Слежу за каждым шагом... - А турки? - Азем-ага взял их на службу. - Угу... Это хорошо... Однако их нужно остерегаться, а то они обо всем будут докладывать Азем-аге. - А он - каменецкому паше Галилю, великому визирю и самому султану, - досказал Многогрешный. - Об этом мог бы и не напоминать: сам знаю... А вот кто из наших доносит Азем-аге - хотелось бы проведать. - Кто же? Астаматий и Вареница, безусловно, причастны к этому... Юрась кисло поморщился. - Может, и ты? А? Многогрешный испуганно перекрестился: - Что вы, пан гетман!.. Вот вам крест, я ваш самый преданный слуга! Как пес, готов каждому вашему недругу горло перегрызть! - Ладно, ладно, верю, - небрежно махнул рукой гетман, а потом, видя, как его слова взволновали хорунжего, добавил: - Ты единственный, на кого я могу положиться... Так что ты предлагаешь сделать с изменниками? - Предлагать и решать может ваша ясновельможность. А мое дело - доложить обо всем правдиво, как на духу. - Ты схватил их? - Без вашего приказа? - удивился Многогрешный. - Как бы я посмел? - Взять ворюг! Немедленно! И держать под усиленной стражей!.. Малость окрепну - сам допрошу их! - Будет сделано, ваша ясновельможность. Но... - Ну, что еще? - Кого же назначить на их места? Юрась ненадолго задумался. Потом решительно сказал: - Без наказного атамана обойдусь: сам управлюсь! Полковником назначу Коваленко, а сотником... - Он выдержал паузу, пристально посмотрел на Многогрешного. Тот преданно склонил голову, ожидая благодарности за верную службу. - Сотником... будешь ты, Свирид! Служи мне честно - и я никогда не забуду про тебя! - Благодарствую, ваша ясновельможность. - Многогрешный схватил маленькую белую руку гетмана и чмокнул толстыми губами. - Ладно, иди! И сделай все, как я приказал! Пятясь и кланяясь, Многогрешный выскользнул за двери. 5 Было воскресенье. Гетман встал рано, до восхода солнца. В сопровождении старшин сходил к заутрене, поставил свечку перед образом божьей матери за свое выздоровление, а вторую - перед образом спасителя - за упокой души родителей. Возвратившись домой, позавтракал, выпил горячего молока с медом - и почувствовал себя вполне здоровым. Надел теплый кожух, покрытый синим венгерским сукном, обул валенки и вышел во двор. В глаза ударили яркие солнечные лучи. С развесистых яворов с криком взвилось воронье. Гетман прищурился, глубоко вдохнул морозный воздух, пахнувший утренним дымком, и сошел с крыльца. На просторной площади выстроился отряд сейменов, прибывших из Крыма для замены тех, что пробыли здесь полгода и должны были возвращаться домой. В островерхих круглых шапках, отороченных мехом, в овечьих кожухах, они устало сидели на небольших лохматых лошадках и равнодушно смотрели на невысокого бледного гетмана Ихмельниски и на гурьбу старшин. За плечами у каждого всадника виднелось извечное оружие кочевников - лук, колчан со стрелами, круглый щит, обитый жестью или жесткой бычьей кожей. На боках - сабли. Гетмана окружили старшины во главе с Азем-агою и Свиридом Многогрешным. С каждым из них он поздоровался кивком головы, а салтанам Гази-бею, который на днях уезжал в Крым, и Чогаку, прибывшему сменить Гази-бея, пожал