упил, и Арсен увидел на реснице товарища слезу. - Мы еще встретимся, пан Мартын! Ей-богу, встретимся, помяни мое слово! - Арсен не верил в то, что говорил, но ему очень хотелось успокоить друга, ведь и у самого на сердце было тяжко... - Приедешь к нам в Новоселки... на свадьбу... Как найдется Златка, я дам тебе знать... Я тоже надеюсь... - Приеду! - пообещал Спыхальский и начал обнимать Романа и Палия. Несколько минут спустя он подсадил Вандзю на коня, ловко вскочил в седло. Помахал рукой. - Прощайте, братья! Зашелестели зеленые кусты орешника, и пан Мартын скрылся в густом дремучем лесу. 2 А в Немирове продолжалась кутерьма: гетман всех подряд подозревал в измене, в том, что от него скрывают золото и драгоценности, необходимые для казны. Не было дня, чтоб на Выкотке кого-то не истязали или не вешали. В последнее время в немилость попал и полковник Яненченко. После того как сын гетмана Самойловича полковник Семен Самойлович с войском напал на Правобережье и выгнал его из Корсуня, Яненченко перебрался в Немиров и поселился на Шполовцах. Хитрый, коварный и не менее жестокий, чем Юрась Хмельницкий, он, кроме того, был еще властолюбивым и корыстным человеком. Вместе с тем полковник хорошо знал Юрася и понимал, что тот никогда не поступится ни властью, ни добычей в его пользу. А недавно гетман совсем свихнулся: вбил себе в голову, что возродить Правобережье и всю Украину сможет только тогда, когда в своих сундуках будет иметь достаточное количество золота и серебра, чтобы содержать большое войско. Он требовал денег не только с населения, но и со своих сотников и полковников. - Пан Иван, ты до сих пор не внес в мою казну ту тысячу злотых, о которых я напоминал тебе еще зимой, - сказал как-то Юрась полковнику Яненченко, когда они остались в гетманской светлице втроем; кроме них был еще Ненко. - А говорят, деньжата у тебя есть... - Пан гетман, откуда у меня деньжата! - воскликнул пораженный Яненченко и схватил гетмана за руку. - Юрий, ты это всерьез? Или шутишь? Но дружеское обращение никак не подействовало на гетмана. Взгляд его был суров, а бледное красивое лицо будто окаменело. - Если ты, пан Иван, не хочешь лишиться моего расположения, советую тебе немедленно ехать вот с ним, - гетман указал на Ненко, - домой и привезти все, что ты заграбастал, находясь у меня на службе... - Ясновельможный пан гетман!.. - обиженным тоном начал полковник. Юрась не дал ему закончить: - Не думай, что если ты женат на моей сестре, то я все прощу тебе... Для меня сейчас нет ничего дороже родины, для ее блага я готов на все! И если бы мне пришлось посадить тебя в яму, так я не остановился бы и перед этим. Запомни это! Яненченко сник, втянул голову в плечи. Он исподлобья глянул на гетмана и тут же потупил взор. Но Ненко, который внимательно следил за этой беседой, успел заметить, какой злобой блеснули глаза полковника. "Это хорошо, - подумал Ненко. - Волки погрызлись друг с другом, тем легче они оба смогут попасть в западню!" - Изволь, пан гетман, я сделаю так, как ты приказываешь, - произнес Яненченко. - Прошу только - не нужно охраны... Клянусь, через час-другой я сам прибуду на Выкотку со всем, что у меня есть. Юрась пристально посмотрел на него и холодно сказал: - Ладно. Но не вздумай обмануть меня! Не прощаясь, Яненченко вышел из светлицы. Ни через час, ни через два не возвратился он на Выкотку. Вечером казак-гонец, посланный гетманом, сообщил, что полковник, оседлав двух самых быстрых коней, выехал из дома и повернул на Винницкий шлях. А там его след затерялся... 3 Заехав в Круглик и убедившись, что от его небольшой усадьбы - просторного деревянного дома, какие строят зажиточные крестьяне-лемки*, от поветей и клуни, от всего хозяйства - не осталось после татарского набега ничего, кроме головешек, а двор уже зарос бурьяном, Мартын Спыхальский с болью в сердце повернул коней и поехал во Львов. Еще по дороге в Круглик он узнал, что его бывший сюзерен маршалэк** Станислав Яблоновский теперь - коронный польский гетман, и пан Мартын, не имея в целом крае места, где бы мог преклонить с женою голову, направился к нему, надеясь, что Яблоновский не забыл его и поможет обзавестись хозяйством или возьмет к себе на службу. Пан Мартын с присушим ему великодушием давно простил пану гетману его прежние ухаживания за Вандзей и решил не напоминать ему этого. Но жене напомнил - не стерпел. Въезжая на широкое подворье городского замка, запруженного военным людом, пан Мартын внезапно сжал Вандзе руку и строго сказал: ______________ * Лемки (этногр.) - этнографическая группа украинцев, живущих в Карпатах. ** Маршалэк (польск.) - начальник войска, а также предводитель дворянства. - Сейчас мы встретимся с паном Станиславом... Я все знаю... Вандзя удивленно подняла голубенькие глазки и поморщилась: - Что пан имеет в виду? - Пусть пани не прикидывается овечкой... Мне все рассказали о твоей благосклонности к пану Станиславу. - Что пан говорит! - воскликнула обиженно Вандзя. - Пани незачем волноваться: я все простил и забыл!.. Но я хочу предупредить пани, если это повторится опять... Пан Мартын не сказал, что будет, если "это повторится опять", но по тому, как побагровело его лицо, как грозно встопорщились усы и сверкнули глаза, и без слов было ясно, что ей не поздоровится. - Пан мог бы не тащить меня сюда, а оставить в Крыму. Я говорила об этом пану не раз, - выпалила раздраженно Вандзя. - Прошу тебя, тихо! - зашипел пан Мартын, заметив, что на них уже обращают внимание. - Договорились же... Он спрыгнул с коня, помог сойти пани Вандзе, накинул поводья на крюк, вмурованный в стену, и обратился к шляхтичу в нарядной одежде, который только что вышел из двери гетманской резиденции - массивного каменного дома под черепичной крышей. - Как пройти к ясновельможному пану гетману, пан? Шляхтич презрительно осмотрел необычное и сильно поношенное одеяние Спыхальского, загорелое, выдубленное солнцем и ветрами лицо, запыленные сапоги и небрежно ответил: - Ясновельможный пан гетман сейчас очень занят и вряд ли сможет уделить пану хотя бы минуту... Я посоветовал бы милостивому пану прийти дня через два-три... - Как! - воскликнул уязвленный Спыхальский. - Через два-три дня?! Думает ли пан, что он говорит? - Но!.. - вспыхнул шляхтич. - Я войсковой товарищ пана гетмана! Как пан смеет так разговаривать со мной! - А я был войсковым товарищем ясновельможного пана гетмана, когда милостивый пан под стол пешком ходил, - распалился Спыхальский, не замечая, что тому тоже лет тридцать, как и ему. Без гроша в кармане, без крыши над головой, он не знал, как прожить день, а тут вдруг ему предлагают ждать два, а то и три дня. И кто может гарантировать, что через три дня его допустят пред ясные очи гетмана? Разозленный пан Мартын тяжело дышал и не мог уже сдержать себя. - Да я с паном маршалком не в одном бою побывал, пока милостивому пану няньки сопли вытирали, трижды на день кашу с молоком в рот пихали и столько же раз кое-что из штанов вытрясали! Перун меня разрази, если милостивый пан тотчас же не доложит про меня, то есть Мартына Спыхальского, гетману, я саблей собью спесь с надменного и бестолкового пана войскового товарища! Холера ясная! Шляхтич побледнел и схватился за саблю. У входа в дом собрались люди и с любопытством наблюдали за стычкой. Но тут из открытого окна второго этажа раздался голос, который заставил всех замолчать: - Что там за шум, Панове? - Пан гетман, пан гетман, - прошелестело в толпе. Спыхальский поднял голову, нацелив вверх свои огненно-красные усы. - Я естем шляхтич Мартын Спыхальский, мой ясновельможный пан! Думаю, ясновельможный пан не забыл меня?.. А это - моя малжонка пани Вандзя... Ее пан тоже должен помнить... Я возвратился из турецкой неволи, прошу пана. Пан Мартын вдруг умолк и покраснел. Ему стало стыдно, стало жаль себя. "Песий ты сын, пан Мартын, - подумал он. - Перед кем унижаешься? Перед человеком, который надругался над твоим достоинством, а сам только тем превосходит тебя, что владеет большими имениями? Сто дзяблов!.." Он в отчаянии обвел взглядом притихших шляхтичей и жолнеров, стоящих вокруг, и готов был уже юркнуть в толпу и исчезнуть, бежать отсюда, но тут вновь прозвучал голос гетмана: - Ба, ба, ба, пани Вандзя! Пан Мартын! Какими ветрами? Поднимайтесь сюда! Я хочу вас видеть немедля! Матка боска, так вы прямо с того света!.. Спыхальский взял Вандзю за руку и под оторопевшим взглядом шляхтича, с которым он только что препирался, быстро вошел под мрачные своды старинного дома. Вверху их уже ждал Яблоновский. - Прошу, прошу, любезная пани, проходите сюда! - приглашал высокий худой гетман. - Пан Мартын, я рад вас обоих видеть в своем доме! Где же милостивый пан пропадал столько лет? - В турецкой неволе, прошу любезного пана, - ответил Спыхальский, пожимая узкую холодную руку гетмана и входя в большую, прекрасно меблированную гостиную, в которой на дорогих коврах, сплошь закрывавших стены, было развешано не менее дорогое оружие - сабли, турецкие ятаганы, пистолеты. - А пани Вандзя - в татарской... Мы только что прибыли с Украины... - О, это тем более интересно. У меня гость с Украины, - и гетман Яблоновский указал на незнакомца, который поднялся из глубокого кресла и почтительно поклонился вошедшим. - Знакомьтесь - полковник Ян Яненченко... Спыхальский внимательно осмотрел казачьего полковника, про которого он много слышал весьма нелестного на Украине, и подумал, что, верно, Арсену Звенигоре было бы любопытно узнать, какое дело привело этого человека из Немирова во Львов. Неужели прислал Юрий Хмельницкий? С какой целью? После взаимных приветствий и пустых фраз - дани светско-шляхетскому этикету - гетман Яблоновский попросил всех сесть, а Спыхальского - рассказать о своих скитаниях и злоключениях. Слуга внес на блюде графин с вином и хрустальные бокалы. Яблоновский, отпивая маленькими глоточками холодный напиток, слушал рассказ пана Мартына, а сам краешком глаза поглядывал на Вандзю, увядшую, похудевшую и порядочно обносившуюся. Но по его глазам и по всему выражению лица невозможно было догадаться, что он думает о таком неожиданном приезде этой обедневшей шляхетской пары, рад им или нет. Когда Спыхальский закончил свое не очень веселое повествование, гетман вздохнул и сказал: - Одиссея ваша, Панове, действительно любопытна, и мы еще как-нибудь продолжим нашу беседу о ней. А сейчас, пан Мартын, я хотел бы услышать твое мнение о положении на Украине... Правда ли, что все Правобережье - полупустыня, как утверждает пан Яненченко? Что Корсунь, Умань, Фастов и другие некогда многолюдные города лежат сейчас в сплошных руинах, стали пристанищем диких зверей? - Да, пан, это все правда. - То есть ты хочешь сказать, что весь край тот совершенно обезлюдел? - Ну, не совсем так, вельможный пан гетман... Люди там есть, где больше, где меньше... В Фастове, к примеру, мы видели три души - старушку и двух детей... - Это все равно что никого, - задумчиво произнес Яблоновский. - А если край безлюдный, то он, можно считать, ничей... И если Речь Посполитая проявит хотя бы немного настойчивости и желания, то она сможет вернуть те земли в лоно матери-отчизны?.. Так говорил мне только что пан полковник... Спыхальский был неприятно поражен подобным поворотом мыслей гетмана. Вот, значит, с какой целью приехал Яненченко! По всей видимости, Юрий Хмельницкий затеял очередную измену, хочет отрешиться от султана и переметнуться к королю?.. Но тогда против Польши окажутся не только Порта, но и Украина, и Россия! Или здесь что-либо иное?.. Чтобы не выявить своих истинных чувств, он начал осторожно. - Я не думал об этом, ясновельможный пан... Но если Юрий Хмельницкий отшатнется от турок и снова начнет служить его светлости королю польскому... - Юрий Хмельницкий тут ни при чем... - Простите, но разве пан полковник прибыл не от него?.. - Наоборот, пан полковник бежал, боясь лишиться головы... Юрия Хмельницкого мы можем не принимать во внимание: он не имеет никакой силы. К тому же это полубезумный, которого султан терпит только ради его имени... - Я не знаю, что рассказывал ясновельможному пану пан полковник, но мне кажется, что вступление коронных войск на земли Украины вызовет отпор как турок, так и России... - Вступление войск - да... Но кто говорит о посылке войск?.. Туда следует посылать умных, отважных и преданных людей, таких, например, как пан полковник. И пускай они собирают отовсюду казаков, крестьян, разных бездельников, сажают их на пустоши и служат вместе с ними Речи Посполитой!.. Над этим следует подумать и доложить королю и сейму. Мы еще вернемся к этому разговору, Панове. А сейчас, я думаю, вам нужно одно - пристанище, ибо, я вижу, пани Вандзя мечтает о бадейке горячей воды, чистом белье и об отдыхе... Панове ничего не будут иметь против того, если некоторое время поживут соседями под одной крышей? - обратился Яблоновский к Спыхальскому и Яненченко и, не ожидая ответа, словно дело уже решено, добавил: - Здесь поблизости есть у меня одна небольшая усадьба, слуги отведут вас туда... Я надеюсь, что и пан Яненченко, и пан Спыхальский отныне у меня на службе?.. - Да, да, ясновельможный пан, - в один голос ответили Спыхальский и Яненченко. 4 Совсем неуютно чувствовал себя Юрий Хмельницкий и в своей немировской крепости на Выкотке, и во всех владениях. Земля горела у него под ногами. Доведенные до отчаяния бесконечными поборами, издевательствами и оскорблениями, крестьяне и жители окрестных сел и городишек бежали в леса, объединялись и нападали на татарские и турецкие отряды, шныряющие по Подолью и собирающие подати. А когда по краю разнесся слух, что из Запорожья явился какой-то Палий с казаками и колошматит нехристей, в Тульчине, Джурине, Тыврове и Шпыкове вспыхнули настоящие восстания. Их возглавили Абазин, Искра и Самусь. Поскольку в селах и городах людей оставалось мало, особенно мужчин, повстанческие отряды тоже были немногочисленными и не могли овладеть Немировом. Однако они доставляли значительные неприятности турецким властям, нанося чувствительные удары по их гарнизонам. Палий как-то попробовал даже ворваться в Немиров. И хотя ему не удалось захватить посад, Юрась Хмельницкий не на шутку перепугался. Он послал двух гонцов к каменецкому паше с просьбой прислать полк янычар или четырехтысячный чамбул, но повстанцы перехватили этих гонцов и повесили при выезде из Немирова. Это вконец испортило настроение гетману. - Мы должны что-то предпринять, - заявил он на совете, куда были приглашены все старшины - турецкие, татарские и украинские. - Не можем же мы сидеть все время в крепости... И оставить ее, чтобы пройтись огнем и мечом по Подолью и покарать разбойников, тоже не можем: они тогда захватят Немиров... Единственный выход - пробиться кому-нибудь в Каменец и привести от паши сильное подкрепление... - Двое уже поплатились головами, - осторожно вставил Многогрешный, опасаясь, как бы на этот раз выбор не остановился на нем. Все молчали. Перед глазами еще стояли лица повешенных, которых только сегодня похоронили. Никому не хотелось разделить их ужасную судьбу. - Но ехать так или иначе придется, - произнес после паузы Азем-ага. - Действительно, мы оказались в опасном положении. Ненко и Младен переглянулись. Каждые три дня они тайно встречались с Арсеном Звенигорой, рассказывали ему обо всем, что происходит в стане гетмана. Однако существенных сведений не было, так как ни от визиря, ни от паши давно уже не получал никаких известий и сам гетман. Они не раз говорили о том, что кто-то из них должен попасть в Каменец, чтобы там из первых уст узнать о намерениях турецкого командования. - Разрешите поехать мне, - тихо сказал Ненко, пожимая незаметно руку отца. - С кем? - быстро спросил Азем-ага. - Думаю, что одному лучше. Гетман одобрительно кивнул. - Я всегда был самого высокого мнения об этом молодом аге, - обратился он ко всем. - И я тоже думаю, что одному легче пробраться незамеченным, особенно ночью... Когда Младен и Ненко после совета остались вдвоем, Младен взволнованно прошептал: - Ненко, сынок мой, я понимаю, что тебе нужно ехать, но заклинаю тебя, будь осторожен! Ведь сам знаешь, что рискуешь головой. Ненко до сих пор не мог привыкнуть, что его называют сыном, что о нем искренне заботятся и волнуются за его жизнь. Никогда раньше, сколько он себя помнил, никто не проявлял подобных чувств ни о ком из янычар, людей без роду и племени, и теперь ему было как-то неловко и странно и вместе с тем радостно-тревожно на сердце. Такое настроение не оставляло его уже полгода, с тех пор, как он признал Младена отцом, а Златку сестрой. - Не волнуйся обо мне, отец. Ведь поеду я не один... - А с кем же? - С Арсеном. Сегодня мы предупредим наших друзей в лесу, чтобы не трогали нас и обеспечили благополучный проезд до Каменца и обратно... Думаю, что под такой надежной охраной нам нечего бояться. 5 Нет на свете более сильного и постоянного чувства, чем любовь матери к своим детям. Вот уже несколько недель Вандзя не находила себе места: все время ей живо представлялись маленькие ее сыночки, слышался их лепет. По ночам она просыпалась с криком, вскакивала и ходила по комнате, как лунатик, зовя детей, и, не дозвавшись, заливалась слезами. Спыхальский тоже не спал по ночам, успокаивал, уговаривал, жалел, положив ее русоволосую голову себе на грудь. Но ничто не помогало. Женщина тосковала, худела и таяла на глазах, как восковая свеча. Ее состояние заметил и полковник Яненченко, который жил рядом и с согласия Спыхальского, а вернее, по приказу Яблоновского, поручившего Спыхальскому тайно следить за Яненченко, столовался в семье Спыхальских. Днем он редко бывал дома - больше слонялся по городу да в замке гетмана, но вечерами любил посидеть с паном Мартыном за кружкой вкусного Львовского пива. - Что с твоею женою, пан Спыхальский? Она, случаем, не больна? - спросил он как-то. - Посмотри, как измучилась, бедная! Может быть, к лекарю ее или к знахарке? - Ниц не нужно, - ответил пан Мартын хмуро. - Пройдет... - Смотреть просто жалко. Подкупленный сочувствием полковника, захмелевший Спыхальский открыл пану Яну семейную тайну. - О детях тужит... О татарчуках... - И рассказал о своих и ее мытарствах на чужбине. - Больно мне, пане Ян, смотреть, как она мучится. А чем поможешь? - Время вылечит... Однако время не излечивало, зато начал "лечить" Яненченко. Заметив, что Яблоновский не вполне доверяет ему и установил за ним тайное наблюдение, полковник почувствовал себя во Львове неуютно, неуверенно. Жажда играть первую скрипку, непомерное честолюбие и самолюбие грызли его душу, как огонь сухую солому. И в буйном воображении полковника вызревали планы, выполнение которых, по его мнению, поможет ему стать правителем целого края... Приступить к осуществлению этих намерений, сама того не ведая, помогла ему пани Вандзя. Теперь он старался приходить домой раньше Спыхальского, чтобы поговорить с Вандзей наедине. В этих беседах он всегда незаметно касался самых наболевших сторон ее души - рассказывал о своих детях, об их забавах и играх, о своей тоске по ним и желании забрать их к себе во Львов. Вскоре он сказал, что знает ее тайну, знает, почему она так мучится, терзает свою душу, не спит по ночам, и посочувствовал ей. Этим хитрый и не лишенный острого ума полковник склонил на свою сторону женское сердце. - Что же делать, пан Ян? - спрашивала измученная женщина. - Посоветуй, как мне быть?.. Если бы пришло известие, что мои дети погибли, мне было бы тяжело, больно, но я знала бы, что рана эта со временем зарубцуется, и смирилась бы с жестокой судьбой. Но я определенно знаю, что мурза спас их! Они живы!.. А я не могу видеть их, не могу взять на руки их маленькие теплые тельца, не могу слышать их... Матка боска, я сойду с ума от горя! - Пани, тебе не нужно сходить с ума, - вкрадчиво начал Яненченко. - Есть у меня кое-какие мысли... - Какие? Пусть пан скажет... - Вернуться к своим детям. - О Езус, Мария, разве это возможно?! - встрепенулась Вандзя. - А почему бы и нет? Что тебе мешает? Любовь к пану Мартыну? - Пхи! - поморщилась Вандзя и печально улыбнулась. - Ну, тогда я не вижу причин, почему ты должна оставаться здесь, во Львове. - Пан Мартын не отпустит... А если б и отпустил, так разве я, слабая женщина, смогу добраться до Крыма? Яненченко прищурил глаза, слегка коснулся нежной руки пани Вандзи. - Есть более близкий и легкий путь - каких-нибудь две сотни миль... - Какой же? - насторожилась Вандзя. Яненченко помолчал, словно колеблясь. - Но, пани... - Пусть пан не думает, что я выдам его. Я согласна вытерпеть все, только бы достичь своего... - Я верю пани... Так слушай: от Львова до Каменца совсем недалеко... - До Каменца?.. Там же турки! - Ну и что? Крым тоже принадлежит туркам... - Но кто мне поможет в Каменце? Я боюсь, что меня схватят и загонят в Турцию. А там - в гарем или в хлев, к скотине. - Я помогу пани... - Ты?! Как именно? - У меня в Каменце есть друзья, которые помогут тебе. Достаточно одного моего слова... - Так пан поедет со мной? - Нет, что ты! Там меня ждет виселица... Но я могу написать письмо, которое пани передаст моим друзьям. Это, конечно, небезопасно. Если письмо попадет к пану Мартыну, к гетману Яблоновскому, то нас обоих казнят... - До этого не дойдет, клянусь! - Ну что ж, тогда договорились... Пусть пани приготовит саквы в дорогу, быстроногого коня - и с богом! - Дзенькую бардзо, пан Ян, ты добрый человек, - разрумянилась от счастья Вандзя. Несколько дней она втайне от мужа готовилась к бегству - насушила сухарей, припасла солонины, отобрала одежду, удобную для дальней дороги, и написала Спыхальскому коротенькое письмо, в котором уведомляла: "Милый пан Мартын, когда ты получишь это письмо, я буду уже далеко, не ищи меня. Искренне благодарю тебя за любовь, которую я, к сожалению, не могла разделить, за доброе отношение. Я не достойна тебя, поэтому не грусти обо мне. Я верю, что ты еще найдешь свое счастье. А я полечу искать свое... Прощай. Вандзя". Она оживилась, повеселела, и пан Мартын тоже расцвел, думая, что жена начала забывать Крым и все то, что привязывало ее к нему. Эта радость ослепила его: он не заметил ни приготовлений Вандзи к далекой дороге, ни загадочного блеска глаз, ни мимолетных взглядов, которыми обменивалась Вандзя с Яненченко. Накануне бегства она попросила мужа дать ей немного денег и оставить коня - надо, мол, заглянуть в лавки... - Я провожу тебя, моя милая, - обрадовался Спыхальский. Но Вандзя запротестовала. Ей хочется побыть среди людей, но одной. Она не станет возражать, если пан Мартын решит сопровождать ее в следующий раз, а сейчас ей нужно заехать в монастырь кармелиток, чтобы искупить свои грехи... И еще - проведать своих подруг, которые, как она узнала, живут в этом городе... Неужели пан Мартын будет препятствовать ей в этом? Обезоруженный такими доводами и чарующей улыбкой, какой он давно не видел на лице жены, Спыхальский согласился. Утром оседлал своего коня, выгреб из карманов все, что успел получить на службе у Яблоновского, и вручил Вандзе, которая не скрывала своего тревожно-радостного настроения. Потом поцеловал ее, как всегда, и вышел со двора. - Все, пане Ян, еду! - воскликнула Вандзя возбужденно, вбегая в комнату Яненченко. - Давай письмо! Яненченко достал заранее заготовленные два письма, написанные на тонкой желтоватой бумаге, вложил в искусно сделанный тайник в роговой оправе маленького зеркальца и протянул женщине. - Пани, здесь твоя и моя судьба! Будь осторожна! Зеркальце ты должна отдать только хозяину харчевни, которая расположена в старом городе, напротив Армянского колодца, - Энверу Кермен-аге... Запомни - Кермен-ага! Это по-нашему камень... Запомнила, пани? - Запомнила, - сказала Вандзя, повторив несколько раз чужое имя, которое приобрело для нее такое большое значение. - Ну, так трогайся. И пусть бережет тебя матерь божья! Он помог ей сесть на коня, открыл ворота. Вандзя окинула взглядом небольшой двор, окна, из которых она все время смотрела на восток, туда, где ее ждали двое маленьких сынков, высокую фигуру чернявого горбоносого полковника, который неведомо почему решил сделать для нее доброе дело, и медленно выехала на узкую, почти безлюдную улочку. Позади нее с тихим скрипом затворились старые деревянные ворота. 6 Солнце безжалостно палило ноздреватые скалы над мутным Смотричем, мрачную громаду крепости и черепичные крыши Каменца-Подольского. Пекло так, что босой ногой немыслимо было стать на раскаленную, как огонь, землю. В такую послеобеденную пору к древнему каменному мосту, перекинутому через глубокое русло Смотрича, отделяющего материк от полуострова, на котором виднелись серые строения города, на взмыленных уставших конях подъехали два всадника. У мостовой заставы как раз шел спор. Несколько янычар, окружив невысокого стройного юношу в польском одеянии, пытались наперебой что-то втолковать ему, а он, едва не плача, отбивался от них и пальцем указывал на ту сторону реки, видимо объясняя, что ему нужно в город. Всадники спрыгнули с коней, оставили их в тени развесистых вязов и подошли к спорящим. К ним повернулся пожилой, растолстевший чорбаджия. - Кто такие? Куда едете? - Сафар-бей, из Немирова... Едем в ставку паши от Азем-аги и гетмана Юрия Хмельницкого. Что тут за базар устроили? Янычары притихли и оглянулись на молодого красивого агу и его спутника, который пристально всматривался в белокурого юношу, задержанного ими. - Да вот приехал тут один... Никаких бумаг, по-турецки понимает плохо. Говорит, что ему нужно в город, а для чего - отказывается сказать... - Значит, у него есть какая-то тайна, - улыбнулся Ненко и обратился к Арсену: - Ну, нам пора ехать. Приведи коней! Но тот прошептал так, чтобы его слышал только Ненко: - Постой... Ты видишь этого юнца? Разрази меня гром, если это не пани Вандзя, жена Спыхальского! Надо ее как-то выручить... Ненко быстро окинул взглядом янычар и незнакомца; лицо его действительно мало походило на лицо юноши, за кого он себя выдавал. - Послушай, ага, как я вижу, вам самим здесь не разобраться, - обратился он к старшему. - Думаю, лучше всего препроводить его в город и передать в канцелярию паши. Может, и вправду он привез какие-либо важные новости? Ага засопел, вытер с блестящего, с залысинами лба густой пот и буркнул: - Если ага берется уладить дело... - Мне это совсем нетрудно: я ведь еду туда же. Ага крикнул янычарам, чтобы отдали путнику коня и отпустили его. Юноша, видимо, не понял, почему вдруг так внезапно изменилось отношение к нему этих грубых горластых воинов, но не стал доискиваться причин, а сразу вскочил в седло и направился к мосту. - Пани Вандзя, не торопись, - донесся вдруг тихий голос. - Как случилось, что ты оказалась здесь, в Каменце? Где пан Мартын? - Матка боска! - Юноша побледнел и испуганно посмотрел на двух всадников, поравнявшихся с ним. - Кто вы? - Не бойся, пани, - продолжил один из подъехавших, когда они достигли середины моста, - мы твои друзья... Помнишь Арсена Звенигору? Я друг пана Мартына... - Ах Езус, конечно, помню... - Но ты не ответила на мой вопрос. - Да, я Ванда Спыхальская, - призналась обескураженная женщина. - Тебя удивляет, почему я здесь? - Безусловно. - Я разыскиваю свою сестру... Говорят, она должна быть где-то в Каменце. И хотя она ответила сразу, без запинки, Арсену показалось, что женщина говорит неправду. - Почему же нет с тобой пана Мартына? Где он? Что с ним? - Он поступил на службу к гетману Яблоновскому. И... он болен сейчас. По тому, как неуверенно это было сказано и как порозовели щеки пани Вандзи, Арсен понял, что женщина все выдумывает. Но для чего ей это? Как она очутилась в Каменце? Что случилось со Спыхальским? Не кроется ли здесь какая-то тайна, которая могла стоить жизни пану Мартыну? Надеяться же на то, что Вандзя честно расскажет обо всем, что произошло после того, как они расстались в Краковецком лесу под Немировом, по-видимому, было напрасно. Женщина явно что-то скрывала. - Пани знает, где живет ее сестра? - Нет, не знаю. - Где же остановится пани? - Ну, вероятно, здесь есть харчевня или корчма... - Мы могли бы предложить свою опеку, если пани дозволит. Ведь в чужом городе, да еще в чужом государстве, такой очаровательной молодой женщине совсем небезопасно путешествовать одной. - Благодарю. Я охотно воспользуюсь вашей любезностью. Конечно, если пан не будет навязчив в своей опеке. - О нет, пусть пани не волнуется. Ведь я это делаю для жены своего лучшего друга! - заверил ее Арсен. Переехав мост и миновав каменные ворота, сооруженные у самого края отвесного берега, они направились узкой улицей вверх, к центру города. Людей на улицах было совсем мало. Да и те, завидев всадников, поскорей сворачивали в сторону и исчезали во дворах или переулках. Прошло уже несколько лет после турецкого штурма города, но и до сих пор остались следы жестоких боев. Разбитых взрывами домов никто не восстанавливал. В черепичных крышах церквей и костелов, ратуши и усадеб городской шляхты зияли проломы, из которых с шумом вылетало воронье. Пожарища заросли лебедой и чертополохом. И только кое-где можно было заметить признаки жизни: сушилось на веревках выстиранное белье или сквозь запыленное окно выглядывала на улицу зеленая листва герани. - А вы не знаете, где здесь Армянский колодец? - вдруг спросила Вандзя, когда они выехали на большую площадь перед мрачным зданием ратуши. - Как не знать, ведь я родился и вырос в этом городе, - улыбнулся Арсен, удивляясь осведомленности своей спутницы в таких деталях, которые иноземцу не могут быть известны. - Зачем вам Армянский колодец? Вандзя ответила не сразу. - Мне говорили, что там недалеко есть харчевня, где я могла бы остановиться... Арсен доброжелательно улыбнулся: - Считай, пани, что тебе повезло: мы с моим другом тоже всегда останавливаемся в этой харчевне напротив Армянского колодца... Да вот и она! - Казак указал нагайкой на большой дом на другой стороне площади. - Кстати, сейчас в Каменце харчевен очень мало, и все они в руках турок... Поэтому нужно хотя бы немного знать турецкий язык, чтобы договориться с ними... - Я знаю немного татарский. - О, этого вполне достаточно. Они пересекли площадь и вскоре въехали в ворота постоялого двора, оставили у коновязи лошадей. Кафеджи* Кермен-ага, худой высокий турок в засаленном цветастом халате и в посеревшей от пота чалме, провел их в полутемное помещение, где пахло жареной бараниной и чесноком. Под потолком гудел рой мух. Здесь сидело несколько путников, возле них шнырял мальчик-служка. ______________ * Кафеджи (турецк.) - хозяин кофейни, постоялого двора. Хозяин предложил им поесть, но Вандзя отказалась, сказав: - Я не голодна и, кроме того, сначала хотела бы с дороги помыться и отдохнуть... Если б нашлась тихая комнатка, я хорошо заплатила бы хозяину. Арсен перевел. Кермен-ага поклонился и повел Вандзю наверх. - Ненко, ты заметил, как настороженно держится эта женщина? - спросил Арсен. - Уверен, что здесь какая-то тайна. Что случилось с паном Мартыном? Надо это выяснить. Побудь один, а я мигом... Он осторожно поднялся по деревянным ступеням на второй этаж. В коридоре было пусто: Кермен-ага и Вандзя уже успели зайти в одну из множества дверей. В какую же? Арсен начал прокрадываться, прислушиваясь к звукам, наполняющим этот огромный дом. У одной двери остановился, ему послышался приглушенный разговор... Кажется тут... Прислонился ухом и сразу замер: говорила Вандзя, путая польские, татарские и турецкие слова. - Кермен-ага, у меня к тебе важное дело. Ты меня понимаешь? Я не мужчина, а женщина... Ханум, ханум... Я жена ак-мечетского мурзы из Крыма. Ах, видно, ты ничего не понимаешь! Матка боска, он ничего не понимает... Как же ему объяснить?.. Ее прервал скрипучий голос кафеджи: - Не беспокойся, ханум, я все понял. Скажи прямо, по какому делу ты прибыла сюда и кто тебя послал? Оказывается, он достаточно хорошо владел польской речью. Вандзя даже вскрикнула от радости: - О, так ты понимаешь по-нашему! Тогда слушай внимательно: меня прислал сюда пан Яненченко... Полковник Яненченко. Пан кафеджи знает его? - Да, я его знаю. Что пани привезла мне от полковника? - Зеркальце... Пан полковник сказал, что ты все сделаешь для меня, если я передам небольшое зеркальце... - Где оно? - Пускай пан кафеджи оставит меня на время одну в комнате, я должна его достать... Пан понимает... - Понимаю, понимаю. - Голос кафеджи зазвучал насмешливо. - Хорошо, я зайду немного позже. Арсен едва успел отскочить и скрыться в дверной нише перед соседней комнатой, как дверь со скрипом отворилась и кафеджи засеменил по коридору к лестнице. Когда затих скрип ступенек под его ногами, Арсен метнулся по коридору к комнате Вандзи и распахнул дверь. От неожиданности женщина ахнула и, оторопело глядя на непрошеного гостя, замерла у стола. Арсен прикрыл за собою дверь, грозно встал перед перепуганной насмерть женщиной, которая никак не могла непослушными пальцами застегнуть пуговицы жупана. - Пани Вандзя, я все слышал. Отдавай зеркальце! - Но, пан... Арсен выхватил пистолет. И хотя стрелять он не собирался, оружие подействовало на женщину магически. Она запустила руку в складки своей одежды, пошарила там, но безуспешно: зеркальце куда-то задевалось. Женщина виновато-застенчиво улыбнулась. - Но, пан... - Ничего, ничего, - подбадривал ее Звенигора. - Давай, давай, шевелись, пани! Быстро доставай! Ну!.. Он решил особенно не церемониться: каждую минуту мог вернуться Кермен-ага. Вандзя смутилась и, отвернувшись, достала из потайного кармана зеркальце в роговой оправе. Но тут в коридоре послышалось покашливание кафеджи. Арсен выхватил у оторопевшей женщины зеркальце и прошептал: - Обо мне ни слова! Скажешь, что еще не нашла зеркала... Что оно, может быть, в саквах... Пусть подождет... Помни: я стреляю без промаха! Он шагнул в угол, за печь, и затаился за широкой деревянной кроватью. Скрипнула дверь, вошел Кермен-ага. - Ну что, пани, нашла? - Пусть пан еще подождет немного, - пролепетала Вандзя. - Я позову пана... Еще не успела... - Хорошо, я зайду еще. - И кафеджи, удивленно пожав плечами, удалился. Вандзя в изнеможении опустилась на табурет. Арсен вышел из своего укрытия и остановился перед ней, с зеркальцем в одной руке и пистолетом - в другой. - Что с паном Мартыном, пани? Только правду! - Пусть пан не беспокоится, он живой и здоровый. - Где он сейчас? - Остался во Львове... - Почему же, пани?.. Вандзя молчала. Со страхом смотрела на казака, и в ее глазах светилась такая тоска, что Арсену стало стыдно, что он разговаривает с беззащитной женщиной, держа ее под дулом пистолета. Засунув оружие за пояс, спокойнее сказал: - Значит, пани покинула моего друга? - Да, - чуть слышно прошептала Вандзя. - И куда теперь пани направляется? В Крым? К детям? - Да, - еще тише ответила Вандзя, и на ее ресницах заблестели слезы. - Пан понял... - Я так и думал... Откуда пани знает полковника Яненченко? Если пани все скажет, ей нечего меня опасаться. - Пан Ян тоже во Львове... На службе у коронного гетмана Станислава Яблоновского. - О! - вырвалось у Звенигоры, который никак не ожидал, что полковник Яненченко, сбежав от Хмельницкого, очутится во Львове. - Так, значит, сам Яненченко передал зеркальце Кермен-аге? - Он. - А что в нем? - Арсен со всех сторон осмотрел зеркальце, но не заметил ничего подозрительного. - Всего лишь записка Кермен-аге, чтобы он переправил меня в Крым... Пан Яненченко был настолько добр, что бескорыстно, из одного только сочувствия, согласился попросить об этом... Если б все были такими, пан Звенигора... - Где его письмо? - Пусть пан открутит ручку... Арсен быстро отвернул роговую ручку и достал из нее скатанные в трубку листки. Развернул. Поднес к свету. Два небольших кусочка бумаги были густо, мелкими, как мак, буквами, исписаны по-турецки. В первой записке Яненченко действительно просил Кермен-агу помочь женщине, которая передаст его послание, добраться в Крым, где у нее остались муж и двое детей. А во втором... Прочитав второе письмо, казак не поверил своим глазам. В нем Яненченко обращался к каменецкому паше с предложением захватить Львов. "Во всем крае не найдется сейчас и трех полков боеспособного войска, которое могло бы противостоять высокочтимому паше Галилю. Гетман Яблоновский только начинает создавать ополчение, но оно собирается с большой неохотой. Защищать Львов некому. К тому же я, покорный слуга султана, сумею открыть тайные ходы, через которые войдет в город значительная часть войска его султанского величества, - излагал свой план изменник. - Лучшего времени для нападения, более благоприятного случая для захвата Львова не может быть!" Прежде всего мелькнула мысль, что Вандзя - соучастница Яненченко и знала, с чем едет в Каменец. Но, посмотрев на ее опечаленное лицо, увидев, с какой надеждой следит она за тем, как он читает злополучное письмо, Арсен понял: женщина была обманута полковником и использована им в качестве связной, не ведая того. Что делать? Как поступить с Вандзей? Оставить здесь одну никак нельзя - она может рассказать кафеджи о том, что письмо, адресованное ему, попало в чужие руки. Ведь кафеджи уже знает о послании Яненченко и будет требовать его у женщины. Если Яненченко решается доверить такие секретные и опасные сведения Кермен-аге, то, безусловно, между ними издавна существует определенная договоренность и кафеджи ожидает какого-нибудь важного сообщения. Арсен лихорадочно обдумывал, как быть. Его взгляд вновь остановился на двух листочках, которые он держал в руке, - один предназначен для Кермен-аги, второй - для паши. Что, если оставить в дураках всех - и Яненченко, и Кермен-агу, и пашу?.. Он незаметно для Вандзи спрятал адресованную паше записку в карман, а предназначавшуюся Кермен-аге вложил в ручку зеркальца. - Пани Вандзя, почтительнейше прошу простить за волнения, которые я доставил своим допросом, - сказал он, возвращая женщине зеркальце. - Я убедился, что пану Мартыну ты ничего плохого не сделала... А за то, что покинула его и хочешь отыскать своих детей, я не могу осуждать: какая бы мать поступила иначе? Это понятно каждому человеку! - Правда, пан? - вскрикнула Вандзя радостно. - Если так говоришь - ты благородный человек! Спасибо тебе за доброту! - Не стоит благодарности... Об одном прошу: есл