него и Иван Стягайло, и Иван Рог, и Андрей Могила, и Самусь, и Абазин, и Искра, и Палий... И еще десятка три бывалых казаков, известных не только на Сечи, но и по всей Украине. Обед закончился. Старшины положили ложки, поблагодарили хозяина за хлеб-соль. - На здоровье, друзья, - тихо произнес Серко и глянул на джуру. Тот поднял кошевого, подложив ему под спину несколько подушек. Серко перевел дыхание и сказал так же тихо, торжественно: - Пригласил я вас к себе, братчики, для того, чтобы попрощаться... Навсегда... Навеки... Казаки загудели. - Что ты, батько! Бог с тобой! - замахал руками Иван Стягайло. - Мы верим, что ты оправишься и еще не раз поведешь нас на супостатов! Серко вяло улыбнулся: - Нет, братья, я не тешу себя такой надеждой. Дни мои сочтены, и безносая с косой уже стоит у моего порога... Но я не боюсь ее. Привык... Сколько уж раз замахивалась она, чтоб снести мне голову, а я все жил да жил! Нет, милые, предостаточно пожил я на свете... И крови немало пролил, и горилочки вдоволь выпил... Так пора и честь знать! Пора уже, видимо, братчики, из казацкого седла перебираться в челн Харона... Казаки опять загудели, но на этот раз значительно тише. Каждый из них видел, что кошевой на ладан уж дышит. - Да и грехи свои пора искупать... - Ну что ты, Иван! Какие могут быть грехи у праведника! - воскликнул Метелица. - Какой я праведник? Сколько душ загубил, рубая. Хоть и вороги, а все-таки люди... Но не об этом сейчас речь, друзья. Я не исповедаться вздумал перед вами, а прощаться решил. А когда прощаешься с ближайшими людьми, с которыми долгие годы делил и славу, и опасности крутых житейских дорог, то хочется сказать самое важное, сокровенное, чего не имеешь права не сказать, унести с собою в могилу... - Мы слушаем тебя, батько, - вразнобой отозвались казаки. Серко передохнул, вытер со лба рушником капельки пота. - Я знаю, конечно, что мои слова - не закон для вас, что вы будете поступать и действовать по-своему... Так велось испокон веку, так и будет вестись, покуда солнце светит над землей... Но есть некоторые вещи, которых не вычитаешь ни в каких книжках, есть знания, которые приобретаются не в школе, а в жизни, вот про это я и хотел бы с вами поговорить перед смертью... - Мы слушаем, батько. - Живем мы, друзья мои, в тяжкое время. Отчизна лежит в развалинах, вконец опустошенная врагами. Не счесть, сколько наших людей уничтожено или разбежалось в поисках покоя и хлеба. Десятки тысяч с правого берега переселились на Левобережье, на Донец и Оскол - до самого Дона. Дикое поле, отделявшее нас от врагов, расширилось, плодородные поля заросли ковылем и донником. Дошло дело до того, что калмыцкий хан посылает послов к султану, чтобы тот отдал ему земли между Днепром и Днестром для выпаса табунов. Крымская и Буджакская орды чувствуют себя на Правобережье хозяевами... И перед нами грозная опасность - навсегда потерять эти земли... Поэтому завещаю вам - как и прежде, как всегда было, не щадя крови и жизни своей, стоять супротив захватчиков, откуда бы они ни приходили! Не выпускайте, братья, сабель из рук, пока кровавые чамбулы разгуливают по нашим степям!.. Казаки сидели торжественные, посуровевшие, ушедшие в глубокие мысли. Сказанное Серко ни для кого не было тайной, но слова старого кошевого, произнесенные на смертном одре, каждому казались и весомыми, и особенно мудрыми, потому и проникали глубоко в сердце. На пасеке стояла теплая летняя тишина. Слышалось только беспрерывное гудение трудолюбивых пчел да шелест ветерка в ветвях деревьев. Немного передохнув, кошевой продолжил: - Я уже говорил - Правобережье обезлюдело... Самойлович, радеющий прежде всего о своей власти и о своих прибылях, не отпускает беглецов с Правобережья, нашедших на время военного лихолетья приют на левом берегу, назад, в их отчизну. Возникает угроза, что эти земли заселят другие. Поэтому, отбивая набеги людоловов, думайте и над тем, чтобы возвращались наши люди в тот край, обживали его и сохранили его для наших потомков... А это можно сделать только тогда, когда там будет военная сила, способная защитить народ. Из шестнадцати казачьих полков, которые были на Правобережье при Богдане, теперь не осталось ни одного... Я посылал туда Палия, Самуся, Искру и Абазина с небольшими отрядами запорожцев... Так пускай кош помогает им и оружием, и порохом, и оловом, и людьми, и продовольствием, ибо они там начали великое дело. Поклянитесь, что Сечь будет для них опорой и пристанищем в грозные времена! Что Сечь всегда будет помогать - явно ли, тайно ли - этим назначенным мною полковникам в их многотрудных деяниях по возрождению правого берега! - Клянемся! - хором ответили старшины и остальные казаки. - Прослышал я, что турки устанавливают медные столбы на Подолии и в Карпатах, проводят новую границу, отхватывая здоровенный шмат земли нашей, чтобы навеки присоединить ее к султанским владениям... Для меня, для вас всех не секрет, что шляхта пока еще крепко держит в своих руках Волынь и Галицию, мечтает когда-нибудь снова овладеть Правобережьем и всей Украиной... До сих пор, как и при Богдане, со всех сторон нас жмут... Потому, братья, единственное наше спасение - Москва! Она с оружием в руках недавно спасла Левобережье и Киев от разрушения и полной гибели. В тяжелых испытаниях, наступавших для нашего народа, единственный верный союзник и брат был и есть народ русский... Вы можете сказать мне: разве не московский воевода Ромодановский заслал тебя в Сибирь?.. Да, отвечу я. Он, Ромодановский. Это он заковал меня в кандалы, в которых я брел до самого Иртыша. Но не в этом, братья, суть! Ибо когда я через полгода возвращался оттуда, то не одна и не две, а сотни русских крестьянских семей давали мне приют и делились со мной, наверно, последней скибкой хлеба. Ибо не один и не два, а тысячи московских стрельцов сложили свои головы вместе с нашими казаками в Чигирине и на Бужинском поле, защищая свою и нашу свободу. Вот что главное в нашей дружбе и в наших отношениях! И этого должны придерживаться все мы!.. Только идя таким путем, мы сможем спасти народ украинский от поголовного истребления, от окончательной гибели, которую уготовили ему лютые недруги его! На том должна всегда стоять Сечь! Иначе страшный вред нанесет и себе, и всему народу... - Понимаем, батько! Понимаем! - зашумели казаки. - А что касается Юрия Хмельницкого и Кара-Мустафы, то знайте - на сегодня это злейшие враги наши. И я завещаю вам бороться с ними до последнего! И чем быстрее погибнут они, тем лучше для нашего народа! - Так тому и быть, батько! Не сомневайся! - вполголоса, но твердо за всех ответил Палий. - Арсен, сын мой, - вдруг обратился кошевой к Звенигоре, - и Кара-Мустафу, и Юраську нелегко и непросто достать... Потому и возлагаю большие надежды на тебя, на твою ловкость и твой разум... Там, где не сможет пройти казацкий конь, где бессильна казацкая сабля, там пройдешь ты... Слышишь меня? - Слышу, батько, - склонил перед умирающим голову Арсен, чувствуя, как горький комок сжал горло. - Сделаю все, что смогу... - Аминь! - прошептал Серко устало. - Значит, и с этим покончено... Остается последнее: хочется мне знать, кому вы вручите после меня булаву кошевого? Вопрос был неожидан и серьезен. Кроме того, он затрагивал интересы большинства присутствующих здесь старшин. Кто из них не мечтал побывать когда-нибудь кошевым, держать в руках булаву, дающую неограниченную власть над многотысячным войском? - Пусть это тебя, Иван, не волнует, - сказал после затянувшейся паузы Стягайло. - Выберем достойного! - Тому булава, у кого голова. Никогда не забывайте этого, - медленно сказал Серко. - Я уже одной ногой в могиле, потому пусть не обидятся на меня мои побратимы, когда выскажу свою думу... - Говори, батько! Говори! - Сейчас такие времена, что во главе войска должен стоять человек смелый и умный, честный и опытный в военном деле и в жизни... Такой казак есть среди вас... - Кто он, батько? Назови его! - послышались голоса. - Семен Палий! Наступила тишина. Все долго молчали. Для Палия слова кошевого были совершенно неожиданными. Но не меньшей неожиданностью, вероятно, прозвучали они и для всех старшин. Кто-то крякнул. И опять - тишина. - Чего молчите? - с усмешкой спросил Серко. - Не я выбираю кошевого... Я только говорю то, что думаю... - Молод еще, - угрюмо кинул Иван Стягайло. - Подождет. Есть и постарше! На губах Серко промелькнула чуть заметная горькая улыбка. И сразу исчезла. Дыхание умирающего стало тяжелым, он откинул голову на подушку. Холодный пот по крыл его лоб. - Мы утомили кошевого, - тихо произнес Палий и первым встал из-за стола. - Прощай, батько! Старшины и бывалые казаки тоже поднялись и стали прощаться. Каждый подходил к топчану, отдавал последний земной поклон в медленно отходил. Стягайло смущенно пробормотал: - Прости меня, Иван. Понимаю - огорчил тебя. Ляпнул необдуманно... Серко ничего не ответил, и Стягайло, потоптавшись, оставил его. Вскоре пасека опустела. С кошевым остался только джура. Хотя припекало летнее солнце, больной попросил укрыть его кожухом. Через час Ивана Серко не стало... 3 На второй день после похорон в войсковой канцелярии собралась старшинская сходка. Просторная комната едва вместила заслуженных казаков: войскового судью, войскового писаря, есаулов, иначе - помощников кошевого атамана, куренных атаманов, а также тех старых да "лучших", что в прошлом то ли избирались атаманами, то ли прославились подвигами или имели большое хозяйство. В красном углу, под образами, стояли клейноды - знамя и бунчук. На столе, застеленном в честь торжественного случая шелковой турецкой скатертью, поблескивала самоцветами булава кошевого атамана. В чьи руки попадет она? Взгляды присутствующих были устремлены на нее. Каждый понимал, что не на войсковой раде, которая соберется в полдень, а здесь, на сходке, будет назван человек, которого потом рада выберет кошевым. Так издавна велось. Но кто будет назван? Покойный кошевой Серко подал перед смертью свой голос за Семена Палия. Это знали все. И с любопытством поглядывали на широкоплечего красавца, который скромно примостился на лавке возле порога в окружении своих друзей - Арсена Звенигоры, Романа Воинова, Метелицы, Андрея Могилы, Самуся, Искры и Абазина. За столом, оставив незанятым место кошевого, восседали Иван Стягайло и Иван Рог - самые влиятельные атаманы. Кому же улыбнется фортуна? Первым - по старшинству - встал и начал говорить войсковой судья, седоусый казак, давний сподвижник Серко. - Братья атаманы, славные рыцари запорожские, - произнес он глуховатым голосом, - сегодня мы собрались для того, чтобы гуртом подумать, кого на сечевой раде назовем кошевым атаманом... Ибо после смерти батьки нашего, славного вождя запорожского Ивана Серко, войско наше осиротело, а братчики, как горемыки несчастные, не знают, к кому прильнуть, и на случай неожиданного нападения врага не имеют войсковой головы... - Да, да, мы должны подумать, - закивали старые казаки. - Надо вручить булаву самому достойному! - Перед смертью кошевой Иван Серко, как это ведомо большинству из вас, завещал нам выбрать Семена Палия, запорожца недавнего, но прославившегося в походах и боях рыцаря... Стягайло резко вскочил, тяжелой, как дубовый корень, рукой грохнул по столу. - Братья, Семен Палий молод еще! - крикнул он. - Поглядите - у него в усах ни одного седого волоска! Так разве к лицу нам, старым и опытным казакам, подчиняться молодику, который к тому ж и казакует на Запорожье без году неделя?.. - А разве дело в том, чтобы выбрать старейшего? - подал голос от порога Метелица. - Надо выбрать умнейшего, расторопнейшего и храбрейшего! - Нашел умного! - подскочил Покотило. - Пускай показакует годков двадцать, тогда мы и оценим, какой у него разум... А пока пусть плетется в хвосте. - Кого ты, Покотило, хотел бы назвать кошевым? - спросил войсковой судья. - Ивана Стягайло... Старый заслуженный казак. Храбрый рыцарь. Куренной атаман... - Ивана Рога! - выкрикнул кто-то из толпы. - Если и есть кто среди нас достойнейший, так это он!.. Сколько раз уже был кошевым, есаулом, наказным атаманом... Да и на Запорожье лет тридцать, если не больше! - Сорок, - сказал Рог и высоко поднял бритую голову на длинной жилистой шее, обводя собравшихся пристальным взглядом черных глаз... - Все сорок... - Ну вот видите, кого и выбирать-то, как не его! Поднялся Самусь, краснолицый, голубоглазый казачище. - Братчики, думаю, мы должны выполнить наказ Серко! - пробасил он. - Разве вы забыли, что он посоветовал нам избрать кошевым Семена Палия? Чего зря воду в ступе толочь? - Нас и самих бог не обделил разумом! - вспыхнул Стягайло. - Мертвому - вечная слава, а живым - о жизни думать! Серко свое отатаманил... - Стягайло! Стягайло! - послышались голоса. - Ивана Рога! - загудели с другой стороны. - Семена Палия! - закричали Арсен, Роман и Секач. Шум поднялся такой, что войсковой судья зажал уши руками. - Так, братья, мы к согласию никогда не придем, - покачал он головой. - Если из вас троих, - обратился он к претендентам на булаву кошевого, - двое добровольно не откажутся, то на сечевой раде бог знает что будет! И до сабель дойти может! Встал Семен Палий. - Атаманы, братчики, - сказал он. - Мы все любили и глубоко уважали Серко, привыкли считаться с его мнением и безоговорочно выполнять приказания. Поэтому, сдается мне, последняя воля покойного кошевого многим из вас связывает сейчас руки... Чтобы этого не было, я отказываюсь от чести быть кошевым. Пусть им станет тот, кого захочет старшинская сходка и все сечевое товариство! Пришел я на Запорожье не для того, чтобы добывать себе какие-либо привилегии, не для того, чтобы стать куренным атаманом, есаулом или домогаться булавы кошевого, а чтобы защищать своей саблей отчизну от ее бесчисленных врагов! Это первейший и главный долг мой, как и каждого из нас, братчики! Казаки одобрительно загудели. Палий слегка поклонился и сел. Войсковой судья повернулся к Стягайло и Рогу. - Может, который из вас тоже хочет сказать нечто подобное, атаманы? Стягайло и Рог сумрачно молчали. - Тогда пусть вас рассудит товариство, - сказал судья. - Палите из пушек, бейте в литавры - собирайте войсковую раду! Как она решит, так и будет! Кто-то побежал выполнять приказание войскового судьи. Старшины и бывалые казаки начали подниматься и выходить во двор. В канцелярии остались только члены коша - войсковой судья, войсковой писарь, войсковой обозный и есаулы. 4 Грохот крепостных пушек и тревожно-призывная дробь литавр всколыхнули все вокруг. Сечь зашумела, загомонила. Отовсюду к сечевому майдану спешили запорожцы, выстраивались по куреням, образуя вокруг дубового столба огромное живое кольцо. Несколько молодиков вынесли стол, застеленный белой скатертью, поставили его в узком проходе как раз напротив войсковой канцелярии. Во главе каждого куреня встали куренные старшины - куренной атаман и хорунжий. Кому не хватило места в кругу, тот взбирался на ближайшую крышу или на вал крепости. Литавры, стоявшие на железных треногах в центре круга, возле столба, не унимались. Голый до пояса, смуглый, как цыган, довбиш изо всех сил колошматил по туго натянутой на огромный котел до блеска выделанной бычьей шкуре двумя крепкими деревянными колотушками, выбивая мелодию, означающую сбор на войсковую раду: ту-ту-тум, ту-ту-тум! На этот раз запорожцы собирались особенно быстро. Все знали, что сегодня будут выбирать кошевого, и никто никуда из Сечи не отлучался. Не было слышно обычных в таких случаях шуток, смеха, молодецких выходок. Над Сечью, казалось, незримой тенью витала душа любимого атамана запорожцев Ивана Серко. Войско замерло в ожидании. И вот распахнулись двери войсковой канцелярии - и на майдан вышла сечевая старшина. Вместо покойного кошевого впереди шел булавничий, держа на вытянутых руках, покрытых небольшим, расшитым серебром ковриком, булаву. За ним есаулы торжественно несли малиновое знамя и бунчук - запорожские клейноды. Позади шли войсковой писарь, войсковой судья, войсковой обозный и старшины без должностей - те заслуженные казаки, которые в прошлом были членами коша. Булавничий подошел к столу и бережно положил булаву. Есаулы с прапором и бунчуком остановились посреди круга. Войсковой писарь, который в одной руке держал серебряную чернильницу, а в другой - белое гусиное перо и свиток бумаги, войсковой судья с большой войсковой печатью и другие старшины прошли в круг, встали под бунчуком и поклонились товариству на все четыре стороны. После этого вперед выступил войсковой судья и сказал: - Панове молодцы! Наш преславный кошевой Иван Серко, которого мы восемь раз выбирали своим атаманом, во главе с которым одерживали множество славных викторий над врагами нашими, по божьей воле упокоился и оставил нас сиротами. Поэтому сегодня мы должны выбрать нового кошевого... Но прежде кош хочет знать, не будете ли вы, молодцы, других новых старшин выбирать, а старых смещать? - Нет, нет, не будем! - закричали казаки. - Только кошевого выберем! - Вот и славно! - заключил судья. - Тогда выкрикивайте, кого вы хотели бы кошевым иметь. На какое-то время над майданом легла тишина. Потом из гурьбы старшин послышались возгласы: - Ивана Стягайло хотим! - Ивана Рога! - Палия! Семена Палия! Постепенно крики усиливались. Кричали уже не только старшины, но и все запорожцы. Каждый как можно громче выкрикивал имя своего избранника, ибо от этого зависело, чья возьмет. - Палия! Палия! - вопил Секач во всю мочь. Его поддерживали Звенигора, Воинов, Метелица и те казаки, которые ходили вместе с Палием в Немиров. Вскоре к ним присоединились голоса сечевой бедноты, которая видела в Палие своего, а Стягайло ненавидела за скряжничество и стяжательство. - Палия! Палия! Для многих старшин, слышавших на сходке, что Палий сам отказался от булавы кошевого, это было полной неожиданностью. Старый Иван Рог, который не раз уже бывал кошевым, сохранял внешнее спокойствие и неподвижно смотрел на бурлившее море братчиков. Зато Стягайло даже позеленел от злости. Утратив душевное равновесие, он вдруг выскочил в середину круга и во всю мощь своего горла гаркнул: - Братчики! Кого же вы выбираете? Палий молод еще! Да и на сходке он сам от булавы отказался! Ему на помощь выбежал Покотило. Воспользовавшись замешательством, вызванным среди запорожцев словами Стягайло, крикнул: - Панове молодцы! Ивана Стягайло мы знаем уже много лет! Кто скажет, что он когда-нибудь показал спину врагу? Кто скажет, что он не выручил в бою товарища?.. - Никто! Никто! - закричали в ответ казаки, потому что это было правдой. - Так чего вы сомневаетесь? Выбирайте Ивана Стягайло!.. А я поставлю товариству пять бочек горилки, пять возов хлеба, воз тарани и две кадки сала, чтоб было чем после выборов кошевого промочить горло и закусить. Среди приверженцев Рога и Палия послышались возмущенные возгласы: - Это подкуп! Прочь его! Но многим понравилась мысль выпить за чужой счет. И над кругом загудело: - Славно! Славно! - Стягайло! Стягайло! Покотило шмыгнул в толпу и оттуда подморгнул Стягайло: мол, все в порядке! Только он знал, что и горилка, и рыба, и хлеб, и сало принадлежали Стягайло, а не ему. Над майданом тем временем неслось: - Стягайло кошевым! Стягайло! Когда этот крик усилился настолько, что в нем потонули имена Рога и Палия, войсковой судья взял со стола булаву и протянул Стягайло. У того торжествующе заблестели глаза, но, считаясь со старым запорожским обычаем, он спрятал руки за спину и сказал: - Нет, не достоин я такой высокой чести, братчики! - Стягайло! Стягайло! - опять заревели запорожцы. Судья снова протянул булаву. Стягайло вновь отказался. Крики сотрясли стены крепости: - Стягайло кошевым! Судья в третий раз протянул Стягайло булаву. Теперь он и не подумал отказываться, а поспешно схватил ее громадными ручищами, подержал перед собой некоторое время и поднес к губам. Никто не сомневался, что поцелуй его был вполне искренним. Судья нагнулся, набрал горсть пыли и высыпал Стягайло на голову. - Помни, батько кошевой, что ты слуга нашего запорожского товариства! - сказал он при этом. - Помни - и не задирай носа! Стягайло не перечил: знал, как и все запорожцы, этот тоже стародавний обычай. Те, кто хотел, подходили к вновь избранному кошевому и посыпали ему голову землей. А он, крепко держа в руке булаву, дружелюбно улыбался и кланялся казакам. Когда желающих воспользоваться этим обычаем больше не оказалось и все братчики, успокоившись, опять стали по куреням, он поклонился войску чуть ли не до земли и сказал: - Спасибо, братчики, за честь и уважение! Клянусь свято блюсти наши запорожские обычаи и вольности! Быть беспощадным к врагам земли нашей и веры православной! По-отцовски относиться ко всем вам, побратимы мои дорогие. - Ишь, мягко стелет, да не твердо ли спать будет? - прошамкал Шевчик на ухо Звенигоре. Стягайло, хитро подморгнув, вдруг перевел на иное: - Теперь, братчики, приглашаю всех выпить за мое здоровье по чарке горилочки!.. Эй, Покотило, где твое угощение? Покотило затрусил к воротам - и несколько минут спустя в Сечь въехал целый обоз, заранее прибывший с хутора Стягайло. Запорожцы встретили его веселыми восклицаниями и шутками. Строй сразу нарушился. Каждому хотелось быть поближе к возам, на которых темнели дубовые бочки... 5 Прошла неделя. Время, казалось бы, небольшое, но в жизни Арсена и Романа оно принесло большие перемены. Хотя Серко уже и не было на свете, но его мысли, его воля еще жили среди людей. Они еще продолжали оказывать влияние на судьбы многих из них. В конце лета в Сечь прибыло русское посольство, которое направлялось в Бахчисарай для заключения мира с Портой и Крымом. Во главе посольства стоял Василий Тяпкин. Помощником его и писарем был дьяк Никита Зотов. По дороге из Москвы на Запорожье посольство завернуло в гетманскую столицу Батурин, и Самойлович, по договоренности с посольским приказом в Москве, послал от себя в Бахчисарай видного казака, войскового товарища Раковича, хорошо владеющего татарским и турецким языками, а также латынью. Он должен был быть и толмачом и представлять интересы гетманского правительства на переговорах. В Сечи посольство долго не задержалось. Тяпкин торопился. Поэтому, пробыв здесь всего один день, он в сопровождении шестисот казаков и рейтаров двинулся дальше. От коша, как еще раньше договорился Серко, в состав посольства вошли Арсен Звенигора и Роман Воинов. Числились они проводниками, но Арсен, кроме того, был назначен вторым толмачом. Четвертая после выезда из Сечи ночь застала посольство в безводной ногайской степи, в одном переходе от Перекопа. Вот уже третий день посольство сопровождал отряд перекопского бея - запорожцы сразу же повернули назад, как только дошли до границ своих земель, - и посол Тяпкин и его люди чувствовали себя только в относительной безопасности, по горькому опыту предшествующих лет они знали, что вероломные крымчаки могли в любой момент сменить милость на гнев. Для посла был поставлен небольшой походный шатер. Другие члены посольства, толмачи, проводники и слуги, а также татары, утомленные трудной дорогой, улеглись прямо под открытым небом. Арсен лег рядом с Романом на постеленную кошму, положив под голову седло, от которого терпко пахло конским потом. Заложил натруженные ладони под затылок, раскинул онемевшие от верховой езды ноги. Ночь была тихая, лунная. Тишину нарушало только фырканье лошадей, которые паслись в отдалении под присмотром татар-пастухов, да неугомонное стрекотание кузнечиков в пахучих травах. Звенигора лежал молча, глядя широко открытыми глазами в звездное небо, по которому медленно плыла яркая полная луна. Сон никак не шел к нему. Сердце щемило в груди, зажатое, как в тисках. Сколько дней, сколько месяцев прошло, а про Златку и Стеху - ни единой весточки! Теперь только надежда на поездку в Крым. Там они с Романом как-нибудь постараются встретиться с салтаном Гази-беем и - будь что будет! - заставят его сказать всю правду! Он смотрел на небо и, казалось, видел Златку. Глаза ее угасали, грустнели, вроде стали заплаканными, вглядывались с высоты в него и причиняли ему нестерпимую боль. - Родная моя... Любимая... Не вини меня! - шептал он почти беззвучно. - Знает бог, я все делаю, чтобы вызволить тебя из неволи... Потерпи еще малость - и я найду тебя, милая, где бы ты ни была, куда бы ни закинула тебя злая судьба... Ему чудилось, что лицо ее прояснилось, а темные глаза стали улыбаться, и у него возникла мысль, что и Златка смотрит сейчас на это звездное небо, на луну и думает о нем. Возможно ли такое?.. Легкий вздох вырвался из его груди, и в тот же миг горячая рука Романа крепко сжала его руку. - Не грусти, Арсен, - прошептал дончак, стараясь утешить побратима, хотя Арсен знал, чувствовал, что и у Романа болела душа по Стехе. - Не грусти. Вот верится мне, что живы они... И мы вызволим их. Вызволим! Или сами погибнем... "Или сами погибнем", - откликнулось в сердце Арсена. ПЕРЕМИРИЕ 1 Перекопский бей встретил московское посольство неприветливо: от подарков отказался, от встречи уклонился и поселил не в посольском стане и даже не в караван-сарае для иноземных купцов, а в мрачной старинной крепости, которая день и ночь охранялась сотней молчаливых сейменов, не позволявших никому выходить за пределы двора, обнесенного высокой стеной из известняка. Так прошла неделя. Потом вторая. - Черт его забери! - ругался худой, непоседливый дьяк Никита Зотов, быстро шагая по большой комнате и расчесывая деревянным гребнем редкую рыжеватую бородку. - Нас принимают не лучше, чем прошлогоднее посольство Сухотина и Михайлова. Но то было сразу после войны! А теперь... Хан мог бы уже и поостыть. - Он знает, что делает, - сказал Звенигора. - Это давнишняя ханская манера: сначала измучить послов ожиданием, настращать угрозами, издевательствами, а потом начинать с ними переговоры. Дескать, мягче, податливее будут! - Ну, от нас он этого не дождется, - буркнул Зотов. - Сверх того, что дозволил царь, мы не уступим. Стольник Василий Тяпкин молчал. Он вообще был неразговорчив, немногословен, углублен в себя, в свои мысли. Все он делал медленно, но обдуманно и решительно. Вывести его из равновесия было трудно, почти невозможно. Должно быть, в Москве учли эту черту его характера, когда посылали в Крым, где необходима незаурядная выдержка и рассудительность, да и опыт посольский у него был немалый... Он терпеливо ждал, что их вот-вот отправят дальше, в Бахчисарай к хану. Но про них будто забыли вовсе. Никто из высших ханских чиновников не заходил, не интересовался, как они живут, в чем нуждаются. Только угодливо улыбающиеся слуги появлялись точно в определенное время с деревянными подносами в руках и ставили на низенькие столики глубокие глиняные миски с неизменной тушеной бараниной. Сегодня они, как обычно, появились в широко открытой двери и с поклонами понесли подносы в глубину комнаты. Но Тяпкин вдруг поднялся со своего места, преградил им дорогу, топнул ногой и зло закричал: - Убирайтесь с вашим бешбармаком! Мы приехали сюда не обжираться, а решать более важные дела. Идите и немедля передайте бею, что мы требуем встречи с ханом! И пока мы не получим от него твердого уверения, что в ближайшее время нас отправят в Бахчисарай, мы ничего в рот не возьмем! Слуги были поражены и попятились со своими мисками. Не менее их были изумлены и члены посольства, которые впервые видели стольника таким разъяренным. Дьяк Зотов рот раскрыл от удивления, но ничего не сказал. Промолчал. Никто не притронулся ни к завтраку, ни к ужину. На другой день утром пришел чауш и уведомил, что завтра урусское посольство тронется в Ак-Мечеть. Все вздохнули с облегчением, плотно позавтракали и начали готовиться к отъезду. От Перекопа до Ак-Мечети два конных перехода. Но проводники не спешили, и посольство прибыло в город на пятый день. Ак-Мечеть одно только название, что город. На самом деле это небольшое селение, раскинувшееся в широкой лощине на берегах Салгира. В центре его, на пригорке, высилась мечеть, сложенная из пиленого известняка. От нее селение и получило название Ак-Мечеть, то есть Белая Мечеть. Вокруг нее утопали в садах дома калги и ак-мечетского бея Гази. А дальше извивались узенькие улочки, выгороженные высокими каменными заборами, из-за которых выглядывали крыши низеньких, приземистых мазанок. Посольство въехало во двор бея. У Арсена перехватило дыхание. Неужели он сейчас увидит своего обидчика? Неужели узнает, куда тот девал девушек? А в том, что заставит его сказать правду, у казака не было сомнения. Поставит на карту жизнь, а своего добьется!.. Двор был просторный, со всех сторон, как принято у крымчаков, обнесенный саманными и каменными оградами. Большой дом тыльной стороной выходил в сад. Арсену и Роману это было знакомо со времени похода в Крым. Но они все равно внимательно приглядывались ко всему, так как понимали, что теперь им придется здесь, вероятно, без чьей-либо помощи преодолеть немало препятствий. Потому и примечали и потайные засовы на воротах, и калитку, ведущую в сад, и те места, где можно будет при необходимости спрятаться... В сопровождении своих сейменов вышел Гази-бей. Это был подтянутый, крепко сложенный человек средних лет, с внимательными, немного раскосыми глазами. - Я рад приветствовать посольство царя урусов, - поклонился он, приложив ко лбу правую руку. - Но я не могу произнести слова древнего обычая: "мой дом - ваш дом", потому что вам приют предоставлен в доме калги... Тонкая улыбка промелькнула на смуглом лице бей. Это насторожило Арсена, который неотрывно следил за ним. Стольнику Тяпкину не понравились слова бея. - Разве, высокочтимый, нас не сегодня проводят в Бахчисарай? Мы хотим как можно скорее встретиться с ханом... - Всему свой срок, - уклонился от прямого ответа бей. - Прошу вас в дом калги. Его хозяин, правда, сейчас отсутствует, но для вас помещение приготовлено... И он направился к воротам. Но в это время из сада со смехом и криком выскочили два черноволосых мальчугана, а за ними, догоняя их, выбежала красивая женщина в легкой шелковой одежде. От быстрого бега лицо ее пылало, а густая золотисто-русая коса рассыпалась за плечами. Наткнувшись на чужеземцев, дети и женщина перестали смеяться и замерли в удивлении. - Матка боска! - вскрикнула женщина, увидев перед собой Арсена Звенигору. Вандзя?.. Арсен чуть было не бросился к бывшей жене Спыхальского, но вовремя сдержался. Он предполагал, что Вандзя уже могла добраться до Крыма, и все же встреча была настолько неожиданной, что на какое-то мгновение он растерялся. Все недоуменно смотрели на них. Гази-бей с явным подозрением стал присматриваться к статному красавцу казаку, и это привело в равновесие Арсена. Пристально глянув в перепуганные глаза Вандзи, словно приказывая молчать, он поклонился и сказал: - Мы, кажется, напугали тебя, ханум? Милостиво просим извинить нас... Какие красивые мальчики! Он догадался, что перед ним сыновья Гази-бея, и, чтобы доставить отцу удовольствие и тем самым перевести разговор в более безопасное русло, начал хвалить детей. Лицо бея просияло. - Это мои сыны, уважаемые гости, Али и Ахмет, - не без гордости сказал он. - А это моя жена - Ванда-ханум... Княгиня из Ляхистана!.. Арсен знал, что Ванда никакая не княгиня, и мысленно улыбнулся. Все поклонились Ванде-ханум. Подчиняясь строгому взгляду мужа, она схватила детей за руки и пошла к дому. 2 Из многочисленных строений калги для посольства было отведено не лучшее помещение. Гази-бей провел их в конец сада и остановился перед высокой массивной каменной башней, которая граничила с его усадьбой. Молодой сеймен открыл дверь. - Что это означает? - воскликнул возмущенно Тяпкин. - Или калга намерен надолго запереть нас здесь, как это сделал перекопский бей, и держать на положении почетных узников? Когда мы, наконец, встретимся с ханом? - Урус-бею незачем тревожиться, - заверил Гази-бей. - Придет время - и он предстанет пред ясные очи нашего великого хана, да продлит аллах его годы! Хуже всего было то, что посольство разделили. Каждому дали по комнатке, а Романа и Арсена, как младших и по возрасту, и по чину, поселили вместе наверху, под крышей. Закрылась дверь, загремел засов. Казаки молча постояли, потом начали осматривать свою комнату. Собственно, осматривать было нечего. Вокруг желтели голые ноздреватые стены, покрытые паутиной. Ни стола, ни лавки. Только в углу лежала постель - старая кошма, два таких же старых ковра да несколько бараньих шкур. На подоконнике узкого, как бойница, окна блестел свежевычищенный кувшин с водой. - Да, кажется, наш посол оказался прав, - глухо произнес Роман. - Из одной тюрьмы, в Перекопе, мы попали в другую - в Ак-Мечети... Интересно, почему хан тянет с переговорами? - Поживем - увидим, - ответил Арсен, как бы советуя другу не ломать голову над тем, чего сейчас невозможно ни объяснить, ни понять. - Давай лучше рассмотрим, куда мы попали... Он подошел к окну. Отсюда открывался вид на пологую долину Салгира, в беспорядке застроенную низенькими мазанками, на высокие минареты мечети и майдан перед ней. Но не это привлекло его внимание. Прежде всего взгляд его устремился вниз, на сад и двор Гази-бея, отделявшийся от двора калги толстой каменной стеной. Двор бея был виден как на ладони. Вокруг кучерявился тенистый сад, тронутый осенней позолотой; в середине - приземистый длинный дом, крытый черепицей; за ним - хозяйственный двор, где теснились конюшни, крытые навесы, помещения для невольников и наймитов. Неужели Златка и Стеха где-то здесь, совсем близко? - Роман, глянь-ка сюда! Под этой крышей живет человек, который завез в неволю наших девчат. Или знает, где они. Роман из-за плеча Арсена посмотрел на ребристую крышу. - Если он знает хоть что-нибудь, то скажет и нам. Добраться бы только до него - заговорит! - Но как это сделать? - Надо пролезть в окно и... Роман умолк. Арсен улыбнулся. Улыбка была невеселой, даже горестной. Но и она немного скрасила помрачневшее, осунувшееся лицо казака. - В том-то и дело... Пролезть не штука. Как спуститься вниз, на чем? - Он стал рыскать взглядом по комнате. - Что, если... - Арсен вдруг сел на мягкую кошму и взял в руки овечью шкуру. - Что, если разрезать ее на полосы? Ведь из них любой канат можно соорудить. Держи, Роман! Он вытащил из ножен ятаган и начал кроить овчину. Нарезав узкие полосы, сплел из них веревку длиною в два или три локтя. Радостно блеснули его повеселевшие глаза. - Ну, как? Выдержит? - Попробуем... Тяни! Они ухватились за веревку, дернули, потянули изо всех сил, стараясь во что бы то ни стало разорвать ее. Но она выдержала! Тогда засели за работу всерьез. До вечера не разгибали спины. Когда стемнело, веревка была готова. Роман осторожно спустил ее за окно, крепко привязав к деревянной перекладине, поддерживающей матицу. Вечер был по-осеннему ветреный. Со стороны моря по небу плыли рваные тучи. Время от времени они заслоняли полный ярко-желтый диск луны, и тогда опускалась непроглядная тьма. Выждав минуту, когда все погрузилось в темноту, Арсен перекинул ногу через подоконник и, упираясь в ноздреватую стену, начал быстро спускаться вниз. Коснувшись земли, дернул за веревку. Роман не заставил ждать себя. - Вот и я! - шепнул, опускаясь на землю. - Пошли! Они пробрались садом к дому. В некоторых окнах мерцал свет. Сквозь стекла долетал глухой гомон голосов. Где же искать Гази-бея? Каким путем пробраться к нему? Как не обнаружить себя преждевременно и не поднять тревоги? Эти вопросы волновали Арсена еще по пути в Крым. Действительно, ведь нужно встретиться с Гази-беем наедине, без посторонних глаз? Только в этом случае можно принудить его развязать язык. Главное, что нужно было выяснить казакам: где Златка и Стеха? В чьих руках? А после этого решать, освобождать ли их силой или выкупать. Арсен стоял под деревом в нескольких шагах от дома и напряженно думал: что делать? Сложность задачи состояла еще и в том, что они не знали ни плана комнат, ни секретов хитроумных замков, ни количества живущих, не были гарантированы от многих случайностей... Все, совершенно все неизвестно. Приходилось действовать вслепую. Но другого пути не было. Арсен понимал, что они с Романом ставят на карту очень много: свою свободу и саму жизнь... Но не воспользоваться таким шансом - одним из тысячи! - они не могли. Попадут ли они еще когда-либо в Крым? И не просто в Крым, а в Ак-Мечеть, к самому Гази-бею... Медленно тянулись минуты. Всегда деятельный и решительный, Арсен был сейчас охвачен сомнениями и колебаниями. Наконец он шепнул Роману: - Стань на углу, покарауль! Будь внимателен... Роман бесшумно исчез в темноте. Арсен приблизился к крайнему освещенному окну, прислонился к стеклу. Надо же - такое счастливое совпадение! В просторной, увешанной коврами комнате он увидел Вандзю, Гази-бея и их маленьких черноголовых мальчиков. Бей, в цветастых шароварах и красной рубахе, лежал поперек широкой низкой тахты и играл с детьми. Вандзя сидела возле его ног на полу, спиной к окну, и что-то шила, изредка поднимая голову и кидая быстрые взгляды на детей и мужа. Слева от тахты, в высоком подсвечнике, горела толстая сальная свеча. Тихая мирная картина семейного счастья. Чужого счастья... Арсен плотно сжал губы. Сейчас он разрушит эту идиллическую беззаботность! Испугом наполнятся глазки мальчуганов, выражение ужаса застынет на лице пани Вандзи, вернее, Ванды-ханум, как теперь зовет ее муж, кинется в поисках оружия Гази-бей. На одно мгновение появились эти мысли в голове Арсена и исчезли. А в груди закипал гнев. Может, этот поджарый, с темным лицом человек, этот хищный людолов, не далее как вчера заходил в комнату Златки? Может, он сделал ее своей наложницей? Или, как рабыню, продал какому-нибудь татарскому или турецкому богачу? Да и со Стешей поступил так же?.. Он вспомнил разоренные, опустошенные города и села, отчаяние и гнев Мартына Спыхальского, когда пани Вандзя садилась на коня, чтобы вернуться в этот проклятый Крым, - и сердце наполнилось той решимостью и твердостью, которыми он всегда отличался. Удача сопутствует смелым! Он тихо приблизился к Роману, который из-за угла дома осматривал двор. Тронул его за плечо. - Я нашел их! - Кого? - Бея и его жену Ванду... Я сейчас зайду туда, а ты приготовь пистолет и встань у окна. Стрелять будешь только в крайнем случа