е. Оставив товарища на страже, Арсен прокрался вдоль стены к калитке, ведущей во внутренний двор. Порывистый ветер шумел в верхушках деревьев, шелестел листьями, приглушая шаги. Крупные капли дождя звонко пробегали порой по черепице и быстро стихали. Приоткрыв калитку и выждав, когда в разрыве туч блеснула луна, Арсен осмотрел двор. Нигде никого. Тогда он бесшумно скользнул от забора к дому и легонько толкнул дверь. Она открылась, и Арсен оказался в полутемных сенях. Недолго думая, повернул налево, как выяснилось потом - на женскую половину. В темноте за что-то зацепился. Из какой-то комнаты донесся голос старой женщины: - Это ты, Селим? - Я, - приглушенно ответил Арсен, замирая на месте. - Толчешься тут, - пробурчала та и, удовлетворившись ответом, умолкла. Арсен облегченно вздохнул, направился дальше, одновременно взводя курки пистолета и чутко прислушиваясь. Вот раздался детский смех. Здесь! Арсен слегка нажал плечом на дверь, затаив дыхание шагнул в комнату и локтем прикрыл за собою створку. Затрепетало пламя свечи. Первой увидела его Ванда и тихо вскрикнула. Из рук у нее выпало шитье. Бей лежал на тахте спиной к двери и продолжал забавляться с детьми. Но вскоре он почувствовал, что с женой произошло что-то необычное, и повернул голову. Его острый взгляд скользнул по статной фигуре казака. На лице появилось выражение крайнего удивления. Он оставил детей и вскочил на ноги. - Спокойно, Гази-бей! Не двигайся! - властно приказал Арсен, поднимая пистолет. - Будь мудр и внимателен. Я пришел с миром и с миром уйду, если ты проявишь выдержку, выслушаешь меня внимательно и не поступишь опрометчиво. К тому еще учти - я здесь не один... Глянь в окно! Бей обернулся. За стеклом тускло поблескивало дуло пистолета. - Кто ты такой? Чего хочешь? - глухо спросил бей и тяжело опустился на тахту. Захныкали перепуганные дети. - Пани, успокой их! - приказал Арсен, поведя пистолетом в сторону. Вандзя бросилась к сыновьям, и они прижались к ней, как цыплята к наседке. - Бей, ты должен понять, я шутить не намерен! Если тебе дорога твоя жизнь и жизнь твоих детей, то честно, как перед аллахом, отвечай на мои вопросы! - Арсен шагнул вперед, пронизывая взглядом татарина, который не проявлял никакого страха. - Я повторяю: чего ты от меня хочешь? - спросил бей. - Скажи мне, где дивчина по имени Златка, которую ты выкрал в Немирове со двора Юрия Хмельницкого? - Златка?.. Впервые слышу такое имя... - Вспоминай! Ее еще звали Адике. - Погоди... Погоди... Не та ли это красавица, которая понравилась гетману? А? - Да. И ты ее выкрал! Говори, где она? - Не знаю!.. - Ты врешь, собака! Или ты скажешь, или... - Аллах свидетель, я не выкрадывал ее... В самом Немирове я никого не взял. Только в селах, там, где еще было немного людей... Да и то всего полтора десятка каких-то калек. Но мне разрешил сам гетман... в счет платы за службу ему... - Ты обманываешь! В Немирове нам сказали, что похищение Златки и Стехи, второй дивчины... такой белокурой... Помнишь? - Помню... красивые девчата... - Это дело твоих рук! - Нет! Клянусь аллахом... - Чем ты докажешь? У меня мало времени! - Постой... Теперь я припоминаю... Но ты ищешь не там, где надо. - Ну!.. - В голосе Арсена зазвучала надежда. Где?.. - Она в Буджаке! - В Буджаке? - Да. Со мной возвращался домой Чора - сын Кучук-бея... Он действительно вез из Немирова дивчину... Но кто она, я не интересовался. - Где ее там искать? Буджак большой... - Вот это мне неизвестно. Кучук - белгородский бей... Там и ищи! - На том спасибо, бей, если это правда... Поклянись! - Послушай!.. Ну, ладно - клянусь детьми... Я сказал правду. - Я тебе верю... Еще вопрос: куда делась вторая?.. - Того не ведаю. Знаю только об одной. - Не может быть! Они исчезли одновременно. - Говорю тебе - не знаю... Не видал и не слыхал. - Гм, - Арсен задумался: судя по всему, бей говорит правду. - Что поделаешь, благодарю, бей... И не гневайся, что заставил тебя и твою семью пережить несколько неприятных минут... Ну, а теперь стань к окну спиной и не двигайся до тех пор, пока не постучу со двора в окно. Понял?.. Если не хочешь получить пулю в спину, не вздумай преследовать меня! Гази-бей прошел к окну, медленно повернулся к нему спиной. Арсен тем временем, пятясь, отступал назад. - Доброй ночи! - сказал он с порога и закрыл за собою дверь. 3 Гази-бей и Ванда-ханум не проронили ни слова и не шевельнулись, пока не раздался стук в стекло. Только тогда бей сорвался с места и метнулся к двери как безумный. Глаза его горели злобой, из горла вырвался нечеловеческий стон: - Я убью его, этого гяура! Убью, как бешеную собаку! Ванда-ханум бросилась ему наперерез, раскинула руки, как крылья, заслонила собою дверь. - Гази, подожди! Не наделай глупостей! - Пусти меня! - Подожди, любимый, мне надо тебе рассказать... - Прочь с дороги! - заревел рассвирепевший бей и так толкнул жену, что она, охнув, отлетела в сторону. Громко заплакали дети. Но бей уже их не слышал: сорвав со стены саблю, как был, в одной рубахе, без шапки выскочил во двор и закричал изо всех сил: - Эй, стража, ко мне! Прибежали несколько заспанных сейменов. - За мной! Он мчался, как разъяренный бык, проклиная все на свете: урусское посольство, о котором в отсутствие калги, отосланного ханом с важным поручением в Стамбул, должен был заботиться, казака, осмелившегося на такой дерзкий поступок, себя - за то, что не проявил твердости, позволил так с собой разговаривать и не сумел схватить этого наглеца прямо в доме. Пока сеймены стучали в ворота калги, пока стражники придирчиво допытывались, кто стучит и зачем, легко одетый бей замерз. Пронизывающий осенний ветер обдувал его со всех сторон, холодная морось остужала разгоряченную бритую голову. Поэтому, когда он наконец ворвался на подворье, а потом крутыми ступенями взбежал на самый верх башни и распахнул дверь, его намерение убить казака на месте успело улетучиться. Нет, он так просто не прикончит его. Это было бы по меньшей мере неосмотрительно: еще неизвестно, как к такому поступку отнесется хан. Надо сделать все обдуманно, хитро, по закону, но так, чтобы этот гяур семь раз пожалел, что по скудоумию осмелился причинить неприятности властительному бею, любимцу хана. Когда сеймены осветили комнату факелами, Гази-бей с радостью увидел: оба казака здесь, в башне. Они еще не спали - лежали на кошме, прикрывшись кожушинами. - Встать! - гаркнул он. Казаки не спеша поднялись. - Свяжите им руки! - повернулся бей к сейменам. Те кинулись к казакам. - Бей! - крикнул Арсен, разбрасывая нападавших. - Ты забываешь, что мы в составе посольства! Послы повсюду неприкосновенные особы!.. - Послы не врываются в чужие дома, как разбойники, - злобно ощерился Гази-бей и повторил приказ: - Вяжите их! Казакам скрутили руки, подтолкнули к выходу. Арсен все еще пытался обратиться к Гази-бею, убедить его, что он действует вопреки закону, но тот только криво улыбался и, поблескивая мокрой бритой головой, казавшейся в колеблющемся свете круглой желтовато-коричневой дыней, молча шел впереди. Их завели во двор салтана и бросили в подвал. - Мы требуем уведомить о нас посла Тяпкина! - крикнул Звенигора. - Ты, бей, ответишь за это самоуправство! - Помолчи, гяур! Здесь я хозяин! Что захочу, то и сделаю с вами! - зловеще захохотал Гази-бей. - И начну с того, что угощу таким напитком, который быстро заставит вас развязать ваши паскудные языки... Эй, слуги, принесите сюда напиток шайтана! Да залейте по доброй кружке в казацкие глотки! Арсен вздрогнул. Он не раз слышал, что в Крыму опасным преступникам, чтобы принудить их рассказать правду, насильно вливают в рот густую вонючую рапу из Гнилого моря - Сиваша. Она разъедает горло, адским огнем жжет внутренности, вызывает такую жажду, что ее не утолить и бочкой воды. Но пока несчастный не сознается или не оговорит себя, знакомых и незнакомых людей, воды ему не дают. Два сеймена метнулись вверх по ступеням и спустя некоторое время вернулись с кувшином рапы и деревянной кружкой. Остальные накинулись на казаков, сбили их с ног, коленями прижали к земле. - Лейте! Да побольше! Не жалейте шайтановой водички! - приказал Гази-бей, надевая кожушок, принесенный слугой. Здоровенный плешивый сеймен зачерпнул полную кружку рапы и приблизился к Арсену. - Сам будешь пить, гяур, или разжать тебе зубы ятаганом? Арсен плотно сжал губы. Замер. - Всуньте ему лейку в рот и заливайте! - крикнул салтан, дрожа от холода. Но тут наверху скрипнула дверь, по каменным ступеням зашуршали женские чувяки. - Гази! Гази! - послышался голос Ванды. - Чего тебе? - раздраженно воскликнул бей, шагнув навстречу жене. Ванда сбежала вниз и остановилась, увидев распластанные на полу тела казаков. - Ты убил их! - вскрикнула она. - О горе! Матка боска!.. - Не кричи! Они живы, - уже спокойнее произнес бей. - Слава богу!.. Гази, не трогай их! Не тронь того казака! - Она указала на Звенигору. - Я тебе все расскажу! - Говори! - Я знаю его... - Ты знаешь его? Откуда? - удивленно спросил Гази-бей. - Ну, рассказывай! Ванда провела дрожащей рукой по распущенным русым косам. - Дай сначала слово, милый. Поклянись аллахом, что не причинишь этим людям зла. - Чего ради? Что за глупые женские прихоти?.. Это мое дело, как с ними поступить! - Нет, ты и пальцем их не тронешь, любимый! Слышишь - и пальцем! - И она обратилась к сейменам, все еще державшим казаков: - Эй, вы, отпустите их! Немедленно!.. Гази, прикажи отпустить их! Озадаченный бей сделал короткий, едва заметный жест пальцем, и сеймены отошли в сторону. Арсен и Роман медленно поднялись, встали у стены. А Гази-бей мрачно уставился на жену. - Не говори загадками! Откуда ты знаешь этого казака? Ну! Ванда кинула быстрый взгляд на Арсена и приблизилась к мужу. - Ты помнишь, милый, я рассказывала тебе, как мой бывший супруг хотел лишить меня жизни? - Помню. - Так знай: этот казак - мой спаситель. Если б он тогда не встретился на моем пути, если б не его доброе, благородное сердце, не было бы теперь здесь твоей Ванды-ханум и не стало бы матери у наших детей... Теперь ты знаешь, почему я так заклинаю тебя, прошу, умоляю оставить этому казаку и его другу жизнь и свободу. Ведь то, что он ищет свою нареченную, - его священный долг!.. Каждый человек должен его понять, посочувствовать ему! Я и сама всем своим существом стремилась к тебе и к нашим деткам. Через степи, леса добиралась сюда... К тебе, любимый! Взор Гази-бея потеплел. Руки его опустились. Жесткое лицо смягчилось, и на нем появилась улыбка. - Все это правда, что о нем рассказала, джаным? - Правда! Клянусь богом! - воскликнула Вандзя. - Почему ты мне не сказала раньше? - Но ты, когда рассердишься, - как лев, мой повелитель! - В голосе Вандзи звучали одновременно и обида, и восхищение. - Ты и слушать меня не пожелал! Оттолкнул!.. - Ну, ну, не обижайся, джаным... Иди! - примирительно произнес Гази-бей. - А казаки? Что ты сделаешь с ними? - То, что будет угодно аллаху. - Гази-бей на миг задумался, потом выхватил у одного из сейменов ятаган. - Смотри! Он быстро подошел к Арсену и разрезал веревки, связывающие его руки. Таким же образом освободил от пут и Романа. - Спасибо, бей, - промолвил Арсен. - Ее благодарите. - Гази-бей влюбленным взглядом посмотрел на жену. - Только ее... А меня за что? Арсен поклонился Ванде и поцеловал ей руку. - Благодарю, ясновельможная пани. Ты спасла меня и моего друга. Мы никогда этого не забудем. - Судьбу благодарите... Я рада, что вы оба остались живы и свободны, - тихо сказала Ванда и легко побежала по ступеням наверх. 4 Утром 25 октября 1680 года русское посольство в сопровождении нуреддина* Саадет-Гирей-салтана и сотни сейменов выехали из Ак-Мечети и в тот же день добрались до польского стана на речке Альме. ______________ * Нуреддин (арабск.) - второй после калги наместник хана в Крыму. Хан Мюрад-Гирей с большой свитой остановился в поле, в шатрах вблизи Бахчисарая. Вскоре сюда прибыли посол Тяпкин, дьяк Зотов, толмач Ракович, с ними вместе - Арсен Звенигора и Роман Воинов. После взаимных приветствий и вручения подарков, что составляло неотъемлемую часть дипломатического этикета тех времен, посол Василий Тяпкин, разгладив бороду и глядя прямо в лицо хану, сказал: - Великий и светлейший хан, повелитель орд Крымской, Буджакской, Едисанской, Джамбуйлукской, Едичкульской, Азовской и Кубанской! Затяжная и тяжелая для обеих сторон война между нашими державами, ко всеобщей радости, закончилась. Великий государь московский и всея Руси Федор Алексеевич приказал нам, холопам своим, явиться к тебе, хан, чтобы вести переговоры о мире. Тяпкин сделал паузу, пристально следя за выражением лица хитрого и умного хана Мюрад-Гирея. Но тот молчал, сверля русских проницательным взглядом. Только калга, который сидел правее и ниже хана, сурово произнес: - С чем прибыли посланцы царя урусов? Если с тем, с чем были здесь в прошлом году посол Сухотин и дьяк Михайлов, то нам не о чем толковать. Говори прямо! - Мы здесь с намерением заключить прочный мир, - невозмутимо ответил Тяпкин, в его серых глазах не промелькнуло и тени замешательства. - А такой мир возможен только тогда, когда стороны прежде всего договорятся о границах между державами... Хан чуть заметно кивнул, давая понять, что он согласен с послом. - Что предлагают урусы? - буркнул калга, который приходился двоюродным братом хану. - Установить границу между державами по рекам Роси, Тясмину и Ингулу, - твердо произнес Тяпкин. - Что?! - Калга вскочил. - Это насмешка! Об этом говорил нам и Сухотин. - Да, да! - загалдели эмиры, аяны, салтаны и мурзы, толпившиеся в ханском шатре. - Урусы издеваются над нами! - Уже три года не платят хану дань! - Хотят отхватить Киев и все Киевское воеводство! - И Запорожье! - А завтра захотят Азов и Кубань! Ракович едва успевал переводить. Горячий Никита Зотов, высунув из-за плеча посла Тяпкина козлиную бородку, крикнул: - Мы ничего сейчас не говорим про Азов и Кубань... Но кое-кто забыл, что некогда это тоже была русская земля! - Как ты смеешь?! - проревел не менее горячий калга и, выдернув из ножен ятаган, бросился к дьяку. - Зарублю тебя за такие слова, неверный! Хан дважды хлопнул в ладони. Калга запрятал ятаган, молча сел на свое место. Беи тоже замолчали, как будто языки проглотили. Наступила тишина. Слышно было лишь, как тяжело сопит дьяк Зотов да шумит за шатром осенний ветер. - Не следует горячиться, - примирительно произнес хан. - Когда сходятся послы двух держав, чтобы договориться о мире, то они всегда похожи на торговцев на базаре: один хочет продать подороже, а другой - купить как можно дешевле... Поэтому я понимаю урусских послов, которые заломили непомерно высокую цену. - Какой же будет твоя, хан? - спокойно спросил Тяпкин. Мюрад-Гирей хитро прищурил правый глаз. - Мы не требуем чрезмерного, а только то, что принадлежит нам по праву... - Слушаем, хан. - Границей между нашими державами должен быть Днепр, а не Рось, не Тясмин, не Ингул... На всем протяжении - от Киева до владений запорожских казаков... Это раз, - Мюрад-Гирей загнул мизинец на левой руке. Во-вторых, царь московский обязан выплатить мне ту дань, которую задолжал за три года, и исправно посылать ее в будущем по старым росписям, как это было установлено договорами с царем Алексеем... И третье: заключить перемирие на двадцать лет... Если урусский посол и его люди согласны на это, то мы можем подписать договор очень быстро. Никита Зотов что-то неразборчиво проворчал, заерзал на шелковом миндере. Но Тяпкин предостерегающе поднял указательный палец, предупреждая дьяка, чтобы молчал, а сам сказал: - Мы обдумаем, великий хан, сказанное тобой... Но нам хотелось бы уяснить, как Крым предлагает понимать слова "от Киева до владений запорожских казаков". Предполагается ли тем самым, что Киев и Запорожье отходят к Порте и Крыму или остаются в составе Московского государства? Пока непонятно, что мыслится насчет правого берега, Брацлавщины и Подолья, где правит сейчас Юрий Хмельницкий? Царь московский стоит на том, что Стамбул и Бахчисарай не должны помогать этому гетману... Дальше. Нас беспокоит участь наших людей, которые находятся у вас в плену. Прежде всего - боярина Василия Шереметьева, который под Чудновом попал в полон к гетману польскому Станиславу Потоцкому и был затем за двадцать тысяч злотых продан Крымскому хану... Волнует также судьба князя Андрея, сына воеводы Григория Ромодановского, и других русских людей. Мы предлагаем их обменять на взятых нами в плен татар и турок... - Господин посол столько наговорил, что мы вынуждены будем думать целую неделю, - усмехнулся хан. - Но уже сегодня могу сказать, что за боярина Шеремет-бея надо заплатить шестьдесят тысяч серебряных рублей. Если учесть двадцать тысяч злотых, выплаченных за него Потоцкому, да содержание на протяжении двадцати лет в плену, то это совсем недорого... Ромодан-паша пусть готовит хороший куш за сына... Обо всем другом - при следующей нашей встрече... Хан поднялся. Это означало, что переговоры закончились. Посол и его спутники тоже встали и, поклонившись, вышли из шатра. 5 Несколько месяцев продолжался непрерывный торг. Постепенно согласовали все вопросы, кроме двух - о границе и Запорожье. Московское посольство подтвердило давние договоры о выплате хану ежегодной дани за то, чтобы крымчаки не нападали на окраинные земли Московской державы. И хан и султан согласились не помогать правобережным казакам. Это значило, что Порта и Крым, по сути, отказывались от посягательств на украинские земли, лежащие на запад от Днепра, и от поддержки Юрия Хмельницкого. Не вызвал настойчивых возражений со стороны Турции и Крыма вопрос о Киеве. Мюрад-Гирей быстро признал, что Киев с монастырями и городами, местечками и селами остается за московским государем. После долгих препирательств обе стороны выработали, наконец, условия обмена пленными. Ожесточенные споры разгорелись по поводу статуса Запорожья и особенно о границе. Московское посольство руководствовалось статьями Переяславского договора и договоров более поздних лет, которые регулировали отношения Украины и России. Оно также опиралось на фактическое положение, заключавшееся в том, что еще в 1654 году вместе со всем украинским народом Запорожская Сечь воссоединилась с Россией и стала частью Российской державы. Но хан, ссылаясь на категорический наказ султана, яростно возражал против настоятельных требований русских, чтобы Порта и Крым это признали. Тяпкин, Зотов и остальные члены посольства отчетливо представляли, почему хан упирается. Он и в мыслях не допускал, чтобы южные границы Москвы приблизились чуть ли не к самому Перекопу, а тем более никак не хотел юридически закреплять такое положение. Ему, конечно, надежнее было иметь соседом неспокойное, воинственное, но не такое уж сильное Запорожье, чем могучую Русскую державу. Учитывая то, что власть московского царя Запорожская Сечь на деле признает, Тяпкин решил снять вопрос о ее статуте с переговоров, с тем чтобы поднять его потом в Стамбуле, во время получения "утвержденной грамоты" от султана. И султан, и хан не отступали от того, чтобы границей был Днепр, а Правобережье считалось бы ничейной землей. Тяпкин не соглашался. Переговоры оказались в тупике. Ни одна из сторон не шла на уступки. А время шло. 6 Охрану посольского стана несли сеймены Гази-бея. Они же доставляли из Ак-Мечети топливо, продовольствие и фураж. Сам бей почти каждый день наведывался на Альму, интересовался, как живут послы, не испытывают ли в чем-либо нужды, шутил и даже пытался завязать дружественные отношения с Тяпкиным и Зотовым. Однако все понимали, что это хитрый ханский лазутчик, и Зотов открыто избегал его, а Тяпкин держался настороженно. Лишь Арсен Звенигора, по приказу Тяпкина, дружбой бея не пренебрегал и, хотя язык при нем придерживал, не терял случая поговорить на интересные для дела темы. О столкновении Арсена и Романа с беем никто не знал. Сохранить это в тайне они договорились еще тогда, когда бей освободил их. Бей не хотел, чтобы об этом проведали в Бахчисарае, а Звенигора и Воинов считали, что не стоит зря волновать руководителей посольства, у которых и без того забот хватало. К тому же они чувствовали себя виноватыми, так как сознавали, что подвергли опасности всех своих спутников. В последних числах декабря, после особенно бурных споров с ханом, когда вконец измученный и потерявший всякую надежду Василий Тяпкин молча лежал на тахте, укрывшись кожухом, а Никита Зотов и Ракович писали за сколоченным запорожцами столом - татары обставили посольский дом по-своему, без обычной в России и на Украине высокой мебели, - заявился Гази-бей. - Салям! - поздоровался он, снимая с бритой головы лисий малахай и стряхивая с него снег на глиняный пол. - Здравствуй, бей, - ответил за всех Арсен. - Садись, гостем будешь! - Благодарю. Но я не гостить приехал, а приглашать вас в гости к себе... Вернее, на охоту... Поедем на яйлу лисиц пострелять. - Я болен, чувствую себя плохо, - сказал из-под кожуха Тяпкин. - У нас, как видишь, уважаемый бей, забот невпроворот, - сухо бросил от стола Никита Зотов. По смуглому лицу Гази-бея пробежала тень. - Я было подумал, что урусские послы захотят развлечься. И Ванда-ханум надеется... Это она, вспомнив шляхетские выезды на зимнюю охоту в Ляхистане, тянет меня на яйлу. Нашим женам-татаркам такое даже в голову не могло бы прийти - не женское это дело. Но у меня жена гяурка, вот и должен иногда исполнять ее желания... Чтобы не так много печалилась по родине... - И очень она грустит? - спросил Тяпкин, откидывая кожух. - Еще как! Только и разговору, что о Ляхистане!.. - Если б не хвороба, я с удовольствием принял бы твое приглашение, бей. Но, думаю, наши молодые друзья не откажутся поразмяться на конях по заснеженным холмам яйлы за зверем. Малость развеяться им не помешает. - Я с радостью присоединюсь к бею, - сказал Арсен, расценив слова посла как приказ. - Я тоже, - вставил Роман. Гази-бей явно обрадовался. - Вот и хорошо. Тогда я прикажу своим людям оседлать ваших коней. И он вышел. - Смотрите, хлопцы, не вздумайте приударять за полькой, а то бей уши отрежет! - улыбнулся Ракович. - Татарин никаких политесов* не допустит! ______________ * Политес (франц.) - галантное обхождение. - Как-нибудь обойдется, - ухмыльнулся Роман, натягивая шапку. На яйлу охотничий отряд прибыл в полдень. Ванда, отправившаяся из Ак-Мечети в междуречье Альмы и Салгира без мужа, в сопровождении его сейменов, уже ждала в условленном месте. Женщина сидела на большом сером камне, возвышавшемся над бугристой, слегка заснеженной равниной, покрытой кое-где зарослями дрока, боярышника, граба да густой травой. Ванда была в мужском кожушке, расшитом цветными нитками наподобие гуцульских, в шароварах и теплых, на меху, сапожках. На голове, как и у мужа, - лисий малахай с красной окантовкой, из-под которого выбивались белокурые локоны. - Приветствую, пани, - спрыгнув с коня и целуя руку Ванде, сказал Арсен по-польски. - Я рад тебя видеть. - Я тоже, пан... Здесь не часто услышишь родную речь. Правда, не далее как позавчера через Ак-Мечеть проезжали в Кафу польские купцы, но они торопились, и я только один вечер могла усладиться приятной беседой с земляками из Кракова. Послышался рожок, и все начали готовиться к охоте. Бей послал вперед загонщиков с собаками, сеймены вытащили из сагайдаков луки. Ванда вскочила на гнедого коня, ей подали легкий лук и два пистолета. Казакам тоже выдали охотничье снаряжение. Ехали медленно, цепью, держась на таком расстоянии друг от друга, чтобы можно было без опасности для соседа поразить дичь стрелой или пулей из пистолета. Арсен пристально всматривался в бескрайнюю даль. Ослепительное солнце мириадами цветных искорок отражалось от белого снега, а в холодном сером небе парили орлы. Издалека, из-за холма, поросшего кустарником, донеслись звуки рожков и собачий лай. Гази-бей поднял руку: - Внимание! Смотрите! Сеймены расположились полукругом, наложили на луки стрелы. Шум, поднятый загонщиками и собаками, приближался. И вдруг из кустарников, распушив длинный рыжий хвост, выскочила лисица. За ней - вторая, третья... Напуганные собаками, они мчались сломя голову прямо на всадников. Зазвенели тетивы луков, просвистели стрелы. Две лисицы забарахтались в снегу, третья как вихрь, взбивая за собой белую пыль, прошмыгнула между всадниками и побежала ложбинкой к редким кустам, темневшим в неглубоком овражке. Арсен и Ванда повернули коней и помчались следом. - Стреляй, пан Арсен! Стреляй! - крикнула Ванда, когда лиса, перед тем как прыгнуть в кусты, на миг остановилась и оглянулась на преследователей. Арсен, не останавливая коня, натянул тугую тетиву. Но то ли от быстрой езды, то ли с непривычки промазал. Стрела упала вдалеке в кустарник. Лисица скрылась в овраге. - Обидно! - воскликнула с досадой Ванда. - Убежала... А какой роскошный мех у нее! Как золото! - Не жалей, пани, - утешал ее Арсен. - Здесь, видимо, такой дичи хватает... Двух уже убили. А это ведь только первый заход. Обещаю добыть тебе хорошую лису! - Заранее благодарю, пан. Они поехали назад. Кони шли рядом. - Какие вести из Речи Посполитой привезли купцы, пани? - спросил Арсен. - Четыре месяца, как мы в Крыму, от всего света отрезаны... Глаза Ванды погрустнели. - Когда они уехали, я проплакала всю ночь. Так было тяжко на сердце. - Почему так? - Не видать мне больше своей отчизны... Король Ян Собеский готовится к войне против султана и хана. - Откуда это известно пани? - с любопытством спросил Арсен, внимательно вглядываясь в разрумянившееся лицо женщины. - От проезжих купцов. Говорят, что против турок выступают Австрия, Венеция и папа... Те хотят, чтобы Речь Посполитая была с ними. А в Польше магнаты никак не могут сговориться. Король Собеский не знает, где взять денег, чтоб снарядить войско для похода. Если султан и хан ударят сначала по Польше, плохо будет. Никто не придет ей на помощь... - Так говорят купцы? - Я сама такое предполагаю. - Пани рассказала об этом мужу? - А для чего? - удивилась Ванда. - Я ведь полька! Разве я враг своей отчизне? - Пани поступила разумно, - похвалил Арсен, мысленно отмечая, что женщина рассуждает здраво и рассказала ему о новостях не без умысла. Охота продолжалась еще часа два или три. Арсену удалось подстрелить лису, и он подарил ее Ванде, подумав при этом, что всех лис яйлы не хватит отблагодарить женщину и за спасение его и Романа, и за сообщенные ею столь важные сведения. 7 Когда Арсен закончил свой рассказ, Тяпкин сбросил кожух, из-под которого не собирался вылезать до утра, вскочил с тахты и стал быстро ходить по комнате. - Да ты понимаешь, казак, сколь ценно то, о чем ты сейчас поведал? - остановился он перед Арсеном и сам же ответил: - Нет, не уразумел ты пока всего!.. - Ежели я чего не соображаю, то пусть господин посол пояснит, - улыбнулся одними глазами Арсен, а сам подумал, что не пойми он сразу значение известий, услышанных от Ванды, то пропустил бы их мимо ушей и не передал бы здесь, в посольском стане. Дьяк Зотов, вытянув тонкую сморщенную шею, почесал пятерней бороду и пристально уставился на Тяпкина. - Что ты на все это скажешь, Василий? - Теперь мы можем со спокойной совестью завтра же подписать договор о перемирии. Вот так-то. - Это как прикажешь понимать? Разве подготовка Австрией и Яном Собеским похода против Турции каким-либо образом влияет на наши решения? - Не сомневаюсь! - Как именно? Тяпкин потер руки, хитро прищурился. - Давай поразмыслим... Выгодно ли нам сейчас, чтобы наш вчерашний противник ввязался в большую и, вероятнее всего, затяжную войну? - Конечно, - ответил дьяк. - Чем бы ни закончилась эта война - победой ли Порты, победой ли Европейской коалиции, мы будем иметь передышку в несколько лет, а это именно то, что нам нужно. После долгих войн с Польшей, Портой и Крымом казна опустела, народ устал, вся Украина разорена дотла, - рассуждал вслух Тяпкин. - Поэтому мы должны подписать перемирие, чтобы наша страна хоть немного оправилась, а османы увязли бы в войне на западе. Нельзя допустить, чтобы наша неуступчивость заставила хана и султана искать примирения с Веной и Варшавой и привела бы к третьему походу на Украину. - Ты мыслишь правильно, пан посол, - вставил свое слово Ракович. - Безусловно, жаль отдавать туркам и татарам наши просторы между Ингулом, Тясмином и Днепром. Но сейчас эти земли пустуют... Ни турки, ни татары их заселить не смогут. Туда вернемся мы! Пройдет десяток, полтора десятка лет - и земли эти снова станут частью матери-отчизны. Только теперь Арсен полностью осознал исключительное значение вестей, с которыми он вернулся с охоты. Конечно, он сразу, еще там, на яйле, понял, что польские купцы поведали Ванде очень важные новости. Но казак до сих пор никак не представлял, что сообщенные им сведения могли так повлиять на ход мирных переговоров и на судьбы самого Арсена и его товарищей, так ускорить возвращение посольства на родину, а значит, приблизить и поездку в Буджак на розыски Златки и Стехи... - До чего же здорово получается! - воскликнул он. - Если завтра подпишем договор, послезавтра отправимся к себе. До чего обрыдло сидеть тут, на этой, провались она в тар-тарары, Альме! - Не торопись, друже, - охладил пыл казака Тяпкин. - Завтра мы ничего еще не подпишем, на сие тоже понадобится время. Хотя бы несколько дней... Домой тронуться сможем только после того, как позволит хан, а это будет, должно, не раньше, чем на то получит согласие Стамбула... - Ах, черт! - не удержался Арсен. - Так, значит, протянется неведомо сколько! - А ты как думал?! 8 3 января 1681 года в ханский стан вблизи Бахчисарая съехались знатнейшие вельможи Крыма. На холме, где стоял золоченый шатер Мюрад-Гирея, вырос целый шатровый городок. В долине ржали у коновязей лошади, сновали в засаленных кожухах и овечьих шапках слуги. Повсюду горели костры, над которыми в закопченных казанах варилась баранина. Из посольского стана, что по-прежнему стоял на Альме, явилось московское посольство. Стольник Василий Тяпкин, в новом кафтане и черной собольей шапке, с подстриженной бородой, не доезжая шагов сто до ханского шатра, остановил коня, солидно, не торопясь, слез и медленно шествовал протоптанной в неглубоком снегу тропинкой наверх. Следом вышагивал голенастый и худой дьяк Никита Зотов. Позади него - Ракович, Звенигора и Воинов. У ханского шатра толпилась крымская знать. Все молча смотрели на русских, которые с высоко поднятыми головами проходили мимо них. Возле входа в шатер дорогу посольству преградил Гази-бей. Приложив правую руку к груди, он поклонился и произнес: - Великий хан Мюрад-Гирей ждет вас! Два нукера подняли тяжелый полог, и русские вошли в шатер. За ними последовали - по старшинству - эмиры, аяны, мурзы. Мюрад-Гирей сидел в глубине шатра и в ответ на поклоны послов и крымской знати только кивал. Стояла полная тишина. Хан обвел взглядом напряженные лица присутствующих, сложил молитвенно руки. - Волею аллаха, волею наместника бога на земле, властителя трех материков, султана Магомета Четвертого оповещаем всех, что, придя к согласию, сегодня мы подпишем договор о перемирии между Османской империей и Крымским ханством, с одной стороны, и царем московским - с другой. Готовы ли урусские послы поставить свои подписи на грамоте? - Готовы, - громко ответил Тяпкин, слегка поклонившись. - Тогда, волею аллаха, начнем... Кади*, читай! ______________ * Кади, кадий (арабск.) - духовное лицо, исполняющее обязанности судьи. Вперед выступил старый, сухой татарин в большом белом тюрбане, в черном балахоне с широкими рукавами, встал слева от хана, развернул свиток пергамента. Откашлявшись, начал читать. Ракович тихо переводил. Тяпкин и Зотов, хотя и знали каждую статью договора на память, внимательно слушали. По договору, который вскоре войдет в историю под названием Бахчисарайского, между Россией и Портой с Крымом устанавливалось перемирие на двадцать лет. Границей между державами от Триполья под Киевом до владений запорожских казаков становилась река Днепр. Московский государь обязывался выплатить дань ханскому величеству за прошедшие три года, а потом присылать ежегодно по старым росписям. Хан и султан обещали впредь не помогать казакам Хмельницкого. Киев с монастырями и городами, местечками и селами - Васильковом, Стайками, Трипольем, Радомышлем и другими - признавался владением московского государя. И так далее... И так далее... Кадий, закончив читать, положил грамоту на узкий длинный столик, стоящий посреди шатра, и рядом разложил грамоту на русском языке. Первыми поставили свои подписи хан и калга. Потом подошли стольник Тяпкин и дьяк Зотов. Перекрестились. Разбрызгивая чернила, подписались. - Вот и конец войне, - сказал дьяк Зотов, отходя от стола. - Теперь, друзья, домой!.. Мы свое сделали! Арсен Звенигора всматривался в суровые лица крымских вельмож, в хитро прищуренные глаза хана и, как бы отвечая на слова Зотова, подумал: "Конец ли? Ведь ни хан, ни султан не захотели заключить мир... Только перемирие... Не означает ли это, что стоит Порте расправиться с противниками на западе, она сразу же повернет свои орды на север, на Украину?.." 9 Лишь через два месяца после подписания перемирия Мюрад-Гирей дал согласие московскому посольству на отъезд. 4 марта в полдень хан с калгой, беями и мурзами прибыл в свой стан на поле вблизи Бахчисарая. Сюда были приглашены и русские послы. Тяпкин хотел заявить решительный протест, что их задерживают: то хану, дескать, стало приятно принимать послов Московской державы, то, мол, испортилась погода, степи замело снегом и трогаться в дальнюю дорогу опасно, то из-за других пустяковых причин, хотя всем было совершенно ясно: окончательно согласованные и подписанные статьи грамоты о перемирии хан послал в Стамбул и ждет ответа. Но не успел стольник Тяпкин поклониться, как Мюрад-Гирей поднялся со своего шелкового миндера, вышел на середину шатра, где остановилось посольство и, по гяурскому обычаю, пожал всем руки. - Волею аллаха мы сообща совершили хорошее дело, выгодное для обеих держав, - произнес он торжественно. - Сегодня вы можете отправляться на родину... В знак искреннего уважения к послам нашего брата, великого государя московского, я вручаю вам подарки - лучших аргамаков из моих табунов. С седлами и чепраками... Дарю вам не оружие, а верховых объезженных скакунов - в знак мира и доброго соседства! Ханские вельможи закивали, зацокали языками. Под высоким шелковым сводом шатра прошелестело всеобщее восхищение. Тяпкин, не проявляя удивления, сдержанно поблагодарил и пожал руку хану. Правда, ничего подобного он никак не ожидал, ибо крымские ханы издавна к чужеземным послам относились почти так же пренебрежительно, как к своим подданным. Необычное поведение хана можно было объяснить только тем, что завершенное им дело пришлось по душе султану. - Спасибо, светлейший хан, за щедрый подарок. Я и мои товарищи очень довольны. Особенно нам радостно, что между нашими государствами установилось перемирие. Ибо, как говорили древние, лучше плохой мир, чем хорошая война. Надеемся, что почтенный хан будет придерживаться заключенных нами статей, а подвластные хану орды своими набегами не станут чинить обид нашему населению и не дадут повода для взаимной враждебности. - Во всем воля аллаха! - наклонил голову Мюрад-Гирей, и не понять было: одобряет он сказанное Тяпкиным или отрицает. В тот же день московское посольство, сопровождаемое Гази-беем и его сейменами, выехало из ханского стана по направлению к Перекопу. Все были в прекрасном настроении. К этому располагало, кроме удачно выполненного царского поручения, еще и то, что наступила ранняя весна. Снег растаял. Над крымской степью веяли теплые ветры, звенели жаворонки. С прозрачной высоты пригревало ласковое весеннее солнышко. Арсену и Роману не терпелось. Они жаждали поскорее добраться домой, в Сечь, а оттуда немедля мчаться в Буджак, где изнывала в неволе Златка. Вызволив ее, надеялись узнать что-либо и о Стехе... Потому непрерывно подгоняли застоявшихся за зиму коней. Степь лежала перед ними плоская и бесконечная. И дорога, едва заметная среди сухих прошлогодних бурьянов, тонула в синей дали, и казалось, - не будет ей ни конца ни края... ВАРВАРА-ХАНУМ 1 - Мама! - Чора! Сынок мой! Вернулся!.. Исхудал-то как! Красивая белолицая женщина легко, словно девушка, метнулась навстречу юноше, который неожиданно появился на пороге, и прижала его чернявую голову к своей груди. Потом взглянула ему в лицо, поцеловала в обе щеки и только после этого повела в глубь большой, богато убранной комнаты и усадила рядом с собой на покрытую пестрым ковром оттоманку. Худая черная служанка внесла на широком деревянном блюде еду и миску с водой. Чора ополоснул руки, взял кусок жареной баранины с перцем и запустил в него свои крепкие зубы... Мать с любовью смотрела на сына и нежно гладила его твердое, острое колено. Когда он закончил есть и запивал все шербетом, спросила: - Где отец? Он тоже вернулся? Ведь не был дома почти полгода! Чора вдруг покраснел и опустил голову. Мать заметила перемену, происшедшую с сыном, подняла пальцами его подбородок, заглянула в глаза. - Чора, вы, случаем, не поссорились? - Да, - тихо ответил паренек и отвернулся. - Из-за чего? Чора еще ниже понурил голову и с усилием выдавил из себя: - Не что, а кто - причина... Полонянка... - Полонянка? Это та, которую ты привез из Немирова? - Она. - Так почему вы поссорились? Чора припал щекой к плечу матери. - Мама, ты же знаешь, что я полюбил эту дивчину... - Знаю... - покачала головою мать. - Хотя никак не думала, что дело дойдет до женитьбы... Ты еще молод. И та полонянка не скрывала, кажется, что любит какого-то казака, за которого собиралась выйти замуж... - Да, она говорила... - Вот видишь! - Но теперь это не имеет значения! - с жаром воскликнул паренек. - Она - наша полонянка и с ним никогда не встретится!.. Мать с грустью посмотрела на сына и теплой ладонью провела по его жесткому черному чубу. - А что сказал тебе отец? Чора вздрогнул. - Отец! Отец! - разволновался юноша. - На Киев мы с ним шли разными дорогами: я из дома, а он - из Немирова... Встретились на Роси, и на радостях я попросил